Эльхан Аскеров. Бастарды

   – Не могу сказать, что я рад этому знакомству, десятник. Ваша сотня задолжала мне и моим людям очень много. Но сейчас разговор не об этом. Главное, что мне хотелось бы знать, зачем вы здесь? Неужели жадность оказалась настолько сильной, что ты решился преступить свою клятву, десятник? – медленно проговорил Ал-Тор, не сводя взгляда с сотника.
   – Нет, мастер. – Посуровел лицом Ваган. – Я решил уйти из отряда. Собрал вещи и, сев на коня, уже выехал из города, когда услышал, что меня догоняют. Это был сотник. Мы долго спорили и мне удалось убедить его, что сатрап поступает все хуже и хуже. Его поступки перестали быть поступками человека, заботящегося о своих подданных. Так поступают люди, уверовавшие в свою безнаказанность и утопившие в вине последние остатки разума.
   – Возможно. Но какое вам до этого дело? Вам платят, а для наемника, это самое главное.
   – С этим трудно спорить, – вступил в разговор сотник, подъехавший ближе, – но у любого солдата, даже наемника, есть чувство гордости за свое дело. Я собрал свой отряд не для того, чтобы прослыть бандой безжалостных убийц без совести и чести. Да, наемники сражаются за деньги, продают свои мечи тому, кто готов их купить, но мы сражаемся в войнах, там, где есть прямой противник, а не простые крестьяне, вся вина которых заключается только в недороде и падеже скота. Мне не нравится, когда меня и моих парней втягивают в дворцовые интриги. Последней каплей стало то, что сатрап решил использовать моих солдат в качестве палачей. Неделю назад во внутреннем саду схватили какую-то девчонку, и он приказал посадить ее на кол, предварительно пропустив через казармы, но мои парни отказались. Тогда он отдал ее палачам. Ваган после этого просто взбесился. Когда он умчался в пустыню, даже не потребовав своих денег, я понял, что могу потерять весь свой отряд. Я собрал парней и объявил, что увожу сотню из Кортеса. Кто не согласен, волен остаться. Таких набралось около дюжины. Остальные решили идти со мной.
   – И что вы намерены делать дальше?
   – Отправимся на восток. Я слышал, что на границах империи снова неспокойно.
   – Но восток в другой стороне! Вы здорово отклонились от своего маршрута. Как вы объясните это? – жестко спросил Ал-Тор, наклонившись к сотнику.
   Десятник Ваган растерянно оглянулся на своего командира. Усмехнувшись, сотник развел руками и, покачав головой, ответил:
   – Никогда не был силен в интригах. Что поделать? Одному – лисья хитрость, другому – львиная храбрость, а третьему – орлиная гордость…
   – А что вам, сотник? Шакалья подлость? – презрительно спросил воин, потянувшись за оружием. Но ему не дали взяться за меч. Пока сотник заговаривал воину зубы, сотня подтянулась к холму и наемники окружили говоривших. Один из наемников, встав за спиной Ал-Тора, незаметно приготовил пращу и, увидев движение воина, ударил его по голове ремнем с заложенным в него камнем.
   Юноша рухнул под копыта коня, не издав ни звука. Вороной жеребец дико захрапел и, вскинувшись на дыбы, опустил кованое копыто на голову одного из солдат. Дрессированное животное устроило над телом своего хозяина настоящую пляску смерти. Боевой жеребец кусался, бил копытами и лягался как бешеный до тех пор, пока сотник, окончательно озверев от злости, не разрядил в него арбалет.
   Стальной болт пробил коню грудь, вонзившись в сердце благородного животного по самое оперение. Изогнув могучую шею, жеребец зубами ухватил болт, словно пытаясь вытащить его, но это было последнее движение уже мертвого коня. Стройные, сильные ноги подогнулись, и жеребец рухнул в сухую траву, издав жалобное ржание.
   Десятник Ваган, которого просто оттерли в прошедшей схватке в сторону, растерянно переводил взгляд с лежащего на земле Ал-Тора на своего командира, пытаясь осознать произошедшее. Наконец, что-то решив, он рванул поводья и, подлетев к сотнику, заорал в полный голос:
   – Что все это значит, командир?! Что происходит?
   – Ты хочешь знать, что происходит, Ваган? Я отвечу тебе, хотя ты мог бы и сам догадаться. Но ты всегда отличался тупостью и упрямством. За голову этого парня назначена такая награда, что любой, кто притащит его в Кортес мертвым, будет жить безбедно до самой старости, а за живого награда в два раза больше. Ты был достаточно глуп, чтобы ничего не заподозрить и привести нас к его логову.
   – Я дал слово. Кровную клятву! Как вы можете так поступать со мной, со всеми нами? Я столько лет провел рядом с вами, считал вас своим другом, я верил вам!
   – И что? Поэтому ты решил, что я откажусь от возможности заработать хорошие деньги и обеспечить себе безбедную старость? По-твоему, я должен всю жизнь мотаться по дорогам, жить в казармах и общаться с такими дуболомами, как ты? Я! Человек, рожденный в благородной семье, должен всю жизнь скитаться, только потому, что какому-то вонючему десятнику вздумалось дать кровавую клятву, принятую у наемников?! – проревел багровый от злости сотник и, выхватив палаш, поднял коня на дыбы.
   Отточенный до бритвенной остроты палаш описал длинную дугу и опустился на голову десятника. Бедолага до самого конца не мог поверить в подобное предательство командира, которого он знал много лет. Он так и остался сидеть в седле, даже не предпринимая попытки защититься. Используя силу инерции коня, сотник нанес удар, разрубивший десятника от плеча до пояса.
   Солдату из десятка Вагана, который попытался что-то возразить, сотник располосовал горло от уха до уха. Затем, развернувшись к сотне, Деметрис вскинул палаш и, обведя солдат полубезумным взглядом, грозно спросил:
   – Ну, кто еще хочет оспорить мои приказы?
   Наемники, натыкаясь на дикий взгляд своего командира, шарахались в сторону, украдкой делая пальцами охранные знаки. Ни один из оставшихся в живых солдат не рискнул возразить, хотя многие отводили взгляд и отъезжали подальше, чтобы избежать участия в этом грязном деле. Вскоре рядом с сотником осталось не больше дюжины самых преданных наемников.
   – Свяжите ублюдка, пока не очнулся, – рявкнул сотник оставшимся прихвостням.
   Спрыгнув с коней, наемники быстро скрутили запястья лежавшего в беспамятстве воина за спиной и вздернули его на ноги. Голова пленника безвольно мотнулась из стороны в сторону, и длинный конский хвост волос откинулся за плечо, обнажив шею. На плечо воина ручьем стекала кровь из пробитой головы.
   – Ты случайно не перестарался, Живоглот? Не зашиб подонка? – озабоченно спросил один из держащих пленника наемников.
   – Не. Шарахнул в самую тютельку. Плесните ему воды в морду, сразу очухается, – шмелем прогудел здоровенный, звероподобный наемник, имя которого толком никто не знал. Среди наемников он давно уже был известен как Живоглот, за звериную ярость, огромную силу и любовь к людским страданиям.
   Плоский, несколько раз переломанный нос, близко посаженные к переносице, скрытые под тяжелыми надбровными дугами глаза, неопределенного, серо-болотного цвета. Щербатый рот и изуродованный шрамом квадратный подбородок. Вдобавок к этому огромный рост, широченные, как у быка, плечи, и почти полное отсутствие мозгов.
   Единственный человек, которого Живоглот по-настоящему боялся и уважал, был сотник Деметрис. На чем основывалось такое поклонение, не знал никто, но любой приказ сотника Живоглот выполнял с удивительным рвением.
   Прислушавшись к дельному совету, один из наемников достал из переметной сумы кожаное ведро, предназначенное для поения лошадей на привале, и, зачерпнув из ближайшей лужи, с размаху выплеснул грязную воду в лицо пленнику.
   Тихо застонав, юноша поднял голову и обвел наемников мутным, рассеянным взглядом. С трудом сфокусировав взгляд на сотнике, Ал-Тор разлепил окровавленные губы и хрипло спросил:
   – Это и есть ваше исполнение слова, сотник? Похоже, кровавая клятва наемника стоит не больше навозной кучи. Что ж, чему удивляться? Недаром говорят, что в жилах наемника дерьмо вместо крови.
   – Заткнись, мразь! – взревел один из державших его сотников, с размаху ударив юношу по лицу. Латная рукавица рассекла скулу и разбила рот.
   Сплюнув кровь, Ал-Тор презрительно усмехнулся и спросил:
   – Что, легко быть смелым против беззащитного? Развяжи мне руки, и я вышибу тебе последние мозги, даже не обнажая меча. Жалко пачкать благородный клинок той пакостью, что течет в ваших жилах. Ну что? Рискнешь? – бросил Ал-Тор десятнику.
   Это был откровенный вызов, не ответить на который было равносильно признанию собственной трусости.
   Десятник потянул из ножен кинжал, когда над холмом раздался рев взбешенного слона.
   – Не сметь! Ты с ума сошел, десятник?! Я слишком много сил потратил на то, чтобы поймать его живьем, – проорал взбешенный сотник, размахивая палашом. – А кроме того, он и вправду может выбить из тебя все дерьмо голыми руками, – рассмеялся он, жестом указывая Живоглоту забрать пленника.
   – Он бросил мне вызов, сотник, – угрюмо проговорил десятник, с силой вбивая кинжал в ножны.
   – Конечно. Он и рассчитывал на то, что ты его примешь.
   – Но нас здесь сотня, а он один, – продолжал упорствовать оскорбленный.
   – Этот один стоит больше любого из вас. Спроси людей из десятка Вагана, они должны помнить, что он устроил на арене шесть лет назад, – ответил Деметрис и продолжил, обращаясь к юноше: – Твои обвинения в клятвопреступлении беспочвенны, бастард. Ваган не выдал твоей тайны. Но он и не обещал, что не поедет сюда. Мы просто сопровождали его в этом путешествии. Он был слишком доверчив.
   – Был?
   – Был. Оглянись, и увидишь все сам. Он не преступал клятвы. – Жестко усмехнулся Деметрис и, тряхнув поводьями, направился к собравшейся у подножия холма сотне.
   Ал-Тор медленно оглянулся и увидел, как четверо наемников на плащах уносили тело десятника Вагана. Все четверо были из его десятка и теперь с грустью отдавали последнюю дань погибшему командиру. Остальные парни из десятка уже рыли могилу.
   Грустно кивнув головой, Ал-Тор негромко произнес, медленно оглядев стоящих рядом наемников:
   – Приятно знать, что хоть один из вас оказался человеком чести, умеющим держать слово.
   – Ты бредишь? Какая честь может быть у обычного пса войны? – удивленно прогудел Живоглот, державший юношу за связанные руки. – Честь, это для благородных, а он такой же, как мы, без роду, без племени…
   – Дурак, – презрительно бросил Ал-Тор через плечо. – Честь принадлежит любому человеку от рождения. Вопрос только в том, что с ней сделает сам человек потом, в течение всей своей жизни.
   – Хочешь сказать, что эта самая честь была даже у меня? – рявкнул Живоглот, разворачивая юношу лицом к себе, как тряпичную куклу. От сильного движения голова воина резко мотнулась, и он не смог сдержать стона.
   Сцепив зубы, он переждал приступ боли и, помедлив, ответил, стараясь говорить так, чтобы дошло даже до этого толстокожего животного.
   – Да. Она была даже у тебя. Возможно, когда-то тебя бесило несправедливое отношение людей к тебе и твоим близким. Может быть, ты даже пытался защищать их, бороться с этим. Возможно. Я не знаю твоей прошлой жизни, и мне не дано знать твоей дальнейшей судьбы, но я знаю только одно: однажды наступает день, когда человек просто вспоминает всю прожитую жизнь и понимает, что очень многое он сделал бы по-другому, будь у него такая возможность. Но боги дают человеку только одну жизнь, и изменить в ней что-то сделанное невозможно.
   Живоглот попытался понять услышанное, делая титанические усилия и обильно потея от этого непривычного процесса. Наконец, сообразив, что все это сказано про него, гигант просто отшвырнул от себя юношу и, злобно отряхивая руки, проворчал:
   – Не знаю, какой болтун рассказал тебе про мою жизнь, но клянусь бедрами Деркето, если узнаю, вырву поганцу язык.
   – Мне никто не рассказывал о тебе. Я же сказал, что это возможно, – ответил Ал-Тор, с трудом удержавшись на ногах после мощного толчка.
   – Значит, ты еще и колдун?! – прорычал в ответ Живоглот, сжимая огромные кулаки.
   – Спаси нас боги от безмозглой скотины, – проворчал один из десятников вполголоса. Но слух Живоглота оказался не в пример острее ума.
   – О чем это ты? – моментально развернулся он к говорившему.
   – Что? – не растерялся десятник, сделав вид, что не понимает, о чем речь. – А, это мы о своем, занимайся пленником, – ответил он, отворачиваясь.
   Живоглот замер, подозрительно рассматривая соратников и словно пытаясь разгадать подвох. Потом, убедившись, что на него не обращают внимания, снова повернулся к пленнику. Но не успел сделать и двух шагов, как послышался окрик сотника:
   – Живоглот, тащи сюда ублюдка. Нам пора выступать.
   Вскинувшись, как хорошо выдрессированный охотничий пес, Живоглот радостно оскалился и кинулся к пленнику. Трудно было ожидать подобного проворства от такой туши. Не желая терять времени, Живоглот просто вскинул юношу на плечо и, пыхтя, как гиппопотам, понесся к подножию холма.
   Наемники с проклятиями отвели в стороны коней, когда он пролетел сквозь походный строй сотни. С трудом остановив свой разбег, Живоглот подошел к сотнику и, сбросив с плеча пленника, огляделся.
   – Ты что-то потерял, малыш? – усмехнулся Деметрис.
   – Своего коня, командир.
   – Эй, вы! Где тот монстр, которого малыш приспособил для езды? – заорал сотник, и из задних рядов наемники выгнали боснийского тяжеловоза. Огромное животное было под стать своему хозяину, с той разницей, что было намного добрее и покладистее него. Только такой конь мог нести огромный вес Живоглота. Неторопливость коня с лихвой компенсировалась его выносливостью и огромной силой. Рысью тяжеловоз мог идти сутками.
   Только это мирило сотника с его медлительностью. Ведь всегда можно было оставить Живоглота в арьергарде, прикрывать отступление. Ну а если не успел за отрядом, винить некого, Живоглот сам выбрал себе такого скакуна.
   Усевшись верхом, Живоглот развернул коня и молча направился в конец колонны, когда сотник снова окликнул его:
   – Малыш, а ты ничего не забыл?
   Живоглот растерянно огляделся, пытаясь понять, что сделал не так. Он давно уже не обольщался насчет отношения к нему соратников, но насмешки сотника больно ранили его. Это чувство было сродни чувству преданного пса, которого пнул пьяный хозяин. Обида и непонимание, за что.
   – Я поручил тебе нашего гостя, а ты бросил его как ненужную тряпку. Этот ублюдок стоит столько, что тебе и не снилось. С этого момента ты отвечаешь за него головой, до тех пор, пока мы не прибудем в Кортес. И молись, если умеешь, чтобы ни один волос не упал с его драгоценной головы. Учти, если с ним что-нибудь случится, я прикажу спустить с тебя шкуру. С живого. Ты понял, тупая скотина?
   – Да, сотник, – прохрипел Живоглот странно осипшим голосом. Пнув каблуками ни в чем неповинное животное, он подъехал к Ал-Тору и, ухватив его за плечо, просто закинул на круп, позади себя. Деметрис отдал команду, и сотня на рысях двинулась в сторону Кортеса.

* * *

   Ветераны в доме Ал-Тора уже второй день не могли прийти к единому мнению. Уже два дня их хозяин, командир и владетель не возвращался. Это послужило причиной огромного количества споров и ругани.
   Одни порывались немедленно мчаться по его следам, другие требовали оставить его в покое, утверждая, и вполне справедливо, что такой воин, как он, в состоянии за себя постоять. В общем, было много крика, шума и бряцания оружием, пока конец этому безобразию не положил не кто иной, как кузнец, грохнув своим герданом по столу и разнеся его в щепки.
   Дело происходило в общей комнате казармы, и длинный дубовый стол был местом сбора всех ветеранов, служивших под началом капитана Расула. Устыдившись причиненных разрушений, Разман неловко затоптался и хотел было уйти, но ветераны остановили его, потребовав объяснений. Собравшись с мыслями, Разман заговорил:
   – Я, конечно, не служил с Расулом, как вы, и приехали мы сюда только на днях, но, по-моему, парня надо искать. Если он в беде, то мы просто время теряем, а если с девчонкой на сене валяется, то просто объясним, что беспокоились. Он умный парень, поймет.
   Решение было принято. Через два часа три десятка ветеранов с полной выкладкой и оружием вынеслись со двора, возглавляемые охотничьей собакой, взявшей след Ал-Торова жеребца. Всадники шли рысью, держа в руках взведенные арбалеты. Правильно пригнанная амуниция не бряцала и не мешала движениям. Над степью раздавался только топот копыт и тихое азартное повизгивание пса.
   Эта собака принадлежала одному из солдат, вырастившему из щенка отличную ищейку. Именно этим он и занимался на службе в гвардии, разыскивая в помещениях дворца злоумышленников с помощью специально натасканных собак.
   Спустя еще три часа отряд выехал на холм и резко осадил коней. В ту же минуту послышались крики и дикая ругань. Ветераны узнали любимого жеребца Ал-Тора.
   Это был боевой конь, прошедший полную выучку и ставший настоящим бойцом. Ал-Тор выбрал себе жеребенка именно из-за боевого характера. Этот задира еще юнцом бросался в драку на жеребцов в два раза больше себя. Вместе они составляли грозную пару.
   Ветераны спешились и начали методично осматривать холм. Очень скоро они нашли свежую могилу и не мудрствуя лукаво вскрыли ее. Из груди тридцати человек вырвался дружный вздох облегчения, когда, развернув грубую мешковину, они увидели тело незнакомого солдата.
   Постепенно ветераны восстановили почти всю картину произошедшего. Непонятным оставалось только одно. Куда пропал их командир. Десятники опять принялись спорить, когда на холме появилось новое действующее лицо. Солдаты моментально перегруппировались и взялись за оружие, когда у подножия холма раздался топот копыт, но их настороженность моментально сменилась хохотом, когда они увидели, кто к ним присоединился.
   Это был кузнец Разман, верхом на огромном боснийском тяжеловозе, с неизменным герданом на плече. Шипастая палица уютно покоилась на плече хозяина. Со стороны казалось, что у кузнеца выросла вторая голова, хотя ширины плеч вполне хватило бы и на три. Остановив коня, Разман спешился и, смущенно почесав в затылке, пробасил:
   – Мы тут с женой подумали… В общем, я решил, что мне нужно быть с вами, а то мало ли чего…
   – Ты, похоже, решил, что без твоего гердана нам не обойтись, а, устоз? Или, по-твоему, тридцати воинов мало, чтобы стащить мастера с чужого сеновала?
   – Судя по тому, что я вижу, дело не в сеновале. Хотя, клянусь вечным огнем, я был бы рад ошибиться, – проговорил кузнец, внимательно осматривая тушу коня.
   – С чего ты это взял? – спросил один из ветеранов, разом став серьезным.
   – Это его конь. Жеребца убили с близкого расстояния, болт почти полностью в теле, но схватки не было.
   – Как ты это определил? – спросил один из следопытов.
   – На жеребце нет пены и сбруи нет. Ее сняли уже с мертвого коня. Вот здесь он начал беситься, но очень недолго. Видите, парные следы копыт и кровь. Похоже, кому-то здорово досталось копытом. А вот здесь упал мастер. Упал с коня. Вот. – С этим возгласом кузнец выдернул из травы метательную звездочку и протянул ее следопытам. Внимательно осмотрев находку, они дружно пришли к единодушному решению. Оружие его. Переглянувшись, один из ветеранов медленно заговорил:
   – Мы нашли могилу. Труп один, но удар нанесен не мастером. Рана не похожа на те, что наносят длинным мечом.
   – Покажите, – тут же потребовал кузнец. Кивнув, ветераны повели его к подножию холма. Внимательно осмотрев рану, Разман выпрямился и вылез из ямы.
   – Засыпайте, – махнул он рукой солдатам. Затем, помолчав, сказал: – Это не мой меч. Такие раны наносят однолезвийным клинком. Удар моего меча, нанесенный с такой силой, просто развалил бы его надвое, а здесь клинок остановился, не доходя до середины живота. Сабля, палаш, что-то такое, чем пользуются кавалеристы. Легкий клинок.
   – Откуда ты столько знаешь о ранах? – удивленно спросил один из следопытов. – Такое впечатление, что это ты, а не мы всю жизнь прослужили в гвардии.
   – Я кузнец. Оружейник. И об оружии я должен знать все, что только может знать человек. Без этого нельзя быть настоящим мастером. Любой устоз легко отличит рану от своего клинка, от раны, нанесенной чужим оружием.
   – Но как это возможно? – пораженно спросил следопыт.
   – Я сам кую оружие и знаю любую неровность на моих клинках. Знаю, какой след должен оставить тот или иной огрех. Именно поэтому каждый клинок, выкованный на заказ, оставляет свой собственный след. А по поводу того, что я читаю старые следы, это просто. Меня отец учил видеть все неправильное на обычной земле. Он был охотником. Звероловом. Ловил животных для царских зверинцев. Ему очень хотелось, чтобы я продолжил его дело, но меня всегда тянуло к железу. Потом меня заметил мастер-оружейник, и я стал кузнецом. Ладно, – махнув рукой, оборвал он сам себя, – хватит воспоминаний, пора решать, что делать дальше.
   – А что тут решать? Едем дальше, по следам. Слава богам, их хорошо видно. Догоним, а дальше – как боги решат.
   – Судя по следам, там полная сотня, а нас всего тридцать.
   – И что? Поэтому можно бросить мастера на произвол судьбы? Ведь даже слепому ясно, что его потащили в Кортес, а там быстро найдется веревка и палач!..
   – Не горячись, – оборвал говорившего один из ветеранов, – о том, чтобы бросить мастера, и речи нет. Я предлагаю отправить домой гонца. Пусть расскажет всем, что случилось, а они уже сами решат, кому остаться охранять дом, а кому ехать. Подкрепление нам все равно нужно. Их слишком много.
   Ветераны переглянулись и согласно закивали головами. План был разумным, и его приняли без долгих проволочек. Вскоре гонец, снабженный всеми необходимыми инструкциями, уже мчался обратно к дому, а все оставшиеся дружно вскочили в седла и понеслись по следам ушедшего отряда.
   После того как следопыты определили направление движения нападавших, отряд уже ничего не сдерживало, и они могли вести преследование, не особо присматриваясь к следам. Единственным, кто задерживал их, был кузнец. Его тяжеловоз не мог тягаться в скорости с кавалерийскими лошадьми, и отряду приходилось постоянно сдерживать бег своих коней.
   В ответ на ворчание ветеранов кузнец резонно отвечал, что никакая другая лошадь не может вынести его вес, и если бы не тяжеловоз, ему давно пришлось бы топать пешком. В ответ на предложение отправиться обратно, кузнец ответил такой тирадой, что даже видавшие виды ветераны раскрыли от удивления рты. Так далеко их еще не посылали.
   Но в этой неторопливости были и положительные стороны. Приноравливаясь к тяжеловесной рыси огромного коня, отряд не выматывал своих лошадей, что позволяло максимально сократить время на привалы. Уже на второй день погони, выехав на холм, преследователи увидели сотню наемников, не спеша пыливших по караванной тропе.
   Наемники были так уверены в своей безнаказанности, что даже не выставили охранение. Сотня в полном составе шла походной колонной, почти не обращая внимания на то, что происходит вокруг.
   Это позволило ветеранам приблизиться к сотне почти вплотную и спокойно рассмотреть состав колонны. Радостный вздох облегчения вызвала весть, что их мастер жив и почти здоров. Его вез за спиной огромный, звероподобный наемник. Руки юноши были связаны за спиной, а широкий кожаный ремень не позволял ему соскользнуть с крупа тяжеловоза.