Эмар Густав. Король золотых приисков

Густав Эмар
Король золотых приисков

ГЛАВА I. Гостеприимство в пустыне

   Часу в восьмом вечера 14 августа 1855 года, когда из перелеска неожиданно появились два всадника на отличных мустангах, на левом берегу Гумбольдт-ривер прогремел выстрел.
   Судя по дороге, которой ехали всадники, они направились к Утаху, миновав Карсонскую долину.
   Одеты всадники были по-европейски: охотничьи куртки, перетянутые широкими кожаными поясами, за поясами — два револьвера, топорик, патронташ и длинный нож, так называемый бычий язык, перешедший по наследству от Старого Света. На левом боку — кавалерийская сабля.
   Штаны из оленьей кожи плотно облегали их мощные крепкие ноги, мягкие сапоги с громадными шпорами доходили до самых колен.
   Мексиканские широкополые шляпы, украшенные золотым шнуром, спасали их от дневного зноя и ночной сырости.
   У каждого всадника было также по кентуккийской винтовке. К седлу прикреплен аркан.
   Вооруженные таким образом молодые люди, рослые и сильные, могли бы смело вступить в борьбу с пятнадцатью бродягами, с некоторых пор грабившими эту местность.
   Старшему из путешественников было на вид лет тридцать, второму — немного меньше.
   Обоих отмечала мужская красота в сочетании с редким умом. Лица их выражали твердость и в то же время беспредельную доброту. Загорелые, бородатые, они тем не менее отличались от простых охотников и переселенцев, то и дело встречавшихся в пустыне, ибо принадлежали к так называемому высшему обществу.
   Молодые люди были французами.
   Того, что постарше, звали Фрэнсис де Вердьер, точнее, он сам себя так называл.
   В Америке это принято. Там можно придумать себе не только имя, но и титул.
   Второго путешественника звали Гастон Дюфальга.
   Вердьера чаще всего называли доктором, а Дюфальга капитаном. Хотя оснований для этого не было никаких.
   Репутация у молодых людей была не самая лучшая.
   Они прибыли в Сан-Франциско почти одновременно, довольно долго прожили там, совершенно случайно познакомились в одном доме, узнали друг в друге французов и подружились.
   Как-то Дюфальга предложил Вердьеру съездить в Утах на Соленое озеро в столицу мормонов, и тот сразу же согласился.
   Приготовления заняли не много времени, и уже через две недели молодые люди отправились в путь, взяв в проводники канадца-охотника.
   В тот вечер, когда мы их встретили после заката на берегу Гумбольдт-ривер, они находились в пути уже семнадцать дней.
   Проводника с ними не было.
   Он указал им дорогу и на некоторое время оставил одних.
   Вдруг Дюфальга придержал лошадь, привстал в стременах и с опаской огляделся.
   Не увидев ничего особенного, он обернулся к своему спутнику, ехавшему позади и наслаждавшемуся превосходной сигарой.
   — Ну что, доктор?
   — Ничего, — ответил тот, окутанный клубами дыма, из-за чего невозможно было рассмотреть выражение его лица.
   — Любезный Френсис, что-то не видно на дороге ни пеших, ни конных.
   — Это и хорошо, и плохо, мой добрый Гастон.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Что я хочу сказать? — отозвался Френсис, стряхивая мизинцем пепел с сигары. — Я хочу сказать, что, если встретится друг, это хорошо, а если встретится враг — плохо.
   — Вы говорите, доктор, как пьяный оракул.
   — Ничуть ни бывало, капитан, я знаю, что говорю. Вы ничего не видите, потому что нечего больше видеть.
   — А было что?
   — Было, но мы опоздали. Занавес опущен. Подождем, пока его снова поднимут.
   — Еще загадка.
   — О, любезный Гастон! Вы просто смешны!
   — Хотел бы я знать, почему.
   — Потому что легкомысленны.
   — А где доказательства?
   — Доказательства есть неопровержимые. Вы не рассердитесь, если я их вам представлю?
