Эксбрайя Шарль. Лгуньи

 
   Хозяин «Веселого матроса» был славным малым, и только к двум вещам на свете испытывал омерзение: к работе и к полиции. К работе — потому что считал, что она вредна его здоровью, а к полицейским — потому что они уже не раз сажали его в тюрьму. Всю работу он свалил на свою законную супругу Антуанетту, а вот в борьбе с полицией полагался только на самого себя.
   Юбер сидел в винограднике под навесом, куда допускались только ближайшие друзья. Не успел он пропустить стаканчик пастиса, как появилась жена в сопровождении молодого человека, в котором наметанный глаз хозяина «Веселого матроса» сразу признал полицейского.
   — Юбер, господин хочет поговорить с тобой.
   Юбер лениво указал рукой на стул.
   — Садитесь, господин…
   — Инспектор полиции Кастелле.
   — Выпьете стаканчик пастиса?
   — Нет.
   — Как хотите.
   Антуанетта решила вмешаться:
   — Юбер, тебе не кажется…
   — Когда мне понадобится твое мнение, я спрошу тебя! — грубо перебил ее муж. — А пока катись отсюда, и побыстрее!
   Антуанетта ушла, не дожидаясь продолжения, а Юбер добродушно заметил:
   — Дай им волю, так скоро уже не будешь хозяином и в собственном доме. Старые добрые нравы умирают, а жаль! Но оставим это. Что вас привело ко мне?
   — Преступление на перевале Вильфранш.
   — Грязное дельце! А уже узнали, кто это сделал?
   — Да.
   — Да?
   В этом «да» полицейскому послышались нотки беспокойства.
   — Ваши друзья.
   — Э, минутку! Тут что-то не так. Во-первых, какие такие друзья?
   — Парни из банды Консегуда, ваши дружки.
   — Какая банда? Какие дружки?
   — Кабрис, Аскрос, Пелиссан и т.д.
   — Позвольте, господин инспектор, тут вы ошибаетесь.
   — Вы думаете?
   — Или же в «Нис Матен» напечатали враки, или они просто плохо информированы.
   — Почему?
   — Потому что в газетах пишут, что преступление было совершено после обеда.
   — Ну и что?
   — А то, что парни, которых вы назвали, весь день были здесь и уехали только поздно вечером. Стало быть, они не могли этого сделать.
   — Возможно, они отлучались, а вы не заметили… Часа им вполне хватило бы.
   — Нет, я все время был с ними.
   Наступило долгое молчание. Хозяин «Веселого матроса» из-под опущенных ресниц наблюдал за Кастелле, а тот, не глядя на собеседника, тихо произнес как нечто, само собой разумеющееся.
   — Ты лжешь.
   — Я клянусь вам…
   — Ты лжешь, но это не имеет никакого значения. Мы предполагали, что ты будешь лгать, — сказал полицейский, вставая.
   — Уверяю вас, вы ошибаетесь, — запротестовал Юбер.
   — Это ты ошибся, Юбер. Я не знаю, сколько они тебе заплатили или сколько пообещали… Но, сколько бы ты ни запросил с них, ты продешевил. Долгие годы в тюрьме никакими деньгами не возместить.
   — Долгие годы в тюрьме?
   — А ты как думал? Ты что, считаешь, что комиссар Сервион позволит безнаказанно убивать своих друзей? И не исключено, что он сунет в один мешок и тех, кто убил его земляков, и тех, кто помогал им, обеспечивая ложное алиби. Ну что ж, чао! До скорой встречи, Юбер.
   Это была жалкая похоронная процессия, хотя пришли все обитатели «малой Корсики». Глядя на этих древних старцев, люди думали, что умер кто-то из дома престарелых, и недоумевали, почему хоронят сразу троих. Гробы несли корсиканцы, пришедшие проводить в последний путь своих земляков, которым уже никогда не видать родного острова. Базилия оставила детей у приятельницы и шла одна. За Базилией шли Поджио — самые старые, за ними — Прато, Пастореккиа и, наконец, — Мурато, самые молодые. За ними шли Сервион и Кастелле с женами.
