Екимов Борис Петрович. Короткое время бородатых

   - Хлеба одолжишь, хозяйка?
   - Берите.
   - Выпьем, - предложил Валерий Никитич. - За знакомство. Тебя, кажется, Андреем зовут.
   - Да.
   - А меня можно просто... Китычем. Они меня так окрестили, - кивнул он на Наташу. - Давай?
   - Нет. У нас же сухой закон.
   - Вино тоже сухое.
   - Не буду.
   - Ну, гляди. А ты, Наташа, тоже по студенческим порядкам начинаешь жить? Или еще по нашим?
   - Я по своим, - поднялась Наташа и, сняв с куста сырое еще белье, уложила его в сумку. - Пошли, Андрей.
   - Пойдем.
   Андрею было неприятно так демонстративно убегать от человека, который, в общем-то, ничего плохого ему не делал. Он даже понравился Андрею сегодня утром. Да и сейчас вел себя неназойливо. "Почему она так боится Китыча? подумал Андрей: - Может быть, у нее что-то было с ним. Ведь она здесь уже два месяца. А он парень неплохой".
   Чувство, похожее на ревность, овладевало Андреем. Новые и новые мысли, догадки приходили в голову. Они не могли получить подтверждения или быть отвергнутыми - он не знал ничего, - но все же с каждой минутой казались все более и более правдоподобными.
   И то, что Наташа откровенно боялась встреч с Китычем, и то, что шла она сейчас молча и, как казалось Андрею, виновато опустив глаза, и слова Китыча, и то, как предлагал он ей вино, - все наталкивало Андрея на подозрения. "Ну, конечно, - думал он, - приехал новый, свеженький. Вот и бросилась девочка, а теперь не знает, как от прежнего кавалера отвязаться". И он смотрел уже на Наташу неприязненно, все в ней казалось ему лживым, неестественным. "Расплылся, - зло смеялся над собой Андрей, - расчувствовался. Как же... ленточка синяя, сарафанчик синий, глаза... тоже синие".
   - Я знаю, о чем ты думаешь, - прервала его мысли Наташа. - Ты думаешь... Думаешь, я с ним гуляла? Да?
   - Ты очень умная девушка, Наташа. Ты даже мысли умеешь читать.
   Наташа вздрогнула, остановилась, губы сложились в горькую усмешку, а в глазах лежала обида, сожаление и даже, кажется, презрение. Голос дрожал.
   - Не оправдывайся. Зачем оправдываться? Все ясно. - Она тряхнула головой. Синяя лента выпала из волос и скользнула на землю.
   По "лежневке", догоняя их, грохотал АТС, он шел от станции и остановился возле Андрея и Наташи.
   - Поедете?
   Наташа молча подошла к кабине и открыла дверцу. Андрей шагнул к тягачу, но в последний момент вспомнил, нагнулся, поднял ленту.
   - Садись, что ли! - крикнули из кузова.
   Подтянувшись, он перевалился через борт и встал возле кабины.
   Тягач загрохотал, рванулся вперед. Помятое черное ведро гулко ударилось о заднюю стенку кузова.
   Пыльное облако вставало позади, подходило близко, почти до половины кузова, когда тягач притормаживал, но до Андрея достать не могло. Оно накрыло его только у конторы, когда, ткнувшись в тротуар, АТС заглох.
   Андрей опустился на землю и остановился в нерешительности: уходить или подождать Наташу? Решил подождать. Но, выпрыгнув из кабины, Наташа, не повернув к нему головы, прошла в контору. Распущенные волосы гладко падали к плечам, и потому лицо было непривычно узким и холодным.
   8
   Солнце село. Мало-помалу съеживался, прижимаясь к горизонту, его отблеск. Прозрачное и высокое небо мутнело, словно кто-то старательно дышал на его холодную чистую поверхность. Громче стали тарахтеть движки пил, и бензиновый дым лежал над землей теплым пахучим облаком. Комариное облако густело, становилось злее. Тонкий заунывный звон досаждал не менее укусов.
   - Помнишь, тайгу с вышки смотрели, - остановил Андрей Славика. - Оттуда слышно какое-то гудение. Я понять не мог отчего. Теперь понял. Это комары.
   - Не иначе, - вздохнул Славик.
