Когда я снова вышел во дворик, донья Долорес демонстративно повернулась ко мне спиной. Это выглядело ужасно смешно, но мне в то время было не до смеха. На мой зов толстуха все же обернулась, но, хоть я и одарил ее самой чарующей улыбкой, продолжала хмуриться.
— Вы случайно не знаете, где сеньорита, донья Долорес?
— А я не обязана за ней следить, — самым нелюбезным тоном ответствовала толстуха.
Однако славная женщина не умела слишком долго сдерживать природную отзывчивость и, заметив, что я сильно встревожен, рассмеялась.
— Enamorado, he?[81]
— Да…
И тут началось настоящее извержение вулкана. Долорес пела восторженный панегирик Марии дель Дульсе Номбре, восхваляя ее кротость, добродетель, набожность, милосердие, трудолюбие, и, когда, совершенно запыхавшись, матрона умолкла, только круглый идиот мог бы усомниться в том, что второй такой девушки на свете нет. Дружелюбная болтовня соседки настолько совпадала с моими собственными представлениями о Марии, что я соглашался без всякой натяжки. Наконец, едва мне представилась возможность вставить хоть слово, я задал мучивший меня вопрос:
— Вы не видели, как Мария уходила из дому?
— Нет. Ее брат уже спрашивал меня об этом. Но я сама вернулась домой за полночь — ходила к двоюродной сестре на площадь Кавида поглядеть, как наш «Хесус де лас Вердас Крус»[82] вносят в часовню. А, надо вам сказать, мой племянник Хасинто изображает в процессии факельщика…
Мне было наплевать и на Хасинто, и на его матушку, а поскольку Долорес явно не могла сообщить ничего полезного, я довольно решительно с ней распрощался и побежал прямиком в «Нуэва Антикера».
Когда я пришел туда, опоздав на час, в кафе ждал один Алонсо.
— Я уже начал волноваться, Пепе!
— Не бери в голову, старина… Где Чарли?
— Ушел. И, кажется, в отвратном настроении.
— Почему?
— Да просто Арбетнот уверен, что ты ведешь с ним двойную игру и больше не соблюдаешь нашего договора.
— Чепуха, у меня есть заботы поважнее, нежели мелкие уколы самолюбия мистера Арбетнота… Они похитили Марию, Алонсо!
Он вздрогнул.
— Что ты сказал?
— Ты отлично слышал: Лажолет приказал своим подручным схватить Марию.
Алонсо не мог прийти в себя от удивления, и я почти физически ощущал, как лихорадочно он шевелит мозгами. То, что я долго и неторопливо обдумывал у себя в спальне, другу пришлось прокрутить в голове в считанные секунды. Наконец, придя к неизбежному выводу, парень совсем скис.
— Но тогда…
— Вот именно, Алонсо! Мы пошли по ложному следу… Мария не связана с ними.
— Однако ее брат…
— По всей вероятности, он тоже ни при чем.
— Да брось ты! А как же его нож?
— Ну, наверняка и тут найдется объяснение.
Все это свалилось на Алонсо с бухты-барахты, и некоторое время он молча переваривал информацию. Хорошенько обдумав мои слова, Муакил совершенно преобразился. Теперь передо мной сидел не мучимый сомнениями и слегка растерянный детектив, а тот Алонсо, каким я привык его видеть, когда мы преследовали опасного преступника. Да, мой Алонсо — покрепче стали! И меня это чертовски радовало. Теперь я снова мог положиться на него и твердо знал, что мы выиграем схватку с Лажолетом, найдем Марию и Хуана, а потом Клиф Андерсон, сдержав данную себе клятву, сможет спокойно уйти в отставку.
— У тебя нет никаких соображений насчет того, кто бы мог подстроить это дело? А, Пепе?
— Более того — я точно знаю.
— Не может быть!
— А вот и да! Это работа Перселей.
— Хозяев Марии?
— Да, и я даже могу с уверенностью сказать, что они похитили девушку вчера вечером между десятью и одиннадцатью часами.
— Ну, коли на то пошло, может, ты еще и знаешь, где они прячут Марию?
— Во всяком случае, догадываюсь…
Мне показалось, что Алонсо глядит на меня не без некоторого восхищения, и это тем более приятно щекотало самолюбие, что Муакил — отнюдь не первый встречный, а человек с вполне устоявшейся репутацией, один из лучших агентов ФБР. Он швырнул на столик несколько писем и встал.
— Пошли?
— Сядь, старина… Сначала надо предупредить Чарли.
— Где ж я его тебе откопаю?
— Позвони в «Мадрид».
Так он и сделал, но англичанина в гостинице не оказалось и адреса он тоже не оставил. Алонсо успокоил меня, что так или иначе, они договорились в одиннадцать вечера поужинать в «Кристине». Моему другу явно не терпелось действовать.
— А теперь — помчались в Куну!
— Нет.
Недовольный, он снова опустился на стул.
— Что еще?
— Подумай сам, Алонсо. Персели тебя не знают. Увидев, что я привел постороннего, они мигом почуют недоброе, и это только осложнит дело.
— Короче, ты опять вздумал изображать одинокого рыцаря? Слушай, Пепе, кончится тем, что я, как и Чарли, заподозрю тебя в нехорошем намерении присвоить все лавры. Но имей в виду, я поклялся Рут привезти тебя в Вашингтон в приличном состоянии, а потому, хочешь — не хочешь, но мы пойдем вместе!
Черт знает, сколько времени я бился, пытаясь доказать ему, что в одиночку справлюсь куда лучше, по крайней мере сначала, и уж как-нибудь сумею выпытать у Перселей и где Мария, и где Лажолет.
— А вдруг, когда ты придешь, Лажолет окажется у них?
— Меня бы это очень удивило… Но даже если это и так — не беспокойся, я успею выстрелить первым.
Алонсо мои доводы, похоже, не слишком убедили.
— И все же, Пепе, не очень-то красиво с твоей стороны вот так оттирать меня в тень… Первый раз с тобой такое. Но ты совершенно уверен, что мы не можем провернуть это вместе, как обычно?
Алонсо выглядел таким несчастным, что я не выдержал.
— Ладно. Можешь не изображать великое отчаяние. Пошли, но уж постарайся не лезть на глаза и не вмешиваться, если только мне и в самом деле срочно не потребуется помощь. Согласен?
— Еще бы!
Осторожности ради и на случай возможного нападения, когда я вышел на Куну, Алонсо прикрыл лицо газетой и двинулся следом на расстоянии примерно сотни метров. Я постучал в дверь и, войдя в дом, позаботился прикрыть створку не слишком плотно. На лестничной площадке Перселей я подождал, пока послышатся приглушенные шаги дона Альфонсо, и лишь тогда позвонил. Но на пороге меня, как и в прошлый раз, встретила донья Хосефа. Она даже не успела придать физиономии обычное радушное выражение.
