— Это так, — сказал Дрейк, — что нам за дело до королей? Да здравствует флибустьерство!
— Да здравствует флибустьерство! — хором повторили Береговые братья.
Д'Ожерон понял, что он не должен настаивать дальше. Монбар своими словами разрушил впечатление, произведенное его речью. Он печально вздохнул и решился ждать лучшего случая, чтобы вернуться к предмету, составлявшему цель его жизни.
— Я жду, господа, — сказал он, — чтобы вы мне сказали, нашли ли вы людей, нужных нам для этой экспедиции.
— Это было нетрудно, — ответил Пьер Легран, — у нас больше людей, чем нужно.
— Но этого недостаточно, — заметил кавалер де Граммон.
— Тем более, — прибавил Монбар, — что с тех пор, как испанцы завладели островом, так как прекрасно поняли важность этой позиции, они значительно усилили укрепления и разместили на острове значительный гарнизон.
— Не считая того, — перебил Дрейк, — что этим гарнизоном командует храбрый офицер дон Фернандо д'Авила; я его знаю, это искусный воин, он скорее даст себя убить, чем сдастся.
— Ну, так его и убьют, — грубо заметил Мигель.
— В этом нет никакого сомнения, — ответил Дрейк, — но перед смертью он нанесет нам жестокий урон.
— Как получить точные сведения об укреплениях на острове? — спросил д'Ожерон. — Это мне представляется делом очень трудным.
— Есть способ, — убежденно заявил Филипп.
— Какой?
— Пробраться на остров, — усмехнувшись, ответил молодой человек.
— Уж не вы ли собираетесь пробираться туда? — колко осведомился де Граммон.
— Почему бы и нет? — парировал Филипп.
— Черт возьми! — вскричал де Граммон. — Клянусь, если вы решитесь на эту глупость, я пойду с вами только для того, чтобы увидеть своими собственными глазами, как вы будете выпутываться.
— Тише, господа! — вмешался д'Ожерон. — Пожалуйста, будем говорить серьезно.
— Уверяю вас, дядюшка, — ответил молодой человек, — что мое предложение вполне серьезно, и если мне дадут позволение, я готов исполнить его.
— Филипп прав, — заметил Монбар, — мы должны действовать именно тем способом, на какой указывает он, как это ни опасно. Мы не можем предпринять ничего, прежде чем не будем знать наверняка уязвимые места острова, на который хотим напасть.
— Но, — возразил д'Ожерон, — пробраться на остров, который так хорошо охраняется, значит отправиться на верную гибель.
— Попытка смелая, я это знаю, я нисколько не скрываю от себя трудности этой затеи, и мне известно, что девяносто девять возможностей из ста против меня, но, несмотря на это, я настаиваю, милый дядюшка, чтобы это поручение было мне дано, я убежден, что сумею справиться.
— Уж нет ли у вас там каких личных интересов, любезный капитан? — осведомился де Граммон насмешливым голосом.
— Может быть, — ответил Филипп с иронией. — Кроме того, — прибавил он, обращаясь к флибустьерам, — что вам за дело до того, как я буду действовать, — лишь бы удалось осуществить задуманное, а, повторяю, если мне позволят, я ручаюсь за успех.
— Что вы думаете об этом, господа? — спросил д'Ожерон.
— Мы думаем, — ответил Мигель, — что часто в подобных обстоятельствах благородные люди жертвовали собой для общей пользы; то, что хочет сделать капитан Филипп, другие уже делали, следовательно, мы должны предоставить ему действовать, как он хочет.
— Вы согласны с этим, господа?
— Да, — в один голос ответили флибустьеры.
— Хорошо, племянник, совет дает тебе позволение пробраться на Тортугу, мы будем ждать твоего возвращения и не станем ничего предпринимать, чтобы действовать сообразно со сведениями, которые ты нам доставишь.
— Благодарю вас, братья, — ответил Филипп, — будьте спокойны, сведения будут точными.
— Сколько времени тебе нужно?
— Мне достаточно двух дней, но с условием, что я отправлюсь сейчас же.
— Ты возьмешь кого-нибудь с собой?
— Меня, — сказал Питриан, — я еще так недавно был у него работником, что мой брат не откажет мне в позволении следовать за ним.
— Да, — сказал Филипп, — поезжай со мной, больше никого не нужно.
— Я думаю! — сказал Питриан, весело потирая руки.
— Совет дает вам два дня, которых ты требуешь, племянник, прямо с Тортуги вы приедете сюда, где мы соберемся обсудить твое донесение. Тотчас после твоего возвращения ты найдешь нас готовыми к немедленным действиям. Ты можешь ехать, когда хочешь.
Филипп поклонился собранию и повернулся, чтобы уйти.
— Вы рады, не правда ли, что вам поручено провести разведку? — тихо произнес де Граммон, подходя к молодому человеку.
— Почему вы так думаете? — спросил Филипп, вздрогнув.
— Ба-а! Вы и сами прекрасно знаете, — заметил де Граммон с ядовитой улыбкой.
— Клянусь честью, я не понимаю вас.
— В самом деле? Зато я понимаю себя прекрасно.
Он насмешливо захохотал, поклонился молодому человеку и отошел.
— О-о! — прошептал Филипп с испугом. — Неужели негодяй угадал? Ей-Богу, пусть он остерегается идти наперекор моим планам, иначе, клянусь жизнью, я убью его, как собаку!
Он быстро вышел из грота.
— Ну что? — спросил он Питриана, подбежавшего к нему.
— Пирога готова, — ответил тот, — мы едем?
— Отправляемся немедленно, нельзя терять ни минуты, — взволнованно ответил Филипп.
Они прыгнули в легкую лодку и вскоре, с силой налегая на весла, скрылись из глаз.
— До свидания и счастливого успеха! — закричал им вслед насмешливый голос де Граммона, присутствовавшего при их отъезде.
— Этот негодяй замышляет что-то недоброе, — прошептал молодой человек, — необходимо за ним внимательно наблюдать.
Скоро пирога исчезла в темноте, и де Граммон возвратился в грот медленными шагами, по-видимому погруженный в серьезные размышления.
Глава XI. Сад
Глава XII. Свидание втроем
— Да здравствует флибустьерство! — хором повторили Береговые братья.
Д'Ожерон понял, что он не должен настаивать дальше. Монбар своими словами разрушил впечатление, произведенное его речью. Он печально вздохнул и решился ждать лучшего случая, чтобы вернуться к предмету, составлявшему цель его жизни.
— Я жду, господа, — сказал он, — чтобы вы мне сказали, нашли ли вы людей, нужных нам для этой экспедиции.
— Это было нетрудно, — ответил Пьер Легран, — у нас больше людей, чем нужно.
— Но этого недостаточно, — заметил кавалер де Граммон.
— Тем более, — прибавил Монбар, — что с тех пор, как испанцы завладели островом, так как прекрасно поняли важность этой позиции, они значительно усилили укрепления и разместили на острове значительный гарнизон.
— Не считая того, — перебил Дрейк, — что этим гарнизоном командует храбрый офицер дон Фернандо д'Авила; я его знаю, это искусный воин, он скорее даст себя убить, чем сдастся.
— Ну, так его и убьют, — грубо заметил Мигель.
— В этом нет никакого сомнения, — ответил Дрейк, — но перед смертью он нанесет нам жестокий урон.
— Как получить точные сведения об укреплениях на острове? — спросил д'Ожерон. — Это мне представляется делом очень трудным.
— Есть способ, — убежденно заявил Филипп.
— Какой?
— Пробраться на остров, — усмехнувшись, ответил молодой человек.
— Уж не вы ли собираетесь пробираться туда? — колко осведомился де Граммон.
— Почему бы и нет? — парировал Филипп.
— Черт возьми! — вскричал де Граммон. — Клянусь, если вы решитесь на эту глупость, я пойду с вами только для того, чтобы увидеть своими собственными глазами, как вы будете выпутываться.
— Тише, господа! — вмешался д'Ожерон. — Пожалуйста, будем говорить серьезно.
— Уверяю вас, дядюшка, — ответил молодой человек, — что мое предложение вполне серьезно, и если мне дадут позволение, я готов исполнить его.
— Филипп прав, — заметил Монбар, — мы должны действовать именно тем способом, на какой указывает он, как это ни опасно. Мы не можем предпринять ничего, прежде чем не будем знать наверняка уязвимые места острова, на который хотим напасть.
— Но, — возразил д'Ожерон, — пробраться на остров, который так хорошо охраняется, значит отправиться на верную гибель.
— Попытка смелая, я это знаю, я нисколько не скрываю от себя трудности этой затеи, и мне известно, что девяносто девять возможностей из ста против меня, но, несмотря на это, я настаиваю, милый дядюшка, чтобы это поручение было мне дано, я убежден, что сумею справиться.
— Уж нет ли у вас там каких личных интересов, любезный капитан? — осведомился де Граммон насмешливым голосом.
— Может быть, — ответил Филипп с иронией. — Кроме того, — прибавил он, обращаясь к флибустьерам, — что вам за дело до того, как я буду действовать, — лишь бы удалось осуществить задуманное, а, повторяю, если мне позволят, я ручаюсь за успех.
— Что вы думаете об этом, господа? — спросил д'Ожерон.
— Мы думаем, — ответил Мигель, — что часто в подобных обстоятельствах благородные люди жертвовали собой для общей пользы; то, что хочет сделать капитан Филипп, другие уже делали, следовательно, мы должны предоставить ему действовать, как он хочет.
— Вы согласны с этим, господа?
— Да, — в один голос ответили флибустьеры.
— Хорошо, племянник, совет дает тебе позволение пробраться на Тортугу, мы будем ждать твоего возвращения и не станем ничего предпринимать, чтобы действовать сообразно со сведениями, которые ты нам доставишь.
— Благодарю вас, братья, — ответил Филипп, — будьте спокойны, сведения будут точными.
— Сколько времени тебе нужно?
— Мне достаточно двух дней, но с условием, что я отправлюсь сейчас же.
— Ты возьмешь кого-нибудь с собой?
— Меня, — сказал Питриан, — я еще так недавно был у него работником, что мой брат не откажет мне в позволении следовать за ним.
— Да, — сказал Филипп, — поезжай со мной, больше никого не нужно.
— Я думаю! — сказал Питриан, весело потирая руки.
— Совет дает вам два дня, которых ты требуешь, племянник, прямо с Тортуги вы приедете сюда, где мы соберемся обсудить твое донесение. Тотчас после твоего возвращения ты найдешь нас готовыми к немедленным действиям. Ты можешь ехать, когда хочешь.
Филипп поклонился собранию и повернулся, чтобы уйти.
— Вы рады, не правда ли, что вам поручено провести разведку? — тихо произнес де Граммон, подходя к молодому человеку.
— Почему вы так думаете? — спросил Филипп, вздрогнув.
— Ба-а! Вы и сами прекрасно знаете, — заметил де Граммон с ядовитой улыбкой.
— Клянусь честью, я не понимаю вас.
— В самом деле? Зато я понимаю себя прекрасно.
Он насмешливо захохотал, поклонился молодому человеку и отошел.
— О-о! — прошептал Филипп с испугом. — Неужели негодяй угадал? Ей-Богу, пусть он остерегается идти наперекор моим планам, иначе, клянусь жизнью, я убью его, как собаку!
Он быстро вышел из грота.
— Ну что? — спросил он Питриана, подбежавшего к нему.
— Пирога готова, — ответил тот, — мы едем?
— Отправляемся немедленно, нельзя терять ни минуты, — взволнованно ответил Филипп.
Они прыгнули в легкую лодку и вскоре, с силой налегая на весла, скрылись из глаз.
— До свидания и счастливого успеха! — закричал им вслед насмешливый голос де Граммона, присутствовавшего при их отъезде.
— Этот негодяй замышляет что-то недоброе, — прошептал молодой человек, — необходимо за ним внимательно наблюдать.
Скоро пирога исчезла в темноте, и де Граммон возвратился в грот медленными шагами, по-видимому погруженный в серьезные размышления.
Глава XI. Сад
Прежде чем мы перенесемся на Тортугу, куда нас теперь ведут события нашего рассказа, мы обязаны рассказать, как выглядел этот остров и каким образом испанцы завладели им. Черепаший остров, имя которого благодаря флибустьерам стало столь знаменитым в семнадцатом столетии, обязан этим названием своим очертаниям, весьма похожим по форме на морскую черепаху. Он имеет семьдесят километров в окружности; окруженный огромными скалами, выступающими из моря и называемыми жителями Железными берегами, он доступен только с юга, со стороны пролива шириной в пять миль, который отделяет его от Санто-Доминго. Он имеет только одну гавань для больших судов и небольшое селение, носящее название Бас-Тер — Низменная Земля. Почва его плодородна, все антильские плодоносящие деревья и кустарники произрастают там в изобилии, и табак, который там выращивается, гораздо более высокого сорта, чем на других островах. Сахарный тростник растет там хорошо, и дичь размножается неимоверно быстро.
История Тортуги коротка, но запятнана кровью на каждой странице. Занятый сначала испанцами, этот остров был отнят у них, как мы уже рассказывали в предыдущем романе. Береговые братья, избежавшие гибели на острове Сент-Кристофер, решили сделать на этом острове свою штаб-квартиру и приняли меры, чтобы обеспечить себе обладание Тортугой. Но испанцы не дали им спокойно наслаждаться их завоеванием. Они отправили флотилию, которая застала авантюристов врасплох, неожиданно напав на них, и после страшной резни прогнала их с острова. Через некоторое время они вернулись под командой Виллиса, английского авантюриста, и снова захватили остров. Но французские авантюристы, с неудовольствием повиновавшиеся англичанину, требовали помощи от де Пуэнси, губернатора острова Сент-Кристофер, который послал к ним многочисленную экспедицию во главе с офицером по имени Левассер. Виллис сдался без сопротивления, и французы вновь завладели Тортугой. Левассер тщательно исследовал остров, изучая пункты, которые следовало укрепить. Он узнал, что остров неприступен со всех сторон, кроме южной, как мы уже сказали выше. Он выстроил крепость на пригорке, отдаленном на триста метров от рейда, над которым она должна была возвышаться. Но так как над этой крепостью возвышалась скала высотой в двадцать метров с площадкой в двадцать пять квадратных метров, губернатор выбрал эту площадку для того, чтобы выстроить там свой дом. К этому дому вели пятнадцать ступеней, высеченных в скале, и съемная железная лестница. На площадку установили четыре пушки, и к оборонительным средствам была еще прибавлена ограда, способная устоять против любого приступа; эта позиция, так удачно выбранная, была окружена пропастями, высоким лесом и непроходимым кустарником, которые делали ее неприступной. Лишь одна тропинка, по которой могли пройти рядом три человека, вела к этому форту, получившему название Скального.
Едва возведение этих укреплений было окончено, как явились испанцы в количестве восьмисот человек, чтобы их уничтожить. Разгромленные крепостной артиллерией, они пытались высадиться двумя милями ниже, на месте, называемом Кайонной, но, потеряв двести человек, вынуждены были удалиться восвояси. Победа эта не только придала отваги авантюристам, но до того вскружила голову их губернатору, что он, забыв, что безопасность Тортуги зависит от помощи де Пуэнси, захотел стать независимым, так что его подчиненным, привыкшим к безграничной и необузданной свободе, наскучило его тиранство, и они убили его.
В это время кавалер де Фонтенэ, отправленный де Пуэнси с острова Сент-Кристофер, прибыл на Тортугу с пятью сотнями своих людей, восстановил порядок и принял бразды правления островом в свои руки. Но кавалер де Фонтенэ был прежде всего авантюристом; первым, на что он употребил свою власть, было поощрение флибустьерских экспедиций, так что остров часто оставался почти без защитников. Испанцы, узнав об этом от своих шпионов, решили во что бы то ни стало завладеть этим страшным логовищем пиратов, вооружили эскадру и неожиданно появились перед островом, в эту минуту почти пустым. Де Фонтенэ и несколько авантюристов, которыми он располагал в это время, героически защищались, но, подавленные численностью врага, испытывая недостаток в съестных припасах и боевых снарядах, они в конце концов были вынуждены сдаться. Испанский генерал оставил на острове гарнизон из шестидесяти человек под командой дона Фернандо д'Авила, офицера храброго и опытного, и вернулся в Санто-Доминго. Вот какие странные события разворачивались на этом островке в течение нескольких лет, когда д'Ожерон по возвращении из Франции решился окончательно отнять его у Испании, чтобы сделать из него не штаб-квартиру флибустьеров, как прежде, а сердце колонии, которую он намеревался основать на самом Санто-Доминго. Испанцы, приписывавшие большое значение обладанию Черепашьим островом, вели себя крайне осторожно; следовательно, согнать их с этого места, которое они сделали практически неприступным с тех пор, как овладели им, было делом очень трудным. Несмотря на сильнейшее искушение захватить остров, д'Ожерон, опасаясь неудачи, не хотел ничего предпринимать, пока надежный человек не проведет разведку на месте. Для этого он выбрал своего племянника, зная, что может на него положиться.
В тот самый вечер, когда флибустьеры держали совет в гостинице, трое человек ужинали в довольно обширной и богато обставленной зале Скального форта. Это были донья Хуана, очаровательная молодая девушка, которую мы уже видели на острове Санто-Доминго, ее дуэнья Чиала и дон Фернандо д'Авила, губернатор Тортуги.
Дон Фернандо был человек лет пятидесяти, с чертами лица, свидетельствующими о властном характере его владельца, яркий образчик служаки того времени, не признававшего другого довода, кроме шпаги, другого права, кроме силы.
Занимаясь блюдами, поставленными перед ним, он разговаривал с доньей Хуаной, приехавшей на остров лишь этим утром. Молодая девушка была печальна и озабочена, она односложно отвечала на участливые расспросы губернатора, которые она по большей части пропускала мимо ушей и, следовательно, на которые отвечала невпопад.
— Что с вами, милое дитя? — спросил наконец дон Фернандо, удивляясь, что он один поддерживает разговор. — Уж не больны ли вы? Это путешествие, должно быть, чрезвычайно утомило вас; может быть, вам нужно отдохнуть?
— Вовсе нет, — ответила девушка рассеянно.
— Не стесняйтесь, — продолжал он с участием, — вы здесь у себя и можете поступать, как хотите.
— Вы очень добры.
— Итак, дорогой с вами не случилось ничего необыкновенного, кроме неожиданной встречи с этими двумя негодяями?
— Решительно ничего.
— Вы очень испугались?
— Нет, уверяю вас.
— К счастью, теперь вы в безопасности и вам нечего опасаться этих негодяев.
Молодая девушка слегка нахмурила брови, но воздержалась от ответа. Дон Фернандо встал.
— Я вынужден оставить вас, — сказал он, — извините меня. В этот час я осматриваю свои посты и никогда не пренебрегаю этой обязанностью.
— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, — ответила Хуана, — вы видите, Чиала заснула, и я пойду в свою комнату; ведь, верно, в этой крепости нет сада, где можно было бы подышать вечерним воздухом.
— Извините, милое дитя, — возразил губернатор с веселой улыбкой, — у меня есть сад, правда очень маленький и вовсе не похожий на ваши великолепные эспаньольские сады, но, каков бы он ни был, я отдаю его в ваше распоряжение на все время вашего пребывания здесь, и вам тем легче будет в нем гулять, что он сообщается с вашей молельней.
— О, это замечательно! — весело воскликнула Хуана. — Пожалуйста, покажите мне скорее этот сад.
— Ступайте же за мной, мы будем там через пять минут.
Девушка поспешно встала и вышла из залы в сопровождении дона Фернандо, не беспокоясь о Чиале, которая действительно заснула в кресле.
Пройдя двор, освещенный в эту минуту великолепным лунным сиянием, дон Фернандо отворил дверь, запертую только на задвижку, и донья Хуана вдруг очутилась в саду — небольшом, но очень удачно расположенном и по этой причине казавшемся с первого взгляда гораздо больше, чем на самом деле. Там были тень и цветы; птицы, приютившиеся в листьях, с шумом вылетали при приближении гуляющих. Густая живая изгородь из кактусов на самом краю пропасти служила оградой не только саду, но и строениям крепости. Забор этот, как ни казался слаб, был более чем надежен, так как пропасть, почти вертикальная в этом месте, имела глубину более сорока метров.
— Вот мой сад, милое дитя, — сказал тогда дон Фернандо. — Пользуйтесь им, как хотите, не боясь, что вас потревожат, потому что, кроме вас и вашей дуэньи, никто не ступит сюда ногой без вашего позволения.
— Благодарю вас! Право, я не знаю, как мне высказать вам мою признательность за эту огромную любезность с вашей стороны.
— Но ведь я вам почти отец — я заботился о вашем детстве.
— Вы правы, и я вас люблю за вашу неисчерпаемую доброту.
— В свою очередь благодарю вас, но, слава Богу, мы должны остаться здесь всего на несколько дней. Я жду моего преемника с минуты на минуту.
— Это правда. Вы мне сказали, что мы должны отправиться в Панаму, — произнесла она с легким трепетом в голосе.
— Я так думал, но, судя по последним письмам, кажется, мое назначение изменено.
— А! На какое же новое место вас назначают?
— Не знаю. Вероятно, мы отправимся на материк; впрочем, это должно мало вас интересовать.
— Действительно… однако, признаюсь, я не прочь узнать об этом новом назначении.
— Не бойтесь, как только я что-нибудь узнаю, я поспешу сообщить вам.
— Благодарю.
В эту минуту в сад вошел капрал и почтительно приблизился к своему начальнику.
— Что вам нужно, Кабо Лопес? — спросил дон Фернандо.
— Ваше превосходительство, — ответил он, — прибыл курьер из Сантьяго.
— Так поздно? — с удивлением спросил губернатор. Капрал молча поклонился.
— Хорошо, я иду за вами, ступайте.
Лопес повернулся, как автомат, и вышел в сад.
— Эта дверь, — продолжал дон Фернандо, указывая девушке на большое балконное окно, — ведет в вашу молельню. Теперь я оставляю вас, гуляйте без опасения в этом саду, вам нечего бояться. На случай, если я не увижусь с вами сегодня вечером, позвольте мне сейчас пожелать вам приятно провести ночь, которую вы давно не проводили под моей кровлей.
Простившись таким образом, дон Фернандо ушел, и донья Хуана осталась одна.
Давно уже молодая девушка желала насладиться минутой свободы, она чувствовала потребность привести в порядок свои мысли и откровенно поговорить с собой. Ее отъезд из Сан-Хуана был так внезапен, путешествие так быстро, что эти немногие дни промелькнули для нее подобно сну, не оставив ей необходимого времени подумать о том новом положении, в которое ее поставили события, и о неизбежных переменах, которые силой обстоятельств должны были произойти в ее жизни, до сих пор столь тихой и спокойной.
Для душ юных и верующих ночь имеет неизъяснимую прелесть: бледный свет звезд, серебристые отблески луны, пробивающиеся сквозь ветви деревьев, ночной ветерок, проносящийся как вздох и таинственно шелестящий листьями, глухое жужжание насекомых, журчание ручейка, протекающего в тростнике — все способствует тому, чтобы наполнить сердце упоением, и располагает душу к нежным и меланхолическим мечтам.
Донья Хуана, обойдя несколько раз тенистые аллеи сада, склонив голову к земле, мало-помалу, сама того не замечая, поддалась влиянию лучезарной природы, окружавшей ее со всех сторон, восхитительная гармония которой находила тихий отклик в ее сердце. Она села в боскете12 и надолго погрузилась в то восторженное состояние, которое не является ни сном, ни явью и для которого в нашем бедном языке нет определенного выражения.
Недалеко от того места, которое она выбрала для отдыха, возвышалась изгородь, служившая забором саду; возле этой изгороди, как отверстая пасть пропасти, открывался обрыв, уже старый и скрытый высокой сухой травой. Возле этого обрыва росло дерево, закрывая его своими могучими ветвями. Время от времени взгляд молодой девушки машинально обращался к этому месту с упорством, независящим от ее воли, в котором она не старалась даже дать себе отчет.
Вдруг ей показалось, что какая-то тень осторожно выпрыгнула из этой ямы и два глаза сверкнули в темноте, как два раскаленных угля. Донья Хуана невольно задрожала при этом ужасном явлении и молча и боязливо притаилась в глубине боскета.
По прошествии двух или трех минут, показавшихся испуганной девушке целой вечностью, эта тень увеличилась и мало-помалу приняла размеры человека, — размеры, казавшиеся гигантскими при обманчивых отблесках луны. Насколько довольно отдаленное расстояние, на котором находилась донья Хуана, позволяло ей судить, человек этот был не испанец, костюм его скорее походил на костюм бу-каньера. Кто бы это ни был, человек этот осмотрелся кругом проницательным взором, как бы стараясь проникнуть сквозь темноту, потом, видимо успокоенный глубокой тишиной, окружавшей его, он стал на колени на краю обрыва и, обвив ствол дерева одной рукой, без сомнения для того, чтобы удержаться, наклонился над ямой, потом тотчас же выпрямился, поддерживая рукой другого человека, который, слегка согнувшись, впрыгнул в сад.
— Ты никого не видел? — шепотом по-французски спросил второй незнакомец первого.
— Никого.
— И ничего не слышал?
— Ничего.
— Стало быть, все в порядке. Теперь надо узнать, где мы.
— Этого я не знаю.
— И я тоже… Давай сюда оружие. В случае тревоги я не прочь иметь, чем защититься.
Ничего не отвечая, товарищ его встал на колени на краю обрыва и через секунду втащил наверх два ружья, крепко привязанных к веревке.
— Вот, — сказал он.
— Хорошо. Теперь надо осмотреться; это нетрудно, ведь светло, как днем. Я — направо, ты — налево, составим круг, центром которого будет этот обрыв; держи глаза и уши настороже. Надо сделать так, чтобы на нас не застукали как дураков.
Его товарищ молча кивнул головой в знак согласия, они повернулись друг к другу спиной и немедленно начали приводить в исполнение свой план. Когда они повернулись, лучи луны упали на их лица, остававшиеся до тех пор в тени.
— Филипп! — вскрикнула девушка, узнав того, кого она любила, в одном из двух человек, таким странным образом забравшихся в сад.
История Тортуги коротка, но запятнана кровью на каждой странице. Занятый сначала испанцами, этот остров был отнят у них, как мы уже рассказывали в предыдущем романе. Береговые братья, избежавшие гибели на острове Сент-Кристофер, решили сделать на этом острове свою штаб-квартиру и приняли меры, чтобы обеспечить себе обладание Тортугой. Но испанцы не дали им спокойно наслаждаться их завоеванием. Они отправили флотилию, которая застала авантюристов врасплох, неожиданно напав на них, и после страшной резни прогнала их с острова. Через некоторое время они вернулись под командой Виллиса, английского авантюриста, и снова захватили остров. Но французские авантюристы, с неудовольствием повиновавшиеся англичанину, требовали помощи от де Пуэнси, губернатора острова Сент-Кристофер, который послал к ним многочисленную экспедицию во главе с офицером по имени Левассер. Виллис сдался без сопротивления, и французы вновь завладели Тортугой. Левассер тщательно исследовал остров, изучая пункты, которые следовало укрепить. Он узнал, что остров неприступен со всех сторон, кроме южной, как мы уже сказали выше. Он выстроил крепость на пригорке, отдаленном на триста метров от рейда, над которым она должна была возвышаться. Но так как над этой крепостью возвышалась скала высотой в двадцать метров с площадкой в двадцать пять квадратных метров, губернатор выбрал эту площадку для того, чтобы выстроить там свой дом. К этому дому вели пятнадцать ступеней, высеченных в скале, и съемная железная лестница. На площадку установили четыре пушки, и к оборонительным средствам была еще прибавлена ограда, способная устоять против любого приступа; эта позиция, так удачно выбранная, была окружена пропастями, высоким лесом и непроходимым кустарником, которые делали ее неприступной. Лишь одна тропинка, по которой могли пройти рядом три человека, вела к этому форту, получившему название Скального.
Едва возведение этих укреплений было окончено, как явились испанцы в количестве восьмисот человек, чтобы их уничтожить. Разгромленные крепостной артиллерией, они пытались высадиться двумя милями ниже, на месте, называемом Кайонной, но, потеряв двести человек, вынуждены были удалиться восвояси. Победа эта не только придала отваги авантюристам, но до того вскружила голову их губернатору, что он, забыв, что безопасность Тортуги зависит от помощи де Пуэнси, захотел стать независимым, так что его подчиненным, привыкшим к безграничной и необузданной свободе, наскучило его тиранство, и они убили его.
В это время кавалер де Фонтенэ, отправленный де Пуэнси с острова Сент-Кристофер, прибыл на Тортугу с пятью сотнями своих людей, восстановил порядок и принял бразды правления островом в свои руки. Но кавалер де Фонтенэ был прежде всего авантюристом; первым, на что он употребил свою власть, было поощрение флибустьерских экспедиций, так что остров часто оставался почти без защитников. Испанцы, узнав об этом от своих шпионов, решили во что бы то ни стало завладеть этим страшным логовищем пиратов, вооружили эскадру и неожиданно появились перед островом, в эту минуту почти пустым. Де Фонтенэ и несколько авантюристов, которыми он располагал в это время, героически защищались, но, подавленные численностью врага, испытывая недостаток в съестных припасах и боевых снарядах, они в конце концов были вынуждены сдаться. Испанский генерал оставил на острове гарнизон из шестидесяти человек под командой дона Фернандо д'Авила, офицера храброго и опытного, и вернулся в Санто-Доминго. Вот какие странные события разворачивались на этом островке в течение нескольких лет, когда д'Ожерон по возвращении из Франции решился окончательно отнять его у Испании, чтобы сделать из него не штаб-квартиру флибустьеров, как прежде, а сердце колонии, которую он намеревался основать на самом Санто-Доминго. Испанцы, приписывавшие большое значение обладанию Черепашьим островом, вели себя крайне осторожно; следовательно, согнать их с этого места, которое они сделали практически неприступным с тех пор, как овладели им, было делом очень трудным. Несмотря на сильнейшее искушение захватить остров, д'Ожерон, опасаясь неудачи, не хотел ничего предпринимать, пока надежный человек не проведет разведку на месте. Для этого он выбрал своего племянника, зная, что может на него положиться.
В тот самый вечер, когда флибустьеры держали совет в гостинице, трое человек ужинали в довольно обширной и богато обставленной зале Скального форта. Это были донья Хуана, очаровательная молодая девушка, которую мы уже видели на острове Санто-Доминго, ее дуэнья Чиала и дон Фернандо д'Авила, губернатор Тортуги.
Дон Фернандо был человек лет пятидесяти, с чертами лица, свидетельствующими о властном характере его владельца, яркий образчик служаки того времени, не признававшего другого довода, кроме шпаги, другого права, кроме силы.
Занимаясь блюдами, поставленными перед ним, он разговаривал с доньей Хуаной, приехавшей на остров лишь этим утром. Молодая девушка была печальна и озабочена, она односложно отвечала на участливые расспросы губернатора, которые она по большей части пропускала мимо ушей и, следовательно, на которые отвечала невпопад.
— Что с вами, милое дитя? — спросил наконец дон Фернандо, удивляясь, что он один поддерживает разговор. — Уж не больны ли вы? Это путешествие, должно быть, чрезвычайно утомило вас; может быть, вам нужно отдохнуть?
— Вовсе нет, — ответила девушка рассеянно.
— Не стесняйтесь, — продолжал он с участием, — вы здесь у себя и можете поступать, как хотите.
— Вы очень добры.
— Итак, дорогой с вами не случилось ничего необыкновенного, кроме неожиданной встречи с этими двумя негодяями?
— Решительно ничего.
— Вы очень испугались?
— Нет, уверяю вас.
— К счастью, теперь вы в безопасности и вам нечего опасаться этих негодяев.
Молодая девушка слегка нахмурила брови, но воздержалась от ответа. Дон Фернандо встал.
— Я вынужден оставить вас, — сказал он, — извините меня. В этот час я осматриваю свои посты и никогда не пренебрегаю этой обязанностью.
— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, — ответила Хуана, — вы видите, Чиала заснула, и я пойду в свою комнату; ведь, верно, в этой крепости нет сада, где можно было бы подышать вечерним воздухом.
— Извините, милое дитя, — возразил губернатор с веселой улыбкой, — у меня есть сад, правда очень маленький и вовсе не похожий на ваши великолепные эспаньольские сады, но, каков бы он ни был, я отдаю его в ваше распоряжение на все время вашего пребывания здесь, и вам тем легче будет в нем гулять, что он сообщается с вашей молельней.
— О, это замечательно! — весело воскликнула Хуана. — Пожалуйста, покажите мне скорее этот сад.
— Ступайте же за мной, мы будем там через пять минут.
Девушка поспешно встала и вышла из залы в сопровождении дона Фернандо, не беспокоясь о Чиале, которая действительно заснула в кресле.
Пройдя двор, освещенный в эту минуту великолепным лунным сиянием, дон Фернандо отворил дверь, запертую только на задвижку, и донья Хуана вдруг очутилась в саду — небольшом, но очень удачно расположенном и по этой причине казавшемся с первого взгляда гораздо больше, чем на самом деле. Там были тень и цветы; птицы, приютившиеся в листьях, с шумом вылетали при приближении гуляющих. Густая живая изгородь из кактусов на самом краю пропасти служила оградой не только саду, но и строениям крепости. Забор этот, как ни казался слаб, был более чем надежен, так как пропасть, почти вертикальная в этом месте, имела глубину более сорока метров.
— Вот мой сад, милое дитя, — сказал тогда дон Фернандо. — Пользуйтесь им, как хотите, не боясь, что вас потревожат, потому что, кроме вас и вашей дуэньи, никто не ступит сюда ногой без вашего позволения.
— Благодарю вас! Право, я не знаю, как мне высказать вам мою признательность за эту огромную любезность с вашей стороны.
— Но ведь я вам почти отец — я заботился о вашем детстве.
— Вы правы, и я вас люблю за вашу неисчерпаемую доброту.
— В свою очередь благодарю вас, но, слава Богу, мы должны остаться здесь всего на несколько дней. Я жду моего преемника с минуты на минуту.
— Это правда. Вы мне сказали, что мы должны отправиться в Панаму, — произнесла она с легким трепетом в голосе.
— Я так думал, но, судя по последним письмам, кажется, мое назначение изменено.
— А! На какое же новое место вас назначают?
— Не знаю. Вероятно, мы отправимся на материк; впрочем, это должно мало вас интересовать.
— Действительно… однако, признаюсь, я не прочь узнать об этом новом назначении.
— Не бойтесь, как только я что-нибудь узнаю, я поспешу сообщить вам.
— Благодарю.
В эту минуту в сад вошел капрал и почтительно приблизился к своему начальнику.
— Что вам нужно, Кабо Лопес? — спросил дон Фернандо.
— Ваше превосходительство, — ответил он, — прибыл курьер из Сантьяго.
— Так поздно? — с удивлением спросил губернатор. Капрал молча поклонился.
— Хорошо, я иду за вами, ступайте.
Лопес повернулся, как автомат, и вышел в сад.
— Эта дверь, — продолжал дон Фернандо, указывая девушке на большое балконное окно, — ведет в вашу молельню. Теперь я оставляю вас, гуляйте без опасения в этом саду, вам нечего бояться. На случай, если я не увижусь с вами сегодня вечером, позвольте мне сейчас пожелать вам приятно провести ночь, которую вы давно не проводили под моей кровлей.
Простившись таким образом, дон Фернандо ушел, и донья Хуана осталась одна.
Давно уже молодая девушка желала насладиться минутой свободы, она чувствовала потребность привести в порядок свои мысли и откровенно поговорить с собой. Ее отъезд из Сан-Хуана был так внезапен, путешествие так быстро, что эти немногие дни промелькнули для нее подобно сну, не оставив ей необходимого времени подумать о том новом положении, в которое ее поставили события, и о неизбежных переменах, которые силой обстоятельств должны были произойти в ее жизни, до сих пор столь тихой и спокойной.
Для душ юных и верующих ночь имеет неизъяснимую прелесть: бледный свет звезд, серебристые отблески луны, пробивающиеся сквозь ветви деревьев, ночной ветерок, проносящийся как вздох и таинственно шелестящий листьями, глухое жужжание насекомых, журчание ручейка, протекающего в тростнике — все способствует тому, чтобы наполнить сердце упоением, и располагает душу к нежным и меланхолическим мечтам.
Донья Хуана, обойдя несколько раз тенистые аллеи сада, склонив голову к земле, мало-помалу, сама того не замечая, поддалась влиянию лучезарной природы, окружавшей ее со всех сторон, восхитительная гармония которой находила тихий отклик в ее сердце. Она села в боскете12 и надолго погрузилась в то восторженное состояние, которое не является ни сном, ни явью и для которого в нашем бедном языке нет определенного выражения.
Недалеко от того места, которое она выбрала для отдыха, возвышалась изгородь, служившая забором саду; возле этой изгороди, как отверстая пасть пропасти, открывался обрыв, уже старый и скрытый высокой сухой травой. Возле этого обрыва росло дерево, закрывая его своими могучими ветвями. Время от времени взгляд молодой девушки машинально обращался к этому месту с упорством, независящим от ее воли, в котором она не старалась даже дать себе отчет.
Вдруг ей показалось, что какая-то тень осторожно выпрыгнула из этой ямы и два глаза сверкнули в темноте, как два раскаленных угля. Донья Хуана невольно задрожала при этом ужасном явлении и молча и боязливо притаилась в глубине боскета.
По прошествии двух или трех минут, показавшихся испуганной девушке целой вечностью, эта тень увеличилась и мало-помалу приняла размеры человека, — размеры, казавшиеся гигантскими при обманчивых отблесках луны. Насколько довольно отдаленное расстояние, на котором находилась донья Хуана, позволяло ей судить, человек этот был не испанец, костюм его скорее походил на костюм бу-каньера. Кто бы это ни был, человек этот осмотрелся кругом проницательным взором, как бы стараясь проникнуть сквозь темноту, потом, видимо успокоенный глубокой тишиной, окружавшей его, он стал на колени на краю обрыва и, обвив ствол дерева одной рукой, без сомнения для того, чтобы удержаться, наклонился над ямой, потом тотчас же выпрямился, поддерживая рукой другого человека, который, слегка согнувшись, впрыгнул в сад.
— Ты никого не видел? — шепотом по-французски спросил второй незнакомец первого.
— Никого.
— И ничего не слышал?
— Ничего.
— Стало быть, все в порядке. Теперь надо узнать, где мы.
— Этого я не знаю.
— И я тоже… Давай сюда оружие. В случае тревоги я не прочь иметь, чем защититься.
Ничего не отвечая, товарищ его встал на колени на краю обрыва и через секунду втащил наверх два ружья, крепко привязанных к веревке.
— Вот, — сказал он.
— Хорошо. Теперь надо осмотреться; это нетрудно, ведь светло, как днем. Я — направо, ты — налево, составим круг, центром которого будет этот обрыв; держи глаза и уши настороже. Надо сделать так, чтобы на нас не застукали как дураков.
Его товарищ молча кивнул головой в знак согласия, они повернулись друг к другу спиной и немедленно начали приводить в исполнение свой план. Когда они повернулись, лучи луны упали на их лица, остававшиеся до тех пор в тени.
— Филипп! — вскрикнула девушка, узнав того, кого она любила, в одном из двух человек, таким странным образом забравшихся в сад.
Глава XII. Свидание втроем
Это действительно были Филипп и Питриан, так неожиданно забравшиеся в сад губернатора Тортуги. При восклицании девушки флибустьер вздрогнул.
— Кто это? — проговорил он. Бросив тревожный взгляд вокруг, он решительно подошел к боскету.
— Это я, Филипп, — произнесла молодая девушка, подходя к нему.
— Вы?! Вы, Хуана? — радостно вскричал флибустьер. — О, Бог привел вас сюда!
— Разве вы не знали, что найдете меня здесь? — спросила она.
— Я не смел надеяться.
Вдруг он замолчал. Обойдя сад, что было недолго, Питриан возвращался к боскету. Филипп бросился ему навстречу.
— Друг, — сказал он, — по неслыханному счастью я встретил особу, которую только и хотел видеть, отправляясь сюда. Покарауль, пожалуйста, пока мы перемолвимся несколькими словами и я получу сведения, необходимые для успеха наших планов.
Питриан улыбнулся.
— Хорошо, — ответил он, — только не слишком долго разговаривайте, наше положение не так уж приятно, ни к чему нам позволять глупо поймать себя в этой ловушке.
— Будь спокоен, я прошу у тебя только десять минут.
— Даю вам четверть часа, — великодушно отозвался Питриан и встал за огромным стволом дерева.
Филипп быстро вернулся к Хуане, которая с беспокойством ждала результата его переговоров с товарищем.
— Все хорошо, — сказал он, — мы можем разговаривать, ничем не рискуя. Нас охраняет друг. Хвала Всевышнему, милая Хуана, в своем неисчерпаемом милосердии Он соединил нас!
— Только на несколько минут, — прошептала она печально.
— Что нам за дело до будущего, моя возлюбленная, воспользуемся настоящим, чтобы говорить о нашей любви. Когда вы приехали сюда?
— Сегодня утром.
— И как долго думаете вы оставаться здесь?
— Не знаю. Дон Фернандо очень скрытен, однако мне кажется, я угадала, что мое пребывание здесь будет непродолжительным.
— И вы догадываетесь, в какое место должны ехать?
— Положительно, нет. Мне говорили о Панаме и Маракайбо, правда, оба эти места мне неизвестны, и мне все равно, куда меня повезут, лишь бы я имела надежду увидеть вас там.
— Я дал клятву, Хуана, и сдержу ее во что бы то ни стало.
— Да, да, вы меня любите, Филипп, я полагаюсь на ваше слово, но все же я боюсь.
— Боитесь чего, друг мой?
— Всего. Наши народы — неумолимые враги; вас считают разбойниками, морскими цыганами, хищными зверями, которых всякий честный человек имеет право истреблять.
— Какое нам до этого дело, моя возлюбленная? Разве вы не знаете, что, когда к нам подступят слишком близко, мы поворачиваемся лицом к этим охотникам и сражаемся с ними?
— Я все знаю, друг мой, и это заставляет меня дрожать еще сильнее. Кроме того, — прибавила она совсем тихо и нерешительно, — это еще не все.
— Гм! Что же еще, друг мой? Говорите без опасения. Она молчала, печально потупив голову.
— Неужели это гораздо серьезнее, чем я предполагал? — вскричал Филипп, схватив руку девушки и нежно пожимая ее. — Говорите, ради Бога, Хуана, умоляю вас, не оставляйте меня далее в этом смертельном беспокойстве.
— К чему? — ответила она кротко. — К чему говорить об этом вам, друг мой?
— Мне?! — вскричал он. — Стало быть, речь идет обо мне лично? О, говорите, говорите, заклинаю вас!