   Отпевали покойников в церкви Христа на улице Друат, куда все эти славные люди каждое воскресенье ходили к мессе. Сервион любил этот мрачноватый храм. Будучи глубоко верующим человеком, он частенько приходил сюда подумать, помолиться, попросить у Господа помощи в своей нелегкой работе.
   Старики сбились в кучу, как пугливые козы. Комиссар стоял немного в стороне, искоса поглядывая на своих друзей. Они были обломками иных времен, иной земли. Он любил их. Он не позволит этим подонкам Консегуда обижать их!
   Большая старая лошадь, такая же древняя, как и те, кто шли за ней, медленно двинулась от церкви к площади Сен-Франсуа, затем по бульвару Жана Жореса поднялась к площади Гаррибальди и направилась к Замковому кладбищу, на котором Пьетрапьяна приобрели участок, когда поняли, что уже никогда не смогут вернуться на Корсику.
   Старики выстроились у ворот кладбища рядом с Базилией, как одна семья. Пожимая им руки, Сервион чувствовал, что они избегают смотреть ему в глаза, как будто сторонятся его. Он предложил отвезти их домой, но они отказались, видимо, по распоряжению Базилии, которая после смерти мужа взяла на себя роль главы клана. Комиссар вернулся в кабинет, с горечью думая о поведении своих друзей.
 
   Женщины разогрели остатки обеда, уложили мужей, утомленных долгой ходьбой до Замкового кладбища и обратно. Теперь они могли спокойно заниматься своими делами. Дождавшись ночи, они вышли из своих домов, не забыв хорошенько запереть двери.
   К счастью, все дома стояли рядом. Вскоре старухи собрались у своей подруги, которая просила их ничего не говорить своим мужьям. Базилия приложила палец к губам, призывая к тишине, чтобы не разбудить сироток, спавших в соседней комнате. Она пригласила подруг к столу, на котором стояла керосиновая лампа.
   Антония Мурато пришла последней и стала оправдываться:
   — Я никак не могла уложить Жана-Батиста.
   Когда все уселись, Базилия внимательно посмотрела на подруг. Испещренное морщинами лицо Барберины; все еще гладкое лицо Антонии; лицо Альмы, напоминающее печеное яблочко, на котором блестели маленькие, как черные бусинки, глазки; почти не тронутое возрастом лицо Коломбы, которое сохранило многое от красивой девушки, какой она была когда-то.
   — Вы догадываетесь, почему я вас собрала, — сказала Базилия.
   Женщины глухо и протяжно застонали.
   — …и я не пригласила ваших мужей, потому что это мы все должны решить между собой, а ваши супруги могут испугаться…
   Женщины внимательно слушали, а Барберина даже приставила ладонь к уху, чтобы ничего не пропустить.
   — Но вы не обязаны слушаться меня. Если вы не согласитесь со мной, вы вернетесь домой, и мы к этому разговору больше не будем возвращаться… Вы просто забудете… Я все сделаю сама. На это, конечно, уйдет больше времени, но я все равно добьюсь своего. Я уверена, что милостивый господь не даст мне умереть, пока я не закончу…
   Женщины заговорили все разом. Тогда Базилия сказала:
   — Мы, корсиканцы, не из тех, кто прощает. Око за око! Это долг чести! Неотомщенный покойник еще более мертв… И близкие его не достойны уважения!
   Послышался одобрительный шепот. Детство этих старух было заполнено рассказами о вендетте. Они знали, что за кровь платят кровью, и считали, что иначе и быть не может.
   Базилия стукнула по столу своим сухоньким кулачком.
   — Я надеюсь, что вы мне поможете наказать подонков, которые убили Антуана, Анну и Доминика.
   — Но мы не знаем их, — пробормотала Барберина.
   — Я их знаю!
   — Почему же ты не назвала их полиции?
