— В таком случае, если позволите, ваша милость…
   — Вы говорите, говорите, Лукас Мендес!
   — По-моему, есть одно средство к спасению…
   — А именно?
   — Уйти с асиенды.
   — Уйти с асиенды? Да, но куда уйти? Где выбрать убежище? Ведь я не могу сопровождать донью Санту открыто — приличие не допускает того. Нет, это невозможно!
   — Я обо всем подумал, ваша милость! И вот результат моих размышлений: сегодня ночью или, вернее, рано утром, пока вы еще спали, я нашел лошадей и привел их сюда, полагая, что они понадобятся нам.
   — Правда, если мы поедем, то лошади нам необходимы. Каков же ваш план?
   — Вот он: вы только что сказали, что не можете защищать открыто донью Санту; да и наши дела пострадали бы от этого. Через час я выеду отсюда с сеньоритой и по кратчайшей дороге, никому кроме меня неизвестной, мы с ней прибудем в Урес до приезда дона Мануэля. Донью Санту я оставлю на попечение честной семьи, за которую ручаюсь.
   Там она будет в безопасности до того момента, когда ей можно будет спокойно выходить; к тому же, дон Мануэль не станет искать ее, и ей нечего будет бояться его, пока она будет скрываться.
   — Знаете, что дон Мануэль назначен начальником полиции Уреса и что для него ничего не будет стоить…
   — Повторяю вам, ваша милость, что дон Мануэль не станет даже пытаться разыскивать донью Санту.
   — Ну, уж этого я никак не могу понять, Лукас Мендес, после того, что я сам слышал не далее, как час тому назад.
   — Дон Мануэль не будет искать сеньориту, так как будет считать ее умершей.
   — Умершей!
   — Да, умершей, ваша милость! Надо действовать решительно. Завтра, с восходом солнца, оставшиеся на асиенде слуги найдут среди скал труп, одетый в платье доньи Санты: сеньора, обезумевшая от отчаяния, бросилась туда ночью и умерла.
   — Но это посягательство на Бога! — проговорила девушка, крестясь.
   — Нет, это средство к спасению, — вскричал дон Торрибио. — Ну, а потом?
   — Через час донья Санта, переодетая в мужчину, уедет со мной! Я отвезу ее к дуплу того дерева, в котором были спрятаны ваши лошади, там для нее уже все приготовлено. Затем, через несколько часов я возвращусь обратно; завтра труп будет найден; я оставлю асиенду, чтобы сообщить дону Мануэлю об этой ужасной катастрофе.
   — Надо решаться, сеньорита, это единственное средство к спасению, хотя оно и кажется вам таким страшным; я же отправлюсь к дону Порфирио, и мы с ним решим, как поступить с доном Мануэлем.
   — Дон Торрибио, вы обещали мне не вмешиваться в его дела.
   — Я обещал вам, дорогая Санта, не мстить за нанесенные вам оскорбления! Большего я не могу сделать: повторяю, судьба этого человека зависит не от меня.
   — Господи! Что будет со мной без вас?
   — Я буду извещать вас о себе каждый день, а скоро и сам приеду в Урес. Санта, умоляю вас, ради вас самих, ради меня, который любит вас, ради нашего будущего счастья, соглашайтесь бежать.
   — Пусть будет по-вашему, друг мой, я вам повинуюсь! — сказала она с грустной улыбкой.
   — Благодарю, дорогая моя!
   — Надо торопиться! — сказал Лукас Мендес. Молодой человек вышел из залы в сильном волнении. Час спустя, после душераздирающих прощаний, донья
   Санта, переодетая в костюм ранчеро, который делал ее еще прелестнее, выезжала с асиенды вместе с Лукасом Мендесом.
   Дону Торрибио день показался нескончаемым; он провел его в комнатах доньи Санты, которые были для него как бы святилищем; разлученный со своей возлюбленной, он старался утешить себя, целуя каждую вещицу, принадлежащую ей.
   После заката солнца возвратился Лукас Мендес; он нарочно велел подать обед сеньорите, потом через несколько минут объявил, что сеньора не желает выходить и заперлась у себя в комнате.