   — Говорите, — улыбаясь, ответил Дюфальга. — В пустыне не до обид.
   — Это правда?
   — Правда. Но я рассчитаюсь с вами, когда мы вернемся в цивилизованный мир.
   — Теперь я вижу, что вы говорите правду!
   — Говорите! Говорите же!
   — Если бы вы хоть минуту поразмышляли, то не спрашивали бы, что именно мы не успели увидеть.
   — Значит, вы, Френсис, размышляете?
   — Иногда, от нечего делать, любезный Гастон.
   — И каковы результаты, позвольте узнать?
   — Два дня назад мы приметили впереди по обе стороны дороги следы индейцев.
   — Прекрасно. Дальше!
   — В конце леса двойной след шел метров на сто и вдруг оборвался.
   — Совершенно верно. Что же это, по-вашему, значит?
   — Это значит, что краснокожие устроили засаду и в любую минуту могут расправиться с нами.
   — Пожалуй, вы правы! Но где именно засада? Вокруг голая степь, ни деревца, ни оврага, ни пригорка. Это было бы безумием с их стороны. А они люди благоразумные.
   — Плохо вы их знаете, любезный друг! Они найдут, где укрыться.
   — Это невозможно!
   — Я тоже так думаю, но, поверьте, они все могут,
   — Я готов согласиться, если вам так угодно.
   — Благодарю тысячу раз, не хотите ли сигару?
   — С удовольствием!
   Доктор достал прехорошенькую сигарочницу из гуаяквильской соломы, открыл и протянул другу.
   — Пожалуйста!
   Капитан взял сигару, закурил и спросил:
   — Как же нам быть?
   — Надо остановиться. Здесь место открытое: вокруг все просматривается, и врагу трудно будет напасть на нас.
   — Вы правы. При нас нет багажа, а ночи холодные. К тому же я смертельно голоден.
   — Я тоже. Но другого выхода нет. Да и лошадям надо дать отдых.
   — По крайней мере, проводник нас догонит.
   — Да, — засмеялся доктор, — если не отправился назад в Сан-Франциско.
   — Неужели он способен на такую подлость?
   — А почему бы и нет? Весьма выгодное для него дельце.
   — Допустим, проводник наш — канадец.
   — Ну и что? Вы им верите?
   — Верю всем, кто честен.
   — Все это предрассудки, дорогой друг. Своего рода иллюзии.
   Путешественники спешились, расседлали лошадей, привязали к воткнутому в землю колу, расстелили одеяла и рассыпали на них маис. Лошади принялись усердно есть.
   Пока капитан собирал для костра сухие ветки, листья и бизоновый навоз, доктор приготовил оружие.
   Вскоре запылал костер. Друзья сели и закурили сигары, поскольку есть было нечего.
   — Скудная пища! — заметил капитан, выпустив облако дыма.
   — Счастье — понятие относительное, — ответил доктор со смехом, — и наше нынешнее положение — тому доказательство. Утолить голод нам нечем, зато можно заглушить его табаком.
   — Куда все-таки подевался наш проводник?
   — Говорю же я вам: улетел назад в Сан-Франциско. Недаром он носит прозвище Желтая птица.
   — Я такого не допускаю.
   — Напрасно.
   — Наш проводник — человек честный и за все золото Нового Света не совершит такого поступка.
   — Дорогой друг! У соотечественников Санчо-Пансо на каждое слово есть поговорка. Особенно они любят одну, которую я вам советую принять к сведению.
   — Что же это за поговорка?
   — Самое правильное — всегда и во всем сомневаться. Что вы на это скажете?
   — Никогда не слышал ничего более нелепого. Желтая птица не может…
   Его прервал прогремевший поблизости выстрел. И сразу же в свете луны с воинственными криками показалось человек двадцать.
   Друзья мигом вскочили, схватили ружья и, став друг к другу спиной, решили драться не на жизнь, а на смерть.
   Раздался еще один выстрел.
   — Это Желтая птица, — сказал капитан, — я узнал звук винтовки.
   — Я тоже, — откликнулся доктор, — хорошо, что мы не накрыли стол, все равно не успели бы поесть.
   — Видите, он не вернулся в Сан-Франциско, — заметил капитан.
   — Наверное, сбился с дороги, — пошутил доктор, — но не будем отвлекаться, негодяи приближаются…
   Индейцы ползли, как настоящие змеи.
   — Прицелились? — спросил капитан.
   — Прицелился, а вы?
   — И я прицелился.
   — Стреляем?
   Два выстрела грянули одновременно.
   С неприятельской стороны донеслись вопли, и индейцы ринулись мстить за товарищей.
   Друзья отстреливались из револьверов.
   Схватка была короткая, но ужасная.
   Когда патроны кончились, друзья пустили в ход приклады. Вдруг индейцы стали разбегаться.
   Человек, похожий на демона, верхом на коне ворвался в самую гущу нападающих, стреляя обеими руками из двух пистолетов.
   — Ну-ка, ударим дружно! — ликуя, крикнул капитан.
   — Кого ударим? — хладнокровно отозвался доктор.
   И в самом деле ударять было некого. Краснокожих и след простыл.
   — Вовремя вы поспели, Желтая птица! — вскричал капитан, дружески пожимая руку охотника.
   — Я сразу все понял, когда услышал стрельбу, — как ни в чем не бывало ответил канадец.
   — Мы не надеялись вас снова увидеть, — вырвалось у капитана.
   — Почему? — удивился канадец.
   — Не знаю, право, — смутился капитан, — доктор думал, вы сбились с дороги, да мало ли что? Ведь компаса у вас нет!
   — Я сбился с дороги? — вскричал охотник со смехом. — Вы шутите. Не может быть, капитан, чтобы доктор такое подумал!
   — Конечно, он шутит. Кстати, привели лошака?
   — Он-то, проклятый, меня и задержал: пока я рассматривал следы бродяг на дороге, он сбросил вьюки и дал тягу.
   — Следы индейцев, — поправил доктор.
   — Бродяг, сударь, — повторил охотник, — неужели вы думаете, что на вас напали одни краснокожие?
   — Судя по одежде, это были индейцы!
   — Ошибаетесь, сударь, — возразил канадец, покачав головой, — одежда ничего не значит, вы скоро убедитесь в этом. Но хватит спорить! Давайте устроимся на ночь. Да и поесть вам надо.
   — Мы просто умираем с голоду, — ответил, смеясь, капитан. —Перестрелка нас окончательно вымотала.
   — Тогда к делу!
   С лошака быстро сняли поклажу, поставили палатки, стали варить на костре еду, и вскоре приступили к ужину с завидным аппетитом, разыгравшемся за полсуток голодания.
   Только они поели, как со стороны реки донесся легкий шум. Все трое насторожились, французы потянулись к оружию, лежавшему рядом.
   Желтая птица знаком их остановил и зашептал:
   — Не надо стрелять. Там всего один человек! Дадим ему приблизиться.
   — А если это шпион? — возразил доктор.
   — Должно быть, шпион и есть, — уверенно ответил канадец.
   — А что делать шпиону в пустыне? — изумился капитан.
   — Что делать? — рассмеялся охотник. — Пустыня буквально кишит шпионами. Просто вы их не видите!
   —Докажите мне это, — сказал капитан, — и я признаю справедливость взгляда нашего друга доктора на… на индейцев.
   Желтая птица улыбнулся.
   — Я правду вам говорю. Вы ни от кого не скрыли, что отправляетесь в Утах. Верно?
   — Ну и что?
   — А ведь можно предположить, что у вас есть тайная цель?
   Путешественникам нечего было возразить.
   — И тут каждый стал принимать свои меры. Американцы следят за вами, чтобы помешать примкнуть к мормонам, мормоны подозревают в вас тайных агентов Соединенных Штатов, рудокопы опасаются, как бы вы не занялись разработкой богатой россыпи, известной вам одним, индейцы ищут случая ограбить вас. Теперь вы поняли, сколько глаз и ушей за вами шпионит?
   — Понял, — прошептал капитан.
   — Мы на нейтральной земле, она в сущности не принадлежит никому, но все заявляют на нее свои права. А вы оказались в центре этих интриг. Один раз на вас уже напали, готовьтесь к следующим нападениям. С вами будут бороться хитростью и силой. Отвечайте тем же, иначе погибнете!
   — Вы преувеличиваете опасность, — заметил доктор.
   — Вы полагаете? — многозначительно произнес охотник.
   — У каждого свое мнение. Быть может, оба мы ошибаемся. Поживем — увидим.
   — Возможно, — холодно ответил канадец, — как бы то ни было, вот и наш гость. Принимайте его, как вам будет угодно. Желаю доброй ночи.
   Канадец закутался в одеяло, растянулся на земле и закрыл глаза с твердым намерением ни во что не вмешиваться. Вердьер ранил его самолюбие.
   Доктор презрительно передернул плечами и устремил взгляд на пришельца. Тот стоял уже шагах в десяти от бивака. Высокого роста, смуглое лицо с резкими чертами и выражением доброты и лукавства. Глаза черные, пронзительные, словно две молнии. Волосы тоже черные, до плеч, длинная борода, густая и жесткая. Одежда — помесь костюма индейца и степного охотника. Вокруг головы — полоска кожи гремучей змеи.
   Пришелец постоял, опершись скрещенными руками о дуло ружья, затем дважды поклонился путешественникам, приложив правую руку к груди, а затем вытянув ее вперед.
   — Я услышал выстрелы, — сказал гость, — и увидел пламя костра и подумал, не нуждаются ли чужеземцы в сильной руке и храбром сердце? Поэтому поспешил на помощь.
   — Благодарю, — сухо ответил капитан, — мы не нуждаемся ни в чьей помощи. Нам достаточно собственных рук, как вы могли убедиться.
   — Однако, — вмешался доктор, — в гостеприимстве мы никому не отказываем. Посидите с нами. Если голодны — ешьте, если мучает жажда — пейте, если озябли — грейтесь у костра.
   Незнакомец сделал несколько шагов вперед и сказал:
   — Кто исполняет долг гостеприимства, тот идет праведным путем. Гость, приглашенный к очагу, священен. Вам, надеюсь, это известно?
   — Известно, не бойтесь, подойдите поближе, кем бы вы ни были, другом или врагом.
   — От гостеприимства я не отказываюсь, хотя не голоден и меня не мучает жажда. — Гость сел, положил рядом ружье, вынул из-за пояса индейскую трубку, набил и стал молча курить.
   Непродолжительные переговоры велись на английском, которым незнакомец владел в совершенстве, хотя говорил с легким акцентом.
   — На вас напали? — спросил он немного погодя.
   — Да, — ответил капитан, — краснокожие надеялись застать нас врасплох.
   — Это были не одни краснокожие.
   — Откуда вы знаете? — удивился капитан.
   — Не все ли равно, откуда. Знаю, и все.
   — Кто же вы?
   — Такой же путник, как и вы.
   — Друг или враг?
   — Ни то, ни другое. Пока я ваш гость.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Что позднее буду, вероятно, либо тем, либо другим.
   — Кем бы вы ни были, — вскричал капитан, смеясь, — вы по крайней мере откровенны! Это мне по душе, ей-богу! Тайна, которой вы себя окружаете, завораживает. Продолжайте. Беседа с вами доставляет мне истинное удовольствие.
   — Напрасно вы шутите, я говорю вполне серьезно.
   — Сохрани бог! И не думаю шутить. Я до смерти люблю все таинственное. К тому же, мне кажется, вы меня знаете, и это возбуждает мое любопытство. Вы действительно меня знаете?
   — Я знаю и вас, и вашего спутника, доктора.
   — Благодарю вас. Мы никогда не считали себя знаменитостями. Ни я, ни мой друг.
   — Позволю себе заметить, что не назвал доктора вашим другом, только спутником. А это далеко не одно и то же, — сказал не без иронии незнакомец.
   Доктор нахмурил брови.
   — Хватит болтать, — заявил он. — Вы злоупотребляете нашим гостеприимством. Разве мы плохо приняли вас? В чем же дело?
   — Пожалуй, я лучше уйду, — сказал гость, вставая. — Я уже согрелся.
   — Как вам угодно, — резко ответил доктор.
   — Надеюсь, мы еще увидимся, — произнес капитан насмешливо. — Вы не прощаетесь с нами.
   — Я тоже надеюсь, — с иронией ответил незнакомец.
   — Доброго вам пути!
   — А вам доброй ночи! — многозначительно сказал незнакомец и, слегка наклонив голову, удалился с надменным видом.
   — Клянусь богом! Провести меня не удастся, — вскричал капитан, обернувшись в ту сторону, где спал проводник.
   — Что вы собираетесь делать? — спросил с беспокойством, непонятным его другу, доктор.
   — Узнать, кто этот негодяй. Добрых полчаса он насмехался над нами, — ответил капитан и дернул одеяло, в которое закутался проводник. Но тот куда-то исчез.
   Капитан вскрикнул от изумления, в тот же момент грянул выстрел и раздался душераздирающий вопль.
   — Что это? — в один голос вскричали друзья, схвативши оружие.
   — Ничего особенного, — раздался почти рядом насмешливый голос проводника. — Я пристрелил вонючую гадину.

ГЛАВА II. Деревня, которой суждено было стать городом

   Гумбольдт-ривер берет начало в Сьерра-Неваде, течет по территории Утаха, через сто миль образуется в озеро, а затем исчезает в песках.
   Окруженная со всех сторон холмами, она не может проложить себе дорогу и либо уходит в песок, либо испаряется.
   Редко можно встретить реку с такими прихотливыми извивами и живописными берегами.
   Вода в ней то мутная, словно мыльная, то чистая до прозрачности. Берега то голы и бесплодны, то зелены от множества деревьев, которые смотрятся в воду, как в зеркало. Над рекой, шумно хлопая крыльями, летают стаи зимородков.
   Мускусные крысы бороздят русло реки.
   В небольшой долине на расстоянии ружейного выстрела от левого берега Гумбольдт-ривер, милях в десяти от бивака наших путешественников находилась деревня, которой в будущем суждено было превратиться в цветущий город.
   Отправляющиеся к Соленому озеру или в Калифорнию не могли ее миновать.
   В 1855 году там жило всего человек двадцать разных национальностей: французы, англичане, немцы, испанцы, североамериканцы, поляки. Несмотря на видимость дружбы, они перемывали друг другу косточки.
   Надо сказать, что деревню населяли не самые лучшие представители вышеупомянутых наций. Напротив. В основном это были разбойники, объединившиеся, чтобы грабить путников и делить награбленное. Дележ, разумеется, не обходился без драки.
   Самым большим в деревне был дом в два этажа с двумя трубами и множеством окон, со створчатой дверью и обнесенным частоколом, ухоженным садом. Над домом реял флаг Соединенных Штатов.
   На почтительном расстоянии от дома были разбросаны хижины, не менее пятнадцати. Еще сто — на самом берегу реки. В них жило племя индейцев шоонес или змеи, известных грабителей в тех местах. Они были в тесной дружбе с жителями деревни.
   Белые и краснокожие воры объединились, чтобы грабить караваны и убивать путешественников.
   Было около восьми вечера; большая зала, служившая то храмом, то музыкальным салоном описанного нами дома, была сегодня похожа на кабак. Там в беспорядке стояли столы и скамейки. За столами, где в подсвечниках стояли свечи, пьянствовали бродяги в каких-то немыслимых лохмотьях. Они играли в азартную игру и как безумные кричали.
   Слуги со жбанами в руках обносили бродяг вином. Всем распоряжался хозяин дома — толстяк с веселым лицом и насмешливой улыбкой, одетый во все черное.
   У двери, в неосвещенном углу, сидел за отдельным столом человек в мексиканской одежде, богатой и очень изящной. Он сидел уже больше часа, но не притрагивался к вину, только курил, с отвращением глядя на кутивших бродяг.
   На вид ему было лет двадцать семь—двадцать восемь. Тонкие черты лица, высокий лоб, широкие скулы, блестящие черные глаза, нос с горбинкой, чувственный рот с великолепными зубами, закрученные кверху густые усы. Роста он был небольшого, сложен на редкость гармонично, нарочито развязная поза не могла скрыть изящества и благородства его манер. На столе, рядом с американской винтовкой, лежала широкополая шляпа.
   Бледное лицо его с мрачным выражением было из тех, что привлекают к себе внимание и надолго запоминаются.
   Толстяк-хозяин то и дело проходил мимо него с недовольным видом, но заговорить не осмеливался.
   Хозяин, видимо, досадовал в душе, что посетитель занял стол, но ничего не заказывает, однако недовольства своего вслух не высказывал, вероятно, имея на то веские основания. Остальные, судя по всему, вообще не замечали этого необычного человека, который курил папиросу за папиросой и сидел неподвижно.
   Снаружи донесся стук копыт.
   Человек вздрогнул, слегка наклонил голову и прислушался. Вскоре в дом вошел мужчина, огляделся и направился к столику мексиканца. Точнее, того, кто выдавал себя за мексиканца.
   Хозяин подбежал к нему с подобострастным видом.
   — Что прикажете подать?
   Не успел новый посетитель и рта раскрыть, как мексиканец отшвырнул папиросу и, бросив взгляд на трактирщика, сказал:
   — Ничего.
   Толстяк покраснел от злости, не смея возразить, и с поклоном удалился, дав себе слово отомстить, как только подвернется удобный случай.
   Оба посетителя, и новый и старый, так и сидели за пустым столом. Новый был тоже в богатом мексиканском наряде, но изрядно измятом и грязном. Он был постарше первого посетителя и выглядел таким же отважным.
   — Надо остерегаться длинных ушей хозяина, — сказал первый посетитель.
   — Если достопочтенный мистер Строг подойдет слишком близко, — засмеялся второй, искоса глянув на трактирщика, — можно укоротить его на несколько дюймов.
   Хозяин, то и дело сновавший мимо них, словно по волшебству, остановился возле игроков и бросил на стол монету, сделав вид, будто тоже играет.
   Хозяину не повезло, и он, считая виновниками своей неудачи мексиканцев, решился, наконец, сердито на них посмотреть. Но те лишь рассмеялись, заметив его гневный взгляд.
   — Давай говорить по-басски, — сказал один из мексиканцев, — тогда нас никто не поймет.
   — Как хочешь, — ответил другой.
   — Ты прямо оттуда? — спросил первый на чистом наречии Пиренеев.
   — Прямо оттуда, — последовал ответ на том же наречии.
   — Ты поздно приехал.
   — И так лошадь чуть не загнал.
   — Я давно тебя жду.
   — Бедное животное тут не при чем. За два с половиной часа я проскакал более десяти миль.
   — Ну, что нового?
   — Пока ничего.
   — Ничего?
   — Нет!
   — Может быть, они заодно? Объяснения не было?
   — Не было. Они в самых лучших отношениях.
   — Значит, Желтая птица еще ничего не сказал?
   — Видимо, так.
   — Уж не предал ли он меня? — вскричал первый мексиканец, и глаза его сверкнули гневом.
   — Нет. Он нам предан… Впрочем, ты знаешь его не хуже меня. Желтая птица никогда никого не предавал.
   — Да, это верно. Но почему он бездействует? Ума не приложу!
   — Еще не представился случай.
   — Пусть сделает так, чтобы представился. С его опытом и отвагой это не очень уж трудно.
   — Я сказал ему это.
   — Так ты говорил с ним?
   — Да, говорил.
   — Ну и что?
   — Он скажет завтра, что бы ни случилось.
   — Наконец-то!
   — Это еще не все.
   — Пронюхали наши планы?
   — Гм! Ты так думаешь, Пьер? — с живостью спросил первый мексиканец.
   — Я видел.
   — Объясни, что ты имеешь в виду?
   — Мормоны попытались застать их врасплох на закате.
   — Тысяча чертей! — вскричал второй мексиканец, стукнув по столу кулаком.
   — Успокойся, Луи. Желтая птица был начеку. Их прогнали.
   — Но завтра они попытаются снова напасть.
   — Вполне вероятно.
   — Что же делать?
   — Идти на риск и решительно действовать.
   — Мы имеем дело с сильным противником. Удастся ли добиться успеха?
   — Иначе они придут сюда, и тогда все полетит к чертям!
   — Это верно.
   — Хочешь послушать моего совета?
   — Конечно! Говори скорее. Я готов на любой риск, только бы он был на пользу дела.
   — Нельзя больше ждать. Этот дьявол Фрэнсис хитер, как лиса. Если он пронюхает что-либо, все погибло; с ним надо кончать.
   — Проклятие! Ведь до сих пор все шло как по маслу. Бедняга Гастон! Я поклялся возвратить ему невесту.
   — И возвратим.
   — Как? Ведь мы даже не знаем, где она! Есть отчего заложить душу черту!
   Пьер наклонился к уху приятеля и зашептал:
   — Я знаю, где она.
   — Ты? — вскричал Луи.
   — Да, я.
   — Послушай, Пьер, я спас тебя, ты меня любишь и не станешь обманывать. Я полностью тебе доверяю. Мы ввязались в страшную борьбу и от ее исхода зависит вся моя жизнь. Гастон мне дороже брата, его семья столько сделала для моей семьи. Перед смертью его отец просил моего о нем заботиться. Когда накануне свадьбы невеста Гастона исчезла, он дважды пытался наложить на себя руки. Я удержал его, поклявшись не позднее чем через шесть месяцев вернуть ему возлюбленную Жанну; либо я сдержу обещание, либо всажу себе пулю в лоб. Прошло уже пять месяцев, у меня остался всего один. Чего только я ни делал, чтобы раскрыть гнусную интригу, жертвой которой стали бедные молодые люди. Сто раз я находил нить этой интриги и столько же раз ее терял. Всего и не расскажешь. И вот я выбился из сил и пал духом. Одна надежда на тебя! Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал.
   Они пожали друг другу руки.
   — Только скажи мне, Луи, прежде чем я открою тебе то, что ты так жаждешь знать. Как удалось этому подлецу Фрэнсису похитить несчастную девушку? С какой целью он это сделал? Он любит ее?
   — Любит? — вскричал Луи с гневом. — Не любит и никогда не любил! У Фрэнсиса одна страсть — золото. Жанна обладает громадным состоянием. Вердьер стремится любыми средствами заполучить его. Он женился бы и на дурнушке, будь она богата. Или вообще не женился, если бы смог просто так завладеть ее состоянием.
   — Ну и хитрец!
   — План его был дьявольски прост.
   — Ну-ка, расскажи. Это любопытно! — вскричал Пьер, приготовившись слушать.
   — Он не мог заставить Жанну полюбить себя, не мог жениться на ней во Франции и вообще в Европе.
   — Конечно, в так называемых цивилизованных странах для заключения брака необходимо согласие обеих сторон. Продолжай!
   — Только в одной стране он мог совершить столь преступное действие.
   — В Утахе?
   — Да, Фрэнсис стал мормоном. Вступил в секту Святых последнего дня и обязался выплатить своим новым братьям миллион в день свадьбы с несчастной девушкой.
   — А святые мужи, разумеется, обязались оказывать ему всякую помощь и содействие.