Страница:
Елена Чалова
«Ярость богов»
©Чалова Е., 2011
©ООО «Издательский дом «Вече», 2011
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
©ООО «Издательский дом «Вече», 2011
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Городок Лишем в графстве Суссэкс не может похвастаться известными историческими достопримечательностями. Нет здесь огромных мегалитов, загадочно расставленных неизвестно кем, когда и зачем. Ни один эксцентричный английский аристократ не выстроил рядом родовой замок и не населил его привидениями. Это просто один из многих британских городков, окруженных полями и дорогами. В Лишеме есть старый район – каменные двух– и трехэтажные дома, увитые многолетними плющами, с роскошными розами, цветущими в маленьких палисадничках. Каждое утро местные жители слышат колокольный звон, потому что на самой старой и узкой улочке городка стоит церковь восемнадцатого века – небольшая, с прекрасно сохранившимися витражами и старыми деревянными скамьями. На спинках и подлокотниках сидений темного дерева вырезаны львиные морды и лапы, гирлянды волшебных цветов, а кое-где дворянские гербы. У многих горожан и жителей окрестных поместий здесь есть свои места, на которых сидели еще их родители, деды и прадеды.
В прежние времена время текло медленнее, и долгими вечерами почтенные горожанки преклонных лет вышивали в дар церкви подушечки, чтобы не так жестко было сидеть на деревянных скамьях во время неспешных проповедей и преклонять колени в молитве. Слегка выцветшие и потертые плоды их рукоделия по-прежнему красиво смотрятся на фоне темного дерева; верой и правдой служат верующим. В наши дни пожилые леди занимаются спортом, ездят за границу и общаются в социальных сетях, а потому редко снисходят до рукоделия.
Вдоль главной улицы расположены магазинчики: «Одежда» (в мутноватой витрине просматривалась невероятная шляпа, бесформенный свитер и невнятная юбка в складку), «Обувь на заказ», «Бытовая техника», «Посуда» (все новые предметы уместились в одной витрине, а большую часть темноватой лавчонки занимали неполные сервизы времен королевы Анны, викторианское серебро, слегка потрескавшиеся статуэтки, вазы и безделушки прошлых эпох). Здесь есть паб, он называется «Белая лошадь» и украшен весьма традиционной вывеской: подкова и лошадиная голова. Когда зимой с холмов дует сырой ветер, вывеска скрипит и качается.
«Новый район», который вырос здесь во второй половине двадцатого века, не так уж сильно отличается от старого: двух-трехэтажные дома сложены из того же серого камня и с соблюдением всех английских особенностей: небольшие окна, довольно низкие потолки, к каждому дому примыкает садик.
В этом районе есть китайское кафе и итальянская пиццерия, школа, почта, стадион и прочие атрибуты цивилизации.
Но в целом городок прелестно патриархален и только вам решать, как оценить эту прелесть: как болото, где можно умереть с тоски, или как благословенно тихое и благополучное местечко.
День выдался ясный и холодный, но, к счастью, безветренный. Отправляясь из Лондона в путь с утра пораньше, Мири положила в багажник теплую куртку и перчатки. Надела вторые носочки и теперь, поеживаясь от морозца, мысленно хвалила себя за предусмотрительность. Сегодня в городе Лишем ярмарка, и вся центральная площадь заставлена лотками и машинами. Ее лондонский приятель, с которым они долго предвкушали эту поездку, свалился с тяжелой простудой, и теперь Мири бродила по рядам торговцев одна. Без Джона и его вечных шуточек не так интересно, но все равно, она была рада, что приехала сюда.
Ну-ка, это что такое? Мири с сомнением разглядывала китайскую ширму. Красивая, конечно, вещь… но состояние не очень хорошее, и вероятнее всего, это подделка. С ширмой соседствовали: патефон, пара шляпок пятидесятых годов (винтаж!), крашенный розовой краской страшненький комодик, бронзовые дверные молотки… Она взглянула на продавца. Типичный фермер: красные, не слишком ухоженные руки, обветренное лицо. Вон карман оттопыривается – небось фляжка у него там для сугрева. Да и фургончик рядом припаркован такой… характерный, вот и ящики в глубине видны, и земля кое-где прилипла.
– Скажите, а откуда у вас эти вещи?
Она сопроводила вопрос приветливой улыбкой, не желая сердить продавца.
Но тот, казалось, был не прочь поговорить. Мири слушала внимательно, потому что дядька говорил с каким-то пришепетыванием – то ли местечковый акцент, то ли зубы не очень удачно протезированы.
– Наследство это. Флора померла два с чем-то месяца назад, да… – неторопливо рассказывал фермер. – Моя старшая сестра. И так как у нее больше никого не было, то вещички нам велели забрать, потому что дом-то был не ее, понятное дело, арендованный. А уж барахла у Флоры полно было, она еще девочкой так умела комнату захламить, что мать прямо с ума сходила. Вот и потом тащила в дом всякую рухлядь… Что-то покупала, выменивала, бывало, и со свалки приносила.
Мужчина потер щетинистый подбородок и неуверенно взглянул на Мири. Та опять улыбнулась и кивнула, чтобы показать, что слушает.
– Так вот это ее вещи-то. Да… Уж мы с женой разбирались в ее домишке, разбирались… Кое-что дочка моя забрала, сервизы там… ложки. Молочник был серебряный, так это мать еще покупала… Жена себе бокалы оставила и кое-что из мебели. Одежду выбросили, там и смотреть было не на что, джинсы, куртки. Моя жена и не наденет такое… особенно кожу да с заклепками. Она всегда была с причудами, моя Флора.
Мири сжала губы, чтобы не захихикать. Она представила себе бабку в джинсах, косухе и с сигаретой. Шмыгнула носом. Наверняка Флора курила – отсюда и запах, которым пропиталась ширма.
– А уж эту рухлядь жена велела сюда свезти, – тянул фермер. – Сегодня постою тут, день потеряю, а потом отдам перекупщику, если никто не купит. А то, может, и выбросить придется.
Мири кивала. Конечно, из извечной бережливости он сам поехал на эту сельскую барахолку, ведь сейчас зима и у фермеров не так много работы, как летом. Англичане умеют считать деньги, хотя такими крохоборами, как французы, бывают редко.
