Страница:
— Умоляю вас поверить мне, мадам Шерминьяк. Эта дама пришла ко мне по делу, и я не хотел бы, чтобы об этом узнал мой хозяин. Ему может не понравиться, что я работаю не только для его конторы. Что касается той, с кем я почти обручен, то успокойтесь, я нисколько не намерен изменить ей… Она одна занимает мое сердце!
— Вы мне клянетесь?
— Клянусь!
— Ох, Франсуа, — нежно проворковала вдова, — и когда же вы официально объявите ей о своей любви?
— Как только наберусь мужества…
— А стоит ли тянуть, Франсуа? Если ваша нежность взаимна (а я в этом нисколько не сомневаюсь), то вам мгновенно пойдут навстречу! Не понимаю, ну что вас останавливает!
Не будь у него сейчас Сони, Лепито непременно спросил бы у вдовы, не стыдно ли ей с таким упорством лезть в чужие дела. Но нужно было любой ценой избежать скандала.
— Она богата, а я беден…
— Какая разница, если она вас любит?
— Если бы я мог быть в этом уверен, — лицемерно вздохнул клерк.
— Но раз я вам это говорю, то не стоит сомневаться! — радостно произнесла вдова.
Неожиданно, так что Франсуа не успел отстраниться, она наградила его звучным поцелуем и, напевая романтическую песенку, удалилась. Лепито ошарашенно смотрел, как она прыгает через ступеньку и пляшет на каждой лестничной площадке. На мгновение ему даже показалось, что мадам Шерминьяк вот-вот оседлает перила и таким образом спустится вниз. «Да, — сказал себе молодой человек, — видимо, ближе к пятидесяти годам на некоторых овернских вдов находят этакие странные помрачения».
На вопрос Сони, кто приходил, Лепито ответил, что это якобы один его знакомый, за которого он обещал похлопотать, когда мадемуазель Мулезан или мсье Вермель уйдут на пенсию. Приятель-де хотел выяснить, не решился ли наконец кто-то из стариков уступить место.
Франсуа так разволновался, что почти без сил опустился на диван. Соня решила, что начинающего соблазнителя удручает ее холодность, и ласково погладила его по лбу.
— Ну-ну, прогоните эти мрачные мысли… Нельзя же получить все сразу… Знаете, то, что я пришла сюда, и так чудо! Ради вас я рискую своим добрым именем! Вы думаете, я бы пошла на это, если бы не испытывала симпатии к некоему Франсуа Лепито?
Клерк мгновенно пришел в себя и попытался обнять Соню, но та опять увернулась и при этом случайно уронила флакон Мишель. Франсуа подхватил его на лету и хотел снова поставить на камин, как вдруг заметил, что пузырек наполовину пуст. Молодой человек оцепенел от страха.
— Только этого не хватало! — с ужасом произнес он.
— В чем дело? — удивленно уставилась на него мадам Парнак.
— Это вы… выпили то, что… было в пузырьке?
— Пока вы отделывались от незваного гостя, у меня пересохло в горле — вот я и отхлебнула вашей микстуры. Вы ведь говорили, она смягчает горло. Мне не следовало этого делать?
— Нет, не следовало… и вы даже не догадываетесь, до какой степени не следовало! — побледневшими губами прошептал бедный влюбленный.
— Послушай, малыш, ну что за трагедия, если я отпила немного микстуры?
— К несчастью, это именно трагедия, — чуть не плача похоронным тоном проговорил он.
Соня схватила молодого человека за руку и, смеясь, потащила к дивану.
— Пойдемте, я хочу послушать, что мы стали бы делать в Венесуэле.
— О, вы знаете, Венесуэла очень далеко…
— Что это с ней случилось? Только что была рядом. Неужто она так отдалилась за эту пару минут?
— Вы даже не представляете себе, насколько… Мы вечно мечтаем о всяких путешествиях, а потом в конце концов начинаем жалеть о родном доме.
— Что это на вас нашло, Франсуа?
Не мог же он признаться мадам Парнак, что жаждет сейчас только одного: чтобы она поскорее ушла и отправилась на тот свет где угодно, но никак уж не здесь.
— Нам надо быть очень осторожными, Соня, — постарался как можно убедительнее произнести не на шутку встревоженный Франсуа. — А что, если ваш муж…
— Минуту назад вы хотели уехать со мной в Венесуэлу! Нам надо обсудить все… подробнее… Я думаю, часика нам вполне хватит, а?
— Боюсь, вам придется уйти раньше…
— Что это с вами, Франсуа? Вы что, хотите, чтобы наше первое свидание стало последним?
— О, умоляю вас, не говорите так! Не говорите так!
Соня никак не могла понять столь резкой перемены в своем воздыхателе. Он зачем-то стал показывать ей цветы, трогательно расставленные по всей комнате.
— Как вы думаете, сколько времени они еще проживут?
— Цветы? Не знаю и знать не хочу.
— Пять-шесть дней, не больше, а потом начнется угасание… С каждой минутой эта красота будет все больше вянуть… Порой спрашиваешь себя, стоит ли жить дальше…
Молодую женщину вдруг охватила смутная тревога, и она подозрительно уставилась на Лепито.
— Но цветы по крайней мере оставят в памяти воспоминание о свежести и красоте, не тронутых тлением, — продолжал молодой человек. — Умереть молодым! Не это ли лучший выбор, если мы хотим оставить живыми прекрасные воспоминания?
— Франсуа… мне что-то страшно… я чего-то боюсь…
— И вы правы, любовь моя… Послушайте, вот если бы вам сказали, что через полчаса вы умрете, разве это вас не обрадовало бы?
— Обрадовало? Да вы с ума сошли, честное слово! Я вовсе не хочу умирать!
Лепито грустно вздохнул.
— Увы, черная гостья уводит нас, не спрашивая согласия… У вас и в самом деле нет желания умереть, Соня? Я бы сохранил о вас самые нежные воспоминания, и осенью, когда желтеют и осыпаются листья, я бы ходил молиться над вашей надгробной плитой…
Беспокойство мадам Парнак мгновенно сменилось яростью. Она никак не могла понять причин омерзительной комедии, которую вдруг вздумалось разыгрывать Франсуа, и это доводило ее почти до исступления.
— Человек может, конечно, вести себя нелепо, но всему же есть предел! Прощайте! Мы больше никогда не увидимся!
— Увы! Я в этом не сомневаюсь! — простонал Лепито, провожая ее до двери.
Соня уже почти переступила порог, но неожиданно передумала.
— Ну нет! Еще никто не позволял себе так издеваться надо мной!
Она снова захлопнула дверь и, выйдя на середину комнаты, заявила:
— Я не уйду, пока вы не признаетесь, что побудило вас вести себя так глупо и мерзко? Ну говорите, я жду!
