Страница:
Неужели этот невзрачный прыщ с прической «ежик» в самом деле уверен, что у него есть шансы на расположение Юлии? Раз даже Шредер, известный ходок, не добился у нее успеха? Единственный козырь Концельманна – его молодость, но даже на эту карту он не может поставить по своей бесцветности. Ему нужно что-то делать с фигурой – под бесформенным пуловером уже круглится живот. А Юлия эстетка, так что этот любитель теплого душа вряд ли может представлять для нее интерес, как бы ни старался, как бы ни увивался вокруг нее со своими услугами. Загвоздка только лишь в том, что раз он положил глаз на Юлию, то во время поездки им придется вести себя особенно осторожно в его присутствии, ведь он постоянно будет крутиться рядом с ней. Конечно, это досадно…
После неприятной дискуссии о том, сколько карманных денег следует дать с собой детям, они наконец добрались до последнего пункта повестки дня – «Общее поведение учащихся». Шредер, до сих пор не опомнившийся от прошлогодней поездки в Прагу, перечислил все запретные вещи: алкоголь, сигареты, наркотики, ночные тусовки в гостиничных номерах, а также самовольные отлучки в пивные и дискотеки. Ребятам разрешается покидать вечером территорию турбазы, но только группами и до половины десятого. Те, кто нарушает правила, будут немедленно отправлены домой, причем за свой счет.
Обычно эта тема обсуждается недолго. Каждый понимает, что строгие запреты выполняются не до конца, что ребята все равно курят и даже пьют. Умные учителя смотрят сквозь пальцы на подобные нарушения, если они совершаются потихоньку и в рамках приличия. Но вот что касается ночных гулянок, тут приходится действовать жестко. Несколько лет назад забеременела ученица выпускного класса, можно сказать перед носом Мейера-биолога и Эвы Гешонек. Последствия были тяжелыми.
– В половине десятого? Вы серьезно?
Это вылез Фрилингаус. Ну конечно, как же без него? Раз все остальные уже собрались по домам, значит, самое время ему показать зубы. Типичная «мурена».
– Мы считаем такой срок целесообразным, – возразил Шредер и демонстративно сунул шариковую ручку в нагрудный карман. – Кроме того, на турбазе действуют непреложные правила. Там просто запирают двери на ночь.
Большинство «мурен» мужского пола и поэтому среди родителей они довольно редки. Как правило, это отцы, которые не являются ни на беседы к директору, ни на другие важные мероприятия, но любят выпендриваться на родительских собраниях. Их чада практически всегда принадлежат к самым слабым ученикам. Фрилингаус тут не составлял исключения.
– Вам самим-то разве это не кажется смешным? – драматическим тоном вопросил он. – Наши тинэйджеры почти взрослые люди – и такие нелепые запреты! Должны же они получить немножко удовольствия.
Йон ненавидел слово «тинэйджер», просто не терпел. Да и весь Фрилингаус был ему неприятен, с его трехдневной щетиной, густо намазанными гелем и зачесанными назад волосами, манерой вытягивать под столом ноги и широко расставлять их в разные стороны. Резкий ответ вертелся у него на языке, но его опередил Концельманн.
– На турбазе тоже можно интересно провести вечер, – мирным тоном сообщил он. – Бильярд, футбольное поле, баскетбольная площадка; мы запланировали турнир по волейболу. А для музыкально одаренных ребят найдется даже рояль. Не беспокойтесь, удовольствия нашим десятиклассникам обеспечены.
– Рояль! Безумно увлекательно! – В голосе Фрилингауса зазвучала нотка презрения. – Кстати, я вот что еще хотел спросить. Почему вы остановили свой выбор именно на Гамельне и берегах Везера? Ведь предыдущие десятые классы ездили в Прагу?
Шредер рядом с Йоном издал тихий стон.
– Опыт показывает, что успех классных поездок не связан непосредственно с географической точкой, – возразила Юлия.
– О каком опыте вы говорите? – Фрилингаус агрессивно вздернул колючий подбородок. – Насколько мне известно, вы появились в «Буше» лишь в феврале.
Взгляд Йона упал на раскрытый ежедневник, лежавший перед Фрилингаусом, роскошный черный ежедневник, словно у какого-нибудь топ-менеджера. От раздражения по его пальцам побежали мурашки.
– Данная поездка – сугубо школьное мероприятие, господин Фрилингаус. – Йон проговорил эти слова подчеркнуто медленно и отчетливо. – Ее цель в первую очередь – укрепление коллектива класса, а не всякие развлечения сомнительного толка.
«Клуши» одобрительно заквохтали. Фрилингаус выпятил грудь.
– Я что-нибудь говорил про сомнительные развлечения? Не надо! Нечего передергивать! А всякие там музеи и прогулки по лесу, на мой взгляд, совершенно не соответствуют возрастным интересам тинейджеров.
– Что вы предлагаете взамен? – язвительно поинтересовался Йон. – Дискотеки до упада? Попойки и наркотики?
Шредер шумно втянул в себя воздух и затаил дыхание.
– Во всяком случае, я не вижу ничего страшного, если шестнадцатилетний парень выпьет бутылочку пива. – В голосе «мурены» уже звучала нотка неуверенности. – Или выкурит сигарету. Всякие там запреты лишь разжигают интерес у тинэйджеров…
Теперь только не дать слабину, подумал Йон. Не повторить ошибку, которую он допустил сегодня утром с Тимо.
– Раз вы придерживаетесь такого мнения, вашему сыну следует остаться дома, – ледяным тоном заявил он. – Мы не станем ради него делать исключение из правил.
Фрилингаус прищурился. Йон встретил его яростный взгляд с бесстрастным выражением лица и выдерживал его до тех пор, пока отец Маттиаса не опустил глаза. Поставленный на место, побежденный, деморализованный.
Шредер шумно выдохнул.
– В конце концов, вы вверяете нам ваших детей, – проговорил он миролюбивым тоном. – Мы просим вас понять, что, принимая на себя такую ответственность, мы вынуждены действовать последовательно, поскольку в прошлом в гимназии случались неприятные инциденты. Вынуждены в общих интересах. Если вопросов больше нет, я желаю всем приятного вечера. До свидания.
– Ну ты хорошо его отбрил! Резко, – усмехнулся Шредер, когда они чуть позже расставляли по местам столы и стулья. За учительским столом Юлия сортировала альбомы; Концельманн помогал ей.
