Страница:
Супруга Паскаля Пастореккиа умом не блистала, она не поняла ничего из этого письма, но она так привыкла во всем слушаться Базилию, что решила сделать все, о чем та ее просит.
Презрительное безразличие Мишель уже начало задевать Пелиссана. Он уже думал о том часе, когда эта недотрога «будет есть из его рук» и закатывать глаза от наслаждения.
— Вы свободны вечером?
— Зачем вам?
— Чтобы пойти со мной куда-нибудь.
— Я никуда не хожу с незнакомыми мужчинами.
— А я как раз и хочу познакомиться.
— А я — нет.
— Я вам не нравлюсь?
— Не очень, честно говоря.
— Почему?
— Вы слишком самоуверенны.
— У меня есть для этого все основания, — ухмыльнулся он.
— Может быть.
— Вы живете с родителями?
— Я считаю, что мой образ жизни вас совершенно не касается.
— С тех пор, как вы вошли, я думаю только о вас.
— Подождите, я сейчас выйду.
Барнабе начал нервничать. Ведь ему всегда было достаточно только появиться, чтобы одержать победу, а тут такая осечка!
— Мне не очень нравится ваш тон, милочка.
— Во-первых, я вам не милочка, а во-вторых, если вам не нравится мой тон, вам достаточно замолчать, и я тоже не скажу ни слова.
Когда Мишель станет его любовницей, она дорого заплатит за это оскорбление, — решил Пелиссан.
Коломба писала ответ.
"Дорогая Базилия, можешь рассчитывать на меня. Я слышу, как этот человек разговаривает с Мишель. Судя по всему, она ему понравилась. Я не знаю, что ты там придумала, но уверена, что все будет хорошо.
Твоя Коломба."
— Я вижу, — сказал Барнабе, — что вы еще не встретили своего хозяина. Я имею в виду человека, которому вы с радостью будете во всем подчиняться.
— Нет, не встретила. И, скажу вам по секрету, вряд ли встречу такого.
— Как знать, милочка, как знать! Может, все-таки скажете, где вы живете?
— Нет.
— Я все равно узнаю!
— Ну и что?
— Что? Это сюрприз!
— Для кого?
В этот момент вошла Коломба, которая уже несколько минут подслушивала их за дверью.
— Извините меня, месье, за то, что заставила вас ждать. Но мне нужно было ответить на записку, а я не очень-то сильна в письме… Вот ответ, голубушка. Передай мадам Пьетрапьяна, что я скоро зайду к ней.
— Хорошо, передам.
Мишель ушла, даже не взглянув на уязвленного Пелиссана. Что она о себе воображает, эта фифа?!
— Итак, месье, чем могу быть вам полезна?
— Видите ли, я хотел кое-что узнать о женщине, имя которой вы только что назвали.
— Базилия Пьетрапьяна?
— Да.
Коломба с восхищением подумала о предусмотрительности своей старой подруги и лицемерно вздохнула.
— Это самая несчастная женщина на свете!
— Почему?
— У нее в один день убили мужа, сына и невестку.
— Какой ужас!
— Эти бандиты были злы на ее сына…
— И эта кровавая бойня произошла на глазах несчастной женщины?
Коломба едва сдержала улыбку. Этот мерзавец считает ее, видимо, совсем дурой!
— К счастью, нет, — невинным голосом произнесла она. — Бедняжку тоже убили бы. Но господь милосердный не допустил этого… Внуки заболели… краснухой, по-моему… И она осталась с детьми дома. Только поэтому она осталась жива…
— А… она не знает, кто это сделал?
— Да как теперь узнаешь? Ведь она не была в курсе дел своего сына.
Барнабе с трудом удалось скрыть радость. Сегодня вечером он успокоит всю компанию. Старуха Пьетрапьяна ничего не знает об убийцах. И теперь, когда все так хорошо закончилось, можно и поразвлечься.
— Кстати, кто эта девушка, что заходила к вам?
— Мишель?
