Страница:
А при умелой атаке с воздуха, подумал Фрост, нам даже танковая рота не поможет. Разнесут ее в пух и прах, а потом и за корабли примутся…
Вот уж, чего нет — того нет! Воздушным прикрытием Фрост заручиться не мог.
Он пожал плечами. Волноваться по поводу того, чего нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить, не стоило. Хватало иных забот.
Отоспался Фрост на славу, принял пару таблеток аспирина и теперь чувствовал себя исключительно свежим.
Береговая линия Монте-Асуль виднелась при дневном свете ясно и четко — длинная, уходящая, казалось, в бесконечность, полоска суши.
Что-то вскоре там начнется?
Фрост заставил себя вспомнить: он борется против коммунистического терроризма, несет освобождение истерзанной палачами стране, сражается ради того, чтобы людей не лишали насильно человеческого облика…
Рыцарь-паладин, хмыкнул наемник и выбросил окурок за борт. Хватит красоваться перед собою самим. Действовать пора…
До высадки оставалось ровно двенадцать часов.
И следовало еще хорошенько подготовиться к ней.
— Тиммонс! — позвал наемник.
— Да, сэр!
— Опять?
— Виноват… сэр…
Оба расхохотались.
— Немедленно займись катерами. Все проверь дважды, трижды, четырежды! Каждому поясни задачу. И место распиши каждому.
— Сделаем, — улыбнулся англичанин.
К ближайшему из монтеасулийских часовых Фрост подбирался с бесконечными предосторожностями, полностью выключив всякое мышление, всецело положившись на инстинкт и долгими трудами наработанные боевые рефлексы. Прыгнул. Зажал солдату рот, запрокинул голову, полоснул по горлу герберовским клинком, спеша перерезать голосовые связки прежде, нежели противник успеет вывернуться, крикнуть, поднять тревогу.
Тиммонс и остальные сняли других караульных с такой же убийственной эффективностью.
Практика, подумал Фрост, везде практика требуется… И передернул плечами.
Первая пара танкистов уже забралась в захваченную машину. Однако Фрост запретил включать мотор, пока в руках у наемников не окажется еще, по крайней мере, три Т—55. Или пока…
Второй танк охраняло четверо. Стояли они по углам боевой машины, и Фрост не видел, как обошлись Тиммонс и его люди с прочими. А своего часового наемник пырнул ножом в правую почку и ударил головой о броню, сокрушая черепные кости.
Второй водитель проскользнул в бесшумно раскрывшийся люк.
А вот касаемо третьего танка предстояло немного поразмыслить. Непостижимым образом, чем ближе стояли боевые машины к средоточию береговой обороны, тем тщательней их берегли. Казалось бы, подумал Фрост, полагается наоборот…
Ножами здесь воевать не приходилось. Чересчур много караульных расположились вокруг Т—55, слишком далеко друг от друга они отстояли. Фрост подал условный знак.
Построившись неровным, довольно редким клином, бойцы ринулись вперед, поливая рамоновцев ураганным огнем. Четверть минуты спустя Фрост уже располагал третьим танком, но береговые позиции уподобились растревоженному осиному гнезду.
Как и было решено заранее, при первых же выстрелах водители захваченных машин включили двигатели и тронули Т—55 с места.
Дэвидсон, Тиммонс и Фрост во всю прыть помчались дальше.
Следовало поскорее овладеть еще хотя бы одним танком, а прочие — уничтожить. Затевать на побережье миниатюрное сражение под Эль-Аламейном. Фросту вовсе не улыбалось. К тому же, рамоновские экипажи наверняка управляли своими бронированными чудищами лучше и привычнее…
С разбегу перемахнув через глыбу, за которой стоял четвертый танк, Фрост начал стрелять еще в воздухе, не успев приземлиться. Рядом рявкали винтовки Дэвидсона и Тиммонса.
— Берем! — заорал Фрост, убедившись, что часовые перебиты. — Приготовиться!
Танк уже урчал и начинал вертеться, чтобы поставить нападающих под прицел лобового пулемета. Башня двигалась, нашаривая дулом орудия близкую цель. Впопыхах монтеасулийские солдаты позабыли закрыть верхний люк.
Не останавливаясь, Фрост выдернул из кармана гранату, приблизился сбоку, вскочил на броню. Бросил рубчатую “лимонку” в отверстие люка, спрыгнул, покатился по земле, беря CAR—16 наизготовку.
Запал гранаты рассчитан ровно на девять секунд. Залязгали бронированные крышки, четверо танкистов буквально высыпались наружу.
Наемник открыл огонь почти в упор, Тиммонс и Дэвидсон проделали то же самое. Неуправляемый танк неторопливо катился дальше, мимо атакующих. Англичане ошалело переглянулись.
Никакого взрыва не последовало.
— Водителя в машину! — заорал Дэвидсону Фрост. — Я заранее разрядил ее, это была пустышка!
“Ее” относилось, разумеется, не к машине, а к “лимонке”.
И четвертый танк поменял хозяев, подобно трем предыдущим.
Повторно такой номер не пройдет, подумал Фрост. Вот теперь — держись…
Танк номер пять — полностью приведенный в боевую готовность, с наглухо задраенными люками, двигался в контратаку. Тяжкий, могучий, несокрушимый. У этих советских мастодонтов, тоскливо подумал Фрост, броня такая, что и реактивной гранатой LAWS попробуй прошиби…
Он быстро оглянулся.
Позади, ближе к опушке джунглей, высился пологий продолговатый холмик — то ли старая насыпь, то ли просто неровность почвы.
— Дэвидсон, Тиммонс! Гранатомет! И — за мной! Бегом!
Заработал танковый пулемет. Наемники едва успели взлететь по откосу, покатиться вниз по противоположной стороне его. Дэвидсон, видимо, понял, на что рассчитывает Фрост, ухмыльнулся, передал капитану трехдюймовую трубу LAWS’a.
— Ваша выдумка, сэр, вам и честь принадлежит!
Сначала над скатом возникли задранная кверху пушка и каплевидная башня. Затем, ревя мотором, скрежеща первой передачей и лязгая гусеницами, танк начал вздымать исполинскую тушу, готовясь перевалить через препятствие и уничтожить все и вся на своем пути.
Показалось днище — легко бронированное, уязвимое.
Фрост надавил на спуск.
Раздался оглушительный взрыв, у всех троих наемников зазвенело в ушах. Фрост, предусмотрительно уткнувшийся лицом в песок, поднял голову.
Танк пылал и дымился, недвижно застыв на гребне ската.
Новый взрыв сотряс почву, заставил Фроста ошалело завертеть головой. С полминуты наемник не мог сообразить, что, собственно, приключилось, а потом осознал и расплылся в невольной ухмылке.
