Елена Чалова. «Ярость богов»

   Все говорили по очереди, а когда пришел черед отца, он сделал шаг вперед, вынул нож и рассек ладонь. Кровь пролилась в чашу.
   – Кровью своей клянусь служить делу Ордена, – сказал отец. Откуда-то выскочил слуга и подал платок. Отец обмотал руку, а затем подхватил на руки сына.
   – И кровью своей клянется мой сын и наследник, – продолжал он.
   – Он слишком мал, – подал голос кто-то из князей.
   – Это неважно! Он господарь по праву рождения и ему не миновать воссесть на трон Валахии. Он будет великим правителем, так было предсказано.
   Одной рукой держа сына, князь достал нож и шепнул мальчику:
   – Вытяни ладонь и молчи.
   Влад повиновался. Он молчал, когда отец разрезал кожу на руке, молчал, когда в чашу упали капли крови. Потом ему перевязали руку платком, как и отцу. Потом господарь Влад вместе с другими князьями отправился пировать и строить планы борьбы с турками, а мальчика отвели в спальню. Он и тогда не плакал. Рука разболелась, и он сидел, покачиваясь у очага. Пришла собака – одна из гончих, в изобилии бродивших по замку. Собак Влад любил и никогда не боялся. Собака обнюхала мальчика, лизнула в щеку. Он размотал платок и заскулил, потому что ткань присохла к ране, и стало еще больнее, и опять выступила кровь. Пес вылизал рану, и мальчик постепенно успокоился и заснул, свернувшись калачиком на полу подле теплого собачьего бока. Молчание стало его криком, и лишь через три дня он заговорил снова. Впрочем, отец, занятый своими делами, этого даже не заметил.
   Но не за это Влад возненавидел его. Ненависть к отцу и старшему брату родилась в его душе уже там, в турецком плену. Султан принял его и Раду, младшего брата, в своих роскошных покоях. Раду даже бояться перестал – так поразило его увиденное. Столько золота, таких роскошных одежд и украшений они не видели никогда. Глаза разбегались от чудес. Сам дворец: белый, словно платок, расшитый узорами. А внутри – каменная вязь резьбы на стенах, стеклянные высокие окна, позолота и парча. А вот клетка и в ней – диковинные птицы с длинными хвостами.
   Султан восседал на золотом троне, сзади стояли черные рабы с опахалами. Все вокруг переливалось многоцветием, и маленький Раду даже забыл бояться. Крутил головой, разинув рот, словно смерд какой-нибудь.
   Влад не смотрел по сторонам. Он шел, гордо выпрямив спину, сжав губы. Он помнил что он – Дракула, сын Драко, Дракона.
   Султан взглянул на своих пленников: его черные, как маслины, глаза заблестели при виде белолицых мальчишек.
   Он что-то сказал почтительно склонившемуся к нему евнуху и тот поспешил прочь, приказав мальчикам идти следом.
   Их покои походили на сказочный рай, полный слуг, шелков, цветов, невиданных фруктов и благовоний. Здесь били фонтаны и пели птицы. И здесь же был их собственный ад, из которого было не выбраться и не сбежать. И вот тогда пришла ненависть: к туркам, к отцу, к брату.
   После того как султан, натешившись, уходил, а евнухи смазывали истерзанное тело мальчика целебными мазями, он лежал и придумывал, как именно он накажет своих мучителей.
   А еще он украл рубин султана. Этот камень назывался «Ярость богов» и по легенде, именно он привел султана к его нынешнему владычеству.
