Эмден Эсфирь. Приключения маленького актера

   Одна только верная Кудлатка прыгала около нашего бедного Петрушки и даже лизнула его в нос. А кукла Школьница сказала:
   - Не надо ссориться! Мы все должны дружить.
   Тут кот Мартын, дремавший на ручке кресла, приоткрыл один зеленый глаз и лениво взглянул на куклу. Она, как и все девочки, очень любила кошек и стала гладить и чесать его между ушами и совсем забыла о Петрушках. А пес Брехун гаркнул: "Гав!" - и на этом первый акт закончился. Но драма продолжалась.
   Играл-то вечером все-таки наш Петрушка - Мусе как-то приятнее и удобней было работать с ним. По правде говоря, и Люсе и Брехуну было веселее с ним играть... Но такие уж у них были характеры: ей очень хотелось немножко посплетничать, а ему - поворчать и позлиться.
   Но что стало с Ученым Петрушкой! Он на глазах у всех молниеносно превратился из ученого и заслуженного артиста в самого настоящего интригана и завистника. Он дошел до того, что подговорил Брехуна подставить Петрушке во время представления подножку!
   Петрушка растянулся во весь рост, но это было очень смешно, и зрители решили, что так и нужно, и наградили актера звонкими аплодисментами.
   Ученый Петрушка чуть не задохнулся от злости и подговорил Брехуна прогрызть дыру в кармане за ширмой, который предназначался для Петрушки.
   И когда Муся, сунув его туда во время действия, через несколько минут хотела снова его достать, чтобы выпустить на ширму, Петрушки там не оказалось: он валялся на полу, в пыли.
   Мусе некогда было его разыскивать, она схватила другого - Ученого Петрушку - и с ним продолжала спектакль. Тот торжествовал, но от злости и чванства совсем позабыл свою роль и играл из рук вон плохо.
   Зрители, думавшие, что продолжает игру их любимец, недоумевали.
   - Наверно, он заболел, - сказала одна сердобольная девочка.
   И чтоб утешить Петрушку, все стали дружно аплодировать. Кто-то даже бросил на ширму букетик полевых цветов.
   А наш бедный Петрушка лежал на полу и очень огорчался.
   Он попробовал утешить себя изречением, которое слышал от Ученого Петрушки: "Искусство требует жертв", но изречение не помогало. Ему все-таки было очень обидно.
   Глава двадцать вторая
   БРЕХУН ПИШЕТ ДОНОС
   После этого бурного спектакля склока в маленьком закулисном мирке не затихла, а, наоборот, еще пуще разгорелась.
   Вы думаете, если сцена в этом театре была небольшая, а актеры совсем маленькие, то и страсти у них были махонькие?
   Уверяю вас - это совсем не так. Чем меньше бывает круг зрения действующих лиц, тем сильнее их маленькие страсти.
   С утра уже все кипело. Лиса Люся бегала от одного Петрушки к другому и каждому говорила "дорогой", и каждому сплетничала и обвиняла другого. Свинья Хризалида противно хрюкала, а Брехун облаивал каждое слово нашего Петрушки.
   Кукла Школьница ничего не могла поделать - она все-таки была только девочкой. Она затыкала уши и повторяла:
   - Мальчики, не шумите! Мальчики, не надо ссориться!
   Но ее никто не слушал.
   Спектакли не ладились, так как мысли актеров были заняты совсем не тем, что происходило на сцене. Даже наш маленький жизнерадостный герой кричал зрителям свое "Здр-расьте!" уже не так весело, как раньше.
   Замечали ли Олег и Муся, что происходило у них в театре, а если замечали, то на чьей были стороне?
   Олег только посмеивался - ему это все казалось очень забавным - и даже подзадоривал иногда "этих маленьких дурачков", как он называл их.
   Муся относилась ко всему гораздо серьезнее. Ее возмущало, что в театре нарушен железный порядок, который она установила, и маленькие актеры вышли из повиновения. В этом отношении она была настоящим режиссером.
   Но действительного положения дел они оба не знали, так как хотя и понимали своих актеров, но не во всем и не всегда.
   А к кому же из двух соперников лучше относилась Муся, которая, как вы уже, конечно, заметили, была настоящей главой этого маленького театра?
