Страница:
– И об этом у нас с тобой разговор был, государь, – равнодушно пожал плечами я. – Обычно в рот для того и заглядывают, чтобы прикинуть, как поудобнее дать в зубы.
– А я, признаться, мыслил, будто опаска Басманова ложна. Ан поди ж ты… – грустно махнул он рукой.
– Опасения всегда сбываются намного чаще, чем надежды, – хмыкнул я.
– Чаще, говоришь? – Лицо Дмитрия скривилось в злобной ухмылке. – Ну я так думаю, что и у бояр на сей раз заместо надежд сбудутся именно они. – И неожиданно набросился на меня: – А чего мы здесь до сих пор топчемся?! Давай, князь, командуй своими людишками. Давно пора.
Я послушно кивнул, но остался стоять на месте. Командиры есть, руководят толково – и Сенька Груздь, и Вяха Засад. Если я появлюсь и внесу излишнюю сумятицу, окажется не лучше, а хуже. Точно так же я кивал, на самом деле ничего не предпринимая, и когда государь вторично потребовал от меня более энергичных действий. К тому же за то время, пока мы перевязывали Дмитрия, количество «бляжьих детей» (самый деликатный из эпитетов, отпущенных царем в адрес заговорщиков) выросло раз в пять и продолжало увеличиваться. Причина проста – мятежники, привлеченные выстрелами, скоренько успели вычислить, где находится сбежавший из своих палат государь, а потому ринулись к моему подворью.
Ну и куда тут лезть на рожон? Одно дело – отбиваться из-за высокого забора, время от времени постреливая и подкидывая боярским ратным холопам для полноты ощущений и охлаждения разгоряченных чувств гранату. Совсем иное – распахнуть ворота настежь и рвануть в наступление, где после первого залпа моих гвардейцев из арбалетов и второго – из пищалей решающим критерием окажется численность, которая, увы, далеко не в нашу пользу. Куда проще ждать подмоги, если… она придет вообще, ведь неизвестно, прошли мои тайные сквозь заслоны и удалось ли им добраться до стрелецких голов.
– На конях мы их вмиг рассеем! – орал на меня Дмитрий. – Не трусь, князь!
– Слишком мало их тут у меня, – возражал я. – Всего-то десяток, а остальные на Конюшенном дворе.
– Да нам с Корелой токмо двух и надо, – не унимался он, но осекся и, виновато покосившись на меня, поправился: – То есть трех.
Ах какой молодец! Значит, драпать удумал. А я и мои люди побоку, и что с нами станется – тоже. Хотя нет, в последний момент для хозяина подворья исключение сделано: ладно, возьмем. И на том спасибо.
– Ты не думай, – сконфуженно промямлил Дмитрий. – Я ж ненадолго. За стрельцами и обратно. – И вопросительно уставился на меня.
А может, и впрямь дать коней? Далеко им не уйти, и все вопросы окажутся решенными так, как надо. Но я отогнал коварную мыслишку прочь. Коль уж так вышло, придется защищать его безо всякого лукавства.
– Не дам я тебе коня, – ответил я. – Ты на нем больше двух десятков саженей не проедешь – слишком крупная мишень. В такую любой дурак попадет, и тогда…
Он нахмурился, очевидно представив последствия, но, не желая сдаваться, проворчал:
– Стой тут заместо меня ученичок твой, ты бы инако себя вел и мешкать не стал.
– А вот тут ты и прав и неправ, государь, – усмехнулся я, пояснив: – Не скрою, вел бы я себя действительно иначе, но разница лишь в том, что мешкал и осторожничал еще больше.
Однако погода переменилась, и, увы, не в лучшую для нас сторону. Метель, словно по заказу мятежников, утихла, чем атакующие попытались воспользоваться. Все чаще и чаще в бревна моего терема впивались горящие стрелы. Гасить их нечего было и думать. Из окон второго и третьего этажей не высунуться – пристрелят в два счета, а с земли не достать, хотя мои люди и пытались, вовсю орудуя кошками. Но на каждую стрелу, которую удавалось сорвать со стены, приходилось по три-четыре новых. Пламя постепенно разгоралось, пускай и медленно, отдельные робкие очажки огня начинали сливаться, грозя вот-вот заполыхать с неистовой силой.
Впрочем, почему вот-вот? Скорее уже, ибо ближайший к Чудову монастырю угол терема оказался наполовину объятым пламенем. Смежные с ним стороны горели слабее, но ведь горели. А помимо терема занялся и амбар с припасами, и прочие строения. Исключение одно – конюшня, расположенная в глубине двора, но толку с того. Отсидеться в ней нечего и думать. И до того момента, когда мы окажемся в огненном кольце, остается совсем недолго, от силы час. Получалось, отсидеться и впрямь не выйдет.
Когда я, выслушав доклады своих людей, сообщивших о положении дел, известил Дмитрия о решении идти на прорыв, тот возликовал.
– А я упреждал тебя! – торжествующе взвыл он. – Ну и куда мыслишь податься?
– Вначале попробуем в сторону Запасного дворца. Там у меня еще полсотни ратников, – твердо ответил я, быстро прикинув складывающуюся ситуацию. – Соединимся – и на Конюшенный двор, а от него и до Боровицких ворот рукой подать.
– Мои палаты куда ближе! – возмутился Дмитрий.
– Сейчас гораздо важнее вырваться из Кремля, – пояснил я.
– Все равно далеко. Тогда лучше к Знаменским воротам – они эвон где, под боком, а уж когда доберемся до стрельцов, я первым делом… – И он мрачно засопел, сжимая кулаки.
Вообще-то резон в его словах имелся, но мне припомнились кое-какие эпизоды из биографий большинства стрелецких командиров. Дело в том, что я в свое время интересовался их, так сказать, анкетными данными и наткнулся на одну любопытную детальку. Вроде бы ратный путь у всех разный, но у многих присутствовал один общий нюанс – в свое время они были за приставами, то бишь надзирали и конвоировали в ссылки опальных бояр. Да не простых, а самых именитых. Иван Юрьевич Смирной-Маматов караулил Василия и Ивана Романовых, а до этого за ними надзирал Иван Некрасов, бывший тогда стрелецким сотником, а ныне тоже ставший головой. Донесения Богдана Воейкова, бдевшего за Филаретом, в миру Федором Никитичем Романовым, мне в свое время давал читать старший Годунов. Это третий из командиров. Еще двое присматривали за князьями Черкасскими. Василий Хлопов за князем Иваном, а Давыд Жеребцов за сосланными на Белоозеро его женой и прочими Романовыми, включая детей Филарета.
Ничего не скажешь, умел подстраховаться покойный государь. Такие, услышав боярские россказни об убийстве мною младшего Годунова, из мести за престолоблюстителя могут меня и на клочки порвать, ничего не дав объяснить. А если и уцелею, то доказывать обратное и мне и Дмитрию придется долго. Пожалуй, слишком долго. И пока они будут колебаться, заговорщики, улучив момент, жахнут по нам в упор, и всего делов. Однако вслух говорить ничего не стал, пояснив свой отказ иначе:
– Туда не добраться, увязнем. Во-первых, бояре тоже рассчитывают, что мы, скорее всего, пойдем к Знаменским. Да и забор у меня с той стороны деревянный, поэтому атакующих возле него собралось намного больше. Кроме того, стоит нам выйти и завязать перестрелку, как им на помощь ринутся те, кто пока осаждает подворье Семена Никитича Годунова, которое ты отдал под проживание своему тестю Мнишку.
– Тогда давай к Тайницкой, – выдал новую идею Дмитрий. – Там и к реке тайный ход есть, и подземный проход через весь Кремль. А он не токмо до Никольской башни тянется, но и далее, ажно чрез Алевизовский ров и Пожар на Никольскую улицу.
– Славная мысль, – одобрил я. – Но пока загадывать не станем. Поначалу давай доберемся до Благовещенского собора, а там увидим, куда уходить дальше: то ли направо, к Запасному дворцу и на Конюшенный двор, то ли прямо к Тайницкой.
– Быть по сему, – согласился Дмитрий. – Но решать буду я, а потому и твоими людишками распоряжаться стану сам. – И он, чувствуя мои возможные возражения, привстав, несмотря на внушительные каблуки сапог, на цыпочки, грозно добавил: – И не перечь!
Я оценивающе посмотрел на него, представил, сколько моих людей погибнет, выполняя приказы этого азартного неумехи, уже сейчас рвущегося в атаку невзирая ни на что, и решился. Он открыл было рот, желая отдать первую команду, но не успел.
– Остановись, государь, – твердо сказал я. – Они – мои люди, и распоряжаться ими я никому не позволю.
– Ты в своем уме, князь?! – опешив, уставился он на меня. – Али под шумок тоже из повиновения решился выйти?
– А я и не входил, – парировал я. – Если ты помнишь, меня наняла на службу королева Ливонии Мария Владимировна, и я тебе пока не подчиняюсь. Да и сюда в Москву я прибыл в числе ее посольства, а они, – кивнул я в сторону гвардейцев, – меня сопровождают. Потому будет по-моему. – Но по возможности смягчил свой отказ: – Да и не знаешь ты, как правильно ими командовать.
– А может, проще? – криво ухмыльнулся он. – Можа, и ты втайне на их сторону решил встать? – кивнул он на ревущих за воротами заговорщиков. – То-то я гляжу, ты вчерась меня ни о чем не упредил.
– Ты в жмурки игрался, – напомнил я. – Да еще сказал мне, будто сам знаешь. А до того и Басманов подтвердил, что ему обо всем известно. Про день выступления мне и вовсе невдомек было. Но если бы я втайне за них стоял, тебя бы давно связанным выдал. Или подождал, когда ты из-за Успенского собора выйдешь, а там тебя бы и схватили. Убедил?
– Ладно, о том опосля потолкуем, – отмахнулся Дмитрий и недовольно отступил в сторону, буркнув: – Командуй людишками… королевы… герцог Эстляндский.
Ох, чувствую, боком мне мое упрямство выйдет. Не зря он помянул мой новый титул, ох не зря. Плакало мое боярство. Ну и пес с ним, зато ребят уберегу. Не всех, конечно, как получится. А боярство? Да к черту его! И очень хорошо, что не получу. Заседать в Думе? Увольте. Да я на первом же заседании гикнусь от теплового удара. Это Мстиславскому и прочим привычно таскать на себе зипун, кафтан, охабень, а поверх них еще и две шубы, а на мой взгляд, в царских палатах и в нормальной одежде парилка – слишком старательно их протапливают. Опять же и вставать надо ни свет ни заря, а мне такой распорядок – нож острый, сова я по натуре.
Наскоро утешившись этим, я остановил своего сотника, выскочившего из-за угла терема с пятью гвардейцами и опрометью летевшего к дровяному флигельку, и осведомился у него, сколько у нас осталось гранат.
– Пяток, – выпалил Груздь, пояснив: – Я их на крайний случай у себя оставил.
– Молодец, – похвалил я.
– Токмо нам тут не… – Он смущенно замялся, не став ничего предлагать, но выразительно кивнув на горящий терем.
– Вижу, – кивнул я, распорядившись: – Готовь людей к отходу. Направление: проход между Успенским собором и звонницей Ивана Великого. Выходить будем через передние ворота. Фитили у пищалей запалить, арбалеты перезарядить. Конечная цель – Благовещенский собор. Когда минуем, скажу, куда дальше.
– С той стороны терема забор каменный, а чрез ворота всем враз не пройти, – напомнил Груздь.
– Не пройти, – согласился я, – но ничего страшного. Раздели людей на две полусотни. Одну отдашь мне. Порядок следующий. Твои люди метнут все пять гранат за ворота, после чего дают залп прямо через забор по уцелевшим. В это время моя полусотня открывает ворота, выбегает на улицу и занимает позицию у подворья, перегораживая мятежникам путь. Ты со своей второй, сделав залп, выбегаешь следом и ставишь людей в две линии ближе к Успенскому собору. Дистанцию держим друг от друга в пятнадцать – двадцать саженей. Далее все как обычно, то есть в точности как учили действовать при отступлении. Не забыл, как оно делается?
– Наука нехитрая, – хмуро кивнул тот.
– Тогда распределяй людей. Времени тебе два дробных часовца[4], посему поторопись. Но вначале сыщи мне Вяху и пришли вон к тому дровяному сарайчику, – кивнул я и остановил Багульника, велев ему тихонько провести всю дворню на Троицкое подворье да пояснить монахам, чтоб не поднимали лишнего шума.
Тот недовольно скривился, попросив для себя дозволения вернуться после выполнения моего поручения, но я остался неумолим, не желая «засвечивать» своего дворского. Слишком хороша голова у парня, чтоб ею рисковать. Не зря я выбрал его главным координатором действий моих тайных спецназовцев.
– Звал, кня… – Опрометью влетевший в сарай командир сотни спецназа Вяха Засад осекся на полуслове, оторопев при виде раздетого Дмитрия. Рот его так и оставался открытым, пока он во все глаза таращился на царя, стоящего в одном нижнем белье.
– Ну чего уставился? – буркнул я. – Государя голого не видел?
– Не-э, – простодушно протянул Вяха, глуповато улыбаясь.
– Потом разглядишь, а пока подбери десяток самых шустрых спецназовцев и пришли сюда, – велел я, пояснив: – Они уйдут конно и наособицу, в другую сторону. И включи в этот десяток такого человечка, чтобы он ростом, цветом волос и осанкой немного напоминал Дмитрия.
– Да где ж я его?! – в изумлении всплеснул руками Вяха.
– Сказано же: немного, – повторил я. – Хотя бы издалека. Остальные твои люди пойдут вместе с нами. Вооружение обычное, но пускай прихватят и особое снаряжение: кошки, веревки и прочее. Мало ли. Но запомни: оборона – дело мое и Груздя, а твое – прикрыть государя и… – Я оглянулся, но казачьего атамана не увидел.
Вяха догадался, кого я ищу, и торопливо пояснил:
– Мы ему пищаль дали. Теперь бегает по двору да стреляет почем зря.
– Вот их обоих и будете прикрывать, – кивнул я.
Десятку, которому предназначалось отвлечь мятежников, задачу ставил я сам, но вначале приказал Лихарю, отобранному Вяхой в качестве двойника Дмитрия, надеть одежду государя. Пока тот переодевался, я инструктировал остальных. Их задача заключалась в том, чтобы дождаться нашего второго залпа, после чего открыть передние ворота и во весь опор мчаться через дорогу к Чудову монастырю, а там по обстановке. Если впереди, на пути к Никольским воротам, никого нет, то туда. Если есть, то в зависимости от количества врагов. Коли их окажется много, тогда через забор и в Чудов монастырь. Частокол у монахов дай боже, не меньше двух с половиной метров высотой, но, встав на седло, перемахнуть его нечего делать. Зато пока преследователи побегут в обход, весь десяток успеет спрятаться.
– Но тебе самому, – ткнул я пальцем в переодевающегося Лихаря, – через забор прыгать запрещаю. Будете ему помогать, – повернулся я к остальным. – Вдвоем ухватите его за ноги и подкинете вверх. Когда уцепится за край забора, дальше сам управится.
– Чай, я и без них сумею, – обиженно протянул тот.
– Да и время потеряем, – добавил их десятник Кострик.
– Нельзя, – отрезал я, – а то догадаются, что он не государь. – Я окинул спецназовца оценивающим взглядом, прикидывая, сработает ли подмена, и на всякий случай предупредил: – Да гляди, Лихарь, не вздумай оборачиваться в сторону бояр. Вмиг распознают. И когда подле забора будете, – возникла у меня дополнительная идея, – крикните чего-нибудь эдакое, чтоб было понятно: подсаживаете самого Дмитрия Ивановича. Ну к примеру: «К матушке в келью беги, государь». А если к Никольским воротам направитесь, тоже на ходу кричите: «К Никольским, государь, к Никольским правь. Там стрельцы, они заступятся». Но тогда Лихарь должен быть впереди всех.
– А ежели взаправду, то куда нам бечь, опосля того как мы в Чудов попадем? – поинтересовался Кострик.
– Взаправду?.. – Я задумался. – Так у вас действительно один путь – к воротам. А к каким – сами разберетесь. Доберетесь до стрельцов, твердите одно: бояре государя убивают. Пока он жив, но нужно торопиться. Все понятно?
Те дружно закивали головами.
– Тогда седлайте коней…
Теперь осталось предупредить государя, чтобы он не вздумал лезть со своими командами, ибо хуже неумелого командира может быть лишь одно: когда их сразу двое. Помнится, это хорошо доказал еще Ганнибал на примере римских консулов. Я почесал в затылке, подыскивая слова повежливее, чтоб Дмитрий не обиделся, но в это время у задних ворот возникло подозрительное затишье. Не иначе как мятежники что-то задумали. Я направился туда, но вмешаться не успел…
Глава 4
– А я, признаться, мыслил, будто опаска Басманова ложна. Ан поди ж ты… – грустно махнул он рукой.
– Опасения всегда сбываются намного чаще, чем надежды, – хмыкнул я.
– Чаще, говоришь? – Лицо Дмитрия скривилось в злобной ухмылке. – Ну я так думаю, что и у бояр на сей раз заместо надежд сбудутся именно они. – И неожиданно набросился на меня: – А чего мы здесь до сих пор топчемся?! Давай, князь, командуй своими людишками. Давно пора.
Я послушно кивнул, но остался стоять на месте. Командиры есть, руководят толково – и Сенька Груздь, и Вяха Засад. Если я появлюсь и внесу излишнюю сумятицу, окажется не лучше, а хуже. Точно так же я кивал, на самом деле ничего не предпринимая, и когда государь вторично потребовал от меня более энергичных действий. К тому же за то время, пока мы перевязывали Дмитрия, количество «бляжьих детей» (самый деликатный из эпитетов, отпущенных царем в адрес заговорщиков) выросло раз в пять и продолжало увеличиваться. Причина проста – мятежники, привлеченные выстрелами, скоренько успели вычислить, где находится сбежавший из своих палат государь, а потому ринулись к моему подворью.
Ну и куда тут лезть на рожон? Одно дело – отбиваться из-за высокого забора, время от времени постреливая и подкидывая боярским ратным холопам для полноты ощущений и охлаждения разгоряченных чувств гранату. Совсем иное – распахнуть ворота настежь и рвануть в наступление, где после первого залпа моих гвардейцев из арбалетов и второго – из пищалей решающим критерием окажется численность, которая, увы, далеко не в нашу пользу. Куда проще ждать подмоги, если… она придет вообще, ведь неизвестно, прошли мои тайные сквозь заслоны и удалось ли им добраться до стрелецких голов.
– На конях мы их вмиг рассеем! – орал на меня Дмитрий. – Не трусь, князь!
– Слишком мало их тут у меня, – возражал я. – Всего-то десяток, а остальные на Конюшенном дворе.
– Да нам с Корелой токмо двух и надо, – не унимался он, но осекся и, виновато покосившись на меня, поправился: – То есть трех.
Ах какой молодец! Значит, драпать удумал. А я и мои люди побоку, и что с нами станется – тоже. Хотя нет, в последний момент для хозяина подворья исключение сделано: ладно, возьмем. И на том спасибо.
– Ты не думай, – сконфуженно промямлил Дмитрий. – Я ж ненадолго. За стрельцами и обратно. – И вопросительно уставился на меня.
А может, и впрямь дать коней? Далеко им не уйти, и все вопросы окажутся решенными так, как надо. Но я отогнал коварную мыслишку прочь. Коль уж так вышло, придется защищать его безо всякого лукавства.
– Не дам я тебе коня, – ответил я. – Ты на нем больше двух десятков саженей не проедешь – слишком крупная мишень. В такую любой дурак попадет, и тогда…
Он нахмурился, очевидно представив последствия, но, не желая сдаваться, проворчал:
– Стой тут заместо меня ученичок твой, ты бы инако себя вел и мешкать не стал.
– А вот тут ты и прав и неправ, государь, – усмехнулся я, пояснив: – Не скрою, вел бы я себя действительно иначе, но разница лишь в том, что мешкал и осторожничал еще больше.
Однако погода переменилась, и, увы, не в лучшую для нас сторону. Метель, словно по заказу мятежников, утихла, чем атакующие попытались воспользоваться. Все чаще и чаще в бревна моего терема впивались горящие стрелы. Гасить их нечего было и думать. Из окон второго и третьего этажей не высунуться – пристрелят в два счета, а с земли не достать, хотя мои люди и пытались, вовсю орудуя кошками. Но на каждую стрелу, которую удавалось сорвать со стены, приходилось по три-четыре новых. Пламя постепенно разгоралось, пускай и медленно, отдельные робкие очажки огня начинали сливаться, грозя вот-вот заполыхать с неистовой силой.
Впрочем, почему вот-вот? Скорее уже, ибо ближайший к Чудову монастырю угол терема оказался наполовину объятым пламенем. Смежные с ним стороны горели слабее, но ведь горели. А помимо терема занялся и амбар с припасами, и прочие строения. Исключение одно – конюшня, расположенная в глубине двора, но толку с того. Отсидеться в ней нечего и думать. И до того момента, когда мы окажемся в огненном кольце, остается совсем недолго, от силы час. Получалось, отсидеться и впрямь не выйдет.
Когда я, выслушав доклады своих людей, сообщивших о положении дел, известил Дмитрия о решении идти на прорыв, тот возликовал.
– А я упреждал тебя! – торжествующе взвыл он. – Ну и куда мыслишь податься?
– Вначале попробуем в сторону Запасного дворца. Там у меня еще полсотни ратников, – твердо ответил я, быстро прикинув складывающуюся ситуацию. – Соединимся – и на Конюшенный двор, а от него и до Боровицких ворот рукой подать.
– Мои палаты куда ближе! – возмутился Дмитрий.
– Сейчас гораздо важнее вырваться из Кремля, – пояснил я.
– Все равно далеко. Тогда лучше к Знаменским воротам – они эвон где, под боком, а уж когда доберемся до стрельцов, я первым делом… – И он мрачно засопел, сжимая кулаки.
Вообще-то резон в его словах имелся, но мне припомнились кое-какие эпизоды из биографий большинства стрелецких командиров. Дело в том, что я в свое время интересовался их, так сказать, анкетными данными и наткнулся на одну любопытную детальку. Вроде бы ратный путь у всех разный, но у многих присутствовал один общий нюанс – в свое время они были за приставами, то бишь надзирали и конвоировали в ссылки опальных бояр. Да не простых, а самых именитых. Иван Юрьевич Смирной-Маматов караулил Василия и Ивана Романовых, а до этого за ними надзирал Иван Некрасов, бывший тогда стрелецким сотником, а ныне тоже ставший головой. Донесения Богдана Воейкова, бдевшего за Филаретом, в миру Федором Никитичем Романовым, мне в свое время давал читать старший Годунов. Это третий из командиров. Еще двое присматривали за князьями Черкасскими. Василий Хлопов за князем Иваном, а Давыд Жеребцов за сосланными на Белоозеро его женой и прочими Романовыми, включая детей Филарета.
Ничего не скажешь, умел подстраховаться покойный государь. Такие, услышав боярские россказни об убийстве мною младшего Годунова, из мести за престолоблюстителя могут меня и на клочки порвать, ничего не дав объяснить. А если и уцелею, то доказывать обратное и мне и Дмитрию придется долго. Пожалуй, слишком долго. И пока они будут колебаться, заговорщики, улучив момент, жахнут по нам в упор, и всего делов. Однако вслух говорить ничего не стал, пояснив свой отказ иначе:
– Туда не добраться, увязнем. Во-первых, бояре тоже рассчитывают, что мы, скорее всего, пойдем к Знаменским. Да и забор у меня с той стороны деревянный, поэтому атакующих возле него собралось намного больше. Кроме того, стоит нам выйти и завязать перестрелку, как им на помощь ринутся те, кто пока осаждает подворье Семена Никитича Годунова, которое ты отдал под проживание своему тестю Мнишку.
– Тогда давай к Тайницкой, – выдал новую идею Дмитрий. – Там и к реке тайный ход есть, и подземный проход через весь Кремль. А он не токмо до Никольской башни тянется, но и далее, ажно чрез Алевизовский ров и Пожар на Никольскую улицу.
– Славная мысль, – одобрил я. – Но пока загадывать не станем. Поначалу давай доберемся до Благовещенского собора, а там увидим, куда уходить дальше: то ли направо, к Запасному дворцу и на Конюшенный двор, то ли прямо к Тайницкой.
– Быть по сему, – согласился Дмитрий. – Но решать буду я, а потому и твоими людишками распоряжаться стану сам. – И он, чувствуя мои возможные возражения, привстав, несмотря на внушительные каблуки сапог, на цыпочки, грозно добавил: – И не перечь!
Я оценивающе посмотрел на него, представил, сколько моих людей погибнет, выполняя приказы этого азартного неумехи, уже сейчас рвущегося в атаку невзирая ни на что, и решился. Он открыл было рот, желая отдать первую команду, но не успел.
– Остановись, государь, – твердо сказал я. – Они – мои люди, и распоряжаться ими я никому не позволю.
– Ты в своем уме, князь?! – опешив, уставился он на меня. – Али под шумок тоже из повиновения решился выйти?
– А я и не входил, – парировал я. – Если ты помнишь, меня наняла на службу королева Ливонии Мария Владимировна, и я тебе пока не подчиняюсь. Да и сюда в Москву я прибыл в числе ее посольства, а они, – кивнул я в сторону гвардейцев, – меня сопровождают. Потому будет по-моему. – Но по возможности смягчил свой отказ: – Да и не знаешь ты, как правильно ими командовать.
– А может, проще? – криво ухмыльнулся он. – Можа, и ты втайне на их сторону решил встать? – кивнул он на ревущих за воротами заговорщиков. – То-то я гляжу, ты вчерась меня ни о чем не упредил.
– Ты в жмурки игрался, – напомнил я. – Да еще сказал мне, будто сам знаешь. А до того и Басманов подтвердил, что ему обо всем известно. Про день выступления мне и вовсе невдомек было. Но если бы я втайне за них стоял, тебя бы давно связанным выдал. Или подождал, когда ты из-за Успенского собора выйдешь, а там тебя бы и схватили. Убедил?
– Ладно, о том опосля потолкуем, – отмахнулся Дмитрий и недовольно отступил в сторону, буркнув: – Командуй людишками… королевы… герцог Эстляндский.
Ох, чувствую, боком мне мое упрямство выйдет. Не зря он помянул мой новый титул, ох не зря. Плакало мое боярство. Ну и пес с ним, зато ребят уберегу. Не всех, конечно, как получится. А боярство? Да к черту его! И очень хорошо, что не получу. Заседать в Думе? Увольте. Да я на первом же заседании гикнусь от теплового удара. Это Мстиславскому и прочим привычно таскать на себе зипун, кафтан, охабень, а поверх них еще и две шубы, а на мой взгляд, в царских палатах и в нормальной одежде парилка – слишком старательно их протапливают. Опять же и вставать надо ни свет ни заря, а мне такой распорядок – нож острый, сова я по натуре.
Наскоро утешившись этим, я остановил своего сотника, выскочившего из-за угла терема с пятью гвардейцами и опрометью летевшего к дровяному флигельку, и осведомился у него, сколько у нас осталось гранат.
– Пяток, – выпалил Груздь, пояснив: – Я их на крайний случай у себя оставил.
– Молодец, – похвалил я.
– Токмо нам тут не… – Он смущенно замялся, не став ничего предлагать, но выразительно кивнув на горящий терем.
– Вижу, – кивнул я, распорядившись: – Готовь людей к отходу. Направление: проход между Успенским собором и звонницей Ивана Великого. Выходить будем через передние ворота. Фитили у пищалей запалить, арбалеты перезарядить. Конечная цель – Благовещенский собор. Когда минуем, скажу, куда дальше.
– С той стороны терема забор каменный, а чрез ворота всем враз не пройти, – напомнил Груздь.
– Не пройти, – согласился я, – но ничего страшного. Раздели людей на две полусотни. Одну отдашь мне. Порядок следующий. Твои люди метнут все пять гранат за ворота, после чего дают залп прямо через забор по уцелевшим. В это время моя полусотня открывает ворота, выбегает на улицу и занимает позицию у подворья, перегораживая мятежникам путь. Ты со своей второй, сделав залп, выбегаешь следом и ставишь людей в две линии ближе к Успенскому собору. Дистанцию держим друг от друга в пятнадцать – двадцать саженей. Далее все как обычно, то есть в точности как учили действовать при отступлении. Не забыл, как оно делается?
– Наука нехитрая, – хмуро кивнул тот.
– Тогда распределяй людей. Времени тебе два дробных часовца[4], посему поторопись. Но вначале сыщи мне Вяху и пришли вон к тому дровяному сарайчику, – кивнул я и остановил Багульника, велев ему тихонько провести всю дворню на Троицкое подворье да пояснить монахам, чтоб не поднимали лишнего шума.
Тот недовольно скривился, попросив для себя дозволения вернуться после выполнения моего поручения, но я остался неумолим, не желая «засвечивать» своего дворского. Слишком хороша голова у парня, чтоб ею рисковать. Не зря я выбрал его главным координатором действий моих тайных спецназовцев.
– Звал, кня… – Опрометью влетевший в сарай командир сотни спецназа Вяха Засад осекся на полуслове, оторопев при виде раздетого Дмитрия. Рот его так и оставался открытым, пока он во все глаза таращился на царя, стоящего в одном нижнем белье.
– Ну чего уставился? – буркнул я. – Государя голого не видел?
– Не-э, – простодушно протянул Вяха, глуповато улыбаясь.
– Потом разглядишь, а пока подбери десяток самых шустрых спецназовцев и пришли сюда, – велел я, пояснив: – Они уйдут конно и наособицу, в другую сторону. И включи в этот десяток такого человечка, чтобы он ростом, цветом волос и осанкой немного напоминал Дмитрия.
– Да где ж я его?! – в изумлении всплеснул руками Вяха.
– Сказано же: немного, – повторил я. – Хотя бы издалека. Остальные твои люди пойдут вместе с нами. Вооружение обычное, но пускай прихватят и особое снаряжение: кошки, веревки и прочее. Мало ли. Но запомни: оборона – дело мое и Груздя, а твое – прикрыть государя и… – Я оглянулся, но казачьего атамана не увидел.
Вяха догадался, кого я ищу, и торопливо пояснил:
– Мы ему пищаль дали. Теперь бегает по двору да стреляет почем зря.
– Вот их обоих и будете прикрывать, – кивнул я.
Десятку, которому предназначалось отвлечь мятежников, задачу ставил я сам, но вначале приказал Лихарю, отобранному Вяхой в качестве двойника Дмитрия, надеть одежду государя. Пока тот переодевался, я инструктировал остальных. Их задача заключалась в том, чтобы дождаться нашего второго залпа, после чего открыть передние ворота и во весь опор мчаться через дорогу к Чудову монастырю, а там по обстановке. Если впереди, на пути к Никольским воротам, никого нет, то туда. Если есть, то в зависимости от количества врагов. Коли их окажется много, тогда через забор и в Чудов монастырь. Частокол у монахов дай боже, не меньше двух с половиной метров высотой, но, встав на седло, перемахнуть его нечего делать. Зато пока преследователи побегут в обход, весь десяток успеет спрятаться.
– Но тебе самому, – ткнул я пальцем в переодевающегося Лихаря, – через забор прыгать запрещаю. Будете ему помогать, – повернулся я к остальным. – Вдвоем ухватите его за ноги и подкинете вверх. Когда уцепится за край забора, дальше сам управится.
– Чай, я и без них сумею, – обиженно протянул тот.
– Да и время потеряем, – добавил их десятник Кострик.
– Нельзя, – отрезал я, – а то догадаются, что он не государь. – Я окинул спецназовца оценивающим взглядом, прикидывая, сработает ли подмена, и на всякий случай предупредил: – Да гляди, Лихарь, не вздумай оборачиваться в сторону бояр. Вмиг распознают. И когда подле забора будете, – возникла у меня дополнительная идея, – крикните чего-нибудь эдакое, чтоб было понятно: подсаживаете самого Дмитрия Ивановича. Ну к примеру: «К матушке в келью беги, государь». А если к Никольским воротам направитесь, тоже на ходу кричите: «К Никольским, государь, к Никольским правь. Там стрельцы, они заступятся». Но тогда Лихарь должен быть впереди всех.
– А ежели взаправду, то куда нам бечь, опосля того как мы в Чудов попадем? – поинтересовался Кострик.
– Взаправду?.. – Я задумался. – Так у вас действительно один путь – к воротам. А к каким – сами разберетесь. Доберетесь до стрельцов, твердите одно: бояре государя убивают. Пока он жив, но нужно торопиться. Все понятно?
Те дружно закивали головами.
– Тогда седлайте коней…
Теперь осталось предупредить государя, чтобы он не вздумал лезть со своими командами, ибо хуже неумелого командира может быть лишь одно: когда их сразу двое. Помнится, это хорошо доказал еще Ганнибал на примере римских консулов. Я почесал в затылке, подыскивая слова повежливее, чтоб Дмитрий не обиделся, но в это время у задних ворот возникло подозрительное затишье. Не иначе как мятежники что-то задумали. Я направился туда, но вмешаться не успел…
Глава 4
Потери небольшие, но…
Оказывается, Василий Шуйский, отрядив своих людей на подворье Владимирского Рождественского монастыря, благо что оно располагалось неподалеку от моего (тоже в Кремле, подле Никольских ворот), повелел доставить настоятеля этого монастыря архимандрита Исайю – царского духовника.
Поставив его перед нашей калиткой, мятежники отхлынули на внушительное расстояние, принявшись горланить, чтоб мы открыли ее и впустили «божьего человека». Увы, но я подоспел слишком поздно, когда гвардейцы, выполняя повеление Дмитрия, пропустили архимандрита внутрь. Вообще-то мудро придумал боярин. Вдруг Исайе удастся уговорить царя добровольно сдаться.
«Час от часу не легче», – вздохнул я, увидев знакомую фигуру. Нет-нет, конкретно против самого отца Исайи я ничего не имел. Скорее наоборот. Один из немногих священнослужителей, которого я искренне уважал. Чем-то напоминал он мне погибшего отца Антония. Возможно, взглядом. Царский духовник всегда смотрел на собеседника чуточку с грустинкой и эдак всепонимающе. С таким и впрямь хочется поделиться самым сокровенным и облегчить душу, ибо верится – все поймет, не осудит, да еще и слово утешительное найдет, поддержит.
Другое дело, что тут и сейчас он мне как пятое колесо в телеге. И опять-таки не потому, что тот действительно начнет уговаривать Дмитрия сдаться. Это дела мирские, а в них отец Исайя, насколько я знал, практически никогда не влезал, строго ограничиваясь духовными: спасение души, исповедь, отпущение грехов, утешительное слово, наставление и всякое такое. Вот и теперь он, коротко благословив на ходу всех гвардейцев и направившись к Дмитрию, не стал лезть ни с какими советами, а просто успокаивал разгоряченного царя. Но нам же вот-вот идти на прорыв, и куда его девать?! Хотел отправить обратно, хотя и рискованно – осаждающие могли изобрести какую-нибудь хитрость и попытаться ворваться, но архимандрит наотрез отказался.
– Невесть как оно тут сложится, княже, а потому, яко духовный наставник государя, в сей тяжкий час суровых испытаний должон быть подле него, – пояснил он. – Я ведь и сам в его палаты идти собирался. Когда за мной пришли, я уже в полном облачении был.
– Пуля – дура, она не разбирает, кто есть кто, – предупредил я.
– А я ее словом божьим, – слабо улыбнулся он. – Кто ведает, вдруг забоится да в сторону вильнет.
Ишь юморист! Нашел время для шуток.
– Хоть кольчугу под рясу поддень, – взмолился я. – Убьют ведь!
– Ну так что с того, – пренебрежительно пожал плечами он. – За венцом мученическим не гонюсь, но господу виднее. Какая чаша мне уготована, ту и приму.
– Понятно, – кивнул я, чувствуя, что никакие уговоры не помогут.
Пришлось срочно вызывать Вяху, дабы он перераспределил своих людей. Тот оценивающе покосился на архимандрита и кисло скривился:
– Не поспеть ему за нами.
– Главное, чтоб твои люди поспевали вовремя взять его на ручки, если потребуется бежать, – парировал я. – Тяжело, конечно, но он без шубы, да и весит не столь много. Разрешения не спрашивать. Без лишних разговоров, молчком ухватили и понесли. Думаю, брыкаться не станет.
– А не грех?
– Грех, если не убережете, – пояснил я. – А спасать от смерти – дело богоугодное. Все, иди перераспределяй, да побыстрее.
Чертик из табакерки выскакивал не столь проворно, как мои гвардейцы из задних ворот, мгновенно выстраиваясь в две линии. Первая, примерно в три десятка, припала для удобства ведения стрельбы на одно колено, используя руку в качестве упора. Вторая линия за их спинами сноровисто устанавливала стволы пищалей на сошники бердышей.
Оставшиеся в подчинении Груздя спешно бежали в сторону Успенского собора. Большая их часть должна была метров через тридцать притормозить, развернуться лицом к погоне и образовать такие же две линии, как у меня. Меньшей части – десятку спецназовцев, охранявшему Дмитрия, отца Исайю и Корелу, – предстояло держаться за их спинами. Самостоятельно бежать дальше, в проход между звонницей Ивана Великого и Успенским собором, рискованно. Вдруг возле царских палат остались мятежники. Нет уж, пусть постоят подле Груздя.
Мятежники в первые секунды атаковать не ринулись – помогло мое появление. Те из рядовых участников, кто не был посвящен в суть заговора, обалдели. Всего несколькими часами ранее им сообщили, что князь Мак-Альпин, убивший Федора Годунова, тоже погиб, а тут нате-здрасте, жив-здоров и на покойника никаким боком. Замешкались и бояре, но ненадолго. Спохватившись, что добыча ускользает, они погнали своих ратных холопов в атаку.
– Первая линия, пли! – рявкнул я, когда особо ретивым и шустрым оставалось до нас три десятка метров, не больше.
Раздался дружный залп. Навряд ли хоть одна пуля оказалась истрачена впустую – в такой тесноте промахнуться невозможно. Атакующие ахнули, взревели – кто от боли, кто от ужаса – и отпрянули, вжимаясь в бревенчатые заборы по краям дороги, а то и просто рухнув в первый попавшийся сугроб и застыв в нем, не шевелясь и закрыв лицо руками.
– Вторая, товсь! – отдал я новый приказ.
– Ну же! Чего ждете?! – заорал на своих вояк Голицын. – Покамест у них ручницы разряжены, давайте дружно! Успеете!
Зараза! У меня прямо руки зачесались снять его с лошади. Жаль, Дмитрий во всеуслышание заявил, что запрещает стрелять в бояр, мстительно упомянув об иной казни, которая их всех ждет опосля. Или все-таки эдак случайно всадить пулю? Я воровато оглянулся, прикидывая, заметит царь мое своевольство или нет. Кажется, смотрит на меня. Ладно, пускай поживет, гад.
Толпа меж тем загомонила, некоторые сделали пару робких шагов вперед, но дальше не пошли, остановились. Еще бы. Чай, не дураки и видят, что заряжают лишь гвардейцы первой линии, а вторая готова к стрельбе. Словом, призыв боярина пропал втуне. Зато Шуйский сообразил способ получше. Нет, ей-богу, когда на кону твоя собственная жизнь, изобретательным становится каждый. Прекрасно понимая, что теперь ему либо удастся прикончить Дмитрия, либо придется расстаться с белым светом, и скорее всего в мучениях, Василий Иванович нашелся:
– А у вас самих чаво, пищалей нетути?! С нами бог, он подсобит не промахнуться. Стреляйте в них, робяты, стреляйте. А кто в ентого дьявола иноземного попадет, тому тыщу рублев жалую.
«Ого, – восхитился я, наслышанный о скупости Шуйского. – Ай да Мак-Альпин! Какого Плюшкина раскрутил. Значит, кое-чего стою». Но рисковать людьми не хотелось, и я, мельком глянув назад и убедившись, что большая часть гвардейцев в двух линиях Груздя, выстроившихся метрах в тридцати позади нас, перезарядила пищали, скомандовал:
– Огонь! – и сразу после залпа распорядился: – Все. Отходим. Следующий рубеж между стенами собора и звонницей.
Момент отступления был самым опасным. Преследовать навряд ли решатся, но кто может помешать палить нам в спины? И пусть они защищены полубайданами, бахтерцами, колонтарями, юшманами – словом, средневековыми бронежилетами, но в их надежность верилось плохо. Одно дело, когда пуля попадает в пластину юшмана с расстояния в триста метров, и совсем иное – с полусотни. Вдобавок почти все они короткие, до пояса, а многие и без рукавов, то есть ноги и руки вообще не защищены.
Однако обошлось. Помогла образовавшаяся густая дымовая завеса (да здравствует черный порох!) и возникшая сумятица. Не зря же я приказал спецназовцам выскакивать за ворота именно после второго залпа. Едва мы устремились к линиям Груздя, как за спинами осажденных с моего подворья рванулись всадники. Судя по растерянным возгласам, бунташный народ оказался в ступоре: кого преследовать в первую голову? Словом, моя задумка оправдалась – кое-кто решил, что царь действительно среди конных беглецов, и спешно ринулся в погоню за ними, а остальные застыли в нерешительности.
Обольщаться не следовало. Через пару-тройку минут подмену распознают. А кроме того, я для верхушки мятежников столь же опасен, как и государь. Но хорошо хотя бы то, что по моей полусотне практически не стреляли вдогон, и мы преспокойно миновали выстроившуюся в две линии полусотню Груздя.
– Едва крикну, что готов, сразу делай второй залп и бегом на новые позиции, – предупредил я, чуть тормознувшись возле сотника.
Тот кивнул, а я устремился за остальными гвардейцами. Первые из добежавших до нового рубежа уже спешно растягивались в две линии.
«Ай молодцы! – мысленно одобрил я их. – Действуют на загляденье, словно на ученьях» – и гаркнул во всю глотку, чтобы слегка скинуть напряжение и добавить бодрости:
– Поспешай, робяты, а то щи с кашей на столах остывают!
Шутку мою поняли. Кто-то хмыкнул, а кто-то и улыбнулся, вспоминая старые казармы под Москвой. Именно там, чтобы не тратить уйму времени на специальную отработку этого сложного элемента отступления, я и ввел правило для всех сотников: возвращаться с занятий не просто так, но… отступая. И, повинуясь своим командирам, будущие гвардейцы не шли к столовой, а «отступали» к ней всю дорогу – разделившись на полусотни и перебежками, то и дело выстраиваясь в две линии и ощетинившись ручницами. И такие тренировки проводились каждый день.
Поначалу дело шло не ахти, и пришлось ввести для нерадивых наказание. Сотне, плохо исполнявшей этот маневр, отдавалась команда… перейти в наступление. То есть приходилось бежать «в атаку», по сути возвращаясь обратно, и начинать «отступление» заново. Тогда-то кое-кто из сотников и напоминал своим подчиненным про остывающие щи да кашу. Зато теперь этот элемент выполнялся всеми чуть ли не на автомате, никакой толкотни, каждый четко знал свое место и быстро занимал его.
Поставив его перед нашей калиткой, мятежники отхлынули на внушительное расстояние, принявшись горланить, чтоб мы открыли ее и впустили «божьего человека». Увы, но я подоспел слишком поздно, когда гвардейцы, выполняя повеление Дмитрия, пропустили архимандрита внутрь. Вообще-то мудро придумал боярин. Вдруг Исайе удастся уговорить царя добровольно сдаться.
«Час от часу не легче», – вздохнул я, увидев знакомую фигуру. Нет-нет, конкретно против самого отца Исайи я ничего не имел. Скорее наоборот. Один из немногих священнослужителей, которого я искренне уважал. Чем-то напоминал он мне погибшего отца Антония. Возможно, взглядом. Царский духовник всегда смотрел на собеседника чуточку с грустинкой и эдак всепонимающе. С таким и впрямь хочется поделиться самым сокровенным и облегчить душу, ибо верится – все поймет, не осудит, да еще и слово утешительное найдет, поддержит.
Другое дело, что тут и сейчас он мне как пятое колесо в телеге. И опять-таки не потому, что тот действительно начнет уговаривать Дмитрия сдаться. Это дела мирские, а в них отец Исайя, насколько я знал, практически никогда не влезал, строго ограничиваясь духовными: спасение души, исповедь, отпущение грехов, утешительное слово, наставление и всякое такое. Вот и теперь он, коротко благословив на ходу всех гвардейцев и направившись к Дмитрию, не стал лезть ни с какими советами, а просто успокаивал разгоряченного царя. Но нам же вот-вот идти на прорыв, и куда его девать?! Хотел отправить обратно, хотя и рискованно – осаждающие могли изобрести какую-нибудь хитрость и попытаться ворваться, но архимандрит наотрез отказался.
– Невесть как оно тут сложится, княже, а потому, яко духовный наставник государя, в сей тяжкий час суровых испытаний должон быть подле него, – пояснил он. – Я ведь и сам в его палаты идти собирался. Когда за мной пришли, я уже в полном облачении был.
– Пуля – дура, она не разбирает, кто есть кто, – предупредил я.
– А я ее словом божьим, – слабо улыбнулся он. – Кто ведает, вдруг забоится да в сторону вильнет.
Ишь юморист! Нашел время для шуток.
– Хоть кольчугу под рясу поддень, – взмолился я. – Убьют ведь!
– Ну так что с того, – пренебрежительно пожал плечами он. – За венцом мученическим не гонюсь, но господу виднее. Какая чаша мне уготована, ту и приму.
– Понятно, – кивнул я, чувствуя, что никакие уговоры не помогут.
Пришлось срочно вызывать Вяху, дабы он перераспределил своих людей. Тот оценивающе покосился на архимандрита и кисло скривился:
– Не поспеть ему за нами.
– Главное, чтоб твои люди поспевали вовремя взять его на ручки, если потребуется бежать, – парировал я. – Тяжело, конечно, но он без шубы, да и весит не столь много. Разрешения не спрашивать. Без лишних разговоров, молчком ухватили и понесли. Думаю, брыкаться не станет.
– А не грех?
– Грех, если не убережете, – пояснил я. – А спасать от смерти – дело богоугодное. Все, иди перераспределяй, да побыстрее.
Чертик из табакерки выскакивал не столь проворно, как мои гвардейцы из задних ворот, мгновенно выстраиваясь в две линии. Первая, примерно в три десятка, припала для удобства ведения стрельбы на одно колено, используя руку в качестве упора. Вторая линия за их спинами сноровисто устанавливала стволы пищалей на сошники бердышей.
Оставшиеся в подчинении Груздя спешно бежали в сторону Успенского собора. Большая их часть должна была метров через тридцать притормозить, развернуться лицом к погоне и образовать такие же две линии, как у меня. Меньшей части – десятку спецназовцев, охранявшему Дмитрия, отца Исайю и Корелу, – предстояло держаться за их спинами. Самостоятельно бежать дальше, в проход между звонницей Ивана Великого и Успенским собором, рискованно. Вдруг возле царских палат остались мятежники. Нет уж, пусть постоят подле Груздя.
Мятежники в первые секунды атаковать не ринулись – помогло мое появление. Те из рядовых участников, кто не был посвящен в суть заговора, обалдели. Всего несколькими часами ранее им сообщили, что князь Мак-Альпин, убивший Федора Годунова, тоже погиб, а тут нате-здрасте, жив-здоров и на покойника никаким боком. Замешкались и бояре, но ненадолго. Спохватившись, что добыча ускользает, они погнали своих ратных холопов в атаку.
– Первая линия, пли! – рявкнул я, когда особо ретивым и шустрым оставалось до нас три десятка метров, не больше.
Раздался дружный залп. Навряд ли хоть одна пуля оказалась истрачена впустую – в такой тесноте промахнуться невозможно. Атакующие ахнули, взревели – кто от боли, кто от ужаса – и отпрянули, вжимаясь в бревенчатые заборы по краям дороги, а то и просто рухнув в первый попавшийся сугроб и застыв в нем, не шевелясь и закрыв лицо руками.
– Вторая, товсь! – отдал я новый приказ.
– Ну же! Чего ждете?! – заорал на своих вояк Голицын. – Покамест у них ручницы разряжены, давайте дружно! Успеете!
Зараза! У меня прямо руки зачесались снять его с лошади. Жаль, Дмитрий во всеуслышание заявил, что запрещает стрелять в бояр, мстительно упомянув об иной казни, которая их всех ждет опосля. Или все-таки эдак случайно всадить пулю? Я воровато оглянулся, прикидывая, заметит царь мое своевольство или нет. Кажется, смотрит на меня. Ладно, пускай поживет, гад.
Толпа меж тем загомонила, некоторые сделали пару робких шагов вперед, но дальше не пошли, остановились. Еще бы. Чай, не дураки и видят, что заряжают лишь гвардейцы первой линии, а вторая готова к стрельбе. Словом, призыв боярина пропал втуне. Зато Шуйский сообразил способ получше. Нет, ей-богу, когда на кону твоя собственная жизнь, изобретательным становится каждый. Прекрасно понимая, что теперь ему либо удастся прикончить Дмитрия, либо придется расстаться с белым светом, и скорее всего в мучениях, Василий Иванович нашелся:
– А у вас самих чаво, пищалей нетути?! С нами бог, он подсобит не промахнуться. Стреляйте в них, робяты, стреляйте. А кто в ентого дьявола иноземного попадет, тому тыщу рублев жалую.
«Ого, – восхитился я, наслышанный о скупости Шуйского. – Ай да Мак-Альпин! Какого Плюшкина раскрутил. Значит, кое-чего стою». Но рисковать людьми не хотелось, и я, мельком глянув назад и убедившись, что большая часть гвардейцев в двух линиях Груздя, выстроившихся метрах в тридцати позади нас, перезарядила пищали, скомандовал:
– Огонь! – и сразу после залпа распорядился: – Все. Отходим. Следующий рубеж между стенами собора и звонницей.
Момент отступления был самым опасным. Преследовать навряд ли решатся, но кто может помешать палить нам в спины? И пусть они защищены полубайданами, бахтерцами, колонтарями, юшманами – словом, средневековыми бронежилетами, но в их надежность верилось плохо. Одно дело, когда пуля попадает в пластину юшмана с расстояния в триста метров, и совсем иное – с полусотни. Вдобавок почти все они короткие, до пояса, а многие и без рукавов, то есть ноги и руки вообще не защищены.
Однако обошлось. Помогла образовавшаяся густая дымовая завеса (да здравствует черный порох!) и возникшая сумятица. Не зря же я приказал спецназовцам выскакивать за ворота именно после второго залпа. Едва мы устремились к линиям Груздя, как за спинами осажденных с моего подворья рванулись всадники. Судя по растерянным возгласам, бунташный народ оказался в ступоре: кого преследовать в первую голову? Словом, моя задумка оправдалась – кое-кто решил, что царь действительно среди конных беглецов, и спешно ринулся в погоню за ними, а остальные застыли в нерешительности.
Обольщаться не следовало. Через пару-тройку минут подмену распознают. А кроме того, я для верхушки мятежников столь же опасен, как и государь. Но хорошо хотя бы то, что по моей полусотне практически не стреляли вдогон, и мы преспокойно миновали выстроившуюся в две линии полусотню Груздя.
– Едва крикну, что готов, сразу делай второй залп и бегом на новые позиции, – предупредил я, чуть тормознувшись возле сотника.
Тот кивнул, а я устремился за остальными гвардейцами. Первые из добежавших до нового рубежа уже спешно растягивались в две линии.
«Ай молодцы! – мысленно одобрил я их. – Действуют на загляденье, словно на ученьях» – и гаркнул во всю глотку, чтобы слегка скинуть напряжение и добавить бодрости:
– Поспешай, робяты, а то щи с кашей на столах остывают!
Шутку мою поняли. Кто-то хмыкнул, а кто-то и улыбнулся, вспоминая старые казармы под Москвой. Именно там, чтобы не тратить уйму времени на специальную отработку этого сложного элемента отступления, я и ввел правило для всех сотников: возвращаться с занятий не просто так, но… отступая. И, повинуясь своим командирам, будущие гвардейцы не шли к столовой, а «отступали» к ней всю дорогу – разделившись на полусотни и перебежками, то и дело выстраиваясь в две линии и ощетинившись ручницами. И такие тренировки проводились каждый день.
Поначалу дело шло не ахти, и пришлось ввести для нерадивых наказание. Сотне, плохо исполнявшей этот маневр, отдавалась команда… перейти в наступление. То есть приходилось бежать «в атаку», по сути возвращаясь обратно, и начинать «отступление» заново. Тогда-то кое-кто из сотников и напоминал своим подчиненным про остывающие щи да кашу. Зато теперь этот элемент выполнялся всеми чуть ли не на автомате, никакой толкотни, каждый четко знал свое место и быстро занимал его.