   — Потому что я сама должна отомстить за своих близких! Я не доверяю полиции! Она слишком мягко наказывает бандитов… а кроме того, есть еще адвокаты, судьи… Нет, мои мертвые не обретут покоя, пока мы сами не убьем тех, кто убил их.
   — А откуда ты знаешь этих бандитов? — спросила Антония.
   — Когда-то Антуан занимался делом какой-то Анаис Кабрис… грязной девки, которая шантажировала приличных господ и вымогала у них деньги, грозя рассказать семье…
   — Боже мой, неужели есть такие женщины? — воскликнула Альма.
   Все любили Альму, но считали ее простушкой, поэтому не обратили внимания на ее слова.
   — Однажды вечером Антуан положил на стол фотографии и сказал: «Смотрите, вот банда, которой я сейчас занимаюсь… банда Гастона Консегуда. Анаис, которую я собираюсь засадить в тюрьму, жена Фреда Кабриса, первого помощника Консегуда». Он показал нам фотографии этого человека и его приятелей. Он назвал их имена… Это они убили Доминика, Антуана и Анну. Я видела их… Фред Кабрис. Эспри Аскрос, Барнабе Пелиссан, Мариус Бандежен и Жозе Бероль.
   — Что мы должны сделать? — спросила Коломба.
   — Помочь мне убить их!
   — Ты с ума сошла, Базилия! — вскрикнула Антония. — Разве ты не видишь, какие мы? Мы уже одной ногой в могиле, голубушка. Эти подонки одним пальцем уложат нас всех.
   — Да, они сильнее нас, а мы будем хитрее. Если вы согласны мне помочь, вам нужно только слушаться меня… Мы их всех достанем, одного за другим.
   — Но мы никогда не видели этих бандитов, — проворчала Барберина.
   — Вы с ними познакомитесь, потому что они скоро начнут здесь ошиваться.
   — Господи Иисусе! — воскликнула Альма.
   — А что им тут делать? — спросила Антония.
   — Я думаю, они в конце концов захотят выяснить, где я была во время убийства. Они начнут расспрашивать соседей. А вы всем, кто будет вас расспрашивать, отвечайте, что ничего не знаете…
   — А почему они будут расспрашивать, где ты была? — спросила наивно Коломба.
   — Когда они узнают, что я была в домике, они будут вынуждены убить меня… а может и детей…
   — Боже, какой ужас! Базилия, не говори так! — воскликнула Коломба.
   — Пойми, они не могут оставить в живых свидетеля преступления! Ведь мне достаточно пойти к комиссару Сервиону, и эти негодяи закончат свою жизнь на каторге.
   — А почему бы тебе не рассказать все комиссару?
   Базилия резко встала и сурово глянула на Коломбу.
   — Где это ты видела, Коломба Пастореккиа, чтобы кто-нибудь из наших поручал полиции мстить за своих близких.
   Коломба опустила голову. Все с осуждением смотрели на нее. За весь вечер она не вымолвила больше ни слова. Даже когда Базилия объясняла ей, что нужно делать, она только кивнула головой.
   Пять старых женщин расстались поздно ночью. Выходя на улицу, они тихонько смеялись и подталкивали друг друга, как школьницы, убежавшие с уроков. Игра, которую предложила Базилия, внесет волнующие переживания в их унылое существование. А то, что они сделают все сами, а мужья ничего не будут знать, давало им возможность взять реванш за вечную супружескую покорность. А то, что в конце последует смерть людей, совершенно не трогало их. Они уже давно жили на грани жизни и смерти, и их не пугала ни жизнь, ни смерть.

2

   Комиссар Сервион ничего не знал о планах, вынашиваемых в «малой Корсике». Он был в ярости от того, что не может арестовать убийц, хотя и знал, кто совершил преступление на перевале Вильфранш. Но Юбер не желал отказываться от своих показаний. Он по-прежнему утверждал, что его друзья никуда не отлучались. Подслушивание телефона Консегуда тоже ничего не дало. Было очевидно, что эта шайка пользовалась другими средствами коммуникации, подозревая, что их могут подслушать. Слежка за Кабрисом и его дружками тоже ни к чему не привела. Тут ведь не кража, когда преступникам нужно побыстрее сбыть награбленное.
