— Замолчи, Антонина! — приказал Коррадо.
— Не могу!
— Ma gue! Разве не ты сама посылаешь меня на смерть?
— Нет!
— Послушай, Антонина, ты меня оскорбила. А поэтому теперь можешь сколько угодно ползать у моих ног, умоляя не соваться в разбойничий вертеп на Ча Капуцци, я все-таки поеду! — Немного подождав, он с болью в голосе добавил: — Впрочем, ты и не думаешь просить…
Появление Силио Морано нарушило эту возвышенную сцену. Но и в пижаме сержант внушал карабинеру глубокое почтение.
— Почему на Ча Капуцци сопровождаете меня вы, а не Гринда?
— Гринда хотел приехать, сержант, но я счел своим долгом не покидать вас…
Карло смерил жену ироническим взглядом и снова повернулся к Силио:
— Морано, я вас не забуду… Люди думают, будто всегда могут рассчитывать на самых близких, на тех, с кем связаны узами родства или брака, но… запомните, Морано, даже если это мой последний совет вам, запомните: посторонние бывают гораздо преданнее своих! Я благодарю вас, Морано! Спасибо, друг! Дайте руку…
Сержант подошел к Силио. Тот все еще стоял, вытянувшись по стойке «смирно», поэтому Карло сам взял его руку и горячо пожал. Антонина глотала слезы, но пунцовые от стыда щеки горели. В порыве чувств сержант, отпустив руку Морано, обнял его за плечи и с решимостью, достойной античного героя, повел к двери.
— Andiamo, fratello mio![15]
Но Антонина со свойственной ей практичностью спустила их на землю.
— Что ж, ты так и пойдешь в пижаме? — всхлипывая, спросила она.
Ворота не были заперты, но сержант все-таки позвонил, решив строго придерживаться устава, раз уж его сюда вызвали по всем правилам. К карабинерам вышел Эмиль.
— Отведите нас к своим хозяевам! — высокомерно бросил Коррадо.
Эмиль поклонился и повел их в гостиную, где ожидали Тоска, Жак и Санто. Сержант вытянулся в военном приветствии и коснулся кепи затянутой в перчатку рукой, а хозяева встали навстречу.
— Мы прибыли сюда по просьбе синьора Субрэя, с тем чтобы арестовать личность, напавшую на вас и угрожавшую огнестрельным оружием, но обезвреженную вами… Е vero?[16]
Такая торжественность немало позабавила Тоску.
— Да, все правильно, — улыбнулась она, — только следовало бы уточнить, что речь идет о женщине.
— О женщине?
— Она из Советов, — пояснил Субрэй. — Наташа Андреева, горничная.
— Так вы ее знаете?
— Конечно!
— Ладно… Что ж, синьор, соблаговолите отвести меня к задержанной… Где вы ее оставили?
— В постели.
— Что?!
— Предварительно хорошенько связав! Вы идете?
Но в комнате никого не оказалось, и только веревки свидетельствовали о недавнем пребывании здесь Наташи. Сержант подкрутил усы.
— Не так уж крепко вы ее связали, э?
Жак молча разглядывал веревку. Нет, ее не развязали и не стянули, а разрезали!
Карло Коррадо набрал в легкие побольше воздуха — слишком много накипело у него на сердце, с тех пор как Антонина его разбудила.
— Синьор француз, надеюсь, вы поверите, что я не испытываю никакой особой враждебности к вашим соотечественникам и какие бы странные дела ни творились по ту стороны Альп, мне это безразлично? Откровенно говоря, меня это не касается. Нейтралитет, синьор, я соблюдаю строгий нейтралитет. Зато я не потерплю и не позволю, чтобы некий француз пересек границу наших двух стран с единственной целью опозорить сержанта Карло Коррадо!
— Уверяю вас, сержант, вы заблуждаетесь!
— Scusi, синьор!.. Я спокойно жил в Мольо, не строя никаких честолюбивых планов и радуясь, что у меня есть жена, которая чтит меня, как самого Господа Бога, вновь пришедшего на землю. Я гордился уважением начальства и доверием подчиненных и полагал, будто с честью ношу форму. Ma gue! Но вот на моем ясном, незамутненном горизонте появляетесь вы, и жизнь мгновенно становится адом кромешным!
— По-моему, вы слегка преувеличиваете, сержант…
— Синьор! Меня вытаскивают из постели и заставляют тащиться в Капуцци посреди ночи! Там я оказываюсь в окружении каких-то сумасшедших и призраков. В меня стреляют, разбивают голову, а на рассвете выпроваживают, чуть ли не обвиняя, будто я полез не в свое дело. Но едва я возвращаюсь домой в надежде на заслуженный отдых, как снова вынужден вставать с постели, ссориться с Антониной… И ради чего? Чтобы, приехав, обнаружить вместо пленника пустое место! По-вашему, это серьезно, синьор?
— Серьезно? И даже очень, сержант! Вы даже не представляете, до какой степени…
— Grazie![17] Не хватало только, чтобы вы обозвали меня дураком! Но теперь и это сделано! Grazie tanto[18], синьор!
— Да нет же, сержант, я не это имел в виду! Женщина, привязанная к кровати, никак не могла освободиться сама. Правда, Эмиль?
— Совершенно исключено, месье.
— Стало быть, ее кто-то освободил! А значит, люди, которые были здесь ночью, все еще неподалеку.
— Тот рыжий человечек, что грозил мне револьвером, а потом отшвырнул на кровать? Ну, уж его-то я поймаю! У нас с ним свои счеты!
Охваченный воинственным пылом сержант, позабыв о нанесенных обидах, потащил Морано в сад, где, быть может, скрывался Роналд Хантер.
Тоска и Санто видели, как карабинеры бросились в сад, и не преминули удивиться отсутствию Наташи. Узнав от Жака о побеге пленницы, Фальеро стал уговаривать Тоску прогуляться. Он мечтал хотя бы на часок-другой избавиться от невыносимой атмосферы виллы, от навязчивого присутствия Субрэя и от периодических, но всегда неожиданных набегов представителей Великобритании, Соединенных Штатов и Советского Союза. Все это изрядно отравляло существование молодожену, жаждущему побыть наедине с супругой.
Тоска согласилась, но сначала заставила Жака пообещать, что без нее он не станет лезть на рожон. Молодой человек поспешил успокоить ее:
— Не волнуйтесь, Тоска. Я воспользуюсь вашим отсутствием и немного отдохну. Мне это совсем не повредит. Впрочем, ради пущего спокойствия я спрячу знаменитый кейс в стиральной машине. Где-где, а там наши друзья не станут искать, даже если они снова явятся!
Тоска решилась уйти вместе с мужем, лишь получив от Эмиля заверения, что он позаботится о Жаке как о родном сыне. Фальеро это не доставило никакого удовольствия.
Мортон и Хантер, выскользнув из дома после того, как Наташа попала в руки противников, вернулись на прежний наблюдательный пост, покинутый ими час назад ради новой неудачной экспедиции. Однако оба отличались упрямством и не желали так легко отказываться от добычи. Они видели, как Наташа прыгнула с балкона и убежала, но, не заметив у нее в руках кейса, продолжали спокойно сидеть под кустом. Потом появились карабинеры.
— Опять они! — проворчал Роналд.
— Ну, эти нам не опасны! — успокоил его Майк.
— Все равно помешают…
— Нет… если только я не захочу…
Поглядев, как его спутник сжимает здоровенные кулачищи, Хантер невольно содрогнулся. То, что карабинеры вдруг опять выскочили из дома и, словно ищейки, начали прочесывать сад, привело обоих агентов в полное недоумение.
— Как, по-вашему, Майк, что это они затеяли? — спросил англичанин.
— Нас ищут…
— И, думаете, не найдут?
— Я бы не советовал, если у них есть семьи…
Потом из дома, взявшись за руки, вышли Тоска и Санто. Хантер, явно чувствующий себя все менее уверенно, мрачно заметил:
— Что, они тоже — по наши души?
— Кто? Эта парочка? Ну, эти заняты друг другом, так что им не до нас… Похоже, нам нарочно облегчают работу…
— Что вы имеете в виду, Майк?
— То, что Субрэй остался один…
— Не считая дворецкого!
— С ним мы тоже разберемся… Этот тип меня чертовски интересует… Ну, пошли, что ли, Ронни?
— Я пойду за вами!
Они встали, но почти тут же Роналд выругался и спустился на колено, завязывая шнурок. Мортон, не раздумывая, треснул его по затылку, и англичанин без единого вздоха повалился носом в булыжник.
— Sorry, Ронни… но ведь и вы недавно подставили мне подножку, а? Так что я не хочу давать вам еще один повод… Тут может быть только один победитель, и с вашего позволения им стану я.
Майк подтащил Хантера к небольшому деревцу и тщательно привязал к стволу, но, будучи по натуре добрым малым, не стал забирать у него револьвер. Он вовсе не хотел унижать коллегу.
Эмиль хлопотал на кухне. Поскольку другой прислуги в доме не было, ему приходилось всю работу выполнять самому. Сейчас он готовил оссо буко из продуктов, привезенных с виа Сан-Витале. Это его коронное блюдо! Он как раз успел тщательно обвалять в муке кусочки телятины и с любовью уложить в большую медную кастрюлю, хорошенько смазанную маслом, когда за спиной неожиданно послышался насмешливый голос:
— Наверняка получится очень вкусно, а, старина?
Метрдотель неторопливо оглянулся. Судя по всему, появление Мортона его нисколько не взволновало.
— Мы так и думали, что это вы, — бесстрастно заметил он.
— Почему?
— Только американцы так дурно воспитаны, чтобы назвать дворецкого «стариной». Прошу прощения, но, если вы намерены и впредь продолжать всякие нелепые фокусы, нам лучше выключить плиту — иначе мясо может подгореть.
— Продолжайте в том же духе, и вам самому жарко станет!
Эмиль поклонился:
— Мы видим, в Вашингтоне любят плоские каламбуры?
— Довольно! Вы перебарщиваете, старина! Я, конечно, парень не злой, но всему есть предел… Садитесь!
— На колени к синьору?
— Ну-ну, валяйте дальше! Делайте из меня дурака! Только не жалуйтесь, коли схлопочете по носу!
— А что же нам делать в таком случае?
— Я, кажется, уже велел вам сесть!
Заметив, что Мортон нервно сжимает револьвер, Эмиль решил больше не испытывать его терпения.
— А теперь?
— Заткнитесь, пока я вас буду привязывать. Чего-чего, а тряпок тут хватает!
— Странные у вас в Америке развлечения…
Майк привязал дворецкого к стулу, заткнул ему рот и, умиротворенный, пошел искать Субрэя. Это не заняло много времени — француз мирно спал на кровати. Мортон быстро обшарил комнату, надеясь добраться до кейса без посторонней помощи. Однако поиски успеха не принесли, и американцу все-таки пришлось разбудить Жака.
— Ну и упрямый вы тип, как я погляжу! — не удержался Субрэй.
— Да. Отдадите вы мне кейс добровольно?
— Нет.
Мортон сокрушенно вздохнул.
— Вам нравятся такого рода упражнения?
— Но вас, кажется, никто не заставляет…
— Не болтайте глупостей, Субрэй. Вы отлично понимаете, что я не уйду из этого дома без чертежей профессора Фальеро, даже если мне для этого придется вас убить!
— Моя смерть не поможет вам найти чемоданчик.
— Смерть, может, и нет, а вот то, что ей предшествует…
— А-а-а, понимаю… вы собираетесь меня пытать?
— С огромным сожалением… Вас оглушить или вы обещаете не сопротивляться, пока я вас буду связывать?
— Предпочитаю получать по башке как можно реже… Так что вяжите на здоровье.
Американец связал Субрэя, пуская в ход все, что попадалось под руку, в том числе и галстук Жака. Француз выглядел совершенно спокойным, зато Мортон чувствовал себя явно не в своей тарелке.
— А теперь слушайте внимательно, Субрэй: мне нужны документы, и я готов получить их любой ценой. Короче, лучше б вы сразу признались, куда их спрятали. Ну, куда вы девали этот проклятый кейс?
— Значит, вы советуете мне предать своих?
— Нет, лишь признать, что на сей раз вы проиграли.
— А я в этом совсем не уверен, Мортон!
— Что ж, как хотите, Субрэй. Клянусь вам, я далеко не садист, но раз надо применить суровые меры, я их применю!
— Валяйте, приятель!
Американец замялся.
— Субрэй… не вынуждайте меня вас пытать… Прошу как о дружеской услуге. Я всегда терпеть не мог такие вещи…
— Но, по-моему, вас ничто не заставляет…
— Увы, досье Фальеро!
— В таком случае, боюсь, вам придется-таки меня пытать…
— Не очень-то это благородно с вашей стороны, Субрэй, но раз вы настаиваете…
Майк вытащил из кармана складной нож.
— Пожалуй, я выколю вам глаза, Субрэй… Это будет ужасно!
— Тем хуже! Но честь превыше всего!
— И вы готовы окриветь?
— Что ж я могу поделать…
Мортон открыл лезвие и склонился над французом.
— Только не кричите слишком громко — у меня слабые нервы!
На висках у Жака выступили капельки пота. Неужели американец пойдет до конца? Лезвие ножа приблизилось к левому глазу. Субрэй с трудом проглотил слюну. Но не успело острие коснуться глазного яблока, как Майк выпрямился.
— Нет, не могу! — забормотал он прерывающимся голосом. — И никогда не мог!.. Это сильнее меня!
Субрэю показалось, будто он возвращается к действительности откуда-то издалека. И ему вдруг стало бесконечно жаль своего победителя.
— Встряхнитесь, Мортон… Все это — неприятные стороны нашего ремесла…
— Признаюсь вам честно, Субрэй… Я воображал, что разрезать кого-нибудь на кусочки — очень просто… Во всех детективах, какие я только читал, герои шутки ради могут поджарить родную маму. Я считал себя таким же крутым парнем — и вот пожалуйста!.. С суперменами-то вышло то же, что и с девками, — ни разу не видал ничего похожего на книжки! Потому я и говорю, что меня бессовестно надули!
— Надеюсь, вы хоть не собираетесь плакать?
— Ну, это уж слишком… вам смешно, да? Десять лет я болтаюсь по всему свету, собираю все шишки, вместо того чтобы раздавать их самому…
— С чего бы это?
— Да просто у меня мягкое сердце… Драться — пожалуйста, но только на кулаках! Это по правилам, слышите, Субрэй, по правилам, и все честно! И никто меня не понимает! Все как один пользуются запрещенными приемами! А тем временем, очень может быть, Мэрион нашла себе другого!
— Мэрион?
— Это моя девочка, Субрэй… Она осталась дома, в Сиу-Сити, и поклялась меня ждать… По-вашему, я могу ей доверять?
— Ну, знаете, женщины…
— Да, конечно…
Забыв о досье Фальеро, оба агента погрузились в свои собственные переживания. Тоска… Мэрион… Обоих глодала одна и та же печаль… и оба чувствовали себя обманутыми, не понимая, ни кем, ни ради чего.
— Так вы думаете, у них не всегда хватает мужества терпеливо ждать? — робко спросил Майк.
— Я получил очень веское подтверждение как раз вчера… Я приехал черт знает откуда вместе с досье, которое вас так интересует… Миссия окончилась удачно, и я был доволен собой, а еще больше тем, что смогу наконец бросить эту дьявольскую работу и жениться на своей Тоске…
— И что же?
— Я приехал как раз вовремя, чтоб полюбоваться, как она выходит замуж за другого!
— Вот оно как… Может, и меня с Мэрион ждет то же самое?
— Не исключено…
— Эх, не очень-то вы стараетесь меня ободрить!
— Просто мне больше не хочется врать…
Мортон вдруг разрыдался, и Субрэй начал его успокаивать:
— Не падайте духом, Майк. Это наша общая судьба. Наша работа не дает жить по-человечески… Такие уж мы неудачники, Мортон.
— Верно… неудачники! Вы мой брат, Субрэй… И я вовсе не собирался портить вам зрение…
— Так я и думал.
— Вы и в самом деле не хотите отдать мне это окаянное досье?
Добравшись до конца сада и не встретив ни единой живой души, сержант решил изменить тактику.
— Вы пойдете направо, Морано, а я — налево. Доберетесь до лесочка, прочешете его и, описав дугу, вернетесь сюда. Ясно?
— Ясно, сержант!
— Тогда исполняйте! Я сделаю то же самое, но с другой стороны. Вперед, Морано! Я смотрю вам вслед…
Как только карабинер исчез из виду, Коррадо свернул влево. Судьбе было угодно, чтобы он наткнулся на дерево, возле которого сидел привязанный Хантер, утешаясь мечтами о карах, ожидающих Мортона, когда они встретятся. Сержант далеко не сразу сообразил, что за ворох тряпья прикрутили к дереву. Подойдя поближе и увидев человека, он тихонько выругался. Зато когда выяснилось, что это бандит, имевший наглость угрожать ему, Карло Коррадо, револьвером, сержант испустил радостный вопль.
— Простите за бестактность, синьор, но могу я осведомиться, что вы тут делаете?
Хантер сейчас не мог воспринимать даже самые невинные шутки.
— Если я вам скажу, что тренируюсь перед олимпийским марафоном, вы мне не поверите, правда?
— Нет, синьор, не поверю… Не обижайтесь, но мы, болонцы, вообще народ довольно недоверчивый… Может, вы и сочтете мое предположение смехотворным, синьор, но, мне кажется, вы привязаны к дереву. Я не ошибаюсь?
— Кажется, это вполне очевидно, нет?
— А можно узнать, каким образом вы оказались в подобной ситуации?
— От скуки… Делать было нечего, и я сам себя связал… а потом стал ждать, пока вы меня освободите… Ведь именно так вы и поступите, не правда ли?
— Непременно, синьор, я вас отвяжу и возьму с собой в Мольо.
— Зачем?
— Чтобы посадить в уютненькую, свежевыкрашенную известкой камеру. Надеюсь, цвет вам понравится.
— Вы хотите посадить меня за решетку только за то, что отвяжете от дерева? Странно. Никогда не пойму итальянцев!
— Нет, синьор, я вас арестую за то, что ночью у вас хватило нахальства угрожать револьвером сержанту карабинеров! И больше — ни слова. Устав запрещает разговаривать с задержанными!
Карло Коррадо, мысленно возблагодарив Небо за такой чудесный реванш, разрезал веревки Хантера.
— А теперь, синьор, протяните мне руки, чтобы я смог застегнуть на них эти красивые браслеты!
— С удовольствием, сержант!
Роналд резко выбросил руки вперед, и улыбка застыла на губах Коррадо — в правой руке англичанина поблескивал пистолет, и его дуло смотрело явно в живот сержанту. Карло поглядел на оружие, потом — на англичанина и снова перевел взгляд на револьвер.
— Ma gue, синьор! — возмутился он. — Неужели вы собираетесь меня прикончить?
— Если понадобится — да!
— Синьор, я женат…
— Ну и что?
— Так не поступают! Нельзя же вот так, за здорово живешь, убить мужа Антонины? И потом я совсем не хочу умирать, э?
— Я тоже, сержант, не горю желанием отнять у вас жизнь, если только вы меня к этому не вынудите.
— Уверяю вас, синьор, и не подумаю!
— В таком случае, будьте любезны, подойдите поближе к дереву, чтобы я мог вас привязать.
— Привязать меня? Но это же бесчестье, синьор!
— Вы предпочитаете умереть?
— По зрелом размышлении — нет, синьор.
Майк так хорошо связал Субрэя, что теперь никак не мог развязать узлы. Устав от бесплодных усилий, он снова вытащил нож.
— Лучше разрезать, так будет гораздо проще…
— Гораздо проще, Мортон, было бы утопить «Мэйфлауэр»[19], тогда мы не получили бы американцев на свою голову!
Мортон обернулся и, увидев Роналда, захохотал.
— У вас есть чувство юмора, Ронни!
— Я запрещаю вам называть меня Ронни после того, что вы со мной сделали!.. И поднимите руки или, клянусь, я с удовольствием всажу в вас пулю-другую!
Мортон повиновался.
— Вы, кажется, и впрямь сердитесь, Ронни?
— Так оно и есть! И не смейте больше называть меня Ронни! Где чемоданчик Субрэя?
— Спросите у него сами!
— Как только приму некоторые меры предосторожности против вас, Майк.
Американец в свою очередь мигом оказался крепко привязанным к стулу, после чего Хантер повернулся к французу:
— А теперь, Субрэй, чем скорее мы с этим покончим, тем лучше для всех. Где досье Фальеро?
— Поищите!
— Нет времени. Куда вы его спрятали?
— Это мой секрет.
— Хотите помучиться, Субрэй?
— Не особенно.
— Тем не менее именно это вас ожидает, если вы немедленно не скажете, где бумаги.
— Я ничего не сказал Мортону, так почему бы не поступить точно так же и с вами?
— Потому что Мортон не умеет раскалывать, а я — да!
— Интересно было бы взглянуть…
— Пожалуйста!
Хантер закурил, высвободил правую ногу Субрэя и, сняв носок, поднес горящую сигарету к его пальцам.
— Вы все еще не хотите говорить?
— Нет.
— Что ж…
Роналд уже собирался прижечь ногу Жака, как вдруг Мортон негодующе крикнул:
— Ронни!
— Отвяжитесь, Майк!
— Ронни… Вы думаете, Дэйзи обрадовалась бы, узнав, что ее муж стал палачом?
— Запрещаю вам упоминать о моей жене!
— По-вашему, Алан и Монтгомери гордились бы своим папой, узнай они, что тот разыгрывает из себя заплечных дел мастера, как какой-нибудь китаец? Я уверен, если бы после этого вы попытались обнять своих мальчиков, они бы сбежали, вопя от ужаса!
Роналд раздраженно отшвырнул ногу Субрэя и подскочил к американцу:
— Слушайте, Майк, агент я секретной службы или нет?
— Вне всякого сомнения, Ронни.
— Тогда не мешайте мне работать! И не смейте называть меня Ронни!
— Это не ваша работа, Ронни… Я знаю, вам будет очень стыдно, что вы пошли на такую мерзость… Вы джентльмен, Ронни…
— Вы думаете? Но, во имя Иова, скажите мне, каким образом я заставлю Субрэя выложить, куда он сунул треклятое досье?
— Понятия не имею, старина…
— Майк, с вашей стороны очень гадко было говорить мне о Дэйзи и мальчиках…
— Я хотел только избавить вас от угрызений совести, Ронни…
— Между прочим, в наказание за провал они ушлют меня в Чехословакию или в Болгарию… Тогда уж я точно не скоро увижу Дэйзи!
— Сочувствую вам, Ронни… Но, знаете, меня самого запросто могут отправить куда-нибудь в Джакарту или в Бангкок… тоже не сахар…
— И зачем мы только выбрали такую работу, Майк?
— Повторяю, старина, нас облапошили!
Привязанный к дереву сержант жестоко страдал. Теперь он жалел о том, что рыжий разбойник его не убил… И страдал еще больше оттого, что англичанина уже не было поблизости и он никак не мог выполнить лицемерные пожелания Коррадо. Никогда больше Карло не осмелится предстать перед Антониной! Она перестанет уважать его, не сможет ни восхищаться им, ни обожать… Кто станет с почтением относиться к человеку, которого, словно бабочку в коллекции, пришпилили к дереву? Коррадо питал особую любовь к святому Януарию — он унаследовал такое пристрастие от бабушки, уроженки Неаполя, — и теперь обратился к этому святому с горячей мольбой поспешить на помощь северянину, забыв о предпочтении, которое он всегда оказывает жителям Юга. Однако святой Януарий, видать, оказался закоренелым регионалистом, ибо не пожелал услышать мольбы болонца. И сержант с горечью подумал, что даже там, наверху, сидят упрямцы…
Шагая бок о бок, Тоска и ее муж пытались восстановить душевное равновесие. Санто начинал всерьез раздумывать, умно ли он поступил, столь поспешно взяв в жены синьорину Матуцци, а Тоска больше не сомневалась, что всегда будет проклинать нетерпение, лишившее ее единственного человека, которого она любила, любит сейчас и не разлюбит до конца своих дней. В Италии развода не существует. Впрочем, если бы закон и позволял Тоске расторгнуть брак, она бы этого не сделала. Груз собственных ошибок следует нести до конца. Главное — больше не видеть Жака.
— Санто… вам непременно нужно оставаться в Болонье?
— Что за вопрос, Тоска? Вы ведь знаете, я работаю вместе с дядей…
— А что вам дороже: работа или счастье?
— Разве это несовместимо?
— В Болонье — да.
— Из-за Субрэя?
— Да.
Некоторое время оба молчали. Наконец Фальеро решился:
— Я рад, что вы со мной так откровенны, Тоска… Я женился на вас не ради денег, а по любви. На деньги мне плевать. Я отлично могу без них обойтись и готов, если вы не против, завтра же оставить Болонью. Честно признаться, я уже давно хотел уехать отсюда.
— А ваш дядя?
— Он может обойтись без меня, как и я — без него.
— Тогда нам надо уезжать поскорее.
— Положитесь на меня!
Так разговаривая, они подошли к дереву, у которого мыкался несчастный сержант, и боясь, и надеясь одновременно, что его обнаружат. Тоска первой увидела Коррадо. Молодая женщина остановилась и указала на него мужу:
— О, смотрите, Санто!
Фальеро подошел к сержанту:
— Ну и ну! В вашем-то возрасте…
Покраснев от стыда за то, что женщина застала его в столь плачевном положении, Карло все же пытался сохранить достоинство.
— Прошу вас, синьор… По-моему, это совсем не смешно…
Неожиданное примирение с Тоской вернуло Санто отличное расположение духа.
— Я вовсе не шучу, сержант. Просто я не знаю, имею ли право вмешиваться в вашу игру…
— Издеваетесь, да? А ну отвяжите меня, или я вас арестую за отказ содействовать человеку в опасности!
Субрэю осточертело слушать нытье коллег.
— Развяжите меня — тогда я вам, может, и расскажу всю правду о досье Фальеро.
Хантер впился в него глазами:
— В самом деле?
— Даю вам слово…
Немного поколебавшись, англичанин разрезал путы Жака, но тот, указывая на привязанного к стулу Мортона, заявил:
— Можете отпустить и его — все равно у вас нет ни единого шанса получить…
В это время со стороны кухни послышались сдавленные стоны и приглушенное бормотание. Француз сурово посмотрел на Роналда.
— Не могу!
— Ma gue! Разве не ты сама посылаешь меня на смерть?
— Нет!
— Послушай, Антонина, ты меня оскорбила. А поэтому теперь можешь сколько угодно ползать у моих ног, умоляя не соваться в разбойничий вертеп на Ча Капуцци, я все-таки поеду! — Немного подождав, он с болью в голосе добавил: — Впрочем, ты и не думаешь просить…
Появление Силио Морано нарушило эту возвышенную сцену. Но и в пижаме сержант внушал карабинеру глубокое почтение.
— Почему на Ча Капуцци сопровождаете меня вы, а не Гринда?
— Гринда хотел приехать, сержант, но я счел своим долгом не покидать вас…
Карло смерил жену ироническим взглядом и снова повернулся к Силио:
— Морано, я вас не забуду… Люди думают, будто всегда могут рассчитывать на самых близких, на тех, с кем связаны узами родства или брака, но… запомните, Морано, даже если это мой последний совет вам, запомните: посторонние бывают гораздо преданнее своих! Я благодарю вас, Морано! Спасибо, друг! Дайте руку…
Сержант подошел к Силио. Тот все еще стоял, вытянувшись по стойке «смирно», поэтому Карло сам взял его руку и горячо пожал. Антонина глотала слезы, но пунцовые от стыда щеки горели. В порыве чувств сержант, отпустив руку Морано, обнял его за плечи и с решимостью, достойной античного героя, повел к двери.
— Andiamo, fratello mio![15]
Но Антонина со свойственной ей практичностью спустила их на землю.
— Что ж, ты так и пойдешь в пижаме? — всхлипывая, спросила она.
Ворота не были заперты, но сержант все-таки позвонил, решив строго придерживаться устава, раз уж его сюда вызвали по всем правилам. К карабинерам вышел Эмиль.
— Отведите нас к своим хозяевам! — высокомерно бросил Коррадо.
Эмиль поклонился и повел их в гостиную, где ожидали Тоска, Жак и Санто. Сержант вытянулся в военном приветствии и коснулся кепи затянутой в перчатку рукой, а хозяева встали навстречу.
— Мы прибыли сюда по просьбе синьора Субрэя, с тем чтобы арестовать личность, напавшую на вас и угрожавшую огнестрельным оружием, но обезвреженную вами… Е vero?[16]
Такая торжественность немало позабавила Тоску.
— Да, все правильно, — улыбнулась она, — только следовало бы уточнить, что речь идет о женщине.
— О женщине?
— Она из Советов, — пояснил Субрэй. — Наташа Андреева, горничная.
— Так вы ее знаете?
— Конечно!
— Ладно… Что ж, синьор, соблаговолите отвести меня к задержанной… Где вы ее оставили?
— В постели.
— Что?!
— Предварительно хорошенько связав! Вы идете?
Но в комнате никого не оказалось, и только веревки свидетельствовали о недавнем пребывании здесь Наташи. Сержант подкрутил усы.
— Не так уж крепко вы ее связали, э?
Жак молча разглядывал веревку. Нет, ее не развязали и не стянули, а разрезали!
Карло Коррадо набрал в легкие побольше воздуха — слишком много накипело у него на сердце, с тех пор как Антонина его разбудила.
— Синьор француз, надеюсь, вы поверите, что я не испытываю никакой особой враждебности к вашим соотечественникам и какие бы странные дела ни творились по ту стороны Альп, мне это безразлично? Откровенно говоря, меня это не касается. Нейтралитет, синьор, я соблюдаю строгий нейтралитет. Зато я не потерплю и не позволю, чтобы некий француз пересек границу наших двух стран с единственной целью опозорить сержанта Карло Коррадо!
— Уверяю вас, сержант, вы заблуждаетесь!
— Scusi, синьор!.. Я спокойно жил в Мольо, не строя никаких честолюбивых планов и радуясь, что у меня есть жена, которая чтит меня, как самого Господа Бога, вновь пришедшего на землю. Я гордился уважением начальства и доверием подчиненных и полагал, будто с честью ношу форму. Ma gue! Но вот на моем ясном, незамутненном горизонте появляетесь вы, и жизнь мгновенно становится адом кромешным!
— По-моему, вы слегка преувеличиваете, сержант…
— Синьор! Меня вытаскивают из постели и заставляют тащиться в Капуцци посреди ночи! Там я оказываюсь в окружении каких-то сумасшедших и призраков. В меня стреляют, разбивают голову, а на рассвете выпроваживают, чуть ли не обвиняя, будто я полез не в свое дело. Но едва я возвращаюсь домой в надежде на заслуженный отдых, как снова вынужден вставать с постели, ссориться с Антониной… И ради чего? Чтобы, приехав, обнаружить вместо пленника пустое место! По-вашему, это серьезно, синьор?
— Серьезно? И даже очень, сержант! Вы даже не представляете, до какой степени…
— Grazie![17] Не хватало только, чтобы вы обозвали меня дураком! Но теперь и это сделано! Grazie tanto[18], синьор!
— Да нет же, сержант, я не это имел в виду! Женщина, привязанная к кровати, никак не могла освободиться сама. Правда, Эмиль?
— Совершенно исключено, месье.
— Стало быть, ее кто-то освободил! А значит, люди, которые были здесь ночью, все еще неподалеку.
— Тот рыжий человечек, что грозил мне револьвером, а потом отшвырнул на кровать? Ну, уж его-то я поймаю! У нас с ним свои счеты!
Охваченный воинственным пылом сержант, позабыв о нанесенных обидах, потащил Морано в сад, где, быть может, скрывался Роналд Хантер.
Тоска и Санто видели, как карабинеры бросились в сад, и не преминули удивиться отсутствию Наташи. Узнав от Жака о побеге пленницы, Фальеро стал уговаривать Тоску прогуляться. Он мечтал хотя бы на часок-другой избавиться от невыносимой атмосферы виллы, от навязчивого присутствия Субрэя и от периодических, но всегда неожиданных набегов представителей Великобритании, Соединенных Штатов и Советского Союза. Все это изрядно отравляло существование молодожену, жаждущему побыть наедине с супругой.
Тоска согласилась, но сначала заставила Жака пообещать, что без нее он не станет лезть на рожон. Молодой человек поспешил успокоить ее:
— Не волнуйтесь, Тоска. Я воспользуюсь вашим отсутствием и немного отдохну. Мне это совсем не повредит. Впрочем, ради пущего спокойствия я спрячу знаменитый кейс в стиральной машине. Где-где, а там наши друзья не станут искать, даже если они снова явятся!
Тоска решилась уйти вместе с мужем, лишь получив от Эмиля заверения, что он позаботится о Жаке как о родном сыне. Фальеро это не доставило никакого удовольствия.
