Эмден Эсфирь. Приключения маленького актера

   На окне висели пестрые ситцевые занавески, на подоконнике были расставлены горшки с цветами, - это Петрушке очень понравилось. Понравилась и полочка, на которой стояли книжки и красно-синий глиняный петух. Он напомнил Петрушке Крикуна, и у него немножко защемило сердце.
   А Машенька вдруг подошла к глиняному петуху, сняла с него голову и вынула из его туловища блестящий наперсток и катушку ниток.
   - Ну, Петрушка, - весело сказала она, - толстуха Теодора может и подождать, а тебе костюм я сошью сегодня. Ведь это для меня настоящее удовольствие!
   И она быстро сняла с него мерку блестящим длинным сантиметром, потом повертела в руках фиолетовый бархат и отложила в сторону.
   - Нет, Петрушка, это тебе не пойдет, - сказала она. - Твой старый костюм гораздо лучше, только он потерся немного. И где ты его так сносил?
   Машенька не знала, что актеры кукольного театра очень быстро снашивают свое платье - еще быстрей, чем дети. Не знала она и того, что ее маленький заказчик был актером.
   Но когда-то, в детстве, она видела представления Петрушки, и ей на всю жизнь запомнился яркий, веселый и в то же время простой русский костюм маленького народного любимца.
   Она достала с полки большую коробку и вынула из нее разноцветные лоскутки - ситцевые, сатиновые, атласные.
   - Этот желтый пойдет тебе на рубашку, - говорила она, показывая Петрушке лоскуток ярко-желтого гладкого сатина. - Она будет длинная, с высоким косым воротом, - понимаешь? И я разошью ее по вороту красными крестиками. Вот этот синий сатин пойдет тебе на штаны, - хорошо? А из этого красного шелка - посмотри, Петрушка, до чего ж он хорош! - я сделаю тебе колпачок с кисточкой. А вот этот красный шелковый шнурок будет твоим пояском. Согласен?
   Еще бы не согласиться!
   Петрушка готов был плясать от радости. Но он боялся помешать Машеньке.
   А Машенька уже кроила звонкими ножницами ярко-желтый веселый лоскут.
   Тук-тук! - застучала через несколько минут швейная машинка. И через час Петрушка уже был наряжен в новый костюм.
   Машенька весело оглядела его и подбросила кверху так, что у него дух захватило. Потом она посадила Петрушку на стул и, усевшись рядом с ним за маленьким столом, раскрыла книжку:
   - А теперь почитаю!
   И она погрузилась в чтение вся целиком, забыв обо всем на свете. Но Петрушке не было скучно. Машенька читала, и на лице ее все время отражалось то, о чем она читала: то она сжимала губы и сердилась, то удивленно поднимала брови, то смеялась, а один раз смахнула слезу, навернувшуюся на ее глаза, и тихонько сидела, опершись головой на руку.
   Потом вдруг взглянула на Петрушку и очень ему обрадовалась:
   - Петрушка! А я и забыла про тебя... Знаешь, тебе очень идет твой новый костюм! Или, может, тебе больше нравился старый? Ну ничего, не горюй, - и этот хорош.
   А Петрушка и не думал горевать. Ему очень нравилось у Машеньки. И новый костюм ему нравился. Он представлял себе, как в этом новом костюме появится на ширме, как Саша и другие зрители будут хлопать ему и как Саше понравится его костюм и его игра.
   - А теперь спать, - сказала Машенька и погасила свет. - Завтра отнесу тебя к Вике.
   Ох, к Вике! Петрушка даже испугался. Он почему-то уже забыл о Вике с ее красивыми блестящими косами и недобрыми словами, о ее маме, о толстой заказчице, о беспорядке в их комнатах.
   Дело в том, что неприятные вещи мы всегда стараемся поскорей забыть. Но, к сожалению, они сами о себе напоминают.
   Глава двадцать восьмая
   ВСЕ ГОТОВЯТСЯ К СИТЦЕВОМУ БАЛУ
   Беспорядок в комнате Викиной мамы, казалось, еще увеличился. Новым было то, что вместо панбархата и шелка на спинках стульев, на диване, на столе лежали хрустящие дешевенькие ситцы - пестрые и гладкие, в горошек и в клеточку. Но больше всего было пестрых - таких ярких, что рябило в глазах.
   Дело в том, что в городе Сомске, в городском клубе, готовился ситцевый бал. Бал этот устраивали в подражание столичному, а кому подражали в столице - нам неизвестно. Во всяком случае, все модницы города посходили с ума. Самым роскошным считалось сшить ситцевое платье у самой дорогой портнихи - то есть у Викиной мамы. Поэтому с раннего утра уже приходили заказчицы. Бедная Теодора Ивановна в отчаянии умоляла, чтобы Викина мама, взамен ее панбархатного, только что заказанного платья, срочно сделала ей "самое простенькое ситцевенькое".
   Но как могла ей это обещать Викина мама? Ведь Машенька и так сбилась с ног. У нее далее покраснели глаза, и вот уже прошла неделя, как она не прочитала ни одной книжки, ни одной страницы.
   А что делал в это время Петрушка?
   Подождите, нам не до него. Ведь это очень интересно: ситцевый бал и подготовка к нему. Надо же обо всем хорошенько узнать!
   Не могу сказать, что Машенька и ее подружки из городского ателье не интересовались балом. Нет, они очень хотели попасть на него и повеселиться вволю. Ведь наряд для этого бала мог стоить им так дешево!
   И они сшили себе самые прелестные и милые ситцевые платья - с оборками и без оборок - и, как Золушка из старой сказки, мечтали о бале.
   Только Золушке ее чудесный наряд подарила за трудолюбие и скромность фея, а наши милые девушки сделали свои наряды сами.
   И уверяю вас, что эти платья были ничуть не хуже феиных, тем более если вспомнить, что подарок феи был сделан из старых лохмотьев (путем прикосновения к ним волшебной палочки) и годился только до двенадцати часов ночи, а наряды наших Золушек были сшиты из прочнейших и красивейших ситцев Трехгорной мануфактуры и в них можно было плясать всю ночь, до утра, ничем не рискуя.
   Одна только девушка, и притом самая милая, самая трудолюбивая и хорошенькая, не имела еще бального платья. И это была, конечно, Машенька.
   Ей приходилось труднее, чем всем, - ведь она работала еще по вечерам у Викиной мамы.
   Машенька не была жадной, и Викина мама платила ей совсем немного за ее нелегкий труд. Машенька была просто очень благодарная и добрая девушка и не могла забыть того, что, когда ее мать умерла в эвакуации, а отец погиб на фронте, Викина мама, их соседка по квартире, о ней позаботилась: устроила в детский дом и иногда навещала ее там и угощала конфетами.
   Машенька была тогда еще такая маленькая, ей и в голову не приходило, что красивая чашка, подаренная ей Леонидом Леонидовичем и его женой в день ее рождения, была уже когда-то подарена ей маминой подругой - в тот день, когда ей исполнилось три года. Но и эту вторично подаренную ей чашку, и другие пустяковые знаки внимания Машенька помнила, была благодарна за них и старалась чем могла услужить Викиной маме.
   Так вот, у Машеньки еще не было ситцевого бального платья. А бал должен был состояться через два дня. И Викину маму все еще одолевали заказчицы, и Машенька все еще работала и работала на них.
   А Петрушка?
   Да, теперь можно вспомнить и о Петрушке. Но куда же он девался? Дома у Машеньки его нет - она отнесла его Вике на следующий же день после того, как сшила ему новый костюм.
   Но и в Викиной комнате его нет. И в комнате ее мамы тоже. Хотя, впрочем, погодите... Что это там виднеется, ярко-желтое и синее, под грудами накрахмаленного ситца? Вот и нога в большом красном башмаке, вот и острый колпачок...