   Комиссар не спал всю ночь. Анжелина дважды вставала приготовить ему отвар, но ничего не помогало. Сервиону так и не удалось уснуть.
   — Знаешь, мамуля, мне кажется, что Антуан и Доминик спрашивают меня, чего я жду, почему я до сих пор не схватил убийц? Они, наверное, думают, что я боюсь этих подонков.
   — Не говори глупостей, Оноре! Они знают тебя и верят тебе!
   — Если бы эта упрямая Базилия заговорила!
   — А ты уверен, что она была там?
   — Я говорил с ней!
   — Да, ты прав. Они с Домиником всегда были вместе. Да и Анна никогда не оставила бы детей. Но как же бандиты не заметили их?
   — Они их не искали. Они очень торопились. Три трупа — это и так уже слишком, особенно если среди убитых — полицейский.
   — А как ты думаешь, почему она не хочет довериться тебе?
   Он нервно пожал плечами.
   — Поди догадайся, что она вбила себе в голову! Она всегда была бабой с характером, ею никто не мог командовать, даже муж. Я думаю, она боится.
   — Боится? Это как-то не вяжется с тем, что ты сказал.
   — Анжелина, она не за себя боится, а за детей!
 
   Так прошло две недели. Комиссар так и не нашел способа отомстить за своих друзей. Появились новые дела, которые нужно было расследовать, и комиссар, скрипя зубами, почти прекратил свои поиски. У полицейских всегда много работы, и они не могут позволить себе роскоши заниматься бесплодными поисками.
   Прослушивание телефона Консегуда прекратили, и дело об убийстве на перевале Вильфранш практически закрыли, правда не официально.
   Анжелина часто навещала Базилию, которая с детьми жила теперь на пенсию Антуана, его страховку и свои скромные заработки — некоторые портные в старом городе иногда подбрасывали ей работу. Анжелина восхищалась ее мужеством. Окажись она на месте Базилии, смогла бы она так стойко держаться? Даже ради детей?
   Подобные рассуждения никак не способствовали успокоению Оноре, который не мог смириться с мыслью, что люди, в виновности которых он был уверен, оставались на свободе.
   А Гастон Консегуд понемногу успокаивался, хотя и не чувствовал себя в полной безопасности. Он не был до конца уверен в том, что у Сервиона нет никаких улик против него и его сообщников. Может, он затаился и выжидает только удобного момента? Знает ли Базилия Пьетрапьяна, кто убил ее близких? А если знает, то почему молчит? А если она уже сказала, то почему Сервион бездействует?
   Прошло еще две недели. Решив, что опасность миновала, Консегуд собрал своих людей в задней улице кафе на площади Гаррибальди, где они всегда встречались.
   Когда Гастон пришел, все уже были в сборе и молча пили. Обслуживая их, хозяин входил в потайную дверь. Говорили тихо, боясь, чтоб посетители в зале ничего не услышали. Когда Консегуд вошел, все повернулись к нему, а Кабрис произнес:
   — Здравствуйте, патрон!
   Гастон не ответил. Он переводил взгляд с одного на другого, пытаясь определить, кого из них нужно опасаться, кто из них в случае чего может расколоться и потянуть за собой всех. Толстяк Мариус Бандежен, единственной радостью которого было напиться и нажраться? Он никогда не пьянел. Сколько бы он ни выпил, малая крупица разума, которой наградила его природа, оставалась ясной. Пижон Барнабе Пелиссан, который корчит из себя плейбоя? Каждый месяц он тратит целое состояние на портных и парикмахеров, бегает за каждой юбкой. Считая себя неотразимым, он всегда говорит о женщинах с легким пренебрежением, как и полагается владельцу стада.
   Верзила Жозе Бероль, глуповатый, но по-собачьи преданный? Гастон знал, что даже если все покинут его, Жозе останется с ним, как старый верный пес, не задающий никаких вопросов.