   Но работалось хорошо. Близилась полночь, из тайги наносило сыростью, и не известно отчего мокла одежда: от нее ли, или от пота. Останавливаясь, Андрей чувствовал, как неприятный холодок трогает спину и грудь, и снова брался за топор.
   Вся сегодняшняя непривычная обстановка, казалось, должна была удручать и изматывать Андрея больше обычной дневной работы: непрочный свет, волглая одежда, неистовое комарье и то странное состояние, знакомое всякому человеку, физически работавшему ночью, когда руки и ноги, и все тело, двигаясь на первый взгляд с обычной сноровкой, становятся не совсем послушными, подчиняясь мозгу не вдруг, а с задержкой. И человека убаюкивает ритм даже самой яростной работы: все происходящее вокруг отдаляется, становится нереальным, и кажется ему, что уже не он сам управляет своим телом, а движется оно помимо него, подчиняясь какой-то навязчивой воле, а он не в силах ни ускорить, ни замедлить свои движения, ни остановиться.
   Андрею вдруг почудилось, что он видит себя со стороны.
   Чистая сумеречная светлая ночь. Поваленные деревья. Кучи веток. Высокие ровные дровяные штабеля. Узкие тела обделанного леса. И среди людей, одетых в одинаковые зеленые энцефалитки, он, Андрей. Он видел лицо, ненадежно прикрытое накомарником, потное, искусанное, припухшее; и прищуренные, чтобы лучше видеть, ввалившиеся глаза; и руки, намозоленные, изъеденные гнусом в том месте, где между рукавицами и рукавами остается просвет.
   И не жалость к этому уставшему человеку испытывал Андрей, а смотрел на него с гордостью. Да. Он не боялся сейчас этого громкого слова, тем более что сказано оно было не вслух.
   Ведь не однажды Андрей завидовал таким людям. Читал о них в книгах завидовал, видел в кино - и откровенно завидовал их настоящей мужской силе и необычным, несколько таинственным незнакомым местам, где бывали они, где работали.
   Пусть многое оказалось не таким, как думалось, и здешнее его бытие такая же работа, как везде.
   Но если бы увидели его сейчас люди, живущие неторопливым домашним покоем, то они непременно позавидовали бы ему. И казалось, что эти далекие незнакомые люди видят его сейчас. Он чувствовал этот взгляд. И потому им овладело состояние, какое бывает с каждым, когда работает он на людях и чувствует, что за ним следят и даже любуются. Ему хотелось работать еще быстрее, ловчее, красивее.
   - Наро-од! Переку-ур! - крикнул невдалеке Володя.
   Андрей пошел к нему. Рядом с Володей суетилась Рита.
   - Ребятушки, голубчики, - ворковала она. - Устали, мои ночные разбойнички, садитесь, я вас кашкой покормлю, Петя, голуба, тебе полную?
   - Не издевайся.
   - Ха! Спрашиваешь. Он две полных слопает. Слон!
   - Я мужчина. А не такой недомерок, как ты!
   - Что, народ? - спросил Володя. - Работать-то можно?
   - Нормально, - пожал плечами Петя-маленький. - Комары, правда, на части рвут.
   - Какой же от тебя прок, - снисходительно бросил ему тезка. - Кости разве на холодец.
   Андрей ел неторопливо, приподнимая сетку накомарника лишь в тот момент, когда ложку нужно было в рот отправить. Но комарам и этого мгновения было достаточно.
   - Вы после часа не валите, - сказал Володя. - Кряжуйте часов до трех. А потом светлей будет.
   - Ладно, поглядим.
   - Поесть захотите, на кухне каша, кофе...
   - Привыкли руки к топорам! - взревел Петя-большой.
   Чихнул раз-другой движок одной пилы. Ей ответила другая. И сизый бензиновый дым пополз по земле, затягивая место порубки.
   А поутру, когда, кончив работу, шли они по гулкому мосту, переброшенному через буерак, оглянувшись, увидели: дым тяжело, не колеблясь, лежал холодным ртутным озером в ложбине, что тянулась от порубки и упиралась в лысый лобастый бугор.
   Нехотя позавтракав, Андрей пошел в вагончик. Тело казалось обманчиво легким. Солнечный свет резал глаза. И совсем не хотелось спать.
   Скрип отворяемой двери он услышал уже в дремоте, когда повалился на кровать, едва успев энцефалитки снять да стянуть сапоги.
   - Андрей, - позвал его Колькин голос. - Андрей, проснись.