— Да, Мишель. Вы ее хорошо знаете?
— Она выросла на моих глазах.
— Очень серьезная девушка.
— О, да!
— Скажу вам откровенно, она мне очень понравилась.
— Я вас понимаю.
— Я хотел бы встретиться с ней.
— А вы с ней говорили об этом?
— Да, но она ко мне относится с недоверием.
— Ну, еще бы! Поставьте себя на ее место: сирота, защиты ждать не от кого…
— Боюсь, у нее сложилось неверное мнение обо мне…
— То, что она остерегается вас — это совершенно нормально… Мишель не станет встречаться с парнем, если у него нет серьезных намерений…
— И она права! Послушайте, вы не могли бы оказать мне услугу?
— Смотря какую?
— Я хочу написать записку Мишель и объяснить ей, что она неправильно поняла меня. Если бы вы помогли мне… У меня тут 100 франков…
— Вы хотите получить ответ?
— Конечно. И если вы принесете ответ мне домой, то получите еще 500 франков.
— А куда принести ответ?
— Ко мне… улица Ласкари, 227, четвертый этаж.
Коломба на минутку задумалась.
— Это можно. Но вы должны поклясться, что у вас благородные намерения.
— Клянусь вам!
Пелиссан принялся писать в надежде соблазнить свою очередную жертву. Мадам Пастореккиа вздохнула и сказала:
— Я вам верю. Вы мне кажетесь порядочным человеком.
Пелиссан, очень довольный собой, направился из старого города на Американскую набережную. Он за несколько минут решил проблему, которая не давала покоя патрону и всей банде. Теперь Консегуд наконец поймет, как он был не прав, назначив вместо Фреда Эспри, а не его, Барнабе…
При этой мысли сердце Пелиссана таяло, он чувствовал, что рожден для великих дел и ни в чем не уступает патрону… Глянув на проходившую девушку, Пелиссан вспомнил о Мишель. Он почувствовал даже некоторую жалость к ней. Ну как она может устоять перед ним, бедняжка! Она совершенно не знает Пелиссана: но она скоро узнает! И когда он скрутит ее так, что она будет повиноваться ему душой и телом, он поставит ее на работу. Эта Мишель должна принести ему неплохой доход.
Пока Барнабе размышлял о судьбе Мишель, пять старух решали его собственную судьбу.
Прочитав письмо Пелиссана к Мишель, Базилия довольно потерла руки.
— Коломба, он попался! А малышка послужит приманкой!
Вечно восторженная мадам Пастореккиа запротестовала:
— А вдруг он по-настоящему любит Мишель?
Базилия сокрушенно пожала плечами.
— Коломба, ты знаешь, чем занимается этот подонок?
— Нет.
— Он альфонс.
— А что это такое?
— Сутенер. Он соблазняет девушек, а потом заставляет их идти на панель и забирает у них все деньги.
— Какой подлец!
— Теперь ты понимаешь, что ожидало бы Мишель с этим типом?
— Замолчи, Базилия! Мне даже думать об этом стыдно!
— Ничего, мы с тобой очистим землю от этой мрази!
Барнабе был очень доволен собой и решил устроить себе маленький праздник. Ему хотелось поскорее добраться до кафе на площади Гаррибальди и насладиться победой. Но он решил отложить это.
День был солнечный, и он отправился к Юберу.
Увидев Пелиссана, Юбер не выказал особой радости.
— Какого черта ты приперся сюда?
— Юбер, ты как-то странно встречаешь своих друзей!
— Я не называю друзьями тех, кто подставляет мне такие пакости. Вы ведь не предупреждали меня, что собираетесь устроить такую бойню. Если бы я знал, я не стал бы связываться с вами!
— Ну, что поделаешь? Фред всегда забывает о деталях.
— Так это правда?
— Что?
— Что теперь вместо Фреда Эспри?
— Да, пока.
— Но тебе не следовало приходить сюда в любом случае. Шпики следят за мной…
— Ну и пусть развлекаются. Они никогда не смогут ничего доказать. У них нет свидетелей.
— Говорят, что старуха…
— Выдумки! У меня сведения из первых рук. Старуха в тот день осталась в городе с больными детьми. У них была то ли краснуха, то ли желтуха…
— Ты это точно знаешь?
— Абсолютно точно.
Юбер немного успокоился.
— Уф! Такой груз с плеч! Пошли выпьем по стаканчику.
— Долго же ты собирался!
Если бы речь шла не об убийстве, то картина могла бы показаться трогательной: седые головы Базилии и Коломбы, склонившиеся над листом бумаги. Пытаясь оживить воспоминания далекой юности, они сочиняли любовное письмо, ловушку, в которую должен был попасться Пелиссан. Но рациональная Базилия и романтичная Коломба никак не могли найти слова, которые устраивали бы обеих. Базилия предлагала написать почти деловое письмо, а Коломба хотела написать в стиле любовных романов, бывших в моде до первой мировой войны.
Базилия начала нервничать.
— Ты с ума сошла, Коломба! Где ты видела, чтобы девушка называла парня «Мой горный орел»?
— Я так называла Паскаля, когда он был моим женихом!
— Не может быть! А он?
— А он называл меня дикой голубкой.
— Замолчи и не смеши меня! Видит бог, мне совсем не до смеха! Я напишу просто «Месье».
— Тебе не кажется, что это несколько официально?
— Ну тогда «Месье Барнабе», раз уж он назвал свое имя.
— Ну ладно.
Целых два часа старухи спорили, пытаясь оживить в своей ослабевшей памяти слова, звучавшие полвека назад, ведь они когда-то тоже были любимыми. А кроме того, нельзя было писать слов, которые давно уже всеми забыты, и которые никак не могла бы написать Мишель.
"Месье Барнабе!
Вы будете удивлены, получив это письмо, помня, как я вела себя утром. Но у меня никого нет, и я должна остерегаться всех, а особенно мужчин. Но, спокойно все обдумав, я решила, что вы были искренни, а я вела себя очень глупо. Вы мне сразу понравились, и я считаю, что нам нужно поближе познакомиться. Если вы хотите встретиться со мной, я буду сегодня в шесть часов вечера в Замковом саду. Передайте ответ с дамой, которая принесет вам письмо. Письмо, пожалуйста, верните.
Мишель."
— Не забудь забрать у него письмо, Коломба. Нельзя оставлять никаких следов, иначе этот молодой Сервион сцапает нас.
— Да, он очень умен.
— Он из Корта! — сказала Базилия, гордо вскинув голову.
Старое соперничество между городами все еще горело в дряхлых телах. Коломба вспыхнула.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что в Аяччо все дураки?
— Нет, конечно, но разве можно сравнивать?
— Конечно нет! Мы — горожане, а вы — деревенщина!
— А маки? Где маки?
— А император? Где родился император? Разве не у нас?
— Случайность!
— А в Корте даже случайно не рождаются императоры!
— Просто в этом нет необходимости!
Эти перебранки были их любимым развлечением.
По одному виду Пелиссана Консегуд и все остальные сразу поняли, что он успешно справился с заданием. А он, чувствуя напряженное внимание всей компании, не спеша уселся, выпил, закурил сигарету и внимательно оглядел всех собравшихся. Он чувствовал, что они с нетерпением ждут, а он является хозяином положения. Наконец патрон не выдержал.
— Барнабе, ты скажешь что-нибудь?
— Что?
— Ты узнал что-нибудь в старом городе?
— Да.
— Ну?
— Ну… — он окинул всех снисходительным взглядом и, наконец, сказал: — Можете спать спокойно. Старухи не было на перевале Вильфранш.
Атмосфера моментально разрядилась. Все начали наперебой кричать, смеяться. Затем Консегуд потребовал тишины и спросил:
— Ты это точно знаешь?
Пелиссан самодовольно ухмыльнулся и рассказал о своем разговоре с Коломбой Пастореккиа. Вся компания весело хохотала, слушая, как он соблазнял старушку.