   Около полуночи, завернув тушу козы в домашний костюм доньи Санты, дон Торрибио и Лукас Мендес снесли это животное к скалам и бросили в неприступном месте; кусок кружев они забросили повыше, на куст.
   Все произошло, как предвидел Лукас Мендес: два часа спустя после восхода солнца один из пеонов, проходя по двору асиенды, заметил коршунов, кружившихся над скалой и испускавших пронзительные крики и затем поднимавшихся с кровавыми кусками мяса.
   Пеон забил тревогу; все сбежались к скале; сначала увидели зацепившиеся кружева, развеваемые ветром, потом коршунов над какой-то массой, которую приняли за труп доньи Санты. Тотчас же побежали за мажордомом, Лукасом Мендесом, который поспешил констатировать факт ужасной катастрофы.
   Через час никто уже более не сомневался в смерти несчастной девушки, и Лукас Мендес, взяв на себя сообщить эту печальную новость дону Мануэлю, выехал с асиенды дель-Энганьо, где царило всеобщее отчаяние.
   Дон Торрибио, успокоенный успехом хитрой выдумки своего слуги, остался один в подземельях, все углы и закоулки которых он хотел основательно изучить: у него тоже был свой собственный план, который он и обдумывал.

ГЛАВА VIII. В которой дон Порфирио вынужден возвратиться в Тубак

   Выше было сказано, что после схватки у Марфильского ущелья, лишь только бандитов вытеснили из их засады, дон Порфирио с двадцатью охотниками пустил лошадей во всю прыть, торопясь пересечь овраг: от этого зависел успех сражения. Похищение доньи Хесус было совершено с таким нахальством и быстротой, что кроме доньи Энкарнасьон никто не заметил ее исчезновения. Но бедная мать не могла вынести такого удара и лишилась чувств, отчаянно вскрикнув.
   Видя, что она падает, дон Порфирио взял ее на руки, думая, что она ранена, и, положив ее на свою лошадь, умчался с ней во весь дух, боясь погони.
   Только, добравшись до вершины ущелья, дон Порфирио понял, что случилось.
   Слов не хватает, чтобы описать отчаяние, овладевшее отцом, который внезапно лишился своей единственной дочери: он точно обезумел от горя и стал упрекать себя, что тотчас же не бросился вслед за негодяями. Горько плача, он молил свою дочь, моля ее просить ему, что не сумел охранить ее, что не умер со всеми своими спутниками, защищая ее.
   Но дон Порфирио был не такой человек, чтобы долго предаваться горю. Благодаря своей железной воле он, видимо, заглушил свою боль, затаив ее в глубине сердца; на вид он сделался невозмутимо спокойным.
   Твердая Рука с боязнью следил за состоянием друга, не смея произнести ни слова; а когда увидел, что тот поборол свое страдание, то сказал ему:
   — Это большое несчастье! Мы должны во что бы ни стало спасти бедное дитя!
   — Во что бы ни стало, — повторил дон Порфирио, как эхо, — что вы сделали, друг мой?
   — Послал Ястреба, лучшего из своих воинов, на разведку; он найдет след похитителей. Тогда мы пустимся за ними; может быть, они еще недалеко от нас, так как их пленница должна замедлять бегство. Я надеюсь, что мы найдем ее до вечера.
   — Дай Бог, Твердая Рука! Спасибо вам за все, что вы сделали. Ну, а сейчас как нам быть?
   — Сию же минуту отправиться на асиенду дель-Охо-де-Агуа; к счастью, донья Энкарнасьон в обмороке: значит, она не страдает пока. Когда она очнется, надо будет выдумать какую-нибудь историю, чтобы объяснить ей причину отсутствия доньи Хесус. Во всяком случае, постарайтесь скрыть от нее правду, а то это ужасное открытие убьет или сведет ее с ума. Чувствуете ли вы себя достаточно сильным для этого, друг мой?
   — Я понимаю вас, не беспокойтесь; я точка в точку последую вашему совету и обману бедную мать. Ну, а вы?
   — Я обещаю вам сделать все возможное, чтобы освободить донью Хесус и возвратить ее в ваши объятия сегодня же. Надеюсь, Бог поможет мне.
   — Отправляйтесь, дорогой мой, слушайтесь своего внутреннего голоса; я полагаюсь на ваше благородство и ваше знание пустыни.
   — Надейтесь, — ласково проговорил охотник. — Я почти уверен в успехе.
   Твердая Рука приказал устроить носилки, на которые уложили все еще бесчувственную донью Энкарнасьон, и все двинулись к асиенде.
   Когда люди дона Порфирио скрылись за поворотом тропинки, Твердая Рука послал еще несколько человек на разведку, потом сел у подошвы горы, зажег трубку и стал курить, поджидая Ястреба.
   Прошло несколько часов; разведчики возвращались один за другим. Судя по их донесениям, бандиты под влиянием паники рассеялись в разные стороны, и навряд ли скоро опять соединятся.
   Это были хорошие новости. Твердая Рука остался ими доволен.
   Наконец около четырех часов появился сам Ястреб.
   Он был спокоен и невозмутим, как всегда.
   Молча присев напротив Твердой Руки, он принял от него трубку, покурил минуты две-три, потом возвратил ее обратно с поклоном.
   Твердая Рука покурил тоже в свою очередь; трубка переходила из рук в руки, пока не выкурили весь табак; но оба все еще молчали.
   Эта церемония строго соблюдается среди индейцев.
   — След не длинен, легко отыскался! — сказал охотник презрительно.
   — Значит, удача? — спросил Твердая Рука.
   — Эти воры — дрянные собаки, не сумели даже скрыть своих следов!
   — Где кончается след?
   — В трех или четырех выстрелах от леса.
   — Так близко от нас! Вот дураки-то!
   — Они мертвые.
   — Мертвые? Кто же их убил, не вы ли, вождь?
   — Нет, не я!
   — А девушка?
   — Лилия-Роза освобождена белым охотником.
   — О каком охотнике вы говорите?
   — Черный Орел! Тот самый, которого белые зовут Горячем Сердцем.
   — Как! Горячее Сердце здесь? Вы ошибаетесь, вождь!
   — Ястреб видел его и слышал щебетанье мелодичного голоска Лилии-Розы, разговаривающей со своим другом.
   — Значит, девушка спасена?
   — Да, Черный Орел убил диких собак, только один остался в живых.
   — Славу Богу! Горячее Сердце человек честный, девушка, оставаясь с ним, не подвергается никакой опасности.
   — Черный Орел обладает сердцем льва; к тому же, он любит Лилию-Розу.
   — Так; но этого не может быть! Ведь он ее не знал раньше!
   — Уши Ястреба были открыты; он все слышал; Черный Орел давно знаком с Лилией-Розой.
   — Странно! Ну, а вы не знаете, намеревается ли Горячее Сердце возвратить нам девушку?
   — Ястреб ничего подобного не слыхал; молодые люди болтали и ели, сидя на лужайке у разведенного огня. Ястреб знал, что его отец, Твердая Рука, ждет его с нетерпением, и он поспешил прилететь к нему. Доволен ли мой отец?
   — Вполне доволен, вождь; благодарю вас! Эти молодые люди весело болтают, забывая все на свете, а их родители плачут и отчаиваются! Надо пойти прервать их сладкий сон; увидев нас, они проснутся.
   В пять минут охотники и воины сели на лошадей и стали спускаться с крутых склонов Марфильского ущелья.
   Как раз в это все время дон Руис и донья Хесус выезжали с лужайки на асиенду дель-Охо-де-Агуа.
   Всадники спустились с горы галопом и в четверть часа проскакали все расстояние, отделявшее их от равнины.
   В девяти сотнях метров от леса по знаку Твердой Руки всадники приостановились, положив свои ружья поперек седел.
   Сам же Твердая Рука загарцевал по направлению к лесу. Но едва он проехал несколько метров, как дон Руис показался из леса на своем Негро, проделывавшем всевозможные скачки и прыжки.
   Так же, как и Твердая Рука, он бросил свое оружие.
   Оба охотника продолжали гарцевать, приближаясь друг к другу, пока не съехались, а съехавшись, они тотчас же обменялись дружеским рукопожатием.
   — Как я рад встретить такого знаменитого охотника, как Твердая Рука! — сказал молодой человек, вежливо раскланиваясь.
   — И я счастлив, что случай натолкнул меня на моего молодого и храброго друга, Горячее Сердце! — не медля ответил Твердая Рука, кланяясь в свою очередь.
   — Не трудитесь, друг, искать след похитителей доньи Хесус! Господь уже указал их мне; негодяи убиты.
   — Я знаю, что Горячее Сердце спас донью Хесус. Приношу ему благодарность от имени родителей и друзей прелестной девушки.
   — Откуда Твердая Рука мог узнать это? — спросил дон Руис, удивившись.
   — Горячее Сердце не скрывался, ему не от кого было прятаться! — ответил с улыбкой Твердая Рука. — Ястреб разыскал след, пошел и увидел там молодого охотника, разговаривающего и закусывающего с доньей Хесус. Не правда ли?
   — Правда, — ответил, улыбаясь, молодой человек, — Ястреб — умная голова и верный глаз.
   — Горячее Сердце собирался выехать из леса?
   — Да, чтобы поскорей возвратить донью Хесус ее родителям, которые оплакивают ее.
   — Я был уверен, что Горячее Сердце благороден и великодушен, как и его отец, дон Фабиан.
   — Вы мне доставляете огромное удовольствие, Твердая Рука, сравнивая меня с моим отцом; я стараюсь подражать ему, но мне еще далеко до него!
   — Вы еще молоды, Горячее Сердце, и перед вами хорошие примеры.
   — Так как вы здесь, Твердая Рука, то не возьметесь ли вы доставить донью Хесус до Охо-де-Агуа?
   — Нет, извините, я этого не сделаю, несмотря на то, что я — близкий друг отца этой девушки.
   — Почему же?
   — Потому, мой юный друг, что я не хочу лишать вас радости самому возвратить отцу и матери дитя, которое вы спасли.
   Дон Руис покраснел от удовольствия.
   — Как же я пойду туда? — смущенно сказал он. — Я почти не знаком с доном Порфирио и доньей Энкарнасьон. Передайте им, что я счастлив, спасши горячо любимую ими дочь и что я попросил вас отвезти ее.
   — Нет; это ваш долг, хотя он так труден для вас, — пошутил Твердая Рука и добавил, — я обращаюсь теперь не к Горячему Сердцу, славному охотнику, а к дону Руису Торрильясу де Торре Асула, заслуженному кабальеро; дон Руис не может уклониться от этой обязанности.
   — Вы серьезно так думаете, Твердая Рука? Ведь вы тоже — кабальеро и даже из наиболее знатных!
   — Вот именно в качестве такового я и говорю вам, дон Руис!
   — Хорошо, раз это так, я согласен!
   — Наш путь не долог.
   — Мы едем вместе?
   — Конечно!
   — Значит, все к лучшему, Твердая Рука?
   — Да, если я и не хотел бы теперь ехать на асиенду, то отправился бы туда нарочно для вас.
   — Для меня? По какому поводу?
   — Потому что мне надо сообщить вам о некоторых весьма важных делах, которые вам необходимо знать.
   — Я не понимаю вас.
   — Что вполне естественно; но ведь вы не отказываете мне в разговоре?
   — Ни в коем случае, я очень рад поговорить с вами, когда хотите.
   — Я вас ловлю на слове, дон Руис! Сегодня вечером мы переговорим!
   — Хорошо, итак до вечера, сеньор; а теперь позвольте мне пойти успокоить донью Хесус: она ждет моего возвращения.
   — Это правда. Идите скорей, дон Руис; вы найдете меня на этом самом месте.
   — Через пять минут мы с доньей Хесус будем здесь. Охотники обменялись опять рукопожатиями; дон Руис
   поворотил лошадь и во весь дух помчался к лесу, в котором на минуту скрылся и затем сейчас же показался оттуда в сопровождении девушки.
   Донья Хесус совсем мало знала Твердую Руку. Она видела его в Пальмаре только один раз, но слышала о нем много хорошего, в особенности от своего отца: а потому ей хотелось ближе познакомится с ними.
   Твердая Рука поклонился девушке с изысканной вежливостью и успокоил ее относительно состояния здоровья ее матери.
   Между тем солнце начинало уже спускаться за горизонт; нельзя было более терять ни минуты, чтобы добраться до асиенды до ночи; все двинулись по направлению к ущелью.
   Не успели охотники сделать несколько шагов, как заметили всадника, скачущего во всю прыть. Твердая Рука приказал остановиться, чтобы подождать этого человека, которого он как будто узнал: это был Пепе Ортис.
   Твердая Рука нахмурился, опасаясь дурных известий; ему показалось странным, что тот мчался так по саванне, в такое позднее время.
   Между тем Пепе Ортис также узнал всадников и спешил J поскорей доехать до них.
   — Э-э! Это вы, сеньор Пепе Ортис? — окликнул его Твердая Рука дружелюбным тоном.
   — Да, я, сеньор!
   — Вы куда?
   — В Охо-де-Агуа.
   — Как вы неосторожны! Разве можно лететь так одному, по пустыне?
   Пепе Ортис лукаво усмехнулся.
   — Я сначала сопровождал дона Порфирио Сандоса, которого нашел в Тубаке, но вынужден был вернуться в пресидио.
   — А!
   — Да. Мне послышались выстрелы, верно, дрались?
   — Была серьезная схватка.
   — А дон Порфирио?
   — Он миновал западню.
   — Слава Богу! Так что теперь…
   — Он находится в Охо-де-Агуа и через полчаса мы его увидим. Нет ли чего нового?
   — Без этого разве я отстал бы от каравана?
   — Верно. Что же такое?
   — Много чего.
   — Хорошего или дурного? Пепе Ортис закачал головой.
   — Я сейчас ничего не могу сказать вам,но когда мы приедем на асиенду, вы все узнаете.
   — Ладно; я не настаиваю!
   Через полчаса Твердая Рука и его спутники были на асиенде, где их ждали с большим нетерпением. Дон Порфирио выбежал к ним на встречу.
   — Ну, что? — спросил он с замиранием сердца.
   — Я тут, я тут, отец! — вскричала девушка, протягивая к нему руки.
   Дон Порфирио снял ее с седла и прижал к своей груди, осыпая ласками; и отец, и дочь плакали от счастья быть опять вместе после стольких страданий.
   Как только волнение дона Порфирио немного утихло, он, не выпуская дочь из своих объятий, обратился к Твердой Руке.
   — Друг, — сказал он, — ведь это вам я обязан тем, что опять вижу свою дочь?
   — Нет, мой друг, — откровенно ответил охотник, — другой, более молодой и счастливый, чем я, освободил ее из рук бандитов и сам возвратил бы ее вам, если бы мы с ним случайно не встретились в саванне.
   — Другой, говорите вы? Где же он, дайте его сюда, чтобы я мог выразить ему всю мою радость!
   — Вот он! — сказал Твердая Рука, указывая на молодого человека, спрятавшегося сзади него.
   — Дон Руис! Сын моего старого друга! Он спаситель моей дочери?!
   — Он самый, друг мой!
   — Так и должно было случиться! Да будет воля Господня. Руис, сын мой, я вознагражден не по заслугам, видя ваше счастье!
   Дон Порфирио прижал к груди обоих молодых людей.
   — Хорошо, дети мои, — сказал он в волнении, целуя то того, то другого, — Руис, вы спасли ее, я только одним и могу отблагодарить вас…
   — О, отец мой!
   — Сын, так как вы теперь действительно мой сын, поцелуйте свою невесту!
   Мы не беремся описать все счастье молодых людей при такой неожиданной развязке. Дон Порфирио подошел к Твердой Руке.
   — Ну, — спросил его охотник, — теперь мы привели вам беглянку. А здесь что делается? Как чувствует себя донья Энкарнасьон?
   — Что мама? — воскликнула девушка.
   — После того, как к ней вернулось сознание, она впала в глубокий сон, который еще продолжается.
   — Слава Богу! Сведите меня к ней поскорее, отец! Я хочу, чтобы она сразу увидела меня, проснувшись.
   — Иди, дитя мое, иди!
   — Возвращайтесь скорей, дон Порфирио, — сказал Твердая Рука, — мне надо поговорить с вами!
   — В чем дело?
   — Сейчас узнаете, торопитесь!
   — Я привез важные известия! — сказал Пепе Ортис выступая.
   — Я приду сию минуту! — дон Порфирио, скрываясь вместе с дочерью.
   Между тем Твердая Рука, дон Руис и Ястреб пошли в залу, где по мексиканскому обычаю стояли уже на столе всевозможные напитки.
   Пепе Ортис последовал за ними, но скромно сел поодаль на скамейку, подле двери.
   Дон Порфирио возвратился через полчаса; он был сильно взволнован и сейчас же поспешил успокоить своих друзей.
   — Все сошло вполне благополучно. Донья Энкарнасьон, проснувшись от горячих ласк дочери, очень обрадовалась, увидев ее; и прежде чем успела сообразить все, что произошло, Хесус так ловко сумела обмануть ее, что она теперь убеждена в своей ошибке, и думает, что ее дочь была с нами во время прохода через ущелье. Значит, с этой стороны нам больше нечего опасаться. Теперь я к вашим услугам, простите, что запоздал!
   — Прекрасно, — сказал Твердая Рука, — я в восторге, что дела приняли такой оборот.
   — Вы хотели что-то сказать мне?
   — Да, кажется, об очень важных известиях.
   — В чем же дело?
   — Я сам не знаю; но Пепе Ортис, которого мы встретили в саванне, говорит, что он привез важные новости.
   — А-а! Он наконец догнал нас, беглец этакий, ведь он скрылся вдруг, не сказав никому ни слова, и погнался за каким-то субъектом. Где же он?
   — Я здесь, сеньор! — отозвался Пепе Ортис, вставая и походя к дону Порфирио.
   — Что вы хотите сообщить нам, мой друг?
   — Весьма важные известия, сеньор!
   — О которых вы узнали сегодня?
   — Да, ваша милость, когда я поехал за человеком, который мчался за нами.
   — О-о! Тут что-то серьезное!
   — Мы ничем не можем пренебрегать теперь! — заметил Твердая Рука.
   — Что же это был за человек, — спросил дон Порфирио, — и чего он хотел от нас?
   — Это был Муньос, сеньор!
   — Трактирщик из Тубака?
   — Да, он!
   — Гм! Я не думал, что он такой прыткий. Тут что-то кроется! Ну, объясняйтесь же, Пепе Ортис, говорите смелее, мы выслушаем вас, только будьте кратки!
   — Постараюсь, ваша милость, рассказать вам все в нескольких словах! Час спустя после вашего отъезда из Тубака в пресидио на всех парах влетел всадник. Вдруг его лошадь взвилась на дыбы и затем повалилась замертво на землю, увлекая за собой всадника, всего истерзанного и без чувств; его отнесли в гостиницу. Там он первым долгом осведомился о вас. Узнавши о вашем отъезде, он пришел в такое волнение, что Муньос сильно забеспокоился, а так как, вы сами знаете, он предан вам, то и предложил отправиться вслед за вами и привезти вас с собой. Раненый, конечно, согласился. Муньос сел на лошадь и уехал. Когда он мне сообщил обо всем, я подумал, что не стоит беспокоить вас, что лучше мне самому вернуться в Тубак с Муньосом.
   — И хорошо сделали!
   — Трактирщик сначала заупрямился; он хотел непременно поговорить лично с вами; но я убедил его, и мы тогда оба повернули лошадей. Лишь только я увидел раненного, как тотчас же узнал его.
   — Кто же это был? — в нетерпении спросил дон Порфирио.
   — Лукас Мендес, ваша милость!
   — Лукас Мендес! — воскликнули в один голос дон Порфирио и Твердая Рука.
   — Да, он самый, ваша милость. И вот, что я узнал: дон Мануэль заманил вас по ложному следу. Пока все ваше внимание было сосредоточено здесь, он собирал войска с другой стороны; сам же, воспользовавшись моментом, отправился в Урес.
   — Скорей к делу! — воскликнул дон Порфирио в беспокойстве.
   — В двух словах; в Уресе произошло восстание, вся Сонора поднялась на него и провозгласила дона Мануэля военным и гражданским губернатором штата.
   — Его! О, какое безумие!
   — Это еще не все, ваша милость: Синалоа и Аризона тоже на пути к восстанию; они хотят соединиться, составив самостоятельную республику, президентом которой намереваются назначить дона Мануэля. Далее, апачи и сиу присоединились к мятежникам и подступили к границам.
   — Эти сведения получены вами из верных источников?
   — Мне передал о них мой хозяин, дон Торрибио. Он отправил Лукаса Мендеса, доверив ему это кольцо, которое вы должны узнать
   — Где оно?
   — Вот, извольте, ваша милость.
   — Да, все сведения верны! — сказал дон Порфирио, надевая кольцо на один из пальцев. Где теперь дон Торрибио?
   — В окрестностях Уреса, чтобы иметь возможность следить за неприятелем и приготовить ему отпор.
   — Хорошо, я узнаю его в этом. Но еще не все потеряно, особенно, если мы будем действовать решительно; но куда нам деть дам?
   — Лукас Мендес уверяет, что завтра он в состоянии будет сидеть на лошади; он берется найти для них безопасное убежище.
   Он нагнулся к уху дона Порфирио и прибавил ему шепотом несколько слов.
   — Хорошо! — согласился тот с улыбкой. — Сеньоры, через час мы сядем на лошадей. Асиенда дель-Охо-де-Агуа будет снесена. С какой стати нам оставлять после себя такую крепость?! Вы поедете с нами, Твердая Рука?
   — Нет, я лучше оставлю вам своих охотников, а войско возьму с собой и отправлюсь в свои деревни. Если апачи и сиу взбунтуются, то папаго и команчи удержат их. Через неделю я буду со своими людьми на вилле, что на Рио-Хиле; туда и посылайте за мной, если я вам понадоблюсь, а до отъезда я сам взорву укрепления Охо-де-Агуа.
   — Пусть будет так, благодарю вас, и рассчитываю на вас, мой друг!
   Они искренне пожали друг другу руки.
   — А вы, дон Руис? — обратился дон Порфирио к молодому человеку. — Вы что хотите делать?
   — Я? Разве я теперь не сын ваш? Я не оставлю вас.
   — Прекрасно, я в этом был уверен, дитя мое, и очень счастлив иметь вас подле себя! Мужайтесь, господа! Нашему врагу еще далеко до победы. С Божьей помощью мы обратим этот триумф в поражение.
   Через час все охотники и стрелки выезжали опять по Марфильскому ущелью в Тубак.
   Донью Энкарнасьон с дочерью сопровождал сильный отряд, который до восхода солнца въехал в пресидио и опять расположился на главной площади.

ГЛАВА IX. Масса дурных известий

   Мексика, кажется, единственная страна в мире, где самые алчные стремления увенчиваются успехом. Постоянная анархия сделала то, что здесь все возможно; чем безумнее предприятие, тем более шансов на удачу; с энергией и золотом здесь всего можно добиться, какова бы ни была намеченная цель. Планы дона Мануэля де Линареса, которые во Франции сочли бы чудовищными, и автора их запрятали бы в темницу, в Мексике никого даже не удивляли. Напротив, их находили заманчивыми; у дона Мануэля являлись ревностные сторонники, готовые поддержать и защитить его, рискуя всем.
   Какова бы ни была репутация дона Мануэля де Линарес, но это был богач, или, по крайней мере, слыл за такового: золото сыпалось в изобилии из его рук; уже одного этого было достаточно, чтобы он приобрел себе массу друзей. Кроме того, в Соноре и других соседних штатах почти не было войск, а те, которые еще оставались там, легко было купить. В силу всего этого повсеместное восстание произошло без единого выстрела. Довольно было нескольких часов, чтобы все, соединившись, признали власть смелого злоумышленника. Жители по привычке отнеслись к этому факту вполне равнодушно: в общем, им было решительно все равно, будет ли у них губернатором дон Порфирио Сандос или же дон Мануэль Линарес; они знали, что как в том, так и в другом случае, им придется платить громадные налоги. В Мексике, справедливо можно сказать, чем более происходит перемен, тем прочнее старые порядки.