Эксбрайя Шарль. Ее все любили

   — Зачем? Вы что, боитесь?
   Затаив дыхание, она шепотом произнесла еле слышное «да». Гремилли нагнулся к ней:
   — Почему?
   — Потому что во всем этом много лжи.
   Комиссар почувствовал, что с его плеч свалилась гора. Каким бы хитрецом ни был мэтр Димешо, он, суда по всему, не предусмотрел, что один из второстепенных, как ему казалось, элементов его крепости может дать трещину.
   — Ваш муж никуда не выходят?
   — Что вы! Он каждый день совершает своя прогулки.
   — И где он гуляет?
   — Вот уже несколько лет, как он не покидает пределов старого города.
   — И в котором часу он выходит из дому?
   — Около одиннадцати утра и семи вечера.
   Гремилли уходил с затеплившейся надеждой, о которой он и мечтать не мог всего несколько минут назад.
 
 
   — Ну и как, мсье комиссар, ваш визит?
   Полицейскому никак не удавалось до конца понять Бесси. Разумеется, это был в высшей степени честный следователь, но вместе с тем комиссар не ощущал никакой, даже моральной, поддержки с его стороны. Сам того, видимо, не сознавая, он и себя относил к этому клану и безотчетно становился на сторону членов клуба. Комиссар объяснял это поведение Бесси тем, что, узнав об истинной сущности убитой, он вознегодовал. Она умудрялась дурачить почти всех в Перигё, включая и Бесси, который не мог ей этого простить.
   — Весьма насыщенный визит, мсье следователь.
   — Не правда ли, удивительный человек этот Димешо?
   — Действительно удивительный.
   — Если он окажется замешанным в этом деле, то нам с вами предстоит попотеть, пробираясь к истине.
   Гремилли показалось, что в словах следователя прозвучало некоторое ликование.
   — У меня нет доказательств, мсье следователь, но я на сто процентов убежден, что мэтр Димешо прекрасно знает, где нужно искать истину.
   — Но этого он нам не скажет.
   — Но этого он нам не скажет. Разве что…
   — Разве что?
   — Видите ли, мсье следователь, даже в самых искусно разработанных планах можно найти червоточинку. Не видя ничего перед глазами, кроме поставленной перед собой цели, преступники разрабатывают свою стратегию, пытаясь в ней все предусмотреть. Однако часто потом случается то, чего предусмотреть практически невозможно: прохожий неожиданно появляется именно в тот момент, когда задумано ограбление магазина, или какой-нибудь грузовик перекроет дорогу улепетывающим грабителям и т.д. И подобные непредвиденные обстоятельства порой становятся для нас, полицейских, единственной зацепкой в раскручивании дела. Часто такая вот непредвиденная деталька и решает участь преступника.
   — Вам кажется, что вы…
   — Да.
   — И что же это за «деталька»?
   — Мадам Димешо.
   — Вот тебе на! Вы меня поражаете. Я знаю Берту на протяжении уже многих лет и не могу себе даже представить, что она способна предать своего мужа.
   — Она пока еще его не предала.
   — Но вы полагаете, что она это сделает?
   — Да.
   — Почему вы так в этом уверены?
   — Потому что она испытывает страх, — и Гремилли вкратце пересказал свой разговор с женой нотариуса, заключив при этом: — Завтра я схоронюсь в укромном местечке и, когда нотариус выйдет на одну из своих ежедневных прогулок, попытаюсь переговорить с его супругой. Она расколется, я в этом не сомневаюсь.
   Следователь был не столь уверен.
   — Мне хотелось бы, чтобы вы оказались правы, мсье комиссар. Однако не могу не сказать, что ваши впечатления о мадам Димешо совершенно не соответствуют моим представлениям об этой женщине.
   — Позвольте напомнить, мсье следователь, что нарисованный вами портрет мадам Арсизак оказался совершенно непохожим на оригинал.
   — Тут мне сказать нечего, и я сам готов протянуть вам розги и подставить спину. И все-таки замечу вам, что мадам Димешо — доктор филологических наук.
   — Ну и что?
   — Просто я думаю, что женщина такого интеллектуального уровня не может сразу впасть в панику.
   — Это еще ни о чем не говорит. Нет абсолютно никакой связи между интеллектуальной мощью, необходимой при расшифровке текстов, и твердостью духа, которой так часто не хватает тем, кто оказался замешан в судебное дело.
   — Время — и самое ближайшее — покажет, насколько вы правы, мсье комиссар.
 
 
   От бессилия у Гремилли опускались руки, и он уже никому не верил в этом городе, где каждый его жест, каждый его шаг были под бдительным наблюдением, комментировались и немедленно передавались по кругу. Именно по этой причине он и сказал следователю, что собирается нанести визит мадам Димешо завтра, хотя на самом деле решил это сделать сегодня же вечером.
   В половине седьмого полицейский устроился за столиком небольшого кафе, из которого хорошо просматривалась дверь интересующего его дома, и стал ждать появления нотариуса.
   Ровно в семь часов на пороге появился опирающийся на трость с резиновым набалдашником Димешо. Запрокинув голову, он зашагал в сторону центра старого города. Гремилли выждал минуть десять, опасаясь непредвиденного возвращения того, чье присутствие могло спутать все его планы. Затем он решительно направился к двери, над которой была прикреплена вывеска нотариальной конторы. Ему открыла Берта Димешо все с тем же видом смертельно напуганного человека.
   — Мой муж только-только ушел.
   — Я пришел поговорить не с ним, а с вами, мадам.
   — Со мной? Но…
   Тоном, в который он постарался вложить как можно больше теплоты, полицейский продолжал настаивать:
   — Уверяю вас, мадам, мне крайне необходимо с вами переговорить.
   Все еще колеблясь, она наконец развела руки, выражая тем самым одновременно непонимание и вынужденное смирение.
   — Если вы так настаиваете… Пройдемте в салон.
   Комната, в которой хозяйка дома усадила гостя, была, как и остальные апартаменты, музеем в миниатюре. От каждой вещицы и каждого предмета мебели веяло стариной, за которой супруги Димешо, казалось, решили раз и навсегда укрыться от внешнего мира.
   — Итак, мсье?
   — Мадам, вы дали мне понять сегодня утром, что кругом все врут…
   — Я этого не помню.
   — Послушайте, мадам, я не думаю, что вы будете уподобляться тем, кто… Одним словом, после того как вы высказали мне свою обеспокоенность — возможно даже, это были угрызения совести, — вы уже не можете идти на попятную! Итак, кто врал?
   Гремилли нетрудно было заметить, что глаза мадам Димешо были наполнены заячьим страхом.
   — Говорите же, мадам, говорите! Ваше молчание может усугубить и без того нелегкое положение вашего мужа.
   — Вы так считаете?
   — Еще бы!
   — Но если я вам скажу…
   — Тогда я забуду сегодняшний мой визит к мадам Димешо и приду завтра, позвонив в вашу дверь с таким видом, будто я это делаю впервые в жизни.
   — Вы даете мне слово?
   — Считайте, что оно у вас уже есть.
   — В таком случае… В тот вечер доктор Музеролль ушел от нас около одиннадцати вечера.
   — Вам известно, куда он ходил?
   — К мадам Арсизак.
   Наконец-то! Вот оно!.. Теперь все строение, возведенное с такой тщательностью ради сокрытия убийцы мадам Арсизак, рушилось прямо на глазах, потому что архитекторы не учли одну деталь — хрупкую мадам Димешо.
   — Он вам сам это сказал?
   — Ему незачем было мне об этом сообщать, потому что она сама ему позвонила. Все были увлечены бриджем, и я сняла трубку, не желая их беспокоить.
   Гремилли был настолько счастлив от всего услышанного, что даже не подумал попросить дополнительных разъяснений. Он спешно простился с хозяйкой и помчался к доктору Музероллю.
   Врач долго не открывал, и когда наконец он появился в дверях, весь его вид красноречиво говорил о крайнем неудовольствии.
   — Не буду отрицать, мсье комиссар, вы очень любезный человек, но неужели даже в такое время нельзя оставить людей в покое? Я как раз готовлю себе ужин, и вот…
   — Я сожалею, доктор, что отрываю вас от дела, но боюсь, что теперь мне придется это делать гораздо чаще… Короче, должен вам сообщить, что вы попали в хорошенький переплет.
   — Быть того не может!
   — Может, еще как может!
   — В таком случае устраивайтесь в моем кабинете, а я пока пойду убавлю огонь. Благодаря вам, мсье комиссар, можно считать, что сегодняшний мой ужин испорчен.
   — Я в этом просто убежден, доктор.
   Музеролль отсутствовал всего несколько секунд, и когда он вернулся, лицо его сияло, как обычно.
   — Я слушаю вас, мсье комиссар.
   — Доктор, я обвиняю вас в убийстве мадам Арсизак.
