— О, я их отыщу! — в отчаянии повторил он. Между тем пятеро смельчаков уже достигли реки, где их ждала лодка.
— Здесь мы расстанемся, — сказал незнакомец дону Фернандо, срывая с себя маску.
— Эстебан! — радостно вскричал дон Фернандо.
— Я собственной персоной, друг мой. Эта лодка доставит вас на асиенду дель-Кормио. Отправляйтесь немедленно, — добавил он, подавая ему бумажку, сложенную вчетверо. — Прочтите это внимательно, может быть, вы тоже можете нам помочь.
— О! Будьте спокойны, я должен отомстить.
— Прощайте, или лучше сказать, до свидания, друг.
— Благодарю! Увижу ли я донну Гермосу?
— Мне запрещено говорить вам об этом!
— Еще один вопрос. Вы знаете, кто взял меня в плен?
— Да, Тигровая Кошка и дон Торрибио Квирога.
— Вот как! Я этого не забуду! Еще раз благодарю, Эстебан!
Он сел в лодку, и они быстро заскользили по воде, канув в непроницаемую темень ночи.
Три человека, оставшиеся на берегу, тревожно следили за удаляющейся лодкой. Эти три человека были: Дон Эстебан Диас, донна Гермоса и донна Мануэла.
Х. Лагерь краснокожих
XI. Отступник
— Здесь мы расстанемся, — сказал незнакомец дону Фернандо, срывая с себя маску.
— Эстебан! — радостно вскричал дон Фернандо.
— Я собственной персоной, друг мой. Эта лодка доставит вас на асиенду дель-Кормио. Отправляйтесь немедленно, — добавил он, подавая ему бумажку, сложенную вчетверо. — Прочтите это внимательно, может быть, вы тоже можете нам помочь.
— О! Будьте спокойны, я должен отомстить.
— Прощайте, или лучше сказать, до свидания, друг.
— Благодарю! Увижу ли я донну Гермосу?
— Мне запрещено говорить вам об этом!
— Еще один вопрос. Вы знаете, кто взял меня в плен?
— Да, Тигровая Кошка и дон Торрибио Квирога.
— Вот как! Я этого не забуду! Еще раз благодарю, Эстебан!
Он сел в лодку, и они быстро заскользили по воде, канув в непроницаемую темень ночи.
Три человека, оставшиеся на берегу, тревожно следили за удаляющейся лодкой. Эти три человека были: Дон Эстебан Диас, донна Гермоса и донна Мануэла.
Х. Лагерь краснокожих
Благодаря трогательной заботе матери, дона Педро и его дочери здоровье скоро вернулось к дону Эстебану.
Он сразу же рассказал асиендеру, какой у него состоялся разговор с доном Торрибио, в руки которого попал дон Фернандо.
Дон Торрибио так низко пал в глазах дона Педро и его дочери, что они о нем даже слышать не желали.
Едва оправившись от ран, дон Эстебан принялся разузнавать о своем друге. Счастливый случай свел его с Сапатой. Вакеро находился в благоприятном для беседы расположении духа и готов был сообщить все сведения, которые от него только потребуют, потому что в это самое утро он в пух и прах проигрался. С помощью нескольких унций, весьма кстати предложенных, дон Эстебан сумел заполучить подробные сведения о том, что происходит с доном Фернандо, а главное — куда его упрятали.
Как только дон Эстебан получил интересующие его сведения, он поспешил в асиенду.
Донна Гермоса была существом необыкновенным: решительным и энергичным. Она решила во что бы то ни стало освободить дона Фернандо, которого горячо полюбила. Скрывая свое нетерпение, дабы не тревожить отца, она выразила желание провести два дня в асиенде Лас-Нориас. Дон Педро охотно согласился, при условии, что она возьмет с собой многочисленную свиту пеонов, надежных и хорошо вооруженных.
Вместо асиенды молодая девушка отправилась в президио и сумела пробраться туда, не будучи замеченной индейцами. В президио она отыскала дона Эстебана и сообщила ему о своем намерении. Дон Эстебан немало удивился, выслушав план задуманной ею операции, в которой должна была участвовать не только она, но и мать дона Эстебана. Все его попытки отговорить ее были тщетны, и волей-неволей ему пришлось согласиться.
Когда лодка с доном Фернандо исчезла из вида, дон Эстебан обратился к донне Гермосе.
— Теперь, сеньорита, что вы собираетесь делать?
— Теперь, — решительно заявила она, — я хочу проникнуть в лагерь апачей и увидеться с доном Торрибио. Дон Эстебан содрогнулся от ужаса.
— Вас ждут там бесчестье и смерть!
— Нет, — возразила она все так же решительно, — меня ждет там возможность отмщения.
— Вы этою хотите?
— Требую.
— Ну что ж, — сказал он, — я буду вам повиноваться. Ступайте оденьтесь, и я сам провожу вас в лагерь индейцев.
Они молча направились в дом дона Педро по пустынным улицам. Леденящая душу тишина нависла над городом в отсветах все еще продолжавшихся пожаров в старом президио, где среди пепелищ кое-где виднелись силуэты индейцев.
Подъехав к дому, дон Эстебан придержал лошадь и заговорил, обращаясь к донне Гермосе.
— Подумайте о том, что вы собираетесь предпринять, сеньорита. Какой смысл в мести, когда тот, за которою вы намерены мстить, теперь в безопасности?
— Да, но его собирались убить. То, что не удалось в первый раз, может удастся во второй. Дон Торрибио пытался нанести мне жестокий удар. Мое решение непоколебимо. Он изведает месть женщины.
— Ничто не способно поколебать вашу решимость?
— Ничто, — сказала она твердым голосом.
— Ступайте же, готовьтесь, сеньорита! Я жду вас здесь. Обе женщины вошли в дом, между тем как дон Эстебан задумчиво опустился на ступени крыльца.
Он ждал не долго. Вскоре появились женщины. Обе в апачских костюмах. Разрисовав лицо, они сделались совершенно неузнаваемыми. Эстебан не мог удержаться от восторженного возгласа.
— О! Вы истинные индианки!
— А вы думали, что только дон Торрибио способен перевоплощаться?
— Женщин в этом смысле никто превзойти не способен, — сказал дон Эстебан, качая головой — Что далее от меня требуется?
— Немногое, — ответила донна Гермоса, — чтобы вы проводили нас до первой индейской линии.
— А потом?
— Потом мы будем действовать по нашему усмотрению.
— Неужели вы намерены остаться одни среди индейцев?
— Конечно!
— Матушка! — печально проговорил дон Эстебан. — Неужели вы хотите попасть в руки варваров?