   - Чего тебе, Колька? - поднял Андрей голову.
   - Чего, чего, забыл, что ли, уже? - нахмурился Колька.
   Андрей сел, помотал головой, которая вдруг тяжестью налилась.
   - Фу, как это я заснул... сразу. Так о чем ты, Колька? Чего я тебе обещал?
   - Значки для нас. На рукава прилепливать. Вот такие, - показал он на рукав Андреевой форменной куртки.
   - А-а-а... Давай рассказывай, чего там нарисовать, - зазевал Андрей. Пошли в штаб. Там бумага, краски. Прикинем.
   - А меня оттуда не попрут? Из штаба? - спросил Колька.
   - Ты чего? - окончательно проснулся Андрей. - Кто тебя попрет? С чего ты взял?
   - Нас везде выгоняют, - тоскливо проговорил Колька. - Мы же вам помогать хотели. А Китыч этот...
   - Китыч, Микитыч, а штаб-то при чем?.. Пошли.
   В штабе они долго спорили. Кольке все хотелось в эмблему вместить: и тайгу, и звезду, и перья индейские, лук и стрелы, щит и зачем-то автомат. А когда наконец договорились, Колька сказал:
   - Пятнадцать штук надо. Через три дня. Успеешь?
   - Постараюсь. Ты какую-нибудь тряпку притащи. Не бумажные же делать. А почему именно через три дня?
   Колька со стула слез, в одно и другое окно посмотрел, выглянул в коридорчик, потом на улицу.
   - Никому, - шепнул он таинственно. - Тайна.
   - Никому, - так же шепотом повторил Андрей.
   - Шпиона идем ловить, - проговорил Колька, а глаза его шныряли по сторонам, словно этот шпион должен был вот-вот в комнате появиться.
   - За вторым ручьем заимка стоит, - захлебывался он. - Как туда ни придут люди - печка теплая. Прямо угли еще. Спугивают его. Они же по тропе от профиля идут. Он их и видит. Уходит. Прячется. А как уйдут, он снова туда. А мы не по профилю пойдем. Я место узнал, где болотом пройти можно. Мне хант рассказывал один знакомый. Мы незаметно к нему подберемся. Понял?
   - Понял, - сказал Андрей. - А точно шпион?
   - А кто же еще будет прятаться? Ты бы прятался, а?
   - Нет.
   - Вот. А он прячется. Он нефть разведывает. А потом все передаст.
   - Ну, тогда точно шпион, - вздохнул Андрей. - А далеко это?
   - На атээсе недалеко. Часа два или три.
   - Но вы же пешком?
   - Пешком. Кто нам атээс даст?!
   - Ладно, - сказал Андрей. - Сделаю эмблемы ровно через три дня. Вы без эмблем не ходите. Надо, чтобы настоящий был отряд.
   - Конечно. Тряпку принесу сегодня. От наволочки пойдет?
   - Пойдет. Ты только у матери спроси.
   - Если спать будешь, я в комнате положу.
   - Добро.
   Колька убежал. Андрей посидел, подумал, но ничего хорошего придумать не смог. Вышел из штабного вагончика и голос Григория услышал. Тот на кухне был.
   - Гриша! - крикнул Андрей. - Ты придешь сюда?
   - Иду, иду...
   - Штаб сейчас. А ты чего не спишь? - спросил подошедший Григорий.
   Андрей, почти с Колькиной осторожностью, рассказал услышанное о походе, о шпионе.
   - Да-а, - покачал головой Григорий. - Шпион... Залезут куда-нибудь. И ведь родителям говорить нельзя.
   - Конечно, - сказал Андрей. - Никому нельзя. Обидятся насмерть. И потом все равно потихоньку сбегут.
   - Ладно, - поднялся Григорий. - Есть одна мысль. Меня уже и Лихарь просил. Сегодня прикинем.
   - Только смотри, чтобы Колька не узнал.
   - Все будет в порядке.
   Андрей сразу же заснул. А Григорий сидел на ступеньках, глядел, как в штабной вагончик люди собираются, пока его не окликнули:
   - Ты чего не идешь?
   - А где Китыч и Лихарь?
   - Не будем ждать...
   - Итак, товарищи, начнем с главного, - сказал командир отряда, когда Григорий пришел. - А главное, Китыч мне сегодня сказал, строительство "лежневки" прекратить.