   — Этого еще недоставало!
   — Вы признаете теперь, что игра в прятки окончена?
   — Признаю? Что за шутки! Ничего я не признаю! Что вы все пытаетесь пришить мне это дело?
   — Потому что начиная с нашей первой с вами встречи и вплоть до сегодняшнего дня вы не перестаете лгать.
   — Легковесное утверждение, вам не кажется?
   — И потому еще, что в ночь преступления, практически в момент преступления, вы находились в доме убитой.
   — Вам решительно все известно.
   — И из надежных источников. Мне сама мадам Димешо обо всем рассказала.
   — Ох уж эта доверчивая Берта… Да она может рассказать все, что душе угодно.
   — Не старайтесь, доктор. На сей раз этот номер у вас не пройдет. Отвечайте — да или нет: ходили ли вы к мадам Арсизак в ночь убийства и находились ли вы там в час убийства?
   — Она позвонила на квартиру нотариуса, зная, что я нахожусь там, поскольку это был день нашей традиционной встречи. Она начала с того, что спросила меня, с нами ли ее муж. Я вынужден был ответить ей, что нет. Затем она мне пожаловалась, что чувствует себя очень плохо, а в доме никого нет. Я не мог уклониться от своих обязанностей. Я — врач. Она сама мне открыла, мы поднялись в ее спальню, где я ее осмотрел. Верите ли вы мне, мсье комиссар, или нет, но задушил ее не я.
   — Чем вы это докажете?
   — Около полуночи я вернулся в дом нотариуса.
   — А мне показалось, что вы пошли навестить мадемуазель Танс и пробыли у нее до двух часов ночи…
   — Я действительно пошел к ней, но только после того, как предупредил Димешо о возвращении Элен. Я пришел на улицу Кляртэ как раз в тот момент, когда Жан и Арлетта выходили из машины. Они ужинали в Сен-Сиприене, что в пятидесяти восьми километрах от Перигё. И мы на самом деле пробыли вместе почти до двух часов ночи, обсуждая наше ближайшее будущее.
   — А потом?
   — А потом я вернулся к себе.
   — Вы можете чем-нибудь доказать, что Элен Арсизак была еще жива до того, как вы встретились с ее мужем?
   — Около половины первого ночи она снова позвонила нотариусу и сообщила, что ей никак не удается уснуть. И потом, мсье комиссар, врачи редко имеют склонность убивать своих клиентов, разве что по недосмотру, но я не думаю, что удушение можно списать на неосмотрительность.
   — Арсизак ушел вместе с вами?
   — Нет, он решил остаться у Арлетты до утра.
   — Почему же он изменил свои планы?
   — Наверняка из-за необходимости объясниться с женой.
   — Скорее всего, это и имело место.
   — Нет, мсье комиссар! Когда Жан пришел на бульвар Везон, его жена была уже мертва, что и подтвердил ваш судебно-медицинский эксперт. Вы удовлетворены, мсье комиссар?
   — А насчет ужина в Сен-Сиприене…
   — Ресторан «Монастырь», мсье комиссар. Жан хорошо знаком с его хозяйкой. Они ели там кролика «по-королевски» и поджаренную в собственном соку утку. Вам нетрудно это проверить.
   — Что я непременно и сделаю. А к чему тогда все предыдущие истории?
   — Вероятно, нам хотелось оценить ваши способности.
   — Я нахожу странным, доктор, что вы могли забавляться в подобной ситуации.
   — О, вы знаете, мне слишком часто приходится сталкиваться со смертью, чтобы принимать ее близко к сердцу.
 
 
   В очередной раз Гремилли вынужден был испытать разочарование. Стоило ему только подумать, что наконец-то он достиг цели, как оказывалось, что он к ней даже и не приближался. Почти без всякой надежды он отправился к нотариусу.
   В отличие от доктора, мэтр Димешо, похоже, не очень удивился позднему визиту полицейского.
   — Моя жена, мсье комиссар, покаялась передо мной за свой слишком длинный язык, и я ждал вашего прихода.
   — Почему же слишком длинный?
   — Потому что ей не следует рассказывать посторонним обо всем, что происходит у нас дома.
   — Даже ради того, чтобы снять подозрения с невиновного?
   — Насколько мне известно, вы сами были далеки от мысли, что убийство мог совершить Музеролль, не так ли?
   — Как бы там ни было, вы подтверждаете, что мадам Арсизак звонила доктору около одиннадцати вечера?