Мортон и Хантер, выскользнув из дома после того, как Наташа попала в руки противников, вернулись на прежний наблюдательный пост, покинутый ими час назад ради новой неудачной экспедиции. Однако оба отличались упрямством и не желали так легко отказываться от добычи. Они видели, как Наташа прыгнула с балкона и убежала, но, не заметив у нее в руках кейса, продолжали спокойно сидеть под кустом. Потом появились карабинеры.
— Опять они! — проворчал Роналд.
— Ну, эти нам не опасны! — успокоил его Майк.
— Все равно помешают…
— Нет… если только я не захочу…
Поглядев, как его спутник сжимает здоровенные кулачищи, Хантер невольно содрогнулся. То, что карабинеры вдруг опять выскочили из дома и, словно ищейки, начали прочесывать сад, привело обоих агентов в полное недоумение.
— Как, по-вашему, Майк, что это они затеяли? — спросил англичанин.
— Нас ищут…
— И, думаете, не найдут?
— Я бы не советовал, если у них есть семьи…
Потом из дома, взявшись за руки, вышли Тоска и Санто. Хантер, явно чувствующий себя все менее уверенно, мрачно заметил:
— Что, они тоже — по наши души?
— Кто? Эта парочка? Ну, эти заняты друг другом, так что им не до нас… Похоже, нам нарочно облегчают работу…
— Что вы имеете в виду, Майк?
— То, что Субрэй остался один…
— Не считая дворецкого!
— С ним мы тоже разберемся… Этот тип меня чертовски интересует… Ну, пошли, что ли, Ронни?
— Я пойду за вами!
Они встали, но почти тут же Роналд выругался и спустился на колено, завязывая шнурок. Мортон, не раздумывая, треснул его по затылку, и англичанин без единого вздоха повалился носом в булыжник.
— Sorry, Ронни… но ведь и вы недавно подставили мне подножку, а? Так что я не хочу давать вам еще один повод… Тут может быть только один победитель, и с вашего позволения им стану я.
Майк подтащил Хантера к небольшому деревцу и тщательно привязал к стволу, но, будучи по натуре добрым малым, не стал забирать у него револьвер. Он вовсе не хотел унижать коллегу.
Эмиль хлопотал на кухне. Поскольку другой прислуги в доме не было, ему приходилось всю работу выполнять самому. Сейчас он готовил оссо буко из продуктов, привезенных с виа Сан-Витале. Это его коронное блюдо! Он как раз успел тщательно обвалять в муке кусочки телятины и с любовью уложить в большую медную кастрюлю, хорошенько смазанную маслом, когда за спиной неожиданно послышался насмешливый голос:
— Наверняка получится очень вкусно, а, старина?
Метрдотель неторопливо оглянулся. Судя по всему, появление Мортона его нисколько не взволновало.
— Мы так и думали, что это вы, — бесстрастно заметил он.
— Почему?
— Только американцы так дурно воспитаны, чтобы назвать дворецкого «стариной». Прошу прощения, но, если вы намерены и впредь продолжать всякие нелепые фокусы, нам лучше выключить плиту — иначе мясо может подгореть.
— Продолжайте в том же духе, и вам самому жарко станет!
Эмиль поклонился:
— Мы видим, в Вашингтоне любят плоские каламбуры?
— Довольно! Вы перебарщиваете, старина! Я, конечно, парень не злой, но всему есть предел… Садитесь!
— На колени к синьору?
— Ну-ну, валяйте дальше! Делайте из меня дурака! Только не жалуйтесь, коли схлопочете по носу!
— А что же нам делать в таком случае?
— Я, кажется, уже велел вам сесть!
Заметив, что Мортон нервно сжимает револьвер, Эмиль решил больше не испытывать его терпения.
— А теперь?
— Заткнитесь, пока я вас буду привязывать. Чего-чего, а тряпок тут хватает!
— Странные у вас в Америке развлечения…
Майк привязал дворецкого к стулу, заткнул ему рот и, умиротворенный, пошел искать Субрэя. Это не заняло много времени — француз мирно спал на кровати. Мортон быстро обшарил комнату, надеясь добраться до кейса без посторонней помощи. Однако поиски успеха не принесли, и американцу все-таки пришлось разбудить Жака.
— Ну и упрямый вы тип, как я погляжу! — не удержался Субрэй.
— Да. Отдадите вы мне кейс добровольно?
— Нет.
Мортон сокрушенно вздохнул.
— Вам нравятся такого рода упражнения?
— Но вас, кажется, никто не заставляет…
— Не болтайте глупостей, Субрэй. Вы отлично понимаете, что я не уйду из этого дома без чертежей профессора Фальеро, даже если мне для этого придется вас убить!
— Моя смерть не поможет вам найти чемоданчик.
— Смерть, может, и нет, а вот то, что ей предшествует…
— А-а-а, понимаю… вы собираетесь меня пытать?
— С огромным сожалением… Вас оглушить или вы обещаете не сопротивляться, пока я вас буду связывать?
— Предпочитаю получать по башке как можно реже… Так что вяжите на здоровье.
Американец связал Субрэя, пуская в ход все, что попадалось под руку, в том числе и галстук Жака. Француз выглядел совершенно спокойным, зато Мортон чувствовал себя явно не в своей тарелке.
— А теперь слушайте внимательно, Субрэй: мне нужны документы, и я готов получить их любой ценой. Короче, лучше б вы сразу признались, куда их спрятали. Ну, куда вы девали этот проклятый кейс?
— Значит, вы советуете мне предать своих?
— Нет, лишь признать, что на сей раз вы проиграли.
— А я в этом совсем не уверен, Мортон!
— Что ж, как хотите, Субрэй. Клянусь вам, я далеко не садист, но раз надо применить суровые меры, я их применю!
— Валяйте, приятель!
Американец замялся.
— Субрэй… не вынуждайте меня вас пытать… Прошу как о дружеской услуге. Я всегда терпеть не мог такие вещи…
— Но, по-моему, вас ничто не заставляет…
— Увы, досье Фальеро!
— В таком случае, боюсь, вам придется-таки меня пытать…
— Не очень-то это благородно с вашей стороны, Субрэй, но раз вы настаиваете…
Майк вытащил из кармана складной нож.
— Пожалуй, я выколю вам глаза, Субрэй… Это будет ужасно!
— Тем хуже! Но честь превыше всего!
— И вы готовы окриветь?
— Что ж я могу поделать…
Мортон открыл лезвие и склонился над французом.
— Только не кричите слишком громко — у меня слабые нервы!
На висках у Жака выступили капельки пота. Неужели американец пойдет до конца? Лезвие ножа приблизилось к левому глазу. Субрэй с трудом проглотил слюну. Но не успело острие коснуться глазного яблока, как Майк выпрямился.
— Нет, не могу! — забормотал он прерывающимся голосом. — И никогда не мог!.. Это сильнее меня!
Субрэю показалось, будто он возвращается к действительности откуда-то издалека. И ему вдруг стало бесконечно жаль своего победителя.
— Встряхнитесь, Мортон… Все это — неприятные стороны нашего ремесла…
— Признаюсь вам честно, Субрэй… Я воображал, что разрезать кого-нибудь на кусочки — очень просто… Во всех детективах, какие я только читал, герои шутки ради могут поджарить родную маму. Я считал себя таким же крутым парнем — и вот пожалуйста!.. С суперменами-то вышло то же, что и с девками, — ни разу не видал ничего похожего на книжки! Потому я и говорю, что меня бессовестно надули!
— Надеюсь, вы хоть не собираетесь плакать?
— Ну, это уж слишком… вам смешно, да? Десять лет я болтаюсь по всему свету, собираю все шишки, вместо того чтобы раздавать их самому…
— С чего бы это?
— Да просто у меня мягкое сердце… Драться — пожалуйста, но только на кулаках! Это по правилам, слышите, Субрэй, по правилам, и все честно! И никто меня не понимает! Все как один пользуются запрещенными приемами! А тем временем, очень может быть, Мэрион нашла себе другого!
— Мэрион?
— Это моя девочка, Субрэй… Она осталась дома, в Сиу-Сити, и поклялась меня ждать… По-вашему, я могу ей доверять?
— Ну, знаете, женщины…
— Да, конечно…
Забыв о досье Фальеро, оба агента погрузились в свои собственные переживания. Тоска… Мэрион… Обоих глодала одна и та же печаль… и оба чувствовали себя обманутыми, не понимая, ни кем, ни ради чего.
— Так вы думаете, у них не всегда хватает мужества терпеливо ждать? — робко спросил Майк.
— Я получил очень веское подтверждение как раз вчера… Я приехал черт знает откуда вместе с досье, которое вас так интересует… Миссия окончилась удачно, и я был доволен собой, а еще больше тем, что смогу наконец бросить эту дьявольскую работу и жениться на своей Тоске…
— И что же?
— Я приехал как раз вовремя, чтоб полюбоваться, как она выходит замуж за другого!
— Вот оно как… Может, и меня с Мэрион ждет то же самое?
— Не исключено…
— Эх, не очень-то вы стараетесь меня ободрить!
— Просто мне больше не хочется врать…
Мортон вдруг разрыдался, и Субрэй начал его успокаивать:
— Не падайте духом, Майк. Это наша общая судьба. Наша работа не дает жить по-человечески… Такие уж мы неудачники, Мортон.
— Верно… неудачники! Вы мой брат, Субрэй… И я вовсе не собирался портить вам зрение…
— Так я и думал.
— Вы и в самом деле не хотите отдать мне это окаянное досье?
Добравшись до конца сада и не встретив ни единой живой души, сержант решил изменить тактику.
— Вы пойдете направо, Морано, а я — налево. Доберетесь до лесочка, прочешете его и, описав дугу, вернетесь сюда. Ясно?
— Ясно, сержант!
— Тогда исполняйте! Я сделаю то же самое, но с другой стороны. Вперед, Морано! Я смотрю вам вслед…
Как только карабинер исчез из виду, Коррадо свернул влево. Судьбе было угодно, чтобы он наткнулся на дерево, возле которого сидел привязанный Хантер, утешаясь мечтами о карах, ожидающих Мортона, когда они встретятся. Сержант далеко не сразу сообразил, что за ворох тряпья прикрутили к дереву. Подойдя поближе и увидев человека, он тихонько выругался. Зато когда выяснилось, что это бандит, имевший наглость угрожать ему, Карло Коррадо, револьвером, сержант испустил радостный вопль.
— Простите за бестактность, синьор, но могу я осведомиться, что вы тут делаете?
Хантер сейчас не мог воспринимать даже самые невинные шутки.
— Если я вам скажу, что тренируюсь перед олимпийским марафоном, вы мне не поверите, правда?
— Нет, синьор, не поверю… Не обижайтесь, но мы, болонцы, вообще народ довольно недоверчивый… Может, вы и сочтете мое предположение смехотворным, синьор, но, мне кажется, вы привязаны к дереву. Я не ошибаюсь?
— Кажется, это вполне очевидно, нет?
— А можно узнать, каким образом вы оказались в подобной ситуации?
— От скуки… Делать было нечего, и я сам себя связал… а потом стал ждать, пока вы меня освободите… Ведь именно так вы и поступите, не правда ли?
— Непременно, синьор, я вас отвяжу и возьму с собой в Мольо.
— Зачем?
— Чтобы посадить в уютненькую, свежевыкрашенную известкой камеру. Надеюсь, цвет вам понравится.
— Вы хотите посадить меня за решетку только за то, что отвяжете от дерева? Странно. Никогда не пойму итальянцев!
— Нет, синьор, я вас арестую за то, что ночью у вас хватило нахальства угрожать револьвером сержанту карабинеров! И больше — ни слова. Устав запрещает разговаривать с задержанными!
Карло Коррадо, мысленно возблагодарив Небо за такой чудесный реванш, разрезал веревки Хантера.
— А теперь, синьор, протяните мне руки, чтобы я смог застегнуть на них эти красивые браслеты!
— С удовольствием, сержант!
Роналд резко выбросил руки вперед, и улыбка застыла на губах Коррадо — в правой руке англичанина поблескивал пистолет, и его дуло смотрело явно в живот сержанту. Карло поглядел на оружие, потом — на англичанина и снова перевел взгляд на револьвер.
— Ma gue, синьор! — возмутился он. — Неужели вы собираетесь меня прикончить?
— Если понадобится — да!
— Синьор, я женат…
— Ну и что?
— Так не поступают! Нельзя же вот так, за здорово живешь, убить мужа Антонины? И потом я совсем не хочу умирать, э?
— Я тоже, сержант, не горю желанием отнять у вас жизнь, если только вы меня к этому не вынудите.
— Уверяю вас, синьор, и не подумаю!
— В таком случае, будьте любезны, подойдите поближе к дереву, чтобы я мог вас привязать.
— Привязать меня? Но это же бесчестье, синьор!
— Вы предпочитаете умереть?
— По зрелом размышлении — нет, синьор.
Майк так хорошо связал Субрэя, что теперь никак не мог развязать узлы. Устав от бесплодных усилий, он снова вытащил нож.
— Лучше разрезать, так будет гораздо проще…
— Гораздо проще, Мортон, было бы утопить «Мэйфлауэр»[19], тогда мы не получили бы американцев на свою голову!
Мортон обернулся и, увидев Роналда, захохотал.
— У вас есть чувство юмора, Ронни!
— Я запрещаю вам называть меня Ронни после того, что вы со мной сделали!.. И поднимите руки или, клянусь, я с удовольствием всажу в вас пулю-другую!
Мортон повиновался.
— Вы, кажется, и впрямь сердитесь, Ронни?
— Так оно и есть! И не смейте больше называть меня Ронни! Где чемоданчик Субрэя?
— Спросите у него сами!
— Как только приму некоторые меры предосторожности против вас, Майк.
Американец в свою очередь мигом оказался крепко привязанным к стулу, после чего Хантер повернулся к французу:
— А теперь, Субрэй, чем скорее мы с этим покончим, тем лучше для всех. Где досье Фальеро?
— Поищите!
— Нет времени. Куда вы его спрятали?
— Это мой секрет.
— Хотите помучиться, Субрэй?
— Не особенно.
— Тем не менее именно это вас ожидает, если вы немедленно не скажете, где бумаги.
— Я ничего не сказал Мортону, так почему бы не поступить точно так же и с вами?
— Потому что Мортон не умеет раскалывать, а я — да!
— Интересно было бы взглянуть…
— Пожалуйста!
Хантер закурил, высвободил правую ногу Субрэя и, сняв носок, поднес горящую сигарету к его пальцам.
— Вы все еще не хотите говорить?
— Нет.
— Что ж…
Роналд уже собирался прижечь ногу Жака, как вдруг Мортон негодующе крикнул:
— Ронни!
— Отвяжитесь, Майк!
— Ронни… Вы думаете, Дэйзи обрадовалась бы, узнав, что ее муж стал палачом?
— Запрещаю вам упоминать о моей жене!
— По-вашему, Алан и Монтгомери гордились бы своим папой, узнай они, что тот разыгрывает из себя заплечных дел мастера, как какой-нибудь китаец? Я уверен, если бы после этого вы попытались обнять своих мальчиков, они бы сбежали, вопя от ужаса!
Роналд раздраженно отшвырнул ногу Субрэя и подскочил к американцу:
— Слушайте, Майк, агент я секретной службы или нет?
— Вне всякого сомнения, Ронни.
— Тогда не мешайте мне работать! И не смейте называть меня Ронни!
— Это не ваша работа, Ронни… Я знаю, вам будет очень стыдно, что вы пошли на такую мерзость… Вы джентльмен, Ронни…
— Вы думаете? Но, во имя Иова, скажите мне, каким образом я заставлю Субрэя выложить, куда он сунул треклятое досье?
— Понятия не имею, старина…
— Майк, с вашей стороны очень гадко было говорить мне о Дэйзи и мальчиках…
— Я хотел только избавить вас от угрызений совести, Ронни…
— Между прочим, в наказание за провал они ушлют меня в Чехословакию или в Болгарию… Тогда уж я точно не скоро увижу Дэйзи!
— Сочувствую вам, Ронни… Но, знаете, меня самого запросто могут отправить куда-нибудь в Джакарту или в Бангкок… тоже не сахар…
— И зачем мы только выбрали такую работу, Майк?
— Повторяю, старина, нас облапошили!
Привязанный к дереву сержант жестоко страдал. Теперь он жалел о том, что рыжий разбойник его не убил… И страдал еще больше оттого, что англичанина уже не было поблизости и он никак не мог выполнить лицемерные пожелания Коррадо. Никогда больше Карло не осмелится предстать перед Антониной! Она перестанет уважать его, не сможет ни восхищаться им, ни обожать… Кто станет с почтением относиться к человеку, которого, словно бабочку в коллекции, пришпилили к дереву? Коррадо питал особую любовь к святому Януарию — он унаследовал такое пристрастие от бабушки, уроженки Неаполя, — и теперь обратился к этому святому с горячей мольбой поспешить на помощь северянину, забыв о предпочтении, которое он всегда оказывает жителям Юга. Однако святой Януарий, видать, оказался закоренелым регионалистом, ибо не пожелал услышать мольбы болонца. И сержант с горечью подумал, что даже там, наверху, сидят упрямцы…
Шагая бок о бок, Тоска и ее муж пытались восстановить душевное равновесие. Санто начинал всерьез раздумывать, умно ли он поступил, столь поспешно взяв в жены синьорину Матуцци, а Тоска больше не сомневалась, что всегда будет проклинать нетерпение, лишившее ее единственного человека, которого она любила, любит сейчас и не разлюбит до конца своих дней. В Италии развода не существует. Впрочем, если бы закон и позволял Тоске расторгнуть брак, она бы этого не сделала. Груз собственных ошибок следует нести до конца. Главное — больше не видеть Жака.
— Санто… вам непременно нужно оставаться в Болонье?
— Что за вопрос, Тоска? Вы ведь знаете, я работаю вместе с дядей…
— А что вам дороже: работа или счастье?
— Разве это несовместимо?
— В Болонье — да.
— Из-за Субрэя?
— Да.
Некоторое время оба молчали. Наконец Фальеро решился:
— Я рад, что вы со мной так откровенны, Тоска… Я женился на вас не ради денег, а по любви. На деньги мне плевать. Я отлично могу без них обойтись и готов, если вы не против, завтра же оставить Болонью. Честно признаться, я уже давно хотел уехать отсюда.
— А ваш дядя?
— Он может обойтись без меня, как и я — без него.
— Тогда нам надо уезжать поскорее.
— Положитесь на меня!
Так разговаривая, они подошли к дереву, у которого мыкался несчастный сержант, и боясь, и надеясь одновременно, что его обнаружат. Тоска первой увидела Коррадо. Молодая женщина остановилась и указала на него мужу:
— О, смотрите, Санто!
Фальеро подошел к сержанту:
— Ну и ну! В вашем-то возрасте…
Покраснев от стыда за то, что женщина застала его в столь плачевном положении, Карло все же пытался сохранить достоинство.
— Прошу вас, синьор… По-моему, это совсем не смешно…
Неожиданное примирение с Тоской вернуло Санто отличное расположение духа.
— Я вовсе не шучу, сержант. Просто я не знаю, имею ли право вмешиваться в вашу игру…
— Издеваетесь, да? А ну отвяжите меня, или я вас арестую за отказ содействовать человеку в опасности!
Субрэю осточертело слушать нытье коллег.
— Развяжите меня — тогда я вам, может, и расскажу всю правду о досье Фальеро.
Хантер впился в него глазами:
— В самом деле?
— Даю вам слово…
Немного поколебавшись, англичанин разрезал путы Жака, но тот, указывая на привязанного к стулу Мортона, заявил:
— Можете отпустить и его — все равно у вас нет ни единого шанса получить…
В это время со стороны кухни послышались сдавленные стоны и приглушенное бормотание. Француз сурово посмотрел на Роналда.