— Бедная бабулька почти влюбилась в меня! Ей даже в голову не пришло подумать, почему я ее расспрашиваю. В тот день старуха Пьетрапьяна осталась в городе с больными детьми. Так что на этот счет мы можем быть совершенно спокойны. Свидетелей нашего подвига нет!
Все окружили Барнабе, дружески хлопали его по плечу, поздравляли, благодарили. Патрон сказал:
— Чистая работа, Пелиссан… Ты нас здорово выручил, и мы этого не забудем.
В этот момент Барнабе чувствовал себя на вершине счастья. Желая продлить свой триумф, он добавил:
— Есть еще один человек, которому эта новость пришлась по душе.
— Кто это?
— Юбер… Я зашел к нему на минутку. Парень сильно нервничал. Видно, сыщики не дают ему покоя…
— Думаешь, он расколется? — спросил Фред.
— Честно говоря, не знаю. Но, думаю, в следующий раз доверять ему не стоит…
Консегуд прервал его:
— Следующего раза не будет! Хватит разыгрывать из себя американских гангстеров! Ницца — это вам не Чикаго. Скажите спасибо, что из этой истории выпутались. После того, что сказал Барнабе, Сервион и вся его свора могут нам только соли на хвост насыпать.
И тут Полен Кастанье нарушил всеобщее веселье.
— А Мариус Бандежен?
Все как будто застыли.
— Что Бандежен? — спросил Консегуд.
— То, что рассказал Пелиссан, не объясняет смерти Мариуса.
Он снова растревожил их, и они разозлились на него.
— Какие могут быть объяснения? Несчастный случай, вот и все!
— Патрон, вы верите, что это был несчастный случай?
— Господи! Я ничего не знаю! Не знаю!
Барнабе накинулся на Кастанье, злясь на него за то, что он испортил его триумф.
— Что ты там выдумываешь?
— Я хочу понять.
— Тут нечего понимать. Я все выяснил.
— Все, кроме смерти Мариуса.
— Знаешь, что я тебе скажу, Полен? Ты мне осточертел! Мариус умер потому, что жрал и пил, что попало! Он был пьян и, наверное, перепутал бутылки!
— Ты думаешь, что он держал у себя цианистый калий?
— А почему бы нет?
— Видишь ли, Пелиссан, дело в том, что цианистый калий действует мгновенно, а Мариус умер далеко от своего дома.
— Ну и что?
— Можно, правда, допустить, что он носил этот яд при себе…
— Черт побери!
— Если тебя это успокоит…
Консегуд решил вмешаться, чтобы не дошло до драки. А кроме того, в словах Кастанье был какой-то смысл.
— Ну-ка выкладывай все, что знаешь!
— Зачем, патрон? Это никому не понравится.
— Раньше надо было молчать, а теперь уже поздно. Говори.
— Как хотите… Я очень любил Мариуса… Я знаю, он был пьяницей, но он был славным парнем… Он не раз помогал мне в трудную минуту… И он был не дурак… совсем не дурак! О чем он мечтал? Накопить деньжат и купить себе домик и виноградник где-нибудь в Гатьер или в Сен-Жане. Он любил жизнь и не собирался умирать…
— Допустим, Мариус был таким, как ты говоришь. И что из этого следует? — проворчал Фред.
— Из этого следует очень простой вывод — Мариус был убит!
— Причина? — спросил Эспри.
Полен пожал плечами.
— У Мариуса не было врагов.
— Видимо, все-таки, были, — буркнул Пелиссан.
— Я имею в виду личных врагов. Я думаю, что его смерть связана с делом на перевале Вильфранш. Другого объяснения нет.
Фред, которого задевало каждое упоминание об этом случае, закричал:
— Какого черта? Ведь Барнабе вам сказал, что свидетелей нет!
— А почему вы решили, что ему сказали правду?
Барнабе рассмеялся.
