Эксбрайя Шарль. Лгуньи

   Когда она постучала в дверь, Барнабе еще валялся в постели, просматривая программу парижских скачек. Он вскочил, схватил пистолет и притаился у двери.
   — Кто там?
   — Это я…
   Тон и голос успокоили его.
   — Кто вы?
   — Я принесла ответ на ваше письмо.
   — А! Минуточку.
   Пелиссан спрятал пистолет в ящик стола, набросил халат и открыл дверь.
   — Ну?
   — Письмо у меня.
   — Давайте его сюда.
   Старуха протянула ему письмо. Барнабе прочитал его с явным удовольствием. Но его обрадовали не нежные строки письма, а то, что он, как всегда, оказался победителем. Эта малышка, такая гордая, тоже не смогла устоять перед обаянием красивого парня. Он решил, что заставит ее дорого заплатить за презрение, которое она выказала ему накануне.
   — Вы вернете мне письмо?
   — Зачем?
   — Я не знаю, но Мишель сказала, что если я не принесу ее письма назад, она даже слушать вас не захочет.
   — Я смотрю, она любит командовать, а?
   — Смотря с кем?
   — Ладно… Вот ее бумажка. Я не стану ничего писать. Я согласен… в шесть часов вечера там, где она назначила.
   — Я ей скажу.
   — Как вам удалось убедить ее?
   — Чего не сделаешь за 500 франков!
   — Ах, да! — расхохотался Барнабе. — Минутку…
   Он порылся в бумажнике, вытащил 500-франковую купюру и протянул ее Коломбе, успокаивая себя тем, что выгодное вложение капитала, и Мишель вернет ему эти деньги сторицей.
 
   Полицейские, которым было поручено наблюдать за «малой Корсикой», не получили никаких указаний относительно ее обитателей. Поэтому они не обратили внимания на двух старух с плетеными корзинами, которые, видимо, шли за покупками. Таким образом они без всяких препятствий пропустили Коломбу и Базилию, не рассмотрев даже их лиц, закутанных в черные платки корсиканских крестьянок.
   В половине шестого подруги стали подниматься на Замковую гору. Было почти шесть, когда они поднялись на вершину, откуда открывался прекрасный вид на город, но старухам было не до красот природы. Коломба уселась на скамейку, а Базилия спряталась в кустах в двух шагах от скамейки.
   И вот они стали ждать, две богини мщения, которым ничто не помешает совершить жуткое возмездие.
   Войдя в Замковый сад, Барнабе Пелиссан, пошлый Дон Жуан воровского дна, не подозревал, что минуты его жизни, которая была длинной цепью мерзостей и преступлений, сочтены. Приближался момент, когда нужно платить по счетам. Но он не подозревал об этом. Победа вскружила ему голову.
   Поднимаясь по склону, он намечал программу действий. Он уже видел, как трепещущая Мишель находится в полной его власти.
   Узнав старуху, сидевшую на скамейке, Барнабе решил, что его разыграли. Подойдя к ней, он грозно спросил:
   — Она что, не придет?
   — Придет, конечно придет! Но ее задержали на работе, и она немного опоздает. Она послала меня предупредить вас.
   — Я подожду минут десять, не больше.
   Коломба улыбнулась.
   — Не думаю, что вам придется долго ждать.
   — Ей же будет лучше!
   Как бы желая оправдать поведение Мишель, старуха пустилась в многословные рассуждения о том, как жила бедная девушка до встречи с Пелиссаном, и бандит, оглушенный потоком красноречия, не расслышал подозрительного шороха за спиной.
   Базилия вышла из своего укрытия и вынула из корзинки какой-то предмет. Чтобы придать себе мужества, она представила себе, как ее муж, сын и невестка погибают под пулями бандитов. Она вспомнила безумный крик Анны, когда раздались первые выстрелы.
   Базилия подошла к скамейке…

4

   Гастон Консегуд лежал в пижаме на террасе под весенним солнышком. Старый бандит хорошо выспался и был доволен. Вечером, ложась в постель, он боялся, что после разговора с Поленом он не сможет уснуть. Но этого не случилось. Да и кто он такой, этот Полен! Тщеславный мальчишка, решивший воспользоваться страхом и убрать всех. Почесывая спину, Консегуд думал о том, что молодые становятся все более зубастыми, и Жозетта может быть права: пора уходить на покой.
   Чудесный запах кофе прервал меланхолические размышления старого бандита. Он вернулся в дом и набросил халат. Резкий телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Кто это так рано? Жозетта подошла к телефону. Он услышал приглушенный разговор, потом щелчок. Вошла жена.
   — Это Фред.
   — Что еще нужно этому болвану?
   — Он спрашивает, читал ли ты газету?
   — Зачем?
   — Он больше ничего не сказал.
   — Снова что-то случилось! С этим кретином всего можно ожидать! Где газета?
   — Пойду посмотрю. Может уже принесли…
   Она направилась к садовой калитке, куда обычно почтальон засовывал «Нис Матен». Она развернула газету и застыла, увидев на первой странице заголовок, набранный крупным шрифтом.
   Жозетта была женщиной сильной, но теперь случилось то, чего никогда не было: она испугалась.
   Гастон вернулся на террасу и уселся в деревянное кресло с красными подушками. Он нетерпеливо постукивал пальцами по подлокотникам. Ему не хотелось, чтобы жена видела, как он взволнован, и старался взять себя в руки.
   — Ну что там? — крикнул он, как только она вошла.
   — Барнабе…
   — Пелиссан? Что он натворил?
   — Он умер.
   — Умер? Барнабе? Но… от чего?
   — Ударом молотка разбит череп.
   — Не может быть!
   — Если хочешь, я прочитаю статью в газете…
   — Да… давай…
   Жозетта села в кресло напротив мужа и стала читать.
 
   Снова сведение счетов?
   Вчера вечером около 8 часов господин Луи Вийар, смотритель Замкового сада, совершал свой обычный обход, разгоняя влюбленных, которым нравится играть в Дафниса и Хлою. Вдруг его внимание привлек мужчина, уснувший на скамейке в странной позе. Господин Вийар подошел к нему поближе и тут же отскочил — так он нам сказал. Голова неизвестного была в крови, мозги вытекали из разбитого черепа. Господин Вийар, сам бывший полицейский, сразу же сообщил в полицию. Убитым оказался некто Барнабе Пелиссан, хорошо известный в криминальной полиции. Он был замешан в целом ряде грязных дел. За что он поплатился? Возможно, следствие установит это.
   Побеседовав с господином Вийаром, мы узнали, что вечером в саду было мало людей. Он видел, как Барнабе беспечно поднимался по склону. И еще он вспомнил двух старых женщин, одетых в черное. И хотя убитый не был что называется примерным гражданином, Фемида требует покарать его убийцу. Естественно мы будем держать в курсе событий наших читателей.
 
   Жозетта медленно отложила газету и посмотрела на мужа. Гастон несколько раз облизал губы.
   — Что ты об этом думаешь? — тихо спросила она.
   — Ничего… — простонал Консегуд. — Сначала Мариус, теперь Барнабе… Кто это? За что? Тут с ума сойти можно!
   — Кто-то убирает наших людей…
   — Но за что?
   — Гастон, ясно только одно: все началось после этой истории на перевале Вильфранш.
   — Ты думаешь, что мстят за Пьетрапьяна?
   — А ты можешь предположить что-то другое?
   — Так значит полиция?
   — Ты с ума сошел!
   — Но больше некому, там одни старики!
   Жозетта подумала немного, потом озабоченно сказала:
   — Я думаю о том, что сказал вчера Кастанье… Мне кажется, он предвидел смерть Пелиссана…
   — И его предсказание, увы, сбылось!
   — Вот только предсказание ли это?
