Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Елена Кочемировская
10 гениев литературы
От автора
Лицом к лицу лица не увидать,
Большое видится на расстояньи…
С. Есенин
«Вопрос о том, почему широкого читателя интересуют не только произведения человеческого ума и таланта, но и биографии авторов этих произведений и как этот интерес следует удовлетворять, никогда не теряет актуальности. <…> Что влечет читателя к биографии? Не понимая природы своего интереса, иной читатель может думать, что его притягивают к себе авантюрные или пикантные подробности из жизни знаменитого писателя. <…> За читательским интересом к биографии всегда стоит потребность увидеть красивую и богатую человеческую личность». Так писал в свое время о жизнеописаниях знаменитый ученый Ю. Лотман – биограф А. С. Пушкина, исследователь феномена «жизни как творчества».
И ведь действительно интересно узнать, как человек становится писателем, как он принимает решение посвятить себя литературе, откуда берет сюжеты для своих произведений, чем отличается от «обычных» людей и отличается ли вообще? И туг же возникает новый вопрос: а как писатель становится великим? Как получается, что творения одних – даже самых известных и популярных у современников – быстро забываются, а произведения других становятся канонами жанра, образцами для подражания, а то и недостижимым идеалом? Как удается писателю сохранить свой талант в самых трудных и зачастую невыносимых жизненных условиях? И наоборот – как настоящий писатель находит в себе силы не изменить своей звезде и не разменяться на безделушки, приятные широкой публике и приносящие приличный доход?
Ведь если посмотреть на доступную нам историю литературы, то можно увидеть, что ситуация из раза в раз, из века в век повторялась, что судьбы великих писателей, несмотря на кажущиеся различия, очень сходны между собой. Вот несколько примеров.
Омар Хайям – поэт и ученый, ставший сегодня олицетворением мудрости Востока, живший в эпоху расцвета арабского и персидского искусства. Современники не признавали его поэтическое наследие, а сегодня мало кто из ближневосточных авторов «золотого века» сравнится с Хайямом в популярности.
Данте Алигьери – символ итальянской литературы. Конечно, если напрячься, то можно вспомнить еще пару-тройку итальянских писателей и поэтов, но большая часть из них неизвестна почти никому, кроме узкого круга специалистов. А ведь Данте жил в эпоху, когда начался расцвет поэзии, появилось множество литературных школ и направлений, и – казалось бы – до наших дней должны были дожить имена многих его современников. Но нет – именно изгнанник Данте стал собирательным образом поэта своей эпохи, а его произведения – лучшим путеводителем по средневековой Италии.
Уильям Шекспир – символ английской литературы. Несмотря на существование таких столпов, как Джеффри Чосер и Джон Мильтон, слава первого английского поэта безоговорочно принадлежит именно Шекспиру, творившему в «низком» жанре драматургии. Почему? Ведь его окружали знаменитейшие люди своего времени: поэты Кристофер Марло, Бен Джонсон, философ Фрэнсис Бэкон. Однако елизаветинская эпоха стала «шекспировской», а имена других писателей – современников Барда – прочно стерлись из памяти неспециалистов.
Мигель де Сервантес – символ испанской литературы, осмеянный при жизни и возвеличенный после смерти («Дон Кихот» признан величайшим романом всех времен и народов). Единственный современник Сервантеса, который более или менее известен, – это считавшийся когда-то непревзойденным Лопе де Вега. И это при том, что речь идет о времени, названном «золотым веком» испанской литературы.
Пушкин. Здесь комментарии вообще излишни – весь период, когда жил и творил опальный поэт, превратился в «пушкинскую эпоху». Иными словами, есть Пушкин – и все остальные (даже декабристы, царская семья, государственные деятели начала XIX века для многих существуют лишь в связи с поэтом). А ведь среди этих «остальных» – прекрасные поэты и писатели, составившие славу русской литературы. И тем не менее о них забыли – или почти забыли.
Толстой и Достоевский, творившие в период расцвета русской литературы и ставшие ее визитной карточкой во всем мире, – других русских писателей за рубежом не знают, – оба познали и громкую славу, и полное непонимание современников: Достоевский прошел каторгу, Толстой был отлучен от церкви. В одно время с ними писали Некрасов, Белинский, Чернышевский – но мало кто назовет их сегодня гениальными творцами. А многие ли вспомнят Григоровича, Загоскина, Григорьева, Майкова, Крестовского, произведения которых в свое время гремели на всю Россию?
Трудно осознать, что Шекспир и Сервантес, Толстой и Достоевский были современниками – настолько привычна мысль, что одна эпоха может породить только одного гения, настолько полная картина мира существует в произведениях каждого из них, настолько им удалось подняться над обыденностью. Пожалуй, именно цельность, самодостаточность, завершенность описываемой реальности делают «автора текстов», беллетриста настоящим писателем. Наверное, именно умение творить новые миры превращает популярного и плодовитого писателя в гения литературы, труды которого переживают его самого и становятся «энциклопедией жизни».
И тогда-то читатели начинают интересоваться жизнью творца, искать причины, подтолкнувшие его к литературному творчеству, соотносить произведения с биографией писателя и удивляться той душевной силе, которая не давала ему отступиться от своего призвания, невзирая на все трудности или, наоборот, соблазны реальной жизни.
Гомер
Так же обстоит дело и с родословной Гомера – греки числили в его предках певцов Мусея и Орфея, отцовство приписывали Аполлону, герою Телемаху (сыну Одиссея), богу реки Мелет (поэтому Гомера иногда называли Мелесигеном, что означает «рожденный Мелетом»). Список предполагаемых матерей Гомера также обширен: в него входят богиня Метида (олицетворение мудрости, дочь Океана и первая жена Зевса), Каллиопа (муза эпической поэзии и науки), нимфы Эвметида и Крефеида. Другие источники, правда, утверждают, что поэт был незаконнорожденным сыном прядильщицы шерсти, в молодости перебивался с хлеба на воду и нищенствовал.
Считается, что, будучи слепцом, нищий странник-аэд {1} Гомер скитался по Греции, зарабатывая на жизнь пением песен о древних героях и учительством. Греки считали, что Гомер был ослеплен[1] музами (слепота – знак мудрости, духовного зрения) и награжден взамен непревзойденным поэтическим даром.
Соперником Гомера был поэт Гесиод, автор назидательной поэмы «Труды и дни». На состязании в Халкиде[2] Гесиод загадывал Гомеру труднейшие стихотворные загадки, на которые тот давал стихотворные же ответы (греки верили, что Гомер и в обыденной жизни изъяснялся только на поэтическом языке). В финале состязания Гомер пропел судьям лучший отрывок из «Илиады», где описывалась битва героев. Гесиод ответил стихами о мирном труде. Публика была восхищена Гомером, но победа досталась Гесиоду, потому что мирный труд, по справедливому мнению древнего жюри, лучше любой войны.
После состязания Гомер отправился на остров Хиос, где и нашел свою смерть – там по сей день показывают могилу поэта. Считается, что он умер из-за того, что не сумел справиться с загадкой двух мальчишек-рыбаков. Поэт поинтересовался, велика ли их добыча и услышал в ответ: «Все, что поймаем, – отбросим, чего не поймаем – уносим». Узнав ответ[3], Гомер был раздосадован: разгадать все хитроумные загадки мудрого Гесиода и не понять шутку мальчишек! По преданию, поэт настолько расстроился, что умер (по некоторым источникам покончил с собой).
Такова в общих чертах биография Гомера, представленная в разнообразных, но одинаково недостоверных источниках. Из этих псевдобиографий следует, что если наш герой действительно существовал, то его жизнь, скорее всего, была связана с городом Смирна (нынешний Измир, Турция) и с островом Хиос, где в VII–VI веках до н. э. жили гомериды – рапсоды {2}, считавшие себя прямыми потомками и последователями поэта.
Что касается остальных биографических сведений о Гомере, то исследователи считают их «досужим вымыслом» – в том числе из-за текстов «Илиады» и «Одиссеи», перегруженных описаниями пиров, дворцов, доспехов и т. д. «Будь он бродягой, скитавшимся по дорогам Малой Азии, – говорят ученые, – разве мог бы он знать об интерьерах дворцов и обычаях знати? Много ли современные бродяги могут рассказать об убранстве Эрмитажа или Кремля?» Гомер же – если судить по текстам поэм – видел все, что описывал в поэмах, своими глазами. Так что и слепота его – по-видимому, не более, чем легенда.
