Эмар Густав. Мексиканская месть

   Моряки вскоре узнали в прибывших своих друзей; только присутствия между ними командира крейсера и управляющего таможней они не могли понять.
   Со своей стороны, таможенные, которым, по разным причинам, новоприбывшие казались очень подозрительными, обменивались между собой тревожными взглядами и готовили на случай нападения оружие; но еще более чем моряки они были изумлены и не понимали причины присутствия двух офицеров среди контрабандистов. Вообще любопытство было сильно возбуждено между моряками и мексиканцами.
   По совету капитана Ортега дон Ремиго Вальдец приказал офицеру, которому было поручено напасть на контрабандистов и который оставался у ля пунта де Кабра впредь до нового приказа, тщательно наблюдать за пленными; командир крейсера, имевший свои проекты, приготовился на случай полюбовной сделки с капитаном Гишаром возвратить ему его товары; и как мы видели, успех увенчал его предусмотрительность.
   Едва втащили на песок нос лодки, как оба мексиканца выскочили на берег.
   К ним подбежал таможенный офицер.
   — Капитан, — с достоинством сказал дон Ремиго Вальдец, — мы были введены в обман ложными донесениями: эти честные моряки имеют все права; их патент, который я визировал, совершенно правилен. Благоволите же немедленно освободить их и отправить их товары туда, куда они укажут, прося у них извинения в этом недоразумении, которое, однако же, доказывает, с какой бдительностью и неподкупностью правительственные агенты умеют исполнять свои обязанности.
   После этой речи дон Ремиго обратился к дону Маркосу, который неподвижно и задумчиво стоял близ него.
   — Довольны ли вы, кабальеро? — спросил он у него.
   — Я благодарен вам от души за ваши честные речи, кабальеро, — ответил контрабандист чрезвычайно вежливо.
   По приказанию таможенного офицера французские моряки и контрабандисты были освобождены, оружие и товары возвращены и таможенные сели на лошадей.
   — Нагрузите мулов, — сказал дон Маркос.
   — Теперь могу ли я, сеньор, удалиться? — спросил дон Ремиго.
   — Я покорнейше прошу вас, сеньор, и сеньора Ортегу остаться еще на несколько минут.
   Эта просьба дона Маркоса была приказанием.
   Управляющий и капитан так поняли ее, и они не возражали. Между тем дон Ремиго встревожился; Ортега же был холоден и спокоен.
   Мулы были быстро нагружены.
   — Отправляйтесь! — сказал дон Маркос.
   И в то время когда Стефано хотел было удалиться с контрабандистами, которые эскортировали товары, дон Маркос ласково обратился к нему:
   — Извините, любезнейший дон Стефано, благоволите остаться, прошу вас; достаточно десяти человек.
   Лейтенант остановился; испуг его был заметен, несмотря на ласковые слова его начальника.
   Мулы тотчас же были отправлены, французские моряки, оставив трех часовых у лодок, смешались с контрабандистами.
   Таможенные все еще неподвижно стояли в нескольких шагах направо.
   Конечно, до настоящего момента все это происходило с полнейшей вежливостью между таможенными и контрабандистами; а между тем все они от первого до последнего чувствовали какое-то непонятное беспокойство. Несмотря на притворную любезность, бледное лицо и нахмуренные брови дона Маркоса для тех, которые знали его, были предвозвестниками бури.
   Дон Альбино без аффектации занял место близ Стефано Лобо и начал речь, которую контрабандист, отдадим ему эту справедливость, рассеянно слушал, потому что совесть его была не совсем чиста.
   — Извините меня, милостивый государь, — сказал капитан, выходя вдруг вперед. — Пусть вас сопровождает дон Ремиго Вальдец, это касается его; он может действовать как ему будет угодно; скажу прямо, что я прибыл сюда для выполнения заключенных условий; но теперь, так как все между нами улажено, то меня призывают другие обязанности и я не желаю оставаться более в вашем присутствии, как бы при этом оно ни было честно.
   Улыбка радости мелькнула на губах контрабандиста при этих словах.
   — Капитан Ортега, вы ошибаетесь, — тихо произнес он, — между нами не все еще окончено; я прошу вас остаться еще на несколько минут.
   — Ни минуты более, — ответил он грубо. — Я не знаю, на что вы намекаете, я не знаю вас.
   — Уверены ли вы в этом? — сказал контрабандист, пристально смотря на него.
   — Милостивый государь, — воскликнул с гневом капитан, — вы меня оскорбляете!
   — Я оскорбляю вас, а чем? Скажите! Не тем ли, что я хочу пробудить ваши воспоминания?
   Капитан побагровел; он зашатался, как будто бы им овладело головокружение.
   — Берегитесь! — закричал он глухим голосом.
   — Берегитесь вы сами, — сказал контрабандист, — я не дозволю вам убить себя!
   И он стал прямо против капитана, на которого смотрел с величайшим презрением.
   — Господа, господа, ради Бога! — закричал дон Ремиго. — Прекратите вашу ссору. Ради Бога, что это значит?
   — Что значит это? Вы узнаете, — возразил контрабандист. — Подойдите все, — добавил он с энергическим жестом, — подойдите, потому что необходимо, чтобы вы были свидетелями того, что здесь произойдет.
   Плотный круг немедленно образовался вокруг дона Маркоса; они предвидели все и хотели оставить за собой свободное поле.
   — Дон Стефано Лобо, — продолжал дон Маркос, — решились ли вы говорить?
   — Да, сеньор, — ответил покорно контрабандист.
   — Но помните, что я ожидаю от вас откровенной исповеди.
   — Я все скажу, сеньор, каковы бы ни были для меня последствия.
   — Говорите, мы слушаем вас.
   — Ну начинайте, — произнес презрительно капитан, — но что бы ни сказал этот негодяй, показания его не могут запятнать честного человека.
   — Но вы бесчестный человек, дон Люцио Ортега, — сердито крикнул дон Маркос, — вы убийца, и вот ваш соучастник.
   При этом грозном обвинении, так ясно высказанном, поднялась страшная суматоха, которую дон Маркос усмирил одним жестом.
   — Да, — продолжал он энергически, — настал час, и все должно наконец разъясниться. Двадцать лет уже возводят на меня ужасную клевету. Я безропотно страдал, я надеялся на Бога, я знал, что рано или поздно пробьет час мщения. Двадцать раз я преследовал по пятам убийцу и не мог изобличить его; теперь вот он, в моих руках, да исполнится правосудие. Говорите, Стефано, без опасения, говорите!
   — Ложь! Ложь! — крикнул с бешенством капитан. — Солдаты, ко мне! Стреляйте в этих негодяев! Бейте! Бейте их!
   — Стойте! — строго крикнул дон Ремиго таможенным, которые хотели было броситься на них. — Остановитесь! Я приказываю вам.
   Положение было критическое, стычка неизбежной: таможенные и контрабандисты приготовились к бою.
   Вдруг раздался быстрый галоп, и двенадцать всадников пронеслись между обоими партиями с быстротою урагана.
   Во главе новоприбывших галопировал капитан Гишар и донна Марцелия.
   — Наконец-то! — воскликнул дон Маркос с радостью, увидав молодую девушку.
   — Проклятие! — зарычал Ортега в пароксизме бешенства. Рванувшись из рук тех, которые удерживали его, он вынул шпагу и бросился на дона Маркоса; напав на него неожиданно, он пронзил ему грудь.
   — Ах! — воскликнула донна Марцелия с отчаянием. Подобно тигру бросилась на капитана ньюфаундлендская собака, схватила его за горло и опрокинула на песок.
   Все пришло в неописанный беспорядок. Друзья дона Маркоса бросились к нему на помощь. На капитана же собака напала с таким бешенством, что его долго не могли освободить от нее.
   — Говорите, говорите, Стефано! — закричали все присутствовавшие.
   — Ежели вы требуете этого, — сказал контрабандист. — Да простит мне Бог, дон Люсио Ортега убил дона Рафаеля. Он полюбил донну Антонию, его жену, и хотел увезти ее от него. Я находился в услужении у дона Рафаеля, я отпер Лючио дверь ранчо. Только по случаю неожиданного прибытия дона Маркоса не удались наши планы. Вот вам вся суть: клянусь вам и гваделупскою Богородицею и честью моей в раю.
   — Ох! — воскликнула донна Марцелия, соскакивая со своей лошади и подходя к дону Маркосу. — Извини, извини меня, мой отец!..
   Капитан встал. На него страшно было смотреть: он был ужасно обезображен в борьбе с собакой, кровь лилась из двух зиявших на его шее ран; он едва мог держаться на ногах, но в искаженных чертах его лица сияла зверская радость.
   — Да, — крикнул он пронзительно, — да, я любил Антонию, и я убил ее мужа; но умираю с удовольствием, потому что мой враг не переживет меня.
   — Гм… отвратительный мерзавец!.. — воскликнул марселец, и, выхватив из-за пояса пистолет, он раздробил ему голову.
   Негодяй зарычал подобно тигру, привскочил и повалился на песок замертво.
   А между тем таможенные и контрабандисты окружали дона Маркоса, которого бледная и заплаканная Марцелия поддерживала на руках.
   — Друзья мои, — сказал контрабандист слабым голосом, — я благодарю вас; теперь ваши заботы бесполезны, я чувствую, что я умру. Пожалуйста, отойдите.
   Все почтительно расступились.
   — Дон Альбино, где вы? — спросил он.
   — Я здесь, мой друг, — с грустью ответил молодой человек.
   — Боже мой, Боже мой! Отец мой! — сказала молодая девушка. — Извините меня, я была неблагодарной; вы были всегда ко мне таким добрым, таким любящим! О, вы не умрете, не может быть, чтобы вы умерли.
   — Я умираю, Марцелия, я это чувствую, мне осталось прожить только несколько минут. Дайте мне вашу руку, а вы вашу, Альбино; дети мои, будьте счастливы.
   — Нет, вы выздоровеете, батюшка; это необходимо! — Воскликнула огорченная девушка.
   Дон Маркос, сделав последнее усилие и наклонившись к ее уху, сказал чуть слышным голосом:
   — Марцелия, я люблю тебя!.. Видишь ты, почему мне следует умереть!
   И упав на свое изголовье, он скончался. Марцелия в обмороке упала в объятия Альбино.
   — Клянусь вам! — воскликнул Гишар. — Дон Маркос был добрый и великодушный человек.