   — Ты думаешь он знал о готовящемся убийстве? Но откуда?
   — А может, ему не нужно было ничего узнавать?
   — Не понимаю…
   — Может Мариуса и Барнабе убил Полен?
   — Ты с ума сошла?!
   — Подумай, Гастон… Ты ведь вчера слышал… Он хотел убрать всех! Он очень умный и хитрый… Он решил воспользоваться этим идиотским убийством, в котором только он из всех не замешан, а теперь хочет избавиться от тех, кто ему мешает… а потом все свалить на таинственного незнакомца… Это неплохо придумано…
   — Ты действительно думаешь, что Полен?
   — Я, конечно, ничего не могу утверждать, но отбрасывать эти подозрения, мне кажется, нельзя.
   Гастон всегда прислушивался к мнению жены.
   — Позвони Фреду, и пусть он быстренько свяжется с Эспри и Жозе.
 
   Оноре Сервион узнал эту новость по радио первым. Он вскрикнул, и Анжелина кинулась их кухни к нему, уронив на пол чашку. Испуганная женщина бросилась в столовую, ожидая увидеть мужа без сознания на полу. Но муж по-прежнему сидел в кресле. Она и рта не успела открыть, как он набросился на нее.
   — Ну, теперь-то ты уже ничего не сможешь сказать в их оправдание!
   — Что случилось?
   — А ты не слышала?
   — Я слышала, что ты кричал. Что с тобой?
   — Убит Барнабе Пелиссан!
   — Ну и что? Это был мерзавец! Туда ему и дорога!
   — Ты соображаешь, что говоришь?
   — Послушай, Оноре, почему смерть этого подонка так волнует тебя?
   — Потому что я абсолютно уверен, что Пелиссана (как и Бандежена) убила Базилия со своими друзьями!
   — У тебя есть доказательства?
   — Почти! Сторож незадолго до убийства видел в саду двух старух, одетых в черное.
   — Ну и что? Я тоже могла пойти туда погулять как раз в то время и никого не убивать при этом!
   — Ты просто защищаешь этих ведьм!
   — А ты злишься из-за того, что не можешь поймать преступников, и обзываешь несчастных, которым сегодня может быть и есть нечего!
   — Это не имеет никакого отношения к делу!
   — Имеет! Когда нужно просто выжить, людям не до мести.
   — А! Вот ты и проговорилась! Ты тоже думаешь, что это месть! Эти обломки средневековья присвоили себе права судей! У кого еще какие-нибудь причины убивать бандитов Консегуда? Только у этих стариков, которые хотят отомстить за своих!
   — Послушай, Оноре! Ты сам только что сказал: они старики. Как могли они напасть на здоровых мужиков, которые одним ударом могли бы справиться со всеми этими стариками?
   — Этого я не знаю! Но я абсолютно уверен, что это они все подстроили!
   — Ну хорошо, допустим. И что дальше?
   — Как что дальше? Я всех их арестую, это мой долг!
   Анжелина насмешливо усмехнулась.
   — Я себе представляю этих старцев в камере предварительного заключения! Да тебя на смех поднимут!
   — Правосудию на страшны насмешки!
   — Ладно. Но мне не хотелось бы оказаться на твоем месте, когда ты посадишь за решетку престарелых земляков.
   Анжелина тяжело вздохнула.
   — Бедная тетя Луиза была права, когда предупреждала, что я не буду счастлива с тобой. На континенте большинство корсиканцев утрачивают лучшие качества нашего народа и вырождаются…
   — Мне наплевать на мнение твоей тетки!
   — Это меня уже не удивляет! Ты оскорбляешь несчастную Луизу потому, что она оказалась права!
   — Значит, она права, да?
   — Ты не только забыл обычаи своей родины, ты еще и преследуешь тех, кто остался верен им!
   — Ты с ума сошла!