— Успокойся, сын мой, — сказала донна Мануэла, улыбаясь, — мне не грозит никакая опасность.
— Однако…
— Эстебан! — резко перебила донна Гермоса. — Я отвечаю за вашу мать.
Дон Эстебан уныло потупил голову
— Ну да хранит вас Бог!
— Пойдемте, — сказала донна Гермоса, старательно закутываясь в плащ.
Дон Эстебан шел впереди. И тут и там виднелись затухающие костры, вокруг которых спали защитники президио.
Какая-то зловещая печаль тяготела над городом, погруженным в тишину, лишь изредка нарушаемую криками коршунов, уруби и соколов, оспаривающих друг у друга добычу — трупы павших в последней битве.
Все трое уверенно шагали среди развалин, то и дело натыкаясь на усыпавшие землю трупы, нарушая кровавые пиршества хищных птиц.
Они прошли практически из конца в конец весь город и достигли земляной насыпи на подступах к лагерю индейцев, который нетрудно было опознать по многочисленным кострам, а также громкой речи и пению. Часовые, обменявшись несколькими словами с доном Эстебаном, пропустили всех троих в лагерь. Сделав несколько шагов, дон Эстебан остановился. Его спутницы последовали его примеру.
— Донна Гермоса, — сказал дон Эстебан прерывающимся от волнения голосом. — Вот перед вами лагерь индейцев. Мое дальнейшее присутствие может повредить вам. Лучше мне сейчас удалиться.
— Благодарю и до свидания, Эстебан, — сказала молодая девушка, протягивая ему руку.
Дон Эстебан, удерживая ее в своих, проникновенным голосом сказал
— Сеньорита, позвольте еще сказать вам.
— Говорите, друг мой.
— Заклинаю вас всем, что вам дорого в этой жизни, откажитесь от вашего опасного намерения, пока еще не поздно. Вернитесь в асиенду дель-Кормильо. Вы не можете себе представить, какая вам грозит опасность.
— Эстебан, — решительно отвечала донна Гермоса, — какая бы ни грозила мне опасность, я иду ей навстречу, ничто не способно заставить меня переменить мое решение. Итак, до свидания.
— До свидания, — печально прошептал дон Эстебан. Донна Гермоса улыбнулась и уверенно шагнула навстречу неизвестности. Донна Мануэла колебалась секунду и вдруг бросилась на шею сыну.
— Ах' — вскричал взволнованно дон Эстебан, что было совсем необычно для него в нынешней ситуации — Останься со мною, матушка, умоляю тебя!
— О! — мужественно отвечала благородная женщина, указывая на донну Гермосу — Неужели я позволю ей принести себя в жертву?
Эстебан молчал. Мануэла поцеловала его и с усилием последовала за Гермосой
Дон Эстебан с тревогой следил за ними глазами до тех пор, пока они не исчезли в темноте.
Тогда с вздохом, скорее похожим на отчаянный вопль, он быстро зашагал прочь, бормоча тихим голосом:
— Только бы мне успеть вовремя, только бы мне успеть вовремя к дону Хосе Калбрису, только бы он не опередил меня.
В ту минуту, когда дон Эстебан подошел к крепости, дон Хосе выезжал оттуда с доном Торрибио Квирогой, однако погруженный в тревожные мысли, он не заметил всадников, проехавших мимо.
Эта пагубная случайность явилась причиной непоправимой беды.
Расставшись с доном Эстебаном, Гермоса и Мануэла шли несколько минут наудачу, желая выйти к одному из ближайших костров.
Подойдя на близкое расстояние к костру, они остановились перевести дыхание и умерить волнение сердца.
Теперь, когда их отделяло от индейцев всего несколько шагов, при всей их твердой решимости осуществить свой дерзкий план бедные женщины почувствовали, что мужество покидает их и сердце леденеет от ужаса при одной мысли об ужасной драме, в которой им предстояло играть главную роль.
И как ни странно, Мануэла смогла возвратить своей спутнице твердость, готовую было покинуть ее.
— Сеньорита, — сказала она, — теперь моя очередь руководить вами. Если вы согласитесь следовать моим советам, я надеюсь отвратить многочисленные опасности, грозящие нам.
— Говори, я слушаю тебя, кормилица.
— Во-первых, нам надо оставить здесь плащи, скрывающие нашу одежду. По ним сразу узнают, что мы — белые.
Она проворно сняла с себя плащ и бросила подальше в сторону. Донна Гермоса, не колеблясь, последовала ее примеру.
— Теперь, — продолжала она, — идите рядом со мной и ни при каких обстоятельствах не выказывайте страха, а главное — не произносите ни единого слова, иначе мы неминуемо погибнем. Мы две индианки, давшие обет молчания Ваконде ради исцеления раненого отца, вы меня поняли? Запомните — не произносить ни слова!
— Пойдем, и да хранит нас Господь!
— Да будет так! — ответила Мануэла, истово крестясь. Они продолжили путь и вскоре вступили в лагерь. Индейцы, опьяненные победой, так легко одержанной над мексиканцами, пребывали в радужном настроении, находящем выход только в пении и танцах.
Несколько бочонков водки, похищенных в старом президио и в асиендах, были выпиты, и теперь в лагере царил неслыханный беспорядок, ибо спиртное оказывает на индейцев совершенно непредсказуемое воздействие, толкая их порой на безрассудные действия.
Власть сахемов теряла силу, и сами начальники пребывали в таком же, как их воины, состоянии. И если бы защитники Сан-Лукаса совершили на них внезапное нападение, они наверняка без труда истребили бы большую часть отупевших от водки и неспособных сопротивляться индейцев.
Пользуясь царившим вокруг пьяным весельем, наши отважные женщины, с замиранием сердца и дрожа от страха, однако внешне совершенно спокойные, легко, как змеи, проскальзывали между пирующими группами пьяных индейцев в надежде на провидение или на свою счастливую звезду отыскать среди многочисленных палаток ту единственную, которая принадлежала высокому бледнолицему начальнику.
Долго блуждали они таким образом, не вызывая подозрений у индейцев, и страх постепенно проходил. Но вдруг какой-то индеец огромного роста схватил донну Гермосу за талию и, подняв в воздух, крепко поцеловал в шею.
Донна Гермоса вскрикнула от испуга, вырвалась из рук индейца, с силой оттолкнула его от себя.
Дикарь был настолько пьян, что не удержался на ногах и повалился со злобными криками наземь. Однако, тотчас же вскочив на ноги, подобно ягуару, ринулся к донне Гермосе.
И Мануэла мгновенно заслонила ее собой
— Прочь! — сказала она, решительно уперев руку ему в грудь. — Эта женщина — моя сестра.
— Гриф — воин, не терпящий оскорблений, — ответил дикарь, злобно выхватив нож.
— Ты хочешь ее убить, — испуганно вскричала Мануэла.
— Да, если она не согласится идти в мою палатку и стать женой начальника.
— Ты с ума сошел, — продолжала Мануэла. — В твоей палатке нет места для новой жены, она и так битком набита.
— Там могут поместиться еще двое, — насмешливо сказал индеец. — А потом, если эта женщина твоя сестра, и ты ступай с нею.
На шум стекались другие индейцы, и вскоре женщины оказались в центре плотного круга, из которого невозможно было выбраться.
Мануэла быстро оценила положение, в котором они оказались, и поняла, что их ждет неминуемая гибель.
— Ну! — продолжал Гриф, схватив волосы донны Гермосы и намотав их на руку, одновременно размахивая ножом: — Пойдешь ты с сестрой в мою палатку?
Донна Гермоса отпрянула назад, зажмурившись, ждала удара занесенным над нею ножом. Мануэла, собрав свое мужество, решительно остановила руку Грифа, сказав громким голосом:
— Если ты хочешь, негодяй, пусть совершится твоя судьба! Ваконда не позволяет безнаказанно оскорблять своих рабов!
До той минуты Мануэла старалась держаться так, чтобы никто не мог рассмотреть ее лица. Теперь она вдруг встала к свету.
Увидев, как странно разрисовано ее лицо, индейцы вскрикнули от испуга и отступили в сторону Мануэла, вдохновленная произведенным ею впечатлением, продолжала
— Власть Ваконды безмерна! Горе тому, кто посмеет противиться ей! Это он послал меня. Прочь все! — Схватив за руку донну Гермосу, едва оправившуюся от пережитого страха, она вознамеривалась выйти из круга. Индейцы не спешили разомкнуть круг. Мануэла сделала повелительный жест рукой, и дикари мгновенно расступились, освобождая им проход.
— Я умираю! — прошептала донна Гермоса.
— Соберитесь с мужеством, — сказала тихо ей донна Мануэла, — мы спасены!
— О! — послышался насмешливый голос. — Что здесь происходит?
Перед женщинами возник человек, с любопытством разглядывавший их.
— Аманцин! — забормотали индейцы и, успокоенные присутствием своего колдуна, снова столпились около пленниц.
Мануэла внутренне содрогнулась, поняв, что ее хитроумная уловка не удалась.
Однако мужественная женщина не сдавалась.
— Ваконда любит индейцев, — сказала она. — Это он послал меня к аманцину апачских воинов.
— Вот как! — ответил колдун насмешливым тоном. — Чего же он желает?
— Никто, кроме тебя, не имеет права это слышать Колдун приблизился к Мануэле, положил руку на плечо и, пристально на нее глядя, спросил.
— Чем ты можешь доказать, что всемогущий дух направил тебя с поручением ко мне?
— Хочешь меня спасти? — быстро прошептала Мануэла.
— Смотря по обстоятельствам, — ответил колдун, стрельнув глазами в сторону донны Гермосы — Это зависит от нее.
Мануэла, преодолев чувство отвращения, сняла свои золотые браслеты с жемчугом и, протягивая их колдуну, сказала: — Вот возьми.
— О! — воскликнул колдун, пряча браслеты за пазуху. — Чего желает моя мать?
— Освободиться от этих людей.
— А потом?
— Сначала освободи нас
— Будет сделано, как ты желаешь.
Индейцы оставались неподвижны, ожидая возвращения колдуна. Тот вернулся с озабоченным видом и даже испуганный.
— Бегите! — провозгласил он взволнованным голосом. — Эта женщина принесла несчастье. Ваконда возмущен, бегите, бегите отсюда!
Индейцы, послушные своему шаману, видя как он непривычно взволнован, бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног.
Оставшись наедине с женщинами, колдун продолжал:
— Ну как, я защитил вас?
— Да, — поспешно ответила Мануэла. — Благодарю моего отца. Он столь же всемогущ, сколь и мудр.
Самодовольная улыбка появилась на губах хитрого индейца.
— Я могу сурово покарать обманщиков, — сказал он.
— Поэтому я и не буду пытаться обмануть моего отца
— Откуда эта белая девушка?
— Из ковчега первого человека, — ответила Мануэла, не моргнув глазом
— У моей дочери раздвоенный язык кугуара, — сказал колдун, — видно, она принимает меня за игуану, которая легко поддается обману.
— Вот ожерелье, — сказала Мануэла, подавая индейцу богатое жемчужное ожерелье, — которое Ваконда поручил мне вручить вдохновенному человеку апачей.
— Ох! — вздохнул колдун. — Моя мать не способна лгать, она мудра. Какую услугу могу я ей оказать? — спросил он, поспешно пряча ожерелье.
— Я хочу, чтобы мой отец проводил меня в палатку великого белого начальника, которому подчиняются все воины.
— Моя дочь желает говорить с бледнолицым9
— Да.
— Этот начальник мудрый, примет ли он женщин?
— Это не должно смущать моего отца Я нынешнюю ночь должна говорить с великим начальником.
— Хорошо, моя мать будет с ним говорить, а эта женщина? — прибавил он, указывая на донну Гермосу.
— Эта женщина, — ответила донна Мануэла, — приятельница бледнолицего начальника. У нее также поручение к сахему.
Колдун покачал головой.
— Воинам придется прясть вигоневую шерсть, — сказал он, — если женщины станут воевать и сидеть у огня совета.
— Отец мой ошибается, — возразила Мануэла, — сахем любит мою сестру.
— Нет, — решительно ответил индеец.
— Посмотрим, — сказала Мануэла, теряя терпение и опасаясь непредвиденных осложнений. — Итак, отец мой не желает проводить нас в палатку великого начальника? Пусть же он знает, что начальник ждет нас.
Колдун вперил в нее испытывающий взгляд, но Мануэла выдержала его, не моргнув.
— Хорошо, — сказал колдун, — мать моя не солгала, пусть она следует за мной.
Взяв женщин за руки, колдун повел их по запутанному лабиринту лагеря.
Встречавшиеся им по пути индейцы испуганно шарахались в сторону. Колдуна это нисколько не смущало, напротив, доставляло ему удовольствие, поскольку подтверждало его могущество в глазах суеверных индейцев, искренне считавших, что он послан к ним Вакондой.
Спустя некоторое время они достигли палатки, у входа которой красовалось знамя объединенных племен, в окружении копий, украшенных бахромой.
— Здесь, — сказал колдун.
— Хорошо, — ответила Мануэла, — мы войдем одни.
— Я должен вас оставить?
— Да, но мой отец может подождать нас здесь.
— Я подожду, — коротко ответил колдун, окинув женщин подозрительным взглядом.
По знаку колдуна охранявшие палатку часовые разрешили женщинам войти.
С замиранием сердца они переступили порог палатки. Она была пуста. И бедняжки вздохнули с облегчением. У них была возможность собраться с мыслями и подготовиться к разговору, которого ждала донна Гермоса.
Колдун остановился у входа в палатку. Занявший столь важное положение при содействии Тигровой Кошки, он был предан ему всей душой, совмещая колдовские обязанности со шпионскими.
Он сразу же рассказал асиендеру, какой у него состоялся разговор с доном Торрибио, в руки которого попал дон Фернандо.
Дон Торрибио так низко пал в глазах дона Педро и его дочери, что они о нем даже слышать не желали.
Едва оправившись от ран, дон Эстебан принялся разузнавать о своем друге. Счастливый случай свел его с Сапатой. Вакеро находился в благоприятном для беседы расположении духа и готов был сообщить все сведения, которые от него только потребуют, потому что в это самое утро он в пух и прах проигрался. С помощью нескольких унций, весьма кстати предложенных, дон Эстебан сумел заполучить подробные сведения о том, что происходит с доном Фернандо, а главное — куда его упрятали.
Как только дон Эстебан получил интересующие его сведения, он поспешил в асиенду.
Донна Гермоса была существом необыкновенным: решительным и энергичным. Она решила во что бы то ни стало освободить дона Фернандо, которого горячо полюбила. Скрывая свое нетерпение, дабы не тревожить отца, она выразила желание провести два дня в асиенде Лас-Нориас. Дон Педро охотно согласился, при условии, что она возьмет с собой многочисленную свиту пеонов, надежных и хорошо вооруженных.
Вместо асиенды молодая девушка отправилась в президио и сумела пробраться туда, не будучи замеченной индейцами. В президио она отыскала дона Эстебана и сообщила ему о своем намерении. Дон Эстебан немало удивился, выслушав план задуманной ею операции, в которой должна была участвовать не только она, но и мать дона Эстебана. Все его попытки отговорить ее были тщетны, и волей-неволей ему пришлось согласиться.
Когда лодка с доном Фернандо исчезла из вида, дон Эстебан обратился к донне Гермосе.
— Теперь, сеньорита, что вы собираетесь делать?
— Теперь, — решительно заявила она, — я хочу проникнуть в лагерь апачей и увидеться с доном Торрибио. Дон Эстебан содрогнулся от ужаса.
— Вас ждут там бесчестье и смерть!
— Нет, — возразила она все так же решительно, — меня ждет там возможность отмщения.
— Вы этою хотите?
— Требую.
— Ну что ж, — сказал он, — я буду вам повиноваться. Ступайте оденьтесь, и я сам провожу вас в лагерь индейцев.
Они молча направились в дом дона Педро по пустынным улицам. Леденящая душу тишина нависла над городом в отсветах все еще продолжавшихся пожаров в старом президио, где среди пепелищ кое-где виднелись силуэты индейцев.
Подъехав к дому, дон Эстебан придержал лошадь и заговорил, обращаясь к донне Гермосе.
— Подумайте о том, что вы собираетесь предпринять, сеньорита. Какой смысл в мести, когда тот, за которою вы намерены мстить, теперь в безопасности?
— Да, но его собирались убить. То, что не удалось в первый раз, может удастся во второй. Дон Торрибио пытался нанести мне жестокий удар. Мое решение непоколебимо. Он изведает месть женщины.
— Ничто не способно поколебать вашу решимость?
— Ничто, — сказала она твердым голосом.
— Ступайте же, готовьтесь, сеньорита! Я жду вас здесь. Обе женщины вошли в дом, между тем как дон Эстебан задумчиво опустился на ступени крыльца.
Он ждал не долго. Вскоре появились женщины. Обе в апачских костюмах. Разрисовав лицо, они сделались совершенно неузнаваемыми. Эстебан не мог удержаться от восторженного возгласа.
— О! Вы истинные индианки!
— А вы думали, что только дон Торрибио способен перевоплощаться?
— Женщин в этом смысле никто превзойти не способен, — сказал дон Эстебан, качая головой — Что далее от меня требуется?
— Немногое, — ответила донна Гермоса, — чтобы вы проводили нас до первой индейской линии.
— А потом?
— Потом мы будем действовать по нашему усмотрению.
— Неужели вы намерены остаться одни среди индейцев?
— Конечно!
— Матушка! — печально проговорил дон Эстебан. — Неужели вы хотите попасть в руки варваров?
— Успокойся, сын мой, — сказала донна Мануэла, улыбаясь, — мне не грозит никакая опасность.
— Однако…
— Эстебан! — резко перебила донна Гермоса. — Я отвечаю за вашу мать.
Дон Эстебан уныло потупил голову
— Ну да хранит вас Бог!
— Пойдемте, — сказала донна Гермоса, старательно закутываясь в плащ.
Дон Эстебан шел впереди. И тут и там виднелись затухающие костры, вокруг которых спали защитники президио.
Какая-то зловещая печаль тяготела над городом, погруженным в тишину, лишь изредка нарушаемую криками коршунов, уруби и соколов, оспаривающих друг у друга добычу — трупы павших в последней битве.
Все трое уверенно шагали среди развалин, то и дело натыкаясь на усыпавшие землю трупы, нарушая кровавые пиршества хищных птиц.
Они прошли практически из конца в конец весь город и достигли земляной насыпи на подступах к лагерю индейцев, который нетрудно было опознать по многочисленным кострам, а также громкой речи и пению. Часовые, обменявшись несколькими словами с доном Эстебаном, пропустили всех троих в лагерь. Сделав несколько шагов, дон Эстебан остановился. Его спутницы последовали его примеру.
— Донна Гермоса, — сказал дон Эстебан прерывающимся от волнения голосом. — Вот перед вами лагерь индейцев. Мое дальнейшее присутствие может повредить вам. Лучше мне сейчас удалиться.
— Благодарю и до свидания, Эстебан, — сказала молодая девушка, протягивая ему руку.
Дон Эстебан, удерживая ее в своих, проникновенным голосом сказал
— Сеньорита, позвольте еще сказать вам.
— Говорите, друг мой.
— Заклинаю вас всем, что вам дорого в этой жизни, откажитесь от вашего опасного намерения, пока еще не поздно. Вернитесь в асиенду дель-Кормильо. Вы не можете себе представить, какая вам грозит опасность.
— Эстебан, — решительно отвечала донна Гермоса, — какая бы ни грозила мне опасность, я иду ей навстречу, ничто не способно заставить меня переменить мое решение. Итак, до свидания.
— До свидания, — печально прошептал дон Эстебан. Донна Гермоса улыбнулась и уверенно шагнула навстречу неизвестности. Донна Мануэла колебалась секунду и вдруг бросилась на шею сыну.
— Ах' — вскричал взволнованно дон Эстебан, что было совсем необычно для него в нынешней ситуации — Останься со мною, матушка, умоляю тебя!
— О! — мужественно отвечала благородная женщина, указывая на донну Гермосу — Неужели я позволю ей принести себя в жертву?
Эстебан молчал. Мануэла поцеловала его и с усилием последовала за Гермосой
Дон Эстебан с тревогой следил за ними глазами до тех пор, пока они не исчезли в темноте.
Тогда с вздохом, скорее похожим на отчаянный вопль, он быстро зашагал прочь, бормоча тихим голосом:
— Только бы мне успеть вовремя, только бы мне успеть вовремя к дону Хосе Калбрису, только бы он не опередил меня.
В ту минуту, когда дон Эстебан подошел к крепости, дон Хосе выезжал оттуда с доном Торрибио Квирогой, однако погруженный в тревожные мысли, он не заметил всадников, проехавших мимо.
Эта пагубная случайность явилась причиной непоправимой беды.
Расставшись с доном Эстебаном, Гермоса и Мануэла шли несколько минут наудачу, желая выйти к одному из ближайших костров.
Подойдя на близкое расстояние к костру, они остановились перевести дыхание и умерить волнение сердца.
Теперь, когда их отделяло от индейцев всего несколько шагов, при всей их твердой решимости осуществить свой дерзкий план бедные женщины почувствовали, что мужество покидает их и сердце леденеет от ужаса при одной мысли об ужасной драме, в которой им предстояло играть главную роль.
И как ни странно, Мануэла смогла возвратить своей спутнице твердость, готовую было покинуть ее.
— Сеньорита, — сказала она, — теперь моя очередь руководить вами. Если вы согласитесь следовать моим советам, я надеюсь отвратить многочисленные опасности, грозящие нам.
— Говори, я слушаю тебя, кормилица.
— Во-первых, нам надо оставить здесь плащи, скрывающие нашу одежду. По ним сразу узнают, что мы — белые.
Она проворно сняла с себя плащ и бросила подальше в сторону. Донна Гермоса, не колеблясь, последовала ее примеру.
— Теперь, — продолжала она, — идите рядом со мной и ни при каких обстоятельствах не выказывайте страха, а главное — не произносите ни единого слова, иначе мы неминуемо погибнем. Мы две индианки, давшие обет молчания Ваконде ради исцеления раненого отца, вы меня поняли? Запомните — не произносить ни слова!
— Пойдем, и да хранит нас Господь!
— Да будет так! — ответила Мануэла, истово крестясь. Они продолжили путь и вскоре вступили в лагерь. Индейцы, опьяненные победой, так легко одержанной над мексиканцами, пребывали в радужном настроении, находящем выход только в пении и танцах.
Несколько бочонков водки, похищенных в старом президио и в асиендах, были выпиты, и теперь в лагере царил неслыханный беспорядок, ибо спиртное оказывает на индейцев совершенно непредсказуемое воздействие, толкая их порой на безрассудные действия.
Власть сахемов теряла силу, и сами начальники пребывали в таком же, как их воины, состоянии. И если бы защитники Сан-Лукаса совершили на них внезапное нападение, они наверняка без труда истребили бы большую часть отупевших от водки и неспособных сопротивляться индейцев.
Пользуясь царившим вокруг пьяным весельем, наши отважные женщины, с замиранием сердца и дрожа от страха, однако внешне совершенно спокойные, легко, как змеи, проскальзывали между пирующими группами пьяных индейцев в надежде на провидение или на свою счастливую звезду отыскать среди многочисленных палаток ту единственную, которая принадлежала высокому бледнолицему начальнику.
Долго блуждали они таким образом, не вызывая подозрений у индейцев, и страх постепенно проходил. Но вдруг какой-то индеец огромного роста схватил донну Гермосу за талию и, подняв в воздух, крепко поцеловал в шею.
Донна Гермоса вскрикнула от испуга, вырвалась из рук индейца, с силой оттолкнула его от себя.
Дикарь был настолько пьян, что не удержался на ногах и повалился со злобными криками наземь. Однако, тотчас же вскочив на ноги, подобно ягуару, ринулся к донне Гермосе.
И Мануэла мгновенно заслонила ее собой
— Прочь! — сказала она, решительно уперев руку ему в грудь. — Эта женщина — моя сестра.
— Гриф — воин, не терпящий оскорблений, — ответил дикарь, злобно выхватив нож.
— Ты хочешь ее убить, — испуганно вскричала Мануэла.
— Да, если она не согласится идти в мою палатку и стать женой начальника.
— Ты с ума сошел, — продолжала Мануэла. — В твоей палатке нет места для новой жены, она и так битком набита.
— Там могут поместиться еще двое, — насмешливо сказал индеец. — А потом, если эта женщина твоя сестра, и ты ступай с нею.
На шум стекались другие индейцы, и вскоре женщины оказались в центре плотного круга, из которого невозможно было выбраться.
Мануэла быстро оценила положение, в котором они оказались, и поняла, что их ждет неминуемая гибель.
— Ну! — продолжал Гриф, схватив волосы донны Гермосы и намотав их на руку, одновременно размахивая ножом: — Пойдешь ты с сестрой в мою палатку?
Донна Гермоса отпрянула назад, зажмурившись, ждала удара занесенным над нею ножом. Мануэла, собрав свое мужество, решительно остановила руку Грифа, сказав громким голосом:
— Если ты хочешь, негодяй, пусть совершится твоя судьба! Ваконда не позволяет безнаказанно оскорблять своих рабов!
До той минуты Мануэла старалась держаться так, чтобы никто не мог рассмотреть ее лица. Теперь она вдруг встала к свету.
Увидев, как странно разрисовано ее лицо, индейцы вскрикнули от испуга и отступили в сторону Мануэла, вдохновленная произведенным ею впечатлением, продолжала
— Власть Ваконды безмерна! Горе тому, кто посмеет противиться ей! Это он послал меня. Прочь все! — Схватив за руку донну Гермосу, едва оправившуюся от пережитого страха, она вознамеривалась выйти из круга. Индейцы не спешили разомкнуть круг. Мануэла сделала повелительный жест рукой, и дикари мгновенно расступились, освобождая им проход.
— Я умираю! — прошептала донна Гермоса.
— Соберитесь с мужеством, — сказала тихо ей донна Мануэла, — мы спасены!
— О! — послышался насмешливый голос. — Что здесь происходит?
Перед женщинами возник человек, с любопытством разглядывавший их.
— Аманцин! — забормотали индейцы и, успокоенные присутствием своего колдуна, снова столпились около пленниц.
Мануэла внутренне содрогнулась, поняв, что ее хитроумная уловка не удалась.
Однако мужественная женщина не сдавалась.
— Ваконда любит индейцев, — сказала она. — Это он послал меня к аманцину апачских воинов.
— Вот как! — ответил колдун насмешливым тоном. — Чего же он желает?
— Никто, кроме тебя, не имеет права это слышать Колдун приблизился к Мануэле, положил руку на плечо и, пристально на нее глядя, спросил.
— Чем ты можешь доказать, что всемогущий дух направил тебя с поручением ко мне?
— Хочешь меня спасти? — быстро прошептала Мануэла.
— Смотря по обстоятельствам, — ответил колдун, стрельнув глазами в сторону донны Гермосы — Это зависит от нее.
Мануэла, преодолев чувство отвращения, сняла свои золотые браслеты с жемчугом и, протягивая их колдуну, сказала: — Вот возьми.
— О! — воскликнул колдун, пряча браслеты за пазуху. — Чего желает моя мать?
— Освободиться от этих людей.
— А потом?
— Сначала освободи нас
— Будет сделано, как ты желаешь.
Индейцы оставались неподвижны, ожидая возвращения колдуна. Тот вернулся с озабоченным видом и даже испуганный.
— Бегите! — провозгласил он взволнованным голосом. — Эта женщина принесла несчастье. Ваконда возмущен, бегите, бегите отсюда!
Индейцы, послушные своему шаману, видя как он непривычно взволнован, бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног.
Оставшись наедине с женщинами, колдун продолжал:
— Ну как, я защитил вас?
— Да, — поспешно ответила Мануэла. — Благодарю моего отца. Он столь же всемогущ, сколь и мудр.
Самодовольная улыбка появилась на губах хитрого индейца.
— Я могу сурово покарать обманщиков, — сказал он.
— Поэтому я и не буду пытаться обмануть моего отца
— Откуда эта белая девушка?
— Из ковчега первого человека, — ответила Мануэла, не моргнув глазом
— У моей дочери раздвоенный язык кугуара, — сказал колдун, — видно, она принимает меня за игуану, которая легко поддается обману.
— Вот ожерелье, — сказала Мануэла, подавая индейцу богатое жемчужное ожерелье, — которое Ваконда поручил мне вручить вдохновенному человеку апачей.
— Ох! — вздохнул колдун. — Моя мать не способна лгать, она мудра. Какую услугу могу я ей оказать? — спросил он, поспешно пряча ожерелье.
— Я хочу, чтобы мой отец проводил меня в палатку великого белого начальника, которому подчиняются все воины.
— Моя дочь желает говорить с бледнолицым9
— Да.
— Этот начальник мудрый, примет ли он женщин?
— Это не должно смущать моего отца Я нынешнюю ночь должна говорить с великим начальником.
— Хорошо, моя мать будет с ним говорить, а эта женщина? — прибавил он, указывая на донну Гермосу.
— Эта женщина, — ответила донна Мануэла, — приятельница бледнолицего начальника. У нее также поручение к сахему.
Колдун покачал головой.
— Воинам придется прясть вигоневую шерсть, — сказал он, — если женщины станут воевать и сидеть у огня совета.
— Отец мой ошибается, — возразила Мануэла, — сахем любит мою сестру.
— Нет, — решительно ответил индеец.
— Посмотрим, — сказала Мануэла, теряя терпение и опасаясь непредвиденных осложнений. — Итак, отец мой не желает проводить нас в палатку великого начальника? Пусть же он знает, что начальник ждет нас.
Колдун вперил в нее испытывающий взгляд, но Мануэла выдержала его, не моргнув.
— Хорошо, — сказал колдун, — мать моя не солгала, пусть она следует за мной.
Взяв женщин за руки, колдун повел их по запутанному лабиринту лагеря.
Встречавшиеся им по пути индейцы испуганно шарахались в сторону. Колдуна это нисколько не смущало, напротив, доставляло ему удовольствие, поскольку подтверждало его могущество в глазах суеверных индейцев, искренне считавших, что он послан к ним Вакондой.
Спустя некоторое время они достигли палатки, у входа которой красовалось знамя объединенных племен, в окружении копий, украшенных бахромой.
— Здесь, — сказал колдун.
— Хорошо, — ответила Мануэла, — мы войдем одни.
— Я должен вас оставить?
— Да, но мой отец может подождать нас здесь.
— Я подожду, — коротко ответил колдун, окинув женщин подозрительным взглядом.
По знаку колдуна охранявшие палатку часовые разрешили женщинам войти.
С замиранием сердца они переступили порог палатки. Она была пуста. И бедняжки вздохнули с облегчением. У них была возможность собраться с мыслями и подготовиться к разговору, которого ждала донна Гермоса.
Колдун остановился у входа в палатку. Занявший столь важное положение при содействии Тигровой Кошки, он был предан ему всей душой, совмещая колдовские обязанности со шпионскими.
XI. Отступник
Дон Торрибио Квирога и дон Хосе Калбрис погоняли лошадей, чтобы как можно скорее выехать из президио.
Комендант был безмерно счастлив подкреплению, направленному губернатором провинции. Он не сомневался, что теперь сможет принудить индейцев снять осаду президио. А кроме того, ему хотелось воспользоваться этим случаем и преподать суровый урок, отбив навсегда охоту к опустошительным набегам на мексиканские земли.
Когда они достигли рубежа, охраняемого многочисленным отрядом, состоящим и из гражданского населения, дон Торрибио сказал:
— Поедемте дальше.
— К вашим услугам, — ответил дон Хосе.
— Темно, вокруг бродят шайки индейцев. Вероятно, нам надо проскакать мили две навстречу войску. Наверное, ехать одним было бы неблагоразумно.
— Да, вы, безусловно, правы, — отвечал дон Хосе.
— Ведь вы — комендант президио, — продолжал дон Торрибио с загадочной улыбкой. — Если краснокожие нападут на нас и возьмут вас в плен, это может иметь для города чрезвычайно серьезные последствия. Я говорю не о себе. Я для индейцев не представляю никакого интереса. Вы же — совсем другое дело. Советую вам серьезно поду мать, прежде чем мы продолжим путь. Что вы скажете на это?
— Я скажу, что вы правы, полковник, и что это было бы непростительным легкомыслием.
— Итак…
— Итак, кажется, лучше всего взять нам конвои.
— Да, — подтвердил дон Торрибио, — тогда мы можем быть спокойны, не правда ли? Сколько человек мы возьмем?
— Человек десять, не более.
— Давайте возьмем двадцать. Неизвестно, с кем можно повстречаться на дороге ночью. Как знать, а вдруг на нас нападет сотня индейцев.
— Хорошо, двадцать, если вы так считаете, — согласился дон Хосе. — И будьте любезны, выберите их сами.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, — ответил дон Торрибио с сардонической улыбкой и направился к выстроившемуся для приветствия коменданта отряду обороны передовой позиции и отобрал двадцать кавалеристов.
— Теперь, комендант, мы можем ехать.
— Тогда поехали, — сказал дон Хосе, пришпорив свою лошадь.
Дон Хосе Калбрис и дон Торрибио Квирога ехали рядом, а в нескольких шагах за ними следовал конвой.
Так они ехали примерно три четверти часа. Постепенно, несмотря на увлекательную беседу с доном Торрибио, который без конца сорил остротами, полковник стал испытывать какое-то необъяснимое беспокойство.
— Извините, полковник, — сказал он своему спутнику, внезапно останавливая его, — не кажется ли вам странным, что подкрепления, которые мы выехали встречать, нет как нет?
— В этом нет ничего странного, сеньор Возможно, капитан, командующий ими, не рискнул без меня пускаться в путь по незнакомой дороге.
— Такое может быть, — раздумчиво проговорил дон Хосе.
— Я считаю это вполне вероятным, — продолжал дон Торрибио. — И в таком случае, нам придется проехать еще одну милю.
— Коли так, поехали.
Они продолжали путь. Теперь уже молча. Казалось, каждый был занят своими мыслями. Время от времени дон Торрибио поднимал голову и сосредоточенно оглядывался по сторонам.
Вдруг откуда-то издалека донеслось ржание лошади.
— Что это значит? — спросил дон Торрибио.
— Вероятно, те, кого мы ждем, — ответил комендант.
— Как знать. На всякий случай будем соблюдать осторожность.
Сделав знак коменданту подождать его, он пришпорил лошадь и вскоре исчез в темноте.
Отъехав подальше, дон Торрибио сошел с лошади, припал ухом к земле и стал слушать.
— Проклятье, — пробормотал он, быстро садясь на лошадь, — нас преследуют. Нельзя терять ни минуты. Неужели этот разбойник дон Эстебан узнал меня?
— Ну что? — спросил комендант, когда дон Торрибио вернулся
— Ничего, — ответил дон Торрибио коротко, — ничего интересного для вас.
— А именно?
— Вот что, — перебил дон Торрибио, положив левую руку на руку коменданта, — сдавайтесь, Хосе Калбрис, вы мой пленник!
— Что вы хотите этим сказать? — спросил старый солдат, вздрогнув — Вы с ума сошли, дон Торрибио!
— Не называйте меня доном Торрибио, сеньор, — мрачно проговорил молодой человек. — Я теперь негодяй без имени Жажда мести привела меня в стан апачей.
— Измена! — закричал полковник — Ко мне, солдаты! Защищайте вашего коменданта!
— Эти люди не станут вас защищать, дон Хосе, они служат мне. Говорю вам, сдавайтесь!
— Нет, не сдамся! — решительно возразил комендант — Дон Торрибио или кто бы вы ни были, вы подлец!
Повернув свою лошадь, он отбросил руку дона Торрибио и выхватил саблю. Вдали послышался топот нескольких лошадей.
— Кажется, идет мне подмога, — сказал комендант, взводя курок пистолета.
— Да, — холодно ответил дон Торрибио, — но она опоздает.
По его приказанию вакеро бросились к коменданту, который успел выстрелить из пистолета и уложить двоих из них.
В темноте завязалась жестокая схватка. Сознавая, что у него нет шансов на спасение, дон Хосе проявлял чудеса храбрости. Отчаянно бросая лошадь то вправо, то влево, он ловко отражал нацеленные на него удары, рубил саблей вакеро, обступивших его плотным кольцом.
Между тем топот приближавшейся конницы был теперь подобен грому. Дон Торрибио опасался, что его жертва может ускользнуть из рук, и выстрелил в голову лошади коменданта. Дон Хосе упал на землю, но быстро вскочил на ноги и бросился на предателя с саблей, но тот отразил удар, тогда полковник, отпрянув назад, приставил к своему виску пистолет.
— Такие, как я, не сдаются, — сказал он и выстрелил. В ту же минуту зазвучали выстрелы, и отряд во главе с майором Барнумом и Жетеваном, словно вихрь, обрушился на вакеро.
Борьба продолжалась не долго. По знаку дона Торрибио вакеро повернули лошадей и кинулись врассыпную, оставив семь или восемь трупов товарищей.
— Какая жалость… — прошептал майор Барнум.
— Мы опоздали, — печально отозвался дон Эстебан. — Дон Хосе предпочел умереть, нежели сдаться в плен.
— Да, это был храбрый солдат. Но как догнать теперь этих демонов?
— Не стоит их догонять, они уже в лагере. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что скоро мы разгадаем эту загадку. Предоставьте действовать мне.
Дон Эстебан сошел с лошади, срезал ветвь смолистой сосны, которая в изобилии произрастала в этом краю, высек огонь и через несколько минут в его руках запылал факел.
При свете слабого красноватого пламени он стал вместе с майором осматривать простершиеся на земле трупы. Вскоре они нашли коменданта с раздробленным черепом, в руке был зажат пистолет. На лице — печать презрения и неукротимого мужества.
— Вот он, — сказал дон Эстебан. Майор не мог сдержать слез.
— Да, — прошептал он, — он умер как солдат в бою, но, увы! Всего лишь с предателем, изменившим своему народу. Неужели моему старому другу была суждена именно такая смерть!
Комендант был безмерно счастлив подкреплению, направленному губернатором провинции. Он не сомневался, что теперь сможет принудить индейцев снять осаду президио. А кроме того, ему хотелось воспользоваться этим случаем и преподать суровый урок, отбив навсегда охоту к опустошительным набегам на мексиканские земли.
Когда они достигли рубежа, охраняемого многочисленным отрядом, состоящим и из гражданского населения, дон Торрибио сказал:
— Поедемте дальше.
— К вашим услугам, — ответил дон Хосе.