Мири стянула перчатки и принялась перебирать и ощупывать вещи. Все-таки удивительно, что ее талант распространяется только на драгоценные камни. Она, конечно, кое-что понимает и в другом антиквариате, но лишь на уровне приобретенных знаний. За время учебы в Сорбонне Мири перечитала кучу книг и обошла немало музеев и барахолок. Но чутья на мебель у нее так и не появилось. Вот Антуан – другое дело. Она вздохнула, вспомнив однокурсника: очкастого и круглолицего Антуана. У него сейчас крупный антикварный магазин в Париже и еще один в Лионе… а когда они ужинали вместе в прошлое Рождество, он что-то говорил о планах расширения бизнеса в Швейцарию. Такой стал солидный и важный, костюмы носит дорогие. Женился на девушке из хорошей семьи – среди ее предков насчитывалось несколько поколений банкиров. Естественно, взял неплохое приданое. Сейчас у него две маленькие дочки. В прошлую встречу Антуан с гордостью показывал ей фотографии: смешные такие девчонки, с круглыми рожицами и курносыми носиками, похожие на отца. А студентами Мири и Антуан вместе лазили по Блошиному рынку в Париже. Антуана уже узнавали перекупщики и порой кричали:
– Эй, cochon[1], иди, глянь на эти стулья! Говорят, на них сиживала мадам Помпадур!
Антуан, не обижаясь на прозвище, шел на зов и внимательно оглядывал стулья. Поправлял очки и серьезно изрекал:
– Сделано в Германии лет тридцать назад.
– Но-но, – кипятился барыга. – Какие тридцать? Взгляни на вензеля!
Антуан пожимал плечами и очень серьезно говорил:
– Я же не предлагаю вам повторять это клиентам. Кстати, вон тот ломберный столик кажется мне симпатичным… Не как антиквариат, конечно, но моя тетушка любит такие стилизованные вещи. Я его сам подправлю, почищу, подмажу кое-где… Сколько вы за него хотите?
Следовал ожесточенный торг, и Антуан уносил столик, негромко поясняя Мири:
– Его привезли из Англии. Эпоха королевы Виктории… просто чудо, что он сохранился в таком прекрасном состоянии.
Мири знала, что, несмотря на свой добропорядочный брак и двух дочек, Антуан по-прежнему к ней неровно дышит. Надо бы позвонить, спросить, как там он поживает, поболтать. Но это потом. А сейчас нужно сосредоточиться и взглянуть на эту ширму глазами Антуана. Вопросы, конечно, есть: почему она такая маленькая? Ага, вот место слома, значит, одной створки не хватает. И шелк, возможно, даже не меняли. Узор трудно разобрать под слоем пыли и грязи… кажется, птицы и цветы. И все же это явно Китай, девятнадцатый век, будем надеяться, что начало.
Она быстро перебрала другие вещи, но не нашла больше ничего интересного. Фермеру было скучно, и торг занял немало времени, но в конце концов они ударили по рукам. Мири расплатилась и бережно отнесла ширму к себе в машину. Купила в автолавке рядом со стоянкой стаканчик горячего какао. Взглянула на часы. Пожалуй, можно побродить еще немного.
И Мири опять углубилась в ряды продавцов, разложивших свой товар на столиках, картоне, а то и просто на земле.
Такие ярмарки-барахолки проходят по всей Англии довольно регулярно. В каком-нибудь городке заранее печатаются и развешиваются объявления, информация размещается в прессе и в Интернете. И вот в назначенный день масса людей съезжается со всего графства (а то и из других концов страны) на какое-нибудь поле, площадь, стадион или другое назначенное властями место. Каждый волен продать то, что ему не нужно: мебель, украшения, игрушки, посуду, старые фотографии, пластинки, коллекционные карточки, зажигалки, каминные щипцы, сумки… Любую вещь вы найдете ее на одном из таких рынков. Правда, зонтик может оказаться дырявым или вовсе сломанным, а чашки и блюдца – немного оббитыми и с щербинками. Но если вы коллекционер, то именно в таких местах вы чувствуете, что живете не зря, что сокровище может поджидать вас буквально у следующего лотка. Азарт гонит людей от одного продавца к другому, и всегда есть надежда, есть шанс найти, ухватить, выкопать в груде барахла что-то интересное.
Само собой профессиональные перекупщики тоже посещают такие торжища и вылавливают все более-менее ценное, чтобы потом продать за совершенно другие деньги. Но когда ярмарка только начинается, все – и профессионалы и любители – находятся в равных условиях.
А ведь есть еще и настоящие аукционы. Все знают про Сотбис или Кристи, но это для очень и очень богатых людей и эксклюзивных предметов искусства. Существует совершенно другой масштаб предприятий и цен. Аукционы также проводятся в разных уголках страны и порой там за небольшие деньги можно купить весьма интересные вещи, и здесь меньше шансов нарваться на подделку, чем на рынке: все выставленные на торги предметы предварительно оцениваются экспертами.
Мири пила какао, грела ладони о стаканчик и думала о бабушке. Если удастся отреставрировать ширму, то получится прекрасный подарок на Рождество. Старая Мириам любила внучку и всегда баловала ее. И девушка платила бабушке заботой и искренней привязанностью. Как ни странно, но отношения с савта[2] Мириам у нее сложились близкие и дружественные… гораздо более близкие, чем с матерью.
Собственно, и геммологом[3] Мири стала лишь благодаря бабушке Мириам. Бабушка тогда еще жила во Франции и вела семейные дела, потому что была весьма ловким и преуспевающим адвокатом. Кроме того, старая Мириам обладала железной волей и сильным характером. Многие члены семьи не просто уважали ее, но и откровенно побаивались. И вот однажды она привела внучку, которой было тогда лет шесть, в магазин к своему племяннику Давиду, известному парижскому ювелиру. Пока Мири бродила меж прилавков, разглядывая сверкающие кольца, броши и браслеты, бабушка загнала Давида в угол и что-то негромко ему внушала. Родственник вяло отнекивался, но противоречить бабушке не посмел, и через некоторое время все втроем они оказались в комнатке, куда приглашались только самые солидные клиенты. Здесь имелся большой стол красного дерева на львиных лапах и бархатные портьеры, удобные кресла и неяркий свет.
Малышку Мири усадили в кресло, и дядя Давид принес небольшой поднос, на котором насыпаны были камни; обработанные, но без оправ. Мири с интересом разглядывала зеленые кристаллы. Даже не прикасаясь к ним, девочка видела, что они разные, но без разрешения дяди трогать их опасалась. Бабушка придвинула к ней поднос и попросила:
– Отбери те камушки, что тебе нравятся.
Девочка с удовольствием запустила пальчики в скопление зеленого блеска. Сколько себя помнила, она всегда любила драгоценности. Если малышку нужно было отвлечь от больного зуба или успокоить, ей давали кольцо или подвеску с камнем.
Мать пользовалась этой странной особенностью ребенка исключительно с практическими целями, но бабушка стала наблюдать за девочкой внимательно. Ей пришло в голову, что малышка могла унаследовать талант своих предков. В их роду было много ювелиров, но старая Мириам еще помнила Йозефа – старика, о котором ходили легенды. Он просто брал драгоценный камень, крутил его в пальцах, иной раз даже глаза закрывал – и на ощупь мог совершенно точно определить название самоцвета, из какой он страны, его чистоту и вес.
Бабушка с интересом смотрела, как девочка наряжает куклу в ожерелье из искусственных опалов, а себе в качестве украшения выбирает не очень заметный, но зато природный и довольно чистый александрит. Старая Мириам понадеялась, что это дар, как у Йозефа, и решила проверить свои догадки. И вот они сидят в жаркой комнате, Давид сопит, он слишком толстый и одышливый, но ведь это не ее, Мириам забота, пусть жена думает о его здоровье. Пару раз ювелир осмелился тихонько фыркнуть, но Мириам, сидевшая в кресле, как на троне – с абсолютно прямой спиной – бросила на него холодный взгляд, и Давид притих.
Мири, перебрав зеленые осколочки, поделила их на три кучки.
– Это какие? – спросил дядя. Видно было, что происходящее ему не нравится, но даже против воли он все же с любопытством следил за девочкой.
– Это некрасивые, – уверенно заявила та.
– А эти?
– Они мне нравятся.
– Но почему ты убрала те три изумруда?
– Они грязные.
Служанка принесла поднос. Сладкий чай – для дяди, крепкий черный кофе – для бабушки Мириам и какао с печеньем – для Мири.
– Ну? – спросила бабушка.
– В принципе, это интересно, – пробормотал Давид, кончиком карандаша пошевелив камни и поднеся пару к лампе. – Забавно. Те камни, что она сочла некрасивыми, – искусственно выращенные изумруды. На вид отличить их от натуральных невозможно… практически невозможно… Но с этими тремя она ошиблась. Это чистейшие, без изъянов, колумбийские изумруды.
– Может, мы не так поняли, – задумчиво произнесла бабушка. – Скажи мне, детка, – повернулась она к внучке. – Что именно тебе не нравится? Внутри камней что-то не так?
– Нет, внутри они ровные, – подумав, сказала девочка. – Но они грязные… сальные и липкие.
Дядя засопел, вынул из кармана большой клетчатый платок и принялся, бормоча что-то нелестное про маленькую нахалку, полировать камень. Потом тем же платком стал вытирать покрасневшую шею. Мири стало неловко, она не хотела обижать дядю Давида, но бабушка устремила на него зоркий взгляд.
– Давид, ты опять? Ты же обещал этого больше не делать! Тебе что, мало денег? Или не хватает неприятностей? Ты взял краденые камни?
Дядя сопел; его шея перешла от красной палитры к багровой, но в конце концов он все же просипел сдавленным голосом, опасливо покосившись на Мири.
– Ты их видела? Где в наши дни я найду такие изумруды по таким деньгам? Я переплавил оправы… сделаю новые, и никто не догадается… Это же не Куллинан какой-нибудь, просто хорошие камни.
– Но если девочка права, то на них может быть кровь!
– Ой, тетя Мириам, что вы, право! А если она не права? Да и вообще… Вас послушать, так словно я сам убийца! Я мастер, ювелир, я не бегаю по улицам с пистолетом! Я даже плачу налоги и помогаю бедным!
Они спорили еще некоторое время. Но мало кому удавалось выйти победителем из спора со старой Мириам, и в конце концов дядя Давид сдался. Он опять вытер шею клетчатым платком и пробормотал:
– Ладно, раз вы так хотите, я буду учить девчонку. Хотя что за толк от женщины-ювелира, я не понимаю.
Зато савта уверилась в своей правоте.
– Ты талантлива, детка, – внушала она внучке, – И должна применять свой дар. Ничто в жизни не дается просто так… у всего есть предназначение. Твое предназначение – знать камни, чувствовать их, понимать. Ты ведь любишь камни?
– Да, – отвечала девочка, завороженно вглядываясь в блеск бриллиантов в бабушкиных серьгах. – Расскажи мне сказку, савта.
И Мириам рассказывала девочке очередную удивительную историю:
– Боги и демоны договорились, что поделят пополам Нектар Бессмертия и другие найденные в океане сокровища. Этот океан Вишну увидел во сне, лежа на своей бесконечно длинной змее, и так был создан материальный мир. Боги и демоны перевернули вверх дном ось мира, гору Меру. Вишну превратился в аватар, Космическую Черепаху, плывущую по бездонным водам, чтобы стать основанием, в которое смогли бы упереть гору.
А бесконечная змея стала веревкой для пахтания. Боги и демоны стали на противоположных берегах и начали пахтать Океан, как крестьянин пахтает свежее молоко, чтобы получить масло.
После тысячи лет трудов на поверхность стали подниматься сокровища. Первой появилась Корова, Дарующая Желания, и ее тут же забрали боги. Затем появилась Морская Богиня, благоухающее Дерево, Исполняющее Желания, и небесные танцовщицы Апсары. Шива выловил Сома-луну и сразу же поместил ее в свою прическу, а также забрал росток конопли. Вишну получил рубин Каустабха и повесил его на грудь, как медаль.
Затем из глубин появилась Махалакшми, Мать-Земля, Богиня Процветания, сидя на блистающем лотосе и держа цветок водяной лилии в руке. Четыре бессмертных слона, поддерживавших землю, наполнили золотые кувшины водой из Ганга и других священных рек и окропили богиню. Она сразу же побежала к своему возлюбленному, богу Вишну, и села ему на колени. Тут демоны начали роптать на то, что боги забирают себе всю добычу…
А потом была война, и боги бились с демонами, и всякий раз, как могучая длань Вишну поражала демона, забирая у него жизнь, рубин у него на груди вспыхивал и разгорался ярче.