Лепито почувствовал, что это самая тяжелая минута в его жизни.
— Соня… я ничего не хотел говорить вам… но время идет… и вынуждает меня к откровенности… придется открыть ужасную истину…
Мадам Парнак задрожала от мрачного предчувствия…
— Та микстура, которую вы пили…
— Ну?
— Она… она была…
— Да что же, в самом деле?
— …отравлена…
Соня пошатнулась, это слово поразило ее.
— Отравлена… отравлена… отравлена, — лишь тупо повторяла молодая женщина, пытаясь сообразить, кому и зачем это было нужно.
— Будьте мужественны, дорогая… не пройдет и часа, как вы покинете этот мир…
— Через час?..
— Теперь даже меньше.
Жену нотариуса внезапно охватил животный страх.
— Это неправда! Неправда! — вскричала она и, опустившись на диван, горько зарыдала.
Потрясенный Франсуа обнял молодую женщину. Она прижалась к нему.
— Франсуа… маленький Франсуа… он так меня любит… но долго ли продлится эта любовь?
— До самой смерти!
Соня резко высвободилась из его объятий.
— Не так уж долго! — с горечью заметила она.
Мадам Парнак подошла к камину, взяла пузырек и долго разглядывала его. Потом дрожащим от волнения голосом спросила:
— Вы и в самом деле меня любите, Франсуа?
— Как вы можете сомневаться?
Соня протянула ему пузырек.
— Я не хочу уходить одна, Франсуа… мне страшно…
— Но… и я тоже… оч… чень боюсь… смерти…
— Значит, вы такой же, как все…
И, сделав столь грустный вывод, Соня шатаясь подошла к дивану. Клерк следил за ней глазами, полными стыда и тревоги.
— Может быть, вам… лучше вернуться домой? Подумайте, какой поднимется скандал, если вас найдут в моей комнате?
— Нечего было меня сюда заманивать!
— Если бы я только знал…
— Хам!
Франсуа сел рядом с молодой женщиной.
— Простите меня, Соня, я немного потерял голову… Поверьте, наконец, что во всей этой истории лишь одно остается истинным — моя любовь к вам… Я никогда вас не забуду — вы останетесь моей первой и последней любовью. Умоляю, поверьте мне… Я сумел бы сделать вас счастливой! Подумать только, все обратил в прах этот флакон! Он же здесь совершенно случайно!..
— Случайно… — задумчиво повторила Соня и тут же глаза ее загорелись гневом.
— И как я не подумала об этом раньше? Вы ведь знали, что я выпью этот пузырек, не правда ли?
— Я?
— Теперь мне все ясно: если бы я сама не отхлебнула вашей микстуры, то вы бы заставили меня силой!
— Вы с ума сошли!
— Согласитесь, что в подобных обстоятельствах это нетрудно!
— Но, послушайте, зачем бы я стал это делать? Зачем мне желать вашей смерти?
— Потому что это входит в вашу программу!
— В мою… что?
— В вашу программу или, если угодно, планы. Вы хотели убить меня, как недавно пытались прикончить моего мужа!
— Я?.. Прикончить… вас, вашего мужа?
— Вот именно! Ну не станете же вы отрицать, что я пришла сюда, чтобы умолять вас пощадить жизнь Альбера?
— Клянусь вам, Соня, я…
— Да перестаньте притворяться! Вы убийца, Франсуа Лепито!
— Умоляю вас, Соня, успокойтесь!
— Клянусь Богом, все это не пройдет вам даром!
Жена нотариуса встала с дивана и пошатываясь побрела к тумбочке, где стоял телефон. Франсуа с тревогой наблюдал.
— Что в-вы с-собираетесь… делать? — заикаясь пробормотал он.
— Позвонить своему мужу!
— Нет! Нет! Только не это!
— Вы за все заплатите! Говорю вам, за все! Я вспомнила: это вы тогда ударили меня в саду!
— И вы можете так чудовищно лгать?
— Вы тогда только сделали вид, будто ушли, на самом же деле тихонько подкрались сзади! Вы хотели убить меня и ударили по голове! К несчастью для вас, рана оказалась легкой. Тогда вы решили действовать по-другому и на сей раз пустили в ход яд!
— Нет, это просто безумие!
Франсуа ухватил молодую женщину за плечи.
— Соня, что вы такое говорите?
— Я вижу, вы способны расправиться даже с умирающей?
Дверь распахнулась, и в комнату влетела запыхавшаяся мадам Шерминьяк.
— На помощь! На помощь! — закричала Соня, как только увидела ее.
— Что происходит? — остановилась несколько сбитая с толку Софи.
— Он хотел меня убить!
— Браво!
— Он отравил меня ядом… Я сейчас умру, мадам! И все из-за него…
— В добрый час!
— Да неужели до вас не доходит, что я умираю, что я убита, загублена этим чудовищем?
— Просто превосходно! Отлично! Всякие Иезавели вроде вас только сеют смуту и нарушают идиллии чистых душ! Франсуа любит и любим! И нечего было сюда соваться! Это не ваше дело!
— Ах, вот как? Так вы его сообщница?
Вдова с лучезарной улыбкой посмотрела на Лепито.
— Все зависит только от него.
Но Франсуа был сейчас совершенно не в состоянии что-либо решать. Действительность с каждой секундой становилась все кошмарнее. Что тут можно выбрать? Эти женщины доконают его! Одна, казалось бы, вот-вот умрет, о вечном должна бы думать — так нет же, жаждет навлечь на его голову все возможные беды и навсегда лишить надежд на будущее. И другая не лучше: помощница, черт ее побери, лезет не в свои дела… Эта бабы просто осатанели! Ничего с ними не сделаешь!
Словно подтверждая его мысли, Соня с яростью кинулась на вдову:
— Как я вижу, чары мсье Лепито не оставляют равнодушными перезрелых красоток!
Правнучка лесоруба, Софи Шерминьяк, не могла безнаказанно спустить насмешку, а уж тем более оскорбление. У вдовы была неплохая реакция, она мгновенно отвесила сопернице оглушительную затрещину.
— Это чтоб показать вам, моя красавица, что у перезрелой дамы еще довольно крепкие руки!
— Старая хрычовка! Тоже, видно, считает, что я зажилась на этом свете?
Соня бросилась к телефону, схватила трубку и быстро набрала домашний номер. Франсуа в последний раз попытался смягчить ее:
— Умоляю вас…
Но сил уже, видимо, не оставалось, и молодой человек прилег на диван. Софи Шерминьяк присела рядом и с материнской нежностью положила его голову себе на колени.
— Никто не посмеет вредить вам, пока я тут! — шепнула она.