   Право же, трудно сказать. Она охотно играла с нашим веселым Петрушкой, и ей нравился его молодой, непосредственный талант.
   Но с Ученым Петрушкой она работала уже около двадцати лет, очень ценила его и не хотела обижать.
   Муся назначала их в очередь: то один играл, то другой. Но чаще все-таки Сашин Петрушка, так как ученый актер становился частенько невыносимым не только за кулисами, но и на ширме.
   Атмосфера, как говорится, сгущалась.
   И вот однажды пес Брехун, которого подговорил Ученый Петрушка, решился на гадкое дело.
   Стащив из реквизита пьесы "Петрушка-первоклассник" чернильницу-непроливашку, школьную тетрадь и ручку, он уселся однажды в самом темном углу перед ящиком и принялся строчить донос.
   Донос предназначался "Гражданину Мосгосэстраде в собственные руки", и в нем должна была заключаться жалоба на "бесхозяйственность и бестолковость бездарных режиссеров вашего уважаемого театра, не умеющих ценить подлинных представителей театрально-кукольного искусства и поддерживающих всяких проходимцев" ("Проходимцами" Брехун обозвал, как вы сами догадались, нашего бедного Петрушку.)
   Но так как писать Брехун умел не так хорошо, как лаять, то вся эта великолепно-гнусная фраза была изложена следующим образом:
   "Гав! Гав! Гав!"
   Вероятно, гражданин Мосгосэстрада не понял бы этого своеобразного доноса, а если бы и понял, то не дал бы ему ходу, так как славных режиссеров своего маленького кукольного театра высоко ценил и уважал.
   Но доносу Брехуна не суждено было дойти до "собственных рук гражданина Мосгосэстрады".
   Когда Брехун, удовлетворенно ворча, заклеивал языком конверт, Олег вытащил его из-под самого носа Брехуна и, прочитав, беззлобно обругал пса дураком и велел идти в угол, чтоб на досуге подумать о своей глупости. Что Брехун и исполнил, хотя с недовольным ворчанием.
   Но поздно вечером, после спектакля, Олег и Муся посовещались и решили, что, как это ни грустно, Сашиного Петрушку надо отправить домой.
   - Иначе атмосфера в театре никогда не улучшится, - со вздохом сказали Муся.
   Глава двадцать третья
   ПЕТРУШКА ПОМОГАЕТ ПО ХОЗЯЙСТВУ
   Итак, он снова был дома. Саша ему так обрадовалась! Она не могла на него наглядеться и называла разными ласковыми именами.
   Даже Крикун обрадовался, сконфуженно пробормотал вместо обычных речей: "Пойду обрадую ку-ур!" - и удалился, чтобы не мешать встрече друзей. Иногда и петухи бывают тактичными.
   Только Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась: "Опять этот Петрушка!" Но и она ничего не сказала.
   А сам Петрушка? Ну конечно, он был рад.
   Когда Клавдия Григорьевна ушла на работу, он вместе с Сашей обежал все углы своего немножко забытого дома, ткнулся носом в букет желтоватых листьев. ("Скоро осень, Петрушка!" - сказала Саша.)
   Потом они прошли вместе мимо закрытой двери в Наталкину комнату. ("Не тянись туда, Петрушка! У Ирины кончился отпуск, и Наталку опять отвезли к бабушке".)
   Потом вышли во двор.
   Петрушка увидел знакомую, привядшую уже немного траву, и немного потускневшее солнце, и Крикуна, важно разгуливавшего в глубине двора, тоже уже не такого нарядного, как прежде.
   Отчего это все как будто немного потускнело? Может быть, оттого, что уже близилась осень, такая ранняя в этом краю. А может быть, и оттого, что сам он стал немного старше, а главное, жил это время такой яркой, такой театральной жизнью.
   Увы, все казалось ему теперь немного поблёкшим. Только там, в театре, была его настоящая жизнь...
   Саша сразу это заметила и сначала очень огорчилась.
   - Ты совсем забыл меня, Петрушка! - сказала она укоризненно.
   - Не забыл! Не забыл! - заторопился Петрушка.
   - Ты хороший, Петрушка! - обрадованно сказала Саша.