Залить бензином главную траншею было поручено Фрэнку Карру, неофициально произведенному в чин младшего лейтенанта. Умница Карр немного нарушил полученный приказ, и вместо бензина закатил в окоп канистры с напалмом.
Откуда раздобыл, где разыскал — оставалось непонятным, но и сам взрыв, и клубящееся, одному напалму присущее, пламя не оставляли сомнений: так оно и было.
— Кажется, мы берем верх, — прохрипел Фрост, выплевывая скрежетавший на зубах песок.
Третий взрыв грянул у самой кромки прибоя.
Начали бить корабельные орудия, подумал Фрост.
Однако здесь он слегка ошибся. Расстреливать всесокрушающими снарядами канонерских лодок побережье, где орудовали собственные люди, Марина Агилар-Гарсиа не желала. Огонь вел захваченный на острове Сабо танк, удобно расположенный прямо на палубе командирского транспорта. Сто пять миллиметров — тоже отличный калибр…
С шестым рамоновским танком получилась неувязка.
То ли экипаж его был на славу обучен в русских военных академиях, то ли просто успели танкисты опомниться и оглядеться, — но ни захватить, ни остановить последнюю машину солдатам Фроста не удалось.
На большой скорости Т—55 пересек пылающую траншею, выкатился из бушующего огня, продолжая нести на траках клочья горящего напалма, и устремился вперед, сметая противников пулеметным огнем, давя гусеницами, редко и метко бухая по скоплениям наемников из длинной башенной пушки.
Солнце уже стояло над кромкой леса довольно высоко, все происходящее видно было до мелочей.
— Дэвидсон! Дэвидсон! — кричал капитан. — Пускай твои люди что-нибудь сделают! Ведь их четверо против одного! Да останови же эту сволочь!..
Майор не ответил, но вскочил и кинулся прочь, сопровождаемый двумя вынырнувшими невесть откуда, оставшимися без дела механиками-водителями.
— Скверное положение, сэр, — с преувеличенным спокойствием произнес Тиммонс. И запнулся, ибо горло сержанту перехватило нервной спазмой.
Вздрагивая от бессильной злобы, Фрост бесцельно и безостановочно выпустил по броне Т—55 весь магазин своей штурмовой винтовки.
— Зря патроны тратите, — заметил Тиммонс. — Уж лучше бумажными шариками плеваться…
Танк отчего-то изменил направление, развернулся, покатил к полосе прибоя.
Проследив за ним взглядом, Фрост едва не завыл. К берегу близились главные штурмовые силы — на катерах, моторных лодках, просто весельных шлюпках. Катерами сейчас будет заниматься канонир, тоскливо подумал наемник, а пулеметчики разделаются с суденышками поменьше. Один танк! Один-единственный, проклятущий, не захваченный вовремя танк!
— Посылай товарищам прощальный поцелуй, — выдавил Фрост, поворачиваясь к Тиммонсу. — Им сейчас такую ижицу прописывать начнут…
Рокочущий звук раздался слева, с каждой секундой набирая силу.
— Смотри, капитан! — завопил забывший от возбуждения обо всякой субординации британец.
Неприятельский танк внезапно остановился — уже посреди пляжа, — и начал разворачивать башню. Однако не в сторону открытого моря, а влево, вдоль береговой черты.
Ибо слева наступал один из Т—55, захваченных людьми Дэвидсона.
Танком явно управлял человек расчетливый и хладнокровный. Он дождался, пока противник не утвердится на выбранной позиции, не подставит борт, бронированный слабее лобовой части. Крутиться на месте рамоновцы вряд ли осмелились бы — это значило погубить всякую надежду взять верный и быстрый прицел. Оставалось вертеть башней. Что и проделывали монтеасулийские танкисты, знавшие свое дело не хуже неприятеля.
Первый выстрел произвели они.
Захваченный танк содрогнулся, точно ударился о незримую преграду, замер, запылал. Видимо, водитель погиб мгновенно. А башенный стрелок, наверняка изувеченный, истекающий кровью, возможно, уже теряющий сознание, — Фрост, разумеется, никогда не узнал, что именно творилось в утробе раненого чудовища, — держался из последних сил, продолжая работать рычагами, или кнопками, или чем там принято в советских танках работать… Он продолжал целиться.
И башня продолжала шевелиться — туго, с трудом, но поворачиваться, устремляя пушечное дуло в неприятеля.
Два выстрела грянули одновременно.
И на свете стало меньше двумя танками Т—55. И шестью людьми. Потому что против полного рамоновского экипажа сражались только двое наемников.
— А теперь, — процедил Фрост, оборачиваясь к Тиммонсу, — огонь! Общий! Самый плотный! Ураганный!..
Британец лишь кивнул в ответ. По лицу сержанта сползали две довольно крупные слезы. Две влажных дорожки возникли на испачканных пороховой гарью, плохо выбритых щеках англичанина.
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Вот уж, чего нет — того нет! Воздушным прикрытием Фрост заручиться не мог.
Он пожал плечами. Волноваться по поводу того, чего нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить, не стоило. Хватало иных забот.
Отоспался Фрост на славу, принял пару таблеток аспирина и теперь чувствовал себя исключительно свежим.
Береговая линия Монте-Асуль виднелась при дневном свете ясно и четко — длинная, уходящая, казалось, в бесконечность, полоска суши.
Что-то вскоре там начнется?
Фрост заставил себя вспомнить: он борется против коммунистического терроризма, несет освобождение истерзанной палачами стране, сражается ради того, чтобы людей не лишали насильно человеческого облика…
Рыцарь-паладин, хмыкнул наемник и выбросил окурок за борт. Хватит красоваться перед собою самим. Действовать пора…
До высадки оставалось ровно двенадцать часов.
И следовало еще хорошенько подготовиться к ней.
— Тиммонс! — позвал наемник.
— Да, сэр!
— Опять?
— Виноват… сэр…
Оба расхохотались.
— Немедленно займись катерами. Все проверь дважды, трижды, четырежды! Каждому поясни задачу. И место распиши каждому.
— Сделаем, — улыбнулся англичанин.
К ближайшему из монтеасулийских часовых Фрост подбирался с бесконечными предосторожностями, полностью выключив всякое мышление, всецело положившись на инстинкт и долгими трудами наработанные боевые рефлексы. Прыгнул. Зажал солдату рот, запрокинул голову, полоснул по горлу герберовским клинком, спеша перерезать голосовые связки прежде, нежели противник успеет вывернуться, крикнуть, поднять тревогу.
Тиммонс и остальные сняли других караульных с такой же убийственной эффективностью.
Практика, подумал Фрост, везде практика требуется… И передернул плечами.
Первая пара танкистов уже забралась в захваченную машину. Однако Фрост запретил включать мотор, пока в руках у наемников не окажется еще, по крайней мере, три Т—55. Или пока…
Второй танк охраняло четверо. Стояли они по углам боевой машины, и Фрост не видел, как обошлись Тиммонс и его люди с прочими. А своего часового наемник пырнул ножом в правую почку и ударил головой о броню, сокрушая черепные кости.
Второй водитель проскользнул в бесшумно раскрывшийся люк.
А вот касаемо третьего танка предстояло немного поразмыслить. Непостижимым образом, чем ближе стояли боевые машины к средоточию береговой обороны, тем тщательней их берегли. Казалось бы, подумал Фрост, полагается наоборот…
Ножами здесь воевать не приходилось. Чересчур много караульных расположились вокруг Т—55, слишком далеко друг от друга они отстояли. Фрост подал условный знак.
Построившись неровным, довольно редким клином, бойцы ринулись вперед, поливая рамоновцев ураганным огнем. Четверть минуты спустя Фрост уже располагал третьим танком, но береговые позиции уподобились растревоженному осиному гнезду.
Как и было решено заранее, при первых же выстрелах водители захваченных машин включили двигатели и тронули Т—55 с места.
Дэвидсон, Тиммонс и Фрост во всю прыть помчались дальше.
Следовало поскорее овладеть еще хотя бы одним танком, а прочие — уничтожить. Затевать на побережье миниатюрное сражение под Эль-Аламейном. Фросту вовсе не улыбалось. К тому же, рамоновские экипажи наверняка управляли своими бронированными чудищами лучше и привычнее…
С разбегу перемахнув через глыбу, за которой стоял четвертый танк, Фрост начал стрелять еще в воздухе, не успев приземлиться. Рядом рявкали винтовки Дэвидсона и Тиммонса.
— Берем! — заорал Фрост, убедившись, что часовые перебиты. — Приготовиться!
Танк уже урчал и начинал вертеться, чтобы поставить нападающих под прицел лобового пулемета. Башня двигалась, нашаривая дулом орудия близкую цель. Впопыхах монтеасулийские солдаты позабыли закрыть верхний люк.
Не останавливаясь, Фрост выдернул из кармана гранату, приблизился сбоку, вскочил на броню. Бросил рубчатую “лимонку” в отверстие люка, спрыгнул, покатился по земле, беря CAR—16 наизготовку.
Запал гранаты рассчитан ровно на девять секунд. Залязгали бронированные крышки, четверо танкистов буквально высыпались наружу.
Наемник открыл огонь почти в упор, Тиммонс и Дэвидсон проделали то же самое. Неуправляемый танк неторопливо катился дальше, мимо атакующих. Англичане ошалело переглянулись.
Никакого взрыва не последовало.
— Водителя в машину! — заорал Дэвидсону Фрост. — Я заранее разрядил ее, это была пустышка!
“Ее” относилось, разумеется, не к машине, а к “лимонке”.
И четвертый танк поменял хозяев, подобно трем предыдущим.
Повторно такой номер не пройдет, подумал Фрост. Вот теперь — держись…
Танк номер пять — полностью приведенный в боевую готовность, с наглухо задраенными люками, двигался в контратаку. Тяжкий, могучий, несокрушимый. У этих советских мастодонтов, тоскливо подумал Фрост, броня такая, что и реактивной гранатой LAWS попробуй прошиби…
Он быстро оглянулся.
Позади, ближе к опушке джунглей, высился пологий продолговатый холмик — то ли старая насыпь, то ли просто неровность почвы.
— Дэвидсон, Тиммонс! Гранатомет! И — за мной! Бегом!
Заработал танковый пулемет. Наемники едва успели взлететь по откосу, покатиться вниз по противоположной стороне его. Дэвидсон, видимо, понял, на что рассчитывает Фрост, ухмыльнулся, передал капитану трехдюймовую трубу LAWS’a.
— Ваша выдумка, сэр, вам и честь принадлежит!
Сначала над скатом возникли задранная кверху пушка и каплевидная башня. Затем, ревя мотором, скрежеща первой передачей и лязгая гусеницами, танк начал вздымать исполинскую тушу, готовясь перевалить через препятствие и уничтожить все и вся на своем пути.
Показалось днище — легко бронированное, уязвимое.
Фрост надавил на спуск.
Раздался оглушительный взрыв, у всех троих наемников зазвенело в ушах. Фрост, предусмотрительно уткнувшийся лицом в песок, поднял голову.
Танк пылал и дымился, недвижно застыв на гребне ската.
Новый взрыв сотряс почву, заставил Фроста ошалело завертеть головой. С полминуты наемник не мог сообразить, что, собственно, приключилось, а потом осознал и расплылся в невольной ухмылке.
Залить бензином главную траншею было поручено Фрэнку Карру, неофициально произведенному в чин младшего лейтенанта. Умница Карр немного нарушил полученный приказ, и вместо бензина закатил в окоп канистры с напалмом.
Откуда раздобыл, где разыскал — оставалось непонятным, но и сам взрыв, и клубящееся, одному напалму присущее, пламя не оставляли сомнений: так оно и было.
— Кажется, мы берем верх, — прохрипел Фрост, выплевывая скрежетавший на зубах песок.
Третий взрыв грянул у самой кромки прибоя.
Начали бить корабельные орудия, подумал Фрост.
Однако здесь он слегка ошибся. Расстреливать всесокрушающими снарядами канонерских лодок побережье, где орудовали собственные люди, Марина Агилар-Гарсиа не желала. Огонь вел захваченный на острове Сабо танк, удобно расположенный прямо на палубе командирского транспорта. Сто пять миллиметров — тоже отличный калибр…
С шестым рамоновским танком получилась неувязка.
То ли экипаж его был на славу обучен в русских военных академиях, то ли просто успели танкисты опомниться и оглядеться, — но ни захватить, ни остановить последнюю машину солдатам Фроста не удалось.
На большой скорости Т—55 пересек пылающую траншею, выкатился из бушующего огня, продолжая нести на траках клочья горящего напалма, и устремился вперед, сметая противников пулеметным огнем, давя гусеницами, редко и метко бухая по скоплениям наемников из длинной башенной пушки.
Солнце уже стояло над кромкой леса довольно высоко, все происходящее видно было до мелочей.
— Дэвидсон! Дэвидсон! — кричал капитан. — Пускай твои люди что-нибудь сделают! Ведь их четверо против одного! Да останови же эту сволочь!..