   — А даже если старики и убили этих мерзавцев Консегуда? Ну и что? Они подчиняются древнему закону возмездия. Раз полиция не способна покарать убийц невинных, они имеют право сделать это сами! И если бы я могла, я помогла бы им!
   Сервион покачал головой.
   — Анжелина, мне горько осознавать, что после двадцати лет супружеской жизни ты осталась такой же дикаркой, какой была, когда дралась с мальчишками в полях Корта.
   — Да? Так вот, я рада, что осталась дикаркой! Особенно когда вижу, во что тебя превратила твоя «цивилизация»!
   — Брось этот тон, иначе я надаю тебе по щекам!
   — Попробуй только тронь меня, и я тут же уложу чемоданы и перееду в «малую Корсику», к своим!
   — Дура!
   — Палач!
   Взбесившийся Оноре так хлопнул дверью, что красивое блюдо, подарок той самой тети Луизы, висевшее на стене, упало и разбилось. Анжелина увидела в этом знак, поданный ей усопшей тетушкой, призывавшей ее продолжать борьбу за честь родной Корсики. У Анжелины, как у всех корсиканок, было богатое воображение.
 
   Парни Консегуда были возмущены поведением Кастанье, но при этом все испытывали некоторое облегчение. Возмущены, потому что предательство считалось у них самым страшным, непростительным грехом. Но всем стало легче, потому что они предпочитали иметь дело со знакомым противником, чем с неизвестным, невидимым врагом.
   — Естественно, у меня нет никаких доказательств… — продолжал Гастон. — Возможно, я ошибаюсь…
   Жозетта впервые присутствовала на их совещании, и это еще больше подчеркивало серьезность положения. Она внимательно наблюдала за всеми, пытаясь понять, кто из них в состоянии взять на себя роль главаря. Она знала, что муж уже не главарь. Старый бандит все еще цеплялся за власть, но она-то знала, как он боится умереть в тюрьме, особенно сейчас, когда они стали достаточно состоятельными. Но он упрямится и не хочет выпускать из своих рук бразды правления. Она подозревала, что он поступает так из тщеславия, доказывая, что он еще фигура. Ему хотелось казаться значительным в ее глазах. Она с нежностью глянула на мужа.
   Мадам Консегуд уже давно считала Фреда Кабриса опасным дураком. Она не понимала, почему муж связался с ним, да еще назначил своим заместителем. Вся эта каша заварилась из-за Фреда. Из-за него умерли Бандежен и Пелиссан. Из-за него Кастанье стал врагом всей банды. В глазах Жозетты Фред был ничтожеством.
   К Жозе Беролю, простоватому верзиле, она испытывала почти материнскую нежность. Этот высокий, похожий на крестьянина, парень готов был дать себя четвертовать ради патрона. К сожалению, он был глуп. Он никогда не проявлял инициативы и, конечно же, правильно делал.
   Больше всех Жозетта уважала Эспри Аскроса. Ему было лет 40. Он был похож на мелкого лавочника и вел такой же неприметный размеренный образ жизни со своей женой, толстухой Мирей. Мирей целыми днями что-то готовила на кухне, несмотря на внешнюю безобидность, на счету этой пары было столько же преступлений, сколько у всех членов банды вместе взятых. Эспри был хладнокровным, безжалостным убийцей, которого никогда ничего не трогало. А среди скупщиков и укрывателей краденого не было никого, равного Мирей.
   Кабрис как всегда горячо поддержал патрона.
   — Я уверен, что вы не ошиблись, патрон. Ведь Кастанье даже не счел нужным скрыть свои намерения — убрать всех нас, набрать новую банду, а потом самому ее возглавить. Он решил использовать эту историю на перевале… Теперь смерть Мариуса вполне понятна. У него не было причин остерегаться своего товарища. А вы помните, как эта мразь говорила о Бандежене, с какой дрожью в голосе? Дерьмо! Бедняга Барнабе тоже ни о чем не подозревал… Какая дрянь, а! Это омерзительно!
