Елена Таничева. Злая кровь

   Шепот его был так вкрадчив, что у Нины по коже побежали мурашки. Она вдруг почувствовала себя обнаженной, и будто нежнейший шелк медленно-медленно скользил по ней. И губы Михаила почувствовала на своих губах. И прикосновение его ладоней.
   Нина вздрогнула и стряхнула морок. Эти чары предназначались не ей, а рыжей продавщице. Как часть ее несуществующего приятного воспоминания.
   Обхватив себя руками, Нина попятилась.
   Она умерла в пятнадцать лет. Ей неведомы были волнения плоти. Нет, конечно, Нине было все-таки не пять, как несчастной Клодии, героине романа «Интервью с вампиром», который Нина прочитала лет двадцать назад. Выживать в пятнадцатилетнем возрасте проще, чем в пятилетнем. Не нужно хотя бы притворяться несмышленышем…
   И все же – Нина была ребенком. Психологически. Похоже, ребенком она так и осталась. Потому что ни разу не влюбилась за все эти десятилетия.
   Пятнадцать лет. У многих в пятнадцать уже есть любовник… Не только в нынешнюю эру поголовной акселерации и половой распущенности, но и в былые времена: в пятнадцать выходили замуж, а Джульетте у Шекспира так и вовсе четырнадцати еще не исполнилось.
   Нина, пожалуй, могла бы при желании кого-нибудь соблазнить. Даже если при жизни ты – самая серая мышка в классе, сделавшись вампиром, ты все равно обретаешь чарующую прелесть. По крайней мере, в глазах смертных. Все вампиры привлекательны – это помогает им охотиться. Нина могла бы очаровать и влюбить в себя смертного, если б захотела.
   Но – не хотела. Ее не интересовала эта сторона жизни.
   …Или просто она запретила себе интересоваться? Потому что считала, что это ей не нужно?
   Сколько было Михаилу, когда он умер? То есть когда был обращен? На вид – двадцать с небольшим. Или чуть больше. Высокий, мускулистый, но не массивный: поджарый, как молодой кот, и такой же ловкий. Черты лица правильные, но слишком резкие. Жесткая линия рта. Но когда он улыбается, лицо преображается, смягчаясь. Глаза красивые: карие, с девчачьими длинными ресницами. И при темных глазах – светлые, золотисто-русые волосы. Нина где-то читала, что сочетание темных глаз и светлых волос – признак породы. Но вряд ли Мишель Онучин из аристократов. С аристократами Нине общаться приходилось, Михаил не из их числа, те – другие. Конечно, Михаил умел быть галантным, умел вести себя обворожительно, хотя нет-нет, да и проскальзывали в его речи блатные словечки… Впрочем, все старые вампиры это умеют. А Михаил родился явно задолго до революции.
   Интересно, кто и почему его обратил?
 
   Вампиры обращают людей в себе подобных из выгоды, если хотят обессмертить способности конкретного человека, но чаще – из личного расположения. Среди вампиров много настоящих красавцев потому, что когда-то они, будучи смертными, привлекли внимание вампиров, вызвали любовь и вожделение, и их красоту было решено сохранить, обессмертить. Интересно, Михаила обратили из-за того, что он хороший воин и из него должен был получиться достойный Страж, или же какая-нибудь влюбленная вампирелла сделала его бессмертным за жаркий взгляд и чарующую улыбку? Он ведь прав: та продавщица его не забудет. Наверное, все женщины его запоминают.
   Чтобы продавщица забыла, надо серьезно покопаться у нее в мозгах, а на это требуются время и силы. Так что он правильно поступил. Хотя и жестоко. Забрав у нее чуть-чуть крови, Михаил подарил ей лучшее в ее жизни воспоминание. Теперь для бедной девушки никакие реальные любовные приключения не смогут сравниться с этим… которое она якобы пережила. А на самом деле – она просто кормила вампира… Впрочем, все вампиры жестоки. Это часть их природы.

3

   Ане снилось нечто странное – то проносились перед внутренним взором сцены из прошлой жизни, то вдруг окутывал смертельный холод, и она проваливалась в темноту, тоску и безнадежность. Она была одинока и несчастна. И ужасно голодна. Аня знала, что надо встать, пойти к холодильнику и срочно чего-нибудь съесть. Нет, не просто съесть – сожрать! Заглатывать огромными кусками все, что подвернется, жадно запивая чаем.
   Нет, лучше соком. Томатным соком. Красным, густым. Хотя на самом деле ей не хочется есть…. Ей хочется только пить.
   Томатный сок. Красный, густой. Кажется, она заболела, у нее температура. Где же бабушка? Где кто-нибудь, кто поможет ей? Никого нет. Значит, надо встать. Надо добраться до холодильника. Только бы проснуться… Почему она никак не может проснуться? Раньше кошмарные сны отпускали ее быстрее.
   Наконец Аня открыла глаза. Она лежала на незнакомой кровати, в незнакомой комнате. Вокруг темно. Но почему-то это не мешает ей прекрасно видеть все вокруг.
   Боже, как хочется пить!
   Аня пошевелилась и попыталась встать, но она была еще слишком слаба. Конечно, ведь те подонки едва не убили ее. Да еще и опоили какой-то дрянью в шампанском. Ане захотелось плакать. Почему они так поступили с ней? За что? Ведь она им поверила. А Михаил… Сердце сжалось. Как же она могла быть такой дурой? Почему возомнила себе невесть что? Будто он – это Он! Тот самый, кого она всегда ждала…
   – Ты не была дурой, – услышала она. – Тебя заворожили, только и всего. И не надо себя ругать. Никто из людей не может устоять перед магией вампиров.
   Аня немного повернула голову. Ян сидел в кресле рядом и смотрел на нее.
   Сейчас он еще сильнее походил на ангела. Тонкое, юное лицо, будто выточенное тончайшим резцом, слегка светилось в темноте. И сложенные на коленях руки тоже светились. Огромные голубые глаза фосфорически сияли. Длинные золотистые волосы спадали волнами на плечи. Как у ангелов на картинах. Только одет он был не в ангельском стиле: в простой синий пуловер и джинсы.
   Он все время был здесь. Ждал, когда она проснется.
   И он мог слышать ее мысли.
   – Да, я слышу твой внутренний голос, – подтвердил Ян, – ты мой Птенец, Анечка. Я знаю все, что происходит с тобой. А ты будешь знать все, что происходит со мной. Ты уже чувствуешь нашу особенную связь, правда?
   Аня прислушалась к себе. Ей хотелось пить.
   – Ну да, конечно, – Ян тихо рассмеялся, – сейчас ты не можешь думать ни о чем другом. Ты напьешься через минуту. Но сначала послушай, что я тебе скажу.
   Ян пересел на край ее кровати и посмотрел на Аню очень серьезно.
   – Я понимаю, это поначалу трудно понять и осознать, но ты больше не человек. Ты нечто совсем иное. Ты вампир. Ты теперь будешь думать и чувствовать совсем иначе. Нет, не пугайся, ты останешься самой собой, и твоя душа тоже будет при тебе… Но восприятие мира изменится. Постепенно ты привыкнешь и во всем разберешься. Просто мне хотелось бы, чтоб ты не боялась.
   – Мне не страшно, – ответила Аня. Ее голос звучал хрипло, будто она не говорила несколько дней. Да и горло пересохло от невыносимой жажды.
   – Это хорошо, что тебе не страшно. Потому что быть вампиром на самом деле очень неплохо. Ты получаешь бессмертие, ты будешь вечно молода и красива. В тебе откроются новые силы и возможности. Просто потрясающие возможности… Но есть один момент, который может показаться тебе неприятным. Тебе придется пить кровь живых людей. Ты ведь понимаешь, что значит твоя жажда? Ты не сможешь утолить ее водой. Ты вообще больше не сможешь ни есть, ни пить ничего, кроме крови.
   Это какой-то розыгрыш. Так не бывает. Это только в кино человек может превратиться…
   – Я читаю твои мысли, и это не розыгрыш. И на кино твоя жизнь будет совсем не похожа, уж поверь мне.
   Ян поднялся и протянул ей руку.
   – Поднимайся.
   У нее не было сил встать. Нет, она не сможет даже пошевелиться, пока не попьет.
   – Нет, это тебе только кажется. Давай, вставай!
   Аня приподнялась сначала на локте, потом села, потом спустила ноги на пол. Голова не кружилась… и вообще она действительно не чувствовала себя такой слабой, как полагалось бы после всего пережитого. Ей даже показалось, что внутри нее таится скрытая энергия, которую она может пробудить в любой момент по собственному желанию. Только бы утолить жажду, и тогда она сумеет… Сумеет все.
   Окружающий мир был немного иным, все предметы выглядели ярче и отчетливее… как-то объемнее, что ли. Аня прекрасно видела в кромешной темноте, различая мельчайшие детали обстановки: рисунок на ковре, трещинки на паркете, шероховатость обивки кресла; она могла бы разглядеть каждую ворсинку на ткани, если б захотела. Она слышала далекие шорохи и звуки: мягкий топоток лап пробежавшей под окном кошки, шелест падающего снега, голоса в отдалении… и особенно волнительный ритмичный перестук где-то совсем неподалеку. Пум-бум. Пум-бум… От этого перестука жажда стала совершенно невыносимой. И жажда, и голод – они буквально выжигали ее внутри. Аня застонала. Ей хотелось броситься на этот звук и… и… И что?
   Что это стучит? И вдруг она поняла: это стук сердца. Она слышит, как бьется чье-то сердце! Не ее сердце, и не Яна…
   О боже, боже… Ее собственное сердце вообще не бьется!.. Больше того: она еще и не дышит! Не дышит с того самого момента, как проснулась!
   В панике Аня схватилась за горло и попыталась судорожно вздохнуть. Получилось. Но ощущения были странными, не такими, как раньше.
   – Вампирам не нужно дышать, Анечка, – услышала она. – В некотором роде мы мертвы. Не дышим, и сердце не бьется.
   Аня приложила руку к груди. Кожа была холодной, совершенно холодной – как у мертвеца, как у восковой куклы! Она истерично хихикнула и с силой прижала ладони к губам, чтобы не завизжать в голос. Разум захлестнула волна непереносимого ужаса, готового накрыть ее и разорвать на части, как торнадо.
   Господи, пусть я проснусь! Пусть окажется, что это кошмарный сон!
   – Но все же ты не совсем мертвец, – терпеливо объяснял Ян. – Как только ты выпьешь крови, то почувствуешь себя совсем про-другому. Ты почувствуешь себя очень живой… И даже теплой, – добавил он иронично.
   Нет-нет, пожалуйста, я не могу… Это же немыслимо – пить кровь…
   – Пойдем.
   – Куда? – испугалась Аня.
   – Ты уже знаешь, куда. Ты слышала стук сердца. Ты все поняла.
   Я не могу, не могу, пусть я проснусь!
   – Милая, ты уже проснулась. Это не сон и не бред, это твоя новая реальность. Мне жаль, что тебя это пугает. Но ничего не изменить, придется привыкать. Это ведь лучше, чем умереть, правда? То, что случилось с тобой, ужасно и неправильно. Вампиры давно уже не убивают людей. Существует Закон, запрещающий убийства, и большинство из нас ему следуют. Для того чтобы выжить, вампир должен взять у смертного совсем немного крови. Несколько глотков. Ты завораживаешь добычу, пьешь ее кровь и – заставляешь ее обо всем забыть. Наутро она даже ничего не вспомнит.
   Негромкий голос Яна успокаивал Аню, словно гипнотизируя, и паника понемногу отступала.
   – А можно вообще отказаться от крови живых людей? – спросила Аня, снова вспоминая фильмы и книги о вампирах. – Пить донорскую кровь? Или… кровь крыс?
   – Ты хочешь попробовать кровь крыс? – с сомнением произнес Ян.
   – Нет! Но…
   – Аня, нет смысла пить кровь гадких и мерзких тварей. Она невкусная, это неэстетично, а главное – в ней мало силы. От крови животных мы становимся малоподвижными и тупеем – знаешь, как люди, если их долго держать в душном помещении, без свежего воздуха. Пить донорскую кровь – ту, что в больницах и на станциях переливания, – и вовсе бессмысленно: она почти пустая. Суррогат. Эрзац. А нам нужна не кровь как жидкость, а жизненные силы, которые она несет. Надо выпить очень много донорской крови, чтобы получить то же количество энергии, которое получаешь от нескольких глотков из шеи добычи… Или донора. Нашего донора. У нас есть доноры: те, кто о нас знает, кто нас любит и с радостью дает нам кровь. А донорскую кровь, которую люди сдают для людей, воровать еще и безнравственно. Ведь в больницах ее и так не хватает, и она в любой момент может понадобиться для переливания. Гораздо проще и правильнее взять немного крови у здорового человека, которому совершенно точно не станет от этого хуже… Пойдем-ка.
   Ян взял Аню за руку, и они прошли в другую комнату, похожую на гостиную. Здесь в кресле, склонив голову набок и тихонько посапывая, спал парень. Молодой и симпатичный. Хорошо одетый. От него пахло фруктовым мылом и автомобилем. От него пахло кровью. Невыносимо соблазнительно и вкусно пахло кровью.
   Все иные чувства покинули Аню, не осталось ни сомнений, ни страха, она сделала шаг, потом еще один. Она шла на запах крови, как завороженная. Она видела, как бьется жилка у парня на шее, стук его сердца грохотом барабана звучал в ее голове.
   – Подожди!
   Ян схватил ее за руку. И Аню вдруг охватила ярость. Она попыталась вырваться, но Ян держал ее крепко. Он был очень сильным.
   – Аня, помни, что должна взять у него совсем немного. Несколько глотков. Если ты захочешь еще, я приведу тебе другую добычу. Голодной не останешься. Поняла? Ты должна контролировать себя!
   Аня кивнула. Ярость схлынула так же неожиданно, как и накатилась. Ей стало стыдно.
   В самом деле, она готова была наброситься на этого парня как дикий зверь, растерзать его… Что с ней происходит?!
   – Но как? Как сделать… это? – пробормотала она. – Я не знаю, как кусать…
   – Я тебе покажу. Иди сюда.
   Они подошли к парню, который теперь был для них не более чем добыча, и Аня заметила, что у Яна во рту вдруг появились клыки. Выросли из верхней челюсти – как бы из второго ряда над резцами.
   Ой, неужели и у нее такие же? Кошмар! Фу, как некрасиво!
   – Точно, – улыбнулся Ян, – у тебя такие же. Они появятся сами собой.
   Ужасно. Чудовищно. Сюр какой-то… и в то же время очень смешно. Ян показывал Ане, как кусать человека, как пить его кровь. У нее не получалось. Клыки во рту действительно появились сами собой, но ощущать их было крайне странно и непривычно. Клыки были острыми. Они мешали. Аня случайно прокусила губу и умудрилась глотнуть собственной крови. А вот прокусить клыками горло человеку оказалось довольно сложно. Аня пробовала и так и эдак, пока, наконец, у нее не получилось. И вот настал блаженный миг, когда кровь из прокушенной артерии хлынула в ее рот таким бурным потоком, что Аня в первый момент чуть не захлебнулась и запаниковала. Однако она тут же поняла, что горло ее тоже изменилось, ей надо не глотать, а всасывать, что горло работает, как мощный насос, и за несколько глотков она выпивает достаточно, чтобы притушить голодный пожар внутри… Кровь оказалась настолько восхитительной на вкус, что Аня все-таки не смогла вовремя остановиться. Яну пришлось силой оттаскивать ее от добычи и самому закрывать ранки на шее жертвы.
   – Обязательно надо закрыть ранки. Вот так: лизнуть сверху, и они затянутся. Ты по неопытности грубовато пила. Засос будет. Обычно не остается следа, кроме двух маленьких ранок. Ну, ничего, он парень крепкий, мы подкорректируем ему память, и он будет думать, что провел время с горячей девчонкой… Да, и кровью ты его испачкала. Пожалуй, надо подарить ему воспоминания еще и о хорошей драке!
   Коротко замахнувшись, Ян ударил парня кулаком в нос. Тот всхлипнул, но не проснулся. Из носа вытекло немного крови, пачкая губы и подбородок.
   Аня все еще не насытилась, но чувство изматывающего голода, от которого темнело в глазах и подкашивались ноги, утихло. Она согрелась, ощущая в теле гибкость и легкость, а в душе – радость и восторг. Хотелось петь, смеяться, танцевать, летать… Хотелось заняться любовью с Яном. Прямо здесь и сейчас.
   Аня устыдилась своих мыслей. Особенно когда заметила, как Ян покосился на нее и спешно отвел взгляд… и вспомнила, что он читает ее чувства и мысли.

4

   Букет был такой огромный, что занимал половину заднего сиденья.
   – Можно, я тут его оставлю? – спросила Нина у водителя.
   – Конечно. Все что угодно.
   Взгляд у водителя был восторженно-подобострастный. Не просто слуга, а настоящий вампироман. Встречаются такие.
   – Тогда отвезите нас на Мытнинскую улицу.
   – Ты там жила? – спросил Михаил.
   – Да. Откуда ты знаешь?
   – Догадался. А потом к библиотеке?
   Нина внутренне сжалась. Значит, все – вообще все – знают, что Модест Андреевич нашел ее в библиотеке? Или только Стражи? Или это просто логично, что архивариус нашел одного из своих Птенцов в библиотеке?
   – Нет, к библиотеке мы не поедем. Я там не бываю, – сухо ответила Нина.
   Михаил кивнул.
   Но через несколько минут ей все-таки захотелось объяснить, в чем дело. Почему-то с ним она не могла просто молчать, как с другими. Ей хотелось, чтобы он понимал.
   – Я когда-то очень любила библиотеку. Бабушка всю жизнь там работала, я приходила к ней после уроков. Это был мой второй дом. А теперь… Слишком тяжело. Один раз приехала, после войны… Надеялась найти фотографии, какие-то вещи… Когда мы с бабушкой в ноябре перебрались жить в библиотеку, мы самое дорогое туда унесли. В основном фотографии. Но после войны там уже ничего нашего не осталось. Только воспоминания. И я не хочу их воскрешать.
   Михаил слушал, повернувшись к ней с переднего сиденья.
   Наверное, если б Нина хотела очаровать его, ей не следовало бы говорить о себе. Тем более такое – грустное, вызывающее жалость. Но Нина понимала, что очаровать Михаила – это из области фантастики. Да и не нужно никому. А вот понимание и сочувствие сейчас ой как нужны. Отчего-то тоска, охватившая ее на могиле родителей, продолжала сгущаться. И дурное предчувствие… Оно не исчезло. А Михаил хороший парень. Хоть и бывший вор. Он будет не просто слушать, а действительно сочувствовать. Он это умеет. Он в чем-то – еще человек…
   Михаил заговорил, когда они выбрались из машины в пургу и через глубокую арку пошли во двор.
   – В войну я был Стражем при прошлом Князе. Мы на немцев ходили охотиться. Князь сам водил нас. То есть мы могли мочить фрицев и становиться сильнее, не нарушая Закона. Ведь шла война, и нас вел наш Князь, – голос Михаила чуть дрогнул, и он повторил: – Наш Князь. Он же был из опричников. Лютый, жестокий. Я понимаю, почему его все ненавидели. Но было и за что уважать… Стража знала: было за что его уважать! Он не боялся никого и ничего. И он решил, что так мы можем набираться силы, а заодно убивать врагов… И мы охотились. Иногда месяцами. Когда не могли больше брать кровь, просто рвали немцев на куски. А иногда случалось натолкнуться на их колдунов. Вампиры-то немецкие были против войны. Они просекли, что для них это плохо кончится – кто из страны свалил, кто на дно залег… А колдуны шли вместе с войском. Многие даже мундиры надели, твари. И с ними воевать было сложно. Сложно, но интересно. Так что я тоже кое-что сделал для победы. Но теперь понимаю: мало… И зачем я тебе все это…
   Он усмехнулся, и у Нины зашевелились волосы на голове: настолько Михаил сейчас был страшен. И все же она знала, что обязана ему ответить. Потому что не должно звучать добрых слов в память ныне покойного Князя Вампиров Москвы Семена Данилыча Нарокова. Особенно здесь. Во дворе, где когда-то гуляла маленькая Нина, а бабушка выглядывала из окна на четвертом этаже, чтобы позвать ее ужинать…
   – Михаил, он убивал немцев не потому, что они – враги, а потому, что любил убивать. Врагов можно было убивать сколько угодно, и никто бы не осудил. Даже благородные, которым звериная его жестокость была противна, – даже они его не осудили. Но суть ведь не в…
   – А я не из благородных, – перебил Михаил. – И он обратил меня. Семен Данилыч. Разглядел в фартовом, в удачливом налетчике что-то подходящее для себя. Я же и душегубством не брезговал. Только баб и детишек никогда не трогал. Это у нас под запретом было. Тронуть бабу или ребенка во время налета – навсегда клеймо. Но меня полиция искала. Мне каторга светила, если бы поймали. А Семен Данилыч сделал меня неуловимым…
   – Почему же ты не поддержал его, когда Прозоровский бросил ему вызов? – дрожащим голосом спросила Нина.
   Сейчас она до смерти боялась Михаила: ведь с того благословенного мига, когда зверообразный Семен Нароков был низвергнут с трона и убит, а Князем стал деликатный и хитрый Никита Прозоровский, еще никто ни единого раза в ее присутствии не помянул покойного добрым словом! Она была уверена, что и не помянет, потому что доброго слова он не заслужил. И вот, пожалуйста: ее сопровождающий, Страж, доверенное лицо Князя с наслаждением вспоминает, как охотился с этим чудовищем… А заодно и свою боевую молодость. Когда сам был бандитом, и его искала полиция.
   Конечно, разумнее было не задавать Михаилу вопросов. Особенно провокационных. Но как промолчать, когда он говорит такие вещи? Это непорядочно. Недостойно. Тем более – здесь… в этом дворе…
   – Почему ты не бился на стороне своего Князя?
   – Потому что, милая Ниночка, к тому моменту он окончательно свихнулся. И мы, Стражи, все до единого – его Птенцы, сговорились… сговорились завалить его.
   – Убить? Вы хотели убить Князя?
   – Да. Он был чудовищем. Ты же помнишь.
   – Но ты им только что восхищался!
   – Не без этого, – кивнул Михаил. – Мы все им восхищались. Когда в бой с ним шли. Но жить под его верховодством было невозможно. Он нарушал все законы. Законы вампиров, законы людей. Даже законы фартовых. Его надо было убрать. И кстати, если бы мы сами им не занялись, очень скоро нами всеми заинтересовались бы Охотники. И не только московские, наверняка им на подмогу прислали бы кого-нибудь из Европы. Так что Никита был нам послан во спасение. Если б он не справился – мы бы помогли.
   – Бунтовать против своего создателя – разве не самоубийственно?
   – Рискованно. Больно. Но выжить можно.
   Мишель замолчал. Нина не знала, что сказать, поэтому решила перевести разговор на более нейтральную тему:
   – Вон те два окна – наша комната. Кстати, светятся. Странным каким-то светом…
   – Телевизор, наверное. Хочешь, проверим? Туда залезть – раз плюнуть.
   – Нет. Я лучше повспоминаю. Подождешь?
   Нина села на скамеечку. На этом месте всегда стояла скамеечка. В разные года разная – старую, подгнившую заменяли на новую – но место никогда не пустовало.
   Вон там была клумба, а здесь – песочница. Там – сарай, в котором жильцы первого этажа хранили всякую рухлядь. Тут был довольно-таки благоустроенный двор. И соседи хорошие. Во всяком случае, ничего плохого из детства Нине не запомнилось. Только солнечный свет, запах листвы и дождя, хлеба и керосина, и – запах книг, всегда запах книг…
   Нина росла в бабушкиной комнате. В огромной коммуналке из одиннадцати комнат. По коридору можно было кататься. И они, трое детей, живших в этой коммуналке, катались: на больших бухгалтерских счетах. Потому что велосипедов ни у кого не было. А на счетах кататься было здорово.
   Двое других подростков ходили в школу, а Нина была еще маленькая.
   Она никогда не пыталась узнать, кто из соседей пережил войну.
   В бабушкиной комнате стояла красивая, но громоздкая мебель, и передвигаться там было затруднительно. А в общей кухне возвышался роскошный резной буфет, тоже когда-то принадлежавший бабушке. Почему Нина так мало расспрашивала бабушку о том, как жила ее семья до революции? Только из архивов она смогла узнать, что бабушка была дочерью профессора, но из разночинцев. А дед, муж бабушки, – дворянин, офицер. Погиб в Японскую. А вот как они познакомились, полюбили, как жили, как бабушка овдовела и растила маму – вся эта коллекция человеческих чувств и отношений, из которых брала начало жизнь самой Нины, – все это было безвозвратно утрачено. Потому что бабушка боялась рассказывать о муже – дворянине и офицере. Об этом было лучше забыть навсегда… Тем более что Нина росла как дочь погибшего героя. Из-за отца к ней всегда и везде хорошо относились. У нее было по-настоящему счастливое детство. Нина увлекалась историей, но не своей семьи, а революционного движения. Бредила декабристами и народовольцами. Об отце – расспрашивала, да. Но только отцовского друга, Сергея Ивановича. А мамой интересовалась очень мало, чтобы бабушку не огорчать лишний раз… Дом, где когда-то жили родители, снесли раньше, чем она повзрослела достаточно, чтобы самостоятельно сходить посмотреть на него. А бабушка туда и не ходила никогда. Как сама Нина теперь не ходит в библиотеку.
   Вот тут росли два тополя. Как они благоухали весной! Как сладко было утром выглядывать в окно и вдыхать тополиную свежесть! А когда с них осыпались красные сережки, Нина с другими девчонками собирали их и хвастались, если удавалось найти особенно большую и толстую. Набивали ими карманы, а в школе кидались друг в друга. Пальцы были клейкими и пахли тополем.
   Нина сидела на лавочке, закрыв глаза, и улыбалась, а снег падал ей на лицо – и не таял. Она не чувствовала снега: по ее лицу скользили солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тополиную листву. Лучи, которые не могли причинить ей никакого вреда, ведь в воспоминаниях Нина еще не была вампиром.
   …И вдруг – словно что-то взорвалось у нее внутри. В груди, в голове, в каждой клеточке тела. Чудовищная, разрывающая, полыхающая боль! Нину подбросило, она упала на снег, скорчилась, забилась в крике… Но крика не было, горло сдавило. Что же это, что это такое, пусть это кончится, это хуже смерти, я горю, горю…
   Она билась в руках подскочившего к ней Михаила.
   Потом обмякла.
   – Нина, что? Что это было? – озабоченно спрашивал Михаил.
   А она долго не могла ответить.
   Потому что поняла, что это было.