— Темно, вокруг бродят шайки индейцев. Вероятно, нам надо проскакать мили две навстречу войску. Наверное, ехать одним было бы неблагоразумно.
— Да, вы, безусловно, правы, — отвечал дон Хосе.
— Ведь вы — комендант президио, — продолжал дон Торрибио с загадочной улыбкой. — Если краснокожие нападут на нас и возьмут вас в плен, это может иметь для города чрезвычайно серьезные последствия. Я говорю не о себе. Я для индейцев не представляю никакого интереса. Вы же — совсем другое дело. Советую вам серьезно поду мать, прежде чем мы продолжим путь. Что вы скажете на это?
— Я скажу, что вы правы, полковник, и что это было бы непростительным легкомыслием.
— Итак…
— Итак, кажется, лучше всего взять нам конвои.
— Да, — подтвердил дон Торрибио, — тогда мы можем быть спокойны, не правда ли? Сколько человек мы возьмем?
— Человек десять, не более.
— Давайте возьмем двадцать. Неизвестно, с кем можно повстречаться на дороге ночью. Как знать, а вдруг на нас нападет сотня индейцев.
— Хорошо, двадцать, если вы так считаете, — согласился дон Хосе. — И будьте любезны, выберите их сами.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, — ответил дон Торрибио с сардонической улыбкой и направился к выстроившемуся для приветствия коменданта отряду обороны передовой позиции и отобрал двадцать кавалеристов.
— Теперь, комендант, мы можем ехать.
— Тогда поехали, — сказал дон Хосе, пришпорив свою лошадь.
Дон Хосе Калбрис и дон Торрибио Квирога ехали рядом, а в нескольких шагах за ними следовал конвой.
Так они ехали примерно три четверти часа. Постепенно, несмотря на увлекательную беседу с доном Торрибио, который без конца сорил остротами, полковник стал испытывать какое-то необъяснимое беспокойство.
— Извините, полковник, — сказал он своему спутнику, внезапно останавливая его, — не кажется ли вам странным, что подкрепления, которые мы выехали встречать, нет как нет?
— В этом нет ничего странного, сеньор Возможно, капитан, командующий ими, не рискнул без меня пускаться в путь по незнакомой дороге.
— Такое может быть, — раздумчиво проговорил дон Хосе.
— Я считаю это вполне вероятным, — продолжал дон Торрибио. — И в таком случае, нам придется проехать еще одну милю.
— Коли так, поехали.
Они продолжали путь. Теперь уже молча. Казалось, каждый был занят своими мыслями. Время от времени дон Торрибио поднимал голову и сосредоточенно оглядывался по сторонам.
Вдруг откуда-то издалека донеслось ржание лошади.
— Что это значит? — спросил дон Торрибио.
— Вероятно, те, кого мы ждем, — ответил комендант.
— Как знать. На всякий случай будем соблюдать осторожность.
Сделав знак коменданту подождать его, он пришпорил лошадь и вскоре исчез в темноте.
Отъехав подальше, дон Торрибио сошел с лошади, припал ухом к земле и стал слушать.
— Проклятье, — пробормотал он, быстро садясь на лошадь, — нас преследуют. Нельзя терять ни минуты. Неужели этот разбойник дон Эстебан узнал меня?
— Ну что? — спросил комендант, когда дон Торрибио вернулся
— Ничего, — ответил дон Торрибио коротко, — ничего интересного для вас.
— А именно?
— Вот что, — перебил дон Торрибио, положив левую руку на руку коменданта, — сдавайтесь, Хосе Калбрис, вы мой пленник!
— Что вы хотите этим сказать? — спросил старый солдат, вздрогнув — Вы с ума сошли, дон Торрибио!
— Не называйте меня доном Торрибио, сеньор, — мрачно проговорил молодой человек. — Я теперь негодяй без имени Жажда мести привела меня в стан апачей.
— Измена! — закричал полковник — Ко мне, солдаты! Защищайте вашего коменданта!
— Эти люди не станут вас защищать, дон Хосе, они служат мне. Говорю вам, сдавайтесь!
— Нет, не сдамся! — решительно возразил комендант — Дон Торрибио или кто бы вы ни были, вы подлец!
Повернув свою лошадь, он отбросил руку дона Торрибио и выхватил саблю. Вдали послышался топот нескольких лошадей.
— Кажется, идет мне подмога, — сказал комендант, взводя курок пистолета.
— Да, — холодно ответил дон Торрибио, — но она опоздает.
По его приказанию вакеро бросились к коменданту, который успел выстрелить из пистолета и уложить двоих из них.
В темноте завязалась жестокая схватка. Сознавая, что у него нет шансов на спасение, дон Хосе проявлял чудеса храбрости. Отчаянно бросая лошадь то вправо, то влево, он ловко отражал нацеленные на него удары, рубил саблей вакеро, обступивших его плотным кольцом.
Между тем топот приближавшейся конницы был теперь подобен грому. Дон Торрибио опасался, что его жертва может ускользнуть из рук, и выстрелил в голову лошади коменданта. Дон Хосе упал на землю, но быстро вскочил на ноги и бросился на предателя с саблей, но тот отразил удар, тогда полковник, отпрянув назад, приставил к своему виску пистолет.
— Такие, как я, не сдаются, — сказал он и выстрелил. В ту же минуту зазвучали выстрелы, и отряд во главе с майором Барнумом и Жетеваном, словно вихрь, обрушился на вакеро.
Борьба продолжалась не долго. По знаку дона Торрибио вакеро повернули лошадей и кинулись врассыпную, оставив семь или восемь трупов товарищей.
— Какая жалость… — прошептал майор Барнум.
— Мы опоздали, — печально отозвался дон Эстебан. — Дон Хосе предпочел умереть, нежели сдаться в плен.
— Да, это был храбрый солдат. Но как догнать теперь этих демонов?
— Не стоит их догонять, они уже в лагере. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что скоро мы разгадаем эту загадку. Предоставьте действовать мне.
Дон Эстебан сошел с лошади, срезал ветвь смолистой сосны, которая в изобилии произрастала в этом краю, высек огонь и через несколько минут в его руках запылал факел.
При свете слабого красноватого пламени он стал вместе с майором осматривать простершиеся на земле трупы. Вскоре они нашли коменданта с раздробленным черепом, в руке был зажат пистолет. На лице — печать презрения и неукротимого мужества.
— Вот он, — сказал дон Эстебан. Майор не мог сдержать слез.
— Да, — прошептал он, — он умер как солдат в бою, но, увы! Всего лишь с предателем, изменившим своему народу. Неужели моему старому другу была суждена именно такая смерть!