Страница:
Интересно, мы теперь с Максом можем считаться знакомыми? Или после всего случившегося он не захочет меня больше видеть?
О чем я думаю! Он же ясно сказал, чтобы я уходила, даже провожать не стал.
Но как он дрался… Стоило закрыть глаза, как передо мной вставали картинки прошедшего вечера. Черные фигуры около горки… Макс, идущий через детскую площадку… Разъяренное лицо Синицына… Паника, когда я поняла, что за спиной у меня никого нет. Макс одной левой разбрасывает здоровенных дзюдоистов… Наша пробежка до дома. И резкая смена настроения, словно от вида моей крови его начало тошнить… Может, он занимается боевыми искусствами и дал клятву никогда не вступать в драку? И вот из-за меня ему пришлось нарушить обет…
Я запуталась окончательно. Стянула с батареи быстро высохший платок. Но он не давал мне ответа ни на один вопрос. Только новых добавлял. Почему черный? Почему Макс так отреагировал на вид крови?
Я так и уснула, сжимая платок в руке. И мне снился Макс. Вот он улыбается Маринке и дает ей цветы… Вот внимательно смотрит на меня из темноты мастерской… Вот поворачивается к своей красивой спутнице… Вот он падает передо мной на колени, его трясет…
Утро началось с вопросов.
– Что с тобой?
Мама стояла в прихожей – строгий костюм подчеркивал фигуру, легкий макияж, художественно растрепанные волосы. Как всегда, красива, как всегда, собранна… Но я тут же обо всем забыла, потому что за распахнутой входной дверью на коврике увидела спортивную сумку. Мою спортивную сумку.
– И давно ты стала бросать свои вещи на улице?
– Недавно, – пробормотала я, нерешительно выходя в прихожую.
Сумка была как новенькая, словно ее только что принесли из магазина. А ведь вчера она и на земле успела поваляться, и ногами по ней пару раз прошлись. Но никаких следов не было. Я бы, наверное, не сильно удивилась, если бы спортивный костюм внутри оказался постиранным и выглаженным.
– Май, у тебя ничего не болит? – проявила заботу мама. – Как твоя рука?
Я нахмурилась. Чтобы понять, болит что-то или нет, надо разобраться, проснулась ли я. Меня до сих пор не покидало ощущение, что я сплю.
Руку неприятно покалывало, но была надежда, что обойдется без воспаления.
– Все прошло, – пробормотала я, копаясь в сумке.
Я ждала записки, чего-нибудь, что могло объяснить странное поведение Макса. Но никаких подсказок мне оставлено не было. Может, на лестнице что-нибудь есть?
Я выглянула на лестничную клетку. Дом жил привычными звуками – шумел лифт, шаркали шаги, этажа на два ниже надрывно кашляли, пахло табаком, скрипела незакрытая рама.
– Поешь как следует. – Мама вышла за мной следом. – И постарайся больше не подходить близко к заборам. – Она повернулась к лифтам, но на секунду замерла. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Я помотала головой. Как я могу что-то рассказать, если сама ничего не понимаю…
Подъемный механизм лифта застонал, жалуясь на тяжелую жизнь и работу без выходных. Сейчас мама спустится вниз, пройдет мимо двери мастерской…
Сердце мое непроизвольно сжалось.
Как бы мне хотелось оказаться на месте мамы, подойти к мастерской и – уверенно постучать в дверь. Мне откроет Макс, улыбнется, мы вместе выпьем чаю, и он все объяснит. Даже может ничего не объяснять, пусть все остается как есть. Только бы увидеть его, увидеть прежним, чуть отстраненным, с холодным равнодушием в глазах. Да пускай хоть ругается, лишь бы был рядом.
Макс!
Я вцепилась в перила, чтобы не упасть от собственных фантазий.
Хлопнула дверь подъезда – мама вышла. И тут же у меня за спиной щелкнула, закрываясь, дверь на наш этаж. Открытая дверь в квартиру осталась там, за деревянной перегородкой, преодолеть которую без ключа невозможно.
Я машинально подергала дверь, пробормотала: «Сим-сим, откройся!»
Не подействовало.
Стоять на лестничной клетке, где по ногам тянет сквозняком, а сверху на тебя глядит недобрый глаз запертой двери на чердак, было не очень уютно. Звонить по соседям с просьбой открыть? Ага, они откроют – а тут я в пижаме. Нет, лучше смерть под дверью.
По-настоящему удариться в панику я не успела. Дверь рывком распахнулась, выпуская Валеру, вечно пьяного и небритого жильца соседней квартиры. Он удивленно озирался, бесконечно поддергивал растянутые треники и что-то бормотал себе под нос.
– Ты чего тут? – хрипло спросил он, недобро глядя на мой явно не уличный наряд. Хотя не думаю, что с перепою его что-то в моем виде удивило.
– Стою, – так же хрипло ответила я и проскочила в свою квартиру. Но прежде чем закрыть дверь, все-таки выглянула.
Валера тоже не задержался на холодной лестнице. Последний раз подтянул штаны и побрел домой.
Я не стала задумываться над его странным поведением, о том, зачем он вообще выходил, а только крепче обняла сумку и отправилась в свою комнату. С сумкой расставаться не хотелось, ведь она была в руках у НЕГО. Может быть, он даже ее мыл. И о чем-то думал. Жаль, что его мысли не отпечатались на боках из искусственной кожи. Ведь почему-то он ее принес, да? Специально возвращался к месту драки, искал в темноте, отчистил, поднялся на двенадцатый этаж, как-то преодолел коридорную дверь… Всего каких-нибудь пять минут, но он был совсем рядом!
Кстати, а ведь у меня тоже есть, что ему вернуть! Я отбросила сумку и начала искать платок. Он нашелся под подушкой, холодно-черный, из блестящей шелковой ткани. Я расправила его ладонью. Покалываний больше не было. Значит, мне только показалось, приснилось…
Хватит мечтать! Может быть, я прямо сейчас и увижу Макса! Я провела чуть теплым утюгом по платку и побежала одеваться – свитер, джинсы, кроссовки. Лифт знакомо заворчал, опуская меня с моего поднебесья на землю.
Где бы его оставить? На коврике? Глупо. Затопчут. Подсунуть под дверь? Позвонить и без лишних слов передать? А если разбужу? А если откроет Леонид Леонидович, и Максу потом придется объяснять, как его платок оказался у меня? Значит, звонки отменяются.
Минуту я топталась около мастерской, соображая, как быть. Прицепить к торчащему проводу звонка? Ага, а потом меня же обвинят в том, что звонок перестал работать. Прикрепить к ручке двери? Идея! Привязать к ручке и оставить записку с лаконичным «Спасибо!», или «Если бы не ты…», или «Никогда не забуду…».