Так решилась судьба Мири. Впрочем, не сразу попала она под опеку дяди Давида. Бабушка решила, что девочка должна получить крепкое начальное образование. И ни минуты не колеблясь, старая Мириам заявила, что настоящее образование ребенок может получить только в России.
Дело в том, что когда-то Мириам была замужем за австрийским дипломатом (это был ее третий муж). Неизвестно за какие заслуги (или грехи), но дипломата направили служить в австрийское посольство в Москве. Мириам поехала за мужем и привезла с собой дочку Соню. Сонечка была милым легкомысленным ребенком, в меру ленивым, и мать не требовала от нее особых успехов в учебе (будучи уверенной, что Сонечка пошла в отца, который был чертовски обаятелен, но не сильно умен). Они прожили в Москве два года, а когда вернулись в Австрию, Мириам была поражена тем, что ее Соня вдруг стала отличницей. Когда она начинала хвалить девочку, та лишь пожимала плечами и говорила, что после московской школы здесь просто детский сад.
Соне понравилось ходить в отличницах, и она старалась, без труда поступила в университет и, к немалому удивлению собственной матери, стала специалистом по биржевым операциям и зарабатывала весьма неплохие деньги.
Соня сохранила о жизни в Москве хорошие воспоминания: в их классе учились дети из разных стран, было ужасно весело, зимы приносили с собой елку, праздник, Деда Мороза со Снегурочкой… а потому она не стала противиться желанию старой Мириам и легко согласилась отправить Мири в Москву.
Они без труда нашли родственников в России. Только теперь это был не дипломат, а топ-менеджер совместного предприятия с участием иностранного капитала. Компания снимала для его семьи просторную квартиру в районе метро «Цветной бульвар». Жена топ-менеджера подвизалась в роли свободного художника; она писала статьи и делала фоторепортажи для одного из модных журналов. Их дочь, Даниэла, была на год старше Мири и училась во втором классе, но Мири не захотела расставаться с подругой и в результате пошла сразу во второй класс, в одну из лучших московских школ.
В учебном году каникулы бывают четыре раза. Каждый раз Мири улетала в Европу. Иной раз жила у бабушки, иной – у мамы. Честно сказать, жить у бабушки Мири нравилось больше. Мать все время пыталась устроить свою личную жизнь, и ей было не до Мири. Когда Соня находилась в начале очередной любовной истории, ее захлестывала волна романтической влюбленности, и совершенно некстати было появление девочки, которую нужно сводить к зубному, одевать, выслушивать какие-то глупые детские истории… Если роман был в разгаре, то ребенок опять же оказывался некстати, потому что отвлекал мужчину от нее, Сони. Потом отношения с очередным возлюбленным начинали осложняться, и Соню терзали ревность, разочарование, а тут девица нахально-требовательного возраста, с какими-то детско-подростковыми проблемами… И так никаких нервов не хватает!
Савта Мириам никогда не позволяла себе выплескивать на внучку негативные эмоции. Мири ни разу не видела бабушку непричесанной или неодетой. Даже домашний костюм неизменно демонстрировал безупречный вкус и высшее качество. И всегда, когда бы девочка ни попросила, савта находила время, чтобы поговорить с ней. Не спеша, не на бегу. А еще она рассказывала Мири о камнях. О том, как некоторые их них влияют на людей, вплетая свой блеск в саму историю человечества.
– Знаешь ли ты, кто такой Марко Поло? – спрашивала бабушка.
В камине горит огонь, за окном сгущаются ранние зимние сумерки. Мири сонно вздыхает. Сегодня она каталась на лыжах и лепила снеговика, завтра они с бабушкой поедут в город на рождественский базар, покупать подарки. Каникулы – великая вещь и хорошо бы они не кончались…
– Марко Поло? – переспрашивает девочка, откидывая за спину тяжелые пряди темных волос. – Это путешественник. Нам на истории рассказывали. Он ездил в Индию, Китай и еще куда-то.
Бабушка кладет на колени старую, с пожелтевшими страницами книгу, и Мири, сонно жмурясь на огонь, слушает историю приключений великого итальянца. И как всегда, она обязательно узнает о судьбе необыкновенных драгоценных камней.
– Господин, господин!
Марко проснулся мгновенно, кажется, еще до того, как шепот слуги раздался возле двери. Нащупал кинжал, который всегда клал подле кровати, и рывком сел.
– Это ты, Лучано?
– Да, господин.
Доверенный слуга проскользнул в темную комнату. Здесь не было окон – только узкие щели вдоль потолка. Так строили спальни в домах богатых людей, которые имели основание опасаться за свою жизнь. Дом был подарен ханом Хубилаем семейству Поло в знак особого расположения. Марко, его отцу Никколо и дяде Маффео понадобилось некоторое время, чтобы сменить слуг и кое-что переделать, но теперь они чувствовали себя здесь почти в безопасности. Почти… Но хан, или, как он приказал теперь себя называть, император Ши-цзу – был человеком со множеством врагов, и Марко твердо знал: если он хочет остаться в живых, то спать надо вполглаза и ходить, оглядываясь.
– Что случилось, Лучано?
– Там пришла служанка…
– Служанка?
– Да, из дворца. Она говорит, что вас хочет видеть одна знатная дама.
– М-м?
Не сказать, чтобы венецианца так уж сильно удивили эти слова. Он давно обнаружил, что женщины во всех частях света весьма схожи. Они все падки на драгоценности и новшества. Жены монгольской аристократии – не исключение. Пришелец из далеких земель казался им диковинкой, которую обидно было бы пропустить, не попробовав. А так как Марко был самым молодым из троих купцов, то и внимания ему доставалось больше всех. Правда, в последнее время интерес жен и дочерей царских сановников несколько поутих. Но вот вам – опять кого-то разобрало.
Марко отложил кинжал и постарался проснуться и сосредоточиться.
– А что за дама? – спросил он.
– Не говорит.
– Приведи служанку, – велел он.
В несколько минут одиночества венецианец попытался сообразить, кого из дам он мог заинтересовать на этот раз. Женщины монголов ему не очень нравились. Плоские маловыразительные лица, привычка разговаривать громко и грубо, а также отсутствие всякой изысканности сильно портили первое впечатление. Довольно быстро Марко убедился, что монголки не столь искусны в любви, как индианки или китаянки. А еще они были жестоки и властолюбивы, хоть и старались держаться в тени мужей и отцов.