Услышав, что мадам Парнак разговаривает с мужем, Франсуа в бессильном отчаянии развел руками. Что поделаешь, такова воля судьбы!
— Алло! Это ты, Альбер?.. Да, да… Где я? У Франсуа… Как у какого? Да у твоего клерка… Что я здесь делаю? Умираю!.. Ты не понимаешь? Меня это ничуть не удивляет! Франсуа Лепито только что убил меня! Ведь это он, оказывается, напал на меня тогда, ночью, у нас в саду! Бомба в машине — это тоже его работа! Я сошла с ума? Шучу? Приезжай быстрей, и ты увидишь, шучу ли я! Что? Мне придется дать тебе объяснения? Мне бы очень хотелось, но, увы… скорее всего, другие тебе все расскажут, мой зайчик… Вот-вот… Поторопись все-таки, если хочешь услышать мой последний вздох!
Соня повесила трубку и, обернувшись к мадам Шерминьяк и Франсуа, торжествующе бросила:
— Он едет!
V
— Вы мне клянетесь?
— Клянусь!
— Ох, Франсуа, — нежно проворковала вдова, — и когда же вы официально объявите ей о своей любви?
— Как только наберусь мужества…
— А стоит ли тянуть, Франсуа? Если ваша нежность взаимна (а я в этом нисколько не сомневаюсь), то вам мгновенно пойдут навстречу! Не понимаю, ну что вас останавливает!
Не будь у него сейчас Сони, Лепито непременно спросил бы у вдовы, не стыдно ли ей с таким упорством лезть в чужие дела. Но нужно было любой ценой избежать скандала.
— Она богата, а я беден…
— Какая разница, если она вас любит?
— Если бы я мог быть в этом уверен, — лицемерно вздохнул клерк.
— Но раз я вам это говорю, то не стоит сомневаться! — радостно произнесла вдова.
Неожиданно, так что Франсуа не успел отстраниться, она наградила его звучным поцелуем и, напевая романтическую песенку, удалилась. Лепито ошарашенно смотрел, как она прыгает через ступеньку и пляшет на каждой лестничной площадке. На мгновение ему даже показалось, что мадам Шерминьяк вот-вот оседлает перила и таким образом спустится вниз. «Да, — сказал себе молодой человек, — видимо, ближе к пятидесяти годам на некоторых овернских вдов находят этакие странные помрачения».
На вопрос Сони, кто приходил, Лепито ответил, что это якобы один его знакомый, за которого он обещал похлопотать, когда мадемуазель Мулезан или мсье Вермель уйдут на пенсию. Приятель-де хотел выяснить, не решился ли наконец кто-то из стариков уступить место.
Франсуа так разволновался, что почти без сил опустился на диван. Соня решила, что начинающего соблазнителя удручает ее холодность, и ласково погладила его по лбу.
— Ну-ну, прогоните эти мрачные мысли… Нельзя же получить все сразу… Знаете, то, что я пришла сюда, и так чудо! Ради вас я рискую своим добрым именем! Вы думаете, я бы пошла на это, если бы не испытывала симпатии к некоему Франсуа Лепито?
Клерк мгновенно пришел в себя и попытался обнять Соню, но та опять увернулась и при этом случайно уронила флакон Мишель. Франсуа подхватил его на лету и хотел снова поставить на камин, как вдруг заметил, что пузырек наполовину пуст. Молодой человек оцепенел от страха.
— Только этого не хватало! — с ужасом произнес он.
— В чем дело? — удивленно уставилась на него мадам Парнак.
— Это вы… выпили то, что… было в пузырьке?
— Пока вы отделывались от незваного гостя, у меня пересохло в горле — вот я и отхлебнула вашей микстуры. Вы ведь говорили, она смягчает горло. Мне не следовало этого делать?
— Нет, не следовало… и вы даже не догадываетесь, до какой степени не следовало! — побледневшими губами прошептал бедный влюбленный.
— Послушай, малыш, ну что за трагедия, если я отпила немного микстуры?
— К несчастью, это именно трагедия, — чуть не плача похоронным тоном проговорил он.
Соня схватила молодого человека за руку и, смеясь, потащила к дивану.
— Пойдемте, я хочу послушать, что мы стали бы делать в Венесуэле.
— О, вы знаете, Венесуэла очень далеко…
— Что это с ней случилось? Только что была рядом. Неужто она так отдалилась за эту пару минут?
— Вы даже не представляете себе, насколько… Мы вечно мечтаем о всяких путешествиях, а потом в конце концов начинаем жалеть о родном доме.
— Что это на вас нашло, Франсуа?
Не мог же он признаться мадам Парнак, что жаждет сейчас только одного: чтобы она поскорее ушла и отправилась на тот свет где угодно, но никак уж не здесь.
— Нам надо быть очень осторожными, Соня, — постарался как можно убедительнее произнести не на шутку встревоженный Франсуа. — А что, если ваш муж…
— Минуту назад вы хотели уехать со мной в Венесуэлу! Нам надо обсудить все… подробнее… Я думаю, часика нам вполне хватит, а?
— Боюсь, вам придется уйти раньше…
— Что это с вами, Франсуа? Вы что, хотите, чтобы наше первое свидание стало последним?
— О, умоляю вас, не говорите так! Не говорите так!
Соня никак не могла понять столь резкой перемены в своем воздыхателе. Он зачем-то стал показывать ей цветы, трогательно расставленные по всей комнате.
— Как вы думаете, сколько времени они еще проживут?
— Цветы? Не знаю и знать не хочу.
— Пять-шесть дней, не больше, а потом начнется угасание… С каждой минутой эта красота будет все больше вянуть… Порой спрашиваешь себя, стоит ли жить дальше…
Молодую женщину вдруг охватила смутная тревога, и она подозрительно уставилась на Лепито.
— Но цветы по крайней мере оставят в памяти воспоминание о свежести и красоте, не тронутых тлением, — продолжал молодой человек. — Умереть молодым! Не это ли лучший выбор, если мы хотим оставить живыми прекрасные воспоминания?
— Франсуа… мне что-то страшно… я чего-то боюсь…
— И вы правы, любовь моя… Послушайте, вот если бы вам сказали, что через полчаса вы умрете, разве это вас не обрадовало бы?
— Обрадовало? Да вы с ума сошли, честное слово! Я вовсе не хочу умирать!
Лепито грустно вздохнул.
— Увы, черная гостья уводит нас, не спрашивая согласия… У вас и в самом деле нет желания умереть, Соня? Я бы сохранил о вас самые нежные воспоминания, и осенью, когда желтеют и осыпаются листья, я бы ходил молиться над вашей надгробной плитой…
Беспокойство мадам Парнак мгновенно сменилось яростью. Она никак не могла понять причин омерзительной комедии, которую вдруг вздумалось разыгрывать Франсуа, и это доводило ее почти до исступления.