   - Что?!
   - Он осатанел?!
   - Ты это серьезно?!
   - Да это же... - Кулаков, бригадир с "лежневки", вскочил, бросился было к командиру, но, внезапно поняв, что это не поможет, сел и обвел глазами сидящих, словно призывая их в свидетели совершающегося беззакония.
   - Братцы, - проговорил он. - Да что же я ребятам скажу? Мы же самый трудняк прошли. В болоте копались-копались, все ждали, когда на сухое выйдем, темп дадим. И дождались.
   - Вот поэтому "лежневку" и закрывают. Болото прошли, а наверху и так пойдет, - остановил его командир, - дальше "лежневка" не нужна.
   - Законный вопрос. Почему об этом раньше не сказать? Так, мол, и так. Нужно закрыть болото. Что ж мы не сделали бы...
   - Спокойно. Дайте я скажу все, а потом обсудим. Следующая новость. Сегодня я нечаянно в конторе наткнулся на наряды. Они выписаны местным рабочим за повал леса. Расценки: сто девяносто три рубля за гектар. А нам, как известно, платят... сто тридцать - нравится? Да погодите вы! прикрикнул командир. - Дайте договорить! Напоминаю, сегодня четырнадцатое июля. У меня все. Слушаю вас.
   Но все молчали, казалось, еще не пришли в себя. Григорий соскабливал ногтем пятнышко с брюк.
   - Сцена из "Ревизора"? - усмехнулся он.
   - Погоди, дай очухаться.
   - Ну-ну.
   - Значит, так, - размышлял кто-то негромко, будто сам себе рассказывал, - "лежневку" закрыли. Проектов нет. Да еще на нашем кровном объегорить хотят.
   - Давайте пошлем радиограммы в главк и в объединенный штаб. Пусть помогут.
   В следующее мгновение дверь комнаты приоткрылась настолько, чтобы в нее протиснулось тощее тело Лихаря. Он присел здесь же, у входа, и зашипел: "ч-ш-ш-ш", и затряс мосластыми кистями рук, всем своим видом говоря: продолжайте, мол, а на меня ноль внимания. За ним Валерий Никитич вошел.
   - У ребят к вам вопросы кое-какие есть, Валерий Никитич.
   - Что ж, пожалуйста, слушаю.
   Он прошел к столу, табуретку кем-то пододвинутую отстранил и посматривал на сидящих сверху вниз через очки веселым взглядом. Чувствовалось, что Китыч знает, о чем разговор пойдет, и готов к нему, оттого и весел.
   - Почему закрыли строительство лежневой дороги?
   - Потому что дорога готова.
   - Где же готова? До карьера еще два с лишним километра.
   - Там грунт хороший. Песок. Высокое место. Техника пройдет.
   - Но договорились-то от поселка до карьера. Выходит, вы просто-напросто нас обманули? Так? Мол, пусть дурачки в болоте поползают.
   Китыч уселся на табуретку, локтями в стол уперся, ладонями поскучневшее лицо обхватил.
   - Что я вам ответить могу? Ну, не учел... Ну, ошибся... Молчите? Не верите? А если скажу, что обманул вас, знал, что одно болото гатить не возьметесь. Там ведь возни на рубль, а заработок - копейка. Вот этому вы охотно поверите, - невесело усмехнулся Китыч. - Так, что ли?
   - Факт налицо.
   - Факт... факт - вещь сухая. С каким соусом его подашь, такой и вкус будет. - И досадливо поморщившись: - Чего вы в эту "лежневку" уперлись, ума не приложу. Другой работы, что ли, нету?
   - Где она?
   - Лесу вон сколько валить надо.
   - Лес, лес... Нам строить надо.
   - Конечно, строить приехали. И в договоре все ясно сказано. Объекты перечислены.
   Ребята начали оживать, закурили.
   - Интересный разговор, - усмехнулся Китыч. - А кто же, извините, у меня хоть одну уборную примет, если противопожарной полосы вокруг поселка не будет.
   - Вы вон уже сколько построили и без полосы обходились.
   - А кто бы мне ее сделал? Людей-то нет.
   - Ну, так платите хоть по-человечески. Командир вот говорит, что своим вы почти по две сотни за гектар закрываете, а нам по сто тридцать.
   - Раскопали, - засмеялся Китыч и Лихарю подмигнул. - Ну, хорошо хоть вы, а не кто другой. Ведь эти семьдесят рублей за гектар мне из своего кармана платить пришлось бы. Да поймите вы, чудаки-люди! - Китыч встал, протянул вперед руки, словно хотел ближе к ребятам быть, словно дружески хотел до чьего-нибудь плеча дотронуться: - Поймите вы, чудаки, ведь потому я своим и переплачивал, что нужна мне противопожарная полоса. Не дам я им заработать - они шапчонки с головы: "До свиданья". Уйдут к геологам, на буровые. Вот и крутишься... А вы мне: обман, обман...
   - Так, Валерий Никитич, уважаемый, зачем же темноту разводить, - с горечью сказал Григорий. - Объяснили бы, так и так. Нужно, мол. Что же, мы не сделали бы...
   - Не знаю, - серьезно ответил Китыч. - Может, и сделали, а может, и нет. Вы ведь тоже не из чистого альтруизма сюда приехали, вам деньги нужны ко всему прочему.
   - Конечно.
   - Ну, вот и весь разговор. Куда завтра люди с "лежневки" пойдут?
   - На лесоповал, куда же еще.
   - Верно. Полоса - первое дело.
   - Еще какие вопросы?
   - Да чего там, поговорили как меду напились...
   - Антон Антонович, а вы тоже считаете, что все идет правильно, как положено. Что мы приехали вам противопожарную полосу валить. И все?
   Лихарь потупился. Пальцами нос свой длинный ухватил, подергал, словно проверил, крепко ли тот сидит, трубно откашлялся.
   - Прямо скажу, ребята, - начал он. - Я сам в некотором недоумении. Вас слушаю - вроде вы правы. Валерий Никитич тоже, в общем, верно говорит. Но, думаю, все образуется. Это строительство. У нас всегда раскачка. А вы привыкли: раз-два - и в дамках. Вообще-то привычка неплохая. Во всем порядок должен быть. Это правильно вас учат. А у нас пока... сами видите.
   - Так у вас все? - вставая, спросил Китыч. - Тогда мы пойдем.
   - Спасибо, что навестили, помогли.
   - Ладно, ребята...
   - А что ладно? - крикнул кто-то.
   Но дверь за Лихарем и Китычем уже закрылась.
   Лихарь шел, тяжко вздыхая, покряхтывая, досадливо морщился.
   - Вообще-то, Валерий Никитич, ты с "лежневкой", конечно, перехватил. Ребята они неплохие, работают хорошо. Зря ты их обидел.
   - Антон Антонович, - замедляя шаг, ответил Валерий Никитич. - Я вот здесь два года. И два года одни и те же разговоры: песок, песок... Ох, как проехать к карьеру. То тягач там застрял, то вообще не проберешься. Аж с Пионерского возили песок. Так?
   - Было два раза...
   - Все, - остановился Китыч и рукой рубанул с видом победителя. - Бобик сдох! Теперь хоть сто лет здесь будем строить, и никто, никогда, понимаете, никогда про песок уже и слова не скажет. Кончились разговоры. Дело сделано. Так?
   - Вообще-то так. Сделали. Кто сделал?
   Китыч, несколько помедлив, произнес:
   - Мы сделали. - Он хотел сказать "я", но вовремя сдержался. - Все вместе.
   - Но можно было и по-другому. Можно было ребятам все объяснить. Мол, узкое место. Выручайте. Я думаю, они бы не отказались.
   - Мало мы шапки ломали? Своим кланялись? Кланялись. В прошлом году закарпатцев просили? Просили. Что они нам показали? А эти что? Из другого теста? Я сам, Антон Антонович, в отрядах работал. И бригадиром был, и мастером, и два лета командиром. И я еще все это, слава богу, не забыл. Я помню, чего мы хотели, чего добивались. Слова словами, а нам нужны были деньги. И копеечные работы нам было не всучить.
   - Что ж... В этом, веришь ли, обвинять нельзя, - с расстановкой произнес Лихарь. - Деньги всем нужны. Может, они и отказались бы...
   - Антон Антонович, может, я и неэтично... неэтично, - насмешливо подчеркнул Китыч, - поступил. Но я делаю все в интересах производства, в интересах участка. Эти ребятки приехали и уедут, а мы останемся и будем продолжать строительство до полного ввода поселка. Я считаю, что глядеть надо не только в сегодняшний день, а в завтрашний и дальше. Чтобы потом за голову не хвататься. В этом наша инженерная и командирская мудрость. Видеть главные задачи и решать их. За это нам люди спасибо скажут. За поселок.
