Одри всей этой ерундой расстраивать было нельзя. Джон был очень осторожен и всякий раз перед посадкой в Эдинбурге не забывал пройтись по телефону и на всякий случай стереть все тексты, даже невинные, и все номера, которые могли бы вызвать у Одри вопросы. Стирать вообще всё было бы более подозрительно. Хотя он ни на минуту не допускал, что Одри проверяет его телефон. Да никогда она до этого не опустится!
В последние два года он был безгрешен. То ли работа, то ли возраст стали сказываться, но ему как-то вполне хватало Одри и их друзей и не тянуло на сторону. Джон решил – не без сожаления – что и это прошло, на том и успокоился. Собственная вина не покидала его. Сейчас их ребенок уже был бы тинэйджером и наверняка появился бы и второй. Джон считал, что мания, с которой Одри тянет их обоих в клубы, на джаз, в мини-поездки по Европе на длинные уик-энды, есть своего рода компенсация. Но, несмотря на то что это добавило лишние нагрузки в его жизнь, и так полную перелетов и недосыпов, он любил этот образ жизни working hard and playing hard. Он любил шутить, что его жена выбирает из него всё, что по оплошности еще не выжала из него компания, но жил в балансе и гармонии и даже радовался, что адюльтеры в прошлом.
На работе Джон в последние годы очень продвинулся. Он был в той же позиции, что и четыре года назад, когда начинал, но стал главным из региональных вице-президентов по продажам, да и компания существенно выросла. Этот прирост сделал как раз он за счет Европы, «его» региона. Поэтому именно Джон вот уже третий год подряд возглавлял группу, представлявшую компанию на ежегодной международной выставке «3 GSM» в Барселоне. Там он тусовал клиентов с ночи до утра и с утра до ночи, выматываясь, но получая от этого удовольствие, и всегда возвращался с каким-то уловом. Его шеф время от времени ужинал с ним, как он выражался: «чтобы поэксплуатировать его мозги».
Шеф Джона заслуживал особого внимания. Не достигший еще и сорока, он слыл бонвиваном и вел богемный образ жизни. Женат он был, несмотря на молодость, вторым браком, а одевался с тщательностью голубого и продуманной небрежностью голливудского кинокритика. Никто бы не подумал, что он способен драть три шкуры за невыверенные цифры в еженедельном отчете, да и вообще их читать. Несмотря на его одержимость цифрами, они с Джоном составляли прекрасную пару, потому что Джон знал отрасль и рынок, как никто, а взгляды на отдых у них вообще совпадали полностью. В последние два года они, по сути, управляли компанией в тандеме.
Недавно шеф пригласил Джона к себе и представил нового вице-президента по «корпоративной стратегии», девицу лет тридцати, не больше. «Какая корпоративная стратегия? – подумал Джон. – У нас компания маленькая, и мы вдвоем с ним все делали и будем делать на коленке за ужинами». Девицу звали Джулия, и она пришла из корпорации «МакКинзи», что само по себе говорило о многом.
Через неделю работы она явилась к Джону в офис и, открыв с достоинством желтый блокнот формата А4, устроила ему допрос, по какой формуле он строит графики продаж и где матричная модель оптимизации структуры портфеля? Джон тем временем ее рассматривал.
В Джулии не было ни красоты, ни даже привлекательности, а стилем просто не пахло, хотя одета она была дорого. Слишком широко расставленные серо-голубые водянистые глаза, чересчур длинный прямой нос, тонкие бледные губы, а всему лицу явно недодали красок, оно казалось сероватым. Деловой серый костюм с прямой юбкой до середины колена и туфли без каблуков подчеркивали, что ноги-то коротковаты. На плечах лежал яркий платок Ferragamo, на шее двойная нитка жемчуга. Но было видно, что эта серая мышь за тем и поставлена, чтобы всем выесть печень. В первую очередь ему, Джону.
Поговорив с Джоном, а потом со всеми менеджерами продаж, она через неделю направила всем сэйлам в четырех регионах императивное уведомление, что отныне бонусы привязаны к продажам не по году, а поквартально. Это было вообще не ее ума дело, никакого отношения к «корпоративной стратегии» не имело и взбесило и унизило не только Джона, но и всех менеджеров продаж, которые толпой повалили к нему жаловаться. Джон их успокоил, как мог, и тут же стал названивать шефу, который, как частенько, был не в Лондоне. Но не дозвонился, а вместо этого к вечеру получил инструкцию не морочить ему, то есть шефу, голову офисными склоками, а немедленно прибыть в Париж, чтобы вместе с ним, шефом, раскрутить какой-то грандиозный светский event.
Это мероприятие, как Джон понял, прогуглив всё в «Евростаре» по дороге в Париж, никакого отношения к их индустрии не имело, а было сборищем международных селебритиз не первой свежести, которые время от времени собирались, чтобы обдумать будущее устройство мира. Всё начиналось с приема в «Георге V», затем круиз по Сене до Музея д’Орсэ, где был запланирован долгий ужин с речами и словесными перепалками.
Шеф и его ассистент остановились в отеле «Крийон», и Джон с вокзала поехал сразу туда, чтобы понять, зачем его вызвали. Он надеялся, что, по крайней мере, сможет обсудить, какой вред компании наносит Джулия своими безумными эскападами.
Шеф и его ассистентка, женщина лет сорока, со слегка лошадиной челюстью, но вообще добрая и неглупая тетка, сидели в лобби «Крийона» в компании девочки лет двадцати двух, в черном маленьком платье Chanel и белом кружевном жакете. Несмотря на притягательность юности, девочке не хватало индивидуальности, а ее вечернее платье явно было не лучшим выбором для поездки по реке парижским октябрьским вечером. В такси по дороге в «Георг V» (шеф и девочка отбыли отдельно в его лимузине) Джон поинтересовался, кто она?
– Его переводчик.
– Он знает французский со школы, у него что, внезапный приступ амнезии?
– Ну, нюансы все-таки могут ускользать, а темы-то важные. Да и вообще, престижно иметь полнометражный протокол на всякий случай.
На приеме Джон ловил момент, чтобы переговорить с шефом. Тот разговаривал то с одним, то с другим и был всё время с девочкой, которая, насколько Джон мог слышать, ничего не переводила. Шеф заметил и подозвал Джона.
– Слушай, сделай одолжение, старик. Александра, – он мотнул головой в сторону девочки, – хочет покурить, а я не могу оставлять ее одну. Ты не мог бы с ней прогуляться в лобби или на улицу? Черт знает, где тут курят.