– Он совсем меня достал своей псевдолиберальной болтовней. – Йон нагнулся за растрепанным учебником по биологии, который выпал из стола. – И вообще, что думают эти люди? Что для нас большое удовольствие – везти куда-то пятьдесят с лишним половозрелых оболтусов? Пятьдесят два.
Шредер усмехнулся:
– Этот кретин уверен, что мы едем отдыхать. Да еще получаем за это огромные бабки. Между прочим, ты ошибся, пятьдесят одного. Бильге Узун точно не поедет. Дома не отпускают. Я уж и так и эдак уговаривал ее отца, но бесполезно. Ты ведь знаешь этих турок. На кривой козе не объедешь. Ну что, пойдешь к таиландцу?
Йон взглянул на Юлию. С портфелем и связкой ключей она уже стояла у двери. Все книги тащил Концельманн.
– Вообще-то я не голоден.
– Тогда выпьешь что-нибудь. Пойдем. Юлия и Концельманчик уже согласились.
А что, пожалуй, это даже пикантно – сидеть в кафе с Юлией, говорить с ней вежливо и по-дружески, как с коллегой. На глазах ничего не подозревающих Шредера и Концельманна. Главное не забыться и не сказать ей «ты». Нет, еще лучше: пожалуй, он предложит ей перейти на «ты» в присутствии обоих коллег, совершенно официально. А тупому Концельманчику он coram publico [30]объяснит несложный принцип действия складных зонтов.
– Идет, – согласился он.
35
36
После неприятной дискуссии о том, сколько карманных денег следует дать с собой детям, они наконец добрались до последнего пункта повестки дня – «Общее поведение учащихся». Шредер, до сих пор не опомнившийся от прошлогодней поездки в Прагу, перечислил все запретные вещи: алкоголь, сигареты, наркотики, ночные тусовки в гостиничных номерах, а также самовольные отлучки в пивные и дискотеки. Ребятам разрешается покидать вечером территорию турбазы, но только группами и до половины десятого. Те, кто нарушает правила, будут немедленно отправлены домой, причем за свой счет.
Обычно эта тема обсуждается недолго. Каждый понимает, что строгие запреты выполняются не до конца, что ребята все равно курят и даже пьют. Умные учителя смотрят сквозь пальцы на подобные нарушения, если они совершаются потихоньку и в рамках приличия. Но вот что касается ночных гулянок, тут приходится действовать жестко. Несколько лет назад забеременела ученица выпускного класса, можно сказать перед носом Мейера-биолога и Эвы Гешонек. Последствия были тяжелыми.
– В половине десятого? Вы серьезно?
Это вылез Фрилингаус. Ну конечно, как же без него? Раз все остальные уже собрались по домам, значит, самое время ему показать зубы. Типичная «мурена».
– Мы считаем такой срок целесообразным, – возразил Шредер и демонстративно сунул шариковую ручку в нагрудный карман. – Кроме того, на турбазе действуют непреложные правила. Там просто запирают двери на ночь.
Большинство «мурен» мужского пола и поэтому среди родителей они довольно редки. Как правило, это отцы, которые не являются ни на беседы к директору, ни на другие важные мероприятия, но любят выпендриваться на родительских собраниях. Их чада практически всегда принадлежат к самым слабым ученикам. Фрилингаус тут не составлял исключения.
– Вам самим-то разве это не кажется смешным? – драматическим тоном вопросил он. – Наши тинэйджеры почти взрослые люди – и такие нелепые запреты! Должны же они получить немножко удовольствия.
Йон ненавидел слово «тинэйджер», просто не терпел. Да и весь Фрилингаус был ему неприятен, с его трехдневной щетиной, густо намазанными гелем и зачесанными назад волосами, манерой вытягивать под столом ноги и широко расставлять их в разные стороны. Резкий ответ вертелся у него на языке, но его опередил Концельманн.
– На турбазе тоже можно интересно провести вечер, – мирным тоном сообщил он. – Бильярд, футбольное поле, баскетбольная площадка; мы запланировали турнир по волейболу. А для музыкально одаренных ребят найдется даже рояль. Не беспокойтесь, удовольствия нашим десятиклассникам обеспечены.
– Рояль! Безумно увлекательно! – В голосе Фрилингауса зазвучала нотка презрения. – Кстати, я вот что еще хотел спросить. Почему вы остановили свой выбор именно на Гамельне и берегах Везера? Ведь предыдущие десятые классы ездили в Прагу?
Шредер рядом с Йоном издал тихий стон.
– Опыт показывает, что успех классных поездок не связан непосредственно с географической точкой, – возразила Юлия.
– О каком опыте вы говорите? – Фрилингаус агрессивно вздернул колючий подбородок. – Насколько мне известно, вы появились в «Буше» лишь в феврале.
Взгляд Йона упал на раскрытый ежедневник, лежавший перед Фрилингаусом, роскошный черный ежедневник, словно у какого-нибудь топ-менеджера. От раздражения по его пальцам побежали мурашки.
– Данная поездка – сугубо школьное мероприятие, господин Фрилингаус. – Йон проговорил эти слова подчеркнуто медленно и отчетливо. – Ее цель в первую очередь – укрепление коллектива класса, а не всякие развлечения сомнительного толка.
«Клуши» одобрительно заквохтали. Фрилингаус выпятил грудь.
– Я что-нибудь говорил про сомнительные развлечения? Не надо! Нечего передергивать! А всякие там музеи и прогулки по лесу, на мой взгляд, совершенно не соответствуют возрастным интересам тинейджеров.
– Что вы предлагаете взамен? – язвительно поинтересовался Йон. – Дискотеки до упада? Попойки и наркотики?
Шредер шумно втянул в себя воздух и затаил дыхание.
– Во всяком случае, я не вижу ничего страшного, если шестнадцатилетний парень выпьет бутылочку пива. – В голосе «мурены» уже звучала нотка неуверенности. – Или выкурит сигарету. Всякие там запреты лишь разжигают интерес у тинэйджеров…
Теперь только не дать слабину, подумал Йон. Не повторить ошибку, которую он допустил сегодня утром с Тимо.
– Раз вы придерживаетесь такого мнения, вашему сыну следует остаться дома, – ледяным тоном заявил он. – Мы не станем ради него делать исключение из правил.
Фрилингаус прищурился. Йон встретил его яростный взгляд с бесстрастным выражением лица и выдерживал его до тех пор, пока отец Маттиаса не опустил глаза. Поставленный на место, побежденный, деморализованный.
Шредер шумно выдохнул.
– В конце концов, вы вверяете нам ваших детей, – проговорил он миролюбивым тоном. – Мы просим вас понять, что, принимая на себя такую ответственность, мы вынуждены действовать последовательно, поскольку в прошлом в гимназии случались неприятные инциденты. Вынуждены в общих интересах. Если вопросов больше нет, я желаю всем приятного вечера. До свидания.
– Ну ты хорошо его отбрил! Резко, – усмехнулся Шредер, когда они чуть позже расставляли по местам столы и стулья. За учительским столом Юлия сортировала альбомы; Концельманн помогал ей.
– Он совсем меня достал своей псевдолиберальной болтовней. – Йон нагнулся за растрепанным учебником по биологии, который выпал из стола. – И вообще, что думают эти люди? Что для нас большое удовольствие – везти куда-то пятьдесят с лишним половозрелых оболтусов? Пятьдесят два.
Шредер усмехнулся:
– Этот кретин уверен, что мы едем отдыхать. Да еще получаем за это огромные бабки. Между прочим, ты ошибся, пятьдесят одного. Бильге Узун точно не поедет. Дома не отпускают. Я уж и так и эдак уговаривал ее отца, но бесполезно. Ты ведь знаешь этих турок. На кривой козе не объедешь. Ну что, пойдешь к таиландцу?
Йон взглянул на Юлию. С портфелем и связкой ключей она уже стояла у двери. Все книги тащил Концельманн.
– Вообще-то я не голоден.
– Тогда выпьешь что-нибудь. Пойдем. Юлия и Концельманчик уже согласились.
А что, пожалуй, это даже пикантно – сидеть в кафе с Юлией, говорить с ней вежливо и по-дружески, как с коллегой. На глазах ничего не подозревающих Шредера и Концельманна. Главное не забыться и не сказать ей «ты». Нет, еще лучше: пожалуй, он предложит ей перейти на «ты» в присутствии обоих коллег, совершенно официально. А тупому Концельманчику он coram publico [30]объяснит несложный принцип действия складных зонтов.
– Идет, – согласился он.
35
К радости Йона, в начале июня всю Европу накрыла зона стабильно высокого атмосферного давления. Многолетний опыт показывал, что в дождливую погоду учащиеся ведут себя в длительных автобусных поездках особенно необузданно, а уж во время гигиенических остановок их вообще невозможно утихомирить. Еще хуже дождливые дни на турбазе, когда вся эта орда мается без дела. Неизбежно возникают ссоры и даже потасовки. Но на этот раз служба погоды дала утешительный прогноз о долгой и устойчивой жаре, а значит, программа школьной поездки десятых классов, нашпигованная пешими походами и осмотром достопримечательностей, обещала пройти гладко; по крайней мере, со стороны погоды неприятностей не предвиделось.
Отъезд из «Буша» проходил, как всегда, непросто. На этот раз Бруно Кальтенбах, астматик, забыл дома свой спрей; из-за этого отъезд был отсрочен на три четверти часа. «Клуши» получили дополнительное время, чтобы произносить свои заклинания. Особенно неистовствовала фрау Шиндлер, она упорно что-то бубнила Норе и сопротивлялась всем попыткам дочери отослать ее домой. В момент прощания она привела Нору в болезненное смущение, бросившись ей в слезах на шею. Йону вспомнилась Верена Глиссман, и ему стало немножко жалко Нору.
Впрочем, девочка тут же нашла превосходный способ загладить позор. Едва тронулся автобус, как она стала обниматься на последнем сиденье с Морицем Янковски из десятого «б». Вся школа знала, что Мориц уже давно ходит с Сибиллой Цотт из девятого «б»; очевидно, ему захотелось разнообразия на время поездки. Все последующие дни Нора и Мориц были неразлучны, не расставались ни на минуту. Наблюдая со всеми остальными, как они обнимаются и целуются, Йон каждый раз завидовал и желал в душе вот так же обниматься с Юлией, ничего не стесняясь и ни от кого не прячась.
На третий день к вечеру они вернулись из пешего перехода через Гамельнский лес: из-за жары и необычайно высокой влажности воздуха все сильно устали. У входа на турбазу Йон подождал Юлию. Она вышла из автобуса последней, погоняя перед собой Янину Петерсен и Тину Цуллей, которые на любом мероприятии тащились позади всей группы. Тина повисла на подруге и хромала с искаженным от боли лицом.
– Так плохо? Можно подумать, что ты поднялась на гору высотой восемь тысяч метров.
Тина недовольно опустила уголки губ, закатила глаза, жирно обведенные косметическим карандашом, и прошлепала в вестибюль турбазы. Оттуда послышался ее стон «пить!», потом: «срочно под душ!».
На длинный круговой маршрут по Гамельнскому лесу у них ушло на час больше, чем было запланировано. Уже на подъеме к замку Клюттурм раздались первые жалобы – на жару, жажду и голод, на комаров, камешки в обуви и водяные мозоли на пятках. Йону стоило большого терпения, чтобы подбодрить уныло бредущих подростков. После отдыха в лесной таверне «Финкельборн» внезапно куда-то исчезла группа ребят, среди них, разумеется, Лука и Тимо. Пришлось их искать. В итоге Йон обнаружил их в мужском туалете, где на его вопрос, что они тут делают, они ответили «ничего»; все это продолжалось минут пятнадцать. В туалете подозрительно пахло табачным дымом, однако Йон не стал заострять на этом внимание. За весь день ему удалось обменяться с Юлией лишь парой ничего не значащих фраз, и теперь ужасно захотелось побыть с ней вдвоем, пускай хотя бы пару минут.
В отличие от своих подопечных, она абсолютно не выглядела усталой. Если бы не испачканные землей голые колени и не свежая царапинка на предплечье, можно было подумать, что она целый день отдыхала. Остановившись перед Йоном, она сдунула локон с лица.
– Ну? Ты тоже без сил, как и вся группа?
– Разве похоже? – Он точно знал, что это неправда. Быстрый взгляд на зеркало в туалете «Финкельборна» показал ему свежее и загорелое лицо. Короткая стрижка, которую он сделал перед поездкой, чрезвычайно ему шла. Молодила. Что касается его физического состояния, то он мог бы пройти этот маршрут еще раз. Только в более быстром темпе.
Юлия открыла свой маленький красный рюкзак и достала фляжку с водой. Прядь снова упала на лицо, бросив нежную тень на щеку. Сколько же дней он не может до нее дотронуться? Как медленно приближается пятница, день отъезда!
Она угадала его мысли.
– Еще два дня, – сказала она, – как-нибудь вытерпим. В целом же все идет неплохо, верно? Я представляла себе это мероприятие в более мрачных тонах. Хочешь воды?
Йон отказался.
– Рано еще говорить, а то сглазишь. – Он оглядел вестибюль. Концельманн имел обыкновение возникать там с неприятной регулярностью именно в те минуты, когда Йон пытался переброситься без помех парой фраз с Юлией. – И вообще, считать нужно не дни, а ночи. Неприятности случаются преимущественно после захода солнца.
– Не накаркай, – сказала она.
Кожа на ее горле была чуть светлей, чем на лице. Йон, не отрываясь, наблюдал, как она пьет, как вытирает рот и убирает в рюкзак опустевшую фляжку.
– Как ты провела вчерашний вечер? – поинтересовался он. – Вы немножко застряли, да?
– Почему? Мы вернулись еще до двенадцати.
Накануне она ходила в город с Концельманном, а Йон и Шредер организовали после ужина турнир по футболу. Еще перед отъездом они договорились, что для вечернего надзора на турбазе достаточно и двух педагогов, а двое могут в это время отдохнуть от дневных нагрузок. В понедельник Йон посидел с Шредером в пивной Старого города и терпеливо выслушал все подробности его романа с рыжеволосой практиканткой, преподававшей этику. В следующем году ее, по-видимому, переведут в другую гимназию, и Филиппа это вполне устраивало: она уже цепляется за него и выдвигает различные претензии.
– Вообще-то я не из тех мужчин, которые способны на прочные связи, – заявил он за третьей кружкой. – Не так, как ты с твоей Шарлоттой. Сколько вы прожили в браке? Кажется, больше двадцати лет? Йон, честно тебе признаюсь, я бы никогда не смог вот так.
Йон оставил его заявление без комментариев, он был не в духе. Вечер пропал. Сегодня же весь день его единственным утешением была перспектива провести вечер вместе с Юлией.
– Что, наш нежный Маркус хотя бы занятный собеседник? – После родительского собрания и вечера у таиландца Молокосос не только превратился в Маркуса, но и стал, к сожалению Йона, еще надоедливей прежнего.
– Не цепляйся к нему каждую минуту, – возразила она. – Он в самом деле очень приятный. И мне его жалко. Он немного рассказал мне про свою семью и вообще. У него было тяжелое детство.
– Боже мой! – Йон пожал плечами. – Скажи, у кого оно было легкое?
В окне второго этажа раздался пронзительный девичий визг, за ним последовал громкий хохот. Загремела музыка, разумеется рэп.
– Я-то думала, что они совершенно обессилели, – сказала Юлия. – Ведь еле плелись по лесу. И вот, пожалуйста, моментально ожили.
Йон запрокинул голову:
– Эй! Нормальная громкость, ясно?
На подоконнике появились, хихикая, Людмила Невуда и Тамара Грассман, а между ними Тимо. Какого черта он делает в комнате девочек? Он что, плюется? С ума, что ли, сошел?
Йон шагнул в сторону. Мерзкий блестящий комочек упал рядом с ним на гравий. Когда он снова поднял голову, в окне не было ни девочек, ни Тимо.
– Ну, это уж слишком, – прорычал он. – Я сейчас шкуру с него спущу.
– Не драматизируй, – предостерегла Юлия. – Это наверняка ненамеренно; скорей всего, он тебя просто не видел.
Она прошла следом за ним в здание; в столовой были накрыты столы. Пахло гуляшом, в небольшом танцзале кто-то бренчал на рояле вечный собачий вальс.
– Неважно, видел он меня или нет, – сказал Йон. – Просто так жвачку все равно нельзя выплевывать куда попало. Впрочем, ты права, Тимо сейчас не стоит цеплять. Я и так слишком рад, что он скоро исчезнет с моих глаз.
– Ах, он тебе рассказал?
– Мне сообщила его мать. В отличие от тебя я надеюсь, что он уже не передумает. Честно говоря, я просто не понимаю, как тебе удается так хорошо с ним ладить.
– Что значит хорошо? На моих занятиях он скорей незаметен. Ну что, сходим куда-нибудь после ужина?
– Может, в Гамельне найдется симпатичный маленький отель? – тихо проговорил он. – Что ты скажешь?
Она улыбнулась, подмигнула ему и скрылась в своем коридоре.
– Где тебя так долго носило? – Шредер натягивал майку, когда Йон вошел в их общую комнату. Такое размещение Филипп предложил еще в Гамбурге. Всего им предоставили три двухместных номера, один из них, естественно, полагался Юлии. – Жить вместе с Концельманном мне не хочется, – сказал тогда Шредер, – а мы с тобой всегда поладим.
Разумеется, Йон согласился. В присутствии пятидесяти одного школьника и двух коллег он все равно не мог рассчитывать на ночные встречи с Юлией. Шредер же был приятным напарником – неукоснительно следил за гигиеной, не храпел и помимо прочего был не слишком болтлив – качество, которым наделены далеко не все коллеги. Несколько лет назад Йону пришлось делить комнату с Мейером-биологом, и тот часами донимал его анекдотами и фотографиями своей в ту пору еще двухлетней внучки.
– Я говорил с Юлией, – ответил он. – О том, что мы предпримем сегодня вечером.
Он сел на кровать, расшнуровывая ботинки и стараясь не обращать внимания на постепенно бледнеющие царапины на спине Шредера. Заметил он их уже в первый вечер и почувствовал зависть, не из-за рыжеволосой практикантки как таковой, а из-за того, что сексуальная жизнь Филиппа протекает столь бурно. Сам он уже долгое время не спал с Юлией. Сначала на пару дней к ней приезжала сестра, потом по различным причинам не получалось то у нее, то у него. После поездки в Прованс они спали четыре раза, слишком мало для целого месяца.
– С Юлией. Ага! – Шредер босиком прошлепал к шкафу и сунул рубашку в мешок для белья. – Скажи-ка, я ошибаюсь или между вами что-то намечается?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, вот, например. – Шредер вылез из джинсов. Трусы он почему-то предпочитал полосатые, как тельняшки у матросов. К счастью, он менял их ежедневно. – Возьмем то, как ты на нее смотришь. Это каждый идиот заметит. И ты ей нравишься. Это тоже слепому видно. – Он доверительно ухмыльнулся и ударил Йона по плечу. – Желаю удачи, старик! Ты подцепил клевую телку.
– Ну, «подцепил» – это громко сказано!
– Ну, ты меня понимаешь. На мой взгляд, вы классно смотритесь вместе.
– Она почти на двадцать лет моложе меня, – проговорил Йон, подпуская в свой голос каплю сомнения. Для выхода из тени еще слишком рано, да и Юлия категорически не желает, чтобы об их связи стало известно. С другой стороны, пожалуй, будет разумно, если они сделают вид, что сблизились только теперь, во время поездки с десятыми классами. Получится весьма правдоподобно.
– Ну и что? – не унимался Шредер. – Ведь для твоего возраста ты в отличной форме.
– Спасибо, приятно слышать. – Йон достал из шкафа кроссовки и шорты. – Знаешь, я и сам поражен. Никогда бы не подумал, что я еще… ну, ты сам понимаешь… Я прежде не обращал на нее внимания… Но сейчас, во время поездки… пожалуй… начинаю интересоваться ею всерьез.
– Почему бы нет? Это нормально.
– Со смерти Шарлотты не прошло и трех месяцев. По-моему, непорядочно и некрасиво завязывать так скоро новые интрижки.
Шредер взял возле раковины шампунь, гель для душа и полотенце.
– Ты с ума сошел! – воскликнул он. – Сейчас самое время, лучшего для тебя не придумаешь. Могу себе представить, как тебе было говенно после несчастья с Шарлоттой. И вот теперь у тебя появляется шанс начать все снова… Только не говори, что ты собираешься еще и бегать! – добавил он с притворным ужасом.
– Только часок. Вдоль реки.
– Часок? После дневного перехода? Эх, мне бы такие кондиции! А я должен принять душ. Что же касается Юлии – смотри, не теряйся! – Шредер разглядывал в зеркало зубы. – Сам я, к сожалению, ничего не сумел у нее добиться.
– Ты пытался?
– Как я мог пропустить такую роскошную телку? Ты ведь меня знаешь. – Залихватски подмигнув, он вышел из комнаты.
Охотней всего Йон догнал бы его сейчас и вмазал по роже, чтобы сбить с него возмутительное самодовольство и отплатить за пошлое подмигиванье. Что из себя строит этот идиот? Тоже мне, мачо нашелся! Кролик похотливый! Спину расцарапанную демонстрирует! Да как он смел даже пытаться включить такую женщину, как Юлия, в свою коллекцию! Чтобы потом, через пару месяцев или даже недель, бросить ее, как и всех прочих.
Йон завязал кроссовки и немного постоял у открытого окна. Заставил себя правильно дышать. Ни в коем случае нельзя слишком живо представлять себе приставания Шредера к Юлии, иначе он никогда не отделается от мыслей об этом.
Отсюда была хорошо видна серебряная лента Везера. Вода мерцала в лучах вечернего солнца. Как браслет из Авиньона, который Юлия так и не нашла. Теперь она больше не желает говорить о нем, очень переживает собственную рассеянность. Зато часто вспоминает старинный парк, отель, огромную кровать, роскошный завтрак. Сегодня вечером, во время прогулки по Гамельну, он выберет самый красивый отель. Побудет с ней наедине часа три-четыре. Будет ее любить.
Отъезд из «Буша» проходил, как всегда, непросто. На этот раз Бруно Кальтенбах, астматик, забыл дома свой спрей; из-за этого отъезд был отсрочен на три четверти часа. «Клуши» получили дополнительное время, чтобы произносить свои заклинания. Особенно неистовствовала фрау Шиндлер, она упорно что-то бубнила Норе и сопротивлялась всем попыткам дочери отослать ее домой. В момент прощания она привела Нору в болезненное смущение, бросившись ей в слезах на шею. Йону вспомнилась Верена Глиссман, и ему стало немножко жалко Нору.
Впрочем, девочка тут же нашла превосходный способ загладить позор. Едва тронулся автобус, как она стала обниматься на последнем сиденье с Морицем Янковски из десятого «б». Вся школа знала, что Мориц уже давно ходит с Сибиллой Цотт из девятого «б»; очевидно, ему захотелось разнообразия на время поездки. Все последующие дни Нора и Мориц были неразлучны, не расставались ни на минуту. Наблюдая со всеми остальными, как они обнимаются и целуются, Йон каждый раз завидовал и желал в душе вот так же обниматься с Юлией, ничего не стесняясь и ни от кого не прячась.
На третий день к вечеру они вернулись из пешего перехода через Гамельнский лес: из-за жары и необычайно высокой влажности воздуха все сильно устали. У входа на турбазу Йон подождал Юлию. Она вышла из автобуса последней, погоняя перед собой Янину Петерсен и Тину Цуллей, которые на любом мероприятии тащились позади всей группы. Тина повисла на подруге и хромала с искаженным от боли лицом.
– Так плохо? Можно подумать, что ты поднялась на гору высотой восемь тысяч метров.
Тина недовольно опустила уголки губ, закатила глаза, жирно обведенные косметическим карандашом, и прошлепала в вестибюль турбазы. Оттуда послышался ее стон «пить!», потом: «срочно под душ!».
На длинный круговой маршрут по Гамельнскому лесу у них ушло на час больше, чем было запланировано. Уже на подъеме к замку Клюттурм раздались первые жалобы – на жару, жажду и голод, на комаров, камешки в обуви и водяные мозоли на пятках. Йону стоило большого терпения, чтобы подбодрить уныло бредущих подростков. После отдыха в лесной таверне «Финкельборн» внезапно куда-то исчезла группа ребят, среди них, разумеется, Лука и Тимо. Пришлось их искать. В итоге Йон обнаружил их в мужском туалете, где на его вопрос, что они тут делают, они ответили «ничего»; все это продолжалось минут пятнадцать. В туалете подозрительно пахло табачным дымом, однако Йон не стал заострять на этом внимание. За весь день ему удалось обменяться с Юлией лишь парой ничего не значащих фраз, и теперь ужасно захотелось побыть с ней вдвоем, пускай хотя бы пару минут.
В отличие от своих подопечных, она абсолютно не выглядела усталой. Если бы не испачканные землей голые колени и не свежая царапинка на предплечье, можно было подумать, что она целый день отдыхала. Остановившись перед Йоном, она сдунула локон с лица.
– Ну? Ты тоже без сил, как и вся группа?
– Разве похоже? – Он точно знал, что это неправда. Быстрый взгляд на зеркало в туалете «Финкельборна» показал ему свежее и загорелое лицо. Короткая стрижка, которую он сделал перед поездкой, чрезвычайно ему шла. Молодила. Что касается его физического состояния, то он мог бы пройти этот маршрут еще раз. Только в более быстром темпе.
Юлия открыла свой маленький красный рюкзак и достала фляжку с водой. Прядь снова упала на лицо, бросив нежную тень на щеку. Сколько же дней он не может до нее дотронуться? Как медленно приближается пятница, день отъезда!
Она угадала его мысли.
– Еще два дня, – сказала она, – как-нибудь вытерпим. В целом же все идет неплохо, верно? Я представляла себе это мероприятие в более мрачных тонах. Хочешь воды?
Йон отказался.
– Рано еще говорить, а то сглазишь. – Он оглядел вестибюль. Концельманн имел обыкновение возникать там с неприятной регулярностью именно в те минуты, когда Йон пытался переброситься без помех парой фраз с Юлией. – И вообще, считать нужно не дни, а ночи. Неприятности случаются преимущественно после захода солнца.
– Не накаркай, – сказала она.
Кожа на ее горле была чуть светлей, чем на лице. Йон, не отрываясь, наблюдал, как она пьет, как вытирает рот и убирает в рюкзак опустевшую фляжку.
– Как ты провела вчерашний вечер? – поинтересовался он. – Вы немножко застряли, да?
– Почему? Мы вернулись еще до двенадцати.
Накануне она ходила в город с Концельманном, а Йон и Шредер организовали после ужина турнир по футболу. Еще перед отъездом они договорились, что для вечернего надзора на турбазе достаточно и двух педагогов, а двое могут в это время отдохнуть от дневных нагрузок. В понедельник Йон посидел с Шредером в пивной Старого города и терпеливо выслушал все подробности его романа с рыжеволосой практиканткой, преподававшей этику. В следующем году ее, по-видимому, переведут в другую гимназию, и Филиппа это вполне устраивало: она уже цепляется за него и выдвигает различные претензии.
– Вообще-то я не из тех мужчин, которые способны на прочные связи, – заявил он за третьей кружкой. – Не так, как ты с твоей Шарлоттой. Сколько вы прожили в браке? Кажется, больше двадцати лет? Йон, честно тебе признаюсь, я бы никогда не смог вот так.
Йон оставил его заявление без комментариев, он был не в духе. Вечер пропал. Сегодня же весь день его единственным утешением была перспектива провести вечер вместе с Юлией.
– Что, наш нежный Маркус хотя бы занятный собеседник? – После родительского собрания и вечера у таиландца Молокосос не только превратился в Маркуса, но и стал, к сожалению Йона, еще надоедливей прежнего.
– Не цепляйся к нему каждую минуту, – возразила она. – Он в самом деле очень приятный. И мне его жалко. Он немного рассказал мне про свою семью и вообще. У него было тяжелое детство.
– Боже мой! – Йон пожал плечами. – Скажи, у кого оно было легкое?
В окне второго этажа раздался пронзительный девичий визг, за ним последовал громкий хохот. Загремела музыка, разумеется рэп.
– Я-то думала, что они совершенно обессилели, – сказала Юлия. – Ведь еле плелись по лесу. И вот, пожалуйста, моментально ожили.
Йон запрокинул голову:
– Эй! Нормальная громкость, ясно?
На подоконнике появились, хихикая, Людмила Невуда и Тамара Грассман, а между ними Тимо. Какого черта он делает в комнате девочек? Он что, плюется? С ума, что ли, сошел?
Йон шагнул в сторону. Мерзкий блестящий комочек упал рядом с ним на гравий. Когда он снова поднял голову, в окне не было ни девочек, ни Тимо.
– Ну, это уж слишком, – прорычал он. – Я сейчас шкуру с него спущу.
– Не драматизируй, – предостерегла Юлия. – Это наверняка ненамеренно; скорей всего, он тебя просто не видел.
Она прошла следом за ним в здание; в столовой были накрыты столы. Пахло гуляшом, в небольшом танцзале кто-то бренчал на рояле вечный собачий вальс.
– Неважно, видел он меня или нет, – сказал Йон. – Просто так жвачку все равно нельзя выплевывать куда попало. Впрочем, ты права, Тимо сейчас не стоит цеплять. Я и так слишком рад, что он скоро исчезнет с моих глаз.
– Ах, он тебе рассказал?
– Мне сообщила его мать. В отличие от тебя я надеюсь, что он уже не передумает. Честно говоря, я просто не понимаю, как тебе удается так хорошо с ним ладить.
– Что значит хорошо? На моих занятиях он скорей незаметен. Ну что, сходим куда-нибудь после ужина?
– Может, в Гамельне найдется симпатичный маленький отель? – тихо проговорил он. – Что ты скажешь?
Она улыбнулась, подмигнула ему и скрылась в своем коридоре.
– Где тебя так долго носило? – Шредер натягивал майку, когда Йон вошел в их общую комнату. Такое размещение Филипп предложил еще в Гамбурге. Всего им предоставили три двухместных номера, один из них, естественно, полагался Юлии. – Жить вместе с Концельманном мне не хочется, – сказал тогда Шредер, – а мы с тобой всегда поладим.
Разумеется, Йон согласился. В присутствии пятидесяти одного школьника и двух коллег он все равно не мог рассчитывать на ночные встречи с Юлией. Шредер же был приятным напарником – неукоснительно следил за гигиеной, не храпел и помимо прочего был не слишком болтлив – качество, которым наделены далеко не все коллеги. Несколько лет назад Йону пришлось делить комнату с Мейером-биологом, и тот часами донимал его анекдотами и фотографиями своей в ту пору еще двухлетней внучки.
– Я говорил с Юлией, – ответил он. – О том, что мы предпримем сегодня вечером.
Он сел на кровать, расшнуровывая ботинки и стараясь не обращать внимания на постепенно бледнеющие царапины на спине Шредера. Заметил он их уже в первый вечер и почувствовал зависть, не из-за рыжеволосой практикантки как таковой, а из-за того, что сексуальная жизнь Филиппа протекает столь бурно. Сам он уже долгое время не спал с Юлией. Сначала на пару дней к ней приезжала сестра, потом по различным причинам не получалось то у нее, то у него. После поездки в Прованс они спали четыре раза, слишком мало для целого месяца.
– С Юлией. Ага! – Шредер босиком прошлепал к шкафу и сунул рубашку в мешок для белья. – Скажи-ка, я ошибаюсь или между вами что-то намечается?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, вот, например. – Шредер вылез из джинсов. Трусы он почему-то предпочитал полосатые, как тельняшки у матросов. К счастью, он менял их ежедневно. – Возьмем то, как ты на нее смотришь. Это каждый идиот заметит. И ты ей нравишься. Это тоже слепому видно. – Он доверительно ухмыльнулся и ударил Йона по плечу. – Желаю удачи, старик! Ты подцепил клевую телку.
– Ну, «подцепил» – это громко сказано!
– Ну, ты меня понимаешь. На мой взгляд, вы классно смотритесь вместе.
– Она почти на двадцать лет моложе меня, – проговорил Йон, подпуская в свой голос каплю сомнения. Для выхода из тени еще слишком рано, да и Юлия категорически не желает, чтобы об их связи стало известно. С другой стороны, пожалуй, будет разумно, если они сделают вид, что сблизились только теперь, во время поездки с десятыми классами. Получится весьма правдоподобно.
– Ну и что? – не унимался Шредер. – Ведь для твоего возраста ты в отличной форме.
– Спасибо, приятно слышать. – Йон достал из шкафа кроссовки и шорты. – Знаешь, я и сам поражен. Никогда бы не подумал, что я еще… ну, ты сам понимаешь… Я прежде не обращал на нее внимания… Но сейчас, во время поездки… пожалуй… начинаю интересоваться ею всерьез.
– Почему бы нет? Это нормально.
– Со смерти Шарлотты не прошло и трех месяцев. По-моему, непорядочно и некрасиво завязывать так скоро новые интрижки.
Шредер взял возле раковины шампунь, гель для душа и полотенце.
– Ты с ума сошел! – воскликнул он. – Сейчас самое время, лучшего для тебя не придумаешь. Могу себе представить, как тебе было говенно после несчастья с Шарлоттой. И вот теперь у тебя появляется шанс начать все снова… Только не говори, что ты собираешься еще и бегать! – добавил он с притворным ужасом.
– Только часок. Вдоль реки.
– Часок? После дневного перехода? Эх, мне бы такие кондиции! А я должен принять душ. Что же касается Юлии – смотри, не теряйся! – Шредер разглядывал в зеркало зубы. – Сам я, к сожалению, ничего не сумел у нее добиться.
– Ты пытался?
– Как я мог пропустить такую роскошную телку? Ты ведь меня знаешь. – Залихватски подмигнув, он вышел из комнаты.
Охотней всего Йон догнал бы его сейчас и вмазал по роже, чтобы сбить с него возмутительное самодовольство и отплатить за пошлое подмигиванье. Что из себя строит этот идиот? Тоже мне, мачо нашелся! Кролик похотливый! Спину расцарапанную демонстрирует! Да как он смел даже пытаться включить такую женщину, как Юлия, в свою коллекцию! Чтобы потом, через пару месяцев или даже недель, бросить ее, как и всех прочих.
Йон завязал кроссовки и немного постоял у открытого окна. Заставил себя правильно дышать. Ни в коем случае нельзя слишком живо представлять себе приставания Шредера к Юлии, иначе он никогда не отделается от мыслей об этом.
Отсюда была хорошо видна серебряная лента Везера. Вода мерцала в лучах вечернего солнца. Как браслет из Авиньона, который Юлия так и не нашла. Теперь она больше не желает говорить о нем, очень переживает собственную рассеянность. Зато часто вспоминает старинный парк, отель, огромную кровать, роскошный завтрак. Сегодня вечером, во время прогулки по Гамельну, он выберет самый красивый отель. Побудет с ней наедине часа три-четыре. Будет ее любить.
36
В половине восьмого они отправились в город. Термометр у входа на турбазу все еще показывал двадцать восемь градусов. Воздух застыл в неподвижности. Вдали, за Везером, висела над горизонтом мрачная серо-фиолетовая туча, но к городу не приближалась. Йон заметил ее еще час назад, во время пробежки, и с тех пор ее положение не изменилось.
Юлия надела широкую юбку из красного шелка, купленную ими в Авиньоне. А к ней белую блузку без рукавов, расстегнув ее так, что была видна ложбинка между грудями. Белые и красные цвета ее одежды вызвали у него мысли о клубнике со сливками.
Идя быстрым шагом по бульвару вдоль Везера, на виду у турбазы, они неукоснительно сохраняли дистанцию. На маленькой площади свернули налево, в Старый город. Тогда Йон взял Юлию за плечи, прижал к стене дома и хотел поцеловать.
– Тут полно народу, могут попасться и наши ребята, – заявила Юлия. – Совсем не место для объятий.
Йон расстегнул еще одну пуговку на ее блузке и сунул руку под легкую ткань. Ее груди были прохладные.
– Шредер о чем-то догадывается, – пробормотал он. – Все приставал ко мне с расспросами.
– Да? И что ты ему сказал?
– Что готов в тебя влюбиться целиком и полностью, более ничего. Я хочу тебя, Юлия. Хочу лечь с тобой в постель.
Она уперлась ладонями в его грудь:
– Что это значит? Что отныне мы можем играть в открытую?
– Думаю, да. Во всяком случае, реакция Шредера оказалась положительной. Он даже сказал, что для меня это сейчас самое лучшее.
– А он что-нибудь говорил про твою жену? Ведь в «Буше» кто-нибудь непременно возмутится, что ты не выдержал годичного траура.
Йон покачал головой:
– Шредер считает все абсолютно нормальным. Пойдем, поищем отель. – Он взял ее за руку и потащил за собой.
– Ну наконец-то, – сказала она. – Сегодня, во время похода, я чуть с ума не сошла. Знаешь что? Иногда кажется, что ты умрешь, если немедленно не получишь то, что тебе надо. Я бы с безумным удовольствием занялась этим там, в лесу. Я видела парочку очень подходящих мест.
– Я чувствовал то же самое.
На рыночной площади толпились туристы, всем хотелось провести душный вечер под открытым небом. Раздавались смех, голоса, звонили колокола на церкви. Без четверти восемь. Во вторник они осматривали интерьер церкви; рассказ Юлии про готическую архитектуру не вызвал у десятиклассников большого интереса. Только один из витражей привлек к себе внимание, в основном, конечно, внимание девочек; это была реконструкция старинного витража четырнадцатого века – человек в пестрой одежде играет на дудочке, а с ним дети в белых рубашечках. «В саванах», – заметила Леония Пфотенхауэр и содрогнулась. А Тина Цуллей поинтересовалась, что же на самом деле случилось с детьми. Концельманн – нет, «Маркус», – немедленно воспользовался этой возможностью и принялся менторским тоном излагать различные версии, от чего Йона просто корежило. Приглушенный голос, собачьи взгляды в сторону Юлии, усевшейся на скамью рядом с девочками. Важный вид, надутые щеки и ко всему прочему преждевременно растущее брюхо.