   Султан оправил его в золото, но носить не любил. Он украшал камнями и драгоценностями тела своих наложников, живых игрушек. Рубин всегда притягивал взгляд Влада. Он смотрел в его глубину, и тогда его боль становилась чьей-то чужой и причиняла уже не страдания, а удовольствие. И в тот, последний раз, когда султан, удовлетворив похоть, оставил свою жертву, мальчик схватил оправу, тяжелым подсвечником смял мягкое золото и сунул камень в рот. Оправу он засунул в самый дальний угол, под низкую кровать. Колени дрожали, за дверью послышались шаги, и Влад ждал, что сейчас войдет евнух, но на пороге появился султан. От ужаса Влад позабыл, что во рту у него камень, и непроизвольно сделал глотательное движение. Рубин холодной твердостью скользнул в горло, и у мальчика перехватило дыхание. Увидев его расширенные глаза и враз побелевшие губы, султан рассмеялся.
   – Ты решил, что я хочу еще раз приласкать тебя напоследок? О нет… ты становишься слишком взрослым. Я хотел порадовать тебя: через три дня ты отправляешься домой, чтобы стать господарем Валахии. А твой брат останется пока здесь, со мной.
   Все три дня до отъезда Влад провел в ожидании того, что кто-нибудь хватится камня или найдут оправу. И тогда его просто выпотрошат, как цыпленка, никто не станет церемониться. Ножом или секирой вспорют живот, и один из палачей погрузит руку в горячее кровавое месиво и достанет камень. И рубин будет сверкать еще ярче, напитавшийся его страхом и его болью… Но ему повезло – султан пока не нашел себе нового мальчика, которого ему захотелось бы украсить самыми лучшими драгоценностями. Рубин жил внутри, и иной раз Влад чувствовал в животе жар. И тогда мысли его делались страшными и тяжелыми, и все вокруг подергивалось кровавой пеленой, словно он смотрел на мир сквозь камень. Мальчик знал, что рано или поздно камень выйдет или сам или надо будет выпить масла… Но лучше с этим не спешить.
   И вот теперь он едет в замок своего отца. Влад не обманывался, он понимал, что никто не даст ему сейчас реальную власть. Глупый семнадцатилетний юноша, он будет послушной игрушкой в руках ставленников султана. Но Влад Дракула не был глуп. Он знал, что сейчас его единственная задача – выжить. Не подставиться под нож, не выпить отравленного вина. Выжить, переждать, найти союзников. И вот тогда… тогда он напомнит им о том, что он – Дракула, сын Дракона.
 
   Мири устала и чувствовала себя разбитой. Она прилетела из Лондона, выдержала в аэропорту битву с таможней за свою драгоценную ширму и набор инструментов, который любопытный таможенник увидел в ее сумке. Потом она пристроилась в очередь за билетами на поезд-экспресс, едва удержавшись от того, чтобы показать язык жадным и страхолюдным дядькам-частникам, которые лезли к пассажирам, заступали дорогу и бубнили как заклинание «такси, такси недорого». Потом Мири окинула взглядом свою телегу, где громоздились чемодан, ширма, сумка с книгами и подарками друзьям из дьюти-фри, и со вздохом переметнулась к стойке вызова такси. Нереально тащить это все в поезд, потом на перрон, потом еще куда-то.
   Дюжий молчаливый дядька-таксист сложил ее вещи в багажник, но тщательно упакованную ширму Мири всю дорогу держала в руках. Она и в самолет умудрилась ее с собой пронести, проигнорировав недовольные взгляды соседей и стюардесс. Около ее дома дядька мастерски припарковал машину, вытащил чемодан и сумку, запер машину и, подхватив вещи, буркнул:
   – Дорогу показывай.
   Мири, обутая в тонкие кожаные сапожки на каблуках, засеменила вперед, всего пару раз поскользнувшись на мостовой. Дядька шел следом. В лифте девушка не без опаски поглядывала на него и вдруг разглядела, что он моложе, чем показалось ей сначала. Быковат только, да нос явно ломаный и вид суровый – вот и кажется старше.
   Он занес вещи в прихожую, и Мири расплатилась, добавив чаевых. Таксист кивнул, буркнул:
   – Всего хорошего, – и аккуратно прикрыл за собой дверь.
   Она поймала себя на том, что с облегчением перевела дух. Какой-то он все же… пугающий. И тут девушка сообразила, что ей сегодня же надо будет везти ширму к Сержу. И на чем, спрашивается? Рывком распахнув дверь, она крикнула:
   – Стойте!
   Таксист твердой рукой придержал автоматические двери лифта и вопросительно оглянулся.
   – Я… мне нужно ехать к другу и отвезти ширму. Тот сверток, с ним в метро не очень-то поездишь. Отвезете меня?
   Он кивнул.
   – Ой, вы пройдите, я сейчас, только сапоги переодену и сумку другую возьму… – зачастила девушка.
   – Я буду в машине, – отозвался шофер, и автоматические двери сомкнулись перед носом у Мири. «Вот бука», – с досадой подумала она; метнулась в квартиру, на корню задавила желание выпить чаю, надела теплые сапоги и пуховичок, посмотрелась в зеркало, после чего торопливо схватила щетку и привела в порядок волосы: непослушные темные локоны разлохматились и сделали ее похожей на Медузу-горгону. Потом девушка схватила сумочку, проверила, на месте ли паспорт, деньги и остальное, вытащила из чемодана заранее приготовленный пакет для Сержа, опять обняла свою бесценную и тщательно упакованную в картон и пленку ширму, и выскочила за дверь. В такси она задремала, потому что в машине было тепло, а ширму шофер аккуратно пристроил на заднее сиденье.
   Она очнулась, почувствовав, как водитель тронул ее за руку:
   – Приехали, барышня.
   Мири кивнула, улыбаясь ему сквозь сонные ресницы. Надо же как смешно: услышать «барышня» от московского водителя, да еще и нестарого – ему, наверное, и тридцати пяти-то нет. Он передал ей с рук на руки ширму, затем подхватил сумку и повел к подъезду.
   Старый дом, в котором проживал Серж, снимавший квартиру у какого-то художника, ощетинился припаркованными машинами и бетонными бордюрчиками, и подъехать прямо к подъезду никакой возможности не было. Мири оглядела темный двор, сугробы, заснеженные машины и удивленно протянула:
   – Тихо как-то и пусто.
   – Полтретьего ночи, вот и пусто, – насмешливо отозвался водитель.
   – Как – полтретьего? – она остановилась, дыша паром из полуоткрытых губ и недоумевая, как же могла так просчитаться. Ну да, разница во времени, да в аэропорту она прокопалась невесть сколько…
   – Домой поедем? – с интересом спросил водитель.
   – Нет-нет, идемте… Сержу все равно, который час.
   Они поднялись на нужный этаж, и Мири не без тайной тревоги позвонила в дверь. Серж открыл быстро и был при полном параде – то есть в старых джинсах и заляпанной растворителями краской рубашке. Светлые волосы пострижены модным стилистом, с которым Серж нежно дружит, но сейчас они были растрепаны и торчали в нехудожественном беспорядке. Из квартиры ощутимо тянуло химией.
   – Привет, – радостно сказал он. – Заходите. Привезла? Давай скорей, а то у меня времени нет, засохнет все к чертовой матери.
   Водитель протянул ему сумку, и Сержик незамедлительно пропал где-то в недрах квартиры.
   Мири предложила водителю кофе, и он, к ее удивлению, согласился. Они разделись в прихожей и прошли в кухню. Ширму Мири бережно пристроила у стеночки. Пока она шарила по шкафам и холодильнику, таксист рассматривал увешанную рисунками и картинами стену просторного помещения. Кого и чего здесь только не было: люди, застывшие в разных, порой странных позах (натурщики Сержа терпеть не могли), искаженные страхом или печалью лица, сказочные и вполне земные животные, фантастические пейзажи, живописные руины.
   – Ваш приятель – интересный художник, – заметил водитель.
   – Вообще-то, Серж реставратор, – охотно отозвалась Мири. – но у него есть идея-фикс: написать некое полотно, которое станет делом его жизни. Вроде как «Явление Христа» Иванова. Это его любимый художник. И, следуя примеру великого русского живописца, Сержик пишет бесконечные эскизы.
   Мири покосилась на стену, где эти самые эскизы висели чуть ли не сплошным слоем. Кажется, вон те два в левом углу – новые… и тот рисунок тушью. Она невольно загляделась на силуэт, выписанный твердой рукой на белой бумаге. Должно быть, это грифон: тело льва и крылья, а голова – странная смесь человеческих и птичьих черт – показалась ей неприятной. Серж одержим идеей написать полотно, которое он условно называл «Явление зверя». Не просто картину, но именно эпическое полотно. По мнению реставратора, Бог людям уже не поможет. Он явился им, жил среди них, учил добру, кормил хлебами, творил чудеса… а они предали и распяли Его. Бог и тогда простил непутевых и долго пытался наставить своих подопечных на путь истинный. Но люди отвернулись от него, презрели Заповеди, создали себе массу золотых тельцов, а потому, рассуждал Серж, рано или поздно нас ждет предсказанное пришествие зверя. Сержу виделось огромное полотно, ужасающее своей апокалиптической реалистичностью, чтобы там был и зверь, и ужас, принесенный им, и раскаяние людей.
   Серж уже несколько лет рисовал людей и животных, пейзажи и ландшафты, подбирая детали будущей картины, словно пытался сложить некий паззл. Он оказался, несомненно, талантливым художником, и порой знакомым удавалось уговорить его продать ту или иную вещь. Масло, карандаш, уголь, сепия – все уходило по весьма высоким ценам, хоть Мири и не понимала, кому хочется иметь перед глазами подобные творения. Вот хоть этот эскиз маслом, который висит в левом верхнем углу. Мири знала, что Сержу предлагали продать его, причем не единожды. На полотне поднималось из тумана полуразрушенное здание. На первый взгляд – ни дать ни взять руины замка. Но, всмотревшись, можно понять, что это современный небоскреб – развороченный, с кусками арматуры, торчащими, словно переломанные кости. Остов здания обвивали какие-то хищные растения с плотными, неприятно-лоснящимися листьями. Кое-где меж ними можно было разглядеть страшненькие рожицы – то ли зверьки, то ли злобные эльфы.
   Главная проблема, не дававшая Сержу приступить к написанию полотна, состояла в том, что ему никак не давался образ зверя. Он перебрал уже всех реальных и фантастических чудовищ, придумал несколько новых разновидностей страшилищ, но ничто его не удовлетворяло. Порой Мири думала, что надо бы подарить приятелю Библию. Там ясно сказано, что самое страшное чудовище – человек. А бедняга Серж все пытается изобразить нечто с клыками и хвостом.
   Шофер наклонился и поднял картонный лист, стоявший лицом к стене.
   – Это, должно быть, совсем недавнее, – пробормотала Мири, с неприязнью разглядывая картину. Похоже, Серж все же увидел наконец своего зверя. На листе был изображен ярко-красный спорткар, вернее, верхняя его часть, и под странно-прозрачным капотом билось в механическом экстазе многоногое чудовище. А за рулем сидел мужчина лет тридцати пяти, с тонкими, даже красивыми чертами лица и аккуратной стрижкой. Рисунок выполнен был карандашом и, судя по затертости листа, Серж несколько раз переделывал глаза, но так и не смог добиться желаемого эффекта, и глаза мужчины за рулем лишены были зрачков и радужки – они были наполнены грифельно-серым туманом.
   Некоторое время девушка и таксист молча разглядывали рисунок, затем Мири зябко передернула плечами, и водитель, словно почувствовав неловкость за самоуправство, аккуратно вернул картон на прежнее место, лицом к стене.
   – Вам кофе или чай? – вежливо спросила Мири.
   – Если у вас заправлена вон та машинка, – он кивнул в сторону кофеварки, – то кофе. Если растворимый, то лучше чайку.
   Мири с сомнением уставилась на кофеварку.
   – Ну, может и заправлена, но я что-то…
   Мужчина подошел и пробежался пальцами по электронному табло. Кофеварка негромко и как-то приветливо загудела, и через некоторое время в подставленную чашечку полился темный и одуряюще пахнущий кофе.
   – Меня зовут Виктором, – сказал вдруг шофер.
   – Я меня – Мири, – отозвалась девушка.
   – Это прозвище?
   – Не совсем. Скорее сокращение. Меня назвали Мириам, в честь бабушки. Я еврейка.
   Виктор без видимого интереса окинул ее взглядом, коротко кивнул и попробовал кофе. На лице его мелькнуло что-то почти радостное. Девушка, отпивая чай, придвинула ему вазочку с печеньем и коробку конфет. Он выбрал одну конфету темного шоколада и, не спеша, запивал ее кофе. Потом отставил чашку, вынул из нагрудного кармана визитную карточку и протянул ее Мири.
   – Здесь мой телефон. Если нужен шофер – звоните, я всегда подъеду.
   Она поблагодарила, сунула визитку в сумку, достала деньги и рассчиталась с водителем, сочтя названную сумму вполне божеской. Попрощавшись, Виктор ушел. Мири сунула было нос в мастерскую, но там колдовал Серж, он злобно сверкнул на нее глазами, и она поспешно закрыла дверь. Допила чай и, подобрав ноги, устроилась на диване с книжкой.
 
   – Вставай, соня, обедать будем! – голосил Серж, и чем-то призывно гремел у плиты.
   Мира села на диване, захлопала глазами. Она чувствовала себя отдохнувшей… сколько же времени? Достала из кармана мобильник и посмотрела на часы. Ничего себе – почти два часа дня!
   – Ты почему меня не разбудил? – набросилась она на Сержа.
   Но тот лишь отмахнулся, выделил ей щедрый кусок запеканки из морковки и брокколи, и принялся с аппетитом уплетать свою порцию.
   Мири вдруг поняла, что ужасно голодна. И правда – последний раз она ела черт знает когда, еще в Англии. В самолетах она никогда ничего не ела из чувства самосохранения, а потом просто не успела.
   Приканчивая запеканку, она сказала голосом заправской подлизы:
   – Сержик, я тебе привезла нужные вещи? Ничего не перепутала? Я хорошая девочка?
   – Угу.
   – А ты не мог бы мне помочь? Я тут ширмочку одну купила… поломанную, правда…
   – Классная, кстати, ширмочка. Китай, восемнадцатый век. Но письмо точно датировать не берусь.
   – Какое письмо?
   – Ну, которое внутри.
   Мири отложила вилку и уставилась на реставратора.
   – Сержик, ты лаков своих надышался, что ли?
   – О, так ты не знала? А я-то, дурак, думал, ты из-за этого ее и принесла, чтобы письмо достать.
   – Нет, я купила ширму бабушке в подарок, но не знала, смогу ли очистить шелк…
   – Нет, ты уж не лезь. Я уже начал ее лечить и теперь закончу все сам. Жаль, конечно, что она сломана, но с другой стороны, именно через разломанную поверхность стало возможным подобраться к шелку и достать то, что внутри. Идем, я покажу.
   В мастерской Мира устремилась было к разложенной на столе ширме, но Серж зарычал, и она испуганно остановилась. Он поманил ее в угол и показал блок из двух стекол. Меж ними зажат был кусок пергамента с неровным нижним краем, исписанный мелким почерком, явно пером.
   Мири направила на пергамент свет и постаралась разобрать слова. Это была латынь, но с примесью старо-французского и еще какого-то диалекта.
   – Если будешь работать здесь, иди в другую комнату. – велел Серж. – Я не могу, когда в мастерской народ толчется.
   – Нет-нет, я домой. Это надо со словарем…
   – Вот и ладненько, – обрадовался реставратор, – а то у меня работы полно.
   – Сержик, а мне бы ширмочку к Рождеству, а? Это подарок бабушке.
   – Ну, если бабушке, то я постараюсь.
 
   – Мири, какого черта ты не звонишь? Я только от Сержа узнала, что ты в Москве!
   – Да я тут закопалась, – пробормотала девушка. – А какой сегодня день?
   – Ни фига себе! – подружка на пару секунд зависла, потом быстро спросила:
   – Ты там с мужиком, что ли?
   – Если бы… Рукопись интересная попалась, вот и сижу, не разгибая спины, – сказала она, с трудом выпрямляясь. Кажется, действительно чересчур увлеклась. Спина болела, в висках стучали молоточки, а глаза жгло огнем. Мири еще раз спросила, который сегодня день и, услышав, что четверг, десятое декабря, поняла, что три дня провела над пергаментом. Правда, она немного спала урывками и один раз заказала пиццу, потому что в доме решительно нечего было есть.
   – Мири, мы сегодня идем в клуб праздновать мой день рождения. И я тебя приглашаю, слышишь?
   – Спасибо, Полечка!
   – Давай, приходи обязательно, там народу будет полно, даже из нашего класса кое-кого позвала. Адрес и время на мыло тебе скинула. Все, мне пора, не вздумай откосить, не прощу!
   Улыбаясь, Мири повесила трубку. Полечка в своем репертуаре: мать-командирша. Но, с другой стороны, почему бы и не сходить в клуб? Надо развеяться, отвлечься, проветриться… и только потом с новыми силами и ясной головой вернуться к совершенно невероятному тексту, который много-много лет таился-хранился в шелковом плену и вот теперь доверил ей свою тайну.
   Итак, открываем ноутбук, где тут у нас почта? Она прочла приглашение и поняла, что времени на все про все мало. Тогда бегом: душ принять, голову и руки в порядок привести. А для этого придется ехать в салон. На вечеринку к Полине с доморощенным маникюром не пойдешь! Но прежде всего – прежде всего поесть, потому что урчание в животе заглушает все, включая голос разума. Может, в этот раз заказать суши?
   И следующий, но еще более важный вопрос: что подарить? Проблема усугублялась тем, что ее одноклассница Полина принадлежала нынче к разряду людей, у которых есть буквально все.
   Мири подошла к компьютеру, щелкнула мышкой на папку с надписью «Фото. Школа» и, улыбаясь, принялась рассматривать снимки себя, любимой, Полины и других ребят.
 
   Школа, где учились девочки, была по документам вполне среднеобразовательной. Но находилась она в самом центре Москвы, в тихом переулочке среди старых особнячков и буйно цветущих по весне кустов сирени. И школа эта традиционно собирала в своих стенах детей иностранных специалистов, дипломатов и московской элиты. Плюс несколько человек по территориальной принадлежности. Их отбирали по результатам тестирований и собеседования из тех соображений, что «и учиться кто-то должен, результаты показывать».
   Дисциплина здесь поддерживалась на должном уровне, но все же эксцессы случались и весьма нередко.
   Оглядываясь назад уже после окончания учебы, Мири порой думала, что ей редкостно повезло. В их классе не оказалось полных отморозков, а к средней школе все ребята разбились на группы по интересам. Половина класса – мажоры – мечтала вырасти и ничего не делать. Вторая половина – ботаники – точно знала, чего хочет. Каждый «ботаник» имел цель в жизни: кто-то мечтал стать банкиром, кто-то – знаменитым яхтсменом, геммологом, певицей, нейрохирургом… Мажоры устраивали тусовки и вечеринки, на которые, впрочем, неизменно приглашались «ботаники», которые, в свою очередь, помогали ярким, но бестолковым тусовщикам с учебой.
   Полечка совершенно сознательно записала себя в ботаники, потому что уже в пятом классе определилась с выбором профессии. В сочинении на тему «Кем ты хочешь стать?» полненькая девочка с неправильным прикусом и небольшим косоглазием написала «Я стану женой олигарха». И, надо отдать Полечке должное, она упорно шла к своей цели. Девочка считала, что жена олигарха – это профессия, требующая многих навыков. С двенадцати лет она села на диету и больше ни разу в жизни не съела ни одного мороженого. Она безропотно носила брекеты, занималась плаванием и иностранными языками, а затем танцами и верховой ездой. Попутно Полечка была круглой отличницей, окончила школу с золотой медалью, поступила в МГИМО.
   Со своим мужем Артемом она познакомилась в Англии, куда ее отправили стажироваться на последнем курсе.
   Артем делает деньги на недвижимости. Он уже миллионер и не собирается останавливаться на достигнутом. Кроме того, он активно занимается благотворительностью, вкладывает деньги в новые технологии, не связывается с политикой, содержит на стороне любовницу-мулатку и души не чает в жене и сыне.
   На вечеринке в пафосном клубе собралось множество приятелей Артема и Полины – богатых и благополучных мужчин и женщин, а подобное общество всегда, как магнитом, притягивает к себе всяких звездочек, светских тусовщиков, охотников и охотниц за деньгами и знаменитостями.
   У входа в клуб Мири с трудом протолкалась через толпу созданий обоих полов, сверкавшую стразами, бриллиантами и зубами, и робко сказала охраннику:
   – Я на день рождения, но приглашения нет, потому что Полина…
   Однако тот бросил лишь один взгляд на стоявший в углу монитор и распахнул двери, ловко оттеснив двух девиц, пытавшихся просочиться следом за Мири.
   Мири не удержалась и тоже посмотрела на монитор компьютера. Там, помимо списка гостей, теснились фотографии, и охрана по большей части узнавала приглашенных еще до предъявления приглашений.
   Она нашла Полину и протянула красиво упакованную коробочку – подарок.
   – Вот же ты ненормальная, – засмеялась та. – Никто уж давно ничего не дарит, только русские все никак не могут успокоиться и обязательно должны что-нибудь этакое придумать… Вон смотри, мне уже успели надарить… всякого.
   Мири оглянулась. На возвышении, где положено находиться оркестру, громоздились корзины с цветами и коробки, перевязанные яркими лентами. А еще там стоял невероятного цвета бирюзовый унитаз с золотой отделкой. Неподалеку возвышался здоровенный сейф с распахнутой дверцей.
   Веселящаяся и уже не очень трезвая компания с удовольствием фотографировалась сначала в сейфе, а потом на унитазе.
   – Вот о чем человек думал? – поинтересовалась Полина. – Куда такого монстра деть? Идем, там поспокойнее, – и она потащила подружку в соседний зал, где за стоящими поодаль друг от друга столиками неспешно общались солидные гости; мужчины и женщины, не любящие терять время на праздные разговоры: кто-то подписывал счета, кто-то просматривал договора или вел переговоры.
   Полина села за столик и распечатала принесенный Мири подарок. В бархатной коробочке лежал браслет: черные каучуковые шнурки разной толщины, а на них в художественном беспорядке нанизаны бусины – шарики и сердечки муранского стекла.
   – Вау! – Полина крутила вещичку в пальцах. – Сама делала?
   – Да. Золотом тебя не удивишь, но я подумала, что венецианское стекло тебе понравится.
   – Ты молодец, спасибо, – Полина погладила подругу по руке. – Сейчас надеть не смогу, – она качнула головой и в ушах заискрились бриллиантовые серьги. В том же стиле был выполнен браслет, украшавший изящное запястье Полины. – Но я уже знаю, что эта вещь станет моей любимой. Помнишь, как здорово было тогда в Венеции?