— Человек может, конечно, вести себя нелепо, но всему же есть предел! Прощайте! Мы больше никогда не увидимся!
— Увы! Я в этом не сомневаюсь! — простонал Лепито, провожая ее до двери.
Соня уже почти переступила порог, но неожиданно передумала.
— Ну нет! Еще никто не позволял себе так издеваться надо мной!
Она снова захлопнула дверь и, выйдя на середину комнаты, заявила:
— Я не уйду, пока вы не признаетесь, что побудило вас вести себя так глупо и мерзко? Ну говорите, я жду!
Лепито почувствовал, что это самая тяжелая минута в его жизни.
— Соня… я ничего не хотел говорить вам… но время идет… и вынуждает меня к откровенности… придется открыть ужасную истину…
Мадам Парнак задрожала от мрачного предчувствия…
— Та микстура, которую вы пили…
— Ну?
— Она… она была…
— Да что же, в самом деле?
— …отравлена…
Соня пошатнулась, это слово поразило ее.
— Отравлена… отравлена… отравлена, — лишь тупо повторяла молодая женщина, пытаясь сообразить, кому и зачем это было нужно.
— Будьте мужественны, дорогая… не пройдет и часа, как вы покинете этот мир…
— Через час?..
— Теперь даже меньше.
Жену нотариуса внезапно охватил животный страх.
— Это неправда! Неправда! — вскричала она и, опустившись на диван, горько зарыдала.
Потрясенный Франсуа обнял молодую женщину. Она прижалась к нему.
— Франсуа… маленький Франсуа… он так меня любит… но долго ли продлится эта любовь?
— До самой смерти!
Соня резко высвободилась из его объятий.
— Не так уж долго! — с горечью заметила она.
Мадам Парнак подошла к камину, взяла пузырек и долго разглядывала его. Потом дрожащим от волнения голосом спросила:
— Вы и в самом деле меня любите, Франсуа?
— Как вы можете сомневаться?
Соня протянула ему пузырек.
— Я не хочу уходить одна, Франсуа… мне страшно…
— Но… и я тоже… оч… чень боюсь… смерти…
— Значит, вы такой же, как все…
И, сделав столь грустный вывод, Соня шатаясь подошла к дивану. Клерк следил за ней глазами, полными стыда и тревоги.
— Может быть, вам… лучше вернуться домой? Подумайте, какой поднимется скандал, если вас найдут в моей комнате?
— Нечего было меня сюда заманивать!
— Если бы я только знал…
— Хам!
Франсуа сел рядом с молодой женщиной.
— Простите меня, Соня, я немного потерял голову… Поверьте, наконец, что во всей этой истории лишь одно остается истинным — моя любовь к вам… Я никогда вас не забуду — вы останетесь моей первой и последней любовью. Умоляю, поверьте мне… Я сумел бы сделать вас счастливой! Подумать только, все обратил в прах этот флакон! Он же здесь совершенно случайно!..
— Случайно… — задумчиво повторила Соня и тут же глаза ее загорелись гневом.
— И как я не подумала об этом раньше? Вы ведь знали, что я выпью этот пузырек, не правда ли?
— Я?
— Теперь мне все ясно: если бы я сама не отхлебнула вашей микстуры, то вы бы заставили меня силой!
— Вы с ума сошли!
— Согласитесь, что в подобных обстоятельствах это нетрудно!
— Но, послушайте, зачем бы я стал это делать? Зачем мне желать вашей смерти?
— Потому что это входит в вашу программу!
— В мою… что?
— В вашу программу или, если угодно, планы. Вы хотели убить меня, как недавно пытались прикончить моего мужа!
— Я?.. Прикончить… вас, вашего мужа?
— Вот именно! Ну не станете же вы отрицать, что я пришла сюда, чтобы умолять вас пощадить жизнь Альбера?
— Клянусь вам, Соня, я…
— Да перестаньте притворяться! Вы убийца, Франсуа Лепито!
— Умоляю вас, Соня, успокойтесь!
— Клянусь Богом, все это не пройдет вам даром!
Жена нотариуса встала с дивана и пошатываясь побрела к тумбочке, где стоял телефон. Франсуа с тревогой наблюдал.
— Что в-вы с-собираетесь… делать? — заикаясь пробормотал он.
— Позвонить своему мужу!
— Нет! Нет! Только не это!
— Вы за все заплатите! Говорю вам, за все! Я вспомнила: это вы тогда ударили меня в саду!
— И вы можете так чудовищно лгать?
— Вы тогда только сделали вид, будто ушли, на самом же деле тихонько подкрались сзади! Вы хотели убить меня и ударили по голове! К несчастью для вас, рана оказалась легкой. Тогда вы решили действовать по-другому и на сей раз пустили в ход яд!
— Нет, это просто безумие!
Франсуа ухватил молодую женщину за плечи.
— Соня, что вы такое говорите?
— Я вижу, вы способны расправиться даже с умирающей?
Дверь распахнулась, и в комнату влетела запыхавшаяся мадам Шерминьяк.
— На помощь! На помощь! — закричала Соня, как только увидела ее.
— Что происходит? — остановилась несколько сбитая с толку Софи.
— Он хотел меня убить!
— Браво!
— Он отравил меня ядом… Я сейчас умру, мадам! И все из-за него…
— В добрый час!
— Да неужели до вас не доходит, что я умираю, что я убита, загублена этим чудовищем?
— Просто превосходно! Отлично! Всякие Иезавели вроде вас только сеют смуту и нарушают идиллии чистых душ! Франсуа любит и любим! И нечего было сюда соваться! Это не ваше дело!
— Ах, вот как? Так вы его сообщница?
Вдова с лучезарной улыбкой посмотрела на Лепито.
— Все зависит только от него.
Но Франсуа был сейчас совершенно не в состоянии что-либо решать. Действительность с каждой секундой становилась все кошмарнее. Что тут можно выбрать? Эти женщины доконают его! Одна, казалось бы, вот-вот умрет, о вечном должна бы думать — так нет же, жаждет навлечь на его голову все возможные беды и навсегда лишить надежд на будущее. И другая не лучше: помощница, черт ее побери, лезет не в свои дела… Эта бабы просто осатанели! Ничего с ними не сделаешь!
Словно подтверждая его мысли, Соня с яростью кинулась на вдову:
— Как я вижу, чары мсье Лепито не оставляют равнодушными перезрелых красоток!
Правнучка лесоруба, Софи Шерминьяк, не могла безнаказанно спустить насмешку, а уж тем более оскорбление. У вдовы была неплохая реакция, она мгновенно отвесила сопернице оглушительную затрещину.
— Это чтоб показать вам, моя красавица, что у перезрелой дамы еще довольно крепкие руки!
— Старая хрычовка! Тоже, видно, считает, что я зажилась на этом свете?
Соня бросилась к телефону, схватила трубку и быстро набрала домашний номер. Франсуа в последний раз попытался смягчить ее:
— Умоляю вас…
Но сил уже, видимо, не оставалось, и молодой человек прилег на диван. Софи Шерминьяк присела рядом и с материнской нежностью положила его голову себе на колени.
— Никто не посмеет вредить вам, пока я тут! — шепнула она.
Услышав, что мадам Парнак разговаривает с мужем, Франсуа в бессильном отчаянии развел руками. Что поделаешь, такова воля судьбы!
— Алло! Это ты, Альбер?.. Да, да… Где я? У Франсуа… Как у какого? Да у твоего клерка… Что я здесь делаю? Умираю!.. Ты не понимаешь? Меня это ничуть не удивляет! Франсуа Лепито только что убил меня! Ведь это он, оказывается, напал на меня тогда, ночью, у нас в саду! Бомба в машине — это тоже его работа! Я сошла с ума? Шучу? Приезжай быстрей, и ты увидишь, шучу ли я! Что? Мне придется дать тебе объяснения? Мне бы очень хотелось, но, увы… скорее всего, другие тебе все расскажут, мой зайчик… Вот-вот… Поторопись все-таки, если хочешь услышать мой последний вздох!
Соня повесила трубку и, обернувшись к мадам Шерминьяк и Франсуа, торжествующе бросила:
— Он едет!
V
Войдя в комнату, Альбер сразу бросился к прилегшей на диван жене.
— Соня! Бедная моя! Что он с тобой сделал, этот негодяй?
— Мне уже никто не поможет, Альбер, — прохрипела молодая женщина.
— Я спасу тебя, дорогая! За мной едет Периньяк.
Нотариус выпрямился и налетел на Франсуа.
— Мерзавец! Почему…
— Я… я не виноват…
— Не отпирайтесь, Франсуа, вы убийца! Я все знаю!
Мадам Шерминьяк ринулась в бой.
— Прошу вас выбирать выражения! Если бы эта… Иезавель сидела дома, она бы и сейчас была в добром здравии! Так нет же, она приперлась совращать ребенка — вот и получила по заслугам!
Удивленный неожиданным нападением, нотариус повернулся к Франсуа.
— Это еще что?
Софи, возмутившись, что ее сочли неодушевленным предметом, накинулась на мэтра Альбера.
— Да вы, я вижу, забыли, где находитесь? Так я напомню вам! Я — вдова Шерминьяк, урожденная Софи Шальмазель, владелица этого дома! Извольте немедленно выйти вон!
— Не вам мне приказывать! Уйду, когда сочту нужным!
— Ах, вот как! Значит, если вашей похотливой супруге вздумалось преследовать беззащитного молодого человека… даже у него дома, то вы считаете себя вправе вламываться сюда? Что вы здесь ищете? Уж не деньги ли?
— О! За такие слова, мадам, вам придется отвечать по суду!
Софи разразилась недобрым смехом.
— И вы сможете объяснить судьям, что ваша законная половина забыла у моего постояльца?
Пораженный этим замечанием, мэтр Альбер вернулся к жене.
— По крайней мере в одном эта мегера права, Соня. Зачем вы здесь? Согласитесь, что добродетельной супруге не пристало глотать яд на квартире холостяка?
— Тебя ничто не изменит, Альбер, — с горечью простонала умирающая. — Ты всегда будешь видеть только внешнюю сторону… Думай теперь все, что тебе угодно, но дай мне спокойно умереть!
— Однако…
На сей раз вдова Шерминьяк поддержала соперницу.
— Верно, отвяжитесь от нее! А я тем временем позвоню в полицию. Пусть они мне скажут, по какому праву совершенно посторонние люди являются в мой дом умирать!
Софи сняла трубку, и в это время вбежал перепуганный доктор Периньяк. Волнение, однако, не помешало ему действовать хладнокровно. Выяснив, что произошло, он сунул пузырек в карман и сказал, что немедленно отвезет мадам Парнак к себе в клинику. Там больной сделают промывание желудка, а в лаборатории исследуют содержимое флакона. Таким образом, выяснится, что там за яд.
Выходя из комнаты, нотариус обернулся к Франсуа.
— Молите Небо, чтобы она выжила, иначе… Думаю, излишним будет говорить, что я больше не желаю видеть вас в конторе. Ремуйе принесет вам заработанные деньги, а вы напишете расписку.
Оставшись вдвоем с мадам Шерминьяк, Лепито в полном отчаянии стал жаловаться на горькую судьбу?
— Господи! За что мне такое? Ну почему она думает, будто это я ударил ее в саду, а теперь еще и отравил? Как она может это думать про меня… Нет, эта женщина безумна, совершенно безумна!
— Интриганка! Хочет привлечь к себе внимание, не больше! — толковала на свой лад вдова.
— Привлечь к себе внимание самоубийством?
— А почему бы нет?
— Но ведь она, наверное, умрет?
— Такова жизнь…
— …А я теперь вот потерял работу!
— Не волнуйтесь, Франсуа… Нечего тужить, пока есть я!
И вдова уже хотела приступить к самым нежным признаниям, как в дверь с величайшей деликатностью постучали. Войдя, инспектор Лакоссад сразу принялся за Лепито.
— Я, конечно, знаю утверждение наших соседей, немцев, что «здравый смысл у молодых людей — все равно что весенний лед», но, право же, Лепито, последнее время вы заставляете нас слишком много заниматься своей особой! Почему вы звонили в полицию, мадам?
Софи Шерминьяк, обрадовавшись неожиданному слушателю, со многими подробностями и отступлениями изложила свою сугубо личную версию происшедшего; как ни странно, но инспектор все же кое-что понял.
— Значит, так… Мадам Парнак пришла в гости к мсье Лепито, и этот последний отравил ее. У несчастной все же хватило сил позвонить мужу, а тот, в свою очередь, вызвал доктора Периньяка, который сейчас отхаживает мадам Парнак у себя в клинике. Я правильно изложил суть дела?
— Почти… — отозвался Франсуа. — Только это не я напоил ядом мадам Парнак, она выпила его по собственному почину.
— Зная, что это яд?
— Нет… я сказал, что это микстура от горла…
— А у мадам Парнак болело горло?
— Да…
— Плохо… очень плохо!
— Клянусь вам, я никак не предполагал, что она возьмет флакон!
— В таком случае, почему вы не помешали?
— Потому что она отхлебнула этого чертового снадобья, пока я разговаривал с мадам Шерминьяк на лестничной площадке.
— А что там был за яд?
— Понятия не имею.
— В самом деле?
— Мне его принесли всего за несколько минут до этого.
— Значит, вы его заказывали?
— Нет.
— Странный подарок, вы не находите?
— Я забрал пузырек у одного человека, который собирался покончить с собой.
— Здесь?
— Да.
Немного помолчав, Лакоссад заметил:
— Как нарочно, припомнилась одна мысль Дидро: «Недоверчивость бывает пороком глупца, а доверчивость — недостатком умного человека…» Тем хуже! Я согласен прослыть дураком, но уж слишком ваш рассказ неправдоподобен. Мсье Лепито, я попрошу вас следовать за мной в комиссариат.
Вдова вскочила.
— Вы не имеете права тащить его в участок как какого-то злоумышленника!
— Да нет, что вы, пока мсье Лепито просто подозреваемый.
— Но вы не имеете права!
— Вы так думаете? Идемте, Лепито.
— Я готов, инспектор.
Софи вцепилась в молодого человека.
— Нет-нет! Не ходите! Этот человек вас ненавидит! Он служит вашим врагам!
Когда Франсуа вышел, Лакоссад шепнул мадам Шерминьяк:
— Я не стану сердиться на вас за эти глупые и обидные слова, ибо еще Демокрит писал: «Подобно тому как облака скрывают солнце, страсть помрачает человеческий разум».
Набивая трубку, комиссар Шаллан признался своему подчиненному:
— Эта семейка Парнак начинает здорово действовать мне на нервы: сомнительное самоубийство, непонятное нападение, покушение без всякой видимой причины и в довершение всего — совершенно бредовая попытка отравления. Это уже слишком. Вы не находите?
— Да, вне всякого сомнения, вы правы.
— И больше всего в этой истории раздражает полная бессмысленность всех этих действий.
— Да, комиссар, полная… Разве что нам удастся все же найти логику, которая движет этой, на первый взгляд более чем странной, чередой событий.
— Возможно! Но черт меня побери, если я вижу хоть какую-то связь между настоящим или мнимым самоубийством мсье Дезире и попыткой пылкого воздыхателя отравить Соню Парнак!
— Или тем, кто лишь притворяется воздыхателем. Как говорят в Будапеште, «торговец ядом рисует на вывеске цветы».
— Теперь уже вы обернулись против Лепито, а?
— Сейчас я не вижу другого объяснения.
— Ну-ка выкладывайте, что у вас на уме!
— Предположим, Франсуа Лепито прикидывается порядочным человеком, но на самом деле это не имеющий ни крупицы совести честолюбец. Нужны доказательства? Пожалуйста, кто б иной сумел одновременно тронуть сердце дочери хозяина, очаровать домовладелицу и при этом осаждать еще Соню Парнак?
— А вдруг по каким-то непонятным для нас причинам этот молодой человек просто-напросто неотразим?
— Почему в таком случае он не разуверит вдову Шерминьяк? Почему не скажет правды Мишель Парнак? Зачем увивается за Соней?
— Не исключено, что просто ради забавы. Конечно, это довольно цинично, но такие вещи стары как мир.
— Цинизм, доходящий до покушения на жизнь?..
— Так-так, интересный поворот, продолжайте.
— Итак (естественно, это только предположение), наш Лепито, если можно так выразиться, хладнокровный соблазнитель. В таком случае он никогда не теряет голову и никакая страсть не нарушает его расчетов. Оставим в стороне нежные чувства, которые питает к Лепито домовладелица, хотя это наверняка приносит ему кое-какие материальные выгоды… Зато я уверен, что крошка Мишель очень и очень нравится молодому человеку. Она молода, свежа, недурна собой и, скорее всего, получит немалое приданое. Наш Лепито собаку съел в искусстве обольщения, а потому делает вид, будто девушка ему безразлична. И чем больше он изображает равнодушие, тем больше влюбляется Мишель. Она не может допустить, что ею, богатой наследницей, пренебрегает какой-то нищий клерк. Может быть, Лепито ухаживает за мачехой как раз для того, чтобы вызвать ревность у ее падчерицы? Но вообще-то я склонен считать, что наш честолюбец хочет получить все сразу, и немедленно. Ему известно, что мсье Дезире завещал все имущество брату. Он знает и то, что мсье Альбер все оставит жене и дочери. Нетрудно предположить, что после смерти одной из женщин другая станет единственной наследницей состояния Парнаков. Стало быть, задача Лепито проста: сделать так, чтобы в живых осталась одна Мишель, которая его любит и ни о чем не мечтает, кроме как выйти за него замуж. Ну, остальное, как говорится, дело техники. Помните, как все началось? Вначале произошла ссора между мсье Дезире и Лепито, потом, через несколько часов смерть старика. По-видимому, Парнак-старший вывел предприимчивого клерка на чистую воду, и Франсуа вынужден был в целях самозащиты убить «Мсье Старшего». Затем он пытался прикончить Соню, назначив ей свидание в ночном саду, подсунул взрывчатку в машину мсье Альбера. Но тут у него произошли две осечки подряд. В темноте он не заметил, что в тот вечер на Соне был пышный шиньон, значительно смягчивший удар. Не знал он и о том, что нотариус выедет несколько раньше против прежнего. И наконец, Франсуа совершает повторную попытку отправить Соню на тот свет: под видом микстуры он подсовывает несчастной женщине яд. Такова, на мой взгляд, логика событий, если я прав, конечно. Вот так вот, а вы еще сетовали на их бессвязность, господин комиссар. В сущности все это лишь подтверждает замечание Эсхила: «Из нарушения меры произрастает безумие, а жатву приходится пожинать слезами».
— Дорогой мой Лакоссад, вы всегда призываете на помощь столь великие авторитеты, что с вами почти невозможно спорить. Из ваших логических построений я могу вынести по крайней мере одну, но глубокую мысль: все эти несчастья отнюдь не случайны. За каждым из них стоит чья-то злая воля, наметившая вполне определенный план, осуществлению которого могли частично помешать лишь непредвиденные обстоятельства: шиньон на затылке Сони Парнак или решение нотариуса выехать из дому раньше, чем обычно. Я согласен с вами, главный побудительный мотив убийцы — деньги. Вместе с тем я отнюдь не испытываю вашей уверенности в том, что касается личности преступника. Во-первых, Лепито до сих пор не привлекал нашего внимания и ни разу ни в чем не проявил какого-то особого честолюбия. Так что все, что вы поставили ему в вину, можно толковать совершенно иначе. А что, если Франсуа любит Соню Парнак больше, чем Мишель со всем ее приданым? Ведь неопытные молодые люди довольно часто влюбляются в красивых и зрелых женщин! На домовладелицу вообще не стоит обращать внимания. Она напоминает мне мадам Потифар, готовую проглотить бедняжку Иосифа. А вдруг убийца, зная о страсти Лепито к Соне, решил воспользоваться этим, чтобы свалить на молодого человека собственные преступления? Услышав о ссоре между Франсуа и «Мсье Старшим», он решил, что это прекрасная возможность избавиться от старика. Скандала он не хотел, поскольку это могло бы насторожить будущие жертвы, предпочел сымитировать самоубийство, отлично понимая, что, если полиция заподозрит неладное, расплачиваться придется Лепито. И вы действительно сочли его виновным, Лакоссад. А кроме того, мой дорогой Ансельм, позвольте заметить, что Соня Парнак наверняка отправилась к клерку своего мужа вовсе не для того, чтобы потолковать о Кодексе. Ну как, убедительно? Вот так вот, дорогой! Между нами говоря, ваша версия страдает довольно крупным изъяном.
— Соня! Бедная моя! Что он с тобой сделал, этот негодяй?
— Мне уже никто не поможет, Альбер, — прохрипела молодая женщина.
— Я спасу тебя, дорогая! За мной едет Периньяк.
Нотариус выпрямился и налетел на Франсуа.
— Мерзавец! Почему…
— Я… я не виноват…
— Не отпирайтесь, Франсуа, вы убийца! Я все знаю!
Мадам Шерминьяк ринулась в бой.
— Прошу вас выбирать выражения! Если бы эта… Иезавель сидела дома, она бы и сейчас была в добром здравии! Так нет же, она приперлась совращать ребенка — вот и получила по заслугам!
Удивленный неожиданным нападением, нотариус повернулся к Франсуа.
— Это еще что?
Софи, возмутившись, что ее сочли неодушевленным предметом, накинулась на мэтра Альбера.
— Да вы, я вижу, забыли, где находитесь? Так я напомню вам! Я — вдова Шерминьяк, урожденная Софи Шальмазель, владелица этого дома! Извольте немедленно выйти вон!
— Не вам мне приказывать! Уйду, когда сочту нужным!
— Ах, вот как! Значит, если вашей похотливой супруге вздумалось преследовать беззащитного молодого человека… даже у него дома, то вы считаете себя вправе вламываться сюда? Что вы здесь ищете? Уж не деньги ли?
— О! За такие слова, мадам, вам придется отвечать по суду!
Софи разразилась недобрым смехом.
— И вы сможете объяснить судьям, что ваша законная половина забыла у моего постояльца?
Пораженный этим замечанием, мэтр Альбер вернулся к жене.
— По крайней мере в одном эта мегера права, Соня. Зачем вы здесь? Согласитесь, что добродетельной супруге не пристало глотать яд на квартире холостяка?
— Тебя ничто не изменит, Альбер, — с горечью простонала умирающая. — Ты всегда будешь видеть только внешнюю сторону… Думай теперь все, что тебе угодно, но дай мне спокойно умереть!
— Однако…
На сей раз вдова Шерминьяк поддержала соперницу.
— Верно, отвяжитесь от нее! А я тем временем позвоню в полицию. Пусть они мне скажут, по какому праву совершенно посторонние люди являются в мой дом умирать!
Софи сняла трубку, и в это время вбежал перепуганный доктор Периньяк. Волнение, однако, не помешало ему действовать хладнокровно. Выяснив, что произошло, он сунул пузырек в карман и сказал, что немедленно отвезет мадам Парнак к себе в клинику. Там больной сделают промывание желудка, а в лаборатории исследуют содержимое флакона. Таким образом, выяснится, что там за яд.
Выходя из комнаты, нотариус обернулся к Франсуа.
— Молите Небо, чтобы она выжила, иначе… Думаю, излишним будет говорить, что я больше не желаю видеть вас в конторе. Ремуйе принесет вам заработанные деньги, а вы напишете расписку.
Оставшись вдвоем с мадам Шерминьяк, Лепито в полном отчаянии стал жаловаться на горькую судьбу?
— Господи! За что мне такое? Ну почему она думает, будто это я ударил ее в саду, а теперь еще и отравил? Как она может это думать про меня… Нет, эта женщина безумна, совершенно безумна!
— Интриганка! Хочет привлечь к себе внимание, не больше! — толковала на свой лад вдова.
— Привлечь к себе внимание самоубийством?
— А почему бы нет?
— Но ведь она, наверное, умрет?
— Такова жизнь…
— …А я теперь вот потерял работу!
— Не волнуйтесь, Франсуа… Нечего тужить, пока есть я!
И вдова уже хотела приступить к самым нежным признаниям, как в дверь с величайшей деликатностью постучали. Войдя, инспектор Лакоссад сразу принялся за Лепито.
— Я, конечно, знаю утверждение наших соседей, немцев, что «здравый смысл у молодых людей — все равно что весенний лед», но, право же, Лепито, последнее время вы заставляете нас слишком много заниматься своей особой! Почему вы звонили в полицию, мадам?
Софи Шерминьяк, обрадовавшись неожиданному слушателю, со многими подробностями и отступлениями изложила свою сугубо личную версию происшедшего; как ни странно, но инспектор все же кое-что понял.
— Значит, так… Мадам Парнак пришла в гости к мсье Лепито, и этот последний отравил ее. У несчастной все же хватило сил позвонить мужу, а тот, в свою очередь, вызвал доктора Периньяка, который сейчас отхаживает мадам Парнак у себя в клинике. Я правильно изложил суть дела?
— Почти… — отозвался Франсуа. — Только это не я напоил ядом мадам Парнак, она выпила его по собственному почину.
— Зная, что это яд?
— Нет… я сказал, что это микстура от горла…
— А у мадам Парнак болело горло?
— Да…
— Плохо… очень плохо!
— Клянусь вам, я никак не предполагал, что она возьмет флакон!
— В таком случае, почему вы не помешали?
— Потому что она отхлебнула этого чертового снадобья, пока я разговаривал с мадам Шерминьяк на лестничной площадке.
— А что там был за яд?
— Понятия не имею.
— В самом деле?
— Мне его принесли всего за несколько минут до этого.
— Значит, вы его заказывали?
— Нет.
— Странный подарок, вы не находите?
— Я забрал пузырек у одного человека, который собирался покончить с собой.
— Здесь?
— Да.
Немного помолчав, Лакоссад заметил:
— Как нарочно, припомнилась одна мысль Дидро: «Недоверчивость бывает пороком глупца, а доверчивость — недостатком умного человека…» Тем хуже! Я согласен прослыть дураком, но уж слишком ваш рассказ неправдоподобен. Мсье Лепито, я попрошу вас следовать за мной в комиссариат.
Вдова вскочила.
— Вы не имеете права тащить его в участок как какого-то злоумышленника!
— Да нет, что вы, пока мсье Лепито просто подозреваемый.
— Но вы не имеете права!
