Меф дотащил Прасковью до чердачного окна и втолкнул ее внутрь. Она была ватная, вялая.
Пачкаясь в голубином помете, Меф на четвереньках перебежал от окна до чердачного люка и обнаружил, что тот заперт снаружи. Рванул раз, другой, третий. Что-то хрустнуло, дерево уступило, и в руках осталась ручка с болтавшимися ржавыми шурупами. Буслаев отшвырнул ее. Он тут возится с люком, а Дафна уходит! Может, ушла уже!
Мгновение он размышлял о телепортации, но это было рискованно. Глупо материализоваться по шею в бетоне посреди проезжей части.
Что-то полыхнуло и сгустилось на чердаке. Меч! Меф так давно его не держал, что ладони испытали удивление. На замахе Буслаев перерубил одну из балок и даже этого не заметил. Люк он вскрыл без усилий, как консервную банку, позволив ему обрушиться вниз. Петля чудом удержалась, и в ней остался болтаться железный болт с гайкой. Ага! Вот в чем дело!
Крайняя дверь на верхнем этаже поспешно захлопнулась. Меф успел заметить напуганное лицо сознательной пенсионерки. Надо же – бабулька не поленилась вскарабкаться на железную лестницу и закрутить их! Сделай подарок родную городу – завинти на крыше террориста! Пару раз стукнув в дверь навершием меча и услышав сердитое пыхтение, Буслаев сбежал вниз, на секунду остановившись у окна между вторым и третьим этажами.
На противоположной стороне улицы он увидел Дафну. Шла она торопливо, но, как показалось Мефу, сама не понимала куда. Так идет человек, в спине у которого торчит нож, а он до рукояти не может дотянуться. Прохожие оглядывались на нее с удивлением. Буслаев понял, что Дафна плачет, и тем, кто идет навстречу, это заметно.
– Да-а-аф! – крикнул Меф, ухитрившись сорвать голос одним коротким именем.
Даф остановилась, оглянулась в пустоту, поправила рюкзак и побежала. Когда он вырвался во двор и пересек улицу, искать Дафну было бесполезно. Мефодий добежал до перекрестка, кинулся в одну сторону, в другую. Зачем-то вернулся к дому и стал звонить. Телефон отвечал, что абонент недоступен, и предлагал оставить голосовое сообщение.
Внизу, у дома, на крыше которого Мефодий видел Дафну, мелькнула и поспешно размазалась в толпе фигура, похожая на Ромасюсика. Генерал-майор неустановленных войск успешно ускользнул из рук милицейского лейтенанта и сделал очередную гадость.
«Заранее договорились, сволочи!» – мрачно подумал Меф.
Недовольно просигналив, чтобы Буслаев подвинулся, в арку не без усилия втиснулась патрульная машина. Мефодий проводил ее отрешенным взглядом.
«Куда это? А, ну да! Отважная старушка с верхнего этажа воспользовалась звонком к другу!» – понял Меф.
Он повернулся и побрел к метро. Он злился не на Ромасюсика, не на Прасковью, не на Даф, поверившую всему этому постановочному бреду, а на себя.
Послышался нарастающий звук. Кто-то, шаркая, спешил за ним по асфальтовой дорожке. Меф оглянулся, возомнив на секунду, что это Дафна опомнилась и догоняет его. Никого. За ним бежал сухой лист. Деловито промчался рядом, задел ногу и скрылся.
Меф закричал и влепил кулаком в пыльную жесть водосточной трубы, промяв ее. Он предал Даф! Предал даже не потому, что согласился поцеловать Прасковью. В конце концов, поцелуй был вынужденный и глупый. Даже троюродную тетю, вымазанную толстым слоем крема, он чмокнул бы с большим чувством. Предал потому, что допустил саму возможность предательства и внутренне – пусть на миг – счел ее забавной, любопытной, романтичной, какой угодно.
Правда, тут есть и один плюс. Мощный пинок по иллюзии, что ты хороший, добрый и пушистый. Если ты предал и знаешь это, то понимаешь, что это не разово. Что эта мерзость сидит в тебе и никуда из тебя не денется, пока ты сам ценой многих болезненных усилий ее не выдавишь.
У комментаторов тенниса, когда один из игроков допустит явную ошибку, есть точная формулировка: «Это не выигрыш Иванова, это проигрыш Петрова». Вот и здесь: это не выигрыш Прасковьи, это его, Мефа, проигрыш.
Меф заехал в общежитие озеленителей, не нашел Дафну и помчался к Эссиорху, всю дорогу названивая Дафне по недоступному мобильнику.
Эссиорх только что откуда-то вернулся и расшнуровывал ботинки. Вид у него был расстроенный, Улиты дома не оказалось, но Меф не заметил ни того, ни другого. В состоянии собственного огорчения чужих неприятностей мы обычно не воспринимаем.
– Привет, наследник немытой конторы! Проходи! – сказал Эссиорх, внимательно посмотрев на Мефа.
«Что за дела? У меня что, на лице написано: это Буслаев-который-все-вспомнил?» – подумал Меф и сбивчиво пересказал Эссиорху весь сегодняшний день, начиная от драки в гипермаркете.
Тот слушал, неспешно расслабляя шнурки. Стянул правый ботинок и пошевелил пальцами.
– Гадкая история. А в общежитии был?
Меф кивнул.
– И что?
– Ничего. Вахтер говорит: не приходила. Обещал позвонить, если появится.
Эссиорх, видевший однажды этого вахтера, изумился.
– Он? Ты ему что, шоколадку подарил?
– Да, жидкую шоколадку с синей пробкой. И где ее теперь искать?
Эссиорх снял второй ботинок.
– Честно сказать? Даже не знаю… Если бы она рассуждала как страж света, проблем бы не было.
– А ты сам не…
– Понятия не имею, где она сейчас и как поступит… Даже мысли ее нашарить не могу – все заблокировано. Скверно, что в таком состоянии она легкая добыча для охотников за крыльями и флейтами.
– Она не… – Меф запнулся. Есть слова, которые просто физически боишься произнести. – … погибнет?
– Я же сказал: она легкая добыча. Но если прямой слежки мрака за ней не было, надеюсь, все обойдется, – сухо ответил Эссиорх.
– Я не об этом… Не только о мраке! Ведь я ее предал. А она доверила мне свои крылья… ну когда-то… а это же навсегда…
Эссиорх коротко задумался, глядя не на самого Мефа, а на носки его ботинок.
– Прежде всего ты сглупил… Не столько даже поступком – сколько готовностью к поступку, – сказал он отрывисто. – Даф полна любви и прощения. Думаю, она разберется, когда остынет. Надеюсь.
– И что мне теперь делать?
– Тебе нужен четкий план? – уточнил Эссиорх.
– Ага.
– А следовать ему ты обещаешь? Перестань трезвонить по отключенному номеру – раз. Успокойся – два. Поезжай домой и поужинай – три… Заниматься ты, конечно, сегодня не сможешь, но займись хоть чем-нибудь. Например, почитай хорошую нефантастическую книжку про анатомию кольчатых червей. Очень успокаивает. Это четыре.
– И все?
– На сегодня все.
Меф направился было к двери, но Эссиорх остановил его:
– Погоди! Вопрос можно?
– Ну…
– Только правильно меня пойми и не обижайся. С Прасковьей все понятно. Я о другом. Ты-то сам Дафну любишь?
– Ну конечно! – ответил Буслаев с обидой.
Эссиорх провел рукой по мотоциклетному шлему, хотя особой необходимости протирать его не было.
– Ты не обижайся, что я спросил. Просто тут такая штука… Окупается только настоящая любовь. Если ты сфальшивил, считай, что вложил деньги в рухнувший банк.
– Не врубился! – недовольно сказал Меф.
– Понимаешь, в человеческих отношениях куча всяких примесей и полутонов. Обидок, мелкой лжи, ехидства, раздражения, хлопанья дверями, всякой торговли. И все это вы называете любовью, и язык у вас не заплетается. Для того, кто родился в Эдеме, это невыносимо.
– Все равно не понял, – сказал Меф.
– Ну хорошо. Тогда еще проще. Ты мог бы дать мне потрогать свое сердце? Если бы я попросил? Без объяснений, зачем это нужно. Просто: дай потрогать, и все!
– Чего-о? Ага, ща-а!
– Вот видишь. А я бы тебе дал. Просто потому, что знаю: ты не попросил бы меня об этом, если бы это не было действительно нужно и важно, – сказал Эссиорх серьезно. – И так все, кто имеет отношение к Эдему. Там все очень чистое, радостное, наивное, любящее тебя без меры. Допустим, ты скажешь там лошади: «Умри!» Просто так, в шутку, а она уже лежит мертвая.
– Почему? Может, я ради прикола сказал? – не понял Мефодий.
– А лошади приколов не понимают. Твое слово для нее закон. Ты сказал ей «умри!», и она, не задумываясь, просто от любви к тебе умерла.
Глава 5
В сознании каждого существуют смысловые пары. Образы, звуки, действия, нерасторжимо скрученные проволокой близких ожиданий. Например: включаешь лампу – ожидаешь щелчка и света. Нож срывается и попадает по пальцу – ждешь крови. Когда смысловая пара нарушается, человек или страж испытывают сильный дискомфорт, понимая, что стряслось нечто экстраординарное.
Пачкаясь в голубином помете, Меф на четвереньках перебежал от окна до чердачного люка и обнаружил, что тот заперт снаружи. Рванул раз, другой, третий. Что-то хрустнуло, дерево уступило, и в руках осталась ручка с болтавшимися ржавыми шурупами. Буслаев отшвырнул ее. Он тут возится с люком, а Дафна уходит! Может, ушла уже!
Мгновение он размышлял о телепортации, но это было рискованно. Глупо материализоваться по шею в бетоне посреди проезжей части.
Что-то полыхнуло и сгустилось на чердаке. Меч! Меф так давно его не держал, что ладони испытали удивление. На замахе Буслаев перерубил одну из балок и даже этого не заметил. Люк он вскрыл без усилий, как консервную банку, позволив ему обрушиться вниз. Петля чудом удержалась, и в ней остался болтаться железный болт с гайкой. Ага! Вот в чем дело!
Крайняя дверь на верхнем этаже поспешно захлопнулась. Меф успел заметить напуганное лицо сознательной пенсионерки. Надо же – бабулька не поленилась вскарабкаться на железную лестницу и закрутить их! Сделай подарок родную городу – завинти на крыше террориста! Пару раз стукнув в дверь навершием меча и услышав сердитое пыхтение, Буслаев сбежал вниз, на секунду остановившись у окна между вторым и третьим этажами.
На противоположной стороне улицы он увидел Дафну. Шла она торопливо, но, как показалось Мефу, сама не понимала куда. Так идет человек, в спине у которого торчит нож, а он до рукояти не может дотянуться. Прохожие оглядывались на нее с удивлением. Буслаев понял, что Дафна плачет, и тем, кто идет навстречу, это заметно.
– Да-а-аф! – крикнул Меф, ухитрившись сорвать голос одним коротким именем.
Даф остановилась, оглянулась в пустоту, поправила рюкзак и побежала. Когда он вырвался во двор и пересек улицу, искать Дафну было бесполезно. Мефодий добежал до перекрестка, кинулся в одну сторону, в другую. Зачем-то вернулся к дому и стал звонить. Телефон отвечал, что абонент недоступен, и предлагал оставить голосовое сообщение.
Внизу, у дома, на крыше которого Мефодий видел Дафну, мелькнула и поспешно размазалась в толпе фигура, похожая на Ромасюсика. Генерал-майор неустановленных войск успешно ускользнул из рук милицейского лейтенанта и сделал очередную гадость.
«Заранее договорились, сволочи!» – мрачно подумал Меф.
Недовольно просигналив, чтобы Буслаев подвинулся, в арку не без усилия втиснулась патрульная машина. Мефодий проводил ее отрешенным взглядом.
«Куда это? А, ну да! Отважная старушка с верхнего этажа воспользовалась звонком к другу!» – понял Меф.
Он повернулся и побрел к метро. Он злился не на Ромасюсика, не на Прасковью, не на Даф, поверившую всему этому постановочному бреду, а на себя.
Послышался нарастающий звук. Кто-то, шаркая, спешил за ним по асфальтовой дорожке. Меф оглянулся, возомнив на секунду, что это Дафна опомнилась и догоняет его. Никого. За ним бежал сухой лист. Деловито промчался рядом, задел ногу и скрылся.
Меф закричал и влепил кулаком в пыльную жесть водосточной трубы, промяв ее. Он предал Даф! Предал даже не потому, что согласился поцеловать Прасковью. В конце концов, поцелуй был вынужденный и глупый. Даже троюродную тетю, вымазанную толстым слоем крема, он чмокнул бы с большим чувством. Предал потому, что допустил саму возможность предательства и внутренне – пусть на миг – счел ее забавной, любопытной, романтичной, какой угодно.
Правда, тут есть и один плюс. Мощный пинок по иллюзии, что ты хороший, добрый и пушистый. Если ты предал и знаешь это, то понимаешь, что это не разово. Что эта мерзость сидит в тебе и никуда из тебя не денется, пока ты сам ценой многих болезненных усилий ее не выдавишь.
У комментаторов тенниса, когда один из игроков допустит явную ошибку, есть точная формулировка: «Это не выигрыш Иванова, это проигрыш Петрова». Вот и здесь: это не выигрыш Прасковьи, это его, Мефа, проигрыш.
Меф заехал в общежитие озеленителей, не нашел Дафну и помчался к Эссиорху, всю дорогу названивая Дафне по недоступному мобильнику.
Эссиорх только что откуда-то вернулся и расшнуровывал ботинки. Вид у него был расстроенный, Улиты дома не оказалось, но Меф не заметил ни того, ни другого. В состоянии собственного огорчения чужих неприятностей мы обычно не воспринимаем.
– Привет, наследник немытой конторы! Проходи! – сказал Эссиорх, внимательно посмотрев на Мефа.
«Что за дела? У меня что, на лице написано: это Буслаев-который-все-вспомнил?» – подумал Меф и сбивчиво пересказал Эссиорху весь сегодняшний день, начиная от драки в гипермаркете.
Тот слушал, неспешно расслабляя шнурки. Стянул правый ботинок и пошевелил пальцами.
– Гадкая история. А в общежитии был?
Меф кивнул.
– И что?
– Ничего. Вахтер говорит: не приходила. Обещал позвонить, если появится.
Эссиорх, видевший однажды этого вахтера, изумился.
– Он? Ты ему что, шоколадку подарил?
– Да, жидкую шоколадку с синей пробкой. И где ее теперь искать?
Эссиорх снял второй ботинок.
– Честно сказать? Даже не знаю… Если бы она рассуждала как страж света, проблем бы не было.
– А ты сам не…
– Понятия не имею, где она сейчас и как поступит… Даже мысли ее нашарить не могу – все заблокировано. Скверно, что в таком состоянии она легкая добыча для охотников за крыльями и флейтами.
– Она не… – Меф запнулся. Есть слова, которые просто физически боишься произнести. – … погибнет?
– Я же сказал: она легкая добыча. Но если прямой слежки мрака за ней не было, надеюсь, все обойдется, – сухо ответил Эссиорх.
– Я не об этом… Не только о мраке! Ведь я ее предал. А она доверила мне свои крылья… ну когда-то… а это же навсегда…
Эссиорх коротко задумался, глядя не на самого Мефа, а на носки его ботинок.
– Прежде всего ты сглупил… Не столько даже поступком – сколько готовностью к поступку, – сказал он отрывисто. – Даф полна любви и прощения. Думаю, она разберется, когда остынет. Надеюсь.
– И что мне теперь делать?
– Тебе нужен четкий план? – уточнил Эссиорх.
– Ага.
– А следовать ему ты обещаешь? Перестань трезвонить по отключенному номеру – раз. Успокойся – два. Поезжай домой и поужинай – три… Заниматься ты, конечно, сегодня не сможешь, но займись хоть чем-нибудь. Например, почитай хорошую нефантастическую книжку про анатомию кольчатых червей. Очень успокаивает. Это четыре.
– И все?
– На сегодня все.
Меф направился было к двери, но Эссиорх остановил его:
– Погоди! Вопрос можно?
– Ну…
– Только правильно меня пойми и не обижайся. С Прасковьей все понятно. Я о другом. Ты-то сам Дафну любишь?
– Ну конечно! – ответил Буслаев с обидой.
Эссиорх провел рукой по мотоциклетному шлему, хотя особой необходимости протирать его не было.
– Ты не обижайся, что я спросил. Просто тут такая штука… Окупается только настоящая любовь. Если ты сфальшивил, считай, что вложил деньги в рухнувший банк.
– Не врубился! – недовольно сказал Меф.
– Понимаешь, в человеческих отношениях куча всяких примесей и полутонов. Обидок, мелкой лжи, ехидства, раздражения, хлопанья дверями, всякой торговли. И все это вы называете любовью, и язык у вас не заплетается. Для того, кто родился в Эдеме, это невыносимо.
– Все равно не понял, – сказал Меф.
– Ну хорошо. Тогда еще проще. Ты мог бы дать мне потрогать свое сердце? Если бы я попросил? Без объяснений, зачем это нужно. Просто: дай потрогать, и все!
– Чего-о? Ага, ща-а!
– Вот видишь. А я бы тебе дал. Просто потому, что знаю: ты не попросил бы меня об этом, если бы это не было действительно нужно и важно, – сказал Эссиорх серьезно. – И так все, кто имеет отношение к Эдему. Там все очень чистое, радостное, наивное, любящее тебя без меры. Допустим, ты скажешь там лошади: «Умри!» Просто так, в шутку, а она уже лежит мертвая.
– Почему? Может, я ради прикола сказал? – не понял Мефодий.
– А лошади приколов не понимают. Твое слово для нее закон. Ты сказал ей «умри!», и она, не задумываясь, просто от любви к тебе умерла.
Глава 5
Мастерская мрака
Высший пилотаж мрака – заманить козленка в волчью стаю, внушив ему, что раз у него есть рожки, он тоже хищник и крайне опасный. Разумеется, финал всегда одинаков. Если козленок чудом и уцелеет, то непременно станет тем, чем становятся все выросшие козлята мужского пола.
Эссиорх
В сознании каждого существуют смысловые пары. Образы, звуки, действия, нерасторжимо скрученные проволокой близких ожиданий. Например: включаешь лампу – ожидаешь щелчка и света. Нож срывается и попадает по пальцу – ждешь крови. Когда смысловая пара нарушается, человек или страж испытывают сильный дискомфорт, понимая, что стряслось нечто экстраординарное.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента