Екатерина Гринева. Герой-любовник, или Один запретный вечер

   – Мужчина? Женщина?
   – Мужик. Не старый, – прибавил Денис, впечатывая окурок в землю. – Одет прилично. Видно, что не бомж.
   – А… как он убит?
   Денис пожал плечами.
   – Не знаю. Следов ножевых ранений не видно. Но я его не трогал и поэтому стопроцентно утверждать ничего не могу. Да и не специалист я в этой области. Пусть другие устанавливают: что и как. – Денис кашлянул. – Я часто видел смерть, но привыкнуть к ней никак не могу. До сих пор. Когда вижу труп – матюгаться хочется. Такая злость охватывает, и бессилие. Так бы и удушил всех собственными руками.
   Я сжала рукой его плечо.
   – Не надо, Данька! Этим ты никому не поможешь.
   Он сплюнул на землю.
   – Ясное дело, что не помогу. Только мне от этого не легче. Ментам звонила?
   – Звонила. Скоро будут.
   – Я тебе кое-что сказать должен, Санек. Не могу я перед ментами себя обнаруживать, иначе в неприятности влипну. Серьезные.
   Я похолодела.
   – И чего ты натворил? – спросила я хриплым голосом.
   – Чего я натворил – это уже в прошлом. И слава Богу. Я как комиссовался, так влип в одну драку по пьяни и в милицию привод имел. Короче, поставили меня на заметку. Нельзя мне объявляться и обнаруживать себя. Понятно?
   – Господи! – простонал я. – Час от часу не легче. Чего же ты раньше-то молчал.
   – Ты считаешь, что этим можно хвастаться перед любимой девушкой?
   – В общем, ты прав, – неохотно сказала я. – И долго ты так скрываться будешь? Как же ты работал?
   – А меня без документов брали. Им так даже выгодно. Налогов никаких платить не надо. Нет человека и все тут. А мне… так и выбирать особо не приходилось. Сама все понимаешь.
   Я задумалась. Ситуация складывалась незавидная. Милиция могла появиться с минуты на минуту, а Денису встречаться с ними никак нельзя. Это и ежу было ясно.
   – Тогда – уходи! – решительно сказала я. – Ребят я предупрежу. Не теряй зря времени.
   – Да они еще не скоро появятся, – усмехнулся он. – Я сигарету успею еще одну выкурить.
   – Лучше не искушай судьбу, уходи сейчас.
   После недолгих препирательств Денис ушел краем берега, нырнув в заросли кустов. Я пару раз видела его спину, а потом он растворился в чащобе.
   Сзади себя я никакого шума не слышала, из чего можно было сделать вывод, что Вася хорошо утешает Милу и плакать она не может по причине своей занятости.
   Я сцепила пальцы. Всего в двух метрах от меня был труп и я мучилась от любопытства. Мне хотелось на него посмотреть, но вместе с тем я понимала, что это зрелище может оказаться серьезным испытанием для моих нервов и лучше мои нервы все-таки поберечь, а не ставить над собой эксперименты.
   Наконец, любопытство пересилило, я раздвинула кусты и… меня чуть не вырвало. Опухший покойник со спутанными волосами шевелился в воде. От неожиданности я чуть не вскрикнула, но присмотревшись, поняла, что на труп накатывались легкие волны, и от этого создавалось впечатление, что он шевелится. В глаза бросилась распухшая рука и скрюченный мизинец.
   Я отступила обратно, выковыряла окурок Дениса из земли и закинула его подальше. Затем, развернувшись, почти бегом направилась к машине.
   Милочка и Васек сидели на траве. Милочка тихо всхлипывала, а Васек обнимал ее за плечи.
   – А где Денис? – спросил Василий, поднимая на меня глаза.
   – Ушел. Здесь вот такое дело, ребята, – сказала я твердым тоном. – Дениса не надо в это дело впутывать. Он меня предупредил, что ему нужно держаться от ментов подальше. Он уже пересекался со служителями закона и у него нелады с ними.
   – Убил кого? – охнула Мила.
   – Что ты мелешь? – рассердилась я. – Просто была пьяная драка. Его собирались сделать крайним, но он вовремя утек от ментов. Фактически он в розыске и обнаруживать себя не может. Теперь картина ясна?
   – В целом – да, – задумчиво сказал Васек. – То есть, как я понимаю – его с нами и не было.
   – Мы влипли… простонала Милочка.
   – Мила! – я повернулась к ней. – Только ты одна и можешь разрулить эту ситуацию.
   – В смысле?
   – Твоя мать работает в местной администрации. Не последний человек в нашем городе. Пусть она вмешается в это дело. Все равно выхода у нас нет…
   – Ты думаешь, меня мать за такие дела по головке погладит?
   Людмила Федоровна славилась тяжелым нравом и была скора на расправу.
   – Ты все-таки ее дочь и на растерзание она тебя не отдаст.
   – Надеюсь, – прошептала Милочка. Судя по всему, она была в состоянии близком к обмороку.
   – Значит так, Дениса с нами не было. Мы приехали на пикник втроем.
   – Групповушка, – осклабился Васек. – Две девушки и один мужик. А что? Я – не против.
   – Я тебе сейчас по кумполу заеду, – пообещала я, – если ты не угомонишься. – Тут дело серьезное, а ты расшалился, как пионер в первый вечер в лагере.
   – Труп, конечно, дело серьезное, кто бы спорил… – начал Васек, но моментально осекся под моим взглядом. – Все. Закончил.
   Мы услышали шум подъезжающей машины и разом повернули головы в сторону источника звука.
   К нам ехал милицейский «уазик».
   – Приехали! – прошептала я.
   Милочка всхипнула, но Васек сжал ее руку, и она затихла.
   Капитан милиции Гаврилин Никита Семеныч долго и нудно расспрашивал нас о покойнике, пока фотограф и судмедэксперт занимались своим делом, то есть непосредственным осмотром трупа. Похоже, он никак не мог взять в толк, что знакомы мы с ним не были и помочь следствию ничем не можем. Осознав, что свидетели из нас никудышные, капитан заметно опечалился и натужно крякнул.
   – Значит, вы его не знаете?
   – Нет, – выдохнули мы.
   – А зачем вы сюда приехали?
   – Рыбачить, – ответил Васек, проникшись ролью главного в нашей компании.
   – В будний день? – усомнился милиционер.
   – Я – безработная, – быстро вставила я.
   – Взяла отгул, – прошептала Милочка.
   – Нахожусь во временном неоплачиваемом отпуске, – отрапортовал Васек.
   Гаврилин покачал головой.
   – Придется вам проехать вместе со мной и оформить все показания на месте.
   Я чуть не взвыла, вспомнив об оставленной на даче Эве, которая сидит и ждет меня. Сколько времени займет поход в отделение милиции – одному Богу известно. Рядом с капитаном переминался с ноги на ногу старлей – длинный белобрысый парень с оттопыренными ушами. Он старательно записывал наши слова в блокнот, часто вскидывая глаза на начальника, словно ожидая услышать от него похвалу или на худой конец одобрительный рык. Но его шеф был поглощен беседой с нами и не обращал на своего старательного помощника никакого внимания. Я уже было хотела сказать о том, что меня на даче ждет приехавшая сестра-иностранка на девятом месяце беременности, но тут к капитану подошел судмедэксперт и тихо что-то сказал.
   – Иностранец? – на лице Гаврилина отразилось явное отвращение. И я могла его понять. Только этих хлопот не хватало на его голову! Тут бы со своими трупами справиться!…
   – Француз? – переспросил он.
   И я закрыла рот.
   Несколько минут спустя я уговорила Милочку позвонить матери. Та нажала на нужные рычаги и нас вскоре отпустили по домам, обязав явиться для дачи показаний по первому звонку.
   За руль села Милочка, но она явно нервничала, и поэтому ей пришлось пересесть на переднее сиденье, а машину повел Василий.
   Первые пять минут мы молчали, затем Милочка изрекла:
   – От маман мне влетит. По первое число. Даже не знаю, что я буду ей говорить.
   – А ничего! – бодро откликнулась я. – Скажешь: так и так, поехали на рыбалку…
   – Упал… очнулся… гипс, – меланхолично вставил Васек. – Только вместо гипса – труп.
   – Тебе все шуточки, – судя по тону Милочки, она была готова снова заплакать.
   – Вась, прекрати свои дурацки шутки, – вмешалась я. – Видишь: человеку плохо. Ты вообще как труп обнаружили Петросяном заделался.
   – Может, я таким способом стресс снимаю.
   – И вешаешь его на других.
   Воцарилось хрупкое молчание. Я набрала телефон Дениса, но «абонент был временно недоступен».
   – Денис заблокировался, – сказала я, убирая мобильный в сумку.
   – Тоже гусь, – вспыхнула Милочка. – Сам удрал, а нас оставил расхлебывать.
   – Я же объяснила русским языком: он не мог сталкиваться с ментами. Неужели я непонятно объяснила.
   Нашу ссору Васек пресек в зародыше.
   – Ладно, хватит. Ща я закидываю домой Милку, потом тебя.
   – Лучше наоборот, – сказала Мила.
   – Вот что: высади меня на развилке, – предложила я. – Дальше я сама потопаю.
   – Это же далеко, – спохватилась Милочка.
   Я фыркнула.
   – Двадцать минут пешком. Если быстро – все пятнадцать. А то и меньше.
   – Полчаса как минимум пилить.
   – Ничего! Пройду. Развеюсь.
   На самом деле мне действительно хотелось пройтись. А если честно – остаться одной: без Милочки и Васька. Кроме того, я могла сделать небольшой крюк и заскочить в магазин неподалеку. И купить там молока для Эвы. Я хотела позвонить ей, но подумала, что она спит, и поэтому убрала сотовый обратно.
   Продавщица, тетя Маня, сорокалетняя вдова, посезонно менявшая любовников – в настоящее время в ее избранниках ходил молодой молдаванин, худой как щепка, подозрительно посмотрела на меня, когда я спросила у нее о свежем молоке и кофе.
   – Несвежего у нас не бывает, – с легким оттенком презрения ответила она. – А потом ты молока сроду не пила. Кофе тоже не жаловала. В основном чай покупала. Чего там стряслось-то?
   По набору продуктов тетя Маня определяла все семейные и личные катаклизмы и привычки.
   – Вон Палыч из вашего товарищества стал кофе «Нескафе» покупать, а до этого только сорокоградусную у меня стрелял – так я решила, что неспроста, и оказалась права – завел себе полюбовницу моложе себя на двадцать лет, – с удовлетворением сообщила она.
   – Друга пригласила на чашку кофею, – нашлась я.
   – Это – другое дело, – расплылась продавщица в улыбке. – Возьми тогда лучше сливочки. Мужики они любят пожирнее и повкуснее. У меня сливки хорошие, свежие, двадцатипроцентные.
   – Ладно, – со вздохом согласилась я. – Давай и сливки и молоко. Только свежее.
   – Надолго приехал? – подмигнула мне Маня. – Понимаю, понимаю… На несколько дней запас берешь.
   Спорить с ней мне не хотелось. Я купила сливки, молока и пару булочек – на парижские круассаны они не тянули, но, может, Эва обойдется и этим. Завтра я планировала сделать вылазку в хороший универмаг и накупить там продуктов побольше и поразнообразнее, предварительно выяснив вкусовые пристрастия сестренки.
   Расстояние от магазина до дома я преодолела за пятнадцать минуту. Калитка была почему-то открыта, и я взбежала на крыльцо.
   – Эва! – негромкой позвала я ее. – Эва!
   Я поставила пакет с продуктами на стол и взлетела по лестнице на второй этаж.
   Эвы нигде не было.
   Моя сестра исчезла.
   Я опустилась прямо на кровать, обхватив голову руками. Может, Эва вышла погулять, пройтись по товариществу… Я же предлагала й совершить небольшой променад, но она не согласилась с моим предложением. Но это было тогда. Оставшись одна и помаявшись в четырех хлипких стенах, она, возможно, переменила свои планы. Вот только меня не поставила в известность, не подумала о том, что я приду, а ее – нет. И буду психовать по этому поводу.
   На всякий случай я проверила сотовый. Нет, звонков не было.
   Через пять минут я окончательно уверовала в собственную версию и собиралась дать Эве нагоняй за самовольную отлучку. Она ушла, а я здесь нервничаю, сижу как на иголках, распаляла я сама себя. И чем сильнее распалялась, тем больше успокаивалась. Как будто бы я говорила эти слова исключительно для собственного спокойствия; твердила их вроде заповедной мантры, обещавшей полное психическое и физическое равновесие.
   Для того, чтобы скоротать время до Эвиного прихода, я поставила чайник, намереваясь попить чай с мятой. Попутно я смотрела на часы с кукушкой, постоянно задирая голову, будто бы тем самым могла ускорить или замедлить ход времени.
   Я успела выпить чай с мятой, когда зазвонил сотовый. Денис!
   – Алло!
   – Это я.
   – Как твои дела? – спросили мы одновременно и рассмеялись.
   – С ментами разобрались?
   – Как же, разберешься. Нам еще раз придется тащиться в милицию и давать там показания. Так просто они от нас не отцепятся. Следователю кажется, что мы были знакомы с убитым. Втемяшилось же ему это в голову и все. Кстати, убитый был иностранец. Француз.
   На том конце воцарилось молчание.
   – Ты говорила об этом Эве?
   – Эве нет. А причем здесь она?
   – Она же тоже француженка.
   – И чего? Какая тут связь? Убитый, скорее всего, турист. Наш город недавно был включен в туристический маршрут «шедевры российского зодчества». И иностранцы, купившие вояж по «Золотому кольцу России», частенько сюда заезжают. У нас церковь Успения Богородицы 17 века, Троицкий и Преображенский храмы…
   – Значит, приехал турист, отбился от стаи и здесь его убили?
   – Почем я знаю, – сказала я почти грубо. – Может, все так и было. Он снял проститутку и его пришил местный сутенер. Не расплатился дядя вовремя. И еще какие-нибудь разборки на этой почве. Иностранцы они такие. Как вырвутся из родных просторов – так подавай им местную экзотику. А потом – Эвы нет.
   – Как – нет?
   – Так нет. Я пришла, а она ушла гулять.
   – Гулять?
   – Ну да. Что в этом особенного? Решила пройтись, размять ноги. Беременным вредно сидеть на одном месте. Им пешие прогулки показаны для нормальной циркуляции крови.
   – Она тебе оставила записку?
   – Нет, – упавшим голосом сказала я. – Не оставила. А почему ты об этом спрашиваешь?
   – Потому. Тебе не кажется странным и подозрительным ее внезапный приезд на родину. Если оставить в стороне рассуждения, что она воспылала любовью к родным березкам, что, как я понимаю, на нее мало похоже. Циничная девица, удравшая за бугор и ни разу не вспомнившая о папе с мамой. Не говоря уже о тебе.
   – Она мне звонила.
   – Раз в полгода, – хмыкнули на том конце. – Не смеши меня!
   – Я не смешу. Мне самой… многое непонятно.
   – Проверь ее сумку. Багаж на месте или нет. Если на месте – то действительно… гуляет. Если нет, тогда… – и он замолчал.
   Как же я не подумала о ее сумке – темно-зеленой, с логотипом незнакомого бренда, который темно-красными буквами красовался сбоку. Если бы я путешествовала, то ездила бы непременно с такой сумкой! Практичной и удобной.
   – Одну минуту! – завопила я.
   – Перезвони мне.
   – Договорились.
   На втором этаже сумки не было. Я хорошенько просмотрела все потайные места и закоулки, даже заглянула в чулан, где хранился всякий хлам, выкинуть который никак не доходили руки, а может быть я тем самым оправдывала собственную лень – но Эвин багаж нигде не обнаружился. Не было и ее маленькой дамской сумки – бледно-кофейного цвета. Ну это понятно – ушла гулять и взяла с собой сумочку. А вот отсутствие багажа… внушало самые серьезные подозрения. Значит, Эва исчезла, убежала, прихватив с собой свои вещи. Может быть, она обиделась на меня? Я была с ней недостаточно чуткой и деликатной, не тряслась над ней и не смотрела в рот.
   Теперь я казнила себя за то, что не позвонила ей, как только мы приехали на Рыбацкую косу и не спросила, как она себя чувствует. Эва была бы рада моему знаку внимания…
   Терзаемая угрызениями совести, я позвонила Денису.
   – Ну что?
   – Ты оказался прав. К сожалению. Эва исчезла вместе со своей сумкой.
   – И что я говорил!
   – Это я во всем виновата. Надо было вести себя с ней помягче.
   – Прекрати!
   – Куда она ушла? – размышляла я. – Может, она сидит где-то неподалеку и рыдает? Я пойду поищу ее. Все равно сидеть дома еще хуже.
   – Подожди!…
   Но я, не слушая Дениса, нажала на отбой и пошла искать Эву.
   Товарищество наше было не очень большим: две улицы, которые шли параллельно. В центре имелся небольшой пруд, где когда-то водилась рыба; но постепенно ее распугали купальщики и рыба перевелась. По краям пруд зарос высоким камышом, в одном месте сбоку прилепили хлипкий мостик, с которого ребятня в теплую погоду сигала в воду. Люди постарше купаться в пруду считали ниже собственного достоинства.
   Я поспешила к пруду; мне почему-то казалось, что Эва там. Недалеко была скамейка, она могла сидеть на ней и отдыхать. Или злиться на меня.
   Около пруда Эвы не было. Между тем непогода, которую обещали с утра, стала проявлять свои первые признаки. Небо внезапно заволокло косматыми тучами, разметавшими по небу свои угрожающие хвосты. Темнота сгущалась на глазах; стало внезапно душно – настоящая парилка, ни ветерка, ни дуновения. Я вытерла ладонью лоб: он был покрыт мелкими капельками пота, словно я только что пробежала стометровку.
   И где сейчас Эва! Я чуть не взывала с досады: могла бы она умерить свой гонор и подумать обо мне?
   Я решила пойти домой: вдруг сестрица в любой момент заявится туда, а меня – нет. И мы так и будем ходить друг за другом по цепочке, как в известной старой песенке: «Я у кино, вы у аптеки…».
   Я поспешила обратно, к себе, попутно смотря по сторонам: не промелькнет ли где Эва.
   Я закрыла за собой плотнее калитку и тут первая тяжелая капля дождя упала мне на руку.
   Просмотрев сотовый, я увидела, что мне три раза звонил Денис. Я перезвонила.
   – Ты где? – услышала я сердитое.
   – В Караганде. Ходила искала сестру.
   – А мобильный взять не догадалась?
   – Не догадалась, – честно призналась я. – Совсем голова кругом идет.
   – Оно и видно, – снисходительно заметил Денис. – За тобой глаз да глаз нужен.
   – Какой еще глаз? – насторожилась я. Раньше я от него таких речей не слышала.
   – Обыкновенный, – услышала я в ответ. – Тебе нужен человек, который бы за тобой присматривал и уберегал.
   Я поспешила переменить тему разговора. Один раз уже Денис заговорил об этом, но я обратила все в шутку. О замужестве или серьезных отношениях я еще даже и не думала. Может быть, я по глупой женской привычке считала, что у меня все впереди, и за мной еще примчится принц на белом коне. Или просто в отношениях с Денисом мне не хватало романтики? Или здесь дело было в другом? Но анализом заниматься мне было неохота, да и некогда. Сейчас у меня были заботы поважнее – поиски пропавшей сестры…
   – Эвы нигде нет, – выпалила я.
   – Шляется где-то.
   – Денис!
   – Говорю, что думаю. Твоя сестра замешана в каком-то криминале. Так просто она бы не прискакала сюда. Да еще так внезапно! Попомни мое слово.
   – Я обижусь всерьез, – предупредила я. – Без шанса на прощение.
   Денис сразу стих.
   – Санек! – и так жалобен был его голос, что я внезапно улыбнулась. Боевой офицер, под два метра ростом, а стоит мне рассердиться, как он внезапно сникает. Словно лев перед грозным укротителем. – Прости, – почти прошептал он.
   – Ладно, прощаю, – снисходительно заметила я. – Только чтобы больше ни-ни. На Эву не нападать. Армейский приказ.
   В ответ раздалось недовольное сопенье.
   – И вообще, – сказала я, не уточняя, что это значит «вообще». – Кажется, вот-вот громыхнет. А я жутко боюсь грозы. С детства. Как услышу, так прячусь под одеяло…
   – Я приеду.
   – Ты сошел с ума. Уже дождь. Куда ты поедешь? Нашу дорогу развезет так, что мама не горюй. Она еще с прошлого дождя до конца не высохла. Лужи у нас, как озеро Байкал – только вплавь через них.
   – Доберусь.
   – Денис!
   Но он уже повесил трубку.
   За окном было уже совсем темно; как будто бы ночь наступила раньше положенного срока. Дождь барабанил ровно, монотонно. Вдали протяжно громыхнуло, и я невольно вжала голову в плечи. Эва! Где она, черт побери, ходит! Одна, в грозу! Да она уже, наверное, вся промокла до нитки. А ее малышка. Манечка! Что она чувствует, там, в утробе матери? Сжалась вся и дрожит от страха? Ну и нерадивая мамаша Эва! Хоть бы ребенка риску не подвергала…
   Я готова была разорвать Эву – только бы попалась она под руку! Вертихвостка! Какой была, такой и осталась… Бедная Манечка! Я шмыгнула носом.
   Раскаты грома становились все протяжней и громче – как будто бы тренировка перед генеральной репетицией. Две березы у калитки от сильных порывов ветра раскачивались в разные стороны, и ветви струились, шевелились темно-серебристыми змеями, как волосы у Медузы Горгоны в детском мультике про древних греков.
   Я поспешно захлопнула окно, упала на стул и заревела. Мне было жаль себя, беспутную Эву, которая шлялась черт знает где, Машку-малую, Манечку, которая вместо того, чтобы сладко посапывать в кулачок, сотрясается вместе с ударами грома, а может и мокнет вместе с мамашей.
   Я переместилась в кресло, в котором утром еще сидела Эва, и накинула на колени плед.
   Протяжный удар грома, казалось, громыхнул совсем рядом. Я невольно пискнула «мамочка» и накрылась пледом с головой. В детстве мы с Эвой при первых раскатах грома забирались под одно одеяло и прижимались друг к другу, крепко зажмурив глаза.
   Я подтянула колени к подбородку и скинула плед с головы. О том, чтобы встать и поставить чай, не могло быть и речи. Я боялась покинуть свою территорию, как будто гром сразу обрушится на меня, едва я спущу ноги на пол. Но пить очень хотелось, поэтому я вскочила, быстро поставила чайник на плиту, а потом юркнула обратно под плед в кресло.
   Дождь усилился. Он хлестал по стеклу мощными сильными струями. Как будто бы кто-то стоял за окном и поливал его из шланга. Я сидела, не зажигая света, в темноте, слыша, как уютно посапывает старенький чайник с облупленными розами.
   Порывы ветра склоняли ветки сирени к окну, и они время от времени постукивали по стеклу.
   От этого звука было страшно. Казалось, кто-то остервенело ломится в дом и сердится, что его не пускают.
   Чайник уже пыхтел, пуская в воздух едва различимые белесые облачка пара.
   Я накинув плед на плечи, вскочила и выключила его. Мята была в банке в шкафчике в углу. Утренняя заварка в заварочном чайнике стояла на столе. Я любила свежую заварку, но сейчас искать упаковку чая в кромешной темноте было невозможно – приходилось довольствоваться тем, что есть. То есть суровыми военно-полевыми условиями, в которых я оказалась.
   Калитка с шумом хлопнула. Кто-то большой, тяжелый шел к дому, впечатывая шаги в землю. Я невольно сжалась.
   – Санька-а-а! – услышала я, не успев как следует испугаться.
   Это был Денис. Я откинула плед и рванула на крыльцо. Он стоял, промокший до нитки, и со счастливой улыбкой смотрел на меня.
   – Приехал!
   – Вижу! А машина где?
   – Бросил у входа в товарищество. У вас такие хляби – не проедешь.
   – Я тебе говорила – «озеро Байкал».
   – А почему ваш председатель дорогу не сделает?
   – У него есть более важные дела, – скороговоркой сказала я, втягивая Дениса внутрь. – Он деньги наши ворует. Ничем не занимается, только взносы повышает. Да еще грозится электричество вырубить, если их не заплатить вовремя. У него дочь учится в Москве и ему очень деньги нужны.
   – Понятно. – Глаза Дениса сузились. – Может, мне с этим гадом по-своему разобраться?
   Я рассмеялась.
   – Лучше не вмешивайся. Он склочный и вредный. Бывший юрист. Сейчас без работы; одна жена вкалывает.
   Денис стоял на веранде, вытянув руки вдоль тела. Около него мгновенно образовалась внушительная лужица.
   – Мы так и будем в темноте стоять? – прохрипел он. – Зажги свет.
   – Я босюь, – призналась я. – Вдруг громыхнет и прямо в дом.
   – Так и сидишь здесь без света? Я думал: ты спишь? Смотрю: окна темные…
   – Нет. Так и сидела.
   – Меня ждала?
   Я хотела сказать, что совсем забыла о нем, терзаясь страхом за Эву и ее малышку, но глядя на него – большего, насупленного, соврала:
   – Ждала.
   – У меня фонарик есть в кармане. Я с собой его захватил, когда машину бросил.
   Денис достал из кармана фонарик и включил его: ярко-желтые всполохи заметались по стенам.
   – Слушай! – вплеснула я руками. – Тебе нужно срочно переодеться и выпить чай с малиной, иначе ты точно простудишься. А я буду виновата в этом. Сиди на табуретке – я мигом.
   Я побежала на второй этаж, где в шкафу лежал старый отцовский свитер, который за время ношения сильно вытянулся и мог подойти Денису, хотя по сравнению с моим отцом он был намного крупнее и выше.
   – Вот, – вернулась я с отцовским свитером в руках. – Больше ничего нет. Если он не подойдет…
   Денис стянул с себя футболку. На его спине был шрам, который начинался под лопаткой, а заканчивался у поясницы. О его происхождении Денис распространяться не хотел.
   – Это все, девочка моя, дела муторные, боевые. И тебе вникать в них не стоит, – обычно говорил он в ответ на мои расспросы.
   Странное дело, что с Денисом я всегда чувствовала себя девочкой, хотя он был старше меня всего на два года.
   Он стал натягивать свитер, но тот оказался ему мал.
   – Подожди, я поищу рубашку отца.
   Рубашка Денису подошла.
   – Теперь полный порядок, – с удовлетворением кивнула я – Экипировка полная. Садись. Буду чаем поить. С малиной.
   Я поставила чайник на плиту и достала из холодильника банку варенья. Несмотря на все средства от простуды, начиная с новомодного эфералгана упса и заканчивая отечественным аспирином, я по-прежнему каждое лето варила малиновое варенье, как это делала моя мать. Она всегда говорила, что малина – лучшее средство от простуды.
   – Сань! – Денис притянул меня к себе и уткнулся в грудь. – Санька!
   – Чего! – мне было ужасно неудобно. В одной руке был банка с вареньем, в другой – большая чашка, которую я специально купила для Дениса.