   - Уж-жасно хо-роший! - подтвердил Петрушка.
   И все-таки он скучал.
   - Знаешь что, Петрушка? - сказала ему однажды Саша. - Давай будем опять с тобой представлять!
   - А Наталка? - удивился Петрушка.
   - Наталка уехала, да ведь другие ребята остались. Помнишь, они приходили смотреть на нас? Устроим теперь настоящий театр! Такой, как у Олега и Муси. Хорошо?
   - Ура! - закричал Петрушка. - Замечательная мысль!
   С некоторых пор он иногда произносил такие громкие слова. Сам этого не подозревая, он перенял их у Ученого Петрушки.
   И вот они начали готовить свой собственный настоящий театр.
   Саша торопилась поскорее закончить все домашние дела, чтобы пораньше приняться за театральные. И Петрушка решил помогать ей.
   - Я у Розы научился! - уверял он Сашу.
   Петрушке было стыдно признаться, что у Розы он ничем не занимался, а лежал в нафталине, в стенном шкафу. И Саша ему поверила.
   - Что ж, хорошо, Петрушка, - сказала она. - Выбери, что ты хочешь делать: чистить картошку или заваривать чай.
   - Картошку! Картошку!
   - Хорошо. Вот тебе ножик, вот две картофелины, вот вода. А я пойду в магазин за хлебом.
   И Саша ушла.
   Картофелины были пузатые, светло-коричневые, неприступные.
   Петрушка тюкнул одну из них носом - и вдруг на ней появилось маленькое белое пятнышко. Тюкнул еще раз - образовалась дырочка.
   - Хо-хо! Вот я какой! - обрадовался Петрушка и стал тыкать в картофелину носом.
   "Я придумал, как чистить без ножика! - ликовал он. - Вот обрадуется Саша!"
   Но Саша совсем не обрадовалась.
   - Ой! - сказала она испуганно и подбежала к Петрушке. - У тебя весь нос грязный!
   - А зато картофелина какая! - восхищался Петрушка. - Как е-ежик!
   - Да-да, совсем как ежик. Или как терка, - сказала Саша. - Знаешь, что, завари-ка лучше чай. Хорошо?
   - Хорошо, хорошо! - согласился Петрушка. Он начал входить во вкус хозяйственных дел.
   - А ты сумеешь? - забеспокоилась Саша. - Чай надо сыпать в чайничек. И совсем немного.
   - Знаю! - закричал Петрушка.
   - И он начал хозяйничать.
   Но когда Саша увидела, что он сделал, она даже рука-ми всплеснула:
   - Куда же ты всыпал чай, Петрушка?
   - В чайничек. Ты же сама сказала - в чайничек!
   - Да разве это чайничек! Ведь это большой чайник! А где же чай?
   - Высыпал!
   - Как, ты высыпал всю пачку? Ведь я же тебе сказала - немножко!
   - Я и всыпал немножко. Она была с-совсем маленькая... - обиделся Петрушка.
   - Ой, что я скажу тете? - огорчилась Саша. - Она все говорит: надо экономить... Ну ладно, Петрушка, не горюй! Посмотри лучше в окошко, а я побегу куплю еще чаю. А потом мы с тобой начнем делать декорации. Хорошо?
   - Хор-рошо, хорошо, - немного обиженно согласился Петрушка.
   Глава двадцать четвертая
   КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА ВОСПИТЫВАЕТ
   - Смотри, Петрушка, как красиво! - И Саша поставила на стол готовую декорацию.
   Это был густой зеленый лес, с большими дубами. В дупле самого большого дуба сидела игрушечная деревянная сова. Раз! - дернула ее за веревочку Саша, и сова захлопала крыльями и страшно выпучила на Петрушку свои круглые глаза.
   Петрушка чуть со стула не свалился:
   - Ой! Страшно!
   - Ах ты трусишка! - укорила его Саша. - А ведь тебе придется в этом лесу играть. Ты встретишь там серого волка и скажешь ему...
   Что должен будет сказать Петрушка страшному волку, осталось неизвестным, потому что в этот момент открылась дверь и вошла Клавдия Григорьевна, которую оба они боялись не меньше, чем серого волка.
   Саша примолкла, а Петрушка сунул голову ей под руку и притаился.
   - Сейчас я заходила в школу, - сказала Клавдия Григорьевна, снимая свой гремящий негнущийся плащ. - Тебя, конечно, записали. Класс будет сильный, - тебе надо усердно готовиться, чтобы не осрамить меня. Ведь я знак, ты в прошлом году много пропустила. А там будут учиться дети приезжих инженеров и... Постой, постой, что это у тебя такое?
   Клавдия Григорьевна быстрыми шагами подошла к столу и взяла в руки декорацию леса. Она нечаянно дернула за веревочку, и сова сейчас же страшно захлопала крыльями и завертела головой, но Клавдия Григорьевна не испугалась - она была не из трусливых. Она перевернула раскрашенную декорацию, так что страшная сова повисла вниз головой, и рассматривала изнанку леса.
   - Да ты что, Александра, с ума сошла, что ли? - вдруг закричала она. Ты изрезала мой отчет, понимаешь это?
   Действительно, Сашин лес с изнанки был весь испещрен мелкими-мелкими и ровными-ровными цифирками.
   - Тетя, я не знала! - взмолилась Саша. - Я думала, это ненужные бумаги, - вы на них масло ставили... и все...
   - Да, ставила! - отрезала тетя. - Потому что это черновик, а беловик я уже сдала. Но как ты посмела взять без разрешения мои бумаги, хотя бы и черновые?
   Вот так черновые! Они были белее и чище самых лучших Сашиных классных работ. Саша была просто подавлена: она действительно провинилась, и Петрушка, несмотря на весь свой страх, решил ее защитить. Он высунул голову из-под Сашиной руки и больно ткнул своим острым носом руку Клавдии Григорьевны.
   - Да ты еще дерешься! - ахнула та. - Я вижу, ты совсем распустилась! И все этот дурацкий театр и глупые детские забавы! Нет, нужно всерьез взяться за твое воспитание.
   И Клавдия Григорьевна принялась ожесточенно разрывать на мелкие кусочки Сашину декорацию.
   Аккуратно собрав затем все клочки, она открыла дверцу холодной печки и бросила их туда.
   Вслед за обрывками декорации туда же полетела сова, и теткина рука ухватила Петрушку...
   - Ой, тетечка, не надо, прошу вас! - взмолилась Саша. - Я больше не буду устраивать театра, я буду учиться целый день!..
   - Ты говоришь правду? - строго спросила тетка. - Да, пожалуй, правду, - подумав, сказала она. - Я хорошо знаю детей и вижу, что ты не умеешь лгать. Но все же ты очень запущенна, твоим воспитанием надо всерьез заняться!
   Клавдия Григорьевна величественно удалилась на кухню - разогревать обед, а Саша обняла Петрушку и прошептала ему на ухо:
   - Потерпим, Петрушка, хорошо?
   Петрушка потерся об ее щеку головой. Для Саши он готов был еще не то вытерпеть.
   Глава двадцать пятая
   ПОЯВЛЯЕТСЯ ВИКА. ПЕТРУШКЕ ОБЕЩАН НОВЫЙ КОСТЮМ
   Петрушка готов был еще и еще защищать Сашу, но его защита больше не была нужна. Саша действительно никогда не лгала и, пообещав тетке оставить театр и приняться за учебники, так и сделала.
   Целыми днями Петрушка видел только ее спину и склоненную над тетрадками и учебниками голову. Скучно ему было до колик. Хоть с Крикуном разговаривай! Но и тот что-то стал неразговорчив - видно, и на него подействовала приближающаяся осень.
   Словом, Петрушке не с кем было и слово молвить.
   А осень надвигалась. Все чаще и чаще шли дожди, все темнее и холоднее становились туманные утра... Петрушке часто даже и просыпаться не хотелось.
   В один такой холодный предосенний день Саша разбудила его (он, как всегда, дремал в своем углу) и сказала:
   - Проснись, Петрушка! Сейчас мы пойдем с тобой в гости. Тетя велела. К нам в поселок приехал инженер из города. И с ним его дочка. Ее зовут Вика.
   И они отправились в гости.