Так ничего и не придумав, он просто сидел и ждал, прислушиваясь. Вот послышались негромкие шаги, и Лучано втолкнул в комнату невысокую женщину. Слуга остался у двери, держа в руках плошку с огарком. При свете свечи Марко разглядел плоское морщинистое лицо – не китаянка, из монголов, и похожа на самую доверенную служанку дома.
В прежние времена время текло медленнее, и долгими вечерами почтенные горожанки преклонных лет вышивали в дар церкви подушечки, чтобы не так жестко было сидеть на деревянных скамьях во время неспешных проповедей и преклонять колени в молитве. Слегка выцветшие и потертые плоды их рукоделия по-прежнему красиво смотрятся на фоне темного дерева; верой и правдой служат верующим. В наши дни пожилые леди занимаются спортом, ездят за границу и общаются в социальных сетях, а потому редко снисходят до рукоделия.
Вдоль главной улицы расположены магазинчики: «Одежда» (в мутноватой витрине просматривалась невероятная шляпа, бесформенный свитер и невнятная юбка в складку), «Обувь на заказ», «Бытовая техника», «Посуда» (все новые предметы уместились в одной витрине, а большую часть темноватой лавчонки занимали неполные сервизы времен королевы Анны, викторианское серебро, слегка потрескавшиеся статуэтки, вазы и безделушки прошлых эпох). Здесь есть паб, он называется «Белая лошадь» и украшен весьма традиционной вывеской: подкова и лошадиная голова. Когда зимой с холмов дует сырой ветер, вывеска скрипит и качается.
«Новый район», который вырос здесь во второй половине двадцатого века, не так уж сильно отличается от старого: двух-трехэтажные дома сложены из того же серого камня и с соблюдением всех английских особенностей: небольшие окна, довольно низкие потолки, к каждому дому примыкает садик.
В этом районе есть китайское кафе и итальянская пиццерия, школа, почта, стадион и прочие атрибуты цивилизации.
Но в целом городок прелестно патриархален и только вам решать, как оценить эту прелесть: как болото, где можно умереть с тоски, или как благословенно тихое и благополучное местечко.
День выдался ясный и холодный, но, к счастью, безветренный. Отправляясь из Лондона в путь с утра пораньше, Мири положила в багажник теплую куртку и перчатки. Надела вторые носочки и теперь, поеживаясь от морозца, мысленно хвалила себя за предусмотрительность. Сегодня в городе Лишем ярмарка, и вся центральная площадь заставлена лотками и машинами. Ее лондонский приятель, с которым они долго предвкушали эту поездку, свалился с тяжелой простудой, и теперь Мири бродила по рядам торговцев одна. Без Джона и его вечных шуточек не так интересно, но все равно, она была рада, что приехала сюда.
Ну-ка, это что такое? Мири с сомнением разглядывала китайскую ширму. Красивая, конечно, вещь… но состояние не очень хорошее, и вероятнее всего, это подделка. С ширмой соседствовали: патефон, пара шляпок пятидесятых годов (винтаж!), крашенный розовой краской страшненький комодик, бронзовые дверные молотки… Она взглянула на продавца. Типичный фермер: красные, не слишком ухоженные руки, обветренное лицо. Вон карман оттопыривается – небось фляжка у него там для сугрева. Да и фургончик рядом припаркован такой… характерный, вот и ящики в глубине видны, и земля кое-где прилипла.
– Скажите, а откуда у вас эти вещи?
Она сопроводила вопрос приветливой улыбкой, не желая сердить продавца.
Но тот, казалось, был не прочь поговорить. Мири слушала внимательно, потому что дядька говорил с каким-то пришепетыванием – то ли местечковый акцент, то ли зубы не очень удачно протезированы.
– Наследство это. Флора померла два с чем-то месяца назад, да… – неторопливо рассказывал фермер. – Моя старшая сестра. И так как у нее больше никого не было, то вещички нам велели забрать, потому что дом-то был не ее, понятное дело, арендованный. А уж барахла у Флоры полно было, она еще девочкой так умела комнату захламить, что мать прямо с ума сходила. Вот и потом тащила в дом всякую рухлядь… Что-то покупала, выменивала, бывало, и со свалки приносила.
Мужчина потер щетинистый подбородок и неуверенно взглянул на Мири. Та опять улыбнулась и кивнула, чтобы показать, что слушает.
– Так вот это ее вещи-то. Да… Уж мы с женой разбирались в ее домишке, разбирались… Кое-что дочка моя забрала, сервизы там… ложки. Молочник был серебряный, так это мать еще покупала… Жена себе бокалы оставила и кое-что из мебели. Одежду выбросили, там и смотреть было не на что, джинсы, куртки. Моя жена и не наденет такое… особенно кожу да с заклепками. Она всегда была с причудами, моя Флора.
Мири сжала губы, чтобы не захихикать. Она представила себе бабку в джинсах, косухе и с сигаретой. Шмыгнула носом. Наверняка Флора курила – отсюда и запах, которым пропиталась ширма.
– А уж эту рухлядь жена велела сюда свезти, – тянул фермер. – Сегодня постою тут, день потеряю, а потом отдам перекупщику, если никто не купит. А то, может, и выбросить придется.
Мири кивала. Конечно, из извечной бережливости он сам поехал на эту сельскую барахолку, ведь сейчас зима и у фермеров не так много работы, как летом. Англичане умеют считать деньги, хотя такими крохоборами, как французы, бывают редко.