А. Портнов пишет, что «цвет буквально брызжет со страниц «Илиады» и «Одиссеи». У каждого героя поэм – своя цветовая гамма: Зевс – чернобровый, Афина – светлоокая, царь Менелай – светловласый, великий воин Ахилл – русокудрый, красавица Хрисеида – черноокая и т. д. Какой удивительной цветовой точностью обладал Гомер, если он отличал "светловласых" от "русокудрых"!»
Если бы Гомер действительно был слеп, продолжает исследователь, в его поэмах должны были бы главенствовать звук, осязание и запах, а не зрительные образы. Именно так обстоит дело в творении слепого певца Демодока из «Одиссеи»: в игривой песне о том, как хромой бог-кузнец Гефест поймал железной сетью жену-изменницу Афродиту, полностью отсутствуют цвет, свет, форма и описание предметов. Песнь Демодока – классический пример того, как слепой поэт фиксирует внимание слушателей на действии и звуке. Когда же А. Портнов провел подсчет зрительных, звуковых, осязательных и обонятельных ассоциаций в гомеровских поэмах, то оказалось, что 85–90 % информации о внешнем мире основано на зрительном восприятии.
По-видимому, на самом деле Гомер не был слеп. Конечно, он мог лишиться зрения в старости, но на его творчестве это никак не отразилось. Его поэмы передают формы, краски, блеск и свет древнего мира, и миллиарды читателей всех времен и народов оценили удивительную точность описаний, их образность, живость и яркость. Действительно, разве может слепец сказать:
или заметить, как
Солнце тем временем село, и все потемнели дороги…
Перевод В. Жуковского
Разве способен незрячий передать взгляд пловца, взлетевшего на гребень высокой волны:
… от широкого веяла, сыплясь по гладкому току,
Черные скачут бобы иль зеленые зерна гороха…
Перевод И. Гнедича
К тому же сами древние греки не сомневались в том, что поэт прекрасно видел – на первых скульптурных изображениях Гомер изображался зрячим. Сохранились монеты с Хиоса, относящиеся к IV веку до н. э.; поэт на них изображен похожим на Зевса, с широко открытыми видящими глазами.
Поднятый кверху волной и взглянувши быстро вперед,
Невдали пред собою увидел он землю…
Перевод В. Жуковского
Почему же так широко распространена легенда о «слепом Гомере», и когда она появилась? Представление о «великом слепце» возникло в Александрии, городе, построенном Александром Македонским. В походах Александр не расставался с текстом «Илиады», называя поэму своей величайшей драгоценностью. Завоевав Египет, он решил основать там город и назвать его своим именем. Уже было определено место, но Александру во сне явился Гомер и прочитал ему стихи из «Одиссеи»:
Александр немедленно отправился на Фарос и увидел местность, удивительно подходящую для градостроительства, – с рекой и прекрасной гаванью. Царь воскликнул, что Гомер, достойный восхищения во всех отношениях, вдобавок ко всему – мудрейший из зодчих. Так зимой 332–331 годов до н. э. была основана Александрия, столица греко-египетского государства Птолемеев. В центре города был поставлен храм Гомера, а сам поэт обожествлен.
На море шумно-широком находится остров, лежащий
Против Египта; его именуют там жители – Фарос…
Пристань находится верная там, из которой большие
В море выходят суда, запасенные темной водою.
Перевод В. Жуковского
Многочисленным философам Александрии, крупнейшего центра эллинистической культуры, старые изображения Гомера показались недостаточно интересными. Бог-поэт, по их мнению, не должен был выглядеть как обычный смертный. Воспитанные на Платоне и Аристотеле, философы эпохи эллинизма любили подчеркивать превосходство «зрячести слепоты» над «слепотой зрячести». {3} Для элитарного восприятия образ слепого основоположника мировой литературы оказался очень привлекательным – и Гомер был изображен слепым. Так возникла легенда о «слепом Гомере».