— Ах! Дело идет о нас обоих, — прошептала она, — потому что оно касается нашей любви.
— Разве нашей любви что-нибудь угрожает? — спросил он с изумлением.
— Не знаю, друг мой; я, может быть, сумасбродствую, вероятно, я тревожусь понапрасну, но повторяю вам, я боюсь.
— Зачем же, если так, вы упорно сохраняете молчание, убивающее меня?
— Вы правы, друг мой, лучше сказать вам все.
— О, говорите! Говорите, я слушаю вас.
Внезапно новое лицо выросло между собеседниками.
— Говорить буду я, — холодно произнес этот человек. Молодые люди с ужасом отступили.
— Кажется, я испугал вас? — продолжал он с иронией. — Однако, клянусь своей душой, у меня этого и в мыслях не было.
— Ей-Богу! — вскричал Филипп, уже оправившийся от минутного волнения. — Человек ты или демон, а я узнаю, кто ты.
— Я и не скрываюсь, можете смотреть на меня, сколько угодно, — сказал человек, выходя из тени на свет.
— Кавалер де Граммон! — с удивлением вскричал Филипп.
— Он самый, — ответил кавалер, кланяясь со своей обычной насмешливой улыбкой.
— Что вы здесь делаете, милостивый государь? — запальчиво вскричал Филипп.
— А вы сами что? — спросил кавалер. — Черт возьми! Странно вы исполняете поручение, возложенное на вас советом!
— Кто это? — проговорил он. Бросив тревожный взгляд вокруг, он решительно подошел к боскету.
— Это я, Филипп, — произнесла молодая девушка, подходя к нему.
— Вы?! Вы, Хуана? — радостно вскричал флибустьер. — О, Бог привел вас сюда!
— Разве вы не знали, что найдете меня здесь? — спросила она.
— Я не смел надеяться.
Вдруг он замолчал. Обойдя сад, что было недолго, Питриан возвращался к боскету. Филипп бросился ему навстречу.
— Друг, — сказал он, — по неслыханному счастью я встретил особу, которую только и хотел видеть, отправляясь сюда. Покарауль, пожалуйста, пока мы перемолвимся несколькими словами и я получу сведения, необходимые для успеха наших планов.
Питриан улыбнулся.
— Хорошо, — ответил он, — только не слишком долго разговаривайте, наше положение не так уж приятно, ни к чему нам позволять глупо поймать себя в этой ловушке.
— Будь спокоен, я прошу у тебя только десять минут.
— Даю вам четверть часа, — великодушно отозвался Питриан и встал за огромным стволом дерева.
Филипп быстро вернулся к Хуане, которая с беспокойством ждала результата его переговоров с товарищем.
— Все хорошо, — сказал он, — мы можем разговаривать, ничем не рискуя. Нас охраняет друг. Хвала Всевышнему, милая Хуана, в своем неисчерпаемом милосердии Он соединил нас!
— Только на несколько минут, — прошептала она печально.
— Что нам за дело до будущего, моя возлюбленная, воспользуемся настоящим, чтобы говорить о нашей любви. Когда вы приехали сюда?
— Сегодня утром.
— И как долго думаете вы оставаться здесь?
— Не знаю. Дон Фернандо очень скрытен, однако мне кажется, я угадала, что мое пребывание здесь будет непродолжительным.
— И вы догадываетесь, в какое место должны ехать?
— Положительно, нет. Мне говорили о Панаме и Маракайбо, правда, оба эти места мне неизвестны, и мне все равно, куда меня повезут, лишь бы я имела надежду увидеть вас там.
— Я дал клятву, Хуана, и сдержу ее во что бы то ни стало.
— Да, да, вы меня любите, Филипп, я полагаюсь на ваше слово, но все же я боюсь.
— Боитесь чего, друг мой?
— Всего. Наши народы — неумолимые враги; вас считают разбойниками, морскими цыганами, хищными зверями, которых всякий честный человек имеет право истреблять.
— Какое нам до этого дело, моя возлюбленная? Разве вы не знаете, что, когда к нам подступят слишком близко, мы поворачиваемся лицом к этим охотникам и сражаемся с ними?
— Я все знаю, друг мой, и это заставляет меня дрожать еще сильнее. Кроме того, — прибавила она совсем тихо и нерешительно, — это еще не все.
— Гм! Что же еще, друг мой? Говорите без опасения. Она молчала, печально потупив голову.
— Неужели это гораздо серьезнее, чем я предполагал? — вскричал Филипп, схватив руку девушки и нежно пожимая ее. — Говорите, ради Бога, Хуана, умоляю вас, не оставляйте меня далее в этом смертельном беспокойстве.
— К чему? — ответила она кротко. — К чему говорить об этом вам, друг мой?
— Мне?! — вскричал он. — Стало быть, речь идет обо мне лично? О, говорите, говорите, заклинаю вас!
— Ах! Дело идет о нас обоих, — прошептала она, — потому что оно касается нашей любви.
— Разве нашей любви что-нибудь угрожает? — спросил он с изумлением.
— Не знаю, друг мой; я, может быть, сумасбродствую, вероятно, я тревожусь понапрасну, но повторяю вам, я боюсь.
— Зачем же, если так, вы упорно сохраняете молчание, убивающее меня?
— Вы правы, друг мой, лучше сказать вам все.
— О, говорите! Говорите, я слушаю вас.
Внезапно новое лицо выросло между собеседниками.
— Говорить буду я, — холодно произнес этот человек. Молодые люди с ужасом отступили.
— Кажется, я испугал вас? — продолжал он с иронией. — Однако, клянусь своей душой, у меня этого и в мыслях не было.
— Ей-Богу! — вскричал Филипп, уже оправившийся от минутного волнения. — Человек ты или демон, а я узнаю, кто ты.
— Я и не скрываюсь, можете смотреть на меня, сколько угодно, — сказал человек, выходя из тени на свет.
— Кавалер де Граммон! — с удивлением вскричал Филипп.
— Он самый, — ответил кавалер, кланяясь со своей обычной насмешливой улыбкой.
— Что вы здесь делаете, милостивый государь? — запальчиво вскричал Филипп.
— А вы сами что? — спросил кавалер. — Черт возьми! Странно вы исполняете поручение, возложенное на вас советом!