Джон и Александра вернулись в лобби и утонули в мягких низких креслах. Джон, не желая вступать на минное поле, которое уже отчетливо просматривалось, не спрашивал ее ни о чем, а непринужденно повествовал об истории отеля и его декоре. Девушка слушала, одобрительно и дружелюбно поддакивая.
После приема все двинулись на корабль. Шеф оказался зажатым на сиденье между девочкой и французским организатором мероприятия и в какой-то момент снял пиджак и накинул его на плечи Александре, которая явно мерзла в своем платьишке. Ужин был типичен для такого рода затей – официанты в белых перчатках, очень хорошие вина, бесконечные перемены блюд, речи за десертом. Когда они выходили из-за стола, Джон предложил, что было совершенно в духе отношений в их компании, поехать куда-нибудь на диджестив – Париж все-таки! Шеф счел это отличной идеей, и его слова еще висели в воздухе, когда подкатил черный «мерседес» и девочка втянула шефа туда за рукав, оставив ассистента и Джона на ступенях Музея д’Орсэ.
Джон подумал, что поймает шефа и переговорит с ним за завтраком в «Крийоне», но на завтрак пришли только ассистент и Александра. Шеф появился лишь около десяти часов утра, помелькал на конференции и исчез. Александру Джон тоже больше не видел и после конференции не поехал на поезде, а сразу взял прямой рейс до Эдинбурга.
На следующей неделе выяснилось, что Джулия настояла, чтобы генеральный сократил пять позиций, причем именно в продажах, и вывез всю компанию на день за город для общего мозгового штурма по «корпоративной стратегии». Джон ворвался в офис шефа и настоял на ужине.
– Ты должен объяснить мне, что происходит. Бизнесплан утвержден акционерами и переутвержден летом после аудиторского заключения. С какой стати вдруг резать позиции в конце октября? У нас на будущий год, по крайней мере, два проекта в Испании, и я уже добиваю Гамбург. Мне нужны будут люди. Это не только бессмысленно, это не профессионально.
– Не надо делать из этого драму, Джон. Джулия молода, ей хочется развернуться, показать себя, ну сделает она пару ошибок, ну и что? Я обещаю тебе, что мы порежем позиции, не трогая твой регион. Терпеть не могу эти мелкие рутинные вопросы. Наш зам по производству тупой и отстал от жизни лет на десять. Его-то уж точно надо менять. Джулия ищет ему замену, чтобы уже до конца года решить этот вопрос. Но тебе-то нечего волноваться. А я чувствую, что мне надо сосредоточиться на будущем компании, ее месте на глобальном рынке двадцать первого века.
Джону казалось всё дурным сном. С чего это вдруг их зам по производству стал отставшим от жизни? Почему он и шеф утратили общий язык? Если лунатические бредни Джулии действительно будут реализовываться, это станет концом компании. Две недели спустя производственник пригласил Джона на ланч и сказал, что уже подыскал себе новое место и уволится перед Рождеством.
– Джон, я рад, что ухожу, потому что перемен к лучшему здесь не будет. Ты тысячу раз прав во всем. Но это не меняет простого факта…
– Какого именно?
– Что Джулия – подруга Александры и попала сюда по ее протекции. Да-да. Александра настояла, чтобы босс создал эту позицию, взял Джулию и разгрузился. Потому что наш генеральный слишком много работает и ему надо научиться делегировать. Наш босс перерабатывает! Даже не смешно. Он теперь не только отдыхает без продыху, но еще и посещает все эти чумовые форумы, делая из себя селебрити, а из нее – светскую даму международного калибра.
– Я не могу поверить. Ведь он женился второй раз меньше пяти лет назад!
– Они с женой уже более полугода выходят в свет порознь, а Александра – его практически официальная подруга.
– Невероятно! Его жена такая умница, и он променял ее на это пирожное, а теперь отдает ее сумасшедшей подруге весь бизнес, и та его точно раздербанит, если мы не будем бороться.
– Я с ветряными мельницами не сражаюсь, Джон. Я не молод, но вполне продаваем на рынке. Я лучше отойду. Если он руководствуется советами, полученными за ужинами в «Ритце» или в Ницце, тут я бессилен.
Джон подумал, что производственник, пожалуй, прав. Ему даже стало жалко шефа, который рушит и свою компанию, и, возможно, жизнь. Оказался недостаточно зрелым, чтобы все делать легко…
Глава 13
Глава 14
В последние два года он был безгрешен. То ли работа, то ли возраст стали сказываться, но ему как-то вполне хватало Одри и их друзей и не тянуло на сторону. Джон решил – не без сожаления – что и это прошло, на том и успокоился. Собственная вина не покидала его. Сейчас их ребенок уже был бы тинэйджером и наверняка появился бы и второй. Джон считал, что мания, с которой Одри тянет их обоих в клубы, на джаз, в мини-поездки по Европе на длинные уик-энды, есть своего рода компенсация. Но, несмотря на то что это добавило лишние нагрузки в его жизнь, и так полную перелетов и недосыпов, он любил этот образ жизни working hard and playing hard. Он любил шутить, что его жена выбирает из него всё, что по оплошности еще не выжала из него компания, но жил в балансе и гармонии и даже радовался, что адюльтеры в прошлом.
На работе Джон в последние годы очень продвинулся. Он был в той же позиции, что и четыре года назад, когда начинал, но стал главным из региональных вице-президентов по продажам, да и компания существенно выросла. Этот прирост сделал как раз он за счет Европы, «его» региона. Поэтому именно Джон вот уже третий год подряд возглавлял группу, представлявшую компанию на ежегодной международной выставке «3 GSM» в Барселоне. Там он тусовал клиентов с ночи до утра и с утра до ночи, выматываясь, но получая от этого удовольствие, и всегда возвращался с каким-то уловом. Его шеф время от времени ужинал с ним, как он выражался: «чтобы поэксплуатировать его мозги».
Шеф Джона заслуживал особого внимания. Не достигший еще и сорока, он слыл бонвиваном и вел богемный образ жизни. Женат он был, несмотря на молодость, вторым браком, а одевался с тщательностью голубого и продуманной небрежностью голливудского кинокритика. Никто бы не подумал, что он способен драть три шкуры за невыверенные цифры в еженедельном отчете, да и вообще их читать. Несмотря на его одержимость цифрами, они с Джоном составляли прекрасную пару, потому что Джон знал отрасль и рынок, как никто, а взгляды на отдых у них вообще совпадали полностью. В последние два года они, по сути, управляли компанией в тандеме.
Недавно шеф пригласил Джона к себе и представил нового вице-президента по «корпоративной стратегии», девицу лет тридцати, не больше. «Какая корпоративная стратегия? – подумал Джон. – У нас компания маленькая, и мы вдвоем с ним все делали и будем делать на коленке за ужинами». Девицу звали Джулия, и она пришла из корпорации «МакКинзи», что само по себе говорило о многом.
Через неделю работы она явилась к Джону в офис и, открыв с достоинством желтый блокнот формата А4, устроила ему допрос, по какой формуле он строит графики продаж и где матричная модель оптимизации структуры портфеля? Джон тем временем ее рассматривал.
В Джулии не было ни красоты, ни даже привлекательности, а стилем просто не пахло, хотя одета она была дорого. Слишком широко расставленные серо-голубые водянистые глаза, чересчур длинный прямой нос, тонкие бледные губы, а всему лицу явно недодали красок, оно казалось сероватым. Деловой серый костюм с прямой юбкой до середины колена и туфли без каблуков подчеркивали, что ноги-то коротковаты. На плечах лежал яркий платок Ferragamo, на шее двойная нитка жемчуга. Но было видно, что эта серая мышь за тем и поставлена, чтобы всем выесть печень. В первую очередь ему, Джону.
Поговорив с Джоном, а потом со всеми менеджерами продаж, она через неделю направила всем сэйлам в четырех регионах императивное уведомление, что отныне бонусы привязаны к продажам не по году, а поквартально. Это было вообще не ее ума дело, никакого отношения к «корпоративной стратегии» не имело и взбесило и унизило не только Джона, но и всех менеджеров продаж, которые толпой повалили к нему жаловаться. Джон их успокоил, как мог, и тут же стал названивать шефу, который, как частенько, был не в Лондоне. Но не дозвонился, а вместо этого к вечеру получил инструкцию не морочить ему, то есть шефу, голову офисными склоками, а немедленно прибыть в Париж, чтобы вместе с ним, шефом, раскрутить какой-то грандиозный светский event.
Это мероприятие, как Джон понял, прогуглив всё в «Евростаре» по дороге в Париж, никакого отношения к их индустрии не имело, а было сборищем международных селебритиз не первой свежести, которые время от времени собирались, чтобы обдумать будущее устройство мира. Всё начиналось с приема в «Георге V», затем круиз по Сене до Музея д’Орсэ, где был запланирован долгий ужин с речами и словесными перепалками.
Шеф и его ассистент остановились в отеле «Крийон», и Джон с вокзала поехал сразу туда, чтобы понять, зачем его вызвали. Он надеялся, что, по крайней мере, сможет обсудить, какой вред компании наносит Джулия своими безумными эскападами.
Шеф и его ассистентка, женщина лет сорока, со слегка лошадиной челюстью, но вообще добрая и неглупая тетка, сидели в лобби «Крийона» в компании девочки лет двадцати двух, в черном маленьком платье Chanel и белом кружевном жакете. Несмотря на притягательность юности, девочке не хватало индивидуальности, а ее вечернее платье явно было не лучшим выбором для поездки по реке парижским октябрьским вечером. В такси по дороге в «Георг V» (шеф и девочка отбыли отдельно в его лимузине) Джон поинтересовался, кто она?
– Его переводчик.
– Он знает французский со школы, у него что, внезапный приступ амнезии?
– Ну, нюансы все-таки могут ускользать, а темы-то важные. Да и вообще, престижно иметь полнометражный протокол на всякий случай.
На приеме Джон ловил момент, чтобы переговорить с шефом. Тот разговаривал то с одним, то с другим и был всё время с девочкой, которая, насколько Джон мог слышать, ничего не переводила. Шеф заметил и подозвал Джона.
– Слушай, сделай одолжение, старик. Александра, – он мотнул головой в сторону девочки, – хочет покурить, а я не могу оставлять ее одну. Ты не мог бы с ней прогуляться в лобби или на улицу? Черт знает, где тут курят.
Джон и Александра вернулись в лобби и утонули в мягких низких креслах. Джон, не желая вступать на минное поле, которое уже отчетливо просматривалось, не спрашивал ее ни о чем, а непринужденно повествовал об истории отеля и его декоре. Девушка слушала, одобрительно и дружелюбно поддакивая.
После приема все двинулись на корабль. Шеф оказался зажатым на сиденье между девочкой и французским организатором мероприятия и в какой-то момент снял пиджак и накинул его на плечи Александре, которая явно мерзла в своем платьишке. Ужин был типичен для такого рода затей – официанты в белых перчатках, очень хорошие вина, бесконечные перемены блюд, речи за десертом. Когда они выходили из-за стола, Джон предложил, что было совершенно в духе отношений в их компании, поехать куда-нибудь на диджестив – Париж все-таки! Шеф счел это отличной идеей, и его слова еще висели в воздухе, когда подкатил черный «мерседес» и девочка втянула шефа туда за рукав, оставив ассистента и Джона на ступенях Музея д’Орсэ.
Джон подумал, что поймает шефа и переговорит с ним за завтраком в «Крийоне», но на завтрак пришли только ассистент и Александра. Шеф появился лишь около десяти часов утра, помелькал на конференции и исчез. Александру Джон тоже больше не видел и после конференции не поехал на поезде, а сразу взял прямой рейс до Эдинбурга.
На следующей неделе выяснилось, что Джулия настояла, чтобы генеральный сократил пять позиций, причем именно в продажах, и вывез всю компанию на день за город для общего мозгового штурма по «корпоративной стратегии». Джон ворвался в офис шефа и настоял на ужине.
– Ты должен объяснить мне, что происходит. Бизнесплан утвержден акционерами и переутвержден летом после аудиторского заключения. С какой стати вдруг резать позиции в конце октября? У нас на будущий год, по крайней мере, два проекта в Испании, и я уже добиваю Гамбург. Мне нужны будут люди. Это не только бессмысленно, это не профессионально.
– Не надо делать из этого драму, Джон. Джулия молода, ей хочется развернуться, показать себя, ну сделает она пару ошибок, ну и что? Я обещаю тебе, что мы порежем позиции, не трогая твой регион. Терпеть не могу эти мелкие рутинные вопросы. Наш зам по производству тупой и отстал от жизни лет на десять. Его-то уж точно надо менять. Джулия ищет ему замену, чтобы уже до конца года решить этот вопрос. Но тебе-то нечего волноваться. А я чувствую, что мне надо сосредоточиться на будущем компании, ее месте на глобальном рынке двадцать первого века.
Джону казалось всё дурным сном. С чего это вдруг их зам по производству стал отставшим от жизни? Почему он и шеф утратили общий язык? Если лунатические бредни Джулии действительно будут реализовываться, это станет концом компании. Две недели спустя производственник пригласил Джона на ланч и сказал, что уже подыскал себе новое место и уволится перед Рождеством.
– Джон, я рад, что ухожу, потому что перемен к лучшему здесь не будет. Ты тысячу раз прав во всем. Но это не меняет простого факта…
– Какого именно?
– Что Джулия – подруга Александры и попала сюда по ее протекции. Да-да. Александра настояла, чтобы босс создал эту позицию, взял Джулию и разгрузился. Потому что наш генеральный слишком много работает и ему надо научиться делегировать. Наш босс перерабатывает! Даже не смешно. Он теперь не только отдыхает без продыху, но еще и посещает все эти чумовые форумы, делая из себя селебрити, а из нее – светскую даму международного калибра.
– Я не могу поверить. Ведь он женился второй раз меньше пяти лет назад!
– Они с женой уже более полугода выходят в свет порознь, а Александра – его практически официальная подруга.
– Невероятно! Его жена такая умница, и он променял ее на это пирожное, а теперь отдает ее сумасшедшей подруге весь бизнес, и та его точно раздербанит, если мы не будем бороться.
– Я с ветряными мельницами не сражаюсь, Джон. Я не молод, но вполне продаваем на рынке. Я лучше отойду. Если он руководствуется советами, полученными за ужинами в «Ритце» или в Ницце, тут я бессилен.
Джон подумал, что производственник, пожалуй, прав. Ему даже стало жалко шефа, который рушит и свою компанию, и, возможно, жизнь. Оказался недостаточно зрелым, чтобы все делать легко…
Глава 13
«Как же легко, когда легко… Я не влюблена, слава богу. Он классный и стильный, и теперь есть с кем выйти в этом городе. Но в свой мир его пускать не надо, да он и не рвется».
Анна сидела за ланчем со своим юристом, но не могла сосредоточиться на разговоре, потому что нервничала, несмотря на уверения в своей невлюбленности. Она не видела Джона с прошлой недели, тот был в Париже, а вчера улетел в Гамбург, договорившись с ней сегодня на ужин, но не звонил и не текстовал уже два дня, и ужин слегка завис. В полтретьего у нее в сумке зазвонил телефон, и она, извинившись, выскочила в коридор. Услышав, что Джон не может за ней заехать, а предлагает сразу встретиться в «Харви Нике», она выдохнула с облегчением, довела ланч до конца, заскочила в офис, раздала всем задания, заехала домой переодеться и схватила такси до «Харви Ника», чтобы успеть сделать укладку там же. Она не понимала, почему у нее колотится сердце.
Джон уже ждал ее в баре «на Пятом», потягивая джин-тоник. Она опять выглядела по-новому: в черной юбке колоколом, пестром тонком свитере и черных обтягивающих сапогах на шпильках. Волосы торчали в разные стороны, как у мальчишки, задорно и по-вечернему. Она потянулась к стакану Джона, но он шлепнул ее по руке со словами:
– Не хватай чужое, а жди, и тебе всё принесут. Веди себя прилично, бэби.
Выпив, они направились по Слоан-стрит в «Зафферано».
Казалось, в Джоне произошел какой-то поворот. Рассказав про Париж без подробностей, особенно про Александру, он спросил без обиняков:
– Слушай, я никогда не спрашивал раньше, но мне интересно… Если, конечно, я не очень влезаю в твою личную жизнь. Ты здесь живешь одна – ну, в смысле ты вообще одна, или в разводе, или, скажем, ну, вдова, например? Я понял, что у тебя есть сын, ты так вроде говорила как-то, ну а в остальном?
– Да, у меня сын и еще муж, но мы живем врозь.
– Но вы не разведены?
– Нет, мы даже два раза в год отдыхаем вместе с сыном.
– Значит, вы расстались друзьями?
– Да мы и не расставались. У нас нормальная семья. Мы так живем с тех пор, как я уехала в Москву, а ему было лучше оставаться в Штатах. Так и живем.
– Очень необычно. Но звучит так, что тебя это полностью устраивает.
Джон задавал в тот вечер всё новые и новые вопросы. О том, как она жила в Америке, какой у нее был круг, откуда она знает самого Билла Марриотта, правда ли, что в Москве она вела проекты многих олигархов, как она всего этого добилась, если еще в двадцать лет не знала ничего, кроме марксизма, а выезжала не дальше Балтийского моря? В его вопросах был неподдельный интерес, желание понять ее мир.
У Анны не было охоты его туда пускать, этого понять нельзя, можно только прожить. Но ей было приятно говорить о своей культуре, о загадочной для иностранцев российской планете. Он спросил, где она останавливается в Москве, и она рассказала, как сама чертила, строила и декорировала квартиру в «доме со львами», а заодно и про фильм «Офицеры». В этой картине главный герой шел именно в этот дом на собрание с поленом под мышкой. Она рассказала, как вид из окон ее квартиры похож на Нью-Йорк и как ее квартира попала в интерьерный журнал. Он взял ее руку через стол:
– Ты не перестаешь меня удивлять. Для меня новость, что ты дизайнер и знаешь французский.
Анна чуть смущенно улыбалась, а он думал, сколько еще неизвестных пружинок в этой изящной игрушке и как интересно с ней играть.
– Ты смотришь на меня, и я чувствую, что я для тебя открытая книга.
– Вовсе нет, я очень мало о тебе знаю.
– Не мало, а вообще ничего.
– Ну так уж и ничего! Я знаю, что ты умный, что с тобой всегда весело, что ты успешен в работе, что ты воин.
– А ты уже знаешь, что очень любишь заниматься любовью со мной?
Они начали целоваться, едва выйдя из ресторана, впервые чувствовали, что совсем не чужие друг другу. Анне так было хорошо, что наконец рядом с ней мужчина без комплексов, уверенный в себе по-настоящему, а не пытающийся убедить в этом других. Они целовались и в такси, не переставая. Дома Анна зашла в ванную смыть макияж и увидела на краю раковины крем для бритья и одеколон. «Хорошо, что просто принес и поставил, не делая из этого события». Она вернулась в гостиную с журналом в руках, показать ему квартиру.
– Очень красиво, правда. Современно, стильно, много воздуха и света. Очень на тебя похоже. А было бы здорово поехать вместе в Москву и остановиться в твоей квартире. Мне, может быть, скоро придется туда поехать. Ты могла бы найти предлог поехать в то же время? А ты действительно родилась в этой квартире? Какая она тогда была?
– Тебе будет трудно представить. Длинный коридор, восемь дверей. В одном конце коридора туалет, в другом – ванная. А в кухне две плиты и восемь столов. В квартире проживали восемь семей. В одной из комнат жили мои бабушка и дедушка. В начале тридцатых годов у них родилась дочь. Та выросла, вышла замуж, в самом конце пятидесятых, привела в эту комнату мужа. У них долго не было детей, а потом тоже родилась дочка. Это была я. В комнате стояла полутораспальная кровать для бабушки и дедушки, раскладной диван для родителей и моя кроватка с сеткой. Еще был круглый стол посередине, большой буфет, шкаф и дедушкин письменный стол. А каждый Новый год покупалась елка, никто не мыслил, что могло быть иначе. Елку было ставить некуда, и ее подвешивали к потолку.
В других комнатах жили родственники, близкие и дальние. А в одной семиметровой комнатке без окна всю жизнь прожила неграмотная тетя Дуня, бывшая до революции у моей бабушки и ее сестер прислугой, которую те привезли в Москву.
Джон взял Анну на руки и понес в спальню. Раздевая ее, он вдруг сказал:
– Ты совершенно особенная, Анна. Но всегда должна помнить, как тебе повезло, что ты заполучила меня.
Он ушел тихо ранним утром, поставив свежесваренный горячий кофе на тумбочку и поцеловав ее, спящую, в волосы. На журнальном столике остались два стакана и раскрытый журнал с фотографиями квартиры.
Эта квартира стала еще одним поворотным пунктом в жизни Анны. У нее началась череда неприятностей на работе после двух лет бесспорного успеха. Босс к ней подостыл, а «свежая кровь» только этого и дожидалась, и тут же начала клевать. Виктор еще был рядом, но эта вечная «битва за урожай» уже высосала из Анны силы. Но хотя бы ради продолжения этой битвы ей нужно было найти какой-то источник позитивной энергии. Она жила в хорошей квартире в тихом центре, достаточно просторной и современной, дизайн которой сделала сама, и это было то, что подходило ей в те годы: жилье космополитичной молодой урбанистки без семьи.
Но это свое жилье Анна переросла – ее статус и вкус требовали чего-то более роскошного, большего statement ее успеха. Если на работе сейчас черная полоса, то новая квартира сама по себе будет залогом успеха, решила Анна и бесстрашно выбрала огромную квартиру в историческом здании, аристократичном, как она сама.
Дом был полностью реставрирован, напичкан сложнейшей инженерией, и, конечно, не осталось следа от обшарпанного подъезда, в который она входила ребенком с няней. Девелоперы расселяли дом лет десять – он того стоил, а потом, полностью выпотрошив здание, перестраивали его заново еще года три. Любая фасадная квартира в нем стоила гораздо больше, чем Анна могла себе позволить, а на бонусы в ее нынешней ситуации особо надеяться не приходилось. И тут именно Виктор дал ей совет:
– Моя дорогая, иди и покупай.
– Но мне придется, кроме ипотеки, еще влезть в жуткие долги и занять практически у всех, кого я знаю.
– Ну, вот так и сделай. Не бойся долгов. Наоборот, ты будешь вынуждена волей-неволей найти способ вытянуть себя за волосы. У тебя не будет времени на депрессию, надо будет крутиться, чтобы отделать квартиру и отдать долги.
Анна пошла на архитектурные курсы и за полгода сделала даже какой-то дипломный проект и получила корочки. С отвагой неофита села за чертежи и составление бюджета. Ездила на стройку перед работой каждый божий день и муштровала бригаду, заставляя переделывать все, что напортачили. Когда они закончили, квартира выглядела стерильной, словно операционная. «Как вы здесь жить-то будете? – спросил прораб. – Прямо больница какая-то».
Но ей хотелось интерьер экстремально минималистский, просто на острие ножа. В контрасте с дореволюционным фасадом и в гармонии с урбанистическим уродством Нового Арбата, вид на который открывался из огромных окон и арочной балконной двери. В стерильность интерьера с огромным темно-красным кожаным панно на одной стене и ярким абстрактным полотном сына на другой она вбросила несколько дорогих безделушек: вазу Baccarat, ярко-синюю пепельницу муранского стекла, пару антикварных шкатулок из маминого наследства, пианино и антикварную швейную машинку. Эффект получился ошеломляющий. Интерьер был оригинален, дерзок и стилен. Как она сама. Только немного холоднее.
Анна сидела за ланчем со своим юристом, но не могла сосредоточиться на разговоре, потому что нервничала, несмотря на уверения в своей невлюбленности. Она не видела Джона с прошлой недели, тот был в Париже, а вчера улетел в Гамбург, договорившись с ней сегодня на ужин, но не звонил и не текстовал уже два дня, и ужин слегка завис. В полтретьего у нее в сумке зазвонил телефон, и она, извинившись, выскочила в коридор. Услышав, что Джон не может за ней заехать, а предлагает сразу встретиться в «Харви Нике», она выдохнула с облегчением, довела ланч до конца, заскочила в офис, раздала всем задания, заехала домой переодеться и схватила такси до «Харви Ника», чтобы успеть сделать укладку там же. Она не понимала, почему у нее колотится сердце.
Джон уже ждал ее в баре «на Пятом», потягивая джин-тоник. Она опять выглядела по-новому: в черной юбке колоколом, пестром тонком свитере и черных обтягивающих сапогах на шпильках. Волосы торчали в разные стороны, как у мальчишки, задорно и по-вечернему. Она потянулась к стакану Джона, но он шлепнул ее по руке со словами:
– Не хватай чужое, а жди, и тебе всё принесут. Веди себя прилично, бэби.
Выпив, они направились по Слоан-стрит в «Зафферано».
Казалось, в Джоне произошел какой-то поворот. Рассказав про Париж без подробностей, особенно про Александру, он спросил без обиняков:
– Слушай, я никогда не спрашивал раньше, но мне интересно… Если, конечно, я не очень влезаю в твою личную жизнь. Ты здесь живешь одна – ну, в смысле ты вообще одна, или в разводе, или, скажем, ну, вдова, например? Я понял, что у тебя есть сын, ты так вроде говорила как-то, ну а в остальном?
– Да, у меня сын и еще муж, но мы живем врозь.
– Но вы не разведены?
– Нет, мы даже два раза в год отдыхаем вместе с сыном.
– Значит, вы расстались друзьями?
– Да мы и не расставались. У нас нормальная семья. Мы так живем с тех пор, как я уехала в Москву, а ему было лучше оставаться в Штатах. Так и живем.
– Очень необычно. Но звучит так, что тебя это полностью устраивает.
Джон задавал в тот вечер всё новые и новые вопросы. О том, как она жила в Америке, какой у нее был круг, откуда она знает самого Билла Марриотта, правда ли, что в Москве она вела проекты многих олигархов, как она всего этого добилась, если еще в двадцать лет не знала ничего, кроме марксизма, а выезжала не дальше Балтийского моря? В его вопросах был неподдельный интерес, желание понять ее мир.
У Анны не было охоты его туда пускать, этого понять нельзя, можно только прожить. Но ей было приятно говорить о своей культуре, о загадочной для иностранцев российской планете. Он спросил, где она останавливается в Москве, и она рассказала, как сама чертила, строила и декорировала квартиру в «доме со львами», а заодно и про фильм «Офицеры». В этой картине главный герой шел именно в этот дом на собрание с поленом под мышкой. Она рассказала, как вид из окон ее квартиры похож на Нью-Йорк и как ее квартира попала в интерьерный журнал. Он взял ее руку через стол:
– Ты не перестаешь меня удивлять. Для меня новость, что ты дизайнер и знаешь французский.
Анна чуть смущенно улыбалась, а он думал, сколько еще неизвестных пружинок в этой изящной игрушке и как интересно с ней играть.
– Ты смотришь на меня, и я чувствую, что я для тебя открытая книга.
– Вовсе нет, я очень мало о тебе знаю.
– Не мало, а вообще ничего.
– Ну так уж и ничего! Я знаю, что ты умный, что с тобой всегда весело, что ты успешен в работе, что ты воин.
– А ты уже знаешь, что очень любишь заниматься любовью со мной?
Они начали целоваться, едва выйдя из ресторана, впервые чувствовали, что совсем не чужие друг другу. Анне так было хорошо, что наконец рядом с ней мужчина без комплексов, уверенный в себе по-настоящему, а не пытающийся убедить в этом других. Они целовались и в такси, не переставая. Дома Анна зашла в ванную смыть макияж и увидела на краю раковины крем для бритья и одеколон. «Хорошо, что просто принес и поставил, не делая из этого события». Она вернулась в гостиную с журналом в руках, показать ему квартиру.
– Очень красиво, правда. Современно, стильно, много воздуха и света. Очень на тебя похоже. А было бы здорово поехать вместе в Москву и остановиться в твоей квартире. Мне, может быть, скоро придется туда поехать. Ты могла бы найти предлог поехать в то же время? А ты действительно родилась в этой квартире? Какая она тогда была?
– Тебе будет трудно представить. Длинный коридор, восемь дверей. В одном конце коридора туалет, в другом – ванная. А в кухне две плиты и восемь столов. В квартире проживали восемь семей. В одной из комнат жили мои бабушка и дедушка. В начале тридцатых годов у них родилась дочь. Та выросла, вышла замуж, в самом конце пятидесятых, привела в эту комнату мужа. У них долго не было детей, а потом тоже родилась дочка. Это была я. В комнате стояла полутораспальная кровать для бабушки и дедушки, раскладной диван для родителей и моя кроватка с сеткой. Еще был круглый стол посередине, большой буфет, шкаф и дедушкин письменный стол. А каждый Новый год покупалась елка, никто не мыслил, что могло быть иначе. Елку было ставить некуда, и ее подвешивали к потолку.
В других комнатах жили родственники, близкие и дальние. А в одной семиметровой комнатке без окна всю жизнь прожила неграмотная тетя Дуня, бывшая до революции у моей бабушки и ее сестер прислугой, которую те привезли в Москву.
Джон взял Анну на руки и понес в спальню. Раздевая ее, он вдруг сказал:
– Ты совершенно особенная, Анна. Но всегда должна помнить, как тебе повезло, что ты заполучила меня.
Он ушел тихо ранним утром, поставив свежесваренный горячий кофе на тумбочку и поцеловав ее, спящую, в волосы. На журнальном столике остались два стакана и раскрытый журнал с фотографиями квартиры.
Эта квартира стала еще одним поворотным пунктом в жизни Анны. У нее началась череда неприятностей на работе после двух лет бесспорного успеха. Босс к ней подостыл, а «свежая кровь» только этого и дожидалась, и тут же начала клевать. Виктор еще был рядом, но эта вечная «битва за урожай» уже высосала из Анны силы. Но хотя бы ради продолжения этой битвы ей нужно было найти какой-то источник позитивной энергии. Она жила в хорошей квартире в тихом центре, достаточно просторной и современной, дизайн которой сделала сама, и это было то, что подходило ей в те годы: жилье космополитичной молодой урбанистки без семьи.
Но это свое жилье Анна переросла – ее статус и вкус требовали чего-то более роскошного, большего statement ее успеха. Если на работе сейчас черная полоса, то новая квартира сама по себе будет залогом успеха, решила Анна и бесстрашно выбрала огромную квартиру в историческом здании, аристократичном, как она сама.
Дом был полностью реставрирован, напичкан сложнейшей инженерией, и, конечно, не осталось следа от обшарпанного подъезда, в который она входила ребенком с няней. Девелоперы расселяли дом лет десять – он того стоил, а потом, полностью выпотрошив здание, перестраивали его заново еще года три. Любая фасадная квартира в нем стоила гораздо больше, чем Анна могла себе позволить, а на бонусы в ее нынешней ситуации особо надеяться не приходилось. И тут именно Виктор дал ей совет:
– Моя дорогая, иди и покупай.
– Но мне придется, кроме ипотеки, еще влезть в жуткие долги и занять практически у всех, кого я знаю.
– Ну, вот так и сделай. Не бойся долгов. Наоборот, ты будешь вынуждена волей-неволей найти способ вытянуть себя за волосы. У тебя не будет времени на депрессию, надо будет крутиться, чтобы отделать квартиру и отдать долги.
Анна пошла на архитектурные курсы и за полгода сделала даже какой-то дипломный проект и получила корочки. С отвагой неофита села за чертежи и составление бюджета. Ездила на стройку перед работой каждый божий день и муштровала бригаду, заставляя переделывать все, что напортачили. Когда они закончили, квартира выглядела стерильной, словно операционная. «Как вы здесь жить-то будете? – спросил прораб. – Прямо больница какая-то».
Но ей хотелось интерьер экстремально минималистский, просто на острие ножа. В контрасте с дореволюционным фасадом и в гармонии с урбанистическим уродством Нового Арбата, вид на который открывался из огромных окон и арочной балконной двери. В стерильность интерьера с огромным темно-красным кожаным панно на одной стене и ярким абстрактным полотном сына на другой она вбросила несколько дорогих безделушек: вазу Baccarat, ярко-синюю пепельницу муранского стекла, пару антикварных шкатулок из маминого наследства, пианино и антикварную швейную машинку. Эффект получился ошеломляющий. Интерьер был оригинален, дерзок и стилен. Как она сама. Только немного холоднее.
Глава 14
«Мне, правда, повезло… – Анна в постели пила кофе, оставленный Джоном на тумбочке. – Он естествен, уверен в себе и совсем меня не боится. После вереницы уродов, которые все пытались понять, достаточно ли они хороши для меня, чтобы уж точно иметь право вымещать на мне свои комплексы, то играя в мачо, то не звоня неделями, а то истеря. Джон другой. Он не любит меня, но при этом дает гораздо больше, чем те, которые уверяли, что любят». Ее телефон был полностью с этим согласен, так как тут же тренькнул текстом: «Привет, соня! Проснулась? На работу пора».
Это подтверждало, что ее решение не влюбляться – единственно правильное, потому что уж Джону ее любовь точно не нужна. Ни как таковая, ни как средство самоутверждения. Наоборот, если он чего и может испугаться, то именно этого – любви, утраты легкости. Даже не испугаться, а просто спокойно отойти от больного по причинам личной гигиены.
Три дня спустя, возвращаясь из Москвы в Лондон, она подумала, что жизнь налаживается: она завоевала уважение коллег, стала одним из opinion leaders, центров формирования мнений, выглядела на миллион, и у нее классный бойфренд. Или просто френд. Джон уже забил ее телефон текстами, что ждет и хочет видеть сразу по приезде, хотя самолет прибывал только в девять вечера.
Как только она включила телефон, выйдя из Хитроу, выскочило первое сообщение: «Уже прилетела?» Она подтвердила – и тут же: «Готова тонуть в объятиях?». Она ответила: «Да, и в розовом шампанском». Его ответ рассмешил: «За мной объятия, за тобой шампанское, справедливо?» Сердце опять заколотилось, и стал раздражать медленный трафик. Когда она уже въехала в центр, пришел новый текст: «Значит, отменяем.» Что отменяем? Встречу? Она набрала его номер – автоответчик. Набрала снова – отключен. Вдруг почувствовала острый укол той боли, которая жила в ней, когда Виктор, вместо того чтобы приехать, как договаривались, исчезал и отключал телефон. Неужели опять те же грабли? Этот маленький укол вызвал рефлекс паники, и, уже не соображая, что творит, Анна позвонила и наговорила на автоответчик, что она уже дома и ей ясно: он занят чем-то более важным, но она не заслужила такого обращения.
Джон позвонил через пять минут: «Анна, что с тобой? Я был в метро, получил твое сообщение, но ты хочешь меня видеть или нет?» И буквально через минуту, пока она еще не оправилась от своей идиотской ошибки, уже открывал дверь. Он вошел, выглядя неотразимо, как всегда, в стильном сером костюме, с кейсом в руке, но был хмур, как будто измучен. Она подбежала к Джону, чувствуя себя глупой и виноватой.
– Молчи, ни слова, – сказал Джон, крепко обняв и прижав ее к себе одной рукой. – Просто заткнись сейчас, пожалуйста.
Они стояли так у двери долго, он так и держал кейс в руке. Потом поставил его на пол, обнял Анну, стал целовать в макушку, прижимая ее лицо к своей груди. Он вдыхал запах ее волос и держал так крепко, чтобы она не могла сделать сама ни одного движения. Он не понимал, что сделал не так, и не это было страшно, а то, что однажды из-за какого-то другого глупого недоразумения может ее потерять.
Позже, в постели, всё еще крепко сжимая Анну, уже почти в полусне он сказал:
– Я хочу спать, держа тебя в руках всю ночь, не отпуская. А потом проснуться и держать тебя в руках весь день. Пожалуйста, не будь жестока ко мне. Никогда.
Весь следующий день тексты летели в обе стороны. И на следующий – тоже. Джон собирался к ней вечером, и Анне так захотелось что-то для него сделать, что она текстанула: «Не заказывай столик, я готовлю ужин».
Анна вытащила мамино серебро и хрусталь из коробок и встретила Джона запеченным лососем в соусе из киви, лайма и терияки со спаржей и картофельным пюре с трюфелями. Джон принес и розовое шампанское, и целую кучу маленьких свечей, которые зажег и расставил в гостиной и в ванной, погасив везде свет. Анна опять его удивила. Тем, что готовит для него. Это был еще один вечер осторожного узнавания мира друг друга. На ее вопрос, что он любит, Джон тут же ответил:
– Путешествия, активный отдых, гольф, теннис, вино, музыку любую – от оперы до кантри, хорошую еду и новые интересные знакомства.
Анна сказала, что хотела бы поехать с ним в Париж.
– Знаешь, мне просто любопытно. Ты привлекательная, совершенно необычная, вращаешься в международных кругах, где доминируют тысячи мужчин, каждый из которых явно успешен. Не меньше половины из них сходят по тебе с ума. Почему я тебе интересен? Я, конечно, знаю себе цену, но по сравнению с ними я достаточно ординарен и к тому же женат. Разве ты не можешь найти себе кого-нибудь получше?
– Я никого не ищу. Так получилось…
– Вот этого не надо. Ты пришла в «Харви Ник», «на Пятый», стандартное место знакомств.
– Я не знала тогда, что это «стандартное место знакомств», я просто решила купить еду по дороге.
– Ну да, и села рядом, и сама заговорила.
– А что такого? Ты выглядел вполне прилично, был один, явно скучал. Почему бы не поговорить с соседом по барной стойке? Да ты сам меня удивил, когда вызвался проводить домой.
– А ты никогда не думала, почему я вообще оказался в «Харви Нике»? Я случайно зашел, вообще не хотел ни с кем общаться. Всё, что случилось, вообще для меня не типично. Я не собирался начинать новые отношения.
– Это не отношения, Джон. Это просто роман, affair.
– А тебе хорошо со мной? И даже ничего, что я женат?
– Джон, ты женат, и это факт. Это не хорошо и не плохо. У тебя своя жизнь, у меня своя.
– И ты не ревнуешь меня к моей семье?
– Я понимаю, что ты одновременно играешь на нескольких досках. Мне безразлично, что происходит на досках других. Лишь бы на моей доске ты играл по правилам и с уважением ко мне. Конечно, мне иногда хотелось бы побыть с тобой в выходные, по уик-эндам мне иногда одиноко. Но это же не причина чувствовать себя несчастной. Знаешь, чего мне по-настоящему хочется? Пойти с тобой на длинную, ленивую прогулку по Парку. Идти и шуршать осенними листьями, слыша их шорох и чувствуя запах. Знаешь, особенный запах осенних листьев – запах влаги, почвы. Грибной запах.
Это подтверждало, что ее решение не влюбляться – единственно правильное, потому что уж Джону ее любовь точно не нужна. Ни как таковая, ни как средство самоутверждения. Наоборот, если он чего и может испугаться, то именно этого – любви, утраты легкости. Даже не испугаться, а просто спокойно отойти от больного по причинам личной гигиены.
Три дня спустя, возвращаясь из Москвы в Лондон, она подумала, что жизнь налаживается: она завоевала уважение коллег, стала одним из opinion leaders, центров формирования мнений, выглядела на миллион, и у нее классный бойфренд. Или просто френд. Джон уже забил ее телефон текстами, что ждет и хочет видеть сразу по приезде, хотя самолет прибывал только в девять вечера.
Как только она включила телефон, выйдя из Хитроу, выскочило первое сообщение: «Уже прилетела?» Она подтвердила – и тут же: «Готова тонуть в объятиях?». Она ответила: «Да, и в розовом шампанском». Его ответ рассмешил: «За мной объятия, за тобой шампанское, справедливо?» Сердце опять заколотилось, и стал раздражать медленный трафик. Когда она уже въехала в центр, пришел новый текст: «Значит, отменяем.» Что отменяем? Встречу? Она набрала его номер – автоответчик. Набрала снова – отключен. Вдруг почувствовала острый укол той боли, которая жила в ней, когда Виктор, вместо того чтобы приехать, как договаривались, исчезал и отключал телефон. Неужели опять те же грабли? Этот маленький укол вызвал рефлекс паники, и, уже не соображая, что творит, Анна позвонила и наговорила на автоответчик, что она уже дома и ей ясно: он занят чем-то более важным, но она не заслужила такого обращения.
Джон позвонил через пять минут: «Анна, что с тобой? Я был в метро, получил твое сообщение, но ты хочешь меня видеть или нет?» И буквально через минуту, пока она еще не оправилась от своей идиотской ошибки, уже открывал дверь. Он вошел, выглядя неотразимо, как всегда, в стильном сером костюме, с кейсом в руке, но был хмур, как будто измучен. Она подбежала к Джону, чувствуя себя глупой и виноватой.
– Молчи, ни слова, – сказал Джон, крепко обняв и прижав ее к себе одной рукой. – Просто заткнись сейчас, пожалуйста.
Они стояли так у двери долго, он так и держал кейс в руке. Потом поставил его на пол, обнял Анну, стал целовать в макушку, прижимая ее лицо к своей груди. Он вдыхал запах ее волос и держал так крепко, чтобы она не могла сделать сама ни одного движения. Он не понимал, что сделал не так, и не это было страшно, а то, что однажды из-за какого-то другого глупого недоразумения может ее потерять.
Позже, в постели, всё еще крепко сжимая Анну, уже почти в полусне он сказал:
– Я хочу спать, держа тебя в руках всю ночь, не отпуская. А потом проснуться и держать тебя в руках весь день. Пожалуйста, не будь жестока ко мне. Никогда.
Весь следующий день тексты летели в обе стороны. И на следующий – тоже. Джон собирался к ней вечером, и Анне так захотелось что-то для него сделать, что она текстанула: «Не заказывай столик, я готовлю ужин».
Анна вытащила мамино серебро и хрусталь из коробок и встретила Джона запеченным лососем в соусе из киви, лайма и терияки со спаржей и картофельным пюре с трюфелями. Джон принес и розовое шампанское, и целую кучу маленьких свечей, которые зажег и расставил в гостиной и в ванной, погасив везде свет. Анна опять его удивила. Тем, что готовит для него. Это был еще один вечер осторожного узнавания мира друг друга. На ее вопрос, что он любит, Джон тут же ответил:
– Путешествия, активный отдых, гольф, теннис, вино, музыку любую – от оперы до кантри, хорошую еду и новые интересные знакомства.
Анна сказала, что хотела бы поехать с ним в Париж.
– Знаешь, мне просто любопытно. Ты привлекательная, совершенно необычная, вращаешься в международных кругах, где доминируют тысячи мужчин, каждый из которых явно успешен. Не меньше половины из них сходят по тебе с ума. Почему я тебе интересен? Я, конечно, знаю себе цену, но по сравнению с ними я достаточно ординарен и к тому же женат. Разве ты не можешь найти себе кого-нибудь получше?
– Я никого не ищу. Так получилось…
– Вот этого не надо. Ты пришла в «Харви Ник», «на Пятый», стандартное место знакомств.
– Я не знала тогда, что это «стандартное место знакомств», я просто решила купить еду по дороге.
– Ну да, и села рядом, и сама заговорила.
– А что такого? Ты выглядел вполне прилично, был один, явно скучал. Почему бы не поговорить с соседом по барной стойке? Да ты сам меня удивил, когда вызвался проводить домой.
– А ты никогда не думала, почему я вообще оказался в «Харви Нике»? Я случайно зашел, вообще не хотел ни с кем общаться. Всё, что случилось, вообще для меня не типично. Я не собирался начинать новые отношения.
– Это не отношения, Джон. Это просто роман, affair.
– А тебе хорошо со мной? И даже ничего, что я женат?
– Джон, ты женат, и это факт. Это не хорошо и не плохо. У тебя своя жизнь, у меня своя.
– И ты не ревнуешь меня к моей семье?
– Я понимаю, что ты одновременно играешь на нескольких досках. Мне безразлично, что происходит на досках других. Лишь бы на моей доске ты играл по правилам и с уважением ко мне. Конечно, мне иногда хотелось бы побыть с тобой в выходные, по уик-эндам мне иногда одиноко. Но это же не причина чувствовать себя несчастной. Знаешь, чего мне по-настоящему хочется? Пойти с тобой на длинную, ленивую прогулку по Парку. Идти и шуршать осенними листьями, слыша их шорох и чувствуя запах. Знаешь, особенный запах осенних листьев – запах влаги, почвы. Грибной запах.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента