Он проводил все дни в переходах то в одну, то в другую сторону; он не знал, куда идет, но все же не терял надежды проникнуть наконец сквозь окружавшие его со всех сторон густые стены листвы и выйти на настоящую дорогу.
Часто он взбирался на вершину горы и оттуда видел море.
При этом он чувствовал прилив сил и спешил спуститься на равнину; но первая же тропа, проложенная дикими зверями, заставляла его вновь терять направление, которого хотел держаться.
Во время странствований по лесам его собака то и дело подстерегала дичь; добыча ее охоты делилась между хозяином и нею по-братски и съедалась в сыром виде.
Мало-помалу скиталец свыкся с этой пищей; сырое мясо показалось ему почти вкусным; он подметил кустарники, где скрывается дичь, и охота пошла удачнее. Вскоре у него появились новые помощники — молодые дикие собаки и молодые кабаны, на которых он случайно наткнулся и решил выдрессировать; помощь этих животных была ему крайне полезна.
Уже около года и двух месяцев вел он этот странный образ жизни, почти потеряв всякую надежду положить ей конец, когда в одно прекрасное утро невзначай столкнулся лицом к лицу с кучкой французских буканьеров.
Те сперва удивились, даже чуть не струсили; надо сознаться что наружность бедняги не имела ничего привлекательного и не внушала доверия.
Волосы и борода достигли необычайной длины; вся одежда состояла из остатков панталон и оборванной рубашки, едва прикрывавшей тело. Лицо с сильным загаром имело дикое выражение; кусок сырого мяса висел на поясе; три собаки и два кабана такого же дикого вида, как и их хозяин, следовали за ним по пятам.
После первой минуты удивления и колебания все объяснилось.
Вербованный откровенно и бесхитростно поведал о своих мытарствах; некоторые из буканьеров узнали его и проявили к нему участие.
Тут же на месте они принялись держать совет.
После зрелого обсуждения всех обстоятельств решили, что Пальник злоупотребил присвоенной ему в силу берегового обычая властью над своим слугой; что безжалостным обхождением, в особенности же гнусным хладнокровием, с которым он бросил несчастного, буканьер сам отказался от его услуг и расторг скреплявшие их узы; следовательно, он лишил себя всяких прав на слугу и тот должен быть объявлен свободным.
Это решение, единодушно одобренное, немедленно привели в исполнение; нашего героя окрестили шуточным прозвищем Медвежонок, и он охотно принял его; говоря по правде, он скорее походил на медведя, чем на человека; итак, с прозвищем Медвежонок он был включен в число Береговых братьев и обрел права и преимущества, принадлежащие буканьерам и флибустьерам.
Новые друзья бывшего вербованного не ограничились этим: они дали ему одежду, оружие, пороху, пуль и привели с собой в Пор-Марго, где в присутствии д'Ожерона заявили о принятом раньше решении, и по их просьбе губернатор придал этому решению законную силу, несмотря на упорное сопротивление Пальника, который никак не хотел отказаться от своей власти над слугой, утверждая, что ни разу не бил его и не бросал, а тот сам убежал и выдумал все это со злости на хозяина.
К несчастью для Пальника, жестокость его была так известна в Пор-Марго и его окрестностях, что д'Ожерон даже не удосужился выслушать его, пригрозив вдобавок примерным наказанием, если впредь буканьер не будет обходиться со своими слугами человечнее.
Бывший слуга, однако, нисколько не опасался угроз прежнего хозяина теперь, когда он был свободен и имел право защищаться.
Спустя несколько дней он отправился в экспедицию под командой Монбара Губителя.
Таким образом он участвовал во многих экспедициях под предводительством знаменитых предводителей флибустьеров и за непродолжительное время приобрел не только большое богатство, но, благодаря отваге, храбрости и особенно уму, еще и громадную славу среди товарищей.
С тех пор как его объявили свободным, Медвежонок никогда не намекал на свои жестокие страдания во время рабства, ни разу имя Пальника не сходило с его губ; если в его присутствии речь заходила о свирепом буканьере, он не принимал участия в разговоре, ни для порицания, ни для похвалы, хотя порой спрашивали его мнения; впрочем, в течение двух лет, которые протекли после вышеописанных событий, два врага ни разу не встретились лицом к лицу.
История Медвежонка и Пальника стала уже преданием в краю, где каждый день приносит все новые приключения; все забыли о ней, и тот, кто в первую минуту ожидал блистательной мести со стороны новоиспеченного флибустьера, покачивал головой с недоверчивым видом, если речь случайно заходила о непримиримой вражде этих двоих, когда одним прекрасным вечером судьба свела их в гостинице «Сорванный якорь».
Вот как было дело.
Дня два или три назад флибустьерское судно под командой Мигеля Баска вошло в гавань с грузом золота и пленников после месячного крейсирования в водах Мексиканского залива. Шесть испанских судов, захваченных флибустьерами с Тортуги, были взяты на абордаж, разграблены и по обычаю сожжены в море.
Едва корабль бросил якорь на рейде Пор-Марго, пленников высадили на берег и приступили к дележу добычи.
Получив свою долю, флибустьеры поспешили, как случалось всегда, растратить добытое золото в сумасбродных оргиях.
Эти люди ценили золото лишь из-за наслаждений, которое сей драгоценный металл мог им доставить.
Наибольшим почетом у них пользовалась игра; ей они предавались с яростью, с бешенством, ставя на кон огромные суммы, и по большей части прекращали партию лишь когда проигрывали все свое золото, одежду и нередко даже свободу.
С прибытия корабля Мигеля Баска в Пор-Марго играли везде, на улицах и на площадях, на опрокинутых бочках, в гостиницах и даже в доме губернатора. Ссоры возникали повсеместно, и кровь лилась потоками; рассудительные и безумцы подчинились влиянию игорной горячки, почти не менее ужасной и убийственной, чем настоящая.
Быть может, из всех Береговых братьев один Медвежонок не поддался всеобщему сумасбродному увлечению; он презирал игру, считая ее постыдной страстью.
Приятели часто подтрунивали над его пуританизмом, как они выражались, но он оставался непоколебим, и ничто не могло заставить его изменить своих взглядов.
В вечер, к которому относится наш рассказ, часов в семь, когда солнце уже стало опускаться за голубые волны Атлантического океана, Медвежонок Железная Голова, равно-Душный к шуму и гаму в городе, медленно расхаживал по берегу с сигарой во рту, опустив голову на грудь, заложив Руки за спину, сопровождаемый шаг за шагом своими собаками и кабанами.
— Эй! — окликнул его внезапно веселый голос. — Что ты там делаешь, упрямый мечтатель, когда весь город гуляет и ликует?
Капитан поднял голову и с улыбкой подал руку говорившему, одному из самых знаменитых флибустьеров.
— Как видишь, Тихий Ветерок, — ответил он, — я гуляю и восхищаюсь закатом солнца, мой любезный.
— Хорошо удовольствие, нечего сказать! — вскричал со смехом собеседник. — Чем бродить тут на берегу, словно душа, осужденная на вечные муки, лучше пойдем-ка со мной.
— Что поделаешь, дружище, всякий веселится как умеет.
— Против этого, разумеется, возразить нечего; но почему же ты не хочешь идти со мной?
— Я пока не отказывался; однако, если тебе все равно, охотнее бы не пошел. Ты будешь играть, а я, как тебе известно, не терплю игры.
— Разве это мешает смотреть, как другие играют?
— Нисколько, но подобные зрелища печалят меня.
— Ты сумасшедший! Послушай-ка, в «Сорванном якоре», говорят, какой-то богатый буканьер с берегов Артибонита, или не знаю хорошенько откуда, играет с чертовским везением, так что чуть ли не обобрал более половины экипажа Мигеля Баска.
— Что же мне-то тут прикажешь делать, любезный друг? — со смехом воскликнул Медвежонок. — Не могу же я помешать, чтобы ему везло.
— Кто знает!
— Как же это?
— Послушай, брат, увидев тебя с минуту назад, мне пришла в голову великолепная мысль: я хочу играть с этим буканьером. Пойдем со мной и стой возле меня; ты счастлив во всем, что предпринимаешь, ты мне принесешь счастье — и я выиграю.
— Ты рехнулся.
— Нет, я просто игрок, следовательно, суеверен.
— Ты и впрямь так сильно желаешь этого?
— Пожалуйста, не отказывай.
— Так пойдем испытать счастье, — согласился Медвежонок, пожимая плечами.
— Спасибо, приятель! — вскричал Тихий Ветерок, крепко пожав ему руку. — Черт возьми! — прибавил он, весело щелкнув пальцами. — Теперь я уверен, что выиграю.
Медвежонок ответил одной улыбкой. И два товарища направились к гостинице «Сорванный якорь».
ГЛАВА II. Как играли в кости бывший слуга и его хозяин и что за этим последовало
Часто он взбирался на вершину горы и оттуда видел море.
При этом он чувствовал прилив сил и спешил спуститься на равнину; но первая же тропа, проложенная дикими зверями, заставляла его вновь терять направление, которого хотел держаться.
Во время странствований по лесам его собака то и дело подстерегала дичь; добыча ее охоты делилась между хозяином и нею по-братски и съедалась в сыром виде.
Мало-помалу скиталец свыкся с этой пищей; сырое мясо показалось ему почти вкусным; он подметил кустарники, где скрывается дичь, и охота пошла удачнее. Вскоре у него появились новые помощники — молодые дикие собаки и молодые кабаны, на которых он случайно наткнулся и решил выдрессировать; помощь этих животных была ему крайне полезна.
Уже около года и двух месяцев вел он этот странный образ жизни, почти потеряв всякую надежду положить ей конец, когда в одно прекрасное утро невзначай столкнулся лицом к лицу с кучкой французских буканьеров.
Те сперва удивились, даже чуть не струсили; надо сознаться что наружность бедняги не имела ничего привлекательного и не внушала доверия.
Волосы и борода достигли необычайной длины; вся одежда состояла из остатков панталон и оборванной рубашки, едва прикрывавшей тело. Лицо с сильным загаром имело дикое выражение; кусок сырого мяса висел на поясе; три собаки и два кабана такого же дикого вида, как и их хозяин, следовали за ним по пятам.
После первой минуты удивления и колебания все объяснилось.
Вербованный откровенно и бесхитростно поведал о своих мытарствах; некоторые из буканьеров узнали его и проявили к нему участие.
Тут же на месте они принялись держать совет.
После зрелого обсуждения всех обстоятельств решили, что Пальник злоупотребил присвоенной ему в силу берегового обычая властью над своим слугой; что безжалостным обхождением, в особенности же гнусным хладнокровием, с которым он бросил несчастного, буканьер сам отказался от его услуг и расторг скреплявшие их узы; следовательно, он лишил себя всяких прав на слугу и тот должен быть объявлен свободным.
Это решение, единодушно одобренное, немедленно привели в исполнение; нашего героя окрестили шуточным прозвищем Медвежонок, и он охотно принял его; говоря по правде, он скорее походил на медведя, чем на человека; итак, с прозвищем Медвежонок он был включен в число Береговых братьев и обрел права и преимущества, принадлежащие буканьерам и флибустьерам.
Новые друзья бывшего вербованного не ограничились этим: они дали ему одежду, оружие, пороху, пуль и привели с собой в Пор-Марго, где в присутствии д'Ожерона заявили о принятом раньше решении, и по их просьбе губернатор придал этому решению законную силу, несмотря на упорное сопротивление Пальника, который никак не хотел отказаться от своей власти над слугой, утверждая, что ни разу не бил его и не бросал, а тот сам убежал и выдумал все это со злости на хозяина.
К несчастью для Пальника, жестокость его была так известна в Пор-Марго и его окрестностях, что д'Ожерон даже не удосужился выслушать его, пригрозив вдобавок примерным наказанием, если впредь буканьер не будет обходиться со своими слугами человечнее.
Бывший слуга, однако, нисколько не опасался угроз прежнего хозяина теперь, когда он был свободен и имел право защищаться.
Спустя несколько дней он отправился в экспедицию под командой Монбара Губителя.
Таким образом он участвовал во многих экспедициях под предводительством знаменитых предводителей флибустьеров и за непродолжительное время приобрел не только большое богатство, но, благодаря отваге, храбрости и особенно уму, еще и громадную славу среди товарищей.
С тех пор как его объявили свободным, Медвежонок никогда не намекал на свои жестокие страдания во время рабства, ни разу имя Пальника не сходило с его губ; если в его присутствии речь заходила о свирепом буканьере, он не принимал участия в разговоре, ни для порицания, ни для похвалы, хотя порой спрашивали его мнения; впрочем, в течение двух лет, которые протекли после вышеописанных событий, два врага ни разу не встретились лицом к лицу.
История Медвежонка и Пальника стала уже преданием в краю, где каждый день приносит все новые приключения; все забыли о ней, и тот, кто в первую минуту ожидал блистательной мести со стороны новоиспеченного флибустьера, покачивал головой с недоверчивым видом, если речь случайно заходила о непримиримой вражде этих двоих, когда одним прекрасным вечером судьба свела их в гостинице «Сорванный якорь».
Вот как было дело.
Дня два или три назад флибустьерское судно под командой Мигеля Баска вошло в гавань с грузом золота и пленников после месячного крейсирования в водах Мексиканского залива. Шесть испанских судов, захваченных флибустьерами с Тортуги, были взяты на абордаж, разграблены и по обычаю сожжены в море.
Едва корабль бросил якорь на рейде Пор-Марго, пленников высадили на берег и приступили к дележу добычи.
Получив свою долю, флибустьеры поспешили, как случалось всегда, растратить добытое золото в сумасбродных оргиях.
Эти люди ценили золото лишь из-за наслаждений, которое сей драгоценный металл мог им доставить.
Наибольшим почетом у них пользовалась игра; ей они предавались с яростью, с бешенством, ставя на кон огромные суммы, и по большей части прекращали партию лишь когда проигрывали все свое золото, одежду и нередко даже свободу.
С прибытия корабля Мигеля Баска в Пор-Марго играли везде, на улицах и на площадях, на опрокинутых бочках, в гостиницах и даже в доме губернатора. Ссоры возникали повсеместно, и кровь лилась потоками; рассудительные и безумцы подчинились влиянию игорной горячки, почти не менее ужасной и убийственной, чем настоящая.
Быть может, из всех Береговых братьев один Медвежонок не поддался всеобщему сумасбродному увлечению; он презирал игру, считая ее постыдной страстью.
Приятели часто подтрунивали над его пуританизмом, как они выражались, но он оставался непоколебим, и ничто не могло заставить его изменить своих взглядов.
В вечер, к которому относится наш рассказ, часов в семь, когда солнце уже стало опускаться за голубые волны Атлантического океана, Медвежонок Железная Голова, равно-Душный к шуму и гаму в городе, медленно расхаживал по берегу с сигарой во рту, опустив голову на грудь, заложив Руки за спину, сопровождаемый шаг за шагом своими собаками и кабанами.
— Эй! — окликнул его внезапно веселый голос. — Что ты там делаешь, упрямый мечтатель, когда весь город гуляет и ликует?
Капитан поднял голову и с улыбкой подал руку говорившему, одному из самых знаменитых флибустьеров.
— Как видишь, Тихий Ветерок, — ответил он, — я гуляю и восхищаюсь закатом солнца, мой любезный.
— Хорошо удовольствие, нечего сказать! — вскричал со смехом собеседник. — Чем бродить тут на берегу, словно душа, осужденная на вечные муки, лучше пойдем-ка со мной.
— Что поделаешь, дружище, всякий веселится как умеет.
— Против этого, разумеется, возразить нечего; но почему же ты не хочешь идти со мной?
— Я пока не отказывался; однако, если тебе все равно, охотнее бы не пошел. Ты будешь играть, а я, как тебе известно, не терплю игры.
— Разве это мешает смотреть, как другие играют?
— Нисколько, но подобные зрелища печалят меня.
— Ты сумасшедший! Послушай-ка, в «Сорванном якоре», говорят, какой-то богатый буканьер с берегов Артибонита, или не знаю хорошенько откуда, играет с чертовским везением, так что чуть ли не обобрал более половины экипажа Мигеля Баска.
— Что же мне-то тут прикажешь делать, любезный друг? — со смехом воскликнул Медвежонок. — Не могу же я помешать, чтобы ему везло.
— Кто знает!
— Как же это?
— Послушай, брат, увидев тебя с минуту назад, мне пришла в голову великолепная мысль: я хочу играть с этим буканьером. Пойдем со мной и стой возле меня; ты счастлив во всем, что предпринимаешь, ты мне принесешь счастье — и я выиграю.
— Ты рехнулся.
— Нет, я просто игрок, следовательно, суеверен.
— Ты и впрямь так сильно желаешь этого?
— Пожалуйста, не отказывай.
— Так пойдем испытать счастье, — согласился Медвежонок, пожимая плечами.
— Спасибо, приятель! — вскричал Тихий Ветерок, крепко пожав ему руку. — Черт возьми! — прибавил он, весело щелкнув пальцами. — Теперь я уверен, что выиграю.
Медвежонок ответил одной улыбкой. И два товарища направились к гостинице «Сорванный якорь».
ГЛАВА II. Как играли в кости бывший слуга и его хозяин и что за этим последовало
Когда два флибустьера подошли к двери «Сорванного якоря», их взгляду внезапно представилось удивительное зрелище; они невольно остановились на пороге и с изумлением осмотрелись вокруг. При свете ламп, копоть от которых вместе с дымом от сигар и трубок стояла черным облаком под потолком, виднелись, словно сквозь туман, резкие и искаженные лица множества городских обывателей, колонистов и Береговых братьев, черты которых судорожно подергивались от азарта игры и опьянения и принимали зловещее выражение при мерцающих отблесках огней, постоянно колеблемых ветром.
Посреди залы, на длинном столе, устроенном на скорую руку издосок и бочек, целые груды золота лежали перед игроком, который с дерзким и насмешливым взглядом вызывал сразиться толпившихся вокруг стола флибустьеров, встряхивая кости в стакане.
За игроком стояло десятка два испанцев, мужчин и женщин, захваченных в плен в последнюю экспедицию и послуживших последней ставкой своим прежним владельцам.
— Вот буканьер, с которым мы будем иметь дело, — сказал Тихий Ветерок. — Следуй за мной.
Медвежонок бросил рассеянный взгляд на человека, указанного ему товарищем, и узнал Пальника.
Привиде бывшего хозяина Медвежонок нахмурил брови, смертная бледность разлилась по его лицу, и он невольно отступил на шаг.
— Что с тобой? — спросил Тихий Ветерок, заметив его волнение. — А! — прибавил он спустя мгновение. — Понимаю: ты узнал своего прежнего хозяина!
— Да, — мрачно ответил Медвежонок, — это действительно он.
— Что ж за беда! Разве ты не свободен? Тебе нечего бояться.
— Я не боюсь, — пробормотал капитан, скорее говоря сам с собой.
— Так пойдем.
— Ты прав, — ответил капитан, улыбаясь странной улыбкой, — пойдем! Может, и лучше покончить раз навсегда.
— Что же ты намерен предпринять? — осведомился товарищ, слегка встревоженный.
— Бог мне свидетель, я не искал встречи с этим человеком; напротив, я всячески старался избегать его. Когда с минуту назад ты встретил меня на берегу и просил пойти с тобой, я пытался отговориться.
— Это правда.
— Итак, ясно, что только случай свел нас теперь.
— Чтоб меня черт побрал с руками и с ногами, если я понимаю хоть одно словечко из всего, что ты говоришь!
Медвежонок поднял голову и посмотрел на товарища с неподражаемым выражением насмешливого торжества.
Потом он взял его под руку и вкрадчивым голосом произнес:
— Пойдем, Тихий Ветерок. Ты часто ставил мне в укор, что я не играю… Ну так вот, сегодня, ей-Богу, ты будешь присутствовать при игре, которую и ты, и наши товарищи забудут не скоро.
— Ты станешь играть?! — вскричал Легкий Ветерок вне себя от изумления.
— Да, и партия будет решительная.
— С кем же?
— С человеком, который так нахально обобрал наших братьев, — ответил Медвежонок, указывая рукой на буканьера.
— С Пальником?
— Да, и вместо того, чтоб присутствовать при твоей игре, я буду играть, а ты — присутствовать при этом.
— Берегись! — заметил Тихий Ветерок.
— Мое решение принято. Пойдем!
— Да поможет тебе Бог! — прошептал флибустьер, следуя за Медвежонком.
Они вошли в залу, без труда прокладывая себе путь в толпе, так как оба пользовались большим уважением товарищей. Вскоре они очутились перед столом, за которым сидел буканьер, глядя на них с насмешливой улыбкой.
— Ага! — вскричал он с грубым смехом. — Уж не собираетесь ли вы попытать счастье против меня, друзья?
— Почему бы и нет? — откликнулся Тихий Ветерок.
— Попробуй, если берет охота, — продолжал, посмеиваясь, буканьер, — я готов взять у тебя до все последнего дублона, старый друг.
— Во-первых, я тебе вовсе не друг, благодарение Богу! Так что побереги это неподходящее звание для других, — возразил флибустьер. — Касательно же того, чтобы взять у меня все до последнего дублона, то это мы еще посмотрим, и сейчас же, не откладывая дела на потом.
— Возьму дублоны не только твои, но и твоего товарища в придачу, если он, против своего обыкновения, осмелится сразиться со мной, — прибавил буканьер с злой усмешкой.
— Не оскорбляй понапрасну, Пальник, когда тебя не трогают, — холодно произнес Медвежонок.
— Прошу без наставлений, я не нуждаюсь в них, — грубо заявил буканьер, — если ты недоволен, я готов дать тебе удовлетворение где, когда и как пожелаешь.
— Я прошу принять во внимание, — спокойно заметил Медвежонок, — что не давал ни малейшего повода к ссоре, которую ты стараешься завязать со мной; ведь я не вмешивался в твой спор с моим приятелем.
При внезапной ссоре вокруг стола мгновенно образовался круг из Береговых братьев, с любопытством ожидавших неминуемой развязки. Каждому из них была известна обоюдная ненависть Медвежонка и Пальника, и зрители предвидели страшную развязку так дерзко начатой буканьером словесной перепалки.
Пальник не был любим Береговыми братьями; его постоянное везение в игре в последние дни еще больше, если это возможно, усилило общее нерасположение к нему, и большая часть присутствующие втайне питали надежду, что наконец-то на него обрушится страшная месть, которую противник, вероятно, откладывал так долго только за отсутствием удобного случая.
Медвежонок был холоден, спокоен, хотя и немного бледен, и вполне владел собой.
— Ладно! — проговорил буканьер, презрительно пожав плечами. — Довольно слов. Насильно дурную собаку на настоящий след не наведешь. Бросим спор; я удивляюсь твоей премудрости и преклоняюсь перед нею.
— Полно хвастать-то! — вскричал Тихий Ветерок, — Медвежонок прав, ты привязался к нему; если он не отвечает тебе так, как бы следовало, то, вероятно, имеет на это свои причины; не беспокойся, однако, в накладе не останешься, если подождешь. А теперь лучше приступить к игре.
— Согласен. Что ставишь?
— Две тысячи пиастров, — ответил Тихий Ветерок, вынимая из кармана штанов длинный кошелек.
— Постой, — холодно сказал Медвежонок, остановив его за руку, — дай мне поговорить с этим человеком.
Флибустьер взглянул на своего приятеля и увидел в его потемневших глазах такой зловещий огонь, что опустил свой кошелек назад в карман и только ответил:
— Как хочешь.
Медвежонок сделал шаг вперед, оперся руками о стол и наклонился к буканьеру.
— Входя сюда, — резко отчеканил он, — я не знал, что встречусь с тобой. Я не искал встречи, потому что мое презрение к тебе равняется ненависти. Но если уж твоя несчастливая звезда побудила тебя, вместо того, чтобы подражать моей сдержанности, отбросить мнимо равнодушный вид, который мы сохраняли в отношениях друг с другом, пусть будет по-твоему, я принимаю предложенную тобой партию.
— Сколько пустых слов, чтоб прийти к такому ничтожному заключению! — воскликнул буканьер с нехорошей улыбкой.
— А вот увидим. Выслушай меня, а присутствующие пусть будут свидетелями: мы сыграем в гальбик3 три партии, ни меньше ни больше, и ты должен принять мои условия. Согласен?
— Еще бы, когда ты проиграешь мне!
— Не проиграю, — возразил капитан, — я вступаю в решительную борьбу с тобой и убежден, что выйду победителем.
— Полно, не с ума ли ты спятил?
— Если трусишь, я настаивать не стану. Извинись передо мной и товарищами за сказанные тобой оскорбительные слова, и я тотчас уйду.
— Извиниться? Мне? Черт возьми! Да соображаешь ли ты, что говоришь?
— Предупреждаю тебя, — холодно произнес Медвежонок, вынув из-за пояса пистолет и взводя курок, — что при малейшем подозрительном движении я уложу тебя на месте как лютого зверя, каков ты на самом деле и есть.
Вне себя от ярости, но сдерживаемый наставленным ему на грудь длинным дулом пистолета, буканьер окинул взглядом присутствующих, быть может желая почерпнуть бодрости в дружеском лице.
Флибустьеры мрачно молчали, и в выражении их лиц он прочел одно лишь насмешливое злорадство
Неимоверным усилием воли он усмирил порыв гнева, от которого кипела кровь, и голосом спокойным, в котором невозможно было подметить малейшее волнение, ответил:
— Принимаю твое предложение.
— Какое? Извиниться?
— Никогда.
— Очень хорошо; вы слышали, братья? — обратился капитан к присутствующим.
— Слышали, — ответили они в один голос.
— Итак, вот мои условия, — продолжал Медвежонок громко и отчетливо, — три кости и стакан, равно неизвестные и мне и тебе, будут взяты у кого-либо из присутствующих здесь.
— Что же, ты думаешь, что у меня плутовские кости? — грозно вскричал Пальник. — Ничего не думаю и думать не хочу, просто пользуюсь своим правом, вот и все. Буканьер с яростью швырнул об пол свой стакан с игральными костями и принялся топтать его ногами. Все бросили игру и с любопытством толпились вокруг стола, взобравшись кто на скамьи, кто на столы и бочки, чтобы присутствовать при этой весьма необычной дуэли, затаив дыхание, дабы не нарушить тишины, до того глубокой, что полет мухи был бы слышен в зале, где, однако, находилось более двухсот человек.
— Вот кости, друг мои, — сказал, подходя к капитану, человек, перед которым почтительно расступились все присутствующие.
— Благодарю, Монбар, — ответил Медвежонок, дружески пожимая руку страшного флибустьера.
Потом он обратился к своему противнику:
— Каждый из нас будет кидать кости поочередно; у кого выпадет на трех костях большая сумма очков, тот и выиграл, если только у противника не будет равное количество на всех трех костях. Согласен?
— Согласен, — мрачно ответил буканьер.
— Сыграем всего три партии.
— Ладно.
— И я один буду иметь право назначать ставки; сколько у тебя тут на столе?
— Восемь тысяч семьсот пиастров.
— Во сколько ценишь свое имущество: дома, мебель, слуг, словом, все?
— В такую же сумму.
— Ты выставляешь себя что-то уж очень богатым, — смеясь, заметил Медвежонок.
— Считал ты мое состояние, что ли? — грубо вскричал буканьер. — Это моя цена, и делу конец.
В эту минуту капитан почувствовал, что кто-то слегка тронул его за плечо; он оглянулся.
За ним смиренно стояли, с отчаянием на лицах, несчастные пленники-испанцы.
— Сжальтесь, сеньор! — прошептал у его уха голос нежный и жалобный.
— Ив самом деле, — сказал капитан, — а этих людей во сколько ты ценишь? — прибавил он, указывая на невольников.
— В десять тысяч пиастров, ни одним реалом4 меньше. Капитан заколебался.
— Ради Святой Девы, сжальтесь, сеньор! — произнес тот же голос тоном глубокой тоски.
— Итак, все вместе составляет сумму в двадцать семь тысяч четыреста пиастров, — заключил он.
— Отлично умеешь считать, мой любезнейший, — посмеиваясь, сказал Пальник, — цифра хорошая, не правда ли?
— Очень хорошая. На первую игру я ставлю тринадцать тысяч семьсот пиастров.
Ропот удивления пробежал по внимательной толпе.
— Хорошо! Выкладывай деньги, — сказал буканьер со злой усмешкой.
— При мне их нет, — хладнокровно возразил Медвежонок.
— Так я отказываюсь, приятель; на слово я не играю. Капитан закусил губу, но не успел ничего ответить.
— Я ручаюсь за него, — вступил Монбар, остановив свой орлиный взгляд на буканьере, который в смущении опустил глаза.
— И я ручаюсь! — вскричал Тихий Ветерок. — Ей-Богу! Все что имею, я с радостью отдам ему.
— И я также, — прибавил Прекрасный Лоран, пробираясь в толпе, чтобы остановиться у стола в двух шагах от Пальника.
— Что ты скажешь на это? — спросил Медвежонок, пожимая протянутые ему руки. — Находишь ли ты эти ручательства достаточными?
— Будем играть, сто чертей! И чтобы все было поскорей кончено!
— Вот стакан, начинай.
Буканьер молча взял стакан, минуту встряхивал его в лихорадочном волнении, и кости с глухим стуком полетели на пол.
— Удачно! — сказал Медвежонок. — Шесть и шесть — двенадцать, да пять — семнадцать. Теперь моя очередь.
Он небрежно взял стакан, встряхнул его и опрокинул.
— Вот тебе на! — вскричал он, смеясь. — По шестерке на каждой кости; ты проиграл.
— Проклятие! — вскричал буканьер, позеленев.
— Счастье, видно, тебе изменило, — продолжал флибустьер. — Теперь — за вторую партию! Поручителей мне больше не нужно; я ставлю свой выигрыш против того, что у тебя остается.
Буканьер с силой встряхнул стакан и опрокинул его.
— Ага! — вскричал он вдруг с торжествующим хохотом, — удача еще не отвернулась от меня! Погляди-ка, приятель, на всех костях по четыре очка.
— Бесспорно, это хорошо, — ответил Медвежонок, — но ведь может быть и лучше. Что ты скажешь об этом? — заключил он, сделав бросок.
На всех трех костях было по пяти очков.
— Разорен! — вскричал буканьер, отирая холодный пот с помертвевшего лица.
— Как видишь, — ответил Медвежонок, подняв голову, — ты разорился, но это не все; разве ты забыл, что нам остается сыграть третью партию?
— У меня ровно ничего нет!
— Ошибаешься, у тебя есть еще то, что я хочу выиграть.
— Что же?
— Жизнь твоя! — вскричал капитан голосом, наводящим ужас. — Не воображаешь ли ты, что я вступил в эту смертельную игру с тобой из одного низкого наслаждения отнять золото, которое я презираю? Нет, нет, мне нужна твоя жизнь! Чтоб выиграть ее, я ставлю все твое состояние, которое теперь перешло ко мне, и свою жизнь в придачу. Кто проиграет, пустит себе пулю в лоб тут же на месте, при всех.
Содрогание ужаса пробежало, подобно электрическому току, по рядам Береговых братьев.
— Это безумие, Медвежонок! — вскричал Монбар.
— Брось, брось! — с живостью вмешались несколько флибустьеров.
— Братья, — ответил Медвежонок с бледной улыбкой, — благодарю вас за участие, но я твердо решился. Впрочем, будьте спокойны, я играю наверняка; человек этот заранее осужден; страх уже одолел его, одна гордость еще поддерживает его силы. Я согласен, однако, дать ему последнюю возможность спасти свою жизнь: пусть он публично сознается в своих преступлениях и смиренно попросит у меня прощения. С этим условием я готов простить его.
— Никогда! — вскричал буканьер в порыве неудержимого бешенства. — Твоя жизнь или моя, пусть будет так! Один из нас лишний на земле и должен исчезнуть. Сыграем же эту партию, и будь ты проклят!
Он бросил кости, отвернувшись. Крик ужаса раздался в толпе.
На верхней грани каждой кости было по пяти очков.
— Да, до победы рукой подать, — капитан равнодушно пожал плечами, собирая кости, — но не торопись торжествовать; ты ближе к смерти, чем полагаешь.
— Да играй же, наконец! — вскричал буканьер задыхающимся голосом, дико тараща глаза в невыразимой тоске.
— Братья, — заговорил Медвежонок все с тем же полнейшим хладнокровием, — это Суд Божий. Чтоб доказать, что человек этот безвозвратно осужден Божественным правосудием, я не коснусь стакана; один из вас бросит кости вместо меня.
— Не я! — вскричал Монбар. — Не стоит испытывать терпение Всевышнего!
— Ошибаешься, брат; напротив, этим воочию будет доказано Его могущество и правосудие. Бери кости и бросай.
— Клянусь честью, я не сделаю этого!
— Прошу тебя, брат. Монбар колебался.
— Да бросай же кости, разве ты трусишь? — повторял безотчетно Пальник, съежившись, точно тигр, готовый прыгнуть на добычу, судорожно ухватившись за край стола и с неподвижным, диким взглядом.
Медвежонок почти насильно вложил стакан с игральными костями в руку Монбара.
— Бросай без страха, — сказал он.
— Да простит мне Господь! — пробормотал Монбар и бросил кости, отворачиваясь.
В ту же минуту раздался пронзительный, нечеловеческий крик, чья-то рука внезапно дернула Медвежонка назад, грянул выстрел, и пуля со зловещим свистом засела в одной из балок потолка.
Все это совершилось так быстро, что крик отделяло от выстрела всего лишь одно мгновение.
Когда флибустьеры опомнились от оцепенения, в которое повергло их это неожиданное событие, они увидели буканьера, поваленного на стол и удерживаемого, несмотря на его сопротивление, могучей рукой Прекрасного Лорана; в своих судорожно сжатых пальцах Пальник держал дымящийся пистолет.
Когда упали кости, наверху каждой оказалось по шести очков.
На счастье Медвежонка, двое охраняли его: пленница-испанка, которая храбро дернула его назад, невзирая на риск сделаться жертвой своей преданности, и Прекрасный Лоран, который внимательно следил за малейшим движением буканьера и отвел дуло пистолета Пальника.
Посреди залы, на длинном столе, устроенном на скорую руку издосок и бочек, целые груды золота лежали перед игроком, который с дерзким и насмешливым взглядом вызывал сразиться толпившихся вокруг стола флибустьеров, встряхивая кости в стакане.
За игроком стояло десятка два испанцев, мужчин и женщин, захваченных в плен в последнюю экспедицию и послуживших последней ставкой своим прежним владельцам.
— Вот буканьер, с которым мы будем иметь дело, — сказал Тихий Ветерок. — Следуй за мной.
Медвежонок бросил рассеянный взгляд на человека, указанного ему товарищем, и узнал Пальника.
Привиде бывшего хозяина Медвежонок нахмурил брови, смертная бледность разлилась по его лицу, и он невольно отступил на шаг.
— Что с тобой? — спросил Тихий Ветерок, заметив его волнение. — А! — прибавил он спустя мгновение. — Понимаю: ты узнал своего прежнего хозяина!
— Да, — мрачно ответил Медвежонок, — это действительно он.
— Что ж за беда! Разве ты не свободен? Тебе нечего бояться.
— Я не боюсь, — пробормотал капитан, скорее говоря сам с собой.
— Так пойдем.
— Ты прав, — ответил капитан, улыбаясь странной улыбкой, — пойдем! Может, и лучше покончить раз навсегда.
— Что же ты намерен предпринять? — осведомился товарищ, слегка встревоженный.
— Бог мне свидетель, я не искал встречи с этим человеком; напротив, я всячески старался избегать его. Когда с минуту назад ты встретил меня на берегу и просил пойти с тобой, я пытался отговориться.
— Это правда.
— Итак, ясно, что только случай свел нас теперь.
— Чтоб меня черт побрал с руками и с ногами, если я понимаю хоть одно словечко из всего, что ты говоришь!
Медвежонок поднял голову и посмотрел на товарища с неподражаемым выражением насмешливого торжества.
Потом он взял его под руку и вкрадчивым голосом произнес:
— Пойдем, Тихий Ветерок. Ты часто ставил мне в укор, что я не играю… Ну так вот, сегодня, ей-Богу, ты будешь присутствовать при игре, которую и ты, и наши товарищи забудут не скоро.
— Ты станешь играть?! — вскричал Легкий Ветерок вне себя от изумления.
— Да, и партия будет решительная.
— С кем же?
— С человеком, который так нахально обобрал наших братьев, — ответил Медвежонок, указывая рукой на буканьера.
— С Пальником?
— Да, и вместо того, чтоб присутствовать при твоей игре, я буду играть, а ты — присутствовать при этом.
— Берегись! — заметил Тихий Ветерок.
— Мое решение принято. Пойдем!
— Да поможет тебе Бог! — прошептал флибустьер, следуя за Медвежонком.
Они вошли в залу, без труда прокладывая себе путь в толпе, так как оба пользовались большим уважением товарищей. Вскоре они очутились перед столом, за которым сидел буканьер, глядя на них с насмешливой улыбкой.
— Ага! — вскричал он с грубым смехом. — Уж не собираетесь ли вы попытать счастье против меня, друзья?
— Почему бы и нет? — откликнулся Тихий Ветерок.
— Попробуй, если берет охота, — продолжал, посмеиваясь, буканьер, — я готов взять у тебя до все последнего дублона, старый друг.
— Во-первых, я тебе вовсе не друг, благодарение Богу! Так что побереги это неподходящее звание для других, — возразил флибустьер. — Касательно же того, чтобы взять у меня все до последнего дублона, то это мы еще посмотрим, и сейчас же, не откладывая дела на потом.
— Возьму дублоны не только твои, но и твоего товарища в придачу, если он, против своего обыкновения, осмелится сразиться со мной, — прибавил буканьер с злой усмешкой.
— Не оскорбляй понапрасну, Пальник, когда тебя не трогают, — холодно произнес Медвежонок.
— Прошу без наставлений, я не нуждаюсь в них, — грубо заявил буканьер, — если ты недоволен, я готов дать тебе удовлетворение где, когда и как пожелаешь.
— Я прошу принять во внимание, — спокойно заметил Медвежонок, — что не давал ни малейшего повода к ссоре, которую ты стараешься завязать со мной; ведь я не вмешивался в твой спор с моим приятелем.
При внезапной ссоре вокруг стола мгновенно образовался круг из Береговых братьев, с любопытством ожидавших неминуемой развязки. Каждому из них была известна обоюдная ненависть Медвежонка и Пальника, и зрители предвидели страшную развязку так дерзко начатой буканьером словесной перепалки.
Пальник не был любим Береговыми братьями; его постоянное везение в игре в последние дни еще больше, если это возможно, усилило общее нерасположение к нему, и большая часть присутствующие втайне питали надежду, что наконец-то на него обрушится страшная месть, которую противник, вероятно, откладывал так долго только за отсутствием удобного случая.
Медвежонок был холоден, спокоен, хотя и немного бледен, и вполне владел собой.
— Ладно! — проговорил буканьер, презрительно пожав плечами. — Довольно слов. Насильно дурную собаку на настоящий след не наведешь. Бросим спор; я удивляюсь твоей премудрости и преклоняюсь перед нею.
— Полно хвастать-то! — вскричал Тихий Ветерок, — Медвежонок прав, ты привязался к нему; если он не отвечает тебе так, как бы следовало, то, вероятно, имеет на это свои причины; не беспокойся, однако, в накладе не останешься, если подождешь. А теперь лучше приступить к игре.
— Согласен. Что ставишь?
— Две тысячи пиастров, — ответил Тихий Ветерок, вынимая из кармана штанов длинный кошелек.
— Постой, — холодно сказал Медвежонок, остановив его за руку, — дай мне поговорить с этим человеком.
Флибустьер взглянул на своего приятеля и увидел в его потемневших глазах такой зловещий огонь, что опустил свой кошелек назад в карман и только ответил:
— Как хочешь.
Медвежонок сделал шаг вперед, оперся руками о стол и наклонился к буканьеру.
— Входя сюда, — резко отчеканил он, — я не знал, что встречусь с тобой. Я не искал встречи, потому что мое презрение к тебе равняется ненависти. Но если уж твоя несчастливая звезда побудила тебя, вместо того, чтобы подражать моей сдержанности, отбросить мнимо равнодушный вид, который мы сохраняли в отношениях друг с другом, пусть будет по-твоему, я принимаю предложенную тобой партию.
— Сколько пустых слов, чтоб прийти к такому ничтожному заключению! — воскликнул буканьер с нехорошей улыбкой.
— А вот увидим. Выслушай меня, а присутствующие пусть будут свидетелями: мы сыграем в гальбик3 три партии, ни меньше ни больше, и ты должен принять мои условия. Согласен?
— Еще бы, когда ты проиграешь мне!
— Не проиграю, — возразил капитан, — я вступаю в решительную борьбу с тобой и убежден, что выйду победителем.
— Полно, не с ума ли ты спятил?
— Если трусишь, я настаивать не стану. Извинись передо мной и товарищами за сказанные тобой оскорбительные слова, и я тотчас уйду.
— Извиниться? Мне? Черт возьми! Да соображаешь ли ты, что говоришь?
— Предупреждаю тебя, — холодно произнес Медвежонок, вынув из-за пояса пистолет и взводя курок, — что при малейшем подозрительном движении я уложу тебя на месте как лютого зверя, каков ты на самом деле и есть.
Вне себя от ярости, но сдерживаемый наставленным ему на грудь длинным дулом пистолета, буканьер окинул взглядом присутствующих, быть может желая почерпнуть бодрости в дружеском лице.
Флибустьеры мрачно молчали, и в выражении их лиц он прочел одно лишь насмешливое злорадство
Неимоверным усилием воли он усмирил порыв гнева, от которого кипела кровь, и голосом спокойным, в котором невозможно было подметить малейшее волнение, ответил:
— Принимаю твое предложение.
— Какое? Извиниться?
— Никогда.
— Очень хорошо; вы слышали, братья? — обратился капитан к присутствующим.
— Слышали, — ответили они в один голос.
— Итак, вот мои условия, — продолжал Медвежонок громко и отчетливо, — три кости и стакан, равно неизвестные и мне и тебе, будут взяты у кого-либо из присутствующих здесь.
— Что же, ты думаешь, что у меня плутовские кости? — грозно вскричал Пальник. — Ничего не думаю и думать не хочу, просто пользуюсь своим правом, вот и все. Буканьер с яростью швырнул об пол свой стакан с игральными костями и принялся топтать его ногами. Все бросили игру и с любопытством толпились вокруг стола, взобравшись кто на скамьи, кто на столы и бочки, чтобы присутствовать при этой весьма необычной дуэли, затаив дыхание, дабы не нарушить тишины, до того глубокой, что полет мухи был бы слышен в зале, где, однако, находилось более двухсот человек.
— Вот кости, друг мои, — сказал, подходя к капитану, человек, перед которым почтительно расступились все присутствующие.
— Благодарю, Монбар, — ответил Медвежонок, дружески пожимая руку страшного флибустьера.
Потом он обратился к своему противнику:
— Каждый из нас будет кидать кости поочередно; у кого выпадет на трех костях большая сумма очков, тот и выиграл, если только у противника не будет равное количество на всех трех костях. Согласен?
— Согласен, — мрачно ответил буканьер.
— Сыграем всего три партии.
— Ладно.
— И я один буду иметь право назначать ставки; сколько у тебя тут на столе?
— Восемь тысяч семьсот пиастров.
— Во сколько ценишь свое имущество: дома, мебель, слуг, словом, все?
— В такую же сумму.
— Ты выставляешь себя что-то уж очень богатым, — смеясь, заметил Медвежонок.
— Считал ты мое состояние, что ли? — грубо вскричал буканьер. — Это моя цена, и делу конец.
В эту минуту капитан почувствовал, что кто-то слегка тронул его за плечо; он оглянулся.
За ним смиренно стояли, с отчаянием на лицах, несчастные пленники-испанцы.
— Сжальтесь, сеньор! — прошептал у его уха голос нежный и жалобный.
— Ив самом деле, — сказал капитан, — а этих людей во сколько ты ценишь? — прибавил он, указывая на невольников.
— В десять тысяч пиастров, ни одним реалом4 меньше. Капитан заколебался.
— Ради Святой Девы, сжальтесь, сеньор! — произнес тот же голос тоном глубокой тоски.
— Итак, все вместе составляет сумму в двадцать семь тысяч четыреста пиастров, — заключил он.
— Очень хорошая. На первую игру я ставлю тринадцать тысяч семьсот пиастров.
Ропот удивления пробежал по внимательной толпе.
— Хорошо! Выкладывай деньги, — сказал буканьер со злой усмешкой.
— При мне их нет, — хладнокровно возразил Медвежонок.
— Так я отказываюсь, приятель; на слово я не играю. Капитан закусил губу, но не успел ничего ответить.
— Я ручаюсь за него, — вступил Монбар, остановив свой орлиный взгляд на буканьере, который в смущении опустил глаза.
— И я ручаюсь! — вскричал Тихий Ветерок. — Ей-Богу! Все что имею, я с радостью отдам ему.
— И я также, — прибавил Прекрасный Лоран, пробираясь в толпе, чтобы остановиться у стола в двух шагах от Пальника.
— Что ты скажешь на это? — спросил Медвежонок, пожимая протянутые ему руки. — Находишь ли ты эти ручательства достаточными?
— Будем играть, сто чертей! И чтобы все было поскорей кончено!
— Вот стакан, начинай.
Буканьер молча взял стакан, минуту встряхивал его в лихорадочном волнении, и кости с глухим стуком полетели на пол.
— Удачно! — сказал Медвежонок. — Шесть и шесть — двенадцать, да пять — семнадцать. Теперь моя очередь.
Он небрежно взял стакан, встряхнул его и опрокинул.
— Вот тебе на! — вскричал он, смеясь. — По шестерке на каждой кости; ты проиграл.
— Проклятие! — вскричал буканьер, позеленев.
— Счастье, видно, тебе изменило, — продолжал флибустьер. — Теперь — за вторую партию! Поручителей мне больше не нужно; я ставлю свой выигрыш против того, что у тебя остается.
Буканьер с силой встряхнул стакан и опрокинул его.
— Ага! — вскричал он вдруг с торжествующим хохотом, — удача еще не отвернулась от меня! Погляди-ка, приятель, на всех костях по четыре очка.
— Бесспорно, это хорошо, — ответил Медвежонок, — но ведь может быть и лучше. Что ты скажешь об этом? — заключил он, сделав бросок.
На всех трех костях было по пяти очков.
— Разорен! — вскричал буканьер, отирая холодный пот с помертвевшего лица.
— Как видишь, — ответил Медвежонок, подняв голову, — ты разорился, но это не все; разве ты забыл, что нам остается сыграть третью партию?
— У меня ровно ничего нет!
— Ошибаешься, у тебя есть еще то, что я хочу выиграть.
— Что же?
— Жизнь твоя! — вскричал капитан голосом, наводящим ужас. — Не воображаешь ли ты, что я вступил в эту смертельную игру с тобой из одного низкого наслаждения отнять золото, которое я презираю? Нет, нет, мне нужна твоя жизнь! Чтоб выиграть ее, я ставлю все твое состояние, которое теперь перешло ко мне, и свою жизнь в придачу. Кто проиграет, пустит себе пулю в лоб тут же на месте, при всех.
Содрогание ужаса пробежало, подобно электрическому току, по рядам Береговых братьев.
— Это безумие, Медвежонок! — вскричал Монбар.
— Брось, брось! — с живостью вмешались несколько флибустьеров.
— Братья, — ответил Медвежонок с бледной улыбкой, — благодарю вас за участие, но я твердо решился. Впрочем, будьте спокойны, я играю наверняка; человек этот заранее осужден; страх уже одолел его, одна гордость еще поддерживает его силы. Я согласен, однако, дать ему последнюю возможность спасти свою жизнь: пусть он публично сознается в своих преступлениях и смиренно попросит у меня прощения. С этим условием я готов простить его.
— Никогда! — вскричал буканьер в порыве неудержимого бешенства. — Твоя жизнь или моя, пусть будет так! Один из нас лишний на земле и должен исчезнуть. Сыграем же эту партию, и будь ты проклят!
Он бросил кости, отвернувшись. Крик ужаса раздался в толпе.
На верхней грани каждой кости было по пяти очков.
— Да, до победы рукой подать, — капитан равнодушно пожал плечами, собирая кости, — но не торопись торжествовать; ты ближе к смерти, чем полагаешь.
— Да играй же, наконец! — вскричал буканьер задыхающимся голосом, дико тараща глаза в невыразимой тоске.
— Братья, — заговорил Медвежонок все с тем же полнейшим хладнокровием, — это Суд Божий. Чтоб доказать, что человек этот безвозвратно осужден Божественным правосудием, я не коснусь стакана; один из вас бросит кости вместо меня.
— Не я! — вскричал Монбар. — Не стоит испытывать терпение Всевышнего!
— Ошибаешься, брат; напротив, этим воочию будет доказано Его могущество и правосудие. Бери кости и бросай.
— Клянусь честью, я не сделаю этого!
— Прошу тебя, брат. Монбар колебался.
— Да бросай же кости, разве ты трусишь? — повторял безотчетно Пальник, съежившись, точно тигр, готовый прыгнуть на добычу, судорожно ухватившись за край стола и с неподвижным, диким взглядом.
Медвежонок почти насильно вложил стакан с игральными костями в руку Монбара.
— Бросай без страха, — сказал он.
— Да простит мне Господь! — пробормотал Монбар и бросил кости, отворачиваясь.
В ту же минуту раздался пронзительный, нечеловеческий крик, чья-то рука внезапно дернула Медвежонка назад, грянул выстрел, и пуля со зловещим свистом засела в одной из балок потолка.
Все это совершилось так быстро, что крик отделяло от выстрела всего лишь одно мгновение.
Когда флибустьеры опомнились от оцепенения, в которое повергло их это неожиданное событие, они увидели буканьера, поваленного на стол и удерживаемого, несмотря на его сопротивление, могучей рукой Прекрасного Лорана; в своих судорожно сжатых пальцах Пальник держал дымящийся пистолет.
Когда упали кости, наверху каждой оказалось по шести очков.
На счастье Медвежонка, двое охраняли его: пленница-испанка, которая храбро дернула его назад, невзирая на риск сделаться жертвой своей преданности, и Прекрасный Лоран, который внимательно следил за малейшим движением буканьера и отвел дуло пистолета Пальника.