— Я не очень хорошо понимаю, что ты хочешь сказать, малыш. Ты можешь выдумывать все, что угодно, но запомни: не родилась еще та бабулька, которой удастся надуть меня!
— Возможно. Но на твоем месте я был бы поосторожнее.
— А кого мне бояться?
— Тех, кто убил Мариуса. Потому, что его убили сразу же после того, как он сунулся в «малую Корсику».
— Ты мне надоел, малыш! И если ты надеялся запугать меня, ты сильно просчитался! Чао!
Все вышли, и никто не подал руки Кастанье. Патрон увел его с собой.
— Я очень уважаю тебя, Полен. Ты из всех самый умный. Мне понравилось то, что ты говорил о Мариусе… Но только… не следовало им говорить этого. Они слишком… примитивны. Они только и умеют, что убивать… или умирать. Боюсь, они не простят тебе того, что ты разрушил их уверенность в полной своей безопасности. Это убийство на перевале Вильфранш… это такая глупость! Они и сами понимают это и стараются забыть. И если их оставить в покое, они действительно скоро все забудут. Так что ты не трогай их.
Комиссар Сервион был в такой ярости, что к нему страшно было подойти. Подчиненные говорили, что у него бульдожье настроение и проходили мимо его двери на цыпочках. Даже Кастелле, самый близкий ему человек, подумывал не попросить ли о переводе. Комиссар бесился из-за того, что не может найти никакой зацепки в деле об убийстве Пьетрапьяна. Он, конечно, знал, что убийц следует искать в банде Консегуда, но не мог найти, за что ухватиться.
Каждое утро, приходя в кабинет, он искал, не случилось ли чего, что имело бы отношение к делу Пьетрапьяна. И каждое утро его ждало разочарование. Тогда он вызывал Кастелле и задавал ему уже ставший традиционным вопрос:
— По-прежнему ничего?
Кастелле смущенно кивал. Он чувствовал себя униженным. А комиссар желчно продолжал:
— И вы полагаете, что мне этого достаточно?
— Патрон, вы прекрасно знаете, что я делаю все, что в моих силах.
— Видимо, этого мало!
— Почему бы вам в таком случае не поручить расследование кому-нибудь другому?
— Я не прошу у вас советов! Я сам знаю, что мне делать! Продолжайте искать! Кто-нибудь из банды обязательно проговорится, и тогда мы займемся ими всерьез.
— Они боятся, патрон. Они догадываются, что мы захотим отомстить за своего товарища, но не знают, как далеко мы можем зайти ради этого. Пока они не будут совершенно уверены в том, что свидетелей нет, они будут очень осторожны. Единственный, кто может расколоться, это по-моему Юбер… Но его нужно сильно напугать…
— Если бы Базилия призналась… К сожалению, эти упрямцы из Корта уж ежели вобьют себе что-нибудь в голову…
Дома настроение комиссара тоже не улучшалось. Анжелина не решалась расспрашивать его ни о чем. Напрасно она готовила его любимые блюда — он к ним не прикасался. Оттолкнув тарелку, он продолжал вслух свой внутренний монолог. На первый взгляд казалось, что он советуется с женой, хотя на самом деле он даже не замечал ее.
— И ведь Базилия не дура! Как она не понимает, что для бандитов количество жертв не имеет никакого значения! Убьют они 3 или 4 Пьетрапьяна, суд все равно приговорит их к высшей мере. Только ее молчание спасает их, а она этого понять не хочет! И они любыми средствами заставят ее молчать! Старуха, видите ли, не доверяет полиции! Мадам Пьетрапьяна полагает, что у нас еще средневековье. Она сама хочет отомстить за своих. По какому праву она ставит себя выше закона? Я клянусь тебе, если она нарушит закон, я посажу ее за решетку!
— А дети?
Анжелина понимала, что ей лучше бы помолчать, но это было выше ее сил. Сервион вскипал еще сильнее.
— И ты тоже?! Дети? Дети пойдут в приют!
— И тебе не будет стыдно?