   — Сначала в одиннадцать, а затем в половине первого ночи или чуть позже. Правда, Музеролль к этому времени уже ушел.
   — Раньше вы мне этого не говорили.
   — А к чему мне было это говорить, если все газеты сообщали о том, что, по словам судебно-медицинского эксперта, смерть наступила около половины первого ночи? Ее последний телефонный звонок лишь подтверждал официальное заключение. Вероятно, ее убили сразу после этого второго звонка.
   — В то время как доктор и прокурор находились в гостях у мадемуазель Танс, а трое остальных были здесь, рядом с вами?
   — Вовсе нет.
   — А? Что, кто-то из троих отсутствовал?
   — Все трое.
   — Они не пришли играть в бридж в тот вечер?
   — Напротив, но, представьте себе, произошла довольно комичная сцена, которая напомнила мне те времена, когда я присматривал за мальчишками в лицее. Сразу после того как Музеролль ушел, мы возобновили игру, которая без доктора оказалась не столь увлекательна. Кое-как дотянув до конца партию, скучающие Сонзай и Катенуа сцепились вдруг из-за того, кому из них удалось лучше сохранить спортивную форму. Дружеская перебранка не оставила безучастным и Лоби, и теперь все трое пытались убедить друг друга в своей молодецкой удали. В итоге все закончилось заключением пари, и, поскольку в этот поздний час улицы Перигё практически безлюдны, они решили немедленно устроить состязание.
   — И что же это было за состязание?
   — Кто быстрее добежит до того места, где кончается улица Кампньяк. Однако у каждого должен быть свой маршрут. Сонзай, который считал себя более сильным, выбрал довольно сложный путь: проспект Торни, проспект Монтеня, площадь Франшвилль, бульвар Везон и улица Кампньяк. У Лоби маршрут был не таким длинным: улица Плантье, где мы с вами сейчас находимся, площадь Клотр, улица Фарж, площадь Франшвилль, бульвар Везон и улица Кампньяк. Ну и последний, Катенуа, решил бежать по улице Нотр-Дам, улице Ламмари, площади Кодерк, улице Тайферу, бульвару Везон, чтобы, как и остальные, финишировать на улице Кампньяк.
   — Несколько странная затея, принимая во внимание зрелый возраст мужчин и их положение в обществе… Вы не находите?
   — Разумеется, но у меня они обретали свою молодость. Впрочем, они выбрали это место финиша только потому, что именно там они встречались в свои лицейские годы и именно оттуда начинали свой забег на длинную дистанцию в будущем.
   — И как бы случайно все трое пробегали по бульвару Везон практически в одно и то же время, то есть тогда, когда произошло убийство.
   С плохо скрываемым притворством нотариус изобразил на лице удивление.
   — А ведь верно! Я даже и не подумал об этом…
   Гремилли ответил ему в том же тоне:
   — Я в этом и не сомневался. И каким же образом, мэтр, вы рассчитываете убедить меня в том, что эти гонки не являются хорошо разыгранным вами фарсом?
   — Вы мне не верите, мсье, но свидетели мои — ваши друзья, то есть, я хочу сказать, полиция.
   — Вот как?
   — Дело в том, что с каждым из соперников, жаждущих победы, случилось досадное приключение. Сонзай, не остановившийся на проспекте Монтеня по требованию двух полицейских на мотоциклах, принявших его за скрывающегося от погони, был ими в конце концов задержан и вынужден предъявить свои документы. Со злости он сказал им пару ласковых, за что и оказался в участке. К Лоби прицепилась какая-то молодежь, от которой ему пришлось отбиваться, и он также побывал в участке. А что до Катенуа, то он, споткнувшись, растянулся прямо у ног компании шедших в ночную рабочих парней, которые помогли ему подняться, проводили в еще работающее бистро и угостили стаканчиком. Думаю, вам не составит труда найти в комиссариате составленные протоколы, кроме, конечно, случая с Катенуа, но, обратившись к хозяину кафе…
   Наступило молчание. Оба выжидающе смотрели друг на друга. Гремилли понимал, что потерпел очередное поражение и что мадам Димешо так же ловко, как и остальные, провела его. Ему следовало бы прислушаться к мнению Бесси. Она просто прикинулась дурочкой, а в итоге он сам оказался в дурацком положении…
   Полицейский встал.
   — Хочу сделать вам, мэтр, маленькое признание: по-моему, никому и никогда не удастся найти убийцу мадам Арсизак.
   — Поверьте, мне больно это слышать.
   Лгать с большей наглостью вряд ли кому было под силу.
 
 
   Солнечные лучи переполняли строгий кабинет следователя Бесси, где все выглядело празднично, включая бюст, олицетворяющий Республику. Бесси потеплевшим взором разглядывал стоящего с унылым видом комиссара Гремилли.
   — Вы действительно решили отступиться, мсье комиссар?
   — Да, я отказываюсь от дальнейшего расследования, мсье следователь, и использую этот последний день на составление отчета. Завтра утром я возвращаюсь в Бордо.
   — Ваше решение меня удивляет.
   — Любой бы на моем месте поступил точно так же. Меня направили в Перигё, чтобы я нашел убийцу замечательной женщины, чью смерть оплакивает весь город. Мне удается установить, что этот спустившийся на землю ангел был на самом деле самой настоящей стервой. Рядом с ней муж, с которым она, если сказать мягко, не ладит, и несколько мсье, причем не исключено, что все они были ее любовниками и каждый из них вполне мог испытывать желание разделаться с ней. К тому же любое мое вмешательство рискует вызвать нежелательный скандал, которого все боятся, включая обитателей Дворца правосудия, не правда ли, мсье следователь? Я знал, что мне не будут мешать проводить расследование…
   — Так вы должны еще радоваться!
   — …но я также знал, что никто палец о палец не ударит, чтобы оказать мне содействие в этом нелегком деле.
   — Вы преувеличиваете, мсье комиссар!
   — Вы искренне так считаете, мсье следователь? Все эти мсье принадлежат к мощному политическому клану. Бесчестие одного из них моментально отражается на всех и дает лишний козырь в руки их противников, которые не преминут им пойти в первый же день предвыборной кампании.
   — Даже если вы правы и перспектива действительно столь безрадостна, все равно ничто не мешает нам выполнять свой служебный долг.
   — Конечно, мсье следователь, но вы же сами прекрасно понимаете, что никто не сможет выполнить свой долг в подобных условиях.
   — Почему же?
   — Потому что виновный никогда не будет обнаружен. Доказательств никаких, зато у каждого из подозреваемых есть свое алиби, и его невозможно поставить под сомнение без того, чтобы не бросить тень на честь и достоинство какой-нибудь важной особы города. Муж? Дудки! В момент убийства он как раз вставал из-за стола в пятидесяти восьми километрах отсюда. Доктор? Жертва пыталась связаться с ним по телефону сразу после того, как он от нее ушел. Преподаватель? Аптекарь? Адвокат? Они скакали наперегонки вокруг дома убитой, о чем свидетельствуют протоколы полиции. Все их алиби неопровержимы и настолько перепутаны между собой, что, атаковав одного, обязательно заденешь остальных. Наконец, главное действующее лицо и странная личность одновременно — человек, который, вероятно, и организовал весь этот спектакль, как он организовывал когда-то приключенческие встречи веселой банды, за которой он присматривал в лицее. И вот игра, начатая двадцать пять лет назад, достигла своей кульминационной точки…
   — Мне понятна ваша горечь, но не слишком ли далеко она вас уносит?
   — Они основательно поизмывались надо мной, мсье следователь. Они заставили меня искать там, где им этого хотелось. Даже жена нотариуса, напоминающая жирного и трясущегося от любого шороха кролика, — и та умудрилась меня одурачить.
   — Я вас предупреждал.
   — Она направила меня именно туда, куда ей было приказано меня направить. Сообщая мне об отсутствовавшем Музеролле, она давала возможность своему мужу поведать мне об отсутствии всех остальных и о втором телефонном звонке мадам Арсизак, сняв таким образом с доктора все подозрения. Одна мысль, что нотариус и его жена посмеялись надо мной, приводит меня в бешенство.
   — Однако, мсье комиссар, у вас наверняка есть свое мнение относительно личности убийцы?
   — Разумеется, у меня есть такое мнение, но я считаю совершенно бесполезным высказывать его. Ведь я не могу подкрепить его хоть какими-нибудь доказательствами. Необычность ситуации заключается в том, что случившееся является одновременно и преступлением и игрой. А нас играм не обучали. Сожалею.
   — Итак, вы отказываетесь от дальнейшего расследования. Ваше решение окончательно?
   — Окончательно, мсье следователь. С вашего позволения, я закроюсь в одном из ваших кабинетов и займусь составлением рапорта, оригинал которого я вручу вам. Я выскажусь в пользу версии о грабителе, застигнутом мадам Арсизак врасплох и решившем вернуть украденные деньги, потому что он испугался. Глупость, конечно, несусветная, но другого выхода не вижу, чтобы хоть как-то избежать позора.