   И Фред, хладнокровно расстрелявший трех человек, мирно игравших в карты, разразился благородным негодованием на то, что один бандит предал другого бандита.
   — Но если Кастанье убил Мариуса, почему он так упорно настаивал, что его смерть — не несчастный случай? — спросил Бероль.
   — Потому что он хотел, чтобы мы поверили, что нас преследует неизвестный враг, — ответил Фред. — Так легче убрать нас всех.
   — В таком случае остается только убрать Полена, — сказал Жозе. — И как можно быстрее.
   — Вы забываете одну вещь, ребята, — вмешался Эспри. — Одну очень неприятную вещь.
   — Какую еще вещь?
   — Письмо, которое попадет в полицию, как только с Поленом что-нибудь случится.
   — Это блеф!
   — А где гарантия, что это блеф?
   — Да, гарантий нет, — нерешительно произнес Фред.
   — Значит нам придется пока оставить Кастанье в покое и быть предельно осторожными.
   — Он убил наших друзей, а мы…
   — Сейчас свою шкуру нужно спасать, Фред, — мрачно произнес Эспри. — Но если ты пойдешь в полицию и заявишь, что это ты укокошил тех троих на перевале, даю тебе слово, я прикончу Полена через час после твоего ареста.
   — Ну ты выдумаешь!
   — А почему бы нам не рискнуть? — буркнул Бероль. — До сих пор мы только и делали, что рисковали.
   — Можно рисковать, когда есть хоть какой-то шанс, — спокойно заметил Эспри. — Но если Кастанье действительно написал письмо, то у нас не будет ни единого шанса, когда полиция нас схватит. Ты слышишь, ни единого! Значит надо сидеть тихо и ждать. Теперь мы предупреждены, и он не застанет нас врасплох.
 
   Не успев остыть после ссоры с Анжелиной, Сервион ворвался в свой кабинет и сразу же вызвал Кастелле.
   — Надеюсь, вы уже в курсе?
   — Вы имеете в виду смерть Пелиссана? Да, патрон.
   — Приведите сюда сторожа. Я хочу, чтобы он рассказал о старухах, которых видел в саду.
   — Вы думаете…
   — Не ваше дело, о чем я думаю! Делайте то, что вам велят!
   Поджидая Кастелле, комиссар перебирал кучу административных бумаг, валявшихся у него на столе. Он начал было читать их, но никак не мог сосредоточиться. Сейчас он был абсолютно убежден в том, что Бандежена и Пелиссана убили обитатели «малой Корсики». Он, правда, не мог себе представить, как им это удалось. Кто-то очень обдуманно и хитро ведет вендетту. Кто же? Кроме этой лгуньи Базилии, которая утверждает, что не знает, кто убил ее родных, больше некому.
   В сердце Сервиона боролись противоречивые чувства. С одной стороны, его возмущало, что кто-то осмелился взять на себя роль правосудия. А с другой стороны, ему было тревожно при мысли, что придется арестовать людей, которых он любит и в глубине души оправдывает.
   Анжелина права. Его поднимут на смех, если он арестует этих дедушек и бабушек. И общественное мнение, судя по всему, будет на стороне мстителей, которым, несмотря на всякие ревматизмы, артриты и немощь, удалось расправиться с бандитами, с которыми полиция ничего не могла поделать.
   Вошел Кастелле, подталкивая перепуганного сторожа. Увидев Луи Вийара, Сервион спросил его без всяких предисловий:
   — Вы заявили, что незадолго перед приходом человека, которого вы нашли мертвым, вы видели двух старых женщин.
   — Да, господин комиссар.
   — Вы могли бы их описать?
   — Ну… это довольно трудно… Я не очень хорошо их рассмотрел…
   — То есть как?
   — У них лица были закутаны платками…
   — А как они выглядели?
   — Ну… как все старухи…
   — Если вы не видели их лиц, откуда вы знаете, что они старухи?
   — Ну… походка… опущенные плечи… Ну, я не знаю.
   — А это не могли быть молодые женщины, переодетые старухами?
   — Может быть, конечно… Хотя не думаю…
   — Скажите, месье Вийар, вас не удивило, что они кутали лица в платки?
   — Нет.
   — Но ведь странно, что женщины так закутаны, а?
   — О, господин комиссар, в некоторых районах это обычай. На Корсике, например.
   Именно этих слов ждал и боялся комиссар.
   — Месье Вийар, вы могли бы подойти сюда к 3 часам?
   — Если начальство разрешит.
   — Это я беру на себя.
   — В таком случае я к вашим услугам, господин комиссар.
   — Благодарю вас. До встречи.
   Как только Кастелле закрыл за посетителем дверь, Оноре спросил:
   — Полагаю, теперь вы уже не сомневаетесь, что это сделали они?
   Он не стал уточнять, на что он намекает.
   — Но…
   — В заключении медэкспертизы говорится, что у Пелиссана череп разбит тяжелым тупым предметом… Так что не обязательно быть очень сильным.
   — И Пелиссан спокойно сидел и ждал, когда его ударят?
   — А кто вам сказал, что он видел убийцу? Возможно, он разговаривал с ее сообщницей, а удар был нанесен сзади…
   — Это только предположения, патрон.
   — А мы постараемся превратить их в доказательства! Кастелле, в 2 часа вы поедете в «малую Корсику» и привезете мне всех: Базилию, Поджио, Пастореккиа, Прато и Мурато. Всех, слышите?
 
   Голова Жозе Бероля была так примитивно устроена, что в ней уменьшались всего несколько принципов, которым он верно следовал, чего бы это ему не стоило. Это был бандит с мышлением крестьянина. Он убивал так же старательно и основательно, как пахал бы землю. И самым главным его принципом была верность. Стукачи были для него отбросами человечества, а предательство — худшим из преступлений. Поэтому он ничего не понял в рассуждениях Эспри, который требовал оставить Кастанье в покое. Кастанье убил друзей, доверявших ему. При мысли об этом красный туман застилал глаза Бероля. Как же можно простить Полена, пусть даже из соображений собственной безопасности.
   Бероль знал, что патрон назначил Эспри своим заместителем, следовательно его нужно слушаться. А Жозе привык подчиняться. Он подчинялся Кабрису, когда тот велел ему ехать на перевал Вильфранш. Он стрелял в женщину и мужчин, игравших в карты, потому что ему так велели. Он не чувствовал гордости за свой поступок, но и угрызений совести тоже не испытывал. А вот предательство Кастанье потрясло его. Он несколько часов просидел дома, размышляя об этом, и решил впервые в жизни ослушаться своего патрона. Жозе решил убить Полена.
 
   Глянув на стариков, выстроившихся перед ним, Сервион с трудом скрыл волнение. Эти испещренные морщинами лица, живые глаза, смотревшие из-под тяжелых век, сгорбленные тела вызывали у комиссара смутную нежность. Он хотел бы обнять их, чтобы они поняли, как он любит их. Он хотел объяснить, что все, что он делает, он делает для них и ради них. Но он нахмурился и строго спросил:
   — Ну что, вы довольны собой?
   Старики держались за руки, как бы поддерживая друг друга. Комиссар почувствовал комок в горле и быстро заморгал, чтобы скрыть набежавшие слезы.
   — Вы, наверное, считаете себя героями, достойными своих предков, да? Садитесь.