   Эспри Аскрос — самый опасный. Он никогда не теряет самообладания, каждое дело тщательно обдумывает. Он единственный возражал против плана, но из соображений дисциплины подчинился. Жена его, Мирей, тоже очень неглупая бабенка, они вместе составляют слаженную команду.
   Фред? С каждым днем Консегуд все больше жалел, что назначил Кабриса своим заместителем. Смелый, сильный, преданный, Фред обладал одним недостатком: он был глуп. Так же глуп, как и его подруга Анаис, вечно впутывавшаяся в темные делишки, недостойные жены человека, пользующегося доверием Консегуда.
   Странное дело, оказывается, Консегуд больше всего доверяет новичку Полену Кастанье. Его не ввел в заблуждение предлог, который тот выдумал, чтобы не участвовать в авантюре Кабриса на перевале Вильфранш. У парнишки есть нюх и голова на плечах, а таких Консегуд уважает.
   Консегуд тяжело плюхнулся на стул. Вошел хозяин, вынул из шкафа бутылку коньяка, которую держал специально для господина Гастона, поставил ее на стол и исчез так же незаметно, как и появился. Консегуд не спеша наполнил рюмку, понюхал, попробовал, затем выпил залпом.
   Удовлетворенно крякнув, он тихо произнес.
   — Думаю, вы догадываетесь, что я не очень доволен?
   Никто не ответил. Тогда он повернулся к Аскросу.
   — Ты меня удивляешь, Эспри. Ну ладно, Фред не понимает, но ты-то…
   Аскрос пожал плечами.
   — Фред — ваш заместитель, патрон. Мне остается только подчиняться.
   Консегуд кивнул. Эспри прозрачно намекнул, что раз ты связался с дураком, сам теперь и расхлебывай.
   Гастон снова наполнил рюмку, поднял ее и, ни на кого не глядя, заметил:
   — Ни одна должность не дается навечно, особенно, если допускаешь такие ошибки…
   Фред встрепенулся.
   — Но патрон, вы же дали добро!
   — На одно убийство, не на три!
   — Но я не мог оставить двух свидетелей!
   — Значит, нужно было отложить дело. В нашем ремесле бессмысленное убийство — самая страшная ошибка!
   Ты не можешь быть руководителем, Фред!
   — Я пообещал Анаис…
   Консегуд яростно стукнул кулаком по столу.
   — Мне плевать на Анаис, понятно?! И когда она выйдет из кутузки, посоветуй ей не попадаться мне на глаза!
   — Она моя жена, — упрямо проворчал Кабрис.
   — Ну и что? С каких это пор жены диктуют законы? Из-за нее мы вляпались в историю, которая нам всем может очень дорого стоить.
   — Дорого? — выпучив глаза, переспросил Фред.
   — Дурак! Ты что, считаешь, что Сервион оставит нас в покое?
   — Юбер нас не выдаст.
   — Кто знает?
   Все настороженно переглянулись.
   — Вы… вы думаете, что… Юбер может нас заложить?
   — Нет, я думаю, он — настоящий мужчина.
   Все с облегчением вздохнули. Консегуд искоса наблюдал за ними. Когда все успокоились, он заметил:
   — Может, Сервиону и не нужен Юбер, чтобы сцапать тебя, Фред? И тех кретинов, которые тебе помогали?
   — У него нет свидетелей!
   Гастон помолчал, потом с деланной наивностью спросил:
   — Ты, возможно, не знаешь, что у Доминика Пьетрапьяна была жена, у Антуана — мать, а у Анны — свекровь? И что зовут ее Базилия Пьетрапьяна.
   — Знаю, конечно, но, к счастью, ее там не было.
   — Почему ты так в этом уверен?
   — Мы осмотрели весь дом. Ни старухи, ни детей там не было.
   — Дурак!
   — Но, патрон…
   — А тебе не пришло в голову, что пока взрослые играли в карты, дети с бабушкой пошли погулять?
   — Мы их увидели бы.
   — Почему?