И все же – существуют ли достоверные сведения о жизни поэта? Уже александрийские ученые IV–II веков до н. э., которые значительно подкорректировали и прокомментировали «Илиаду» и «Одиссею», не знали, кто такой Гомер, где и когда он жил и что писал. Современным ученым удалось частично, по косвенным данным, реконструировать его биографию, хотя белых пятен в ней до сих пор больше, чем хотелось бы. Прежде всего, с высокой степенью точности датирован исторический период, в который жил Гомер – это, по всей видимости, VIII век до н. э., когда Греция переживала экономический и культурный подъем.
Специалист по древним языкам Иоахим Латач представляет свою версию жизненного пути поэта. По его мнению, Гомер родился около 770 года до н. э. в Смирне, в знатной семье. Примерно к сорока годам он сочинил «Илиаду» – поэму, воскрешавшую славное прошлое греческого народа и призывавшую разрозненные племена к единению ради новых свершений и светлого будущего. Вероятно, «Илиада» – не плод устного творчества, а литературное произведение, записанное Гомером или кем-либо из окружавших его людей на папирусе. Египтяне уже в середине XI века до н. э. экспортировали папирус в финикийский город Библ – важный пункт транзита в морской торговле греков. У финикийцев к тому времени уже был алфавит (со временем практически все народы, населявшие западную часть Старого Света, стали пользоваться системами письма, созданными на его основе). Греки переняли и видоизменили финикийскую письменность.
Гомер – человек знатного происхождения и глубокого ума – научился обращаться с заморскими «финикийскими значками» и стал записывать песни о подвигах древних героев, которые слышал от аэдов. Кроме того, он начал сочинять и собственные песни, вплетая в них все, что когда-либо видел. Дворцовые комнаты, по которым он бродил с детства, превратились в покои древних царей. Герои Гомера носили старинные доспехи, которые он видел в домах знати, и владели оружием, на которое когда-то смотрел как на реликвию. Его герои совершали те же обряды, которые поэт видел с малолетства, и поклонялись тем же богам, что и Гомер.
Техника аэдов была хорошо известна поэту. Аэды переходили из города в город, из дворца во дворец, распевая свои песни на пирах, и песни эти всякий раз оказывались «немножко другими», хотя и сохраняли стандартные ходы и метафоры. В песнях аэдов импровизация сочеталась с механическим повторением одних и тех же фраз и эпитетов. Эту традицию сохранил и Гомер, облегчая жизнь будущим исполнителям «Илиады», а таких было немало. Особым почетом пользовались те, кто был способен исполнить, не прерываясь, за один раз всю «Илиаду», посвященную пятидесяти одному дню десятилетней войны. Это занимало примерно сорок пять часов.
Практически неразрешим из-за утраты многих текстов вопрос об авторстве произведений, приписываемых Гомеру. Вплоть до эпохи эллинизма греки считали его создателем не только «Илиады» и «Одиссеи», но и целого ряда поэм, связанных с мифами о Троянской войне: «Фиваиды», «Киприй», «Малой Илиады». Кроме того, Гомеру приписывался цикл из 33 «гомеровских гимнов», воспевающих олимпийских богов, а также пародийные эпосы «Маргит» и «Батрахомиомахия» («Война мышей и лягушек»). Византийская энциклопедия «Свида» {4} относит к гомеровским еще «Амазонию», «Арахномахию» («Войну пауков») и «Гераномахию» («Войну журавлей»). Однако уже ученые Александрии значительно сузили число произведений, автором которых числился Гомер; начиная с V века до н. э. критики склоняются к мысли, что поэт написал «Илиаду» и «Одиссею», а также, возможно, ныне утраченный «Маргит».
Согласно традиции Гомер был неграмотным, а потому вплоть до VI века до н. э. его песни передавались изустно и нигде не записывались. К VI веку до н. э., когда Гомер стал для всех греков величайшим авторитетом в поэзии, морали, религии и философии, афинский законодатель Солон постановил исполнять поэмы Гомера на празднике Панафиней в определенном порядке. Позднее афинский тиран Писистрат, стремясь поднять значение Афин как культурного и религиозного центра, создал специальную комиссию по записи и редактированию «Илиады» и «Одиссеи».[4] Исполнение этих двух поэм на праздниках вошло в систему и стало обязательным.
Собственно, сделанные в VI веке до н. э. записи двух поэм {5}, не дошедших до нас в первоначальном виде, открывают историю толкования и изучения гомеровских текстов, длящуюся две с половиной тысячи лет. После того как поэмы были записаны, очень быстро возник «гомеровский вопрос», суть которого сводится к следующему: кто истинный автор «Илиады» и «Одиссеи»?
Еще античные биографы выражали сомнение в том, что имя Гомера является собственно именем, а не прозвищем со значением «заложник», «провожатый» или «слепец». Попытка этимологического исследования имени путем разложения на корни «-гом-» и «-ер-» открывает восхождение имени к словам «вместе» и «прилаживать». На этой трактовке имени было основано предположение, что Гомер был не столько автором, сколько редактором разрозненных произведений, принадлежащих разным поэтам.
Некоторые античные ученые обратили внимание на разночтения в тексте «Илиады» и «Одиссеи», на основании чего отказались приписывать обе поэмы одному человеку. Задавшись целью выяснить, что же все-таки было создано самим Гомером, они обратились к рукописной традиции и выявили разночтения в списках поэм. Они изучали язык и метрику, а также общее значение гомеровского творчества, подходя к нему главным образом с научных, а не философских или эстетических позиций. Впоследствии теми же средствами с той же целью пользовались Кратет Пергамский (около 168 года до н. э.) и Дидим в Риме (около 20 года до н. э.). Таких ученых в Греции называли «хоризонтами», то есть «разделителями». Аристарх Самофракийский (III–II века до н. э.) опротестовал эту точку зрения, предположив, что «Илиада» была сочинена Гомером в юности, в отличие от «Одиссеи» – произведения, созданного в зрелом возрасте.
Вообще, отношение греков к Гомеру было неоднозначным – величайшее почтение к нему не мешало античным мыслителям высказывать критические замечания религиозного, морально-педагогического и эстетического характера. Поэт и философ Ксенофан Колофонский (VI век до н. э.) резко порицал очеловечивание богов в гомеровских поэмах. Платон, восхищаясь поэтическим мастерством Гомера, в то же время считал «Илиаду» и «Одиссею» безнравственными и развращающими юношество поэмами. Критик Зоил (IV век до н. э.), прозванный Гомеромастиксом («Бич Гомера») за исключительно язвительное отношение к творчеству поэта, открыто смеялся над вычурностью гомеровского стиля, его «нелепыми вымыслами» и «странными» речевыми оборотами. Жизнь Зоила закончилась плачевно: за поношение Гомера он был предан позорной казни (то ли распят, то ли сброшен со скалы), а его имя стало нарицательным для обозначения недоброжелательного критика.
Софист, ритор и философ-киник Дион Хризостом («Златоуст», I–II века н. э.) доказывал ошибочность сюжетной основы «Илиады», утверждая, что война на самом деле закончилась победой троянцев и бесславным возвращением домой остатков греческого войска. Эта критика гомеровского текста имела политическую подоплеку: римляне, которым служил Дион, мнили себя потомками троянцев, а потому были заинтересованы в соответствующем освещении собственной истории.
Вообще, во II–III веках н. э. в античной литературе наметилось переосмысление сюжетов и всей образной системы Гомера, что особенно заметно в «Диалоге о героях» софиста-ритора Филострата (II–III века н. э.), «Дневнике Троянской войны» (фиктивное авторство принадлежит участнику осады Трои Диктисом) и повести «О гибели Трои», якобы созданной троянцем Даресом. В этих греческих произведениях авторы прямо критикуют Гомера за «неточности» в передаче событий и «идеализацию» некоторых героев, например, Одиссея.
Восторженное отношение к Гомеру не мешало анализу его текстов (основная часть этих исследований не сохранилась). Аристотель инициировал традицию толкования Гомера с позиций законов жанра, композиции, образной системы. Метродор из Лампсаки (330–277 годы до н. э., древнегреческий философ, последователь и друг Эпикура) ввел «аллегорический» метод объяснения гомеровских образов, согласно которому фигуры богов в «Илиаде» и «Одиссее» представляют собой выражение различных сил природы (в XIX веке этот прием использовала «мифологическая школа» {6}).