Мири стянула перчатки и принялась перебирать и ощупывать вещи. Все-таки удивительно, что ее талант распространяется только на драгоценные камни. Она, конечно, кое-что понимает и в другом антиквариате, но лишь на уровне приобретенных знаний. За время учебы в Сорбонне Мири перечитала кучу книг и обошла немало музеев и барахолок. Но чутья на мебель у нее так и не появилось. Вот Антуан – другое дело. Она вздохнула, вспомнив однокурсника: очкастого и круглолицего Антуана. У него сейчас крупный антикварный магазин в Париже и еще один в Лионе… а когда они ужинали вместе в прошлое Рождество, он что-то говорил о планах расширения бизнеса в Швейцарию. Такой стал солидный и важный, костюмы носит дорогие. Женился на девушке из хорошей семьи – среди ее предков насчитывалось несколько поколений банкиров. Естественно, взял неплохое приданое. Сейчас у него две маленькие дочки. В прошлую встречу Антуан с гордостью показывал ей фотографии: смешные такие девчонки, с круглыми рожицами и курносыми носиками, похожие на отца. А студентами Мири и Антуан вместе лазили по Блошиному рынку в Париже. Антуана уже узнавали перекупщики и порой кричали:
– Эй, cochon[1], иди, глянь на эти стулья! Говорят, на них сиживала мадам Помпадур!
Антуан, не обижаясь на прозвище, шел на зов и внимательно оглядывал стулья. Поправлял очки и серьезно изрекал:
– Сделано в Германии лет тридцать назад.
– Но-но, – кипятился барыга. – Какие тридцать? Взгляни на вензеля!
Антуан пожимал плечами и очень серьезно говорил:
– Я же не предлагаю вам повторять это клиентам. Кстати, вон тот ломберный столик кажется мне симпатичным… Не как антиквариат, конечно, но моя тетушка любит такие стилизованные вещи. Я его сам подправлю, почищу, подмажу кое-где… Сколько вы за него хотите?
Следовал ожесточенный торг, и Антуан уносил столик, негромко поясняя Мири:
– Его привезли из Англии. Эпоха королевы Виктории… просто чудо, что он сохранился в таком прекрасном состоянии.
Мири знала, что, несмотря на свой добропорядочный брак и двух дочек, Антуан по-прежнему к ней неровно дышит. Надо бы позвонить, спросить, как там он поживает, поболтать. Но это потом. А сейчас нужно сосредоточиться и взглянуть на эту ширму глазами Антуана. Вопросы, конечно, есть: почему она такая маленькая? Ага, вот место слома, значит, одной створки не хватает. И шелк, возможно, даже не меняли. Узор трудно разобрать под слоем пыли и грязи… кажется, птицы и цветы. И все же это явно Китай, девятнадцатый век, будем надеяться, что начало.
Она быстро перебрала другие вещи, но не нашла больше ничего интересного. Фермеру было скучно, и торг занял немало времени, но в конце концов они ударили по рукам. Мири расплатилась и бережно отнесла ширму к себе в машину. Купила в автолавке рядом со стоянкой стаканчик горячего какао. Взглянула на часы. Пожалуй, можно побродить еще немного.
И Мири опять углубилась в ряды продавцов, разложивших свой товар на столиках, картоне, а то и просто на земле.
Такие ярмарки-барахолки проходят по всей Англии довольно регулярно. В каком-нибудь городке заранее печатаются и развешиваются объявления, информация размещается в прессе и в Интернете. И вот в назначенный день масса людей съезжается со всего графства (а то и из других концов страны) на какое-нибудь поле, площадь, стадион или другое назначенное властями место. Каждый волен продать то, что ему не нужно: мебель, украшения, игрушки, посуду, старые фотографии, пластинки, коллекционные карточки, зажигалки, каминные щипцы, сумки… Любую вещь вы найдете ее на одном из таких рынков. Правда, зонтик может оказаться дырявым или вовсе сломанным, а чашки и блюдца – немного оббитыми и с щербинками. Но если вы коллекционер, то именно в таких местах вы чувствуете, что живете не зря, что сокровище может поджидать вас буквально у следующего лотка. Азарт гонит людей от одного продавца к другому, и всегда есть надежда, есть шанс найти, ухватить, выкопать в груде барахла что-то интересное.
Само собой профессиональные перекупщики тоже посещают такие торжища и вылавливают все более-менее ценное, чтобы потом продать за совершенно другие деньги. Но когда ярмарка только начинается, все – и профессионалы и любители – находятся в равных условиях.
А ведь есть еще и настоящие аукционы. Все знают про Сотбис или Кристи, но это для очень и очень богатых людей и эксклюзивных предметов искусства. Существует совершенно другой масштаб предприятий и цен. Аукционы также проводятся в разных уголках страны и порой там за небольшие деньги можно купить весьма интересные вещи, и здесь меньше шансов нарваться на подделку, чем на рынке: все выставленные на торги предметы предварительно оцениваются экспертами.
Мири пила какао, грела ладони о стаканчик и думала о бабушке. Если удастся отреставрировать ширму, то получится прекрасный подарок на Рождество. Старая Мириам любила внучку и всегда баловала ее. И девушка платила бабушке заботой и искренней привязанностью. Как ни странно, но отношения с савта[2] Мириам у нее сложились близкие и дружественные… гораздо более близкие, чем с матерью.
Собственно, и геммологом[3] Мири стала лишь благодаря бабушке Мириам. Бабушка тогда еще жила во Франции и вела семейные дела, потому что была весьма ловким и преуспевающим адвокатом. Кроме того, старая Мириам обладала железной волей и сильным характером. Многие члены семьи не просто уважали ее, но и откровенно побаивались. И вот однажды она привела внучку, которой было тогда лет шесть, в магазин к своему племяннику Давиду, известному парижскому ювелиру. Пока Мири бродила меж прилавков, разглядывая сверкающие кольца, броши и браслеты, бабушка загнала Давида в угол и что-то негромко ему внушала. Родственник вяло отнекивался, но противоречить бабушке не посмел, и через некоторое время все втроем они оказались в комнатке, куда приглашались только самые солидные клиенты. Здесь имелся большой стол красного дерева на львиных лапах и бархатные портьеры, удобные кресла и неяркий свет.
Малышку Мири усадили в кресло, и дядя Давид принес небольшой поднос, на котором насыпаны были камни; обработанные, но без оправ. Мири с интересом разглядывала зеленые кристаллы. Даже не прикасаясь к ним, девочка видела, что они разные, но без разрешения дяди трогать их опасалась. Бабушка придвинула к ней поднос и попросила:
– Отбери те камушки, что тебе нравятся.
Девочка с удовольствием запустила пальчики в скопление зеленого блеска. Сколько себя помнила, она всегда любила драгоценности. Если малышку нужно было отвлечь от больного зуба или успокоить, ей давали кольцо или подвеску с камнем.