   — Сомневаюсь, чтобы общественность Перигё была этим удовлетворена.
   — Ничего не поделаешь, придется ей довольствоваться тем, что есть. К тому же через некоторое время она предпочтет снова благоговейно произносить имя жертвы, а не ломать себе голову над личностью какого-то другого возможного убийцы.
   После того как Гремилли ушел, следователь тут же отправился к председателю суда с намерением поставить его в известность относительно неожиданного заявления комиссара. Выслушав рассказ Бесси, председатель заключил:
   — С точки зрения закона, дружище, нас, возможно, не все должно устраивать в этом деле, однако в глазах горожан такой вывод, несомненно, будет казаться справедливым. Жертва не заслуживает того, чтобы мы ее оплакивали. И все-таки никогда бы не подумал, что мои соотечественники окажутся способными преподнести мне перед пенсией подобный подарок. Я думал, что знал людей как самого себя, но, оказывается, заблуждался на этот счет.
 
 
   Свой последний — светлый и тихий — вечер в Перигё Гремилли решил использовать на очередную прогулку по старому городу. Неспешно шагая, словно турист, по старым кварталам, он вспоминал о тех чувствах, которые охватили его несколько дней назад, когда он впервые оказался в этом уголке. Если бы кто-нибудь тогда сказал ему, что впереди его ждут непреодолимые препятствия, он бы посмотрел на него с улыбкой человека, за плечами которого богатый тридцатилетний опыт. И вот тебе…
   Он ходил долго. На улице Эгийри он прошел около дома преподавателя Лоби, затем по Сажес спустился к жилищу слабовольного Суже и его мстительной супруги. Пройдя по проспекту Домениль и по бульвару Жорж-Соманд, полицейский вышел на улицу л'Абревуар и поприветствовал дверь Агаты Роделль. Через некоторое время, поднявшись по Барбекан и свернув на Плантье, он оказался рядом с домом нотариуса как раз в тот момент, когда тот из него выходил.
   — Добрый вечер, мэтр.
   — Бог мой, это вы, мсье! В такой час! Сыщикам покой неведом?
   — Я на каникулах.
   — Действительно?
   — Свою работу я сделал, дело Арсизак закрыто. Завтра утром я уезжаю, а сейчас вот решил подарить себе последнюю прогулку по старому городу, в который я влюбился.
   — Вы его искренне полюбили, мсье?
   — Думаю, что да.
   — В таком случае вы не должны отказываться от стаканчика, которым я хочу вас угостить. Я угощаю вас не как полицейского, а как ценителя этого прошлого, которое, к сожалению, не вызывает никаких чувств у большинства наших современников.
   В кабинете, смакуя коньяк многолетней выдержки, мэтр Димешо объяснил:
   — Я вот уже лет десять не выхожу, так сказать, за пределы моего старого города. Сегодняшний мир меня не интересует. Он неведом мне, равно как и я ему. Я ничего не требую, и у меня ничего не просят. Но я изо всех сил защищаю старый Перигё и тех, кто его любит. Только и всего. А ваши законы, указы да положения меня не волнуют. Их просто для меня не существует. У меня, к счастью, есть верная мне клиентура, которая избавляет меня от необходимости покидать дом. Я выхожу лишь дважды в день, чтобы пройтись по своим владениям. Мне шестьдесят пять, мсье комиссар. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы иметь возможность позволить себе все то, что вы видите вокруг себя. Я решил вовсю попользоваться этим в течение последних лет, которые мне остались. Вот почему я придумал себе эти границы: бульвары Турни, Монтеня, Фенелона и Жорж-Соманд. И если я выхожу за пределы этого района, то только в исключительных и, к счастью, редких случаях. Я, мсье комиссар, чувствую себя уставшим и ставшим на прикол кораблем.
   — Я завидую вам, мэтр, и не обижаюсь на вас за то, что вы оставили меня в дураках.
   — За ваши слова я ответственности не несу.
   — Сейчас, конечно, поздно и поэтому бессмысленно сожалеть, и все-таки я испытываю это чувство, когда думаю, что, если бы вы в свое время согласились мне помочь, мне удалось бы решить загадку, связанную со смертью мадам Арсизак.
   — И кому бы это было нужно? К тому же я не полицейский. Каждый должен заниматься своим делом.