Страница:
«Да ладно, сам управлюсь», – беззаботно отмахнулся я. Куда хуже то, что мне никак не удавалось рассчитать нужное время выступления своих людей. А ведь требовалось попасть в самую точку – застать заговорщиков, пока они не разбрелись, но успели сотворить свое черное дело с Дмитрием. А предугадать время убийства нечего и думать. Неизвестно, насколько задержат мятежников наемные царские телохранители, куда метнется, спасаясь от убийц, сам государь и как долго будут его искать. Получалось, для правильного решения задачи, имеющей такое количество иксов, необходимо их резко поубавить. Следовательно, нужен наблюдатель, который, вернувшись, доложит о происходящем.
На эту роль вполне годился Дубец, но и ему нельзя было сообщать ничего лишнего. В самом деле, то я внушаю всем гвардейцам, что государь первый после бога[2], а тут сижу и жду, когда его начнут убивать. И что станет обо мне думать мой стременной? А потому пришлось поломать голову над тем, как грамотно поставить ему задачу, дабы и не выдать своих истинных намерений, и в то же время чтоб он не вернулся раньше времени обратно, тем самым вынудив выступать на выручку Дмитрию. Лишь покончив со всем этим, я направился в опочивальню, вознамерившись поспать часик-полтора – день предстоял тяжелый. Тогда-то мне и приснился этот сон. Странный, загадочный и… страшный.
Выбор… Что за выбор? Почему жертва, да еще человеческая? Нет, я уважал наших славянских богов и не возражал, когда моя ключница Марья Петровна пару раз призывала их мне на помощь, особенно бога удачи Авося. Но насколько мне помнилось, о кровавых жертвоприношениях и речи не заходило. Они ж добрые. Если судить по Библии, пожалуй, куда добрее бога-отца. Тогда кому и зачем?
Брр! Я потряс головой, пытаясь выкинуть сновидение из головы, и, дабы отвлечься, уставился на напольные часы, стоящие в уголке кабинета, на увесистых ножках из слоновой кости. Их вид меня почему-то всегда успокаивал. Возможно, это происходило потому, что они как бы олицетворяли некую связь между мной и родным для меня двадцать первым веком. Все остальное было чужим, а эти ничем не отличались от каких-нибудь деревенских ходиков бабы Мани. Да, гораздо красивее, да и дороже во сто крат: слоновая кость, резные фигурки, сплошь и рядом серебро, но принципиальных отличий не имелось. Привезенные по моей просьбе из Европы купцом Барухом (но уже за деньги, в отличие от первых, что он мне подарил и которые остались в Костроме), они тоже имели двенадцать, а не семнадцать делений, и римские цифры, а не буквы, как тут принято.
Тик-так, тик-так – весело раскидывал маятник секунды, словно опытный банкомет карты – влево-вправо, влево-вправо, навевая покой на сердце и надежду, что у меня в очередной раз все получится, как надо. Кажется, помогло. Прочь ушли и тревожные воспоминания о страшном загадочном кошмаре, приснившемся мне, и сомнения в правильности моих действий. Да и, судя по стрелкам, пора переходить к водным процедурам. Недолго думая я снял с дежурства у ворот одного из трех караульных – все равно периодически бегают греться в караулку, для того и поставил третьего – и потащил с собой, чтоб помог принять душ.
Вода, которой он меня поливал, была ледяной, зато бодрила. Я стоически выдержал первый ковш, второй, третий, пятый, а на восьмом вздрогнул от неожиданно раздавшегося колокольного перезвона.
– Час вроде неурочный, – удивленно заметил поливавший меня гвардеец. – Рановато к заутрене-то. Да и сам звон какой-то не такой.
«Началось…» – понял я.
Глава 2
Глава 3
На эту роль вполне годился Дубец, но и ему нельзя было сообщать ничего лишнего. В самом деле, то я внушаю всем гвардейцам, что государь первый после бога[2], а тут сижу и жду, когда его начнут убивать. И что станет обо мне думать мой стременной? А потому пришлось поломать голову над тем, как грамотно поставить ему задачу, дабы и не выдать своих истинных намерений, и в то же время чтоб он не вернулся раньше времени обратно, тем самым вынудив выступать на выручку Дмитрию. Лишь покончив со всем этим, я направился в опочивальню, вознамерившись поспать часик-полтора – день предстоял тяжелый. Тогда-то мне и приснился этот сон. Странный, загадочный и… страшный.
Выбор… Что за выбор? Почему жертва, да еще человеческая? Нет, я уважал наших славянских богов и не возражал, когда моя ключница Марья Петровна пару раз призывала их мне на помощь, особенно бога удачи Авося. Но насколько мне помнилось, о кровавых жертвоприношениях и речи не заходило. Они ж добрые. Если судить по Библии, пожалуй, куда добрее бога-отца. Тогда кому и зачем?
Брр! Я потряс головой, пытаясь выкинуть сновидение из головы, и, дабы отвлечься, уставился на напольные часы, стоящие в уголке кабинета, на увесистых ножках из слоновой кости. Их вид меня почему-то всегда успокаивал. Возможно, это происходило потому, что они как бы олицетворяли некую связь между мной и родным для меня двадцать первым веком. Все остальное было чужим, а эти ничем не отличались от каких-нибудь деревенских ходиков бабы Мани. Да, гораздо красивее, да и дороже во сто крат: слоновая кость, резные фигурки, сплошь и рядом серебро, но принципиальных отличий не имелось. Привезенные по моей просьбе из Европы купцом Барухом (но уже за деньги, в отличие от первых, что он мне подарил и которые остались в Костроме), они тоже имели двенадцать, а не семнадцать делений, и римские цифры, а не буквы, как тут принято.
Тик-так, тик-так – весело раскидывал маятник секунды, словно опытный банкомет карты – влево-вправо, влево-вправо, навевая покой на сердце и надежду, что у меня в очередной раз все получится, как надо. Кажется, помогло. Прочь ушли и тревожные воспоминания о страшном загадочном кошмаре, приснившемся мне, и сомнения в правильности моих действий. Да и, судя по стрелкам, пора переходить к водным процедурам. Недолго думая я снял с дежурства у ворот одного из трех караульных – все равно периодически бегают греться в караулку, для того и поставил третьего – и потащил с собой, чтоб помог принять душ.
Вода, которой он меня поливал, была ледяной, зато бодрила. Я стоически выдержал первый ковш, второй, третий, пятый, а на восьмом вздрогнул от неожиданно раздавшегося колокольного перезвона.
– Час вроде неурочный, – удивленно заметил поливавший меня гвардеец. – Рановато к заутрене-то. Да и сам звон какой-то не такой.
«Началось…» – понял я.
Глава 2
Незваные гости
Неспешно одевшись, я вышел на крыльцо и убедился, что звон церковных колоколов и впрямь весьма и весьма отличается от обычного. Какой там призыв к молитве – скорее набат. Интересно, если патриарх Игнатий не связан с заговорщиками, а это вне всяких сомнений, кто мог отдать такую команду звонарям?
Прислушался. Точно, звон шел со стороны одной из церквей, что на Ильинке. Кажется, той, что возле Гостиного двора. Позже не забыть бы разобраться с тамошним священником, дьяконом и звонарем. Но тут ему стали вторить колокола на других церквях, и тоже набатом. Значит, одним священником или звонарем дело не ограничилось. Ну и ладно, этих мы всегда успеем взять за шиворот, а вначале нужно разобраться с главными заводилами. Но первым делом Дубец.
Пока бесцеремонно разбуженный мною парень торопливо одевался, влетел караульный с дозорной вышки, построенной по моему распоряжению где-то с пару месяцев назад Багульником. Он сообщил, что ворота Кремля открылись и через них к царским палатам валом валит толпа, возглавляемая двумя десятками конных бояр. Теперь окончательно ясно: началось. К сожалению, разглядеть – уж больно метет на улице – гвардеец сумел только братьев Голицыных и Шуйских, но мне хватило. Смутило, правда, число мятежников. По прикидкам караульного, не меньше пяти сотен.
– Слыхал? – спросил я Дубца.
Тот молча кивнул.
– Понял, что оно значит?
Дубец потряс головой, по-прежнему не говоря ни слова.
– Скорее всего, до них долетела весточка о вчерашнем побоище, которое мы учинили их людям, – пояснил я. – Теперь они ринулись с жалобой к государю. Посему дождись, когда они встретятся с Дмитрием, и выслушай, в чем меня станут виноватить. Обратно возвращайся не раньше чем услышишь ответ государя. И боже тебя упаси во что-нибудь встревать, – напоследок особо подчеркнул я.
Дубец торопливо закивал головой и упорхнул.
Так, теперь Годунов. Когда я закончу, нужно, чтобы он со всеми остальными гвардейцами находился на подъезде к Москве. Хорошо, что я вчера распорядился прихватить с собой в Москву тех «монахов» из числа тайных спецназовцев, которые помогали мне выследить ратных боярских холопов. Не всех – кто-то оставался в Бибиреве, кто-то в Медведкове, – но четверых, находившихся в старых казармах, я взял, опасаясь, чтобы их не запомнил в лицо кто-нибудь из раненых врагов. Что ж, весьма кстати. А еще лучше, что Обетник и Догад, возглавлявшие «монашеские» пятерки, тоже стояли рядом, ожидая распоряжений. А с ними Лохмотыш, руководивший пятеркой нищих, и Наян. Эти появились на подворье вечером, вызванные по моему распоряжению Багульником. Однако я прибыл из старых казарм слишком поздно, да и ситуация изменилась, поэтому потолковать с ними не получилось. Зато сейчас они пригодятся.
– Ты, – ткнул я пальцем в Обетника. – Отправь свою пару в Малую Бронную слободу. Там взять лошадей и пулей в Кологрив. Ксению Борисовну оставить в деревеньке под охраной полусотни, а Федор мне нужен здесь со всеми гвардейцами. А ты, Догад, посылай своих к стрелецким головам. Одного в Сретенскую слободу, второго в Замоскворечье.
– И чего сказать?
Я чуть помешкал, но, подумав, решил, что теперь скрывать свои знания ни к чему. Пусть считают, будто у князя возникла гениальная догадка.
– Бояре царя убить хотят, – выдал я.
– Царя?! Убить?! – почти в один голос выпалили все четверо.
А на лицах такой панический ужас, что я решил срочно переиначить. К черту ссылки на «гениальную догадку». Лучше поступим по-другому.
– Бояре. Царя. Убить, – твердо повторил я, пояснив: – Если государь, прислушавшись к боярским наветам, решит меня арестовать, то, прийти мне на выручку или нет, стрельцы еще подумают. Зато услышав такое о царе, они живо ринутся сюда.
– Так ведь за обман, когда он выяснится, может и не поздоровиться, – неуверенно начал Догад.
– Никакого обмана, – возразил я. – Откуда мне знать, для чего они вломились в Кремль? Вот я и решил, что такой толпой куда сподручнее не челобитную подавать, а бунт учинять. Особенно когда у каждого второго в руке пищаль.
– Тогда, может, лучше мне самому с такой весточкой отправиться? – предложил Обетник. – Ну-у для надежности.
– И к стрелецким головам лучше мне самому пробраться, – встрял Догад.
– Нет, – отрезал я. – Неизвестно, как оно обернется. Успеете пригодиться. – И я неспешно направился к остальным ратникам.
Часть их уже стояла во дворе, ежесекундно пополняясь чуть припозднившимися. Новость о том, что государь может приказать арестовать меня за вчерашнее побоище, восприняли с пониманием. Что я не собираюсь сдаваться в плен – тоже. Даже с воодушевлением. Общее мнение выразил сотник спецназа Вяха Засад:
– Покамест государь разберется в твоей невиновности, бояре твои косточки давно обгложут. А мы за тебя, княже, постоим накрепко, не сумлевайся.
Я в общем-то и «не сумлевался», но лишний раз услышать такое все равно приятно. Вдохновляет, знаете ли, на новые свершения и подвиги. К тому же государь навряд ли разберется – покойников людские дрязги не волнуют. Ну а после гибели Дмитрия все окажется в точности как у моего любимого Филатова в «Сказе про Федота-стрельца, удалого молодца»: «Осерчал Федот, созвал честной народ…»
Но дальнейшие события пошли наперекосяк. Вначале выяснилось, что посланные Обетником и Догадом монахи, не пройдя и десятка метров, оказались схвачены какими-то вооруженными людьми. Об этом мне доложил прибежавший караульный, видевший все собственными глазами. Правда, их не били – чай, иноки, – но и обратно на подворье не отпустили, а повели в Чудов монастырь. Получалось, мятежники позаботились об изоляции моего подворья.