   Инженера Петрушка тотчас узнал: это был тот самый басовитый Леонид Леонидович, который ехал с ними в поезде и рассказывал Сашиной тетке о разных материальных условиях.
   А вот девочка была незнакомая. В первый момент она Петрушке очень понравилась. На ней было синее шелковое платье, такое яркое, как декорация неба в кукольном театре. И глаза у нее были такие же ярко-синие. А волосы черные-пречерные. Что и говорить - красивая девочка.
   У Саши не было ни одного такого яркого платья, и глаза у нее были светлые, и волосы светлые, мягкие и пушистые, как одуванчики. "Не волосы, а пух какой-то!" - недовольно говорила Клавдия Григорьевна, пробуя заплести Сашины волосы в косу. Да уж какая там коса!
   А у Вики были две твердые черные косы ниже пояса и ослепительное платье.
   Мне тяжело признаваться в этом, но Петрушка на минутку пожалел, что его Саша не так красива и что у нее нет таких тяжелых черных кос, и яркого платья, и блестящих лакированных туфель.
   Вика и Саша сначала молча поглядывали друг на друга. Саша - робко и с надеждой: ей, видно, хотелось подружиться с новой девочкой, а Вика немного свысока. Она и вправду была выше Саши, хотя и не старше ее.
   А потом они заговорили. Вернее, Вика заговорила. Вот голос ее Петрушке не очень понравился - он был слишком низкий для такой красивой девочки и, может быть, даже немного резковатый.
   - Твое полное имя Александра? - спросила Вика, почему-то прищуривая глаза. Похоже было, что она кому-то подражает. - А меня зовут Виктория. Это значит "победа", "победительница".
   И она засмеялась.
   Смех ее тоже не очень понравился Петрушке. Нет, его Саша смеялась лучше. Но Саша, видно, не разделяла его мнения: она не сводила глаз со своей новой подруги. И вот они принялись без умолку болтать, не обращая на него никакого внимания.
   Из их разговора (а говорила все больше Вика - Виктория) Петрушка узнал, что Вика приехала в их поселок не навсегда, а только на один день. Что ее взял с собой папа-инженер, чтобы развлечься и познакомиться с Сашей, о которой папа ей сказал, что она очень хорошая девочка. (После этих слов Вика снова понравилась Петрушке.) Что особенно ее папа хвалил Сашину тетю (Петрушка весь вздрогнул от возмущения), но Вике она ничуть не понравилась - такая злюка!
   - Нет, тетя очень справедливая, - тихо сказала Саша, изумив этими словами Петрушку.
   Потом Вика с гордостью рассказала о том, что ее мама еще лучше папы, Леонида Леонидовича, что ее мама самая знаменитая в городе портниха.
   - Ты понимаешь, она и не портниха даже, а художница. Самая лучшая модельерша города! - говорила Вика, с удовольствием произнося странное слово "модельерша". - Не понимаешь? Она придумывает модели платьев и на булавках - понимаешь, на одних булавках! - накалывает их на знакомых дамах.
   - А потом шьет? - спросила Саша, вспоминая с удовольствием, как она когда-то обшивала своих кукол.
   - Ну что ты! Конечно, нет. Шьет ее помощница Машенька - из ателье. Она по вечерам помогает маме.
   - Значит, твоя мама тоже работает в ателье?
   - Ах, нет же! Какая ты бестолковая! Моя мама - частная портниха, и очень дорогая. Она берет в три раза больше, чем в ателье, но все лучшие дамы добиваются того, чтоб она им шила. Ведь она шьет в тысячу раз лучше!
   - Но ведь ты же сказала, что не она шьет, а эта... Машенька...
   - Ой, да ты совсем ничего не понимаешь! Ведь это только так говорится - "шьет", а на самом деле она только фантазирует, - понимаешь, на булавках!..
   Нет, Саша все-таки чего-то не понимала и решила переменить тему.
   - У твоей мамы остаются, наверно, лоскутки? - с интересом спросила она.
   - О да! И какие замечательные! - тоже оживилась Вика. - И креп-жоржетовые, и панбархатные, и арганди...
   - И ты шьешь из них своим куклам?
   - Вот глупышка! Каким куклам? Я давно уже в них не играю. Это у тебя вот этот смешной - Петр... - И она кинула снисходительный взгляд на Петрушку. - А мама мне и не дает эти лоскутки - они нужны ей для отделки. Понимаешь, одна дама шьет себе панбархатное платье, а для другой обрезки идут на шерстяное. Они очень это ценят... - протянула Вика.
   И опять похоже было, что она кому-то подражает.
   - И тебе совсем-совсем не дает? - разочарованно спросила Саша.
   - Нет, почему же... Если на воротничок или платочек, я всегда могу взять у Машеньки.
   - Знаешь что, Вика! А ты не смогла бы сшить моему Петрушке новый театральный костюм вот из таких нарядных лоскутков? Мне очень хочется сделать ему подарок - он так скучает...
   Вика с минуту молча смотрела на Сашу, а потом расхохоталась так, что у нее слезы выступили на глазах.
   - Скучает? Твоя кукла?.. Да ты еще совсем глупая! И я - я буду ему шить!
   - Да не ты, - смутилась Саша. - Попроси маму помочь...
   - Ой, маму! Мама будет шить твоему Петрушке! Ой, уморила!
   И она снова расхохоталась - да так, что с ней вместе засмеялась и Саша, хотя в Викином смехе было для нее что-то обидное.
   - Я вижу, вам тут очень весело, - сказал, солидно входя и снисходительно улыбаясь, важный Леонид Леонидович. - Я очень рад. А чему вы так смеетесь?
   - Ой, папа, ты подумай, она просит, чтобы мама - наша мама! - сшила ее Петрушке костюм!
   - Да, забавно, - снисходительно улыбнулся инженер. - Но ведь ты можешь попросить об этом Машеньку.
   - Да, правда, - согласилась Вика. - Машенька сделает. А как же с примеркой? Она ни за что не будет шить без примерки.
   - А ты возьми куклу с собой, - посоветовал Леонид Леонидович.
   - Ну, вот еще... - недовольно протянула Вика.
   Но Леонид Леонидович нахмурился.
   - Вика! Так надо! - подчеркнуто сказал он. - Я бы очень хотел услужить Сашиной тете - это чрезвычайно достойный и полезный человек.
   - Хорошо, - сейчас же согласилась Вика. - Давай, Саша, твоего Петрушку. Я его привезу тебе в таком костюме, что все девочки позавидуют!
   - Спасибо, - неуверенно ответила Саша.
   Ей уже не хотелось расставаться с Петрушкой и поручать его Вике.
   Но и отказываться было неудобно.
   Глава двадцать шестая
   ВИКИНА МАМА И ЕЕ ЗАКАЗЧИЦЫ
   - А, Теодора Ивановна! Пожалуйста, входите. Я попрошу вас посидеть немного - кое-что еще не готово.
   И Викина мама принялась разворачивать кусок фиолетового бархата.
   Похоже было, что она и не прикасалась еще к этой материи. Но заказчица - толстая дама с коротко стриженными волосами под маленькой шляпкой - благоговейно глядела на руки Викиной мамы, на ее довольно простенький халатик, на стол, заваленный заграничными журналами мод и обрезками материи.
   - Садитесь, пожалуйста. Сейчас придет Машенька, и мы начнем примерку.
   - Я в головном уборе - ничего? - спросила Теодора Ивановна, усаживаясь на диван, тоже заваленный журналами. - Ах, что это у вас тут? Кукла? И какая смешная! Это сейчас модно? Да-да, конечно, у моей приятельницы знаете, у Раисы Адамовны, вы еще ей шили вечернее апельсиновое - на диване всегда сидит кукла. Знаете, такая подушка, кукла-подушка: глаза стеклянные и настоящие волосы, а платье все в оборках и набито ватой!..
   - Так это же кукла на чайник! - насмешливо сказала Вика.
   Она стояла перед зеркальным шкафом и заплетала свои блестящие косы.
   - Вика! - строго остановила ее мать. - Иди, пожалуйста, к себе. И забери свою куклу.
   - Купишь мне такое зеркало - буду у себя причесываться, - хладнокровно ответила Вика. - А Петрушку не возьму. Ему Машенька костюм будет шить.
   - Больше Машеньке делать нечего!
   - Папа сказал - так надо.
   И Вика, гордо вскинув голову, вышла из комнаты.
   - Какая красавица ваша дочь! - восхищенно пропела Теодора Ивановна. Ах, Машенька, здравствуйте!
   - Здравствуйте! - весело ответила молоденькая румяная девушка, быстро подходя к столу. - Дайте, дайте, я сейчас все сделаю! - И она быстро принялась прикидывать и кроить материю. - А я так спешила! Сегодня у нас собрание было, и в библиотеку еще надо было забежать.
   - Уж в библиотеку-то можно было бы и завтра, - сухо сказала Викина мама.
   - Ой, нет, повесть такая интересная! В этом номере продолжение. Вы читали? - И она кивнула на толстый журнал, который принесла с собой.
   Викина мама сделала вид, что не расслышала вопроса.
   - Поторопись, Маша, Теодора Ивановна ждет уже полчаса.
   - Что вы, что вы! - защебетала толстая дама. - Мне сидеть у вас просто наслаждение!
   Машенька весело засмеялась:
   - Ну, тогда посидите. Скоро примерим... А это и есть Викин Петрушка? Славный какой!
   Петрушка, которого толстая заказчица затиснула в самый угол дивана, так что и вздохнуть ему было трудно, очень обрадовался, услышав, как Машенька похвалила его.
   Машенька была немножко похожа на Розу, только веселей и живее, чем Роза, и голос у нее был звонкий-звонкий.
   Петрушка даже немножко повеселел, услышав этот голос, потому что беспорядок в комнате у Викиной мамы был ужасно скучный. Это был совсем не такой интересный беспорядок, как у Олега и Муси перед спектаклем. Вика Петрушкой совсем не занималась. Вообще было скучно и хотелось домой.
   "И на что этот новый костюм! Глупости!" - сердито думал Петрушка.
   А Теодора Ивановна между тем сняла с себя цветастое платье, ее обернули в фиолетовый бархат, и Викина мама стала закалывать этот бархат булавками, - то здесь, то там. Толстая дама стала похожа на ширму роскошного театра. Можно было подумать, что сейчас начнется представление. Но толстая дама только поахала и повертелась перед зеркалом, и бархат с нее сняли.
   Она стала просить, чтобы платье сшили поскорей, "ей очень, очень нужно".
   Викина мама посмотрела на Машеньку, а Машенька подумала и сказала, что раньше чем через неделю вторую примерку назначать нельзя, так как у нее учеба и еще что-то.
   Когда Теодора Ивановна ушла, Викина мама сказала очень недовольно:
   - Не понимаю, почему надо посвящать заказчиц во все твои дела!
   - Ой, простите, совсем забыла! - смутилась Машенька. - Ну, я побегу. Бархат беру с собой. А шелковое принесу послезавтра. Да, Вика просила Петрушку обшить. Какой славный! - снова сказала она, беря Петрушку на руки. - И какой смешной! Прямо как живой.
   - Да ну его! - сказала Вика, входя в комнату. - Какой-то глупый у него вид. Все время ухмыляется.
   - Ну что ты, Вика, он такой славный, - ласково повторила Машенька. - А из чего же ты хочешь шить ему костюм?
   - Да вот из этого панбархата.
   - Вика, не выдумывай! - недовольно проговорила ее мама. - Эта материя мне пригодится на отделку.
   - А тут довольно много останется, - сказала Машенька. - Но только, Вика, знаешь, у твоего Петрушки старый костюм лучше. Из этого бархата будет грубо.
   - Во-первых, он вовсе не мой, этот Петрушка, - протянула Вика. - А во-вторых, пусть будет пошикарней. Папа так сказал.
   - Ну что ж, сделаем пошикарней!.. Ладно, Петрушка?
   И Машенька, весело улыбнувшись Петрушке, завернула его в яркую материю.
   Глава двадцать седьмая
   У МАШЕНЬКИ
   Комната у Машеньки была очень маленькая - ну, чуть побольше стенного шкафа у Розы, в котором Петрушка пролежал столько лет. Но в стенном шкафу было тесно, темно и скучно. А в комнате у Машеньки - весело, светло и свободно, потому что мебели у нее почти не было, и все блестело - так было чисто.