— Ну, конечно! Базилию ты оправдываешь, а меня осуждаешь! Тебе наплевать на закон, на право! Впрочем, что тут удивляться? В твоей семье столько людей ушло в маки, что ты конечно же на их стороне!
Анжелина вспыхнула.
— И ты еще смеешь говорить о моей семье?! А ты забыл отца своего дяди Леонардо? На его совести два жандарма…
— Я запрещаю тебе говорить о моей семье!
— Но ты же говоришь о моей!
— Это разные вещи!
— Это почему же?
— Не твое дело!
Продемонстрировав таким образом пример убедительной логики, комиссар выскочил, хлопнул дверью и закрылся в своем кабинете, а жена осталась, роняя слезы в тарелку.
Консегуд с женой пили кофе на террасе виллы, согретой весенним солнцем. Позвонили в садовую калитку, и Жозетта пошла встречать незванного гостя. Когда она вернулась с Поленом Кастанье, Консегуд проворчал:
— Ты? Ты что, не знаешь, что я не люблю, когда приходят без приглашения?
— Знаю, патрон. Но я решил поделиться с вами некоторыми соображениями, причем как можно скорее.
— Что-то важное?
— Думаю, да.
— Ладно. Я слушаю тебя.
Привыкнув не вмешиваться в дела мужа, пока он сам не попросит, Жозетта вышла.
— Патрон, я уверен, что рано или поздно нас всех накроют.
— Да?
— Послушайте, патрон… Фред и его приятели…
— А тебе они разве не приятели?
— Нет. Они слишком глупы… Работать самостоятельно — пожалуйста, а с ними — никогда! Работать с ними — это значит в очень скором времени попасть на пожизненную каторгу.
— К чему ты клонишь?
— От них нужно избавиться. Они совершили немыслимую глупость. Люди, у которых есть хоть капля мозгов, не станут убивать полицейского и его семью. Сервион не оставит нас в покое, и вы это знаете.
— Он ничего не может сделать, потому что у него нет свидетелей.
— Неужели вы поверили тому, что рассказал этот кретин Пелиссан? А даже если свидетелей нет? Мариуса все равно прикончили из-за Пьетрапьяна!
— Ну, не говори глупостей.
— Я уверен, патрон, что в глубине души вы со мной согласны. И вы увидите, скоро убьют еще кого-нибудь из наших…
— Кто убьет?
— Если бы я знал! Патрон, избавьтесь от них. Пусть они пропадают за свою глупость. Мы наберем новую банду, только теперь будем выбирать с умом. А меня вы назначите своим помощником…
— Нет. Ты слишком зазнался для своих лет, Полен. Наши парни может и не блещут умом, но они уже доказали, на что годятся. А думать… думать за них буду я. Что же касается перевала Вильфранш… тут я с тобой согласен. Это была ошибка. Но мы выкрутимся.
— И я должен вернуться на свое место?
— И ты должен вернуться на свое место.
Они посмотрели друг другу в глаза.
— Нет, месье Консегуд.
Гастон отметил про себя, что он уже не называет его патроном.
— Ты умный парень, Кастанье. Надеюсь, ты понимаешь, что случается с теми, кто покидает нас?
Полен медленно поднялся.
— У меня, видимо, что-то с памятью.
— В таком случае мне жаль тебя, Полен.
— Не стоит меня жалеть, месье Консегуд, потому что сегодня утром я записал все, что мне известно об убийстве на перевале Вильфранш. Если вдруг со мной что-нибудь случится, комиссар Сервион в тот же день получит это письмо.
— Дерьмо!
— Ладно, ладно… К чему эти грубости, месье Консегуд? Нас больше ничего не связывает. Вы не знаете меня, а я не знаю вас. Согласны?
— Ты что, считаешь, что так легко отделаешься от меня?
— Я уже отделался, месье Консегуд.
Полен ушел, не прощаясь. Когда Жозетта вернулась на террасу, Гастон спросил:
— Ты слышала?
— Да.
— Ну и что теперь делать?
— Ничего. Послушайся его совета и не думай больше о нем.
— Подчиниться этому ничтожеству?!
— Полен не ничтожество. Он опасный парень. А кроме того, он молод, а ты стареешь, мой толстячок. Для каждого дела есть свой возраст. Я думаю, тебе стоило бы прислушаться к нему и вообще выйти из игры.
— Никогда!
Полен Кастанье был хитрой бестией. Он ушел из банды не потому, что стал вдруг порядочным человеком. Он был подонком, подонком и остался. Он просто хотел расчистить себе путь наверх и надеялся на помощь патрона. Отказ Консегуда вынудил его действовать в одиночку, причем очень быстро. Он понимал, что если Гастон расскажет всем об их разговоре, ему грозят крупные неприятности. Следовательно, нужно как можно скорее избавиться от тех, кто может угрожать ему.
Покинув виллу Консегуда, он сел на вокзале в поезд и отправился в Монте-Карло. Из первого же кафе он позвонил комиссару Сервиону. Когда тот взял трубку, он сказал:
— Господин комиссар… до недавнего времени я входил в команду Гастона Консегуда, но я не участвовал в убийстве на перевале Вильфранш.
— А где доказательства?
— Когда придет время, вы устроите мне очную ставку с Базилией Пьетрапьяна, и она подтвердит.
Комиссар выругался про себя. Значит, они все-таки знают, что старуха была на месте преступления. Полен успокоил его.
— Не бойтесь, комиссар. Кроме меня, никто не догадывается, что старуха все видела, и что это она убила Мариуса Бандежена. Я думаю, что она убьет и всех остальных, если сможет.
— Каких остальных?
— Кабриса, Аскроса, Пелиссана, Бероля, а возможно, и Консегуда.
— У вас есть доказательства?
— У меня — нет. Я думаю, что доказательства есть только у мадам Пьетрапьяна. Она пока вне опасности, потому что некая Коломба Пастореккиа надула Пелиссана и сказала ему, что в день убийства старуха оставалась в Ницце.
— А где доказательство того, что она солгала?
— Смерть Мариуса Бандежена.
— Этого не достаточно.
— Согласен. Но если теперь кокнут и Пелиссана, то у вас, комиссар, тоже, возможно, создастся впечатление, что те, кто суют нос в «малую Корсику», сами подписывают свой смертный приговор.
— Кто вы?
Зачем эти формальности, комиссар? Если мне понадобится ваша помощь, я позову вас от имени человека, говорившего с вами из бара «Голубое солнце» в Монте-Карло.
Не дожидаясь ответа, Полен повесил трубку.
Комиссар тоже положил трубку и рассказал Кастелле о разговоре.
— Наконец-то дело сдвинулось с места! — вздохнул Кастелле.
— Он не сказал ничего такого, чего мы раньше не знали… и у нас по-прежнему никаких доказательств.
— Если бы заставить Юбера сознаться, что алиби бандитов — ложное…
— Он на это не пойдет… Он больше боится их, чем нас. Кастелле, нам нужно помнить, что Пелиссан был в «малой Корсике», и что Базилию подозревают в убийстве Бандежена. Этот парень совсем не дурак!
— Но этого не может быть!
— Вы уверены?
Кастелле подумал, потом сказал:
— Нет, не уверен.
— С завтрашнего дня двое полицейских должны круглосуточно дежурить в «малой Корсике».
На следующее утро, когда полицейские еще не заступили на дежурство в старом городе, Коломба, зябко кутаясь в большую черную шаль (она всегда была мерзлякой), быстрым шагом направилась на улицу Ласкари. Остановившись перед домом 227, она подняла голову к 4 этажу, стараясь угадать, за каким из окон скрывается убийца семьи Пьетрапьяна. Каждый раз, вспоминая своих подло убитых друзей, Коломба ощущала в себе жгучую жажду мести. Она быстро, не по-старушечьи, поднялась по лестнице.