— Вы, дон Хосе?
— Я, донья Хосефа.
— Э-э-э… уж простите нас… но, видите ли… мы с мужем сейчас ужасно заняты… Отправка товара… да и счета надо проверить… куча всяких бумажек… тем более на Святой неделе помощи ни от кого не дождешься…
— Но я вполне готов помочь, донья Хосефа, и окажу вам услугу с неимоверным удовольствием!
И я вошел в квартиру, прежде чем она успела опомниться от удивления. Минуя холл, я вошел в гостиную. Дон Альфонсо сидел за столом без пиджака. При виде меня он тут же вскочил.
— Сеньор Моралес!..
Он живо натянул пиджак.
— В чем дело? Что случилось?
— А что, у вас есть основания беспокоиться, дон Альфонсо?
Но донья Хосефа, невежливо вмешавшись в разговор, опередила мужа:
— Помолчи, Альфонсо! Ничего особенного не произошло — просто дон Хосе пришел нас навестить… Я сказала, что мы заняты, но…
— Да, очень заняты… — послушно повторил супруг.
Никто не предлагал мне сесть, но я спокойно опустился на стул. Муж и жена переглянулись, и я почувствовал, что мое поведение начинает их пугать. И снова донья Хосефа попыталась меня выпроводить:
— В любое другое время мы были бы счастливы вас видеть…
— Успокойтесь, сеньора, как только вы ответите на один вопрос, я немедленно уйду.
Я не сомневался, что из этих двоих первым не выдержит дон Альфонсо. Так оно и случилось.
— Во… прос? Ка… кой вопрос? Почему? — дрожащим голосом пробормотал он.
Но его супруга уже изготовилась к сражению. Собственно говоря, она сразу приняла решение не уступать, едва почувствовав, что я пришел к ним с определенной целью.
— Я же велела тебе молчать, Альфонсо! — снова перебила она мужа. — Так что за вопрос вас интересует, сеньор Моралес?
— Куда вы дели Марию?
Наступила долгая тишина. Мы с доньей Хосефой, не скрывая ненависти, сверлили друг друга глазами. Персель плюхнулся в кресло и, сжавшись в комочек, ждал продолжения.
— А почему вы спрашиваете об этом меня? — вкрадчиво осведомилась его супруга.
— К примеру, хотелось взглянуть на вашу реакцию… Очень ли вы удивитесь, узнав об исчезновении Марии…
С досады толстуха прикусила губу.
— Но… ваше сообщение меня более чем удивило!
— Нет, донья Хосефа, нисколько.
— А вы почем знаете?
— Сегодня утром Мария не пришла на работу… Увидев меня, вы бы сразу заговорили на эту тему…
— Совсем вылетело из головы… все эти заботы…
— Нет, донья Хосефа, даже если вы отправляете очень ценный груз, это не могло помешать вам тревожиться о судьбе девушки, которую, по вашему же собственному признанию, вы всегда считали чуть ли не родной дочерью. Вы не спросили меня о Марии лишь потому, что отлично знаете — в данный момент с ней все более или менее в порядке.
— А откуда у меня может быть такая уверенность?
— Да просто вы же ее и спрятали!
Снова наступила гнетущая тишина, лишь дон Альфонсо чуть слышно застонал у себя в уголке. Этот уже сдался без боя. Но его жена продолжала упорствовать.
— Вы, наверное, пьяны, сеньор Моралес?
— А ну, ведите меня к Марии, да поживее!
Она приблизилась ко мне, сопя, как разъяренный бык. И куда вдруг подевалась медоточивая сеньора Персель? Теперь грубые, словно окаменевшие черты лица и холодный блеск глаз изобличали лишь жестокость и злобу.
— Убирайтесь! — процедила она сквозь зубы. — Сейчас же убирайтесь отсюда! Так будет для вас же лучше!
— Я уйду только вместе с Марией!
Донья Хосефа всей тушей обрушилась на меня. У нас, в ФБР, не принято деликатничать, а потому я хорошенько съездил ей по физиономии. Слегка оглушенная толстуха отпрянула. Дон Альфонсо, в свою очередь, ринулся ей на выручку. Я встретил его прямым коротким ударом в переносицу, и хозяин дома, обливаясь кровью, снова отлетел в угол.
— Вы его убили! — взвыла донья Хосефа.
— Пока нет, но, возможно, придется… Он-то ведь прикончил Эстебана, верно?
Донья Хосефа смертельно побледнела.
— Так вы знаете… и это? — как зачарованная проговорила она.
— Да, и еще много чего другого.
— Ну, тем хуже для вас, господин агент ФБР!
Я настолько не ожидал стремительной атаки, что чуть не угодил впросак — во всяком случае, когти сеньоры Персель прошли лишь в нескольких миллиметрах от моего лица. Дралась она по-мужски, да и силой обладала соответствующей. Добрых десять минут мы боролись, как два бандита, решивших во что бы то ни стало уничтожить друг друга. Дон Альфонсо уцепился за мои ноги. В конце концов мы все трое полетели на пол, и на мгновение я испугался, что не смогу одолеть обоих противников сразу. Жир защищал донью Хосефу от моих ударов, но ее супругу мне удалось хорошенько врезать в солнечное сплетение, и он без чувств вытянулся на ковре. С доньей Хосефой пришлось-таки повозиться. Когда она налетела на меня в очередной раз, я с размаху ударил ее по трахее ребром ладони. Толстуха побагровела и рухнула, судорожно хватая ртом воздух. По иронии судьбы именно в этот момент грянули первые звуки торжественного псалма, исполняемого оркестром, который возглавлял процессию братства «Кристо де ла Салюд и Буэн Вьяхе»[83]. Донья Хосефа, сидя на пятой точке, по-прежнему задыхалась. Я с огромным трудом отволок ее в кресло. И в обычное время сеньора Персель отнюдь не блистала красотой, но сейчас производила просто жуткое впечатление. Ничего не скажешь, поработал я на совесть! Покопавшись в буфете, я обнаружил едва початую бутылку коньяка, сунул горлышко в рот донье Хосефе и заставил отхлебнуть изрядную порцию. Толстуха вздрогнула, отпихнула бутылку, долго сипела и откашливалась и наконец, вновь придя в себя, холодно спросила:
— Ну и что дальше?
— А то, донья Хосефа, что вы сейчас же быстренько скажете мне, где Мария!
— Нет!
— Тем хуже для бедняжки дона Альфонсо…
Я подошел к все еще бесчувственному Перселю и поднял ногу над его физиономией.