   Кастелле принес стулья и усадил стариков полукругом перед столом комиссара. Первыми слева сидели Шарль и Барберина Поджио. Шарль когда-то был мастером на все руки, а Барберина — очень неглупой девушкой, ей даже удалось закончить среднюю школу. Рядом с ними сидели Жан-Батист Мурато, дряхлый и с виду равнодушный ко всему, и его жена Антония. Рядом с Антонией сидела Базилия, без всякого страха смотревшая на комиссара. Чуть в стороне сидели супруги Пастореккиа: Коломба, сохранившая девичью восторженность, и ее муж, смотревший на нее с таким восхищением, как будто она была по-прежнему прелестной девушкой, за которой он ухаживал полвека назад. На правом краю сидел суровый Амедей Прато, уроженец Порто-Веккио, отчаянный спорщик, гордый и вспыльчивый. У него и сейчас случались приступы страшного гнева, и Альма побаивалась его как и 20 лет назад.
   — Выслушайте меня внимательно. Вы совершили серьезное, очень серьезное преступление. И если бы я не был корсиканцем и вы не были бы такими старыми, я бы сейчас же всех вас засадил за решетку.
   Первым отреагировал Амедей Прато. Он, как обычно, вспылил.
   — А по какому, собственно, праву вы притащили нас всех сюда, господин комиссар? И что это вы тут выдумываете?
   — У вас ужасный характер, Прато.
   — Возможно, но это не ваше дело!
   — Вы что, забыли убийство Мариуса Бандежена и Барнабе Пелиссана?
   — Во-первых, я не знаю этих людей, а во-вторых, почему меня должна интересовать их смерть?
   — Потому что это вы их убили, несчастные!
   Амедей был так поражен, что Сервион засомневался: а вдруг он ошибся?
   — Ну и дела! — воскликнул Амедей и повернулся к Паскалю. — Ты знаешь этих типов?
   — Нет.
   — А ты, Жан-Батист? — спросил он у Мурато.
   — Первый раз про них слышу, Амедей.
   Шарль Поджио не стал ждать, когда его спросят, и сказал:
   — Я тоже ничего не знаю.
   Комиссар в бешенстве стукнул кулаком по столу и крикнул:
   — Прекратите эту комедию! Это недостойно корсиканцев!
   — Ты начинаешь действовать мне на нервы, малыш, — проворчал Амедей.
   — Что?!
   — Ты начинаешь действовать мне на нервы, понятно? Я не в том возрасте, чтобы позволять всяким желторотым мальчишкам разговаривать со мной таким тоном!
   — А если я посажу вас, чтобы вы научились уважать полицейских, находящихся при исполнении служебных обязанностей?
   Альма застонала, чем вызвала новый взрыв гнева своего супруга.
   — Не смей хныкать!
   — А кто тебе будет давать капли от печени, если тебя посадят в тюрьму?
   — Моя печень не интересует полицию! А ты совсем потеряла стыд, если выставляешь перед всем миром нашу личную жизнь! Ты — точная копия своей бабушки-потаскушки! Впрочем, в Корси все такие! Я должен был знать это и не жениться на девушке из Бонифаччо!
   Последнего замечания Мурато стерпеть не мог, так как оно задевало его честь.
   — А что плохого сделали тебе жители Бонифаччо, Амедей?
   — Они мне дали Альму!
   — Ты старый врун, Амедей! — вмешалась Антония. — Ты сам за ней бегал!
   — Ложь! Кто тебе это сказал?
   — Альма сказала!
   Паскаль Пастореккиа попытался навести порядок.
   — Нельзя ссориться при посторонних! Как вам не стыдно?
   Амедей не принял разумного совета.
   — А ты чего вмешиваешься, Паскаль? Тут никто не спрашивает твоего мнения.
   — В Аяччо все — гордецы, — ядовито заметила Антония. — Вечно им нужно поучать кого-то.
   — Они все считают себя Наполеонами, — презрительно добавил Амедей.
   Это неожиданное единодушие недавних противников возмутило Паскаля.
   — Вам не стыдно, дикари вы этакие! За что вы оскорбляете жителей Аяччо? Как только речь заходит о нас, вы становитесь такими же злопыхателями, как и бастийцы!
   Дремавший Шарль Поджио даже подскочил.
   — Послушай, Паскаль, что тебе сделали бастийцы? Они на тебя на…