Глупо, обойдемся без сентиментальности. Хватит и того, что он помнется. Зря гладила.
Я привязала платок к ручке двери, щелкнула по нему пальцем и побежала на улицу.
Во дворе стояла машина «Скорой помощи». От одного ее вида мне стало тревожно. Что еще могло случиться в нашем доме?
Около лавочки топтались старушки. Надо же! За эту неделю я успела от них отвыкнуть. По причитаниям и вздохам стало понятно, что в их сплоченных рядах стало на одну меньше. В голову некстати полезли мысли о воющей собаке и о кладбище.
– Ох, время-то какое… – качала головой одна. – Тяжкое!
– Тяжкое, тяжкое, – мелко кивала ей в ответ вторая. – Неделю на улицу выйти не могу. И неспокойно как-то.
Неспокойно…
Неспокойно…
Неспокойно…
Что происходит-то?
Прочь, прочь, скорее прочь! Не хватало дождаться, когда санитары понесут тело…
Я не свернула на детскую площадку. При свете дня все здесь выглядело не так зловеще. Горка, песочница, погнутая карусель, сломанный палисадничек. Уж не сюда ли улетел один из дзюдоистов, или кто они там, те спортсмены? Натоптано так, словно тут резвилось стадо слонов.
А может, и правда ничего не было?
Рука болезненно запульсировала.
Уговорили, было.
Уроки вот-вот должны были начаться, пришлось пробежаться. В дверях школы я столкнулась с Синицыным. Очень хотелось вложить в свой взгляд побольше ненависти, чтобы пригвоздить этого дурака к стене. Но Петька даже не посмотрел на меня. Равнодушно хмыкнул, поворачиваясь спиной.
– Носишься, как лось! – буркнул он, входя в школу.
А чего я ожидала? Что при нашей встрече ударит молния? Громыхнет гром? Разверзнутся небеса, и голос свыше пригвоздит его позором к земле?
Синицын ленивой походкой прошел к раздевалке. Нет, меня не устраивал такой расклад событий!
– Как поживают твои дружки? – Я сложила руки на груди так, чтобы было видно забинтованное предплечье. – Ни у кого ничего не отбито?
– Какие дружки? – Синицын скинул с крючков пару курток и на освободившееся место повесил свою.
– Ну, хотя бы тот, что в палисадник улетел.
– Ты о чем? – выпрямился Петька, став в полтора раза больше.
– У тебя память отшибло? – Я уже не улыбалась. Синица мог соврать, но он не артист, чтобы притворно изобразить на лице такое удивление. – Синицын, у тебя с головой все в порядке? Ты забыл вчерашнюю драку?
– Какую драку? – Петька стал медленно приближаться ко мне.
А вот этого не надо! Вчера не убили, сегодня завершат.
– На детской площадке. Меня кто-то из твоих дружков ножом порезал.
Синицын мельком глянул на мою забинтованную руку и нехорошо усмехнулся.
– Не гони, Гурьева. Если тебе нужно найти крайнего, то поищи в другом месте. Ни в какой драке я вчера не участвовал.
Петька шевельнул подбородком, словно собирался плюнуть, но только окатил меня презрительным взглядом и все так же неторопливо направился к лестнице.
– Подожди! – Я до того удивилась, что даже раздеться забыла. – Как не участвовал? Ты же сам требовал, чтобы я тебе дверь открыла. Говорил, что Максу ноги выдернешь. А потом…
– Опять твои глюки? – Синицын остановился, выглядел он угрожающе. – Заболела? Иди, полечись!
Петька ушел, а я какое-то время постояла на лестнице, соображая, что произошло. Почему он ничего не помнит? Может, его так сильно приложили головой, что отшибли память? Она и так у него была неважная, а тут еще шок от поражения…
В классе Петька на меня старательно не смотрел, гнул голову к парте, безостановочно запуская пятерню в ежик волос. Я медленно огляделась. Все занимались своими делами. И все было до того обыденно, что стало страшно.
– Малинина, а как твои дела? – повернулась я к Стешке.
Классная красавица изучала свое лицо в зеркало. Чмокнула губами, размазывая помаду, последний раз глянула в зеркальце, убедилась, что у нее все отлично, и только потом подняла глаза на меня.
– Здоровье в порядке, спасибо зарядке, – сухо произнесла она и кивнула на мою повязку. – А ты с кем ночью воевала?
– На тренировке поцарапалась, – пробормотала я, все больше сомневаясь, что вчерашний вечер вообще был.
Малинина не могла не знать о драке. Если Петька их застал с Максом, то крику для начала было много. А значит, сегодня она должна как минимум держаться от Синицына подальше. Но Стешка ему улыбалась. В лице ни тени испуга. Значит, ничего не было?
Кровь застучала в висках, колючками отдалась в ране.
– Ты вчера говорила с Максом, – жестко произнесла я, наблюдая за Малининой. Если она начнет врать, я замечу. – И вас видел Синицын. Это его разозлило…
– Макс? – Стешка медленно закрыла крышку зеркальца. Щелкнул замочек. – А, ваш красавчик! Он очаровашка. Наверное, говорили. Я уже не помню. – Голос Малининой был полон равнодушия. – А что случилось? Ты решила переключиться на Синицына? Он мой!
Я вернулась на свое место, перебрала выложенные на парту тетрадки.
– Гурьева! – Стешка перегнулась через парту. – Ты спать по ночам не пробовала? Говорят, помогает. Глюки перестанешь ловить. Ты посмотри на себя! Вы же с Маркеловой одного цвета, зеленого.
Я замотала головой. Либо они врут, либо у меня в самом деле что-то с головой. Но так как с головой у меня все в порядке, значит, меня обманывают. Все! Причем очень убедительно.
– Пила бы ты витаминки, Гурьева, – посоветовала сидящая рядом Семенова. – С памятью стало бы получше.
Весь урок я просидела, опустив лицо в ладони. Голова пылала. Я была близка к помешательству.
– Что у тебя с рукой? – услышала я. Видимо, прозвенел звонок – возле моей парты стояла Лерка, в локоть тыкалась мордочкой любопытная Лариска.
– Поцарапалась на тренировке, – прошептала я, опуская ладони на крысу. Мех у нее был мягкий, в руки мне как будто солнышко ударило, и я стала потихоньку оттаивать.
– Ты уверена? – Маркелова присела на стул, и я с удивлением заметила на запястье ее правой руки широкий кожаный браслет. Раньше она его не носила.
– Ты о чем? – Я отодвинулась в сторону.
– Крови было много?