— Что вы собираетесь сделать? — прохрипела донья Хосефа.
— Расплющить ему лицо.
Хозяйка дома издала весьма неприятный звук — полустон-полукарканье.
— Нет… оставьте его… — вздохнула она.
Видать, это чудовище женского пола испытывало сильную привязанность к спутнику жизни.
— Мария на складе.
— Живая?
Донья Хосефа кивнула.
— Вы не причинили ей никакого вреда?
— Нет.
— А зачем спрятали?
— Мы просто подчинялись приказу.
— Лажолета?
Толстуха содрогнулась и поникла.
— Ну, уж коли вы все равно в курсе…
Я подошел поближе и склонился над сеньорой Персель.
— Послушайте, донья Хосефа, вам с Альфонсо так и этак крышка… Но мне нужен Лажолет… и мы до него доберемся… Для вас последний шанс — перейти на нашу сторону.
Она, понимая, что спорить бесполезно, пожала плечами.
— А что я, по-вашему, могу сделать? Если я заговорю — он нас прикончит… а если нет, тогда вы…
Я не дал ей договорить.
— Я знаю, как спасти вас от смерти: вы говорите мне, где можно найти Лажолета, а я тут же веду вас с мужем в тюрьму.
— В тюрьму?
— Там вы отсидитесь в полной безопасности, пока мы не разделаемся с теми, кого ищем…
Глаза доньи Хосефы сверкнули.
— Неглупо придумано…
Она глубоко вздохнула.
— По рукам, дон Хосе!
— Ты что, спятила, Хосефа?
Это влез в разговор уже очнувшийся Альфонсо. Не хватало только, чтобы все сорвалось из-за такого кретина! Он, пошатываясь, добрался до нас и вцепился в подлокотник кресла жены.
— Не слушай его, Хосефа! Не слушай его! Это ловушка!
Но сеньора Персель упрямо покачала головой.
— Не суйся в это дело, Альфонсо… Дон Хосе прав — лучше выйти из игры, пока не поздно!
И тут я услышал, как за спиной у меня тихонько отворилась дверь, но не повернул головы, не сомневаясь, что это Алонсо.
— Чтобы найти Лажолета, дон Хосе, вам достаточно просто…
И вдруг она увидела Алонсо. Толстуха тут же вскочила и снова набросилась на меня, ухватив по пути тяжелый медный подсвечник, стоящий на столе. Послышалось негромкое «плоп!» Донья Хосефа на секунду замерла, и на лице ее отразилось полное недоумение. Сеньора Персель хотела крикнуть, но изо рта хлынула кровь, и толстуха ничком повалилась на пол. Вся мебель в комнате, казалось, вздрогнула от грохота. Я даже не успел сообразить, что произошло, как вдруг Альфонсо бросился на моего коллегу. Когда он пробегал мимо меня, я снова услышал приглушенный хлопок, и верхняя часть черепа маленького коммерсанта буквально исчезла на глазах. Я резко повернулся к улыбающемуся Алонсо.
— Как удачно, что я сообразил привинтить к пушке глушитель, а, Пепе?
Меня так и затрясло от ярости.
— Черт возьми! Какого дьявола тебе вздумалось палить?
Алонсо ошалело таращил на меня глаза, видно, не находя слов.
— Ну ты даешь, — наконец с горечью заметил он. — Я спасаю тебе жизнь, а вместо благодарности…
— Ты спас мне жизнь? Уж не вообразил ли ты часом, что эта жирная старуха могла со мной справиться, а? Или недомерок Альфонсо — задушить голыми руками? А теперь я не только не успел выудить у обоих все, что они знали, но, помимо прочих радостей, у нас на руках еще два трупа! Ты стареешь, amigo…
— Тьфу, пропасть… Тебя уже черт знает сколько раз пытались прикончить. Приехав сюда, первое, что я увидел, — скрепы и пластырь на твоей башке… И после этого ты хочешь, чтобы я сидел сложа руки, видя, как на тебя в очередной раз нападают вдвоем? Знал бы я…
— Вот потому-то я и не хотел брать тебя с собой…
Бедняга Алонсо совсем расстроился. Он подошел к обоим покойникам, перевернул и поднял глаза.
— Так ты считаешь меня… убийцей, Пепе? — почти робко спросил он.
Я обхватил друга за плечи.
— Не стоит преувеличивать, Алонсо! Ты отправил на тот свет двух отъявленных мерзавцев… Вот только мы ни на шаг не приблизились к Лажолету…
— Уф! Ты меня успокоил… Так-то оно лучше. А то я уж черт знает что начал думать… Этак и комплекс неполноценности заработать недолго! А что до Лажолета, то теперь он у нас в руках, старичок…
— Как так?
— Сам подумай, Пепе! Мы загнали Лажолета в угол! Мы и так постоянно вмешивались в его дела, портили спокойную жизнь, а теперь еще ухлопали двух его людей… Так что Лажолету волей-неволей придется как-то отреагировать. Поверь мне, Пепе, сейчас это лишь вопрос времени, и наш подонок вот-вот высунет хотя бы кончик носа…
Предсказания Алонсо выглядели весьма оптимистично, но пока перед нами на полу лежали трупы Альфонсо и Хосефы, и я очень плохо представлял себе, каким образом от них избавиться. Проще всего было замаскировать это под обычную уголовщину. Не говоря ни слова Алонсо, я подумал, что тогда комиссару Фернандесу почти не составит труда спрятать концы в воду. Мы пооткрывали ящики и рассыпали содержимое по полу, вспороли подушки и тюфяки, короче, проделали все, что могло взбрести в голову грабителям, вздумавшим искать деньги и драгоценности. Наконец, когда мы закончили операцию, в доме царил невообразимый хаос. Я даже стал подумывать, не перегнули ли мы палку. Мой друг несколько изумился, почему мы не бежим освобождать Марию, если я имею хоть отдаленное представление, где ее искать, но я ответил, что, право же, девушке вовсе незачем смотреть на наши «подвиги» в этом доме.
Марию мы нашли крепко связанной и закатанной в ковер. Рот ей заткнули платком, но все-таки позаботились уложить поудобнее. Пожалуй, Персели, несмотря ни на что, по-своему любили Марию. Как только мы избавили ее от пут, девушка расплакалась. У меня внутри все переворачивалось от жалости, но не мог же я забыть, что она выставила меня из дому, а кроме того, меня мучил стыд — и как я смел так плохо думать о любимой женщине? В первые минуты оба мы держались довольно скованно, хотя Мария и поблагодарила меня за то, что я для нее сделал. А потом, успокоив ее насчет Хуана, я попросил Алонсо проводить девушку на Ла Пальма. Он хотел предоставить это мне самому, но я отказался, довольно туманно объяснив, что у меня тут есть еще кое-какие дела. Алонсо удивленно вскинул брови, но промолчал. Кроме того, я попросил друга подольше посидеть с Марией и обещал, что в одиннадцать вечера, как уговорились, непременно приду в «Кристину». И только после того, как они ушли и сам я добрался до Сьерпес, мне вдруг пришло в голову, что следовало проверить, по-прежнему ли пледы на месте или их уже отправили.