Майор не ответил, но вскочил и кинулся прочь, сопровождаемый двумя вынырнувшими невесть откуда, оставшимися без дела механиками-водителями.
— Скверное положение, сэр, — с преувеличенным спокойствием произнес Тиммонс. И запнулся, ибо горло сержанту перехватило нервной спазмой.
Вздрагивая от бессильной злобы, Фрост бесцельно и безостановочно выпустил по броне Т—55 весь магазин своей штурмовой винтовки.
— Зря патроны тратите, — заметил Тиммонс. — Уж лучше бумажными шариками плеваться…
Танк отчего-то изменил направление, развернулся, покатил к полосе прибоя.
Проследив за ним взглядом, Фрост едва не завыл. К берегу близились главные штурмовые силы — на катерах, моторных лодках, просто весельных шлюпках. Катерами сейчас будет заниматься канонир, тоскливо подумал наемник, а пулеметчики разделаются с суденышками поменьше. Один танк! Один-единственный, проклятущий, не захваченный вовремя танк!
— Посылай товарищам прощальный поцелуй, — выдавил Фрост, поворачиваясь к Тиммонсу. — Им сейчас такую ижицу прописывать начнут…
Рокочущий звук раздался слева, с каждой секундой набирая силу.
— Смотри, капитан! — завопил забывший от возбуждения обо всякой субординации британец.
Неприятельский танк внезапно остановился — уже посреди пляжа, — и начал разворачивать башню. Однако не в сторону открытого моря, а влево, вдоль береговой черты.
Ибо слева наступал один из Т—55, захваченных людьми Дэвидсона.
Танком явно управлял человек расчетливый и хладнокровный. Он дождался, пока противник не утвердится на выбранной позиции, не подставит борт, бронированный слабее лобовой части. Крутиться на месте рамоновцы вряд ли осмелились бы — это значило погубить всякую надежду взять верный и быстрый прицел. Оставалось вертеть башней. Что и проделывали монтеасулийские танкисты, знавшие свое дело не хуже неприятеля.
Первый выстрел произвели они.
Захваченный танк содрогнулся, точно ударился о незримую преграду, замер, запылал. Видимо, водитель погиб мгновенно. А башенный стрелок, наверняка изувеченный, истекающий кровью, возможно, уже теряющий сознание, — Фрост, разумеется, никогда не узнал, что именно творилось в утробе раненого чудовища, — держался из последних сил, продолжая работать рычагами, или кнопками, или чем там принято в советских танках работать… Он продолжал целиться.
И башня продолжала шевелиться — туго, с трудом, но поворачиваться, устремляя пушечное дуло в неприятеля.
Два выстрела грянули одновременно.
И на свете стало меньше двумя танками Т—55. И шестью людьми. Потому что против полного рамоновского экипажа сражались только двое наемников.
— А теперь, — процедил Фрост, оборачиваясь к Тиммонсу, — огонь! Общий! Самый плотный! Ураганный!..
Британец лишь кивнул в ответ. По лицу сержанта сползали две довольно крупные слезы. Две влажных дорожки возникли на испачканных пороховой гарью, плохо выбритых щеках англичанина.
Глава девятнадцатая
Марина уже сошла на берег, и радист настраивал переносную станцию, чтобы поскорее связаться с Адольфо Коммачо, племянником покойного генерала, командиром повстанческой армии.
На циферблате “Омеги” значилось десять часов утра. Где-то в глубине джунглей изредка раздавались одиночные выстрелы и короткие очереди, но и этот огонь постепенно затухал. Остатки рамоновских головорезов рассеялись и спасались кто и как умел. Их преследовали не слишком рьяно.
— Сюда! Скорее! — закричал связист.
Фрост бегом ринулся к его палатке, Марина спешила чуть позади. Догнала и перегнала наемника, влетела внутрь первой, ухватила микрофон, кое-как натянула на голову полукольцо наушников.
— Агилар-Гарсиа слушает!
— Si, — донеслось в ответ сквозь треск и шелест атмосферных разрядов, — aqui esta Adolpho.[9]
Воспоследовало краткое безмолвие. Где-то в далеких чащах тропического леса партизанский радист вручал микрофон сеньору Коммачо.
— Говорит Адольфо… Ты, Марина?!
— Да! Мы высадились и захватили побережье в районе Байя-Гранде!
— Капитан Фрост, одноглазый наемник, с тобой? Мгновение-другое Марина колебалась, потом решительно произнесла:
— Да, разумеется, он со мной. Только, думаю, сейчас не время сводить…
— Я не мальчик. Незачем твердить мне прописные истины. Однако впоследствии мы потолкуем. Наедине. Я — и капитан Фрост… Слушай внимательно. Вас дожидались целую неделю. Здесь, поблизости, — база ВВС. Мои ребята попытаются захватить ее и обезвредить. А если повезет — обзаведемся несколькими самолетами. По моим сведениям, против вашего отряда выслана истребительная эскадрилья. Через пятнадцать-двадцать минут ожидайте гостей. Зенитные пулеметы, “стингеры”, пушки есть?
— Кое-что имеется, — неуверенно молвила Марина. Фрост мысленно поставил ей пятерку. Ежели противник перехватывает разговор, вовсе незачем подробно перечислять свои намерения и ресурсы. Коммачо не был настолько благоразумен:
— Мы начинаем постепенно пробиваться к побережью, на соединение с вами. Народная поддержка обеспечена, Рамона терпеть не могут. Армия растет не по дням, а по часам. Держитесь и ждите.
Фросту почудился вдалеке неприятный, хорошо знакомый звук…
— Передай Адольфо мой воздушный поцелуй, — буркнул Фрост и кинулся прочь из палатки.
— Внимание, воздух! — заорал он шнырявшим по пляжу солдатам. — Послать предупреждение на корабли! Изготовиться к обороне!
Тиммонс летел навстречу наемнику, словно ураганом несомый.
— Пулеметчиков по местам! Воздух!
— Дэвидсон! “Стингеры” к бою!
— Много от них проку будет против истребителей! — огрызнулся майор. И тотчас поправился: — Понятно, сэр!
Изрыгая малокалиберные снаряды и пули, первый самолет промчался чуть ли не над головами наемников. Песчаные фонтаны брызнули и с непредставимой быстротой понеслись вдоль пляжа.
Фрост кинулся под прикрытие каменной россыпи.
Но не прежде, нежели забежал в палатку.
— Забирай передатчик! — выкрикнул он радисту, — И береги пуще глаза! А ты, — последнее относилось уже к Марине, — выметайся, беги, да не отставай от меня!
— Слушай…
— Заткнись, — рявкнул Фрост, ухватил молодую женщину за левое запястье и во всю прыть ринулся к естественному убежищу.