– Много. – Дальше стены двигаться уже некуда.
– Это хорошо. – Лерка как-то странно улыбнулась. – С кровью уходит жизнь. Но зато приходит что-то новое.
Я выхватила из-под парты сумку и побежала на выход. Кажется, перепуганная Лариска свалилась на пол. Все вокруг скакало, в памяти назойливо всплывали заляпанная кровью куртка, Макс, корчившийся на земле…
Похоже на бред. Я стала рвать на себе повязку, но узел развязываться не спешил, поэтому я раздраженно дернула бинт, не обращая внимания на проснувшуюся боль.
– Гурьева, ты чего? – Наверное, впервые Пашка не улыбался. – А я к тебе. Кеды несу. А то еще сколько времени до тренировки. Стащат.
И он замолчал, уставившись на мою руку.
– Где тебя так? – Глаза его нехорошо сузились.
– Паша…
Я была готова разреветься. И вдруг сама не заметила, как все рассказала. Про Макса, про охоту могучей троицы, про драку и про то, что сегодня никто ничего не помнит.
Звонок прозвенел некстати. Пашка сунул мне в руку растрепанный бинт.
– С тренировки теперь без меня не уходишь, – приказал он и убежал в свой класс.
Подождите! А ведь у меня есть еще один человек, который точно скажет, была драка или нет, – Макс! Если и он скажет, что вечером сидел дома, смотрел телевизор, то я уже и не знаю, что делать. Да, да, мне надо с ним срочно встретиться! Непременно встретиться.
Встречи с пианистом я боялась, но и очень ждала ее.
Глава IV
О чем я думаю! Он же ясно сказал, чтобы я уходила, даже провожать не стал.
Но как он дрался… Стоило закрыть глаза, как передо мной вставали картинки прошедшего вечера. Черные фигуры около горки… Макс, идущий через детскую площадку… Разъяренное лицо Синицына… Паника, когда я поняла, что за спиной у меня никого нет. Макс одной левой разбрасывает здоровенных дзюдоистов… Наша пробежка до дома. И резкая смена настроения, словно от вида моей крови его начало тошнить… Может, он занимается боевыми искусствами и дал клятву никогда не вступать в драку? И вот из-за меня ему пришлось нарушить обет…
Я запуталась окончательно. Стянула с батареи быстро высохший платок. Но он не давал мне ответа ни на один вопрос. Только новых добавлял. Почему черный? Почему Макс так отреагировал на вид крови?
Я так и уснула, сжимая платок в руке. И мне снился Макс. Вот он улыбается Маринке и дает ей цветы… Вот внимательно смотрит на меня из темноты мастерской… Вот поворачивается к своей красивой спутнице… Вот он падает передо мной на колени, его трясет…
Утро началось с вопросов.
– Что с тобой?
Мама стояла в прихожей – строгий костюм подчеркивал фигуру, легкий макияж, художественно растрепанные волосы. Как всегда, красива, как всегда, собранна… Но я тут же обо всем забыла, потому что за распахнутой входной дверью на коврике увидела спортивную сумку. Мою спортивную сумку.
– И давно ты стала бросать свои вещи на улице?
– Недавно, – пробормотала я, нерешительно выходя в прихожую.
Сумка была как новенькая, словно ее только что принесли из магазина. А ведь вчера она и на земле успела поваляться, и ногами по ней пару раз прошлись. Но никаких следов не было. Я бы, наверное, не сильно удивилась, если бы спортивный костюм внутри оказался постиранным и выглаженным.
– Май, у тебя ничего не болит? – проявила заботу мама. – Как твоя рука?
Я нахмурилась. Чтобы понять, болит что-то или нет, надо разобраться, проснулась ли я. Меня до сих пор не покидало ощущение, что я сплю.
Руку неприятно покалывало, но была надежда, что обойдется без воспаления.
– Все прошло, – пробормотала я, копаясь в сумке.
Я ждала записки, чего-нибудь, что могло объяснить странное поведение Макса. Но никаких подсказок мне оставлено не было. Может, на лестнице что-нибудь есть?
Я выглянула на лестничную клетку. Дом жил привычными звуками – шумел лифт, шаркали шаги, этажа на два ниже надрывно кашляли, пахло табаком, скрипела незакрытая рама.
– Поешь как следует. – Мама вышла за мной следом. – И постарайся больше не подходить близко к заборам. – Она повернулась к лифтам, но на секунду замерла. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Я помотала головой. Как я могу что-то рассказать, если сама ничего не понимаю…
Подъемный механизм лифта застонал, жалуясь на тяжелую жизнь и работу без выходных. Сейчас мама спустится вниз, пройдет мимо двери мастерской…
Сердце мое непроизвольно сжалось.
Как бы мне хотелось оказаться на месте мамы, подойти к мастерской и – уверенно постучать в дверь. Мне откроет Макс, улыбнется, мы вместе выпьем чаю, и он все объяснит. Даже может ничего не объяснять, пусть все остается как есть. Только бы увидеть его, увидеть прежним, чуть отстраненным, с холодным равнодушием в глазах. Да пускай хоть ругается, лишь бы был рядом.
Макс!
Я вцепилась в перила, чтобы не упасть от собственных фантазий.
Хлопнула дверь подъезда – мама вышла. И тут же у меня за спиной щелкнула, закрываясь, дверь на наш этаж. Открытая дверь в квартиру осталась там, за деревянной перегородкой, преодолеть которую без ключа невозможно.
Я машинально подергала дверь, пробормотала: «Сим-сим, откройся!»
Не подействовало.
Стоять на лестничной клетке, где по ногам тянет сквозняком, а сверху на тебя глядит недобрый глаз запертой двери на чердак, было не очень уютно. Звонить по соседям с просьбой открыть? Ага, они откроют – а тут я в пижаме. Нет, лучше смерть под дверью.
По-настоящему удариться в панику я не успела. Дверь рывком распахнулась, выпуская Валеру, вечно пьяного и небритого жильца соседней квартиры. Он удивленно озирался, бесконечно поддергивал растянутые треники и что-то бормотал себе под нос.
– Ты чего тут? – хрипло спросил он, недобро глядя на мой явно не уличный наряд. Хотя не думаю, что с перепою его что-то в моем виде удивило.
– Стою, – так же хрипло ответила я и проскочила в свою квартиру. Но прежде чем закрыть дверь, все-таки выглянула.
Валера тоже не задержался на холодной лестнице. Последний раз подтянул штаны и побрел домой.
Я не стала задумываться над его странным поведением, о том, зачем он вообще выходил, а только крепче обняла сумку и отправилась в свою комнату. С сумкой расставаться не хотелось, ведь она была в руках у НЕГО. Может быть, он даже ее мыл. И о чем-то думал. Жаль, что его мысли не отпечатались на боках из искусственной кожи. Ведь почему-то он ее принес, да? Специально возвращался к месту драки, искал в темноте, отчистил, поднялся на двенадцатый этаж, как-то преодолел коридорную дверь… Всего каких-нибудь пять минут, но он был совсем рядом!
Кстати, а ведь у меня тоже есть, что ему вернуть! Я отбросила сумку и начала искать платок. Он нашелся под подушкой, холодно-черный, из блестящей шелковой ткани. Я расправила его ладонью. Покалываний больше не было. Значит, мне только показалось, приснилось…
Хватит мечтать! Может быть, я прямо сейчас и увижу Макса! Я провела чуть теплым утюгом по платку и побежала одеваться – свитер, джинсы, кроссовки. Лифт знакомо заворчал, опуская меня с моего поднебесья на землю.
Где бы его оставить? На коврике? Глупо. Затопчут. Подсунуть под дверь? Позвонить и без лишних слов передать? А если разбужу? А если откроет Леонид Леонидович, и Максу потом придется объяснять, как его платок оказался у меня? Значит, звонки отменяются.
Минуту я топталась около мастерской, соображая, как быть. Прицепить к торчащему проводу звонка? Ага, а потом меня же обвинят в том, что звонок перестал работать. Прикрепить к ручке двери? Идея! Привязать к ручке и оставить записку с лаконичным «Спасибо!», или «Если бы не ты…», или «Никогда не забуду…».
Глупо, обойдемся без сентиментальности. Хватит и того, что он помнется. Зря гладила.
Я привязала платок к ручке двери, щелкнула по нему пальцем и побежала на улицу.
Во дворе стояла машина «Скорой помощи». От одного ее вида мне стало тревожно. Что еще могло случиться в нашем доме?
Около лавочки топтались старушки. Надо же! За эту неделю я успела от них отвыкнуть. По причитаниям и вздохам стало понятно, что в их сплоченных рядах стало на одну меньше. В голову некстати полезли мысли о воющей собаке и о кладбище.
– Ох, время-то какое… – качала головой одна. – Тяжкое!
– Тяжкое, тяжкое, – мелко кивала ей в ответ вторая. – Неделю на улицу выйти не могу. И неспокойно как-то.
Неспокойно…
Неспокойно…
Неспокойно…
Что происходит-то?
Прочь, прочь, скорее прочь! Не хватало дождаться, когда санитары понесут тело…
Я не свернула на детскую площадку. При свете дня все здесь выглядело не так зловеще. Горка, песочница, погнутая карусель, сломанный палисадничек. Уж не сюда ли улетел один из дзюдоистов, или кто они там, те спортсмены? Натоптано так, словно тут резвилось стадо слонов.
А может, и правда ничего не было?
Рука болезненно запульсировала.
Уговорили, было.
Уроки вот-вот должны были начаться, пришлось пробежаться. В дверях школы я столкнулась с Синицыным. Очень хотелось вложить в свой взгляд побольше ненависти, чтобы пригвоздить этого дурака к стене. Но Петька даже не посмотрел на меня. Равнодушно хмыкнул, поворачиваясь спиной.
– Носишься, как лось! – буркнул он, входя в школу.
А чего я ожидала? Что при нашей встрече ударит молния? Громыхнет гром? Разверзнутся небеса, и голос свыше пригвоздит его позором к земле?
Синицын ленивой походкой прошел к раздевалке. Нет, меня не устраивал такой расклад событий!
– Как поживают твои дружки? – Я сложила руки на груди так, чтобы было видно забинтованное предплечье. – Ни у кого ничего не отбито?
– Какие дружки? – Синицын скинул с крючков пару курток и на освободившееся место повесил свою.
– Ну, хотя бы тот, что в палисадник улетел.
– Ты о чем? – выпрямился Петька, став в полтора раза больше.
– У тебя память отшибло? – Я уже не улыбалась. Синица мог соврать, но он не артист, чтобы притворно изобразить на лице такое удивление. – Синицын, у тебя с головой все в порядке? Ты забыл вчерашнюю драку?
– Какую драку? – Петька стал медленно приближаться ко мне.
А вот этого не надо! Вчера не убили, сегодня завершат.
– На детской площадке. Меня кто-то из твоих дружков ножом порезал.
Синицын мельком глянул на мою забинтованную руку и нехорошо усмехнулся.
– Не гони, Гурьева. Если тебе нужно найти крайнего, то поищи в другом месте. Ни в какой драке я вчера не участвовал.
Петька шевельнул подбородком, словно собирался плюнуть, но только окатил меня презрительным взглядом и все так же неторопливо направился к лестнице.
– Подожди! – Я до того удивилась, что даже раздеться забыла. – Как не участвовал? Ты же сам требовал, чтобы я тебе дверь открыла. Говорил, что Максу ноги выдернешь. А потом…
– Опять твои глюки? – Синицын остановился, выглядел он угрожающе. – Заболела? Иди, полечись!
Петька ушел, а я какое-то время постояла на лестнице, соображая, что произошло. Почему он ничего не помнит? Может, его так сильно приложили головой, что отшибли память? Она и так у него была неважная, а тут еще шок от поражения…
В классе Петька на меня старательно не смотрел, гнул голову к парте, безостановочно запуская пятерню в ежик волос. Я медленно огляделась. Все занимались своими делами. И все было до того обыденно, что стало страшно.
– Малинина, а как твои дела? – повернулась я к Стешке.
Классная красавица изучала свое лицо в зеркало. Чмокнула губами, размазывая помаду, последний раз глянула в зеркальце, убедилась, что у нее все отлично, и только потом подняла глаза на меня.
– Здоровье в порядке, спасибо зарядке, – сухо произнесла она и кивнула на мою повязку. – А ты с кем ночью воевала?
– На тренировке поцарапалась, – пробормотала я, все больше сомневаясь, что вчерашний вечер вообще был.
Малинина не могла не знать о драке. Если Петька их застал с Максом, то крику для начала было много. А значит, сегодня она должна как минимум держаться от Синицына подальше. Но Стешка ему улыбалась. В лице ни тени испуга. Значит, ничего не было?
Кровь застучала в висках, колючками отдалась в ране.
– Ты вчера говорила с Максом, – жестко произнесла я, наблюдая за Малининой. Если она начнет врать, я замечу. – И вас видел Синицын. Это его разозлило…
– Макс? – Стешка медленно закрыла крышку зеркальца. Щелкнул замочек. – А, ваш красавчик! Он очаровашка. Наверное, говорили. Я уже не помню. – Голос Малининой был полон равнодушия. – А что случилось? Ты решила переключиться на Синицына? Он мой!
Я вернулась на свое место, перебрала выложенные на парту тетрадки.
– Гурьева! – Стешка перегнулась через парту. – Ты спать по ночам не пробовала? Говорят, помогает. Глюки перестанешь ловить. Ты посмотри на себя! Вы же с Маркеловой одного цвета, зеленого.
Я замотала головой. Либо они врут, либо у меня в самом деле что-то с головой. Но так как с головой у меня все в порядке, значит, меня обманывают. Все! Причем очень убедительно.
– Пила бы ты витаминки, Гурьева, – посоветовала сидящая рядом Семенова. – С памятью стало бы получше.
Весь урок я просидела, опустив лицо в ладони. Голова пылала. Я была близка к помешательству.
– Что у тебя с рукой? – услышала я. Видимо, прозвенел звонок – возле моей парты стояла Лерка, в локоть тыкалась мордочкой любопытная Лариска.
– Поцарапалась на тренировке, – прошептала я, опуская ладони на крысу. Мех у нее был мягкий, в руки мне как будто солнышко ударило, и я стала потихоньку оттаивать.
– Ты уверена? – Маркелова присела на стул, и я с удивлением заметила на запястье ее правой руки широкий кожаный браслет. Раньше она его не носила.
– Ты о чем? – Я отодвинулась в сторону.
– Крови было много?
– Много. – Дальше стены двигаться уже некуда.
– Это хорошо. – Лерка как-то странно улыбнулась. – С кровью уходит жизнь. Но зато приходит что-то новое.
Я выхватила из-под парты сумку и побежала на выход. Кажется, перепуганная Лариска свалилась на пол. Все вокруг скакало, в памяти назойливо всплывали заляпанная кровью куртка, Макс, корчившийся на земле…
Похоже на бред. Я стала рвать на себе повязку, но узел развязываться не спешил, поэтому я раздраженно дернула бинт, не обращая внимания на проснувшуюся боль.
– Гурьева, ты чего? – Наверное, впервые Пашка не улыбался. – А я к тебе. Кеды несу. А то еще сколько времени до тренировки. Стащат.
И он замолчал, уставившись на мою руку.
– Где тебя так? – Глаза его нехорошо сузились.
– Паша…
Я была готова разреветься. И вдруг сама не заметила, как все рассказала. Про Макса, про охоту могучей троицы, про драку и про то, что сегодня никто ничего не помнит.
Звонок прозвенел некстати. Пашка сунул мне в руку растрепанный бинт.
– С тренировки теперь без меня не уходишь, – приказал он и убежал в свой класс.
Подождите! А ведь у меня есть еще один человек, который точно скажет, была драка или нет, – Макс! Если и он скажет, что вечером сидел дома, смотрел телевизор, то я уже и не знаю, что делать. Да, да, мне надо с ним срочно встретиться! Непременно встретиться.
Встречи с пианистом я боялась, но и очень ждала ее.
Глава IV
Чужая охота
Дом снова выглядел непривычно нахохлившимся, настороженным. Маринки в окне видно не было. Значит, она опять слегла. «Бедная девочка», – машинально подумала я и тут же о ней забыла.
– Кис, кис, кис! – раздалось сверху. – Мария, ты моего Барсика не видела?
Черный наглый Барсик достал всех. Суеверных людей в нашем доме было гораздо больше, чем любителей животных, поэтому шныряющего под ногами черного зверя только ленивый не помянул недобрым словом, а эмоциональные бабульки не раз обещали его отравить или оставить на улице в особо сильный мороз. Чье-то проклятие сработало – «плохая примета» исчезла. Вряд ли хозяйка Барсика его теперь докличется.
– Вот зараза! – высказала общее мнение в адрес черной бестии хозяйка. – У Люськи тоже кошка пропала, – добавила она и в сердцах захлопнула балконную дверь.
Кошки, бабушки… Да нет, просто осень. Холодно, все дома сидят.
Дует ветер. Я стою около дома. Около родного дома, ставшего вдруг чужим. Как и весь город. Как и небо над головой. И только звезды были знакомые. Они смотрели на меня холодными глазами Макса. Глазами, в которых плавилось серебро.
Вечер давил на плечи, и я уже ни о чем не могла думать. День в школе, потом занятия на курсах прошли как во сне. Вокруг все что-то говорили, но я не понимала ни слова. Мне нужен был Макс. Срочно, сейчас же! Но я не знала, где его найти. А в мастерскую идти не хотелось. Плотные темные шторы на ее низких окнах не пропускали ни света, ни звуков. Я зашла в подъезд. За дверью тоже стояла тишина. Если бы там были люди, через такую тонкую перегородку были бы слышны голоса, работающее радио или телевизор. Человек не может двигаться бесшумно – он задевает стулья, шаркает ногами, в конце концов, что-то произносит.
Я бродила по холлу первого этажа, пока мне не надоело прятаться от входящих и выходящих людей. Тогда я вышла на улицу и поняла, как же здесь холодно. И тревожно. Тревога шла от влажных деревьев, от пахнущей гнилью лавочки, от перепревшей листвы, от трещавшего фонаря, от скрипящей подъездной двери и пищащего домофона.
Когда дверь открывалась, мне очень хотелось вбежать в желтый уют подъезда, погреть руки о батарею, дать глазам насладиться цветом, которого в осенних сумерках осталось немного.
Но я упрямо сжимала губы и продолжала сидеть на лавочке. Рано или поздно Макс должен вернуться домой. Не ночевать же ему на улице? Все нормальные люди вечером приходят домой.
Этими мыслями я себя и утешала, пока от усталости или волнений мне не показалось, что я слышу какую-то песню. Привычные звуки улицы исчезли – не шумел ветер, не шелестела опадающая листва, не скрипели деревья, не тарахтели далекие машины. Только было слышно песню, негромкую, заунывную, как колыбельная.
Я тряхнула головой, понимая, что засыпаю. И увидела собаку. Большую. Черную. Лохматую.
Я подобрала ноги, готовая вскочить. Мне только встречи с бешеной собакой не хватает! Порезали, сейчас еще и покусают.
Собака внимательно следила за мной, словно решая, съесть меня сейчас или оставить на потом. Здоровенная. Если положит лапы на плечи, то будет на голову выше.
Я шевельнулась. Собака зарычала.
– Шла бы ты… – прошептала я, понимая, что это не сон, что собака действительно примеряется отведать, какая я на вкус.
Собака зевнула, демонстрируя белоснежные зубы. Глаза ее блеснули неприятной чернотой. Где-то я уже видела такие же темные глаза…
– Кыш отсюда! – растерянно махнула я перевязанной рукой. И как в дурном сне собака повела носом следом за моим движением. – Чего привязалась?
В горле мгновенно пересохло. Надо было бежать, однако ноги не слушались.
Собака зарычала, а потом громко залаяла. Ей отозвалось еще несколько собачьих голосов. И вот из темноты огромными прыжками вылетели две здоровенные псины.
Собака скакнула в сторону, освобождая мне дорогу к отступлению. Я пулей пронеслась через двор.
За спиной поднялся лай. Черная собака рычала, не давая двум прибежавшим приблизиться. Неужели они сейчас подерутся?
От волнения пальцы никак не могли набрать номер кода. Я пару раз ошиблась, в отчаянии готовая стукнуть кулаком по упрямым цифрам, выдававшим мне «error».
Рядом раздалось жуткое рычание. Я вся похолодела, чувствуя, как мои колени медленно подгибаются.
Черный зверь стоял около меня, я видела вздыбленную шерсть на его спине. Он ожесточенно переругивался с приближающимися псинами.
Это было невозможно. Это было страшно. Черная собака защищала меня от вновь пришедших! Мамочка, кажется, я сейчас грохнусь в обморок…
Псина крутанулась на месте, яростно на меня залаяв. Я подпрыгнула, дернула на себя дверь, от усердия чуть не свалившись на землю.
Подъезд открылся. Я вбежала в знакомую гулкую желтизну холла, двумя руками цепляясь за ручку.
Дверь захлопнулась, отсекая от меня темноту и собак.
– Подождите! – всхлипнула я. – Т-там…
Рядом никого не было. Кто же тогда открыл дверь? Или она открылась сама?
На нетвердых ногах я поднялась на один пролет, припала горячим лбом к оконному стеклу.
Наверное, от всех переживаний у меня что-то случилось со зрением. Того, что я увидела, не могло быть.
На улице на небольшом пятачке между машинами стояли люди. Человек десять. В шахматном порядке. И не шевелились. Их неподвижные темные фигуры казались статуями. И все они смотрели на дом. Вернее на окно, около которого я стояла.
Жуткое зрелище! От одного его вида у меня дико заболела голова. Захотелось поскорее попасть домой, закрыться в своей комнате, закопаться в одеяло и никогда в жизни никуда не ходить. Но была и еще какая-то сила, тянущая меня на улицу, к тем самым людям. Я почему-то была убеждена, что стоят они там из-за меня. Ждут. И я должна выйти к ним.
Пальцы коснулись ледяного металла двери, и я пришла в себя.
Я успела спуститься вниз? Когда?
Запищал, отключаясь, замок. С улицы в приоткрытую дверь дохнуло холодом и тревогой.
– Маша?
От неожиданности я потянула на себя дверь, закрывая ее.
– Максим!
Он стоял на ступеньках. Спускается? Откуда?
– Макс, – мягко поправил он. – Спасибо, что вернула платок. – Пианист коснулся груди, того места, где на его куртке был карман. Видимо, там лежал платок.
– Макс! – одним прыжком я перемахнула несколько ступенек. Хотелось кинуться ему на шею, но он вдруг попятился, возвращая между нами дистанцию в лестничный пролет.
– Как рука? – Макс выглядел настороженным. Казалось, он к чему-то прислушивался.
– Ты давно здесь? Я ждала тебя на улице!
Ничего не понимаю. Почему он идет сверху? Его мастерская на первом этаже!
– Я гулял, – взгляд Макса стал отрешенным. – Не ходи пока на улицу. Не надо. Там сейчас… не очень хорошо. И завтра тоже.
– Собаки! Ты видел? – Я машинально поднялась на несколько ступенек. Хотелось быть ближе к нему, хотелось уничтожить дистанцию между нами.
Я не поняла, как это произошло, но в следующее мгновение Макс уже стоял на другой площадке. Он не подпускал меня к себе близко!
– Я видел… – Макс тревожно оглянулся. – Нет, слышал. Пойдем, я провожу тебя до квартиры.
Он повернулся и стал подниматься.
– Подожди! – Я хваталась за перила, чтобы не свалиться. От всего произошедшего снова кружилась голова. Я поспешила за ним, но догнать не могла, он все время оказывался впереди.
– Извини, если тебе мое поведение кажется странным. – Макс на секунду остановился, посмотрел себе под ноги и снова пошел вверх. – Мне не хотелось бы тебя напугать.
Он исчез за поворотом лестницы.
– Макс! – Я боялась, что он сейчас совсем пропадет. – Почему Синицын не помнит о вчерашней драке?
– Синицын? – Макс выглянул из-за перил.
Я остановилась. Если и он начнет все отрицать…
– Была драка. – Я стала медленно засучивать рукав куртки. – Меня еще порезали.
Макс кашлянул и снова исчез.
– Конечно! – Голос его звучал глухо, словно он уже добежал до двенадцатого этажа. – Неудачно получилось. Не помнят? Так бывает. Столько времени прошло.
– Сколько? – Я больше не могла идти и села прямо на грязную ступеньку.
– Наверное, они просто испугались. – Макс стоял где-то у меня над головой, но я уже не удивлялась. – Такое бывает. В экстремальных ситуациях человек теряет память.
– Все теряют память? – С каким бы удовольствием я тоже все забыла…
Внизу хлопнула подъездная дверь. Вошедшие люди громко разговаривали, и недовольный голос позвал:
– Макс!
– Не все, но это не страшно. – Он перегнулся через перила, вслушиваясь в быструю речь людей на первом этаже, затем повернулся ко мне. – Я не знал, что ты там появишься. Извини, что немного опоздал…
И он пронесся вниз. На меня дохнуло холодом, словно распахнули дверь в зиму. Шагов его я не слышала, но поняла, что Макс уже на первом этаже.
– Cretin! Qu’est ce que tu gais?[9] – взлетел возмущенный крик.
В ответ Макс засмеялся. Я вскочила на ноги и побежала наверх. Мне хотелось поскорее оказаться дома и закрыть за собой дверь.
В прихожей я скинула куртку, ботинки и сразу шагнула в комнату, чтобы не встречаться с мамой и не отвечать на ее бесконечные «как дела?» и «что хорошего в школе?».
Шагнула. И застыла на пороге.
В комнате кто-то побывал.
Распахнутая штора, открытая форточка, знакомая прохлада. Вроде бы все на месте, но что-то не так. Ощущение было настолько сильное, что я закрыла глаза и принюхалась. Еле уловимый сладковатый запах. Могло и показаться. В открытое окно от соседей налетают какие угодно запахи.
Я прошла вдоль стеллажа, трогая стоящие на полках вещи, как бы напоминая им, кто здесь хозяин. Все на месте. Мне только показалось. Что там говорил врач? Осенью могут быть осложнения? Вот они и начались.
Я медленно выложила учебники из сумки. Интересно, что бы сказала про нас с Максом Маркелова? А Малинина? Или молодые люди всегда так странно себя ведут?
Тишина комнаты ударила по ушам, и я поспешно втопила клавишу музыкального центра. Заиграло радио. Я уже протянула руку, чтобы переключить на диск, когда вырвавшиеся вдруг из музыки слова заставили меня остановиться:
Я больше не могла обо всем этом думать. Я ничего не понимала и до того устала, что уже и не хотела ничего понимать. Впереди были выходные. Наверное, самые унылые выходные, которые когда-либо меня ждали.
Утром я чувствовала себя разбитой. Погода за окном была под стать моему настроению – серенькая и невзрачная. Тенью проплыла мысль о том, что Макс просил никуда не ходить. Почему? Что страшного могло быть на улице? Или он не хотел, чтобы я видела, как они уезжают?
Я подошла к окну. Двор был пуст. Очень хорошо. Но количество тайн увеличилось.
Хлопнула входная дверь. Мама ушла в спортзал.
– Папка! – упала я рядом с отцом на диван.
– Кис, кис, кис! – раздалось сверху. – Мария, ты моего Барсика не видела?
Черный наглый Барсик достал всех. Суеверных людей в нашем доме было гораздо больше, чем любителей животных, поэтому шныряющего под ногами черного зверя только ленивый не помянул недобрым словом, а эмоциональные бабульки не раз обещали его отравить или оставить на улице в особо сильный мороз. Чье-то проклятие сработало – «плохая примета» исчезла. Вряд ли хозяйка Барсика его теперь докличется.
– Вот зараза! – высказала общее мнение в адрес черной бестии хозяйка. – У Люськи тоже кошка пропала, – добавила она и в сердцах захлопнула балконную дверь.
Кошки, бабушки… Да нет, просто осень. Холодно, все дома сидят.
Дует ветер. Я стою около дома. Около родного дома, ставшего вдруг чужим. Как и весь город. Как и небо над головой. И только звезды были знакомые. Они смотрели на меня холодными глазами Макса. Глазами, в которых плавилось серебро.
Вечер давил на плечи, и я уже ни о чем не могла думать. День в школе, потом занятия на курсах прошли как во сне. Вокруг все что-то говорили, но я не понимала ни слова. Мне нужен был Макс. Срочно, сейчас же! Но я не знала, где его найти. А в мастерскую идти не хотелось. Плотные темные шторы на ее низких окнах не пропускали ни света, ни звуков. Я зашла в подъезд. За дверью тоже стояла тишина. Если бы там были люди, через такую тонкую перегородку были бы слышны голоса, работающее радио или телевизор. Человек не может двигаться бесшумно – он задевает стулья, шаркает ногами, в конце концов, что-то произносит.
Я бродила по холлу первого этажа, пока мне не надоело прятаться от входящих и выходящих людей. Тогда я вышла на улицу и поняла, как же здесь холодно. И тревожно. Тревога шла от влажных деревьев, от пахнущей гнилью лавочки, от перепревшей листвы, от трещавшего фонаря, от скрипящей подъездной двери и пищащего домофона.
Когда дверь открывалась, мне очень хотелось вбежать в желтый уют подъезда, погреть руки о батарею, дать глазам насладиться цветом, которого в осенних сумерках осталось немного.
Но я упрямо сжимала губы и продолжала сидеть на лавочке. Рано или поздно Макс должен вернуться домой. Не ночевать же ему на улице? Все нормальные люди вечером приходят домой.
Этими мыслями я себя и утешала, пока от усталости или волнений мне не показалось, что я слышу какую-то песню. Привычные звуки улицы исчезли – не шумел ветер, не шелестела опадающая листва, не скрипели деревья, не тарахтели далекие машины. Только было слышно песню, негромкую, заунывную, как колыбельная.
Я тряхнула головой, понимая, что засыпаю. И увидела собаку. Большую. Черную. Лохматую.
Я подобрала ноги, готовая вскочить. Мне только встречи с бешеной собакой не хватает! Порезали, сейчас еще и покусают.
Собака внимательно следила за мной, словно решая, съесть меня сейчас или оставить на потом. Здоровенная. Если положит лапы на плечи, то будет на голову выше.
Я шевельнулась. Собака зарычала.
– Шла бы ты… – прошептала я, понимая, что это не сон, что собака действительно примеряется отведать, какая я на вкус.
Собака зевнула, демонстрируя белоснежные зубы. Глаза ее блеснули неприятной чернотой. Где-то я уже видела такие же темные глаза…
– Кыш отсюда! – растерянно махнула я перевязанной рукой. И как в дурном сне собака повела носом следом за моим движением. – Чего привязалась?
В горле мгновенно пересохло. Надо было бежать, однако ноги не слушались.
Собака зарычала, а потом громко залаяла. Ей отозвалось еще несколько собачьих голосов. И вот из темноты огромными прыжками вылетели две здоровенные псины.
Собака скакнула в сторону, освобождая мне дорогу к отступлению. Я пулей пронеслась через двор.
За спиной поднялся лай. Черная собака рычала, не давая двум прибежавшим приблизиться. Неужели они сейчас подерутся?
От волнения пальцы никак не могли набрать номер кода. Я пару раз ошиблась, в отчаянии готовая стукнуть кулаком по упрямым цифрам, выдававшим мне «error».
Рядом раздалось жуткое рычание. Я вся похолодела, чувствуя, как мои колени медленно подгибаются.
Черный зверь стоял около меня, я видела вздыбленную шерсть на его спине. Он ожесточенно переругивался с приближающимися псинами.
Это было невозможно. Это было страшно. Черная собака защищала меня от вновь пришедших! Мамочка, кажется, я сейчас грохнусь в обморок…
Псина крутанулась на месте, яростно на меня залаяв. Я подпрыгнула, дернула на себя дверь, от усердия чуть не свалившись на землю.
Подъезд открылся. Я вбежала в знакомую гулкую желтизну холла, двумя руками цепляясь за ручку.
Дверь захлопнулась, отсекая от меня темноту и собак.
– Подождите! – всхлипнула я. – Т-там…
Рядом никого не было. Кто же тогда открыл дверь? Или она открылась сама?
На нетвердых ногах я поднялась на один пролет, припала горячим лбом к оконному стеклу.
Наверное, от всех переживаний у меня что-то случилось со зрением. Того, что я увидела, не могло быть.
На улице на небольшом пятачке между машинами стояли люди. Человек десять. В шахматном порядке. И не шевелились. Их неподвижные темные фигуры казались статуями. И все они смотрели на дом. Вернее на окно, около которого я стояла.
Жуткое зрелище! От одного его вида у меня дико заболела голова. Захотелось поскорее попасть домой, закрыться в своей комнате, закопаться в одеяло и никогда в жизни никуда не ходить. Но была и еще какая-то сила, тянущая меня на улицу, к тем самым людям. Я почему-то была убеждена, что стоят они там из-за меня. Ждут. И я должна выйти к ним.
Пальцы коснулись ледяного металла двери, и я пришла в себя.
Я успела спуститься вниз? Когда?
Запищал, отключаясь, замок. С улицы в приоткрытую дверь дохнуло холодом и тревогой.
– Маша?
От неожиданности я потянула на себя дверь, закрывая ее.
– Максим!
Он стоял на ступеньках. Спускается? Откуда?
– Макс, – мягко поправил он. – Спасибо, что вернула платок. – Пианист коснулся груди, того места, где на его куртке был карман. Видимо, там лежал платок.
– Макс! – одним прыжком я перемахнула несколько ступенек. Хотелось кинуться ему на шею, но он вдруг попятился, возвращая между нами дистанцию в лестничный пролет.
– Как рука? – Макс выглядел настороженным. Казалось, он к чему-то прислушивался.
– Ты давно здесь? Я ждала тебя на улице!
Ничего не понимаю. Почему он идет сверху? Его мастерская на первом этаже!
– Я гулял, – взгляд Макса стал отрешенным. – Не ходи пока на улицу. Не надо. Там сейчас… не очень хорошо. И завтра тоже.
– Собаки! Ты видел? – Я машинально поднялась на несколько ступенек. Хотелось быть ближе к нему, хотелось уничтожить дистанцию между нами.
Я не поняла, как это произошло, но в следующее мгновение Макс уже стоял на другой площадке. Он не подпускал меня к себе близко!
– Я видел… – Макс тревожно оглянулся. – Нет, слышал. Пойдем, я провожу тебя до квартиры.
Он повернулся и стал подниматься.
– Подожди! – Я хваталась за перила, чтобы не свалиться. От всего произошедшего снова кружилась голова. Я поспешила за ним, но догнать не могла, он все время оказывался впереди.
– Извини, если тебе мое поведение кажется странным. – Макс на секунду остановился, посмотрел себе под ноги и снова пошел вверх. – Мне не хотелось бы тебя напугать.
Он исчез за поворотом лестницы.
– Макс! – Я боялась, что он сейчас совсем пропадет. – Почему Синицын не помнит о вчерашней драке?
– Синицын? – Макс выглянул из-за перил.
Я остановилась. Если и он начнет все отрицать…
– Была драка. – Я стала медленно засучивать рукав куртки. – Меня еще порезали.
Макс кашлянул и снова исчез.
– Конечно! – Голос его звучал глухо, словно он уже добежал до двенадцатого этажа. – Неудачно получилось. Не помнят? Так бывает. Столько времени прошло.
– Сколько? – Я больше не могла идти и села прямо на грязную ступеньку.
– Наверное, они просто испугались. – Макс стоял где-то у меня над головой, но я уже не удивлялась. – Такое бывает. В экстремальных ситуациях человек теряет память.
– Все теряют память? – С каким бы удовольствием я тоже все забыла…
Внизу хлопнула подъездная дверь. Вошедшие люди громко разговаривали, и недовольный голос позвал:
– Макс!
– Не все, но это не страшно. – Он перегнулся через перила, вслушиваясь в быструю речь людей на первом этаже, затем повернулся ко мне. – Я не знал, что ты там появишься. Извини, что немного опоздал…
И он пронесся вниз. На меня дохнуло холодом, словно распахнули дверь в зиму. Шагов его я не слышала, но поняла, что Макс уже на первом этаже.
– Cretin! Qu’est ce que tu gais?[9] – взлетел возмущенный крик.
В ответ Макс засмеялся. Я вскочила на ноги и побежала наверх. Мне хотелось поскорее оказаться дома и закрыть за собой дверь.
В прихожей я скинула куртку, ботинки и сразу шагнула в комнату, чтобы не встречаться с мамой и не отвечать на ее бесконечные «как дела?» и «что хорошего в школе?».
Шагнула. И застыла на пороге.
В комнате кто-то побывал.
Распахнутая штора, открытая форточка, знакомая прохлада. Вроде бы все на месте, но что-то не так. Ощущение было настолько сильное, что я закрыла глаза и принюхалась. Еле уловимый сладковатый запах. Могло и показаться. В открытое окно от соседей налетают какие угодно запахи.
Я прошла вдоль стеллажа, трогая стоящие на полках вещи, как бы напоминая им, кто здесь хозяин. Все на месте. Мне только показалось. Что там говорил врач? Осенью могут быть осложнения? Вот они и начались.
Я медленно выложила учебники из сумки. Интересно, что бы сказала про нас с Максом Маркелова? А Малинина? Или молодые люди всегда так странно себя ведут?
Тишина комнаты ударила по ушам, и я поспешно втопила клавишу музыкального центра. Заиграло радио. Я уже протянула руку, чтобы переключить на диск, когда вырвавшиеся вдруг из музыки слова заставили меня остановиться:
Гребенщикова я не очень любила, но эти его слова сейчас удачно легли мне на душу. А когда он сказал про собаку, я вздрогнула, и палец непроизвольно нажал на кнопку, меняющую частоту. Комнату наполнил мощный голос Сьюзи. Он рвал душу, вколачивая гвозди в мозг.
Не стой на пути у высоких чувств,
А если ты встал – отойди.
Это сказано в классике,
Это сказано в календарях.
Об этом знает любая собака:
Не плюй против ветра, не стой на пути[10].
Я больше не могла обо всем этом думать. Я ничего не понимала и до того устала, что уже и не хотела ничего понимать. Впереди были выходные. Наверное, самые унылые выходные, которые когда-либо меня ждали.
Утром я чувствовала себя разбитой. Погода за окном была под стать моему настроению – серенькая и невзрачная. Тенью проплыла мысль о том, что Макс просил никуда не ходить. Почему? Что страшного могло быть на улице? Или он не хотел, чтобы я видела, как они уезжают?
Я подошла к окну. Двор был пуст. Очень хорошо. Но количество тайн увеличилось.
Хлопнула входная дверь. Мама ушла в спортзал.
– Папка! – упала я рядом с отцом на диван.