Мне нужно было как можно скорее связаться с комиссаром Фернандесом, но я чувствовал непреодолимую потребность отдохнуть хоть несколько минут, встряхнуться и еще раз все обдумать, поэтому решил заскочить в гостиницу. Как обычно, на всех улицах по соседству с теми, где пролегал путь основных процессий, бурлила густая толпа. У Ла Пласа я встретил праздничный кортеж братства «Канделариа»[84] и в душе помолился Деве Сан Николо, прося простить, что невольно до срока отправил ей две грешных души, которым, вне всяких сомнений, предстоит довольно долго мучиться в чистилище…
Добравшись до «Сесил-Ориента», я сразу позвонил комиссару Фернандесу и сообщил, что у меня есть для него кое-что новенькое и очень серьезное. Полицейский предложил мне немедленно приехать в участок, но я сослался на усталость и желание хоть немного расслабиться.
— В таком случае, сидите у себя в номере, amigo, я пошлю к вам Лусеро… Кстати, он тоже хочет кое-что вам сообщить…
Инспектор вошел в ванную, когда я умывался холодной водой.
— Простите, что не стал стучать в дверь, сеньор, но, по-моему, не стоило привлекать внимание соседей.
Он, улыбаясь, сел в кресло.
— Ну, сеньор Моралес, какие еще подвиги вы совершили сегодня?
— Боюсь, причинил вам новые осложнения, сеньор Лусеро…
— Правда?
Я рассказал, как ко мне явился Хуан, как сначала я воспринял его сообщение скептически, а потом засомневался в собственной правоте, наконец — о трагической встрече с Перселями и ее мрачном финале. По мере того как я рассказывал, выражение лица инспектора менялось: улыбка сменилась озабоченностью, а потом и тревогой. Едва я умолк, он встал.
— Паршивая история! Придется немедленно бежать к комиссару. Честно говоря, даже не представляю, каким образом замять это дело…
Я описал «мизансцену», устроенную нами с Алонсо. Физиономия Лусеро сразу просияла.
— Ну и лихие же вы ребята! По всему видать, вы обо всем успеваете подумать! Ограбление? Вот и отлично. Тут нам даже газетчики не помеха — пусть себе пишут красивые слова об отвратительном безбожии некоторых злоумышленников, не гнушающихся убивать ближних, пользуясь суматохой Святой недели! Вы сняли с моей души чертовски тяжелый камень… А теперь моя очередь: могу сообщить вам, что наркотики вот-вот отправят по назначению, сеньор… Один из грузовиков Перселей направляется в Уэльву.
На сей раз уже я забеспокоился.
— И давно он выехал?
— Незадолго до того, как вы пришли к Перселям. Еще немного — и вы бы столкнулись нос к носу…
— Но, в таком случае, грузовик уже подъезжает к Уэльве?
— Нет. Его путь прослеживают от деревни к деревне. Водитель пока остановился в Санлукар-ла-Майор… По-моему, он не двинется с места до темноты. Вам не о чем беспокоиться — портовая полиция получила предупреждение и уже ждет… Мы не станем действовать, пока наркотики не перенесут на корабль, — надо же выяснить, на какой именно… Вот тогда-то и начнется охота. Я думаю, дело в шляпе, сеньор Моралес…
— Да, но как же Лажолет?
— Ну, это ваша личная проблема, хотя меня нисколько не удивило бы, пожелай он лично руководить операцией.
— Будем надеяться. А вы сами поедете?
— Да, через час. Прихватить вас с собой?
— Нет. Как-никак, а уж такую свинью подложить друзьям я не могу.
— Друзьям?
Лусеро явно не без умысла подчеркнул множественное число.
— Ну да, Алонсо Муакилу, моему коллеге из ФБР (о нем я уже говорил вам), и Чарли Арбетноту из Скотленд-Ярда, который расследует то же дело. Мы решили действовать сообща.
— В таком случае у нас получится на редкость многонациональная команда!
— В одиннадцать вечера я встречаюсь с обоими в «Кристине». Оттуда мы и рванем в Уэльву.
— Стало быть, увидимся на месте, сеньор.
Лусеро начал было с изысканной вежливостью откланиваться, но я удержал его.
— Сеньор Лусеро, я должен повиниться перед вами за одну серьезную ошибку…
— Вы меня удивляете, сеньор…
— Увы… Даже в нашем ремесле, невзирая на все предупреждения и жизненный опыт, случается делать слишком поспешные выводы и попадаться в ловушку…
— И что вы имеете в виду?
— То, что больше не считаю Хуана Альгина виновным в убийстве Эстебана, хотя орудием преступления и стал его нож.
— Вы нашли доказательства невиновности Альгина?
— Нет, но, как вы уже знаете, я разговаривал с парнем, а кроме того, похищение его сестры…
Инспектор не дал мне договорить.
— Страсть — тоже недурная ловушка для полицейских, сеньор, — очень холодно и сухо заметил он, — а принимать желаемое за действительное — не меньшее заблуждение, чем торопливость. Я полагаю, что, коли парень связан с нашей бандой, вряд ли он занимает там сколько-нибудь важное место, а потому, раз главарь счел нужным похитить его сестру, у Хуана никто не стал спрашивать разрешения. До скорой встречи, сеньор, и, пока вы не появитесь, мы не станем предпринимать никаких действий.
Я не без труда пробился на проспект Антонио Примо де Ривера, где перед входом в собор остановилась процессия братства «Санта Крус». Почетный кортеж насаренос в черном отделял платформы от зрителей. Некоторые из самых молодых сняли капюшоны и пили прохладную воду или слушали наставления родителей.
Сворачивая на площадь Кальво Сотело, я почувствовал, что меня тянут за рукав. Это был Хуан.
— Я только что видел сестру, дон Хосе, — быстро начал парень. — Она мне все рассказала… И я хочу поблагодарить вас… Но Мария так и не призналась мне, кто ее похитил…
— Персели.
— Ну, я с ними разберусь! — свирепо пообещал Хуан.
Только этого не хватало! Я не потерплю, чтобы юный дуралей все испортил! Не говоря уж о том, что, коли его застукают в доме Перселей, парень вряд ли сумеет объяснить, кто из двух покойников пригласил его в дом и зачем…
— Нет, Хуан, ты будешь сидеть тихо и спокойно…
— Но, послушайте, дон Хосе, не могу же я допустить…
— Вы случайно не знаете, где сеньорита, донья Долорес?
— А я не обязана за ней следить, — самым нелюбезным тоном ответствовала толстуха.
Однако славная женщина не умела слишком долго сдерживать природную отзывчивость и, заметив, что я сильно встревожен, рассмеялась.
— Enamorado, he?[81]
— Да…
И тут началось настоящее извержение вулкана. Долорес пела восторженный панегирик Марии дель Дульсе Номбре, восхваляя ее кротость, добродетель, набожность, милосердие, трудолюбие, и, когда, совершенно запыхавшись, матрона умолкла, только круглый идиот мог бы усомниться в том, что второй такой девушки на свете нет. Дружелюбная болтовня соседки настолько совпадала с моими собственными представлениями о Марии, что я соглашался без всякой натяжки. Наконец, едва мне представилась возможность вставить хоть слово, я задал мучивший меня вопрос:
— Вы не видели, как Мария уходила из дому?
— Нет. Ее брат уже спрашивал меня об этом. Но я сама вернулась домой за полночь — ходила к двоюродной сестре на площадь Кавида поглядеть, как наш «Хесус де лас Вердас Крус»[82] вносят в часовню. А, надо вам сказать, мой племянник Хасинто изображает в процессии факельщика…
Мне было наплевать и на Хасинто, и на его матушку, а поскольку Долорес явно не могла сообщить ничего полезного, я довольно решительно с ней распрощался и побежал прямиком в «Нуэва Антикера».
Когда я пришел туда, опоздав на час, в кафе ждал один Алонсо.
— Я уже начал волноваться, Пепе!
— Не бери в голову, старина… Где Чарли?
— Ушел. И, кажется, в отвратном настроении.
— Почему?
— Да просто Арбетнот уверен, что ты ведешь с ним двойную игру и больше не соблюдаешь нашего договора.
— Чепуха, у меня есть заботы поважнее, нежели мелкие уколы самолюбия мистера Арбетнота… Они похитили Марию, Алонсо!
Он вздрогнул.
— Что ты сказал?
— Ты отлично слышал: Лажолет приказал своим подручным схватить Марию.
Алонсо не мог прийти в себя от удивления, и я почти физически ощущал, как лихорадочно он шевелит мозгами. То, что я долго и неторопливо обдумывал у себя в спальне, другу пришлось прокрутить в голове в считанные секунды. Наконец, придя к неизбежному выводу, парень совсем скис.
— Но тогда…
— Вот именно, Алонсо! Мы пошли по ложному следу… Мария не связана с ними.
— Однако ее брат…
— По всей вероятности, он тоже ни при чем.
— Да брось ты! А как же его нож?
— Ну, наверняка и тут найдется объяснение.
Все это свалилось на Алонсо с бухты-барахты, и некоторое время он молча переваривал информацию. Хорошенько обдумав мои слова, Муакил совершенно преобразился. Теперь передо мной сидел не мучимый сомнениями и слегка растерянный детектив, а тот Алонсо, каким я привык его видеть, когда мы преследовали опасного преступника. Да, мой Алонсо — покрепче стали! И меня это чертовски радовало. Теперь я снова мог положиться на него и твердо знал, что мы выиграем схватку с Лажолетом, найдем Марию и Хуана, а потом Клиф Андерсон, сдержав данную себе клятву, сможет спокойно уйти в отставку.
— У тебя нет никаких соображений насчет того, кто бы мог подстроить это дело? А, Пепе?
— Более того — я точно знаю.
— Не может быть!
— А вот и да! Это работа Перселей.
— Хозяев Марии?
— Да, и я даже могу с уверенностью сказать, что они похитили девушку вчера вечером между десятью и одиннадцатью часами.
— Ну, коли на то пошло, может, ты еще и знаешь, где они прячут Марию?
— Во всяком случае, догадываюсь…
Мне показалось, что Алонсо глядит на меня не без некоторого восхищения, и это тем более приятно щекотало самолюбие, что Муакил — отнюдь не первый встречный, а человек с вполне устоявшейся репутацией, один из лучших агентов ФБР. Он швырнул на столик несколько писем и встал.
— Пошли?
— Сядь, старина… Сначала надо предупредить Чарли.
— Где ж я его тебе откопаю?
— Позвони в «Мадрид».
Так он и сделал, но англичанина в гостинице не оказалось и адреса он тоже не оставил. Алонсо успокоил меня, что так или иначе, они договорились в одиннадцать вечера поужинать в «Кристине». Моему другу явно не терпелось действовать.
— А теперь — помчались в Куну!
— Нет.
Недовольный, он снова опустился на стул.
— Что еще?
— Подумай сам, Алонсо. Персели тебя не знают. Увидев, что я привел постороннего, они мигом почуют недоброе, и это только осложнит дело.
— Короче, ты опять вздумал изображать одинокого рыцаря? Слушай, Пепе, кончится тем, что я, как и Чарли, заподозрю тебя в нехорошем намерении присвоить все лавры. Но имей в виду, я поклялся Рут привезти тебя в Вашингтон в приличном состоянии, а потому, хочешь — не хочешь, но мы пойдем вместе!
Черт знает, сколько времени я бился, пытаясь доказать ему, что в одиночку справлюсь куда лучше, по крайней мере сначала, и уж как-нибудь сумею выпытать у Перселей и где Мария, и где Лажолет.
— А вдруг, когда ты придешь, Лажолет окажется у них?
— Меня бы это очень удивило… Но даже если это и так — не беспокойся, я успею выстрелить первым.
Алонсо мои доводы, похоже, не слишком убедили.
— И все же, Пепе, не очень-то красиво с твоей стороны вот так оттирать меня в тень… Первый раз с тобой такое. Но ты совершенно уверен, что мы не можем провернуть это вместе, как обычно?
Алонсо выглядел таким несчастным, что я не выдержал.
— Ладно. Можешь не изображать великое отчаяние. Пошли, но уж постарайся не лезть на глаза и не вмешиваться, если только мне и в самом деле срочно не потребуется помощь. Согласен?
— Еще бы!
Осторожности ради и на случай возможного нападения, когда я вышел на Куну, Алонсо прикрыл лицо газетой и двинулся следом на расстоянии примерно сотни метров. Я постучал в дверь и, войдя в дом, позаботился прикрыть створку не слишком плотно. На лестничной площадке Перселей я подождал, пока послышатся приглушенные шаги дона Альфонсо, и лишь тогда позвонил. Но на пороге меня, как и в прошлый раз, встретила донья Хосефа. Она даже не успела придать физиономии обычное радушное выражение.
— Вы, дон Хосе?
— Я, донья Хосефа.
— Э-э-э… уж простите нас… но, видите ли… мы с мужем сейчас ужасно заняты… Отправка товара… да и счета надо проверить… куча всяких бумажек… тем более на Святой неделе помощи ни от кого не дождешься…
— Но я вполне готов помочь, донья Хосефа, и окажу вам услугу с неимоверным удовольствием!
И я вошел в квартиру, прежде чем она успела опомниться от удивления. Минуя холл, я вошел в гостиную. Дон Альфонсо сидел за столом без пиджака. При виде меня он тут же вскочил.
— Сеньор Моралес!..
Он живо натянул пиджак.
— В чем дело? Что случилось?
— А что, у вас есть основания беспокоиться, дон Альфонсо?
Но донья Хосефа, невежливо вмешавшись в разговор, опередила мужа:
— Помолчи, Альфонсо! Ничего особенного не произошло — просто дон Хосе пришел нас навестить… Я сказала, что мы заняты, но…
— Да, очень заняты… — послушно повторил супруг.
Никто не предлагал мне сесть, но я спокойно опустился на стул. Муж и жена переглянулись, и я почувствовал, что мое поведение начинает их пугать. И снова донья Хосефа попыталась меня выпроводить:
— В любое другое время мы были бы счастливы вас видеть…
— Успокойтесь, сеньора, как только вы ответите на один вопрос, я немедленно уйду.
Я не сомневался, что из этих двоих первым не выдержит дон Альфонсо. Так оно и случилось.
— Во… прос? Ка… кой вопрос? Почему? — дрожащим голосом пробормотал он.
Но его супруга уже изготовилась к сражению. Собственно говоря, она сразу приняла решение не уступать, едва почувствовав, что я пришел к ним с определенной целью.
— Я же велела тебе молчать, Альфонсо! — снова перебила она мужа. — Так что за вопрос вас интересует, сеньор Моралес?
— Куда вы дели Марию?
Наступила долгая тишина. Мы с доньей Хосефой, не скрывая ненависти, сверлили друг друга глазами. Персель плюхнулся в кресло и, сжавшись в комочек, ждал продолжения.
— А почему вы спрашиваете об этом меня? — вкрадчиво осведомилась его супруга.
— К примеру, хотелось взглянуть на вашу реакцию… Очень ли вы удивитесь, узнав об исчезновении Марии…
С досады толстуха прикусила губу.
— Но… ваше сообщение меня более чем удивило!
— Нет, донья Хосефа, нисколько.
— А вы почем знаете?
— Сегодня утром Мария не пришла на работу… Увидев меня, вы бы сразу заговорили на эту тему…
— Совсем вылетело из головы… все эти заботы…
— Нет, донья Хосефа, даже если вы отправляете очень ценный груз, это не могло помешать вам тревожиться о судьбе девушки, которую, по вашему же собственному признанию, вы всегда считали чуть ли не родной дочерью. Вы не спросили меня о Марии лишь потому, что отлично знаете — в данный момент с ней все более или менее в порядке.
— А откуда у меня может быть такая уверенность?
— Да просто вы же ее и спрятали!
Снова наступила гнетущая тишина, лишь дон Альфонсо чуть слышно застонал у себя в уголке. Этот уже сдался без боя. Но его жена продолжала упорствовать.
— Вы, наверное, пьяны, сеньор Моралес?
— А ну, ведите меня к Марии, да поживее!
Она приблизилась ко мне, сопя, как разъяренный бык. И куда вдруг подевалась медоточивая сеньора Персель? Теперь грубые, словно окаменевшие черты лица и холодный блеск глаз изобличали лишь жестокость и злобу.
— Убирайтесь! — процедила она сквозь зубы. — Сейчас же убирайтесь отсюда! Так будет для вас же лучше!
— Я уйду только вместе с Марией!
Донья Хосефа всей тушей обрушилась на меня. У нас, в ФБР, не принято деликатничать, а потому я хорошенько съездил ей по физиономии. Слегка оглушенная толстуха отпрянула. Дон Альфонсо, в свою очередь, ринулся ей на выручку. Я встретил его прямым коротким ударом в переносицу, и хозяин дома, обливаясь кровью, снова отлетел в угол.
— Вы его убили! — взвыла донья Хосефа.
— Пока нет, но, возможно, придется… Он-то ведь прикончил Эстебана, верно?
Донья Хосефа смертельно побледнела.
— Так вы знаете… и это? — как зачарованная проговорила она.
— Да, и еще много чего другого.
— Ну, тем хуже для вас, господин агент ФБР!
Я настолько не ожидал стремительной атаки, что чуть не угодил впросак — во всяком случае, когти сеньоры Персель прошли лишь в нескольких миллиметрах от моего лица. Дралась она по-мужски, да и силой обладала соответствующей. Добрых десять минут мы боролись, как два бандита, решивших во что бы то ни стало уничтожить друг друга. Дон Альфонсо уцепился за мои ноги. В конце концов мы все трое полетели на пол, и на мгновение я испугался, что не смогу одолеть обоих противников сразу. Жир защищал донью Хосефу от моих ударов, но ее супругу мне удалось хорошенько врезать в солнечное сплетение, и он без чувств вытянулся на ковре. С доньей Хосефой пришлось-таки повозиться. Когда она налетела на меня в очередной раз, я с размаху ударил ее по трахее ребром ладони. Толстуха побагровела и рухнула, судорожно хватая ртом воздух. По иронии судьбы именно в этот момент грянули первые звуки торжественного псалма, исполняемого оркестром, который возглавлял процессию братства «Кристо де ла Салюд и Буэн Вьяхе»[83]. Донья Хосефа, сидя на пятой точке, по-прежнему задыхалась. Я с огромным трудом отволок ее в кресло. И в обычное время сеньора Персель отнюдь не блистала красотой, но сейчас производила просто жуткое впечатление. Ничего не скажешь, поработал я на совесть! Покопавшись в буфете, я обнаружил едва початую бутылку коньяка, сунул горлышко в рот донье Хосефе и заставил отхлебнуть изрядную порцию. Толстуха вздрогнула, отпихнула бутылку, долго сипела и откашливалась и наконец, вновь придя в себя, холодно спросила:
— Ну и что дальше?
— А то, донья Хосефа, что вы сейчас же быстренько скажете мне, где Мария!
— Нет!
— Тем хуже для бедняжки дона Альфонсо…
Я подошел к все еще бесчувственному Перселю и поднял ногу над его физиономией.
— Что вы собираетесь сделать? — прохрипела донья Хосефа.
— Расплющить ему лицо.
Хозяйка дома издала весьма неприятный звук — полустон-полукарканье.
— Нет… оставьте его… — вздохнула она.
Видать, это чудовище женского пола испытывало сильную привязанность к спутнику жизни.
— Мария на складе.
— Живая?
Донья Хосефа кивнула.
— Вы не причинили ей никакого вреда?
— Нет.
— А зачем спрятали?
— Мы просто подчинялись приказу.
— Лажолета?
Толстуха содрогнулась и поникла.
— Ну, уж коли вы все равно в курсе…
Я подошел поближе и склонился над сеньорой Персель.
— Послушайте, донья Хосефа, вам с Альфонсо так и этак крышка… Но мне нужен Лажолет… и мы до него доберемся… Для вас последний шанс — перейти на нашу сторону.
Она, понимая, что спорить бесполезно, пожала плечами.
— А что я, по-вашему, могу сделать? Если я заговорю — он нас прикончит… а если нет, тогда вы…
Я не дал ей договорить.
— Я знаю, как спасти вас от смерти: вы говорите мне, где можно найти Лажолета, а я тут же веду вас с мужем в тюрьму.
— В тюрьму?
— Там вы отсидитесь в полной безопасности, пока мы не разделаемся с теми, кого ищем…
Глаза доньи Хосефы сверкнули.
— Неглупо придумано…
Она глубоко вздохнула.
— По рукам, дон Хосе!
— Ты что, спятила, Хосефа?
Это влез в разговор уже очнувшийся Альфонсо. Не хватало только, чтобы все сорвалось из-за такого кретина! Он, пошатываясь, добрался до нас и вцепился в подлокотник кресла жены.
— Не слушай его, Хосефа! Не слушай его! Это ловушка!
Но сеньора Персель упрямо покачала головой.
— Не суйся в это дело, Альфонсо… Дон Хосе прав — лучше выйти из игры, пока не поздно!
И тут я услышал, как за спиной у меня тихонько отворилась дверь, но не повернул головы, не сомневаясь, что это Алонсо.
— Чтобы найти Лажолета, дон Хосе, вам достаточно просто…
И вдруг она увидела Алонсо. Толстуха тут же вскочила и снова набросилась на меня, ухватив по пути тяжелый медный подсвечник, стоящий на столе. Послышалось негромкое «плоп!» Донья Хосефа на секунду замерла, и на лице ее отразилось полное недоумение. Сеньора Персель хотела крикнуть, но изо рта хлынула кровь, и толстуха ничком повалилась на пол. Вся мебель в комнате, казалось, вздрогнула от грохота. Я даже не успел сообразить, что произошло, как вдруг Альфонсо бросился на моего коллегу. Когда он пробегал мимо меня, я снова услышал приглушенный хлопок, и верхняя часть черепа маленького коммерсанта буквально исчезла на глазах. Я резко повернулся к улыбающемуся Алонсо.
— Как удачно, что я сообразил привинтить к пушке глушитель, а, Пепе?
Меня так и затрясло от ярости.
— Черт возьми! Какого дьявола тебе вздумалось палить?
Алонсо ошалело таращил на меня глаза, видно, не находя слов.
— Ну ты даешь, — наконец с горечью заметил он. — Я спасаю тебе жизнь, а вместо благодарности…
— Ты спас мне жизнь? Уж не вообразил ли ты часом, что эта жирная старуха могла со мной справиться, а? Или недомерок Альфонсо — задушить голыми руками? А теперь я не только не успел выудить у обоих все, что они знали, но, помимо прочих радостей, у нас на руках еще два трупа! Ты стареешь, amigo…
— Тьфу, пропасть… Тебя уже черт знает сколько раз пытались прикончить. Приехав сюда, первое, что я увидел, — скрепы и пластырь на твоей башке… И после этого ты хочешь, чтобы я сидел сложа руки, видя, как на тебя в очередной раз нападают вдвоем? Знал бы я…
— Вот потому-то я и не хотел брать тебя с собой…
Бедняга Алонсо совсем расстроился. Он подошел к обоим покойникам, перевернул и поднял глаза.
— Так ты считаешь меня… убийцей, Пепе? — почти робко спросил он.
Я обхватил друга за плечи.
— Не стоит преувеличивать, Алонсо! Ты отправил на тот свет двух отъявленных мерзавцев… Вот только мы ни на шаг не приблизились к Лажолету…
— Уф! Ты меня успокоил… Так-то оно лучше. А то я уж черт знает что начал думать… Этак и комплекс неполноценности заработать недолго! А что до Лажолета, то теперь он у нас в руках, старичок…
— Как так?
— Сам подумай, Пепе! Мы загнали Лажолета в угол! Мы и так постоянно вмешивались в его дела, портили спокойную жизнь, а теперь еще ухлопали двух его людей… Так что Лажолету волей-неволей придется как-то отреагировать. Поверь мне, Пепе, сейчас это лишь вопрос времени, и наш подонок вот-вот высунет хотя бы кончик носа…
Предсказания Алонсо выглядели весьма оптимистично, но пока перед нами на полу лежали трупы Альфонсо и Хосефы, и я очень плохо представлял себе, каким образом от них избавиться. Проще всего было замаскировать это под обычную уголовщину. Не говоря ни слова Алонсо, я подумал, что тогда комиссару Фернандесу почти не составит труда спрятать концы в воду. Мы пооткрывали ящики и рассыпали содержимое по полу, вспороли подушки и тюфяки, короче, проделали все, что могло взбрести в голову грабителям, вздумавшим искать деньги и драгоценности. Наконец, когда мы закончили операцию, в доме царил невообразимый хаос. Я даже стал подумывать, не перегнули ли мы палку. Мой друг несколько изумился, почему мы не бежим освобождать Марию, если я имею хоть отдаленное представление, где ее искать, но я ответил, что, право же, девушке вовсе незачем смотреть на наши «подвиги» в этом доме.
Марию мы нашли крепко связанной и закатанной в ковер. Рот ей заткнули платком, но все-таки позаботились уложить поудобнее. Пожалуй, Персели, несмотря ни на что, по-своему любили Марию. Как только мы избавили ее от пут, девушка расплакалась. У меня внутри все переворачивалось от жалости, но не мог же я забыть, что она выставила меня из дому, а кроме того, меня мучил стыд — и как я смел так плохо думать о любимой женщине? В первые минуты оба мы держались довольно скованно, хотя Мария и поблагодарила меня за то, что я для нее сделал. А потом, успокоив ее насчет Хуана, я попросил Алонсо проводить девушку на Ла Пальма. Он хотел предоставить это мне самому, но я отказался, довольно туманно объяснив, что у меня тут есть еще кое-какие дела. Алонсо удивленно вскинул брови, но промолчал. Кроме того, я попросил друга подольше посидеть с Марией и обещал, что в одиннадцать вечера, как уговорились, непременно приду в «Кристину». И только после того, как они ушли и сам я добрался до Сьерпес, мне вдруг пришло в голову, что следовало проверить, по-прежнему ли пледы на месте или их уже отправили.
Мне нужно было как можно скорее связаться с комиссаром Фернандесом, но я чувствовал непреодолимую потребность отдохнуть хоть несколько минут, встряхнуться и еще раз все обдумать, поэтому решил заскочить в гостиницу. Как обычно, на всех улицах по соседству с теми, где пролегал путь основных процессий, бурлила густая толпа. У Ла Пласа я встретил праздничный кортеж братства «Канделариа»[84] и в душе помолился Деве Сан Николо, прося простить, что невольно до срока отправил ей две грешных души, которым, вне всяких сомнений, предстоит довольно долго мучиться в чистилище…
Добравшись до «Сесил-Ориента», я сразу позвонил комиссару Фернандесу и сообщил, что у меня есть для него кое-что новенькое и очень серьезное. Полицейский предложил мне немедленно приехать в участок, но я сослался на усталость и желание хоть немного расслабиться.
— В таком случае, сидите у себя в номере, amigo, я пошлю к вам Лусеро… Кстати, он тоже хочет кое-что вам сообщить…
Инспектор вошел в ванную, когда я умывался холодной водой.
— Простите, что не стал стучать в дверь, сеньор, но, по-моему, не стоило привлекать внимание соседей.
Он, улыбаясь, сел в кресло.
— Ну, сеньор Моралес, какие еще подвиги вы совершили сегодня?
— Боюсь, причинил вам новые осложнения, сеньор Лусеро…
— Правда?
Я рассказал, как ко мне явился Хуан, как сначала я воспринял его сообщение скептически, а потом засомневался в собственной правоте, наконец — о трагической встрече с Перселями и ее мрачном финале. По мере того как я рассказывал, выражение лица инспектора менялось: улыбка сменилась озабоченностью, а потом и тревогой. Едва я умолк, он встал.
— Паршивая история! Придется немедленно бежать к комиссару. Честно говоря, даже не представляю, каким образом замять это дело…
Я описал «мизансцену», устроенную нами с Алонсо. Физиономия Лусеро сразу просияла.
— Ну и лихие же вы ребята! По всему видать, вы обо всем успеваете подумать! Ограбление? Вот и отлично. Тут нам даже газетчики не помеха — пусть себе пишут красивые слова об отвратительном безбожии некоторых злоумышленников, не гнушающихся убивать ближних, пользуясь суматохой Святой недели! Вы сняли с моей души чертовски тяжелый камень… А теперь моя очередь: могу сообщить вам, что наркотики вот-вот отправят по назначению, сеньор… Один из грузовиков Перселей направляется в Уэльву.
На сей раз уже я забеспокоился.
— И давно он выехал?
— Незадолго до того, как вы пришли к Перселям. Еще немного — и вы бы столкнулись нос к носу…
— Но, в таком случае, грузовик уже подъезжает к Уэльве?
— Нет. Его путь прослеживают от деревни к деревне. Водитель пока остановился в Санлукар-ла-Майор… По-моему, он не двинется с места до темноты. Вам не о чем беспокоиться — портовая полиция получила предупреждение и уже ждет… Мы не станем действовать, пока наркотики не перенесут на корабль, — надо же выяснить, на какой именно… Вот тогда-то и начнется охота. Я думаю, дело в шляпе, сеньор Моралес…
— Да, но как же Лажолет?
— Ну, это ваша личная проблема, хотя меня нисколько не удивило бы, пожелай он лично руководить операцией.
— Будем надеяться. А вы сами поедете?
— Да, через час. Прихватить вас с собой?
— Нет. Как-никак, а уж такую свинью подложить друзьям я не могу.
— Друзьям?
Лусеро явно не без умысла подчеркнул множественное число.
— Ну да, Алонсо Муакилу, моему коллеге из ФБР (о нем я уже говорил вам), и Чарли Арбетноту из Скотленд-Ярда, который расследует то же дело. Мы решили действовать сообща.
— В таком случае у нас получится на редкость многонациональная команда!
— В одиннадцать вечера я встречаюсь с обоими в «Кристине». Оттуда мы и рванем в Уэльву.
— Стало быть, увидимся на месте, сеньор.
Лусеро начал было с изысканной вежливостью откланиваться, но я удержал его.
— Сеньор Лусеро, я должен повиниться перед вами за одну серьезную ошибку…
— Вы меня удивляете, сеньор…
— Увы… Даже в нашем ремесле, невзирая на все предупреждения и жизненный опыт, случается делать слишком поспешные выводы и попадаться в ловушку…
— И что вы имеете в виду?
— То, что больше не считаю Хуана Альгина виновным в убийстве Эстебана, хотя орудием преступления и стал его нож.
— Вы нашли доказательства невиновности Альгина?
— Нет, но, как вы уже знаете, я разговаривал с парнем, а кроме того, похищение его сестры…
Инспектор не дал мне договорить.
— Страсть — тоже недурная ловушка для полицейских, сеньор, — очень холодно и сухо заметил он, — а принимать желаемое за действительное — не меньшее заблуждение, чем торопливость. Я полагаю, что, коли парень связан с нашей бандой, вряд ли он занимает там сколько-нибудь важное место, а потому, раз главарь счел нужным похитить его сестру, у Хуана никто не стал спрашивать разрешения. До скорой встречи, сеньор, и, пока вы не появитесь, мы не станем предпринимать никаких действий.
Я не без труда пробился на проспект Антонио Примо де Ривера, где перед входом в собор остановилась процессия братства «Санта Крус». Почетный кортеж насаренос в черном отделял платформы от зрителей. Некоторые из самых молодых сняли капюшоны и пили прохладную воду или слушали наставления родителей.
Сворачивая на площадь Кальво Сотело, я почувствовал, что меня тянут за рукав. Это был Хуан.
— Я только что видел сестру, дон Хосе, — быстро начал парень. — Она мне все рассказала… И я хочу поблагодарить вас… Но Мария так и не призналась мне, кто ее похитил…
— Персели.
— Ну, я с ними разберусь! — свирепо пообещал Хуан.
Только этого не хватало! Я не потерплю, чтобы юный дуралей все испортил! Не говоря уж о том, что, коли его застукают в доме Перселей, парень вряд ли сумеет объяснить, кто из двух покойников пригласил его в дом и зачем…
— Нет, Хуан, ты будешь сидеть тихо и спокойно…
— Но, послушайте, дон Хосе, не могу же я допустить…