   — Потому что… потому что…
   Гастон заметил, что Мариус развязал галстук. Он понял, что толстяк испугался. Эспри так смял в руках сигарету, что она раскрошилась. Барнабе перестал полировать ногти, а Фред затравленно оглядывался, надеясь на поддержку товарищей, но те не смотрели на него. И только Полен был спокоен.
   Консегуд помолчал немного, потом сказал:
   — Я думаю, что Базилия (кстати, некоторым из вас не помешало бы иметь такую жену) видела вас. Она где-то спряталась и не показывалась, потому что с ней были дети…
   — Боже мой! — воскликнул Эспри.
   — Если бы она видела нас, легавые Сервиона уже обложили бы всех, — заикаясь пробормотал Фред.
   — Это еще ничего не значит.
   — Но…
   — Где твои мозги, Фред? В нашем ремесле без них нельзя! С этой минуты твое место займет Эспри.
   — Это несправедливо…
   — Справедливо или несправедливо — решаю я!
   Кабрис умолк. Консегуд повернулся к Аскросу.
   — Ты понял, почему Сервион не спустил на нас свою свору?
   — Он ждет, что мы захотим прикончить старуху.
   — Совершенно верно. И нам нельзя попадаться в эту ловушку.
   — Позвольте, патрон, возможно есть и другое объяснение, — тихо произнес Полен.
   — Я слушаю.
   — Может быть, старухи действительно не было на перевале в тот день?
   — Может быть. Но есть и третий вариант, малыш: она все видела, но молчит, потому что боится за детей.
   — Верно!
   — И вот теперь нам нужно точно узнать, была Базилия на перевале или нет, когда Фреду пришло в голову изобразить из себя гангстера. Для этого вам нужно погулять по старому городу, поболтать с людьми и постараться незаметно все выпытать. А когда мы будем знать правду, мы решим, как нам быть. Кто пойдет первым?
   Никто не проявил энтузиазма. Наконец, Мариус Бандежен решился:
   — Я люблю старый город… Там неплохо кормят… Я даже знаю местечко, где можно найти настоящее «Сен-Жане». Я знаком с хозяином виноградника… как раз у подножия горы Баус.
 
   Базилия в своей квартирке, куда никогда не заглядывало солнце, жила в постоянном напряжении, как наседка, вглядывающаяся в небо, не появится ли коршун. Прислушиваясь к играм детей, она не спускала глаз с улицы. Она ждала. Плакать она будет потом. Думать, как не умереть с голоду с детьми — тоже потом. Когда отомстит. А пока она выжидала. Она была уверена, что убийцы придут, не могут не прийти. Она была не глупее Консегуда и хорошо представляла себе ход мыслей старого бандита. Ему нужно точно знать, может ли Базилия быть свидетелем обвинения. Она рассчитывала на это, чтобы привести свой план в исполнение. И еще она рассчитывала на помощь Святой Девы Марии. Старуха перед битвой накапливала силы.
 
   Мариус вошел в старый город со стороны площади Гаррибальди. Он шел по новой улице, здороваясь с прохожими, раскланиваясь со стариками в полосатых майках, сидевших на порогах кафе. Бандежен вырос в этом квартале и знал почти всех. Многие догадывались, что он пошел по кривой дорожке, но на юге у людей не такие строгие требования, как у северян.
   — Привет, Мариус! Гуляешь?
   — Надо же иногда отдыхать!
   — О, тот день, когда ты устанешь, еще не скоро наступит!
   — Почему ты так говоришь, Анжелен? Ты хочешь моей смерти?
   Похлопыванием по плечу, грубыми шутками, смехом и солеными словечками эти люди выражают свое расположение, говорят, что рады видеть вас, что светит солнце и стоит жить на свете.
   Бандежен пошел по кривой дорожке, потому что оказался неспособным ходить по прямой. Нельзя сказать, что он был злым, но его лень переходила все мыслимые границы. Большую часть своей жизни он проводил в постели или за столом. Из-за его фантастической лени ни одна женщина не решилась связать с ним свою судьбу. Сам же он считал любовь занятием слишком утомительным. По-настоящему счастливым он чувствовал себя только в кровати, за столом хорошего ресторана или на табурете у стойки бара.
   На улице Круа он нырнул в подвальчик к своему дружку Фане, главным достоинством которого было то, что он подавал настоящее «Сен-Жане».
   Им обоим было уже под сорок, а знакомы они были с детства, когда, собрав несколько монет, лакомились у бродячих торговцев горячей пиццой или соккой. Фане превратился в белокожего рыхлого толстяка. Он почти не видел солнца и стал похож на обесцвеченных рыб, обитающих в подземных водоемах.
   — Ты ли это, Мариус? Ты что, упал с кровати? Ведь еще только одиннадцать!
   Бандежен тяжело вздохнул.
   — Жизнь становится совершенно невыносимой. Так недолго и в ящик сыграть. Налей-ка мне стаканчик. Мне нужно подкрепиться.
   — А что ты здесь делаешь? — спросил Фане, наливая вино.
   — Так… слушаю… расспрашиваю…
   — О чем?
   — Об убийстве этих несчастных.
   — С чего это ты вдруг заинтересовался этими корсиканцами?
   Мариус наморщил нос, сощурился и медленно произнес:
   — На твоем месте, Фане, я не задавал бы вопросов… Много будешь знать…
   Тот понял и поспешил заверить:
   — Ты прав… Я ничего не говорил… Еще стаканчик?
   — Давай… Но раз уж ты сам заговорил о корсиканцах, скажи мне, что там случилось. Ты ведь знаешь?
   — Как и все.
   — Мне тут кое-что неясно.
   — Что именно?
   — Почему убийцы оставили в живых старуху и детей? Они ведь могут стать нежелательными свидетелями.
   — Наверное, их там не было.
   — А тебе не странно, что бабушка с детьми осталась в городе?
   — Да от корсиканцев всего можно ждать… Я с ними не вожусь. А этих я знал только в лицо. Мы даже не здоровались.
   — Легавые хотят пришить это дело Фреду.
   — А это точно не он?
   — Можешь мне поверить.
   — Вот гады!
   — Поэтому Фред хочет узнать, была старуха на перевале Вильфранш или нет. Если она была там, она может подтвердить, что Фред к этому делу не имеет никакого отношения. Понял?
   — Может, ты бы поспрашивал друзей Пьетрапьяна? В «малой Корсике», наверное, все знают.
 
   Сестра инспектора Кастелле Арлетт с мужем Пьером держала молочную лавку на улице Россетти в самом центре старого города. Кастелле при каждом удобном случае заглядывал к ним, чтобы повидаться с племянниками — Жаном и Мари-Агнессой по прозванию Блошка. Эти коротенькие визиты всем доставляли удовольствие.
   Так случилось, что в это утро Кастелле, выйдя от зятя, заметил Бандежена. Полицейский встревожился, увидев, что люди Консегуда рыщут в старом городе. Он пошел следом за Мариусом.
   Увидев, что тот направляется в «малую Корсику», он понял, что дело Пьетрапьяна еще рано сдавать в архив, что бы там ни думали в Управлении. Полицейский удовлетворенно хмыкнул. Он опасался, что бандиты после преступления залягут на дно и погибшие останутся неотомщенными.
   Полицейский спрятался в уголке, откуда ему была видна вся «малая Корсика». Он решил не вмешиваться, по крайней мере до тех пор, пока Бандежен не войдет в дом Базилии.
   Мариус, не отличавшийся особой изворотливостью, не знал, с чего начать, чтобы добыть нужные патрону сведения. В конце концов он решил, что лучше всего идти прямо к цели. Он постоял немного, не зная, куда войти — в колбасную лавку или в бакалейную. В конце концов он выбрал бакалейную, вспомнив, что ему нужен кофе. Он толкнул дверь, на которой много лет назад художник красивыми буквами написал «ЖАН-БАТИСТ МУРАТО».
   Сначала Мариус подумал, что в лавке никого нет, потом услышал детский голосок: