Эльтеррус Иар. Небесный ключ

   «На этот раз дорожка, похоже, собралась вести меня далеко, – закралась в голову мысль. – Она будто прохладная. Странная».
   Мальчик, ощутив это, глянул под ноги, а потом припустил во всю прыть. Он чувствовал, что сейчас самое главное – не отвлекаясь, добежать до того места. Какого? Вот этого Виль не знал. Но дорожка сама приведет. Нужно только успеть вовремя, иначе все пропало…
   Кусты и рытвины мальчик проскакивал, не замечая. Видимо, тропка решила сократить ему путь, поэтому и пошла по ухабам. Виль бежал, раздирая коленки о колючий шипастый кустарник. Он скакал по пригоркам, птицей проносился через поляны, да так, что духи тумана с удивлением смотрели ему вслед. Глаза мальчика едва успевали выхватить проступающие сквозь мглу стволы и корявые ветки деревьев, как ноги сами неслись дальше.
   Виль уже хватал ртом воздух, но ноги продолжали нести его вперед, не желая останавливаться. Тропа пошла в гору, и мальчику стало еще тяжелее. Когда он начал задыхаться, ему показалось, что на мгновение в воздухе что-то блеснуло. «Мысль», что ли?
   В голове Виля внезапно раздался тихий спокойный голос:
   – Ну хватит, набегался. Дальше можно пешком.
   Мальчик огляделся. Вокруг никого не видать. Да и непонятно, кому мог принадлежать голос: ни мужской, ни женский, ни старый, ни молодой.
   «Ну, дела!» – только и сказал себе Виль.
   Он захлопнул рот и с бега перешел на шаг. А тропинка продолжала стелиться под ноги: ровная, усыпанная красным песком. Туман внезапно рассеялся. Да и местность разительно изменилась: вокруг появились красно-желтые скалы, кое-где поросшие корявыми хвойниками.
   «Да у нас в округе нигде нет ни таких скал, ни деревьев… – удивленно думал Виль, продолжая идти. – А, ладно, все бывает…»
   Дорожка вилась между камнями, исчезая в расщелине. Виль сразу же понял, что ему надо туда. Он подошел к расщелине, осторожно коснулся скалы – так, словно стучал в дверь. На мгновение стало немного не по себе – мальчику казалось, что ему предстоит разговор с кем-то из взрослых.
   Виль проскользнул между скал. Дальше они расступались, образовывая хорошо защищенное от ветра пространство. Мальчик стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, и разглядывал то, о чем ему никогда не рассказывали. Со скалы падал ручей. Тек, потом падал, потом снова тек.
   Заглядевшись на невидаль, Виль даже не заметил, как в нескольких шагах от него оказалась женщина. Он просто почувствовал взгляд и повернул голову. Как она подошла? И шагов не слыхать, словно она соткалась прямо из воздуха.
   Женщина смотрела на мальчика доброжелательно, но в ее взгляде чувствовалось что-то еще. Так взрослые иногда смотрят на ребенка, думая, не затеял ли он какую шкоду. Невысокого роста, строгая, худенькая, немолодая. Темные волосы слегка вились, глаза смотрели спокойно, внимательно. Одета в черно-голубое платье с турнюром – такого, должно быть, не носили уже лет двести. Светящихся линий вокруг нее Виль тоже не видел, только легкое серебристое марево. Любой лесной дух выглядит на порядок эффектнее. И все же Виль ощущал, что именно к ней он шел сюда. Она будто могла быть его мамой… Нет. Она будто могла ею стать.
   Женщина, слегка наклонив голову, нарушила молчание первой:
   – Ты, надеюсь, не думаешь, что я – Мать Всех Живущих?
   – Нет, – ляпнул Виль. – Видно же… Ну, а кто вы?
   – Меня звали Эмин Дано, – отозвалась женщина с легкой печалью. Голос был тем же самым, который мальчик слышал в лесу.
   – Звали?
   – Да. Уже не зовут. Но речь сейчас пойдет не обо мне и не о тебе. А о нас.
   – Нас? – Виль с недоумением взглянул на странную гостью.
   – Да. У вас там, – женщина тряхнула головой в сторону деревни с едва заметной улыбкой, – существует традиция ученичества. Мастер передает знания, ученик принимает. Так?
   – Да, – ответил Виль, ничего толком не понимая.
   – Сказать, что я беру тебя в ученики, было бы несколько грубо. Неправильно, – тихо произнесла женщина. – Я останусь в своем мире, а ты – в своем, Виль. Но здесь, на земле, ты будешь делать почти то же, что и я – там.
   – Это где – там? – вытаращил глаза Виль.
   – Это находится почти здесь, – женщина как будто напоминала мальчику давно знакомые, но слегка позабытые истины. – Почти здесь, в мире Меон, только чуть-чуть выше. Скоро ты сможешь время от времени видеть наш мир. Так видны звезды, когда облаков нет.
   Виль продолжал молча таращить глаза. Он не понимал ничего. Гостья смотрела на него по-матерински тепло, словно думала: «Мал еще». Но в следующий миг ее глаза уже отражали спокойную сосредоточенность.
   – Сейчас тебе следует просто запомнить, – молвила женщина. – Мы – это Шайм Бхал. Как переводится это название, Виль?
   Слова звучали странно и непривычно. Но, казалось, мальчик где-то слышал это название. Виль сморщил лоб и обвел все вокруг глазами – не висит ли рядом какая-нибудь интересная «мысль»? Но, как назло, было пусто.
   – Думай сам, – велела мальчику гостья.
   Тот еще с полминуты молчал, хлопая глазами, а потом внезапно и совершенно уверенно выдал ответ:
   – Шайм Бхал означает «небесный родник».
   – Правильно! – удовлетворенно кивнула женщина. Ее уста на мгновение осветила улыбка. – Теперь ты действительно можешь считать, что ты мой ученик. Молодец, справился!
   – С чем? – спросил Виль.
   – С самопознанием.
   Гостья заулыбалась, а Виль недоуменно почесал в голове. Самопознание. Совсем непонятно…
   – Поймешь! – ответила на невысказанный вопрос женщина, тряхнув волосами. – Я тебе покажу. Шайм Бхал означает не только «небесный родник», но и «небесный ключ». Это название более верно, потому что ты сам – ключ. Или будущий ключ. Я только что задала тебе сложный вопрос, а все «мысли» вокруг убрала. Ты сам догадался, что значит «Шайм Бхал». Сам открыл. Это значит – ты ключ.
   – Я – ключ? – У Виля в голове внезапно всплыл образ ключа от сарая, вставляемого куда-то в небо.
   – Не так, – молвила гостья, протягивая обе руки ладонями вверх. – Приготовься, Виль. Сейчас будет «мысль».
   На правой руке женщины замерцал серебристый шарик. Виль прочитал – «я». Надо же, мысли бывают простыми, из одного слова!
   Гостья смотрела на мальчика не отрываясь. А он продолжал вглядываться в ее ладони. Вот сейчас еще что-то будет… Действительно, на левой руке женщины тоже стала формироваться фигура. Она походила на кубик и была золотистого цвета. Виль прочитал – «мир». Тоже просто. Но мальчик, вглядываясь в мерцание фигур, был уже не уверен, что кубик действительно золотистый, а шарик – серебристый.
   – Когда как, – прозвучала мысль женщины.
   Она начала медленно, осторожно сводить руки. Шарик на правой и кубик на левой сцепились и переплелись. Они стали едины. То ли кубик внутри шарика, то ли наоборот, и оба словно вывернутые наизнанку.
   – Читай, – прозвучал голос в голове Виля.
   Он читал. И, читая, слегка путался. Мысль была сложной. «Я – Вселенная – Я» или «Мир – Человек – Мир»… В этом и Демон Ночи ногу сломит…
   – Обе трактовки правильны, Виль. Молодец. А теперь смотри дальше, – произнесла женщина.
   Виль вгляделся. На сомкнутых худеньких женских ладонях мерцала бесконечная череда шариков и кубиков друг внутри друга. Как коридор. А внутри – точка. Нет… Мальчик решил присмотреться внимательней. Это не точка, а будто звезда. Дверь.
   – Читай, Виль!
   – Я – целый мир.
   – Это так.
   Женщина убрала ладони и озорно сверкнула глазами. В этот момент она напоминала скорее девчонку, нежели взрослую даму. Девочку из небесного мира, одетую в платье, какие носили больше двух столетий назад.
   – Шайм Бхал – это везде, Виль. – Женщина вновь стала серьезной. – Везде. Поэтому слово на языках многих миров звучит одинаково, а перевод всегда разный. Кому какой нужен. А в небесах – только звезды. Впрочем, там мы тоже есть. Мы появляемся там, где нужны. Не где хотим, а где нужно.
   – Зачем? – вырвалось у мальчишки.
   – Много будешь знать – скоро состаришься.
   Виль чуть не обиделся. А небесная гостья слегка потянулась к мальчишке. В ее глазах промелькнуло желание утешить, погладить. Как сына. Да только не вышло. Виль почувствовал, как между ними встал незримый упругий барьер, мешающий прикосновению.
   «Ну да. Она там, я здесь». – В глазах мальчика проскользнула печаль.
   – Ничего, все обойдется, – махнула рукой женщина, отвечая на мысль. – Вот наш символ. – Она посмотрела на падающий со скалы ручей. – А теперь нам пора поговорить о тебе, Виль. Ты теперь мой ученик.
   – А что это значит?
   – Говоря твоим языком, ты будешь чем-то вроде лекаря, колдуна и деревенского старосты.
   – Всеми сразу? – Виля слегка передернуло.
   – Да, – ответила небесная гостья. – Еще и так, чтобы об этом никто не знал. Это будет секрет.
   Мальчик серьезно кивнул. Он хорошо понимал, что такое секрет. Взрослым, как, впрочем, и сверстникам, никогда ничего нельзя говорить. Засмеют.
   – Я знаю, тебе не очень-то нравятся люди, – продолжила женщина. – В них как будто нет жизни, а из некоторых – вообще стержень вынули.
   Виль нахмурился. Как так она все понимает? Он даже себе это словами не говорил, а она сразу – вот…
   В голове мальчика возник образ старой соломенной куклы на ниточках, болтающейся на сильном ветру.
   Небесная гостья кивнула.
   – Так все и выглядит, – печально сказала она. – Их нужно лечить. Поступки у них тоже кривые. Это тоже надо вправлять, как знахарки вправляют суставы. А когда человек вывихнул себя в самом начале, он потом всю жизнь ходит, как облитый помоями.
   Виль понурился.
   – Я еще маленький. Глупый. Что я с этим могу сделать? – выдавил он из себя.
   – Можешь, – ободрила собеседница. – Посмотри сам. Ты внутри цельный, поэтому можешь чинить все поломанное. Каждый человек – тоже вселенная, только у некоторых центр сместился. Это как вывих, его нужно вправить.
   – А что надо делать? – спросил мальчик. Ему нравилось мастерить. Даже если живых людей – все равно интересно.
   – Смотри.
   И тут глаза Виля словно прохладной ладошкой накрыло. Он увидел во сне задний двор своего дома.
   «Кажется, это действительно сон, – рассуждал про себя Виль. – Только слишком уж ясная голова. Так во сне не бывает».
   Он вгляделся в картинку. По двору бродил, пошатываясь, перебравший пива отец. С черного хода, таща большое ведро с помоями, боком выбирался Халь. Во сне все оказалось таким же, как в жизни.
   – Это и происходит сейчас у тебя дома, – мысленно пояснила небесная гостья. – Скажи мне, почему отец пьет, а Халь глупый?
   – Не знаю, – вздохнул мальчик. – А почему?
   – Твой отец в юности должен был поехать в город и стать служащим. У него такое призвание, ему нужны дисциплина и строгий начальник. Но он не смог уехать, мечта пошла прахом. А вместе с ней – и призвание. Он с тех пор пьет, а почему – и сам не знает. Плохо человеку не на своем месте. А твой младший брат… ваша мама вторым ребенком хотела не мальчика, а девочку – себе в помощь. Так что Халь с рождения кругом виноват в том, что он мальчик. Ему придется потратить немало сил, чтобы стать настоящим мужчиной.
   Краткий сон кончился. Виль открыл глаза и увидел, что женщина смотрит на него с ожиданием. Он поскреб голову и нахмурился. Постоял, переминаясь с ноги на ногу, снова нахмурился. Мальчик не сомневался – небесная гостья права. Только что с этим делать?
   Женщина не торопилась.
   – Ну, – сказал он, наконец-то решившись, – допустим, я вылечу папу от пьянства. В город он все равно не уедет. У него тут жена, дети, хозяйство, – Виль внезапно стал рассуждать, как взрослый. – Через некоторое время он снова запьет, потому что папа видал у Отца Мертвых и нас всех, и свою собственную жизнь. Ну а Халя я точно девчонкой не сделаю, – мальчик скривился. – И не хочу.
   – Теперь, Виль, – сказала небесная гостья, – мы и подошли с тобой к самому главному. Ты будешь не изменять людей, а исцелять. Делать цельными, такими, как сам. Им придется давать как бы новую жизнь… Взамен той, что у них не получилась. Той, что ты забираешь.
   – Как это? – Виль застыл, недоумевая.
   – Каждый из них, – объяснила мальчику женщина, – тоже вселенная. И у каждого внутри – звездочка. Ключ. Они часто не виноваты, что душа у них получилась кривая. – Тут небесная гостья едва заметно вздохнула. – А вокруг такой души – перекошенное восприятие мира. Помнишь, каким ты раньше был сам? Тебя выровняла та самая «яма», а как – ты не заметил. Тогда центр у тебя встал на место.
   – А у них? – спросил мальчик, в глубине души уже понимая, каким будет ответ.
   – У них центр смещен. Вот представь себе вещь, которая всегда падает, как ее ни поставь…
   Виль представил. Поежился. Это кем же придется стать, чтобы править горшки, которые криво слепили, а потом обожгли? Духом Жизни? А почему Он Сам их не правит?
   «Легче такие разбить, а потом новых наделать. Красивых», – подумал мальчишка.
   – Разумеется, легче, – голос женщины стал ледяным. – А чем станешь ты, если так относиться к другим? Будешь жить посреди черепков, сам разбитый. Ты был не лучше, чем отец и младший брат. Тебя спасла «яма». Тот, кто ломает других, становится ломаным сам.
   Виль втянул голову в плечи, потупился. На мгновение лицо мальчика плаксиво скривилось.
   – Я не буду ломать. Никогда. Только править, – выдавил он, не глядя в глаза женщине.
   – Это доказывают не словом, а делом, – тихо молвила гостья.
   – Что мне делать? – с решимостью поднял голову Виль.
   – Берешь центр и осторожно вставляешь на место.
   – Это все?
   – Почти все.
   Виль тряхнул головой. От него во все стороны полетел ворох светящихся мыслей.
   «Нет, здесь, кажется, что-то не так, – думал мальчик. – Люди, деревья и тины растут постепенно. Если у кривого дерева центр поставить на место, сам центр-то, может быть, и останется. Только все оболочки рассыплются, и дерево просто умрет. Так и с людьми. Ничего у меня не получится, все это зря».
   Мальчик едва заметно вздохнул и стал ковырять пальцем ноги красноватый песок, уже не глядя на женщину.
   – Я сказала, почти все, но не все, Виль, – глядя на мальчика, произнесла небесная гостья. – Ты думаешь, мы не знаем законы природы? Я тебе говорила, – голос женщины опустился до шепота, – мы находимся не на небесах. Мы – везде. Ваши колдуны только говорят о единстве, а сами делят на мир людей и мир духов. А ты сам? Я ведь вижу, что нет.
   Мальчик чувствовал себя так, словно доски таскал. Голову сдавливало, тело казалось ватным.
   «Вот сбежишь в лес, но и там тебя найдут взрослые, которые непременно будут указывать, как нужно жить. Это, должно быть, и есть один из законов природы».
   Женщина сделала движение рукой, и Вилю опять полегчало. Тело как родниковой водой изнутри вымыли.
   – Видишь, я тебя «вправила», Виль, – улыбнулась небесная гостья. – Ты думал неправильно – тяжело и настырно, как взрослый мужчина. Поэтому и устал. Надо не так. Надо думать как часть целого. Ну… как планета Меон и окрестные звездные пути, что к ней прилегают. Тогда не устанешь, и мысли твои будут верными.
   Мальчик смотрел на нее. Он, кажется, начинал понимать. Женщина распахнула глаза, и он увидел в них трепетное сияние. «Не огонь, не вода…»
   «…не земля и не ветер. Единое», – закончила его мысль гостья.
   Вслух она продолжала:
   – Родник не пробивается из земли там, где хочет. Мы не появляемся там, где хотим. Я тебе говорила. Мы – там, где надо, где должны быть. И ты делай, как надо. Тогда избежишь ошибки. Дерево не сломается, человек не умрет. Да и сам никогда не устанешь. Не умничай, Виль. В голове правды нет. Не пытайся помочь кому-либо из жалости. Не суетись. Это значит – быть чистым. Как этот родник.
   Женщина сделала шаг назад и едва заметно взмахнула руками.
   «Словно взлететь пытается», – подумал Виль.
   Она устремила спокойный взгляд на падающий ручей, не говоря ни слова. Виль сделал то же самое.
   «Ручей пробивается через наносы песка, иногда он уносит с собой палые прошлогодние листья. Но при этом чист, как слеза. Течь по грязи и не испачкаться. Как такое возможно?»
   Его взгляд скользнул выше, туда, где ручей начинал свое течение. Казалось, родник бьет где-то под облаками, спускается со скалы и только у самой земли разбивается на отдельные капли.
   Когда Виль насмотрелся и повернул голову, женщины уже не было. Словно она растворилась. Но мальчик чувствовал, что они еще встретятся.
   Высоко в небе стояло солнце, немилосердно пекло. Время близилось к полудню. Очертания скал и деревьев в слепящем дневном свете стали невыносимо яркими, а тени – короткими. И Виль, растерянно глядя по сторонам, вдруг почувствовал, что что-то ушло. Безвозвратно ушло. Душа мальчика корчилась; казалось, что часть ее умерла навсегда.
   «Почему, – простонал он, – больше не отзываются лесные озера? Почему молчат камни? И где духи леса?»
   Виль распахнул глаза и оглядел все вокруг. Нигде не было ни единого духа.
   «Меня покинули Отец Света-на-небе и Мать Всех Живущих? И я теперь один, без них, буду?» – Мальчик сглотнул, подавив крик.
   «Ты сегодня утратил способности колдуна, Виль. Ничего страшного. Взамен этого ты стал кем-то иным. А Отец Света-на-небе и Мать Всех Живущих никуда не делись. Они всегда будут рядом с тобой, потому что ты в них по-прежнему веришь, – мысленно откликнулась небесная гостья. Мальчика словно родниковой водой обдало. – Надо верить…» – звучала ее мысль, затихая.
   Виль распрямил плечи, сощурился и огляделся вокруг. Скалы давно накалились под солнцем. Мальчик протиснулся между камнями и зашагал по тропинке. До деревни рукой подать, надо успеть домой к полудню. Надо сегодня же вылечить папу от пьянства, Халя – от глупости и до заката успеть починить валяющуюся с начала лета в сарае сломанную маслобойку.

* * *

   Над островом Лаок, входившим в состав Калайского архипелага, повисло безветрие. Гнетущее, тяжкое. Ни одна травинка не шевелилась, ни один лист не трепетал. В небе медленно проплывали тяжелые свинцовые тучи. Казалось, воздух похож на вязкий, дурно пахнущий клей. Грызуны, живущие на острове, еще с утра забились в глубокие норы, почувствовав приближение бури. Капитаны парусных кораблей сменили курс, едва взглянув на барометры. Всякий знал, что окрестности Лаока – нехорошее место. Как, впрочем, и любой из островков, лежащих к востоку от основной группы островов Калайского архипелага. Перед сезоном дождей там часто случались шторма, погода бывала непредсказуемой. Не стоит парусникам заплывать в эти воды. А пароходам – и подавно. Моряки знали, что остров Лаок отведен Службой Контроля Евгеники под резервацию. На нем жили ущербные люди.
   Лаокская резервация существовала уже два с половиной века. У изгоев сложились свой быт, свой уклад. Все добрые граждане мира Меон знали – отверженные живут так, как умеют. А нормальным в этих местах делать нечего. Здесь только голые скалы да рифы. Поэтому под резервацию и выделили Лаок, а заодно и другие острова этой группы. Все они были маленькими, скалистыми, не приспособленными для жизни. Пришвартоваться нельзя – дно на десятки метров вокруг изрезано рифами. Поэтому Служба Контроля платила двойную цену капитанам, соглашавшимся доставлять на остров необходимые грузы – продовольствие, строительные материалы, а иногда и воров, приговоренных к изгнанию. Вор, как поговаривали моряки, не убийца и не свихнувшийся «пси». Он – человек вполне мирный, сопротивляться, как правило, не умеет. Так что ему только и остается, что красть у уродов чугунные гвозди и стройматериалы. А воровать продовольствие – себе дороже. Лучше и не пытаться. Провиант передавали старостам, местному самоуправлению, а те были людьми очень жесткими.
   Воровству в резервации никто не мешал. Иди на склад среди бела дня, бери что хочешь – никто даже слова не скажет. Потому что вор либо строить научится, и тогда его примут в общину, либо бросит бессмысленное занятие. И тогда его тоже примут. Бездельничать для обреченного не зазорно.
   Бежать с острова не пытались. До континента – тысячи километров пути. Даже если какой-то умелец смог бы выстроить плот и решился отчалить – скатертью дорожка. Отец Мертвых всех принимает, никого прочь не гонит. Остров, затерянный в океане, – тюрьма надежная. Охраны не требует, да и глаз не мозолит.
   Парусники, нанимаемые службой Контроля, бросали якорь приблизительно в сотне метров от берега. Моряки спускали на воду лодки и, лавируя между скалами, доставляли грузы на место. Там их забирали угрюмые старосты.
   Груз доставляли, как правило, плоскодонки из пластика. Но иногда моряки подходили к берегу на деревянных четырехвесельных лодках. Старожилы острова еще помнили тот день, когда одну из таких лодок оставили на берегу – в днище зияла пробоина. Старосты острова тогда решили использовать хорошее дерево для починки строений. Да не вышло. Старый безрукий Ван словно взбесился. Орудуя правой рукой, он отволок лодку в кусты. Украл по всем правилам. Только на кой это ему? Старосты молчали и пожимали плечами. А Ван целый день бегал по резервации, тряс седой головой и яростно жестикулировал. Косноязычие сильно мешало ему, но без слов было ясно – старик пытался набрать команду для лодки. Еще трех человек. Молодых, сильных, дерзких…
   Не вышло.
   Юноши, к которым обращался старик, краснели и отходили в сторону. Молодые мужчины отмахивались. А Сай, невзрачный человек средних лет, пригрозил избить Вана, если тот будет и дальше маяться дурью. Помочь починить лодку он категорически отказался.
   Весь следующий месяц жители Лаокской резервации с тревогой в глазах наблюдали, как Ван чинит лодку, работая с помощью правой руки и культи. Старик, к удивлению всей общины, больше не проронил ни единого слова. Он вставал на рассвете, механически ел, шел к лодке и возился с ней до заката. В лице и в движениях Вана проскальзывало нечто такое, что заговаривать с ним не хотелось. Многие отвернулись от старика, молодежь даже посмеивалась. Только друзья Вана, которые знали его почти с самого детства, смотрели печально.
   В тот день, когда работа над лодкой была закончена, жители поселения собрались на берегу. Все до единого, включая привезенных детей. Они молчали, глядя на Вана, и время от времени отводили глаза. Старик, покряхтывая, спускал лодку на воду. На дне перекатывалась из стороны в сторону небольшая фляга с водой и завтрак, который Ван не стал есть. Старосты, зная, что происходит, решили поберечь продукты. Мертвому они ни к чему, а живым пригодятся. Ведь каждому ясно, что остров далеко в океане, до материка – то ли две, то ли три тысячи километров.
   Ван спустил лодку на воду и устроился на передней скамье. Культю левой руки он намертво привязал ремнями и шпагатом крест-накрест к рукояти одного весла. Было видно, что рука перетянута почти так же сильно, как при наложении жгута на рану. Здоровой правой он взялся за конец другого весла, и все увидели, что фигуру старика от этой позы перекосило.
   Собравшиеся на берегу продолжали молчать. Даже старый друг Вана не успел открыть рта, чтобы произнести напутствие, как Ван откинулся, тяжело вздымая весла. Он поднял голову, широко распахнул глаза и сказал:
   – Люди, прощайте.
   Поздно вечером разразился сильный шторм. Буря бушевала всю ночь, и ветер выл страшным воем, словно старый отец на похоронах юного сына. Жители острова ворочались на своих неудобных лежанках, и не один не мог сомкнуть глаз. Каждому хотелось выйти на воздух из убогого душного помещения и зажечь хоть какой-то огонь. Слишком много вокруг было мрака. Но костер не мог разгореться на пронизывающем ветру. Каждый отверженный думал, что он один сейчас хочет выйти на берег и зажечь поминальный огонь. Только он хочет плакать по старому Вану, а остальные хотят спать. Все на острове эту ночь пролежали без сна, и каждый чувствовал себя одиноким. Никто не подозревал, что другие чувствуют то же, что и он сам.
   Ван погиб, но осталась легенда. Ее долгие месяцы, а потом и годы, передавали из уст в уста вновь прибывшим на остров. Взрослые, вспоминая историю старого Вана, заставляли себя собираться с духом и делать дело, когда хотелось выть от тоски. Детишки же просто нашли себе новую тему для игр. «Старый Ван» и «дух бури» значило для них почти одно и то же. Поэтому, когда поднимались ветер и шторм, а небо заволакивало тяжелыми тучами, дети то ли с опаской, то ли с восторгом поглядывали на море и шептались между собой: «Старый Ван пришел».
   С тех пор, когда жил старый Ван, минул уже не один десяток лет, но его историю продолжали передавать из уст в уста, из поколения в поколение. Хотя какие поколения могут быть на острове-тюрьме, население которого состояло из одних мужчин? Служба Контроля Евгеники распорядилась, чтобы ущербные не могли продолжать род, и сделать это оказалось легче легкого. Уродов изгнали из общества и полностью изолировали от мира. Они даже не знали, как выглядят взрослые женщины. Стоило среди стариков упомянуть противоположный пол, и каждый из них представлял девочку, еще не отданную родителями на обучение, с которой старик играл в далеком детстве. Многие даже не знали, что представлять, потому что были вырваны Службой Евгеники у родителей, едва научились ходить.
   – Гены ваших детей ненормальны. Выродки не имеют право на продолжение рода и на проживание среди людей, – объясняли эмиссары Службы Контроля.
   Стоило специалистам Службы на обязательной ежегодной проверке заметить у ребенка отклонение от биологической или энергетической нормы, как его тут же безжалостно отсылали на Острова, откуда нет возврата, – так называли резервацию в народе. Подрастая, мальчишки играли друг с другом в запрещенные старостами игры – рисовали на песке девочек. Многие из обреченных прожить свою жизнь на островах знали только из этих игр, что у девочек – длинные волосы, а у взрослых женщин – холмы на груди, которые те всегда прячут. Поэтому облик противоположного пола для изгоев почти ничего не значил, как не значили ничего для них блага, доступные жителям Большого Мира.