Взлетев на вышку, я внимательно оглядел окрестности. Так и есть – все вокруг оцеплено. Людей хоть и мало, с полсотни, но зато на обеих улицах, ни пройти, ни выйти. Значит, мы блокированы. Странным показалось одно – почему бунтовщики оставили мало людей. Догадался я через минуту: на всякий случай. Бояре, по всей видимости, твердо убеждены, что здесь, кроме слуг, никого, а самого князя Мак-Альпина и его гвардейцев со вчерашнего вечера нет в живых. Выходит, не зря я послал Каравая – одного из тех, кто пытался убить меня и Годунова, – с ложным сообщением в Москву. Риск, конечно, имелся, но, учитывая оставленного у меня в заложниках родного брата гонца Горбушку, небольшой.
С одной стороны, эта блокада усложняла мои планы. Предстояло не просто прорвать ее, но и проделать это незаметно, дабы никто не смог предупредить мятежников, находящихся в Кремле, о выжившем князе Мак-Альпине. Зато, с другой стороны, у меня появлялось великолепное оправдание не спешить на выручку Дмитрию. Но вначале требовалось подумать, как быть с гонцами. Подкрепление требовалось позарез. Признаться, никак не ожидал такого количества врагов. И ведь караульный посчитал лишь тех, кто пробежал мимо моего подворья, а от Фроловских ворот к царским палатам есть и другая дорожка, да от Константино-Еленинских третья. Выходит, всего их как минимум тысяча, а то и полторы-две. Многовато.
И как быть? Открыть неприметную калитку, ведущую напрямую на подворье Троицкого монастыря? На нем вроде бы никого не видно, и, скорее всего, с этой стороны путь свободен. Но куда им уходить дальше? Через ближние к нам (всего-то полсотни метров) Знаменские ворота[3] навряд ли получится, да и через остальные, ведущие к Пожару, тоже. Разве попробовать обходной путь через весь Кремль, например, к Портомойным воротам? Там-то есть шанс. Но в любом случае надо посылать самых изворотливых – Обетника, Наяна, Догада и Лохмотыша.
– А вот теперь в бой идут одни старики, – сообщил я им. – Слушайте внимательно, что вы должны передать стрелецким головам…
Двоим – Обетнику и Наяну – я велел затаиться на Троицком подворье и выжидать не меньше получаса. Вторая пара – Лохмотыш и Догад – проскользнула незамеченными, и на выходе из подворья их никто не остановил. Отлично. Теперь осталось дожидаться новостей от Дубца. Пока же я распорядился, чтоб каждый десятник распределил цели среди своих бойцов, и снова полез на вышку. Правда, как ни пытался разглядеть происходящее у Красного крыльца, не удалось. Видимость прочно загораживали звонница Ивана Великого и купола Успенского собора. И попенять некому – сам велел Багульнику установить ее в таком месте, откуда открывается наилучший обзор одновременно Никольских и Троицких ворот, которые ныне из-за метели разглядеть тоже не получалось.
В это время за звонницей грохнул одиночный выстрел из пищали. Та-ак, то ли подсуетился кто-то из царских телохранителей, то ли заговорщики перешли к решительным действиям. И скорее всего, второе – не верилось, что немчура станет драться до последнего.
Людской гомон тем временем усилился, перейдя в торжествующий, но ненадолго. Почти сразу он сошел на нет. «Значит, ребятки вломились внутрь», – сделал я вывод. Но спешить не стоило. Если у Дмитрия получится затаиться в укромном местечке, отыскать его в хитросплетении галереек, каморок и комнатушек – задача не из легких. Даже в моем тереме при игре в прятки ищущему придется несладко, а он-то у меня куда меньше царских хором.
Ждать и догонять – хуже некуда. А тут еще и кошки на душе заскребли. Ведь чего я жду? Момента, когда убьют Дмитрия. Ну да, тем самым я вроде бы спасаю Русь от его идиотских задумок, которые при попытке их осуществления обильно зальют всю страну кровью. Но кто знает, если бы я попытался переубедить его, возможно, у меня бы это получилось. Вчера у меня не было для этого времени, но впоследствии… Не дурак же он, в самом деле! Да и логику понимает хорошо, проверено, и не раз. И потому, когда я, оглядывая в подзорную трубу окрестности, увидел его живым и невредимым, у меня на душе отлегло.
Нет, в самый первый миг я лишь таращил глаза, недоуменно глядя на три фигурки, украдкой пробирающиеся между подворьем патриарха и Успенским собором, одна из которых… Ну точно, Дмитрий, а рядом с ним невесть откуда взявшийся казачий атаман Андрей Корела, и чуть впереди… Так и есть, мой стременной. Вот тебе и здрасте! И крадутся они, ежесекундно оглядываясь на Красное крыльцо, оставшееся у них далеко справа, именно в сторону моего подворья, поскольку ворота патриаршего они миновали. А вон Дубец уже поднял руку, сигнализируя караульному, ну и мне заодно. Вовремя. Замешкайся он на минуту, и их троицу непременно увидел бы кто-то из ратных холопов, выставленных боярами в оцепление подле Успенского собора. Вон они стоят. Двое прижались спиной к стене, третий выглядывает из-за угла, а чуть поодаль, у звонницы, еще парочка. Ну и с пяток, наверное, не меньше, которых мне отсюда не видно.
В следующую секунду я отдал команду караульному:
– Срочно вниз и передай, что князь распорядился сделать залп по всему боярскому оцеплению, выставленному у Успенского собора и звонницы Ивана Великого. А сразу после залпа пусть делают вылазку и… спасают государя.
Тот вытаращил на меня непонимающие глаза, поскольку без подзорной трубы разглядеть, кто именно торопится в нашу сторону, не мог – метель не утихала. Но переспрашивать не стал, опрометью метнувшись вниз.
Увы, но одними арбалетами обойтись не удалось. Кое-кого, да что там, добрую половину, не меньше, мои люди не заметили, и уцелевшие холопы из оцепления принялись нахально палить в ответ. Выстрелов было немного, всего-то пять или шесть, но и их хватило, поскольку кто-то недолго думая бабахнул не в сторону моего подворья, а в Дмитрия.
И попал…
Прислушался. Точно, звон шел со стороны одной из церквей, что на Ильинке. Кажется, той, что возле Гостиного двора. Позже не забыть бы разобраться с тамошним священником, дьяконом и звонарем. Но тут ему стали вторить колокола на других церквях, и тоже набатом. Значит, одним священником или звонарем дело не ограничилось. Ну и ладно, этих мы всегда успеем взять за шиворот, а вначале нужно разобраться с главными заводилами. Но первым делом Дубец.
Пока бесцеремонно разбуженный мною парень торопливо одевался, влетел караульный с дозорной вышки, построенной по моему распоряжению где-то с пару месяцев назад Багульником. Он сообщил, что ворота Кремля открылись и через них к царским палатам валом валит толпа, возглавляемая двумя десятками конных бояр. Теперь окончательно ясно: началось. К сожалению, разглядеть – уж больно метет на улице – гвардеец сумел только братьев Голицыных и Шуйских, но мне хватило. Смутило, правда, число мятежников. По прикидкам караульного, не меньше пяти сотен.
– Слыхал? – спросил я Дубца.
Тот молча кивнул.
– Понял, что оно значит?
Дубец потряс головой, по-прежнему не говоря ни слова.
– Скорее всего, до них долетела весточка о вчерашнем побоище, которое мы учинили их людям, – пояснил я. – Теперь они ринулись с жалобой к государю. Посему дождись, когда они встретятся с Дмитрием, и выслушай, в чем меня станут виноватить. Обратно возвращайся не раньше чем услышишь ответ государя. И боже тебя упаси во что-нибудь встревать, – напоследок особо подчеркнул я.
Дубец торопливо закивал головой и упорхнул.
Так, теперь Годунов. Когда я закончу, нужно, чтобы он со всеми остальными гвардейцами находился на подъезде к Москве. Хорошо, что я вчера распорядился прихватить с собой в Москву тех «монахов» из числа тайных спецназовцев, которые помогали мне выследить ратных боярских холопов. Не всех – кто-то оставался в Бибиреве, кто-то в Медведкове, – но четверых, находившихся в старых казармах, я взял, опасаясь, чтобы их не запомнил в лицо кто-нибудь из раненых врагов. Что ж, весьма кстати. А еще лучше, что Обетник и Догад, возглавлявшие «монашеские» пятерки, тоже стояли рядом, ожидая распоряжений. А с ними Лохмотыш, руководивший пятеркой нищих, и Наян. Эти появились на подворье вечером, вызванные по моему распоряжению Багульником. Однако я прибыл из старых казарм слишком поздно, да и ситуация изменилась, поэтому потолковать с ними не получилось. Зато сейчас они пригодятся.
– Ты, – ткнул я пальцем в Обетника. – Отправь свою пару в Малую Бронную слободу. Там взять лошадей и пулей в Кологрив. Ксению Борисовну оставить в деревеньке под охраной полусотни, а Федор мне нужен здесь со всеми гвардейцами. А ты, Догад, посылай своих к стрелецким головам. Одного в Сретенскую слободу, второго в Замоскворечье.
– И чего сказать?
Я чуть помешкал, но, подумав, решил, что теперь скрывать свои знания ни к чему. Пусть считают, будто у князя возникла гениальная догадка.
– Бояре царя убить хотят, – выдал я.
– Царя?! Убить?! – почти в один голос выпалили все четверо.
А на лицах такой панический ужас, что я решил срочно переиначить. К черту ссылки на «гениальную догадку». Лучше поступим по-другому.
– Бояре. Царя. Убить, – твердо повторил я, пояснив: – Если государь, прислушавшись к боярским наветам, решит меня арестовать, то, прийти мне на выручку или нет, стрельцы еще подумают. Зато услышав такое о царе, они живо ринутся сюда.
– Так ведь за обман, когда он выяснится, может и не поздоровиться, – неуверенно начал Догад.
– Никакого обмана, – возразил я. – Откуда мне знать, для чего они вломились в Кремль? Вот я и решил, что такой толпой куда сподручнее не челобитную подавать, а бунт учинять. Особенно когда у каждого второго в руке пищаль.
– Тогда, может, лучше мне самому с такой весточкой отправиться? – предложил Обетник. – Ну-у для надежности.
– И к стрелецким головам лучше мне самому пробраться, – встрял Догад.
– Нет, – отрезал я. – Неизвестно, как оно обернется. Успеете пригодиться. – И я неспешно направился к остальным ратникам.
Часть их уже стояла во дворе, ежесекундно пополняясь чуть припозднившимися. Новость о том, что государь может приказать арестовать меня за вчерашнее побоище, восприняли с пониманием. Что я не собираюсь сдаваться в плен – тоже. Даже с воодушевлением. Общее мнение выразил сотник спецназа Вяха Засад:
– Покамест государь разберется в твоей невиновности, бояре твои косточки давно обгложут. А мы за тебя, княже, постоим накрепко, не сумлевайся.
Я в общем-то и «не сумлевался», но лишний раз услышать такое все равно приятно. Вдохновляет, знаете ли, на новые свершения и подвиги. К тому же государь навряд ли разберется – покойников людские дрязги не волнуют. Ну а после гибели Дмитрия все окажется в точности как у моего любимого Филатова в «Сказе про Федота-стрельца, удалого молодца»: «Осерчал Федот, созвал честной народ…»
Но дальнейшие события пошли наперекосяк. Вначале выяснилось, что посланные Обетником и Догадом монахи, не пройдя и десятка метров, оказались схвачены какими-то вооруженными людьми. Об этом мне доложил прибежавший караульный, видевший все собственными глазами. Правда, их не били – чай, иноки, – но и обратно на подворье не отпустили, а повели в Чудов монастырь. Получалось, мятежники позаботились об изоляции моего подворья.
Взлетев на вышку, я внимательно оглядел окрестности. Так и есть – все вокруг оцеплено. Людей хоть и мало, с полсотни, но зато на обеих улицах, ни пройти, ни выйти. Значит, мы блокированы. Странным показалось одно – почему бунтовщики оставили мало людей. Догадался я через минуту: на всякий случай. Бояре, по всей видимости, твердо убеждены, что здесь, кроме слуг, никого, а самого князя Мак-Альпина и его гвардейцев со вчерашнего вечера нет в живых. Выходит, не зря я послал Каравая – одного из тех, кто пытался убить меня и Годунова, – с ложным сообщением в Москву. Риск, конечно, имелся, но, учитывая оставленного у меня в заложниках родного брата гонца Горбушку, небольшой.
С одной стороны, эта блокада усложняла мои планы. Предстояло не просто прорвать ее, но и проделать это незаметно, дабы никто не смог предупредить мятежников, находящихся в Кремле, о выжившем князе Мак-Альпине. Зато, с другой стороны, у меня появлялось великолепное оправдание не спешить на выручку Дмитрию. Но вначале требовалось подумать, как быть с гонцами. Подкрепление требовалось позарез. Признаться, никак не ожидал такого количества врагов. И ведь караульный посчитал лишь тех, кто пробежал мимо моего подворья, а от Фроловских ворот к царским палатам есть и другая дорожка, да от Константино-Еленинских третья. Выходит, всего их как минимум тысяча, а то и полторы-две. Многовато.
И как быть? Открыть неприметную калитку, ведущую напрямую на подворье Троицкого монастыря? На нем вроде бы никого не видно, и, скорее всего, с этой стороны путь свободен. Но куда им уходить дальше? Через ближние к нам (всего-то полсотни метров) Знаменские ворота[3] навряд ли получится, да и через остальные, ведущие к Пожару, тоже. Разве попробовать обходной путь через весь Кремль, например, к Портомойным воротам? Там-то есть шанс. Но в любом случае надо посылать самых изворотливых – Обетника, Наяна, Догада и Лохмотыша.
– А вот теперь в бой идут одни старики, – сообщил я им. – Слушайте внимательно, что вы должны передать стрелецким головам…
Двоим – Обетнику и Наяну – я велел затаиться на Троицком подворье и выжидать не меньше получаса. Вторая пара – Лохмотыш и Догад – проскользнула незамеченными, и на выходе из подворья их никто не остановил. Отлично. Теперь осталось дожидаться новостей от Дубца. Пока же я распорядился, чтоб каждый десятник распределил цели среди своих бойцов, и снова полез на вышку. Правда, как ни пытался разглядеть происходящее у Красного крыльца, не удалось. Видимость прочно загораживали звонница Ивана Великого и купола Успенского собора. И попенять некому – сам велел Багульнику установить ее в таком месте, откуда открывается наилучший обзор одновременно Никольских и Троицких ворот, которые ныне из-за метели разглядеть тоже не получалось.
В это время за звонницей грохнул одиночный выстрел из пищали. Та-ак, то ли подсуетился кто-то из царских телохранителей, то ли заговорщики перешли к решительным действиям. И скорее всего, второе – не верилось, что немчура станет драться до последнего.
Людской гомон тем временем усилился, перейдя в торжествующий, но ненадолго. Почти сразу он сошел на нет. «Значит, ребятки вломились внутрь», – сделал я вывод. Но спешить не стоило. Если у Дмитрия получится затаиться в укромном местечке, отыскать его в хитросплетении галереек, каморок и комнатушек – задача не из легких. Даже в моем тереме при игре в прятки ищущему придется несладко, а он-то у меня куда меньше царских хором.
Ждать и догонять – хуже некуда. А тут еще и кошки на душе заскребли. Ведь чего я жду? Момента, когда убьют Дмитрия. Ну да, тем самым я вроде бы спасаю Русь от его идиотских задумок, которые при попытке их осуществления обильно зальют всю страну кровью. Но кто знает, если бы я попытался переубедить его, возможно, у меня бы это получилось. Вчера у меня не было для этого времени, но впоследствии… Не дурак же он, в самом деле! Да и логику понимает хорошо, проверено, и не раз. И потому, когда я, оглядывая в подзорную трубу окрестности, увидел его живым и невредимым, у меня на душе отлегло.
Нет, в самый первый миг я лишь таращил глаза, недоуменно глядя на три фигурки, украдкой пробирающиеся между подворьем патриарха и Успенским собором, одна из которых… Ну точно, Дмитрий, а рядом с ним невесть откуда взявшийся казачий атаман Андрей Корела, и чуть впереди… Так и есть, мой стременной. Вот тебе и здрасте! И крадутся они, ежесекундно оглядываясь на Красное крыльцо, оставшееся у них далеко справа, именно в сторону моего подворья, поскольку ворота патриаршего они миновали. А вон Дубец уже поднял руку, сигнализируя караульному, ну и мне заодно. Вовремя. Замешкайся он на минуту, и их троицу непременно увидел бы кто-то из ратных холопов, выставленных боярами в оцепление подле Успенского собора. Вон они стоят. Двое прижались спиной к стене, третий выглядывает из-за угла, а чуть поодаль, у звонницы, еще парочка. Ну и с пяток, наверное, не меньше, которых мне отсюда не видно.
В следующую секунду я отдал команду караульному:
– Срочно вниз и передай, что князь распорядился сделать залп по всему боярскому оцеплению, выставленному у Успенского собора и звонницы Ивана Великого. А сразу после залпа пусть делают вылазку и… спасают государя.
Тот вытаращил на меня непонимающие глаза, поскольку без подзорной трубы разглядеть, кто именно торопится в нашу сторону, не мог – метель не утихала. Но переспрашивать не стал, опрометью метнувшись вниз.
Увы, но одними арбалетами обойтись не удалось. Кое-кого, да что там, добрую половину, не меньше, мои люди не заметили, и уцелевшие холопы из оцепления принялись нахально палить в ответ. Выстрелов было немного, всего-то пять или шесть, но и их хватило, поскольку кто-то недолго думая бабахнул не в сторону моего подворья, а в Дмитрия.
И попал…
Глава 3
Все меняется
По счастью, ранение государя оказалось легким – задели предплечье, да и то по касательной, – и, пока его перевязывали, я узнал от Корелы и Дубца кое-какие подробности царского спасения. Признаться, слушал краем уха, но основное уловил.
Оказывается, началось с казачьего атамана. В свое время он здорово командовал своими людьми, успешно защищая Кромы от многотысячного царского войска, за что Дмитрий, сев на трон, осыпал его серебром, и Андрей Корела, не зная, чем заняться, ударился в большущий загул, упаивая своих собутыльников чуть ли не вусмерть.
На кружечном дворе (так здесь именовали кабаки) несколькими днями ранее все и началось. Когда атаман, по своему обыкновению, уснул там, где и пил, то есть на лавке в одном из кружал, за соседний стол подсела парочка заговорщиков из числа рядовых. Корелу они не приметили, да и немудрено – росточку в нем, как говорится, метр с кепкой. Кроме того, есть у него две особенности. Даже будучи пьяным, атаман совершенно не храпит. Вторая же заключалась в том, что для передышки между выпивками ему требуется всего ничего, полчаса – час. Начала их беседы Корела не слышал – спал. Но ему вполне хватило середины и концовки, ибо они говорили хотя и намеками, не впрямую, но достаточно откровенно, и Андрей заподозрил неладное.
К Дмитрию со своей новостью он не пошел, ведь из их разговора следовало, что государь-то и есть главный подстрекатель, умышляющий на жизнь Федора Годунова и решивший его извести руками князя Мак-Альпина. На Годунова Кореле было наплевать, но дальше речь зашла, что надо порешить князя, а это совсем иное – ко мне он питал симпатию. Понравился я ему в Путивле своей простотой в общении. Да и мое ратное искусство во время дуэли с паном Свинкой ему тоже запомнилось. А уж когда мы с ним под Серпуховом лихо опрокинули по пять чарок, да еще за рекордно короткое время и с такими тостами, коих ему ранее слышать не доводилось, он и вовсе оказался очарованным.
Уже будучи в Москве, он как-то раз, когда мы с ним выпивали (забрел Андрей ко мне в гости от нечего делать, и пришлось выставить угощение), сам откровенно сознался, что среди всего боярского сброда уважает лишь одного меня. За что? Да за преданность Годунову, которого я не бросил на произвол судьбы в критический момент и неизменно продолжал хранить ему верность. Но тогда как Дмитрий Иоаннович сумел меня уговорить на предательство?
Словом, решив для начала прояснить все вопросы до конца, Корела, когда заговорщики разошлись, крадучись направился следом за одним из них. Тот подался на подворье к Голицыну. Памятуя о стойкой ненависти ко мне Василия Васильевича (да и немудрено, ведь именно я прошлым летом организовал расправу народа над боярином, тот только чудом остался жив), атаман окончательно зашел в своих размышлениях в тупик. Малость покумекав, он, желая разрешить загадку, решил поступить по-простому: улучить удобный момент и припереть незадачливого болтуна к стенке.
Дежурство Корелы у подворья Голицына длилось два дня, но ратник не появился. Зато атаман подметил кое-что иное. Например, как оттуда вчера поутру выехал многочисленный, не меньше полусотни, вооруженный отряд, направившийся куда-то из Москвы. А вечером, спустя час после того, как там появился прискакавший невесть откуда заполошный гонец (по всей видимости, это был посланный мною Каравай), на подворье началось оживление. Тогда-то наконец оттуда выехал и поджидаемый атаманом ратник, в компании с двумя другими. Некоторое время они ехали вместе, а потом разделились. Куда направились двое остальных, Корела не видел – не разорваться же ему, – а его знакомец повернул коня к младшему из братьев Шуйских. Андрей не мешал ему, но на обратном пути, успев выломать откуда-то из забора увесистую жердину, не мудрствуя лукаво ахнул всадника по хребту, а свалив его, потолковал по-свойски и выяснил то, что должно произойти утром.
Однако в Кремль идти было поздно – ворота закрыты, и навряд ли стрельцы его пустят. Кроме того, ратный холоп, назвавшийся Авдеем, слукавил, сообщив атаману неверные сведения о времени выступления – через два дня. Решив, что можно не спешить, Корела поплелся спать. Зато сегодня поутру, услыхав набатный колокольный звон, он мгновенно смекнул о своей ошибке и ринулся к Кремлю.
К Никольским воротам он подоспел раньше заговорщиков. Стрельцы пропустили его беспрепятственно, и он что есть мочи припустил к Красному крыльцу. Маленький, кривоногий, но Корела каким-то чудом успел добраться до него раньше мятежников.
На его удачу, Басманов, ночевавший в ту ночь в царских палатах, как раз оказался на крыльце, недоумевая, к чему этот колокольный звон. Узнав от атамана о заговоре, Петр Федорович метнулся к Дмитрию с сообщением об измене. Государь поначалу не поверил, что ситуация не просто плоха, а чуть ли не безнадежна. Эти минуты промедления и оказались роковыми – заговорщики добрались до Красного крыльца, плотно обступив его – не скрыться. И тогда Басманов предложил государю вместе с Корелой добраться до стрельцов, охраняющих Кремль, а он сам тем временем станет тянуть время и заговаривать мятежникам зубы. На том и порешили.
Уходил Дмитрий по настоянию атамана через передний царский двор, куда некогда через арку Сретенского собора проник и я, спасая семью Годуновых. Отчего-то именуемый передним, двор оказался до умиления тих и безлюден, лишь издали слышались голоса. Один – басовитый, увещевающий – явно принадлежал Басманову, а прочие, то и дело зло перебивавшие его, бунтовщикам. Затем раздался выстрел из пищали, и больше Петра Федоровича государь не слышал.
Дмитрий с Корелой мрачно переглянулись и заспешили прочь, но, дойдя до забора, огораживающего двор, в растерянности остановились.
– Ну и что теперь? – осведомился Дмитрий, оглядывая непреодолимое препятствие и зло косясь на Корелу, словно тот собственноручно его воздвиг. – Эвон какой тын. Нешто такой перемахнешь? Кошку бы какую с веревкой, чтоб за верх уцепиться, а с голыми руками его нипочем не одолеть.
Но тут вверху мелькнула в воздухе черная тень, и в следующую секунду оба они растерянно взирали на спикировавшего через тын Дубца.
Мой стременной поначалу смешался с заговорщиками, стоящими в последних рядах. Однако, наблюдая за происходящим, он быстро скумекал, что дело худо, и ринулся обратно к моему подворью. Почти дойдя до Успенского собора, он заслышал голос вышедшего на крыльцо Басманова и остановился поглядеть, как пойдет дело дальше. Расправа с Петром Федоровичем, в которого кто-то из первых рядов в упор выстрелил из пищали, изменила ход его рассуждений. Судя по сноровке и торопливости, с которой действовали мятежники, стало ясно, что князь Мак-Альпин навряд ли успеет прийти на помощь. И тогда он, вспомнив путь, которым полгода назад я с ним и еще двумя десятками ночью пробрался в опочивальню Дмитрия, решил поступить точно так же.
Неуклюже приземлившись в сугробе, Дубец сноровисто выбрался из него и отрывисто выпалил:
– Беда, государь. Басманова-то того, порешили. Да столь скоро, и слушать ничего не пожелали, что, сдается, и с тобой речей вести не станут. Надобно бы тебе на подворье к моему князю. У него отсидишься, покамест стрельцы не подоспеют.
Дмитрий радостно вспыхнул, но уныло покосился на забор и снова скис.
– Надо, токмо как? Это тебя князь летать выучил, а мне…
– Ништо, – бодро заверил его Дубец. – Счас подсобим.
Они с Корелой, держа Дмитрия на руках, вдвоем ухитрились забросить его, чтобы он уцепился за край тына. По счастью, бревна, вставленные в пазы столбов, располагались параллельно земле, и худо-бедно точки опоры для ног имелись. Вторым, стоя на руках стременного, с прыжка уцепился за верхний край забора атаман. Третьим, быстренько вырвав оглоблю из телеги и использовав ее в качестве шеста, перелетел сам Дубец.
Оказавшись в пустынном проулке, мой стременной первым делом критически оглядел царя, оценивая его гусарский парчовый полукафтан и красный бархатный доломан, и, скинув с себя зипунок, протянул его Дмитрию.
– На-ка тебе, государь, одежу, а то твоя больно видная. – И, дождавшись, пока тот напялит его на себя, скомандовал: – Ну а теперь за мной.
Зипунок-то и сыграл роковую роль. Зипунок и неумение государя держать язык за зубами. Из-за последнего на них обратили внимание, но в нарядно одетого, как знать, холопы палить бы поостереглись, а тут стреляли без разбору. Хорошо, угодили вскользь, ранение оказалось легким, однако кровавым, – наверное, пуля разорвала какую-то вену. Во время вылазки не до того, и, пока добрались до моего подворья и наложили тугую повязку, крови государь успел потерять изрядно. Хотя по его виду и не скажешь: бодр и… весел.
Последнему в немалой степени поспособствовала чаша красного вина, которую я ему поднес для поддержания сил. Да и изменившаяся ситуация вселяла в него боевой азарт – было-то из рук вон плохо, а сейчас вроде как ничего, и главные беды, по его мнению, остались позади. Вдобавок он пылал жаждой мщения, настаивая на немедленной атаке. Особенно его возмущала подлость помилованного им Шуйского.
– Да что ему от меня ныне-то надо?! Из ссылки воротил, вотчины обратно возвернул, тысяцким на своей свадьбе сделал, чего еще-то?! – вопил он.
– Ему надо от тебя все, что у тебя есть, – хладнокровно пояснил я. – Кажется, я тебя предупреждал: опасайся тех, кого простил, ибо великодушие тебе обязательно припомнят.
– Нет уж, – криво ухмыльнулся он. – Теперь моя очередь припоминать. А Мишку-иуду не на плаху – на кол посажу.
– Мишку? – недоуменно нахмурился я.
– Скопина-Шуйского, – пояснил он. – Я ему титлу великого мечника даровал, а он…
– Что он?
– Ныне хватился, ан меча-то моего и нет! – с новой силой завопил Дмитрий. – То-то он вчерась допоздна в жмурки с нами игрался. И сам утек, паскуда, и меч мой прихватил. А ведь три дня назад чуть ли не в рот мне заглядывал, кажное слово на лету ловил. Ну, каково?!
Оказывается, началось с казачьего атамана. В свое время он здорово командовал своими людьми, успешно защищая Кромы от многотысячного царского войска, за что Дмитрий, сев на трон, осыпал его серебром, и Андрей Корела, не зная, чем заняться, ударился в большущий загул, упаивая своих собутыльников чуть ли не вусмерть.
На кружечном дворе (так здесь именовали кабаки) несколькими днями ранее все и началось. Когда атаман, по своему обыкновению, уснул там, где и пил, то есть на лавке в одном из кружал, за соседний стол подсела парочка заговорщиков из числа рядовых. Корелу они не приметили, да и немудрено – росточку в нем, как говорится, метр с кепкой. Кроме того, есть у него две особенности. Даже будучи пьяным, атаман совершенно не храпит. Вторая же заключалась в том, что для передышки между выпивками ему требуется всего ничего, полчаса – час. Начала их беседы Корела не слышал – спал. Но ему вполне хватило середины и концовки, ибо они говорили хотя и намеками, не впрямую, но достаточно откровенно, и Андрей заподозрил неладное.
К Дмитрию со своей новостью он не пошел, ведь из их разговора следовало, что государь-то и есть главный подстрекатель, умышляющий на жизнь Федора Годунова и решивший его извести руками князя Мак-Альпина. На Годунова Кореле было наплевать, но дальше речь зашла, что надо порешить князя, а это совсем иное – ко мне он питал симпатию. Понравился я ему в Путивле своей простотой в общении. Да и мое ратное искусство во время дуэли с паном Свинкой ему тоже запомнилось. А уж когда мы с ним под Серпуховом лихо опрокинули по пять чарок, да еще за рекордно короткое время и с такими тостами, коих ему ранее слышать не доводилось, он и вовсе оказался очарованным.
Уже будучи в Москве, он как-то раз, когда мы с ним выпивали (забрел Андрей ко мне в гости от нечего делать, и пришлось выставить угощение), сам откровенно сознался, что среди всего боярского сброда уважает лишь одного меня. За что? Да за преданность Годунову, которого я не бросил на произвол судьбы в критический момент и неизменно продолжал хранить ему верность. Но тогда как Дмитрий Иоаннович сумел меня уговорить на предательство?
Словом, решив для начала прояснить все вопросы до конца, Корела, когда заговорщики разошлись, крадучись направился следом за одним из них. Тот подался на подворье к Голицыну. Памятуя о стойкой ненависти ко мне Василия Васильевича (да и немудрено, ведь именно я прошлым летом организовал расправу народа над боярином, тот только чудом остался жив), атаман окончательно зашел в своих размышлениях в тупик. Малость покумекав, он, желая разрешить загадку, решил поступить по-простому: улучить удобный момент и припереть незадачливого болтуна к стенке.
Дежурство Корелы у подворья Голицына длилось два дня, но ратник не появился. Зато атаман подметил кое-что иное. Например, как оттуда вчера поутру выехал многочисленный, не меньше полусотни, вооруженный отряд, направившийся куда-то из Москвы. А вечером, спустя час после того, как там появился прискакавший невесть откуда заполошный гонец (по всей видимости, это был посланный мною Каравай), на подворье началось оживление. Тогда-то наконец оттуда выехал и поджидаемый атаманом ратник, в компании с двумя другими. Некоторое время они ехали вместе, а потом разделились. Куда направились двое остальных, Корела не видел – не разорваться же ему, – а его знакомец повернул коня к младшему из братьев Шуйских. Андрей не мешал ему, но на обратном пути, успев выломать откуда-то из забора увесистую жердину, не мудрствуя лукаво ахнул всадника по хребту, а свалив его, потолковал по-свойски и выяснил то, что должно произойти утром.
Однако в Кремль идти было поздно – ворота закрыты, и навряд ли стрельцы его пустят. Кроме того, ратный холоп, назвавшийся Авдеем, слукавил, сообщив атаману неверные сведения о времени выступления – через два дня. Решив, что можно не спешить, Корела поплелся спать. Зато сегодня поутру, услыхав набатный колокольный звон, он мгновенно смекнул о своей ошибке и ринулся к Кремлю.
К Никольским воротам он подоспел раньше заговорщиков. Стрельцы пропустили его беспрепятственно, и он что есть мочи припустил к Красному крыльцу. Маленький, кривоногий, но Корела каким-то чудом успел добраться до него раньше мятежников.
На его удачу, Басманов, ночевавший в ту ночь в царских палатах, как раз оказался на крыльце, недоумевая, к чему этот колокольный звон. Узнав от атамана о заговоре, Петр Федорович метнулся к Дмитрию с сообщением об измене. Государь поначалу не поверил, что ситуация не просто плоха, а чуть ли не безнадежна. Эти минуты промедления и оказались роковыми – заговорщики добрались до Красного крыльца, плотно обступив его – не скрыться. И тогда Басманов предложил государю вместе с Корелой добраться до стрельцов, охраняющих Кремль, а он сам тем временем станет тянуть время и заговаривать мятежникам зубы. На том и порешили.
Уходил Дмитрий по настоянию атамана через передний царский двор, куда некогда через арку Сретенского собора проник и я, спасая семью Годуновых. Отчего-то именуемый передним, двор оказался до умиления тих и безлюден, лишь издали слышались голоса. Один – басовитый, увещевающий – явно принадлежал Басманову, а прочие, то и дело зло перебивавшие его, бунтовщикам. Затем раздался выстрел из пищали, и больше Петра Федоровича государь не слышал.
Дмитрий с Корелой мрачно переглянулись и заспешили прочь, но, дойдя до забора, огораживающего двор, в растерянности остановились.
– Ну и что теперь? – осведомился Дмитрий, оглядывая непреодолимое препятствие и зло косясь на Корелу, словно тот собственноручно его воздвиг. – Эвон какой тын. Нешто такой перемахнешь? Кошку бы какую с веревкой, чтоб за верх уцепиться, а с голыми руками его нипочем не одолеть.
Но тут вверху мелькнула в воздухе черная тень, и в следующую секунду оба они растерянно взирали на спикировавшего через тын Дубца.
Мой стременной поначалу смешался с заговорщиками, стоящими в последних рядах. Однако, наблюдая за происходящим, он быстро скумекал, что дело худо, и ринулся обратно к моему подворью. Почти дойдя до Успенского собора, он заслышал голос вышедшего на крыльцо Басманова и остановился поглядеть, как пойдет дело дальше. Расправа с Петром Федоровичем, в которого кто-то из первых рядов в упор выстрелил из пищали, изменила ход его рассуждений. Судя по сноровке и торопливости, с которой действовали мятежники, стало ясно, что князь Мак-Альпин навряд ли успеет прийти на помощь. И тогда он, вспомнив путь, которым полгода назад я с ним и еще двумя десятками ночью пробрался в опочивальню Дмитрия, решил поступить точно так же.
Неуклюже приземлившись в сугробе, Дубец сноровисто выбрался из него и отрывисто выпалил:
– Беда, государь. Басманова-то того, порешили. Да столь скоро, и слушать ничего не пожелали, что, сдается, и с тобой речей вести не станут. Надобно бы тебе на подворье к моему князю. У него отсидишься, покамест стрельцы не подоспеют.
Дмитрий радостно вспыхнул, но уныло покосился на забор и снова скис.
– Надо, токмо как? Это тебя князь летать выучил, а мне…
– Ништо, – бодро заверил его Дубец. – Счас подсобим.
Они с Корелой, держа Дмитрия на руках, вдвоем ухитрились забросить его, чтобы он уцепился за край тына. По счастью, бревна, вставленные в пазы столбов, располагались параллельно земле, и худо-бедно точки опоры для ног имелись. Вторым, стоя на руках стременного, с прыжка уцепился за верхний край забора атаман. Третьим, быстренько вырвав оглоблю из телеги и использовав ее в качестве шеста, перелетел сам Дубец.
Оказавшись в пустынном проулке, мой стременной первым делом критически оглядел царя, оценивая его гусарский парчовый полукафтан и красный бархатный доломан, и, скинув с себя зипунок, протянул его Дмитрию.
– На-ка тебе, государь, одежу, а то твоя больно видная. – И, дождавшись, пока тот напялит его на себя, скомандовал: – Ну а теперь за мной.
Зипунок-то и сыграл роковую роль. Зипунок и неумение государя держать язык за зубами. Из-за последнего на них обратили внимание, но в нарядно одетого, как знать, холопы палить бы поостереглись, а тут стреляли без разбору. Хорошо, угодили вскользь, ранение оказалось легким, однако кровавым, – наверное, пуля разорвала какую-то вену. Во время вылазки не до того, и, пока добрались до моего подворья и наложили тугую повязку, крови государь успел потерять изрядно. Хотя по его виду и не скажешь: бодр и… весел.
Последнему в немалой степени поспособствовала чаша красного вина, которую я ему поднес для поддержания сил. Да и изменившаяся ситуация вселяла в него боевой азарт – было-то из рук вон плохо, а сейчас вроде как ничего, и главные беды, по его мнению, остались позади. Вдобавок он пылал жаждой мщения, настаивая на немедленной атаке. Особенно его возмущала подлость помилованного им Шуйского.
– Да что ему от меня ныне-то надо?! Из ссылки воротил, вотчины обратно возвернул, тысяцким на своей свадьбе сделал, чего еще-то?! – вопил он.
– Ему надо от тебя все, что у тебя есть, – хладнокровно пояснил я. – Кажется, я тебя предупреждал: опасайся тех, кого простил, ибо великодушие тебе обязательно припомнят.
– Нет уж, – криво ухмыльнулся он. – Теперь моя очередь припоминать. А Мишку-иуду не на плаху – на кол посажу.
– Мишку? – недоуменно нахмурился я.
– Скопина-Шуйского, – пояснил он. – Я ему титлу великого мечника даровал, а он…
– Что он?
– Ныне хватился, ан меча-то моего и нет! – с новой силой завопил Дмитрий. – То-то он вчерась допоздна в жмурки с нами игрался. И сам утек, паскуда, и меч мой прихватил. А ведь три дня назад чуть ли не в рот мне заглядывал, кажное слово на лету ловил. Ну, каково?!