Мать пользовалась этой странной особенностью ребенка исключительно с практическими целями, но бабушка стала наблюдать за девочкой внимательно. Ей пришло в голову, что малышка могла унаследовать талант своих предков. В их роду было много ювелиров, но старая Мириам еще помнила Йозефа – старика, о котором ходили легенды. Он просто брал драгоценный камень, крутил его в пальцах, иной раз даже глаза закрывал – и на ощупь мог совершенно точно определить название самоцвета, из какой он страны, его чистоту и вес.
Бабушка с интересом смотрела, как девочка наряжает куклу в ожерелье из искусственных опалов, а себе в качестве украшения выбирает не очень заметный, но зато природный и довольно чистый александрит. Старая Мириам понадеялась, что это дар, как у Йозефа, и решила проверить свои догадки. И вот они сидят в жаркой комнате, Давид сопит, он слишком толстый и одышливый, но ведь это не ее, Мириам забота, пусть жена думает о его здоровье. Пару раз ювелир осмелился тихонько фыркнуть, но Мириам, сидевшая в кресле, как на троне – с абсолютно прямой спиной – бросила на него холодный взгляд, и Давид притих.
Мири, перебрав зеленые осколочки, поделила их на три кучки.
– Это какие? – спросил дядя. Видно было, что происходящее ему не нравится, но даже против воли он все же с любопытством следил за девочкой.
– Это некрасивые, – уверенно заявила та.
– А эти?
– Они мне нравятся.
– Но почему ты убрала те три изумруда?
– Они грязные.
Служанка принесла поднос. Сладкий чай – для дяди, крепкий черный кофе – для бабушки Мириам и какао с печеньем – для Мири.
– Ну? – спросила бабушка.
– В принципе, это интересно, – пробормотал Давид, кончиком карандаша пошевелив камни и поднеся пару к лампе. – Забавно. Те камни, что она сочла некрасивыми, – искусственно выращенные изумруды. На вид отличить их от натуральных невозможно… практически невозможно… Но с этими тремя она ошиблась. Это чистейшие, без изъянов, колумбийские изумруды.
– Может, мы не так поняли, – задумчиво произнесла бабушка. – Скажи мне, детка, – повернулась она к внучке. – Что именно тебе не нравится? Внутри камней что-то не так?
– Нет, внутри они ровные, – подумав, сказала девочка. – Но они грязные… сальные и липкие.
Дядя засопел, вынул из кармана большой клетчатый платок и принялся, бормоча что-то нелестное про маленькую нахалку, полировать камень. Потом тем же платком стал вытирать покрасневшую шею. Мири стало неловко, она не хотела обижать дядю Давида, но бабушка устремила на него зоркий взгляд.
– Давид, ты опять? Ты же обещал этого больше не делать! Тебе что, мало денег? Или не хватает неприятностей? Ты взял краденые камни?
Дядя сопел; его шея перешла от красной палитры к багровой, но в конце концов он все же просипел сдавленным голосом, опасливо покосившись на Мири.
– Ты их видела? Где в наши дни я найду такие изумруды по таким деньгам? Я переплавил оправы… сделаю новые, и никто не догадается… Это же не Куллинан какой-нибудь, просто хорошие камни.
– Но если девочка права, то на них может быть кровь!
– Ой, тетя Мириам, что вы, право! А если она не права? Да и вообще… Вас послушать, так словно я сам убийца! Я мастер, ювелир, я не бегаю по улицам с пистолетом! Я даже плачу налоги и помогаю бедным!
Они спорили еще некоторое время. Но мало кому удавалось выйти победителем из спора со старой Мириам, и в конце концов дядя Давид сдался. Он опять вытер шею клетчатым платком и пробормотал:
– Ладно, раз вы так хотите, я буду учить девчонку. Хотя что за толк от женщины-ювелира, я не понимаю.
Зато савта уверилась в своей правоте.
– Ты талантлива, детка, – внушала она внучке, – И должна применять свой дар. Ничто в жизни не дается просто так… у всего есть предназначение. Твое предназначение – знать камни, чувствовать их, понимать. Ты ведь любишь камни?
– Да, – отвечала девочка, завороженно вглядываясь в блеск бриллиантов в бабушкиных серьгах. – Расскажи мне сказку, савта.
И Мириам рассказывала девочке очередную удивительную историю:
– Боги и демоны договорились, что поделят пополам Нектар Бессмертия и другие найденные в океане сокровища. Этот океан Вишну увидел во сне, лежа на своей бесконечно длинной змее, и так был создан материальный мир. Боги и демоны перевернули вверх дном ось мира, гору Меру. Вишну превратился в аватар, Космическую Черепаху, плывущую по бездонным водам, чтобы стать основанием, в которое смогли бы упереть гору.
А бесконечная змея стала веревкой для пахтания. Боги и демоны стали на противоположных берегах и начали пахтать Океан, как крестьянин пахтает свежее молоко, чтобы получить масло.
После тысячи лет трудов на поверхность стали подниматься сокровища. Первой появилась Корова, Дарующая Желания, и ее тут же забрали боги. Затем появилась Морская Богиня, благоухающее Дерево, Исполняющее Желания, и небесные танцовщицы Апсары. Шива выловил Сома-луну и сразу же поместил ее в свою прическу, а также забрал росток конопли. Вишну получил рубин Каустабха и повесил его на грудь, как медаль.
Затем из глубин появилась Махалакшми, Мать-Земля, Богиня Процветания, сидя на блистающем лотосе и держа цветок водяной лилии в руке. Четыре бессмертных слона, поддерживавших землю, наполнили золотые кувшины водой из Ганга и других священных рек и окропили богиню. Она сразу же побежала к своему возлюбленному, богу Вишну, и села ему на колени. Тут демоны начали роптать на то, что боги забирают себе всю добычу…
А потом была война, и боги бились с демонами, и всякий раз, как могучая длань Вишну поражала демона, забирая у него жизнь, рубин у него на груди вспыхивал и разгорался ярче.
Так решилась судьба Мири. Впрочем, не сразу попала она под опеку дяди Давида. Бабушка решила, что девочка должна получить крепкое начальное образование. И ни минуты не колеблясь, старая Мириам заявила, что настоящее образование ребенок может получить только в России.