   - А эти ребятки, выходит, не люди? А так, инструмент?
   - В конце концов, - засмеялся Китыч, - что я из них кровь, что ли, пью. Ну, держу их в узде покрепче. Чтобы они делали не то, что хочется, а то, что нужно участку, чтобы мы потом на доделках не горели. А обижать их никто не собирается. Заработают нормально. Еще потом благодарить будут, вот увидите. Я знаю.
   Они дошли до конторы и распрощались.
   - Добрый день, - поклонился Валерий Никитич с порога Клавдии, входя в ее клетушку, и выразительно на дверь Прокопова показал.
   - Мой Прокопов уехал чуть свет к Михайлову. Там травматизм. Ясно?
   Валерий Никитич многозначительно свистнул.
   - Ясно, Клавдюша, ясно, - подошел к ней, стал рядом, касаясь ее.
   Клавдия замерла, потом сказала:
   - Отойди, Валера, а то зайдут.
   - У-ух, эти мне зайдут, - несколько наигранно проговорил Китыч. Та-ак... Он мне ничего не передавал?
   - Нет. Сказал, что оттуда заедет к Решетову, - ответила Клавдия, открывая объемистый брезентовый почтовый мешок и высыпая содержимое на стол.
   - Ладно. Схожу на школу и поеду на станцию, поняла? А что там интересного? - спросил он, подходя к столу с почтой.
   - Ой, кажется, это проекты пришли для ребят... Точно, погляди!
   Валерий Никитич взял одну сшивку, поглядел, потом другую.
   - Ага. Мастерская школьная. Пожарное депо. Спортзал школьный. Ты смотри, и большая мастерская... Да-а...
   - С ребят надо шоколадку содрать, - обрадовалась Клавдия. - Ты к ним зайди, скажи.
   Валерий Никитич ее радости не разделил. Он усадил Клавдию на стул. Сшивки с проектами положил в сторону, возле машинки.
   - Слушай меня, Клавуня. Ты баба умная, внимай. Ребята, конечно, ждут и две шоколадки тебе поднесут. Но прогорим мы с твоим супружником гораздо больше, чем на две шоколадки. Крупно можем погореть.
   - Почему, Валера? - недоуменно спросила Клавдия.
   - Твой же Прокопов добренький. Он им сразу все отдаст. И мастерскую большую, и депо, и спортзал. Все отдаст. Они бросят рубить зону. На домах оставят по паре человек, заработают, а мы будем в трубе.
   - Почему в трубе?
   - Э-эх, строитель. Дома они под ключ не сдадут, а фонды выберут. На новых объектах сделают нуль, стены и крышу. Соберут денежки и уедут. Кто будет мелочевку доделывать без денег? Там копейки останутся. И без противопожарной зоны у нас заказчик ничего не примет. Вот тогда мы погорим не на шоколадку, а больше...
   - Что же, Прокопов дурак?
   - Прокопов - не дурак, - зло сказал Китыч. - Он хуже, он добренький. А если проекты придержать, они волей-неволей зону дорубят. Тогда - пожалуйста. Тогда пусть копаются. Сделают нули, и шабаш. Остальное мы без них сумеем. На такую работу люди всегда набегут. Поняла?
   - Нехорошо как-то... А если узнают?
   - Кто узнает? Мало тебе всякого добра приходит... Ну, сунула в ящик, и все. Вылетело из головушки, - погладил ее Валерий Никитич и, выдвинув нижний ящик стола, положил туда сшивки, накрыв сверху бумагами. - Мы же их не насовсем прячем. Через недельку-другую выложим. Получила, пожалуйста. И мы с Прокоповым такие премии оторвем! Ох, Клавуня, - обнял он ее за плечи, ласковая моя... Как я по тебе наскучал. Ничего, потерпи еще немного. Скоро, скоро...
   Глаза Клавдии закрылись. Она прижалась плечом и головой к Валерию Никитичу, прошептала:
   - Валерочка... Я так измучилась...
   - А я, думаешь, нет, родненькая моя. Эх, черт побери, - сказал он отчаянно. - Да что мы не люди, в конце концов. Можно сегодня и схулиганить. Как ты считаешь, Клавуня?
   - Можно, - счастливо выдохнула Клава. - Можно, Валерочка...
   Дверь комнаты распахнулась, и Болтун, вбежав, уселся возле Клавдиного стола, на Валерия Никитича поглядел, гавкнул.
   - Вот чертова собака, - с опаской отступил Валерий Никитич. - Чего у нее в голове, еще тяпнет.
   - Молчать, Болтун! Вон отсюда!
   Болтун улегся возле окна, морду на лапы положил и глядел.
   9
   Возле клуба, на светлом, песчаном, еще незатоптанном четырехугольнике волейбольной площадки все было готово к жестокому сражению.
   - Счас раздолбаем отрядников! - митинговал Ваня Бешеный Судак; он капитаном у поселковых был. - Не веришь?! Давай на пузырь! Сгоришь, как лондонский фраер! Век свободы не видать! - и звонко шлепал себя длинными руками по бедрам.
   Команды выстроились на задних линиях. Студенты в спортивных костюмах. Поселковые же кто в чем: в белых и клетчатых рубашках, в трусах и отглаженных брюках, в новеньких туфлях и босиком.
   - Привет! - дружно крикнули первые.
   - Привет! - нестройно повторили вторые.
   Игра началась. Все больше людей стекалось к площадке: и от лагеря, и от поселка. Болельщики взревели от восторга, когда Петя-большой, высоко взметнувшись над сеткой, уложил мяч почти на первую линию.
   - А-а-а!
   - Замочи им клеенку!
   - Ложи-ись!
   - А-атнаси!
   Поселковые мальчишки визжали истошными голосами.
   На площадке поначалу борьба шла почти равная, и если и было у студентов преимущество в технике, то его перевешивала самоотверженная старательность поселковых. Их прически были уже всклокочены, лица потны, брюки испачканы желтым песком.
   - Давим! Озверели! Век свободы не видать, давим!!! - кричал Ваня Бешеный Судак.
   Он изменился в игре. Куда девалась его расхлябанность? Тонкий и легкий, он, словно боксер на ринге, короткими скупыми шажками двигался по площадке, а в прыжке тело его напрягалось, видны были натянутые струны мускулов на руках. И лицо изменилось: энергичнее стал вялый рот, заблестели тусклые глаза, откинутая назад косая челка открыла высокий лоб.
   Григорий с трудом разыскал Зою. Она болела истово, и вытаскивать ее из толпы пришлось силой.
   - Лихарь зовет... Лихарь тебя зовет, соображаешь? - объяснял он Зое. Но та глядела на него непонимающе и просила:
   - Ну чего ты пристал? Дай поорать...
   Но Григорий взял ее за руку и повел к клубу, к кинобудке, на крылечке которой сидел Антон Антонович.
   - Проигрываете? - спросил он.
   - Очко в очко идем.
   - Но кто-то там визжал прямо сатанинским каким-то визгом, - зябко передернул плечами Лихарь. - Как завизжит, завизжит, у меня аж щека дергается, ей-богу. А сейчас вроде не слышно.
   Зоя смущенно опустила глаза.
   - Садись, Зоенька. Гриша, давай начинай агитацию. Ты парень молодой, она тебя быстрей послушает. А я уж и слова забыл, какими девчат уговаривать надо.
   - Это что, заговор? - спросила Зоя.
   Григорий ухмыльнулся.
   - Ты по компасу умеешь ходить?
   - Конечно, - ответила Зоя.
   - Карты читать, костер разводить, палатку ставить, определять север юг...
   - Ты же прекрасно знаешь, что у меня первый разряд по этому делу.
   - Замечательно! - причмокнул губами Лихарь. - Лучшего и желать нельзя.
   - Вы толком скажите: чего от меня нужно.
   - Ладно, - успокоил ее Григорий. - Я по-нашему, по-казачьи, без дипломатии. По коням, и шашки наголо. Значит, так, Заяц. Вот этим ребятишкам, Кольке и его компании нужен хороший человек, старший товарищ. Чтобы этот преподобный отряд индейцев взять под присмотр. Ты сама видишь, матери и отцы все работают, за пацанами глядеть некому. Они к нам тянутся. А выходит, мы их гоним. Надо организовать ребят. Будут работать посильно, нам помогать. И родителям спокойнее. Займись ими, Зоенька, а?