Мысли Юлии, как оказалось, текли в том же направлении.
– Какая печальная история с пропавшими детьми, – сказала она со вздохом и поглядела вслед маленькой девочке, откусившей в этот момент голову у пряничной крысы. – Просто кошмар!
– Для Гамельна этот кошмар оказался в итоге весьма прибыльным, – возразил Йон. – Тут все на нем здорово зарабатывают. Живут этим. Как навозные жуки, угри, птицы-стервятники. В ход идет что угодно.
– Ты их осуждаешь с позиции морали? – Она остановилась, взяла Йона за руку, а другой рукой подтянула повыше ремешок на пятке.
За ее спиной находился роскошный фасад «Дома свадебных обрядов». Йону не нравились ренессансные здания Везера, этот фахверк, этот избыточный декор, вычурность, лепнина. Не нравились ему и более ранние здания, вообще весь антураж. Все «слишком», и прежде всего здесь, в Старом городе. Улочки слишком узкие, дома слишком начищенные, туристы слишком жадные и горластые. Он предпочитал города Северной Германии, с их сдержанной архитектурой, присущей зданиям из кирпича. Там было больше подлинности, меньше искусственности, показухи.
– Осуждаю? Вовсе нет, – возразил он. Сам он, в конце концов, вел себя точно так же и без зазрения совести забрал себе то, что принадлежало Шарлотте. Тоже своего рода трупоедство. – Ради своего выживания человек берет то, что может взять.
– Но если берется больше, чем необходимо для выживания?
Он посмотрел ей в глаза. Что она имела в виду? Что он должен был отказаться от наследства Шарлотты? Зачем? Quisquis habet nummos, secura naviget aura
Юлия надела широкую юбку из красного шелка, купленную ими в Авиньоне. А к ней белую блузку без рукавов, расстегнув ее так, что была видна ложбинка между грудями. Белые и красные цвета ее одежды вызвали у него мысли о клубнике со сливками.
Идя быстрым шагом по бульвару вдоль Везера, на виду у турбазы, они неукоснительно сохраняли дистанцию. На маленькой площади свернули налево, в Старый город. Тогда Йон взял Юлию за плечи, прижал к стене дома и хотел поцеловать.
– Тут полно народу, могут попасться и наши ребята, – заявила Юлия. – Совсем не место для объятий.
Йон расстегнул еще одну пуговку на ее блузке и сунул руку под легкую ткань. Ее груди были прохладные.
– Шредер о чем-то догадывается, – пробормотал он. – Все приставал ко мне с расспросами.
– Да? И что ты ему сказал?
– Что готов в тебя влюбиться целиком и полностью, более ничего. Я хочу тебя, Юлия. Хочу лечь с тобой в постель.
Она уперлась ладонями в его грудь:
– Что это значит? Что отныне мы можем играть в открытую?
– Думаю, да. Во всяком случае, реакция Шредера оказалась положительной. Он даже сказал, что для меня это сейчас самое лучшее.
– А он что-нибудь говорил про твою жену? Ведь в «Буше» кто-нибудь непременно возмутится, что ты не выдержал годичного траура.
Йон покачал головой:
– Шредер считает все абсолютно нормальным. Пойдем, поищем отель. – Он взял ее за руку и потащил за собой.
– Ну наконец-то, – сказала она. – Сегодня, во время похода, я чуть с ума не сошла. Знаешь что? Иногда кажется, что ты умрешь, если немедленно не получишь то, что тебе надо. Я бы с безумным удовольствием занялась этим там, в лесу. Я видела парочку очень подходящих мест.
– Я чувствовал то же самое.
На рыночной площади толпились туристы, всем хотелось провести душный вечер под открытым небом. Раздавались смех, голоса, звонили колокола на церкви. Без четверти восемь. Во вторник они осматривали интерьер церкви; рассказ Юлии про готическую архитектуру не вызвал у десятиклассников большого интереса. Только один из витражей привлек к себе внимание, в основном, конечно, внимание девочек; это была реконструкция старинного витража четырнадцатого века – человек в пестрой одежде играет на дудочке, а с ним дети в белых рубашечках. «В саванах», – заметила Леония Пфотенхауэр и содрогнулась. А Тина Цуллей поинтересовалась, что же на самом деле случилось с детьми. Концельманн – нет, «Маркус», – немедленно воспользовался этой возможностью и принялся менторским тоном излагать различные версии, от чего Йона просто корежило. Приглушенный голос, собачьи взгляды в сторону Юлии, усевшейся на скамью рядом с девочками. Важный вид, надутые щеки и ко всему прочему преждевременно растущее брюхо.
Мысли Юлии, как оказалось, текли в том же направлении.
– Какая печальная история с пропавшими детьми, – сказала она со вздохом и поглядела вслед маленькой девочке, откусившей в этот момент голову у пряничной крысы. – Просто кошмар!
– Для Гамельна этот кошмар оказался в итоге весьма прибыльным, – возразил Йон. – Тут все на нем здорово зарабатывают. Живут этим. Как навозные жуки, угри, птицы-стервятники. В ход идет что угодно.
– Ты их осуждаешь с позиции морали? – Она остановилась, взяла Йона за руку, а другой рукой подтянула повыше ремешок на пятке.
За ее спиной находился роскошный фасад «Дома свадебных обрядов». Йону не нравились ренессансные здания Везера, этот фахверк, этот избыточный декор, вычурность, лепнина. Не нравились ему и более ранние здания, вообще весь антураж. Все «слишком», и прежде всего здесь, в Старом городе. Улочки слишком узкие, дома слишком начищенные, туристы слишком жадные и горластые. Он предпочитал города Северной Германии, с их сдержанной архитектурой, присущей зданиям из кирпича. Там было больше подлинности, меньше искусственности, показухи.
– Осуждаю? Вовсе нет, – возразил он. Сам он, в конце концов, вел себя точно так же и без зазрения совести забрал себе то, что принадлежало Шарлотте. Тоже своего рода трупоедство. – Ради своего выживания человек берет то, что может взять.
– Но если берется больше, чем необходимо для выживания?
Он посмотрел ей в глаза. Что она имела в виду? Что он должен был отказаться от наследства Шарлотты? Зачем? Quisquis habet nummos, secura naviget aura