Дело в том, что когда-то Мириам была замужем за австрийским дипломатом (это был ее третий муж). Неизвестно за какие заслуги (или грехи), но дипломата направили служить в австрийское посольство в Москве. Мириам поехала за мужем и привезла с собой дочку Соню. Сонечка была милым легкомысленным ребенком, в меру ленивым, и мать не требовала от нее особых успехов в учебе (будучи уверенной, что Сонечка пошла в отца, который был чертовски обаятелен, но не сильно умен). Они прожили в Москве два года, а когда вернулись в Австрию, Мириам была поражена тем, что ее Соня вдруг стала отличницей. Когда она начинала хвалить девочку, та лишь пожимала плечами и говорила, что после московской школы здесь просто детский сад.
Соне понравилось ходить в отличницах, и она старалась, без труда поступила в университет и, к немалому удивлению собственной матери, стала специалистом по биржевым операциям и зарабатывала весьма неплохие деньги.
Соня сохранила о жизни в Москве хорошие воспоминания: в их классе учились дети из разных стран, было ужасно весело, зимы приносили с собой елку, праздник, Деда Мороза со Снегурочкой… а потому она не стала противиться желанию старой Мириам и легко согласилась отправить Мири в Москву.
Они без труда нашли родственников в России. Только теперь это был не дипломат, а топ-менеджер совместного предприятия с участием иностранного капитала. Компания снимала для его семьи просторную квартиру в районе метро «Цветной бульвар». Жена топ-менеджера подвизалась в роли свободного художника; она писала статьи и делала фоторепортажи для одного из модных журналов. Их дочь, Даниэла, была на год старше Мири и училась во втором классе, но Мири не захотела расставаться с подругой и в результате пошла сразу во второй класс, в одну из лучших московских школ.
В учебном году каникулы бывают четыре раза. Каждый раз Мири улетала в Европу. Иной раз жила у бабушки, иной – у мамы. Честно сказать, жить у бабушки Мири нравилось больше. Мать все время пыталась устроить свою личную жизнь, и ей было не до Мири. Когда Соня находилась в начале очередной любовной истории, ее захлестывала волна романтической влюбленности, и совершенно некстати было появление девочки, которую нужно сводить к зубному, одевать, выслушивать какие-то глупые детские истории… Если роман был в разгаре, то ребенок опять же оказывался некстати, потому что отвлекал мужчину от нее, Сони. Потом отношения с очередным возлюбленным начинали осложняться, и Соню терзали ревность, разочарование, а тут девица нахально-требовательного возраста, с какими-то детско-подростковыми проблемами… И так никаких нервов не хватает!
Савта Мириам никогда не позволяла себе выплескивать на внучку негативные эмоции. Мири ни разу не видела бабушку непричесанной или неодетой. Даже домашний костюм неизменно демонстрировал безупречный вкус и высшее качество. И всегда, когда бы девочка ни попросила, савта находила время, чтобы поговорить с ней. Не спеша, не на бегу. А еще она рассказывала Мири о камнях. О том, как некоторые их них влияют на людей, вплетая свой блеск в саму историю человечества.
– Знаешь ли ты, кто такой Марко Поло? – спрашивала бабушка.
В камине горит огонь, за окном сгущаются ранние зимние сумерки. Мири сонно вздыхает. Сегодня она каталась на лыжах и лепила снеговика, завтра они с бабушкой поедут в город на рождественский базар, покупать подарки. Каникулы – великая вещь и хорошо бы они не кончались…
– Марко Поло? – переспрашивает девочка, откидывая за спину тяжелые пряди темных волос. – Это путешественник. Нам на истории рассказывали. Он ездил в Индию, Китай и еще куда-то.
Бабушка кладет на колени старую, с пожелтевшими страницами книгу, и Мири, сонно жмурясь на огонь, слушает историю приключений великого итальянца. И как всегда, она обязательно узнает о судьбе необыкновенных драгоценных камней.
– Господин, господин!
Марко проснулся мгновенно, кажется, еще до того, как шепот слуги раздался возле двери. Нащупал кинжал, который всегда клал подле кровати, и рывком сел.
– Это ты, Лучано?
– Да, господин.
Доверенный слуга проскользнул в темную комнату. Здесь не было окон – только узкие щели вдоль потолка. Так строили спальни в домах богатых людей, которые имели основание опасаться за свою жизнь. Дом был подарен ханом Хубилаем семейству Поло в знак особого расположения. Марко, его отцу Никколо и дяде Маффео понадобилось некоторое время, чтобы сменить слуг и кое-что переделать, но теперь они чувствовали себя здесь почти в безопасности. Почти… Но хан, или, как он приказал теперь себя называть, император Ши-цзу – был человеком со множеством врагов, и Марко твердо знал: если он хочет остаться в живых, то спать надо вполглаза и ходить, оглядываясь.
– Что случилось, Лучано?
– Там пришла служанка…
– Служанка?
– Да, из дворца. Она говорит, что вас хочет видеть одна знатная дама.
– М-м?
Не сказать, чтобы венецианца так уж сильно удивили эти слова. Он давно обнаружил, что женщины во всех частях света весьма схожи. Они все падки на драгоценности и новшества. Жены монгольской аристократии – не исключение. Пришелец из далеких земель казался им диковинкой, которую обидно было бы пропустить, не попробовав. А так как Марко был самым молодым из троих купцов, то и внимания ему доставалось больше всех. Правда, в последнее время интерес жен и дочерей царских сановников несколько поутих. Но вот вам – опять кого-то разобрало.
Марко отложил кинжал и постарался проснуться и сосредоточиться.
– А что за дама? – спросил он.
– Не говорит.
– Приведи служанку, – велел он.
В несколько минут одиночества венецианец попытался сообразить, кого из дам он мог заинтересовать на этот раз. Женщины монголов ему не очень нравились. Плоские маловыразительные лица, привычка разговаривать громко и грубо, а также отсутствие всякой изысканности сильно портили первое впечатление. Довольно быстро Марко убедился, что монголки не столь искусны в любви, как индианки или китаянки. А еще они были жестоки и властолюбивы, хоть и старались держаться в тени мужей и отцов.
Так ничего и не придумав, он просто сидел и ждал, прислушиваясь. Вот послышались негромкие шаги, и Лучано втолкнул в комнату невысокую женщину. Слуга остался у двери, держа в руках плошку с огарком. При свете свечи Марко разглядел плоское морщинистое лицо – не китаянка, из монголов, и похожа на самую доверенную служанку дома.