Ревели, выли, присвистывали реактивные двигатели. Ответный огонь десантников сливался в непрерывный грохот. Стреляли из всего, что было под рукой — от пулеметов до револьверов.
И бежали без оглядки.
Одни спасались в опустевших рамоновских окопах, другие спешили в джунгли, третьи, менее хладнокровные, бросались прямо в морские волны — и почти неизменно погибали.
Фрост бил короткими очередями, никак не мог отыскать верного упреждения, давал промах за промахом, ругался, опять стрелял, опять промахивался, вновь ругался.
Корабельные пулеметчики работали куда успешнее. Да и оружие у них было более приспособлено для подобного боя. Истребитель, пикировавший на “Ангела-Один”, загорелся, отвильнул, протянул над бухтой примерно полмили, обрушился в море.
Люди Дэвидсона уже принялись выпускать по МИГам переносные зенитные ракеты. Эскадрилья ушла в сторону, перестроилась, ринулась в новую атаку, расстреливая побережье, в свой черед отвечая ракетным огнем — весьма успешным.
Взорвались, обратились грудами железного лома два танка, чьи экипажи до последнего мгновения палили по штурмующим крылатым бестиям из 12,7-мм зенитных пулеметов.
Еще один истребитель получил гранату LAWS прямо в крыло. Попадание наверняка было чисто случайным, однако не стало от этого менее действенным. Самолет закувыркался и взорвался прямо в воздухе, усеивая берег обломками.
— Бей по фонарям кабин! — орал Фрост, не надеясь быть услышанным среди всей царившей вокруг какофонии. Но его услыхали, распоряжение передали от человека к человеку, и минуту спустя пулевые трассы начали неумолимо сосредоточиваться на прозрачных обтекаемых колпаках, за которыми виднелись головы пилотов.
Пулеметной очередью смело и в клочья разнесло палатку, где недавно сидел радист.
А летчика, совершившего столь меткое, хотя и вполне безвредное попадание, прошило очередью крупнокалиберных пуль. Тиммонс тоже не бездействовал.
Истребитель уклонился, начал полого планировать, падая в море, но упорно продолжая лететь. Не кувыркался, не обрушивался в пике — просто снижался, точно за приборной доской сидел не мертвец, а камикадзе…
— О, Господи! — взревел Фрост. Самолет неминуемо должен был врезаться в борт “Ангела-Три”.
— Нет! — непроизвольно завопил наемник, вскакивая на ноги. — Только не…
Взрыв раздался на самой корме транспорта, и клубы густейшего дыма скрыли корабль из виду.
— Все, — тихо выдохнул Фрост. — Бей последнюю тварь! — крикнул он уже во всю глотку. — Чтоб ни один целым не ушел!
Весь огонь всех стволов, сколько их насчитывалось на берегу, сосредоточился против истребителя, чей летчик с похвальной отвагой возвращался, намереваясь ударить вновь. Тысячи пуль одновременно впивались в серебристую, быструю, невообразимо хищную птицу.
Наемники, попривыкшие за истекшие минуты к огромной быстроте и верткости целей, уже отыскивали упреждение почти безошибочно. Тысячи пуль, ударяющих разом, производят неизмеримое по силе шоковое действие.
Тем паче, при встречной стрельбе, когда скорость пуль и самолета складываются.
Пилот понял, куда клонится дело, попытался совершить “свечу”, отвесно уйти ввысь, — и не успел. Истребитель сотрясся, что-то рвануло внутри, машина буквально разлетелась на части.
Шатаясь, точно пьяный, Фрост проковылял к морю, опустился на колени, стал пригоршнями швырять себе в лицо соленую воду. Лег. Окунул голову полностью. Отбросил со лба намокшую прядь волос.
— Радист! — позвал наемник негромко. — Радист! — крикнул он уже во весь голос.
— Да, сэр…
— Немедленно попробуй связаться с “Ангелом-Три”. Узнай, что, и как… Мы, сдается, лишились еще одного транспорта…
— Слушаю, сэр.
— Да шевелись же! — процедил Фрост. Парень, разумеется, не провинился ничем. Просто наемнику было необходимо хоть на ком-то сорвать вскипавшую злость и отчаяние.
На циферблате “Омеги” значилось десять часов утра. Где-то в глубине джунглей изредка раздавались одиночные выстрелы и короткие очереди, но и этот огонь постепенно затухал. Остатки рамоновских головорезов рассеялись и спасались кто и как умел. Их преследовали не слишком рьяно.
— Сюда! Скорее! — закричал связист.
Фрост бегом ринулся к его палатке, Марина спешила чуть позади. Догнала и перегнала наемника, влетела внутрь первой, ухватила микрофон, кое-как натянула на голову полукольцо наушников.
— Агилар-Гарсиа слушает!
— Si, — донеслось в ответ сквозь треск и шелест атмосферных разрядов, — aqui esta Adolpho.[9]
Воспоследовало краткое безмолвие. Где-то в далеких чащах тропического леса партизанский радист вручал микрофон сеньору Коммачо.
— Говорит Адольфо… Ты, Марина?!
— Да! Мы высадились и захватили побережье в районе Байя-Гранде!
— Капитан Фрост, одноглазый наемник, с тобой? Мгновение-другое Марина колебалась, потом решительно произнесла:
— Да, разумеется, он со мной. Только, думаю, сейчас не время сводить…
— Я не мальчик. Незачем твердить мне прописные истины. Однако впоследствии мы потолкуем. Наедине. Я — и капитан Фрост… Слушай внимательно. Вас дожидались целую неделю. Здесь, поблизости, — база ВВС. Мои ребята попытаются захватить ее и обезвредить. А если повезет — обзаведемся несколькими самолетами. По моим сведениям, против вашего отряда выслана истребительная эскадрилья. Через пятнадцать-двадцать минут ожидайте гостей. Зенитные пулеметы, “стингеры”, пушки есть?
— Кое-что имеется, — неуверенно молвила Марина. Фрост мысленно поставил ей пятерку. Ежели противник перехватывает разговор, вовсе незачем подробно перечислять свои намерения и ресурсы. Коммачо не был настолько благоразумен:
— Мы начинаем постепенно пробиваться к побережью, на соединение с вами. Народная поддержка обеспечена, Рамона терпеть не могут. Армия растет не по дням, а по часам. Держитесь и ждите.
Фросту почудился вдалеке неприятный, хорошо знакомый звук…
— Передай Адольфо мой воздушный поцелуй, — буркнул Фрост и кинулся прочь из палатки.
— Внимание, воздух! — заорал он шнырявшим по пляжу солдатам. — Послать предупреждение на корабли! Изготовиться к обороне!
Тиммонс летел навстречу наемнику, словно ураганом несомый.
— Пулеметчиков по местам! Воздух!
— Дэвидсон! “Стингеры” к бою!
— Много от них проку будет против истребителей! — огрызнулся майор. И тотчас поправился: — Понятно, сэр!
Изрыгая малокалиберные снаряды и пули, первый самолет промчался чуть ли не над головами наемников. Песчаные фонтаны брызнули и с непредставимой быстротой понеслись вдоль пляжа.
Фрост кинулся под прикрытие каменной россыпи.
Но не прежде, нежели забежал в палатку.
— Забирай передатчик! — выкрикнул он радисту, — И береги пуще глаза! А ты, — последнее относилось уже к Марине, — выметайся, беги, да не отставай от меня!
— Слушай…
— Заткнись, — рявкнул Фрост, ухватил молодую женщину за левое запястье и во всю прыть ринулся к естественному убежищу.
Ревели, выли, присвистывали реактивные двигатели. Ответный огонь десантников сливался в непрерывный грохот. Стреляли из всего, что было под рукой — от пулеметов до револьверов.
И бежали без оглядки.
Одни спасались в опустевших рамоновских окопах, другие спешили в джунгли, третьи, менее хладнокровные, бросались прямо в морские волны — и почти неизменно погибали.
Фрост бил короткими очередями, никак не мог отыскать верного упреждения, давал промах за промахом, ругался, опять стрелял, опять промахивался, вновь ругался.
Корабельные пулеметчики работали куда успешнее. Да и оружие у них было более приспособлено для подобного боя. Истребитель, пикировавший на “Ангела-Один”, загорелся, отвильнул, протянул над бухтой примерно полмили, обрушился в море.
Люди Дэвидсона уже принялись выпускать по МИГам переносные зенитные ракеты. Эскадрилья ушла в сторону, перестроилась, ринулась в новую атаку, расстреливая побережье, в свой черед отвечая ракетным огнем — весьма успешным.
Взорвались, обратились грудами железного лома два танка, чьи экипажи до последнего мгновения палили по штурмующим крылатым бестиям из 12,7-мм зенитных пулеметов.
Еще один истребитель получил гранату LAWS прямо в крыло. Попадание наверняка было чисто случайным, однако не стало от этого менее действенным. Самолет закувыркался и взорвался прямо в воздухе, усеивая берег обломками.
— Бей по фонарям кабин! — орал Фрост, не надеясь быть услышанным среди всей царившей вокруг какофонии. Но его услыхали, распоряжение передали от человека к человеку, и минуту спустя пулевые трассы начали неумолимо сосредоточиваться на прозрачных обтекаемых колпаках, за которыми виднелись головы пилотов.
Пулеметной очередью смело и в клочья разнесло палатку, где недавно сидел радист.
А летчика, совершившего столь меткое, хотя и вполне безвредное попадание, прошило очередью крупнокалиберных пуль. Тиммонс тоже не бездействовал.
Истребитель уклонился, начал полого планировать, падая в море, но упорно продолжая лететь. Не кувыркался, не обрушивался в пике — просто снижался, точно за приборной доской сидел не мертвец, а камикадзе…
— О, Господи! — взревел Фрост. Самолет неминуемо должен был врезаться в борт “Ангела-Три”.
— Нет! — непроизвольно завопил наемник, вскакивая на ноги. — Только не…
Взрыв раздался на самой корме транспорта, и клубы густейшего дыма скрыли корабль из виду.
— Все, — тихо выдохнул Фрост. — Бей последнюю тварь! — крикнул он уже во всю глотку. — Чтоб ни один целым не ушел!
Весь огонь всех стволов, сколько их насчитывалось на берегу, сосредоточился против истребителя, чей летчик с похвальной отвагой возвращался, намереваясь ударить вновь. Тысячи пуль одновременно впивались в серебристую, быструю, невообразимо хищную птицу.
Наемники, попривыкшие за истекшие минуты к огромной быстроте и верткости целей, уже отыскивали упреждение почти безошибочно. Тысячи пуль, ударяющих разом, производят неизмеримое по силе шоковое действие.
Тем паче, при встречной стрельбе, когда скорость пуль и самолета складываются.
Пилот понял, куда клонится дело, попытался совершить “свечу”, отвесно уйти ввысь, — и не успел. Истребитель сотрясся, что-то рвануло внутри, машина буквально разлетелась на части.
Шатаясь, точно пьяный, Фрост проковылял к морю, опустился на колени, стал пригоршнями швырять себе в лицо соленую воду. Лег. Окунул голову полностью. Отбросил со лба намокшую прядь волос.
— Радист! — позвал наемник негромко. — Радист! — крикнул он уже во весь голос.
— Да, сэр…
— Немедленно попробуй связаться с “Ангелом-Три”. Узнай, что, и как… Мы, сдается, лишились еще одного транспорта…
— Слушаю, сэр.
— Да шевелись же! — процедил Фрост. Парень, разумеется, не провинился ничем. Просто наемнику было необходимо хоть на ком-то сорвать вскипавшую злость и отчаяние.
Глава двадцатая
— По словам Адольфо, они от нас приблизительно в восемнадцати часах марша. Если, конечно, препятствий по пути не возникнет, — слабо и печально улыбнулась Марина. — Точного своего местонахождения Коммачо не назвал.
— И правильно сделал. Вспомнил, наверное, что на свете радиоперехват существует, — буркнул Фрост.
Наемник закурил сигарету, позволил маленьким волнам беспрепятственно оглаживать ему босые ноги. Ноги побаливали. Растер во время беготни, да и натрудил изрядно. Впрочем, это не беда, пройдет…
— Сколько людей погибло на “Ангеле-Три”?
— Пятнадцать. Поразительно мало, если учесть силу столкновения и взрыва.
— Просто все, кто мог пригодиться на берегу, на берег и отправились, — вздохнул Фрост. — А прочим беднягам не повезло.
— Да… По сути, почти весь экипаж.
— Вот-вот…
Солнце закатывалось.
Полчаса назад наемники удостоверились: любые попытки удержать корабль на плаву — бессмысленны. Транспорту предоставили спокойно тонуть, но предварительно сняли с борта все, что можно еще было снять.
Н-да, подумал Фрост. Людей-то, как ни крути, а размещать придется… Тесновато будет на “Ангеле-Один”…
И, не доведи Господи, возникнет необходимость эвакуироваться срочно! Об этом наемник боялся даже помыслить.
— Хм! — произнес он вслух. — Я вспомнил, как Эрнандо Кортес велел своим солдатам высадиться на сушу, а корабли поджечь. Отрезал дорогу назад, оставил им единственный выход: захватить империю Монтесумы. Кстати, все бойцы Кортеса тоже были наемниками… Дрались ради заработка. Что ж, надеюсь, мои люди ничуть не хуже.
— Они, подобно тебе, ненавидят коммунистов? — спросила Марина.
— Да, ненавидят. И, подобно мне, больше ничего толком делать не умеют. Лишь воевать.
Наемник вздохнул.
— Теперь, между прочим, любой из них задушит Рамона голыми руками. Чересчур большие потери мы понесли на здешнем берегу. Слишком уж много погибших Друзей у каждого. И война принимает явно личный оттенок…
— Что? — не поняла Марина.
— Сведение счетов. Своего рода месть.
— Мы победим? — тихо спросила молодая женщина.
— Сколь ни странно — да, — отозвался наемник. Фрост чувствовал себя неимоверно усталым, старым, слабым и ленивым. Даже разговаривать не хотелось. Он стоял и рассеянно глядел, как уходит в пучину изуродованный транспорт — уходит наискосок, носом вниз. Так обычно рисуют гибель “Титаника”, подумал Фрост.
Он только не мог понять, почему разбитая почти вдребезги корма продолжает возвышаться над водой. А, махнул рукою капитан, какая разница?
— Ты уверен?
— А?
— Ты уверен, что мы победим?
— Странным образом, это последнее побоище изрядно подняло боевой дух войск. Мы справились с эскадрильей советских истребителей. Немалый подвиг, скажу безо всякой похвальбы. Люди убедились: они вполне способны противостать кому и чему угодно. Противостать — и одолеть. Да, я убежден. Мы победим.
— А вдруг у Рамона сыщутся дополнительные силы?
Фрост пожал плечами.
— Я не знаю, — произнес он задумчиво, — каким образом доставили сюда целую танковую роту. Вероятнее всего, на кораблях. Или же существует засекреченный путь сквозь джунгли… Опять-таки, сведений о воздушной базе, которую намерен захватить Коммачо — никаких. Если Рамон уже выслал против нас монтеасулийские военно-воздушные силы в полном их составе — отлично. А ежели нагрянет еще дюжина самолетов — особенно, бомбардировщиков, — тогда пиши пропало. Но, полагаю, мы победим.
— Полагаешь? Только полагаешь?
Фрост сердито промолчал.
— Кстати, о воздушной базе…
— Да?
Проклятье, мысленно ругнулся Фрост, как неудобно общаться с союзником через третье лицо! Да еще с командиром, по сути, подчиняющимся тебе! Но Адольфо Коммачо наотрез отказался беседовать с Фростом — “убийцей дяди”. Фрост попробовал урезонить Коммачо, воззвал к его здравому смыслу — безуспешно…
Отчетливо и внятно послав повстанца к чертовой матери, наемник оставил эти попытки.
— Адольфо передал, что партизаны ведут весьма успешную атаку.
— А это, прости меня, еще ни шиша гнилого не значит! — взорвался Фрост. — Они могут вести успешную атаку еще месяц! А самолеты станут преспокойно грузить на борт фугасные бомбы, взлетать и наведываться в гости к очаровательной сеньоре Агилар-Гарсиа. И к войску ее, разумеется. Через денек вынужденного гостеприимства у тебя не останется ни одного солдата! И фельдмаршала не будет! И саму тебя корова языком слижет! Проклятый болван!
— Кто?
— Коммачо, кто же еще?
— Возможно, кстати, — встревожилась Марина, — что на самом деле Адольфо проигрывает. Но боится радистов Рамона и уверяет в эфире, будто все идет гладко и по заранее намеченному плану.
— Это не я сказал, а ты! И совершенно правильно сказала!
— Что же делать?
— Надеяться. Что Адольфо не врет. И ждать, пока подойдут его ублюдки, вооруженные мачете.
— Несправедливо, — засмеялась Марина. — Армия Коммачо совсем неплохо оснащена.
— Ублюдок есть ублюдок. И военного таланта ему не вложишь.
— Довольно браниться. Я хочу поговорить с толком и пользой. Итак: мы дожидаемся Адольфо?
— Конечно. Больше ничего не остается.
— Почему?
— Располагая нашими возможностями, я могу держать нынешнюю позицию, отбрасывать нападающих, ждать подкрепления. А совершать бросок сквозь кишащие неприятельскими полками джунгли — уволь. Я своим солдатам не палач.
— Это известно, — промолвила Марина потеплевшим голосом. — Если Коммачо и впрямь собрал большие силы, если он добился всенародной поддержки — тем лучше…
— Тогда мы вместе пересечем джунгли, постучимся в дверь к Эрнесто Рамону и отвинтим его коммунистическую башку. Но боюсь, по сей части возникнет большое соперничество. Каждому захочется хоть чуточку, а приложить руку…
— Хочешь поесть? — неожиданно спросила Марина.
— Конечно! — просиял Фрост.
Он обнял Марину за талию, повел к палатке повара. Бросил через правое плечо прощальный взгляд на окончательно уходивший под воду транспорт.
— И правильно сделал. Вспомнил, наверное, что на свете радиоперехват существует, — буркнул Фрост.
Наемник закурил сигарету, позволил маленьким волнам беспрепятственно оглаживать ему босые ноги. Ноги побаливали. Растер во время беготни, да и натрудил изрядно. Впрочем, это не беда, пройдет…
— Сколько людей погибло на “Ангеле-Три”?
— Пятнадцать. Поразительно мало, если учесть силу столкновения и взрыва.
— Просто все, кто мог пригодиться на берегу, на берег и отправились, — вздохнул Фрост. — А прочим беднягам не повезло.
— Да… По сути, почти весь экипаж.
— Вот-вот…
Солнце закатывалось.
Полчаса назад наемники удостоверились: любые попытки удержать корабль на плаву — бессмысленны. Транспорту предоставили спокойно тонуть, но предварительно сняли с борта все, что можно еще было снять.
Н-да, подумал Фрост. Людей-то, как ни крути, а размещать придется… Тесновато будет на “Ангеле-Один”…
И, не доведи Господи, возникнет необходимость эвакуироваться срочно! Об этом наемник боялся даже помыслить.
— Хм! — произнес он вслух. — Я вспомнил, как Эрнандо Кортес велел своим солдатам высадиться на сушу, а корабли поджечь. Отрезал дорогу назад, оставил им единственный выход: захватить империю Монтесумы. Кстати, все бойцы Кортеса тоже были наемниками… Дрались ради заработка. Что ж, надеюсь, мои люди ничуть не хуже.
— Они, подобно тебе, ненавидят коммунистов? — спросила Марина.
— Да, ненавидят. И, подобно мне, больше ничего толком делать не умеют. Лишь воевать.
Наемник вздохнул.
— Теперь, между прочим, любой из них задушит Рамона голыми руками. Чересчур большие потери мы понесли на здешнем берегу. Слишком уж много погибших Друзей у каждого. И война принимает явно личный оттенок…
— Что? — не поняла Марина.
— Сведение счетов. Своего рода месть.
— Мы победим? — тихо спросила молодая женщина.
— Сколь ни странно — да, — отозвался наемник. Фрост чувствовал себя неимоверно усталым, старым, слабым и ленивым. Даже разговаривать не хотелось. Он стоял и рассеянно глядел, как уходит в пучину изуродованный транспорт — уходит наискосок, носом вниз. Так обычно рисуют гибель “Титаника”, подумал Фрост.
Он только не мог понять, почему разбитая почти вдребезги корма продолжает возвышаться над водой. А, махнул рукою капитан, какая разница?
— Ты уверен?
— А?
— Ты уверен, что мы победим?
— Странным образом, это последнее побоище изрядно подняло боевой дух войск. Мы справились с эскадрильей советских истребителей. Немалый подвиг, скажу безо всякой похвальбы. Люди убедились: они вполне способны противостать кому и чему угодно. Противостать — и одолеть. Да, я убежден. Мы победим.
— А вдруг у Рамона сыщутся дополнительные силы?
Фрост пожал плечами.
— Я не знаю, — произнес он задумчиво, — каким образом доставили сюда целую танковую роту. Вероятнее всего, на кораблях. Или же существует засекреченный путь сквозь джунгли… Опять-таки, сведений о воздушной базе, которую намерен захватить Коммачо — никаких. Если Рамон уже выслал против нас монтеасулийские военно-воздушные силы в полном их составе — отлично. А ежели нагрянет еще дюжина самолетов — особенно, бомбардировщиков, — тогда пиши пропало. Но, полагаю, мы победим.
— Полагаешь? Только полагаешь?
Фрост сердито промолчал.
— Кстати, о воздушной базе…
— Да?
Проклятье, мысленно ругнулся Фрост, как неудобно общаться с союзником через третье лицо! Да еще с командиром, по сути, подчиняющимся тебе! Но Адольфо Коммачо наотрез отказался беседовать с Фростом — “убийцей дяди”. Фрост попробовал урезонить Коммачо, воззвал к его здравому смыслу — безуспешно…
Отчетливо и внятно послав повстанца к чертовой матери, наемник оставил эти попытки.
— Адольфо передал, что партизаны ведут весьма успешную атаку.
— А это, прости меня, еще ни шиша гнилого не значит! — взорвался Фрост. — Они могут вести успешную атаку еще месяц! А самолеты станут преспокойно грузить на борт фугасные бомбы, взлетать и наведываться в гости к очаровательной сеньоре Агилар-Гарсиа. И к войску ее, разумеется. Через денек вынужденного гостеприимства у тебя не останется ни одного солдата! И фельдмаршала не будет! И саму тебя корова языком слижет! Проклятый болван!
— Кто?
— Коммачо, кто же еще?
— Возможно, кстати, — встревожилась Марина, — что на самом деле Адольфо проигрывает. Но боится радистов Рамона и уверяет в эфире, будто все идет гладко и по заранее намеченному плану.
— Это не я сказал, а ты! И совершенно правильно сказала!
— Что же делать?
— Надеяться. Что Адольфо не врет. И ждать, пока подойдут его ублюдки, вооруженные мачете.
— Несправедливо, — засмеялась Марина. — Армия Коммачо совсем неплохо оснащена.
— Ублюдок есть ублюдок. И военного таланта ему не вложишь.
— Довольно браниться. Я хочу поговорить с толком и пользой. Итак: мы дожидаемся Адольфо?
— Конечно. Больше ничего не остается.
— Почему?
— Располагая нашими возможностями, я могу держать нынешнюю позицию, отбрасывать нападающих, ждать подкрепления. А совершать бросок сквозь кишащие неприятельскими полками джунгли — уволь. Я своим солдатам не палач.
— Это известно, — промолвила Марина потеплевшим голосом. — Если Коммачо и впрямь собрал большие силы, если он добился всенародной поддержки — тем лучше…
— Тогда мы вместе пересечем джунгли, постучимся в дверь к Эрнесто Рамону и отвинтим его коммунистическую башку. Но боюсь, по сей части возникнет большое соперничество. Каждому захочется хоть чуточку, а приложить руку…
— Хочешь поесть? — неожиданно спросила Марина.
— Конечно! — просиял Фрост.
Он обнял Марину за талию, повел к палатке повара. Бросил через правое плечо прощальный взгляд на окончательно уходивший под воду транспорт.
Глава двадцать первая
Атака была совершенно дикарской.
Правда, хорошо подготовленной и организованной, однако безрассудной, лобовой, убийственной для самих нападающих. Фрост резонно предположил, что рамоновских людей обучали не только фиделевские, но и русские военные советники.
Только русские, обладающие огромными резервами мужского населения, имеют привычку слать войска на верную погибель, буквально заваливая противника трупами собственных солдат, заставляя неприятеля захлебываться и тонуть в их льющейся потоками крови. Обычное среднее соотношение потерь — и в победоносных, и в позорно проигранных войнах, затевавшихся СССР: пять русских на одного немца/поляка/финна/японца — ненужное зачеркнуть…
Наемники держали оборону с достаточным хладнокровием, но все же начинали выбиваться из сил. Волна за волной шли атакующие, спотыкаясь о тела погибших товарищей, сами становились мертвецами, и уже о них самих спотыкалась новая волна, свежая цепь… Казалось, этому не будет ни конца, ни краю.
Правда, хорошо подготовленной и организованной, однако безрассудной, лобовой, убийственной для самих нападающих. Фрост резонно предположил, что рамоновских людей обучали не только фиделевские, но и русские военные советники.
Только русские, обладающие огромными резервами мужского населения, имеют привычку слать войска на верную погибель, буквально заваливая противника трупами собственных солдат, заставляя неприятеля захлебываться и тонуть в их льющейся потоками крови. Обычное среднее соотношение потерь — и в победоносных, и в позорно проигранных войнах, затевавшихся СССР: пять русских на одного немца/поляка/финна/японца — ненужное зачеркнуть…
Наемники держали оборону с достаточным хладнокровием, но все же начинали выбиваться из сил. Волна за волной шли атакующие, спотыкаясь о тела погибших товарищей, сами становились мертвецами, и уже о них самих спотыкалась новая волна, свежая цепь… Казалось, этому не будет ни конца, ни краю.