— Вы так думаете? Идемте, Лепито.
— Я готов, инспектор.
Софи вцепилась в молодого человека.
— Нет-нет! Не ходите! Этот человек вас ненавидит! Он служит вашим врагам!
Когда Франсуа вышел, Лакоссад шепнул мадам Шерминьяк:
— Я не стану сердиться на вас за эти глупые и обидные слова, ибо еще Демокрит писал: «Подобно тому как облака скрывают солнце, страсть помрачает человеческий разум».
Набивая трубку, комиссар Шаллан признался своему подчиненному:
— Эта семейка Парнак начинает здорово действовать мне на нервы: сомнительное самоубийство, непонятное нападение, покушение без всякой видимой причины и в довершение всего — совершенно бредовая попытка отравления. Это уже слишком. Вы не находите?
— Да, вне всякого сомнения, вы правы.
— И больше всего в этой истории раздражает полная бессмысленность всех этих действий.
— Да, комиссар, полная… Разве что нам удастся все же найти логику, которая движет этой, на первый взгляд более чем странной, чередой событий.
— Возможно! Но черт меня побери, если я вижу хоть какую-то связь между настоящим или мнимым самоубийством мсье Дезире и попыткой пылкого воздыхателя отравить Соню Парнак!
— Или тем, кто лишь притворяется воздыхателем. Как говорят в Будапеште, «торговец ядом рисует на вывеске цветы».
— Теперь уже вы обернулись против Лепито, а?
— Сейчас я не вижу другого объяснения.
— Ну-ка выкладывайте, что у вас на уме!
— Предположим, Франсуа Лепито прикидывается порядочным человеком, но на самом деле это не имеющий ни крупицы совести честолюбец. Нужны доказательства? Пожалуйста, кто б иной сумел одновременно тронуть сердце дочери хозяина, очаровать домовладелицу и при этом осаждать еще Соню Парнак?
— А вдруг по каким-то непонятным для нас причинам этот молодой человек просто-напросто неотразим?
— Почему в таком случае он не разуверит вдову Шерминьяк? Почему не скажет правды Мишель Парнак? Зачем увивается за Соней?
— Не исключено, что просто ради забавы. Конечно, это довольно цинично, но такие вещи стары как мир.
— Цинизм, доходящий до покушения на жизнь?..
— Так-так, интересный поворот, продолжайте.
— Итак (естественно, это только предположение), наш Лепито, если можно так выразиться, хладнокровный соблазнитель. В таком случае он никогда не теряет голову и никакая страсть не нарушает его расчетов. Оставим в стороне нежные чувства, которые питает к Лепито домовладелица, хотя это наверняка приносит ему кое-какие материальные выгоды… Зато я уверен, что крошка Мишель очень и очень нравится молодому человеку. Она молода, свежа, недурна собой и, скорее всего, получит немалое приданое. Наш Лепито собаку съел в искусстве обольщения, а потому делает вид, будто девушка ему безразлична. И чем больше он изображает равнодушие, тем больше влюбляется Мишель. Она не может допустить, что ею, богатой наследницей, пренебрегает какой-то нищий клерк. Может быть, Лепито ухаживает за мачехой как раз для того, чтобы вызвать ревность у ее падчерицы? Но вообще-то я склонен считать, что наш честолюбец хочет получить все сразу, и немедленно. Ему известно, что мсье Дезире завещал все имущество брату. Он знает и то, что мсье Альбер все оставит жене и дочери. Нетрудно предположить, что после смерти одной из женщин другая станет единственной наследницей состояния Парнаков. Стало быть, задача Лепито проста: сделать так, чтобы в живых осталась одна Мишель, которая его любит и ни о чем не мечтает, кроме как выйти за него замуж. Ну, остальное, как говорится, дело техники. Помните, как все началось? Вначале произошла ссора между мсье Дезире и Лепито, потом, через несколько часов смерть старика. По-видимому, Парнак-старший вывел предприимчивого клерка на чистую воду, и Франсуа вынужден был в целях самозащиты убить «Мсье Старшего». Затем он пытался прикончить Соню, назначив ей свидание в ночном саду, подсунул взрывчатку в машину мсье Альбера. Но тут у него произошли две осечки подряд. В темноте он не заметил, что в тот вечер на Соне был пышный шиньон, значительно смягчивший удар. Не знал он и о том, что нотариус выедет несколько раньше против прежнего. И наконец, Франсуа совершает повторную попытку отправить Соню на тот свет: под видом микстуры он подсовывает несчастной женщине яд. Такова, на мой взгляд, логика событий, если я прав, конечно. Вот так вот, а вы еще сетовали на их бессвязность, господин комиссар. В сущности все это лишь подтверждает замечание Эсхила: «Из нарушения меры произрастает безумие, а жатву приходится пожинать слезами».
— Дорогой мой Лакоссад, вы всегда призываете на помощь столь великие авторитеты, что с вами почти невозможно спорить. Из ваших логических построений я могу вынести по крайней мере одну, но глубокую мысль: все эти несчастья отнюдь не случайны. За каждым из них стоит чья-то злая воля, наметившая вполне определенный план, осуществлению которого могли частично помешать лишь непредвиденные обстоятельства: шиньон на затылке Сони Парнак или решение нотариуса выехать из дому раньше, чем обычно. Я согласен с вами, главный побудительный мотив убийцы — деньги. Вместе с тем я отнюдь не испытываю вашей уверенности в том, что касается личности преступника. Во-первых, Лепито до сих пор не привлекал нашего внимания и ни разу ни в чем не проявил какого-то особого честолюбия. Так что все, что вы поставили ему в вину, можно толковать совершенно иначе. А что, если Франсуа любит Соню Парнак больше, чем Мишель со всем ее приданым? Ведь неопытные молодые люди довольно часто влюбляются в красивых и зрелых женщин! На домовладелицу вообще не стоит обращать внимания. Она напоминает мне мадам Потифар, готовую проглотить бедняжку Иосифа. А вдруг убийца, зная о страсти Лепито к Соне, решил воспользоваться этим, чтобы свалить на молодого человека собственные преступления? Услышав о ссоре между Франсуа и «Мсье Старшим», он решил, что это прекрасная возможность избавиться от старика. Скандала он не хотел, поскольку это могло бы насторожить будущие жертвы, предпочел сымитировать самоубийство, отлично понимая, что, если полиция заподозрит неладное, расплачиваться придется Лепито. И вы действительно сочли его виновным, Лакоссад. А кроме того, мой дорогой Ансельм, позвольте заметить, что Соня Парнак наверняка отправилась к клерку своего мужа вовсе не для того, чтобы потолковать о Кодексе. Ну как, убедительно? Вот так вот, дорогой! Между нами говоря, ваша версия страдает довольно крупным изъяном.