   Бедный Петрушка, опять о нем забыли! Но он, кажется, не унывает. Вот он как-то извернулся, когда Викина мама потянула с дивана очередной ситцевый отрез, и, свалившись на пол, спрятался за хрустящей яркой юбкой, которая самостоятельно стоит на полу. Петрушке там нравится. Во-первых, оттуда ему не так слышны до смерти надоевшие разговоры о фасонах и бале; во-вторых, эта цветастая юбка напомнила ему ширму из театра Олега и Муси, и ему кажется, что сейчас придет Муся, и завернет его вместе с ширмой, и понесет к ребятам...
   И вдруг его мечта сбывается! Его завертывают вместе с яркой гремящей юбкой, и голос Викиной мамы говорит:
   - Ну, Мурочка, поздравляю вас! Заранее поздравляю! Вы наверняка получите первый приз.
   Видно, Викина мама почему-то назвала Мусю Мурой.
   Петрушка ехал в пестрой юбке-ширме и думал, как удивится и обрадуется Муся, когда увидит его внутри. Он уже приготовился к ее радостному восклицанию и с самым довольным видом - ушки на макушке - выскочил из юбки-ширмы, как только юбку-ширму развернули и поставили на пол.
   И крик действительно раздался. Но какой! Это был вопль, крик ужаса.
   - Ай-яй! - визжал женский голос. - Тут какой-то чертик! Ай-яй! Помогите!
   Глава двадцать девятая
   МУРА ПУЗИКОВА
   Мура Пузикова не просто собиралась на ситцевый бал. Мура хотела получить первую премию за лучший ситцевый наряд. Первую премию! И во что бы то ни стало!
   В самом деле - все прежние школьные Мурины подруги уже давно чем-то отличились, уже давно нашли свое жизненное призвание: одна вышла замуж и нянчила прелестных ребятишек-близнецов, фотография которых была даже помещена в журнале "Работница". Другая работала где-то на целине и представьте! - тоже попала в газету и прославилась. Третья уже четвертый год преподавала в самой лучшей районной школе, и ежегодно 1 сентября десятки мальчиков и девочек, нарядных, чистеньких, несли ей в школу букеты цветов. И - кто бы мог подумать - эта подружка тоже попала в газету как "лучшая учительница района".
   Одна только бедная Мура еще не прославилась.
   - Конечно, - говорила она матери, - я не лезу вперед, вот меня и не замечают!
   - Да-да, Мурочка, - поддакивала мать. - Но, может быть, ты зря отказалась пойти на курсы машинописи и стенографии при папином учреждении? Вот Лизочка окончила их и уже на городской конференции стенографировала...
   - Вот видишь! - кричала Мура. - А меня всегда оттирают!..
   Нет, Мура должна была получить первый приз. Она хорошо обдумала свой наряд: юбка колоколом, как носили в старину, но из самого дешевого ситца, на голове - чалма из того же ситчика, а на шее - мамин настоящий жемчуг, на руке - золотые часы, на ногах - серебряные туфли. Шикарно будет! Первый приз будет! Ведь платье шьется не в каком-нибудь ателье, а у самой мадам Втридорога, то есть у Викиной мамы.
   И вот она привезла домой это призовое платье - и вдруг...
   - Мурочка, не кричи, не кричи! - успокаивала ее мать, прибежавшая на Мурины вопли из кухни. - Какой же это черт - это просто кукла такая. Мы еще таких в театре видели, когда ты была маленькая. Это Петрушка.
   - Никаких кукол я не видела! - вопила Мура. - Никаких Петрушек! Как он сюда попал? Зачем?
   - Успокойся, Мурочка, успокойся, - уговаривала мать. - Ведь это, наверно, тебе мадам на счастье положила - как украшение к твоему платью. Гляди, какой он забавный!
   И Мурина мать, надев Петрушку на руку, заставила его поклониться Муре, что тот исполнил с большой неохотой.
   - Фу, черт какой-то! - кривилась Мура.
   Она сердито глядела на Петрушку и вдруг хлопнула себя рукой по лбу:
   - Придумала! Будет шикарно! Я пойду на бал с этим - как его Петрушкой, как будто это театр. И он будет со всеми раскланиваться! А? Здорово? И получу первый приз!
   - Вот видишь, как хорошо, Мурочка, а ты огорчалась! Конечно, получишь первый приз. И платье у тебя шикарное, и сама хороша, и Петрушка этот, смотри, как одет! Прямо под цвет твоего лица!
   - Как! - снова завизжала Мура. - Что ж, у меня лицо синее, что ли?
   - Да ну что ты, Мурочка, я оговорилась - я хотела сказать: под цвет твоих глаз.
   Глава тридцатая
   ЗОЛУШКА И ПРИНЦ. МУРИНА НЕУДАЧА
   Ах, как ярко горели люстры, как переливалось в их свете разноцветное конфетти, как весело гремела с подмостков музыка, когда Мура - в накрахмаленном ситцевом платье колоколом, с жемчугами на шее и золотыми часами на руке, в серебряных туфлях на ногах и с Петрушкой в руках входила в зал.
   Ей казалось, что она в своем наряде похожа на принцессу на балу и ее сразу же заметят.
   Как ни мало читала в своей жизни Мура, особенно после окончания школы, но сказку о Золушке и прекрасном принце она знала. И, оглядываясь вокруг, она ждала и принца и восторгов. Но вокруг было так много других и куда более привлекательных Золушек!
   Все они пришли вовремя, к самому началу бала, потому что не хотели упускать ни одной веселой минутки.
   А Мура считала, что приходить вовремя - не по правилам хорошего тона. И она пришла на бал очень поздно и вошла в зал с таким видом, как будто все это - и цветы, и наряды, и музыка - ей давно наскучило.
   Она считала, что такой поздний ее приезд будет особенно эффектным.
   Но никакого эффекта не получилось.
   Вокруг, как мы уже сказали, было много других Золушек. Все Машенькины подруги, в славных, собственноручно сшитых ситцевых платьях, танцевали и веселились от души. Веселились или делали вид, что веселятся, и девушки, похожие на Муру (а таких было, по правде говоря, тоже немало). И все они танцевали, и ситцевые их платья развевались по залу, и зал был похож на большой цветник, когда по нему пробегает теплый ветер.
   Но вот музыка замолчала, и Мура решила действовать: она пробралась поближе к эстраде и остановилась там на виду у всех в самой красивой позе. И ее сразу заметили! Вернее, заметили Петрушку, которого она держала в руках. На это и рассчитывала Мура.
   - Кукольный театр! Сейчас будет кукольный театр! - послышались голоса.
   Веселые Золушки и танцевавшие с ними принцы густой толпой придвинулись к эстраде. Одни стали хлопать в ладоши, другие - останавливать их, и наконец наступила тишина: все ждали начала представления.
   А Мура, сначала очень обрадованная этим вниманием, совершенно растерялась: от нее ждали какого-то кукольного представления!
   Она неуверенно подняла Петрушку, и тот сейчас же, по своей давней театральной привычке, раскланялся с публикой. Раздался одобрительный смех и веселые аплодисменты.
   Но что делать дальше, Мура решительно не знала.
   - Петрушечка, - сказала она своим неприятным голосом, - поклонись еще раз публике!
   Но Петрушка больше не хотел кланяться. Он упирался и вертел головой.
   Снова раздался смех и послышались аплодисменты. Но впервые в его театральной жизни они были неприятны Петрушке.
   - Товарищи, пропустите, пожалуйста! - раздался вдруг из задних рядов чей-то звонкий голос. - Пропустите меня вперед!
   Голос был такой звонкий и вместе с тем такой требовательный, что все стоявшие позади расступились, и прямо к Муре стала пробираться... кто бы вы думали? Машенька!
   Оказывается, Машенька пришла на бал еще позже Муры. Но сделала она это не по правилам Муриного "хорошего тона", а просто потому, что только что смогла закончить свое бальное платье. И какое же это было милое платье!
   Оно походило на самый скромный и застенчивый и поэтому самый милый лесной букет. Сшито оно было так просто, что фасон его совсем не был заметен, а заметна была только его скромная и веселая расцветка.
   По светло-зеленому ситцевому полю, похожему на молодую весеннюю травку, рассыпались белоснежные головки ландышей и веточки первых синеватых фиалок. Сама молодость, свежесть, весна вместе с Машенькой вошли в зал, и все это сразу почувствовали. Все головы повернулись к Машеньке, и про Муру с Петрушкой все сразу забыли. Но Машенька пробиралась именно к ним.
   - Это Петрушка моей знакомой девочки - как он сюда попал? - звонко и горячо говорила она окружающим. - Это тот самый Петрушка. Я сама ему недавно сшила костюм!
   - И прекрасно сшили, - подхватил чей-то приятный мужской голос, и юноша в спортивной куртке с молниями, с фотоаппаратом через плечо появился возле Машеньки. - Вы, может быть, и свое платье шили сами?
   - Ну конечно, сама, - засмеялась Машенька.
   - В таком случае я должен вас сфотографировать для нашей газеты. Извините, я прошу вас об этом! - поправился юноша, и нахмурившаяся было Машенька опять засмеялась и пошла за принцем... то есть, извините, за фотографом в спортивной куртке.
   - Ой, подождите, - вдруг вспомнила она. - Тут Петрушка!
   - Хорошо, снимем и Петрушку, но только сначала вас, - сказал юноша и увлек Машеньку в другой конец зала.
   И все Золушки и принцы хлынули вслед за ними. Все надеялись, что, может быть, их тоже снимут. И Мура осталась одна.
   Она поспешила сначала за всеми, - ведь это была ее самая страстная мечта - появиться на страницах газеты! Но ей и поворачиваться было трудно в стоявшем колоколом платье... А фотограф уже снимал Машеньку. И снимал ее подружек. И опять Машеньку.
   - Все, - сказал он, щелкнув еще несколько раз. - Теперь и я имею право потанцевать.
   Он склонил перед Машенькой голову, и она сейчас же положила ему на плечо руку...
   А с эстрады полились увлекательные мерные звуки вальса, и Золушка, то есть Машенька, умчалась с принцем в спортивной куртке, и вслед за ними закружились другие пары.
   И Мура опять осталась одна. Или, вернее, вдвоем с Петрушкой. И на него первого обрушился ее гнев.
   - У, черт противный! - прошипела Мура и со злостью швырнула Петрушку в первый попавшийся угол, побежала вниз по лестнице, в раздевалку.
   Когда она бежала вниз, с ее ноги упала серебряная туфля, и старые часы, висевшие в гардеробной, начали отбивать двенадцать часов.
   - Гражданочка, башмачок потеряли, - сказал старый клубный швейцар Непейвода.
   Он хотел подать Муре туфлю, но она сама схватила ее, замахнулась ею на швейцара и, вырвав из его рук паль-то, выбежала на улицу.
   Когда за ней с грохотом захлопнулась входная дверь, старый швейцар покачал головой и почесал в затылке. Вид у него был недоумевающий, казалось, он силился что-то вспомнить или решить какую-то задачу.
   Может быть, и он читал в детстве сказку про Золушку и сейчас вспомнил ее?
   Как ни трогательно подобное предположение, но надо сознаться, что старый швейцар размышлял о чем-то совершенно другом. И мы с вами должны без его помощи решить, какая девушка в этот вечер больше походила на Золушку из старой сказки: та ли, которой сшила платье добрая и весьма дорогая фея, платье, в котором эта девушка убежала, уронив туфельку, около двенадцати часов ночи. Или та, которая сшила себе платье сама, без всякой помощи фей, и танцевала сейчас в зале с милым юношей из местной газеты, очень мало, в сущности, похожим на принца.
   Для меня-то этот вопрос уже решен, и поэтому, пока вы будете его обдумывать, я могу заняться иными героями этой книги: немного уже позабытой нами девочкой Сашей и окружающими ее людьми.
   Глава тридцать первая
   КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА НЕГОДУЕТ
   Клавдия Григорьевна вошла в комнату и со стуком поставила на стол туго набитый портфель.
   Саша кинулась ей навстречу.
   - Ну как, здорова? Все в порядке? - отрывисто спрашивала тетка, переодеваясь в свое домашнее клетчатое платье. (Вид у этого платья был, надо сказать, скорее официальный, чем домашний.) - Все в порядке?.. Ну, очень хорошо, я рада. И моя командировка прошла неплохо. Я привезла тебе кое-что из города... Погоди, погоди, успеешь, сначала поужинаем.
   И Клавдия Григорьевна, словно не замечая Сашиного волнения, принялась собирать ужин. Когда стол был накрыт, она вынула из портфеля кулечек с городскими конфетами и высыпала их в вазочку. Саша, не сводившая с портфеля глаз, огорченно вздохнула. Но тетка не обратила на это внимания.
   И только после ужина, убрав и вымыв с помощью Саши посуду, она сказала:
   - Ну, Александра, наделала ты мне хлопот с твоим Петрушкой! И даже не хлопот, а неприятностей!
   И она взялась за газету.
   - Тетя! - не выдержала Саша. - Тетя! Вы привезли его? Он в портфеле? Петрушка в портфеле? - повторила она, так как Клавдия Григорьевна не отвечала.
   - Никакого Петрушки в портфеле нет! - отрезала тетка. - Я же сказала тебе, что он доставил мне много хлопот и далее неприятностей.
   - Но что же случилось? Тетя!
   - А случилось то, что некоторые люди думают, будто им все позволено, неожиданно изрекла Клавдия Григорьевна и снова погрузилась в чтение газеты.
   Нет, это было совершенно нестерпимо, и Саша, отчаявшись, отошла к своему диванчику и, уткнувшись в подушку, тихонько заплакала. Ей не хотелось, чтобы тетка услышала ее - Клавдия Григорьевна не выносила слез, но та сейчас же опустила газету и строго взглянула на Сашу. Саша почувствовала ее взгляд, но уже не могла остановиться и продолжала горько плакать.
   - Это ты о кукле? О Петрушке своем? - сердито спросила тетка. - Саша, немедленно перестань реветь! Найдется твой Петрушка! Уж будь уверена, что я добьюсь этого. И добьюсь того, что некоторые люди перестанут думать, будто они имеют право так обращаться с чужими вещами. Подумать только, - с гневом продолжала она, - потерять чужую вещь и сделать вид, что в этом нет ничего особенного! Да ведь вещь эта стоит денег, труда! И она принадлежит другому человеку! Принадлежит ребенку!
   Высказавшись так, Клавдия Григорьевна снова - и уже окончательно погрузилась в свою газету.
   Но Саша уже поняла все: ее Петрушка был потерян!
   Ведь после ее усиленных просьб тетка, отправляясь в командировку в город, пообещала забрать Петрушку у Вики ("Все равно - хоть в старом костюме", - просила Саша) и привезти домой.
   И, оказывается, Вика не вернула его. Потеряла!
   Не с кем было даже поделиться своим горем. Саша так привыкла все свои горести и надежды поверять маленькому другу, но его больше не было с ней.
   Олег и Муся уже уехали обратно в Москву, отчитываться перед таинственным Мосгосэстрадой в проделанной ими (и немалой) работе.
   Светлана? Она по-прежнему приветливо улыбалась, встречая Сашу. Но при этих встречах она никогда не бывала одна: рядом обязательно находился Костя. Не рассказывать же при Косте о Петрушке!
   С местными ребятами диковатая Саша так и не подружилась до сих пор. Она надеялась, что, когда начнутся занятия в школе, у нее появятся среди этих ребят друзья. Но сейчас некому даже рассказать о том, что случилось.
   Хотя как это некому? Есть человек, которому рассказать об этом просто необходимо, - человек, подаривший ей маленького актера, которого она не уберегла.
   Глава тридцать вторая
   СНОВА В ДЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ.
   РОЗА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО
   Вы, конечно, догадались, кому собралась рассказать Саша о том, что Петрушка потерян. И так как рассказать это устно она не могла, то на следующее же утро написала маленькое, очень грустное письмецо и отправила его в Москву - Розе.
   В этом письме она просила у Розы прощения за то, что так давно не писала ей, и, главное, за то, что потеряла ее хорошего, милого Петрушку. И посылала привет "дорогой Анне Петровне". И в конце посылала поклон от тети (как когда-то в письме к Олегу и Мусе) - от тети, которая, по правде говоря, никому не кланялась ни в тот, ни в этот раз. Но Саша решилась вторично на эту маленькую ложь, потому что ей очень не хотелось, чтобы люди жалели ее и думали, что тетка ее такая сердитая и неприветливая женщина, какой она казалась всем.
   А самой Саше? Какой Клавдия Григорьевна казалась ей?
   Вероятно, Саша сама не смогла бы ответить на этот вопрос.
   Клавдия Григорьевна никогда почти не была с ней ласкова, - а маленькая Саша привыкла к заботе и ласке и очень тосковала без них.
   Клавдия Григорьевна мало разговаривала с Сашей, а все больше читала ей нравоучения.
   Клавдия Григорьевна не поощряла ее самого главного увлечения кукольным театром, Петрушкой.
   И все-таки Саша, сама не сознавая этого, начала уже привязываться к суровой и методичной Клавдии Григорьевне.
   Поэтому простим ей ее маленькую ложь.
   Так вот и было опущено в почтовый синий ящик маленькое письмо с приветом от Клавдии Григорьевны. И, проехав длинный, знакомый Саше путь, письмо это было принесено московским почтальоном в районную детскую библиотеку и передано румяной Розе.
   - Анна Петровна, посмотрите, письмо от Саши!.. Как, вы забыли? От Саши Лопахиной, нашей бывшей читательницы.
   - Как же, как же, Роза, я хорошо помню Сашу! - взволнованно сказала Анна Петровна. - Что же она пишет?
   - Анна Петровна, она потеряла Петрушку! - сурово сказала Роза, быстро про себя прочитавшая письмо.
   - Какого Петрушку?.. Ах да, ты ей, кажется, подарила свою театральную куклу! Как странно - такая аккуратная девочка... Насколько я помню, она никогда не теряла книг... Или я ошибаюсь?
   - Нет, не ошибаетесь, - снова отчеканила Роза. - И это меня тем более удивляет.
   И Роза принялась энергично переставлять книги, о чем-то сосредоточенно размышляя.
   - Роза! - окликнула ее через несколько минут старая библиотекарша.
   - Что, Анна Петровна?
   - Ты что-нибудь придумала?
   - Что же я могу придумать? - невозмутимо ответила румяная Роза, и на этом их разговор прекратился, потому что открылась дверь и явился очередной настойчивый и требовательный читатель.
   Но, конечно, Анна Петровна не ошиблась. В этот день Роза снова отпросилась на часок "по общественному делу", и Анна Петровна сразу догадалась, что дело это было связано с Сашей.
   Глава тридцать третья
   ПОСЛЕ БАЛА, ИЛИ НОЧЬ В КЛУБЕ
   Петрушка не знал, что из-за него поссорилась с городским инженером сама грозная Клавдия Григорьевна.
   Он не знал, что весть о пропаже спешит в далекую Москву, к его старой хозяйке Розе.
   Он лежал на куче пестрого конфетти. Конфетти, еще недавно такое разноцветное и яркое, казалось теперь тусклым и серым.
   В углу коридора, где лежал Петрушка, было почти совсем темно, и только узкая полоска света пробивалась из двери зала, где последние замешкавшиеся музыканты укладывали свои инструменты.
   Петрушка не размышлял, как его ученый собрат (помните, в поле, под кустом), о судьбе кукольного театра и о своей ненужности. Нет, он только жадно прислушивался ко всяким звукам и изо всех сил хотел, чтобы его поскорей нашли и унесли отсюда. Только, конечно, не к Муре. Но о ней он даже и не вспоминал. Как вы уже знаете, он не любил вспоминать о неприятном.