– Я очень боюсь, миссис Марджори. – Она поправила платок на груди, потом стала мять грязный передник.
Платье на ней, впрочем, тоже было не первой свежести.
– Кого это?
Марджори набрала в ковш воды и плеснула ею в пса, который прибежал следом за ней. Пес, поджав хвост, вернулся на место.
– Констебля.
– Ну, Дороти, ты же знаешь, он делает вид, что не замечает, как ты варишь пиво.
В Гордиче все сочувствовали Тому Джерарду и давали ему подзаработать лишние деньги.
– Да при чем тут это?
Она смотрела на Марджори несчастными глазами, и Марджори нетрудно было понять, в чем дело.
– Дороти, может быть, не стоит говорить об этом со мной?
– А у кого мне еще спросить, что мне делать?
Губы у нее задрожали, и Марджори поняла, что соседка в самом деле нуждается в ее помощи.
Запасясь терпением, Марджори налила себе и ей по кружке грушовки и приготовилась слушать.
Медленно, с трудом подбирая слова, Дороти Джерард шепотом повела свой рассказ. Она слышала о восковой фигурке и боялась, как бы женщин, встречавшихся в Гордичском лесу, не обвинили в колдовстве, приведшему к смерти Ричарда Лэтама.
Марджори нахмурилась. Ник говорил ей, что Майлс наверняка все выдумал, но зачем он это сделал, знал только он один. Она достала из буфета солодковый корень и стала его жевать.
– По крайней мере, Томазина Стрэнджейс не принимала участия в наших сборищах…
Марджори удивилась такому началу.
– Рассказывай.
– Да нет, ничего особенного.
– Есть, есть особенное, – стояла на своем Марджори.
Дороти опять принялась рассказывать, и у Марджори глаза на лоб полезли, когда она дошла до ночи после Дня урожая. Тринадцать женщин пришли в Гордичский лес и вызвали духа. Когда еще раз будет полная луна, он придет опять, и та, которая говорила от его имени, заявила, что ему нужны кое-какие страницы из книги Лавинии Стрэнджейс.
– А вчера пустили слушок, что осталось только найти травы.
– Какие травы?
– Да не помню. Какой-то корень, еще что-то и вроде бы дурман.
Марджори испугалась.
Что-то странное было в появлении духа в Гордичском лесу и в его поведении. Во-первых, Марджори не поверила в духа. Пусть сера, пусть дым, но дьявол-то тут при чем? Марджори сама знала, как это делается: бывала на ярмарках. Еще она вспомнила, что когда в последний раз здесь были «Актеры лорда Саффорда», они что-то такое представляли с духом, появляющимся из дыма и пламени. Трюк для дураков.
– Как я себя ругаю, – вслух проговорила Марджори, в первый раз осознав, что, покинув своих подруг и соседок после отъезда Лавинии, она отдала их во власть другой женщины, менее щепетильной, чем она, решившей продолжать дело Лавинии. – Впрочем, еще не поздно все поправить.
– Ты хочешь к нам? Но у нас теперь все по-другому.
Это как раз было ясно и без объяснений. Детские голоса, о чем-то возбужденно спорившие, положили конец их разговору. Иокаста явилась вместе со всем выводком Джерардов. Они все запыхались и что-то прятали.
Наверное, угрей, решила Марджори.
– Больше не будем об этом говорить, – тихо сказала Марджори, – но когда опять будет полная луна, не удивляйся, если вас прибавится в числе.
Дороти вздохнула с облегчением и благодарностью, но вряд ли так радовалась бы, знай она, что задумала Марджори. Пора со всем этим кончать. Следующее сборище в Гордичском лесу должно стать последним.
А вслух Марджори сказала:
– Я тебя провожу и заберу Иокасту. Пожалуй, мы с ней нанесем визит соболезнования вдове Лэтам.
Когда Марджори и ее гостья выходили из дома, Ник проскользнул в него через заднюю дверь.
Он совсем не собирался за ними шпионить, но, услыхав, что Дороти боится констебля, не мог не остановиться и не послушать, в чем там у нее дело.
Теперь он очень сожалел о своем порыве.
Оказывается, его мать тоже была последовательницей Лавинии Стрэнджейс! Его мать… Ник сел в кресло и попытался разобраться в том, что услышал. Она раньше участвовала в сборищах ведьм и вновь собиралась в Гордичский лес.
По крайней мере, хоть Томазина не из их числа! Ему было приятно это услышать, но теперь его беспокоило то, что она имела отношение к книге, о которой говорила Дороти. Ник представления не имел, убедился Парсиваль в невиновности Томазины или нет, и сообразил, что пора ему об этом узнать. Он вышел из дома через ту же заднюю дверь и отправился к Томазине.
Она выглядела усталой, когда открыла ему.
– Господин Парсиваль сказал, что ты защищал меня. Значит, тебямне надо благодарить за мою свободу. И еще за то, что ты сказал ему насчет шишки на голове. Парсиваль не мог отрицать, что она у меня есть.
– Что еще там было?
Томазина шире открыла дверь и впустила его в комнату. Стесняясь друг друга, они держались на почтительном расстоянии, и Томазина, кашлянув, сказала, что ей запрещено покидать Кэтшолм, поскольку она все-таки под подозрением. После этого она призналась, что сообщила мировому судье о том, что у Фрэнси было больше причин убивать Ричарда Лэтама.
– Ты ему сказала, что Фрэнси била Констанс? Что она была любовницей Лэтама?
Он разозлился, не в силах забыть свой долг верности госпоже.
– А что мне было делать? Фрэнси ведь вообще все врет…
– Не было никакой фигурки?
– Не было! И я ни разу не сказала о мести за смерть своей матери. Если она сама не отомстила, то и я не собиралась этого делать.
Ник ей поверил. Но, к несчастью, обвинение прозвучало и Парсиваль его слышал. И ради собственной безопасности ни Майлс, ни Фрэнси не откажутся от своих слов, иначе возникнут опасные вопросы.
Он молча смотрел, как она в волнении шагает по комнате, а потом опускается на колени перед сундуком.
– Здесь есть кое-что интересное, – сказала Томазина, прерывая его размышления.
Она выдвинула потайной ящичек и достала то, что могло быть только книгой Лавинии.
Томазина встала с колен и протянула ему книгу.
– В тот день, когда мы… встретились в саду, эта книга лежала открытой на странице с описанием ядовитой травы. Не знаю точно, но думаю, убийца Ричарда Лэтама нашел в ней, что искал.
Она сделала довольно опасное для себя признание, чем окончательно убедила Ника в своей невиновности. Он взял толстую книгу, переплетенную в кожу, и повертел ее, вспыхивая каждый раз, когда их руки соприкасались. Но ведь он пришел сюда как друг, во имя прежних добрых отношений – по крайней мере, он старался убедить себя в этом.
Все страницы были исписаны убористым почерком. Рука Лавинии. Значит, Томазина не имела отношения к записям матери.
– Смотри! – Он перевернул еще одну страницу, и Томазина побледнела. Рисунок был на месте, зато описание исчезло.
Ник потрогал неровно оборванную страницу. Он не сомневался искренности пораженной Томазины.
– Я прятала книгу! – твердила она. – Ник, мне страшно! Я не убивала Лэтама! Я даже не знаю в точности, что это за трава и где она растет! Тому, кто вырвал страницу, было наплевать на меня.
Ник просмотрел книгу до конца.
– Нет еще двух страниц. Ты помнишь, что там было?
Томазина посмотрела и горько вздохнула.
– Описание мази, которая дает ощущение полета.
У нее было совершенно растерянное выражение лица.
– Из чего она делается?
– Я помню, Ник, потому что только вчера читала. Туда входит дурман. Вербурга открывала книгу как раз на этих страницах.
Ник совсем перепугался, вспомнив разговор матери с Дороти Джерард.
– Но ведь Вербурга не умеет читать!
– Знаю.
– И она немного не того.
– Нет, Ник, тут ты ошибаешься. Она только прикидывается дурочкой, а на самом деле не глупее нас с тобой.
Ник мало виделся со служанкой Констанс в последний год, чтобы верить или не верить Томазине, однако позволил себе усомниться в сказанном.
– Она не могла вырвать страницы.
– Не могла ни при мне, ни потом, потому что я спрятала книгу. А вчера, когда господин Парсиваль меня допрашивал, могла. Я как раз просматривала книгу и хотела показать ему. Но он прислал за мной констебля, и я решила не рисковать, пока не узнаю, что у него на уме. Естественно, я ничего ему и не сказала.
– Книга была здесь, а тебя здесь не было? Вербурга пришла, но ведь она не умеет читать… впрочем, ей и не надо этого уметь. Тут все нарисовано.
Томазина покачала головой.
– Это не Вербурга. Я ее видела. Она тоже ждала допроса. И повар, и другие слуги ждали. Когда я вернулась, я опять спрятала книгу, но больше ее не открывала.
– Значит, здесь кто-то был, но это не служанка.
– Кто?
– Не знаю.
Ник подумал о Фрэнси, не понимая, зачем ей понадобилось оговаривать Томазину. Ему не хотелось подозревать хозяйку Кэтшолма в неблаговидных поступках, но он не мог избавиться от ощущения, что она тоже каким-то образом имеет отношение к сборищам в Гордичском лесу. Когда-то она была очень близка с Лавинией. Это он знал наверняка.
– Ник!
Опять все вернулось к женщинам из Гордичского леса, к его матери и Лавинии… Не желая ничего ей рассказывать и чувствуя, как его все сильнее тянет к ней, он решил бежать от нее, пока не натворил чего-нибудь непоправимого.
– Жаль, что ты не можешь уехать, но если Парсиваль запретил, у тебя нет выбора. Будь осторожна.
Он помедлил в дверях, чтобы посмотреть на нее, изо всех сил и наперекор здравому смыслу желая остаться с ней и защитить ее. У нее был ужасно несчастный вид, пока она не вытащила из кармана юбки кинжал с искусно выделанной рукояткой, который он уже видел раньше.
– Он предназначался для приготовления пищи во время особенных праздников, – сказала Томазина, – но будь уверен, он достаточно остр, чтобы послужить мне для защиты от нападения.
Ник заметил, что она смотрит на стену, возле которой стоял тяжелый комод, но Томазина, ничего не объясняя, вновь взглянула на него.
– Больше никто не возьмет меня на испуг! – торжественно заявила она. – Даже ты, Ник.
Томазина не хотела участвовать в похоронах Ричарда Лэтама, которые состоялись на другое утро со всей пышностью, что означало присутствие обитателей Кэтшолма и деревни.
Майлс в длинном плаще с капюшоном шел во главе процессии. Констанс трудно было узнать в траурных одеждах. Ее место было сразу за гробом, который несли восемь крепких йоменов и еще четыре помощника. Из Манчестера приехали все адвокаты отдать последнюю честь покойному.
Агнес и Иокаста Кэрриер несли шлейф вдовьего платья. За ними следовал весь прочий люд, которого было гораздо больше, чем жителей Кэтшолма и Гордича, – за счет нищих и бедняков, получивших траурный наряд и предвкушавших обед в качестве платы за свое присутствие.
Служил господин Фейн, но напуганная Томазина почти ничего не слышала. Душа у нее была не на месте.
Она попыталась сосредоточиться, когда вышел Генри Редих и стал читать цикл из двенадцати сонетов, посвященных Ричарду Лэтаму, однако он нагромоздил в них столько лжи, что слушать его было невозможно. Потом приехал Эдуард Парсиваль и отвлек ее внимание на себя. Томазина надеялась, что вместе с ним явится шериф, но Парсиваль оказался один.
Траурный обед вышел пародией на свадебный пир, после которого минуло всего три дня, разве лишь в этот раз многие гости глядели гораздо веселее. Все шумели, и никто никого не одергивал.
Констанс на сей раз, похоже, вместе с остальными радовалась жизни, хотя трудно было это определить, поскольку лицо ее скрывала черная вуаль. Правда, ела она с аппетитом, но ведь ей пришлось все эти дни лежать в траурной постели и, изображая глубокое горе, принимать визиты… Еду ей тогда время от времени приносили, но понемногу.
Томазина незаметно выскользнула из-за стола, когда веселье начало стихать, и направилась в спальню Ричарда. Когда еще ей представится случай обследовать железный ящик? Однако ее ожидало разочарование. Кто-то побывал за тайной дверью прежде нее и унес ящик. Вполне возможно, что с письмом Лавинии.
В коридоре послышался шум, и Томазина перешла в кабинет. Она стояла там ни жива ни мертва, но увидела всего-навсего Констанс с откинутой с лица вуалью. За ней шла дюжина слуг с вещами, которые могли понадобиться ей в новой спальне.
Томазина, пока ее никто не заметил, воспользовалась внешней лестницей и вернулась в свою комнату.
Почти все гости уже разошлись, когда Ник услышал громкие крики наверху, переходящие в отчаянный визг. В последний раз столько шума было, когда Фрэнси чуть не забила насмерть свою дочь.
Ник бросился к винтовой лестнице и оказался на верхней ступеньке, когда дверь в спальню Ричарда Лэтама с грохотом распахнулась, а потом захлопнулась. Она приоткрылась еще на мгновение, чтобы выпустить старую Вербургу, которая чуть не налетела на него.
– Что там случилось?
Не отвечая, Вербурга кивнула на закрытую дверь, из-за которой доносились вопли Фрэнси.
– Как ты посмела занять эти комнаты?! – визжала она.
– Они мои по праву! – кричала в ответ Констанс. – Мы с мужем жили бы в них, если бы он не умер!
– Вот в чем дело! – проговорил Ник и направился к двери.
Сначала Констанс была недовольна его вторжением, но потом явно ему обрадовалась.
– Уведи эту женщину, – приказала она, ткнув пальцем во Фрэнси.
– Как ты смеешь приказывать моему управляющему?!
– Он и на меня работает! Разве не он распоряжается моим приданым?
Ник взялся устанавливать между ними мир.
Кто-то громко постучал в дверь, и Томазина, открыв ее, увидела Эдуарда Парсиваля, сообщившего ей, что она взята под стражу. Рядом с ним стоял деревенский констебль, который должен был препроводить ее в Манчестер, а пока он старательно избегал ее взгляда, то и дело приглаживая светлые волосы и шаркая не державшими его ногами.
Томазина гордо вскинула голову и тяжело вздохнула, стараясь, чтобы они не заметили, как ей страшно.
– В чем меня обвиняют?
– В отравлении Ричарда Лэтама.
– Повар же поклялся, что я ничего не могла положить в еду, которую готовили специально для молодоженов!
– Яд был в вине Ричарда Лэтама. Вы двумя днями раньше пришли к нему и отравили его личное вино.
– Он держал его под замком, – возразила Томазина. – Как же я могла… – И она умолкла, сообразив, что Парсиваль считает ее ведьмой. – Ясно. Я там поколдовала, а заодно и оставила фигурку на случай, если яд не сработает.
Парсиваль побледнел от ее насмешливых слов. По закону он не мог обвинить ее в колдовстве, но это не мешало ему всей душой верить в ведьм и злые чары. Он был убежден, что она опасна.
Томазина вздернула подбородок и заглянула Парсивалю в глаза.
– Вы ошибаетесь. Я не ведьма и я не убивала Ричарда Лэтама ни с помощью яда, ни с помощью чего бы то ни было еще.
Парсиваль пошел на попятный.
– Ничего не могу поделать. Мне приходится обвинять вас в убийстве.
– Несколько дней назад вы, господин Парсиваль, готовы были поклясться, что никакого убийства вообще не было! – с горечью и возмущением сказала Томазина.
Где же Ник? Неужели никто ей не поможет?! Все гости разъехались. Остальные разошлись кто куда. Во дворе только один человек наблюдал за тем, что происходит. Агнес пряталась в тени лестницы и довольно улыбалась.
Томазина даже пожалела, что ей не подчиняются сверхъестественные силы. Она бы сейчас с радостью сделала Агнес лысой.
– Пойдемте, мисс, – попросил ее констебль.
– Вы ошибаетесь! – повторила Томазина.
Парсивалю не нравилось, когда ему прекословили, – ведь он тоже видел наблюдавшую за ними Агнес.
– Я исполняю свой долг.
– И вы об этом пожалеете.
– Не надо мне угрожать, мисс, – разозлился Парсиваль. – Как бы вы там ни колдовали, все равно ничего не измените. Если я не исполню свой долг, семья господина Лэтама все равно потребует возмездия, поэтому если вы сейчас не последуете за мной, то только ухудшите свое положение.
Неужели его еще можно ухудшить? Томазина попыталась вырваться, когда констебль схватил ее за руки, но он оказался сильнее, и ей пришлось подчиниться.
Томазина поняла, что ей никто не поможет. Всем безразлична ее судьба.
Ее охватило смятение, такое близкое к отчаянию, какого она еще никогда не испытывала.
11
Платье на ней, впрочем, тоже было не первой свежести.
– Кого это?
Марджори набрала в ковш воды и плеснула ею в пса, который прибежал следом за ней. Пес, поджав хвост, вернулся на место.
– Констебля.
– Ну, Дороти, ты же знаешь, он делает вид, что не замечает, как ты варишь пиво.
В Гордиче все сочувствовали Тому Джерарду и давали ему подзаработать лишние деньги.
– Да при чем тут это?
Она смотрела на Марджори несчастными глазами, и Марджори нетрудно было понять, в чем дело.
– Дороти, может быть, не стоит говорить об этом со мной?
– А у кого мне еще спросить, что мне делать?
Губы у нее задрожали, и Марджори поняла, что соседка в самом деле нуждается в ее помощи.
Запасясь терпением, Марджори налила себе и ей по кружке грушовки и приготовилась слушать.
Медленно, с трудом подбирая слова, Дороти Джерард шепотом повела свой рассказ. Она слышала о восковой фигурке и боялась, как бы женщин, встречавшихся в Гордичском лесу, не обвинили в колдовстве, приведшему к смерти Ричарда Лэтама.
Марджори нахмурилась. Ник говорил ей, что Майлс наверняка все выдумал, но зачем он это сделал, знал только он один. Она достала из буфета солодковый корень и стала его жевать.
– По крайней мере, Томазина Стрэнджейс не принимала участия в наших сборищах…
Марджори удивилась такому началу.
– Рассказывай.
– Да нет, ничего особенного.
– Есть, есть особенное, – стояла на своем Марджори.
Дороти опять принялась рассказывать, и у Марджори глаза на лоб полезли, когда она дошла до ночи после Дня урожая. Тринадцать женщин пришли в Гордичский лес и вызвали духа. Когда еще раз будет полная луна, он придет опять, и та, которая говорила от его имени, заявила, что ему нужны кое-какие страницы из книги Лавинии Стрэнджейс.
– А вчера пустили слушок, что осталось только найти травы.
– Какие травы?
– Да не помню. Какой-то корень, еще что-то и вроде бы дурман.
Марджори испугалась.
Что-то странное было в появлении духа в Гордичском лесу и в его поведении. Во-первых, Марджори не поверила в духа. Пусть сера, пусть дым, но дьявол-то тут при чем? Марджори сама знала, как это делается: бывала на ярмарках. Еще она вспомнила, что когда в последний раз здесь были «Актеры лорда Саффорда», они что-то такое представляли с духом, появляющимся из дыма и пламени. Трюк для дураков.
– Как я себя ругаю, – вслух проговорила Марджори, в первый раз осознав, что, покинув своих подруг и соседок после отъезда Лавинии, она отдала их во власть другой женщины, менее щепетильной, чем она, решившей продолжать дело Лавинии. – Впрочем, еще не поздно все поправить.
– Ты хочешь к нам? Но у нас теперь все по-другому.
Это как раз было ясно и без объяснений. Детские голоса, о чем-то возбужденно спорившие, положили конец их разговору. Иокаста явилась вместе со всем выводком Джерардов. Они все запыхались и что-то прятали.
Наверное, угрей, решила Марджори.
– Больше не будем об этом говорить, – тихо сказала Марджори, – но когда опять будет полная луна, не удивляйся, если вас прибавится в числе.
Дороти вздохнула с облегчением и благодарностью, но вряд ли так радовалась бы, знай она, что задумала Марджори. Пора со всем этим кончать. Следующее сборище в Гордичском лесу должно стать последним.
А вслух Марджори сказала:
– Я тебя провожу и заберу Иокасту. Пожалуй, мы с ней нанесем визит соболезнования вдове Лэтам.
Когда Марджори и ее гостья выходили из дома, Ник проскользнул в него через заднюю дверь.
Он совсем не собирался за ними шпионить, но, услыхав, что Дороти боится констебля, не мог не остановиться и не послушать, в чем там у нее дело.
Теперь он очень сожалел о своем порыве.
Оказывается, его мать тоже была последовательницей Лавинии Стрэнджейс! Его мать… Ник сел в кресло и попытался разобраться в том, что услышал. Она раньше участвовала в сборищах ведьм и вновь собиралась в Гордичский лес.
По крайней мере, хоть Томазина не из их числа! Ему было приятно это услышать, но теперь его беспокоило то, что она имела отношение к книге, о которой говорила Дороти. Ник представления не имел, убедился Парсиваль в невиновности Томазины или нет, и сообразил, что пора ему об этом узнать. Он вышел из дома через ту же заднюю дверь и отправился к Томазине.
Она выглядела усталой, когда открыла ему.
– Господин Парсиваль сказал, что ты защищал меня. Значит, тебямне надо благодарить за мою свободу. И еще за то, что ты сказал ему насчет шишки на голове. Парсиваль не мог отрицать, что она у меня есть.
– Что еще там было?
Томазина шире открыла дверь и впустила его в комнату. Стесняясь друг друга, они держались на почтительном расстоянии, и Томазина, кашлянув, сказала, что ей запрещено покидать Кэтшолм, поскольку она все-таки под подозрением. После этого она призналась, что сообщила мировому судье о том, что у Фрэнси было больше причин убивать Ричарда Лэтама.
– Ты ему сказала, что Фрэнси била Констанс? Что она была любовницей Лэтама?
Он разозлился, не в силах забыть свой долг верности госпоже.
– А что мне было делать? Фрэнси ведь вообще все врет…
– Не было никакой фигурки?
– Не было! И я ни разу не сказала о мести за смерть своей матери. Если она сама не отомстила, то и я не собиралась этого делать.
Ник ей поверил. Но, к несчастью, обвинение прозвучало и Парсиваль его слышал. И ради собственной безопасности ни Майлс, ни Фрэнси не откажутся от своих слов, иначе возникнут опасные вопросы.
Он молча смотрел, как она в волнении шагает по комнате, а потом опускается на колени перед сундуком.
– Здесь есть кое-что интересное, – сказала Томазина, прерывая его размышления.
Она выдвинула потайной ящичек и достала то, что могло быть только книгой Лавинии.
Томазина встала с колен и протянула ему книгу.
– В тот день, когда мы… встретились в саду, эта книга лежала открытой на странице с описанием ядовитой травы. Не знаю точно, но думаю, убийца Ричарда Лэтама нашел в ней, что искал.
Она сделала довольно опасное для себя признание, чем окончательно убедила Ника в своей невиновности. Он взял толстую книгу, переплетенную в кожу, и повертел ее, вспыхивая каждый раз, когда их руки соприкасались. Но ведь он пришел сюда как друг, во имя прежних добрых отношений – по крайней мере, он старался убедить себя в этом.
Все страницы были исписаны убористым почерком. Рука Лавинии. Значит, Томазина не имела отношения к записям матери.
– Смотри! – Он перевернул еще одну страницу, и Томазина побледнела. Рисунок был на месте, зато описание исчезло.
Ник потрогал неровно оборванную страницу. Он не сомневался искренности пораженной Томазины.
– Я прятала книгу! – твердила она. – Ник, мне страшно! Я не убивала Лэтама! Я даже не знаю в точности, что это за трава и где она растет! Тому, кто вырвал страницу, было наплевать на меня.
Ник просмотрел книгу до конца.
– Нет еще двух страниц. Ты помнишь, что там было?
Томазина посмотрела и горько вздохнула.
– Описание мази, которая дает ощущение полета.
У нее было совершенно растерянное выражение лица.
– Из чего она делается?
– Я помню, Ник, потому что только вчера читала. Туда входит дурман. Вербурга открывала книгу как раз на этих страницах.
Ник совсем перепугался, вспомнив разговор матери с Дороти Джерард.
– Но ведь Вербурга не умеет читать!
– Знаю.
– И она немного не того.
– Нет, Ник, тут ты ошибаешься. Она только прикидывается дурочкой, а на самом деле не глупее нас с тобой.
Ник мало виделся со служанкой Констанс в последний год, чтобы верить или не верить Томазине, однако позволил себе усомниться в сказанном.
– Она не могла вырвать страницы.
– Не могла ни при мне, ни потом, потому что я спрятала книгу. А вчера, когда господин Парсиваль меня допрашивал, могла. Я как раз просматривала книгу и хотела показать ему. Но он прислал за мной констебля, и я решила не рисковать, пока не узнаю, что у него на уме. Естественно, я ничего ему и не сказала.
– Книга была здесь, а тебя здесь не было? Вербурга пришла, но ведь она не умеет читать… впрочем, ей и не надо этого уметь. Тут все нарисовано.
Томазина покачала головой.
– Это не Вербурга. Я ее видела. Она тоже ждала допроса. И повар, и другие слуги ждали. Когда я вернулась, я опять спрятала книгу, но больше ее не открывала.
– Значит, здесь кто-то был, но это не служанка.
– Кто?
– Не знаю.
Ник подумал о Фрэнси, не понимая, зачем ей понадобилось оговаривать Томазину. Ему не хотелось подозревать хозяйку Кэтшолма в неблаговидных поступках, но он не мог избавиться от ощущения, что она тоже каким-то образом имеет отношение к сборищам в Гордичском лесу. Когда-то она была очень близка с Лавинией. Это он знал наверняка.
– Ник!
Опять все вернулось к женщинам из Гордичского леса, к его матери и Лавинии… Не желая ничего ей рассказывать и чувствуя, как его все сильнее тянет к ней, он решил бежать от нее, пока не натворил чего-нибудь непоправимого.
– Жаль, что ты не можешь уехать, но если Парсиваль запретил, у тебя нет выбора. Будь осторожна.
Он помедлил в дверях, чтобы посмотреть на нее, изо всех сил и наперекор здравому смыслу желая остаться с ней и защитить ее. У нее был ужасно несчастный вид, пока она не вытащила из кармана юбки кинжал с искусно выделанной рукояткой, который он уже видел раньше.
– Он предназначался для приготовления пищи во время особенных праздников, – сказала Томазина, – но будь уверен, он достаточно остр, чтобы послужить мне для защиты от нападения.
Ник заметил, что она смотрит на стену, возле которой стоял тяжелый комод, но Томазина, ничего не объясняя, вновь взглянула на него.
– Больше никто не возьмет меня на испуг! – торжественно заявила она. – Даже ты, Ник.
Томазина не хотела участвовать в похоронах Ричарда Лэтама, которые состоялись на другое утро со всей пышностью, что означало присутствие обитателей Кэтшолма и деревни.
Майлс в длинном плаще с капюшоном шел во главе процессии. Констанс трудно было узнать в траурных одеждах. Ее место было сразу за гробом, который несли восемь крепких йоменов и еще четыре помощника. Из Манчестера приехали все адвокаты отдать последнюю честь покойному.
Агнес и Иокаста Кэрриер несли шлейф вдовьего платья. За ними следовал весь прочий люд, которого было гораздо больше, чем жителей Кэтшолма и Гордича, – за счет нищих и бедняков, получивших траурный наряд и предвкушавших обед в качестве платы за свое присутствие.
Служил господин Фейн, но напуганная Томазина почти ничего не слышала. Душа у нее была не на месте.
Она попыталась сосредоточиться, когда вышел Генри Редих и стал читать цикл из двенадцати сонетов, посвященных Ричарду Лэтаму, однако он нагромоздил в них столько лжи, что слушать его было невозможно. Потом приехал Эдуард Парсиваль и отвлек ее внимание на себя. Томазина надеялась, что вместе с ним явится шериф, но Парсиваль оказался один.
Траурный обед вышел пародией на свадебный пир, после которого минуло всего три дня, разве лишь в этот раз многие гости глядели гораздо веселее. Все шумели, и никто никого не одергивал.
Констанс на сей раз, похоже, вместе с остальными радовалась жизни, хотя трудно было это определить, поскольку лицо ее скрывала черная вуаль. Правда, ела она с аппетитом, но ведь ей пришлось все эти дни лежать в траурной постели и, изображая глубокое горе, принимать визиты… Еду ей тогда время от времени приносили, но понемногу.
Томазина незаметно выскользнула из-за стола, когда веселье начало стихать, и направилась в спальню Ричарда. Когда еще ей представится случай обследовать железный ящик? Однако ее ожидало разочарование. Кто-то побывал за тайной дверью прежде нее и унес ящик. Вполне возможно, что с письмом Лавинии.
В коридоре послышался шум, и Томазина перешла в кабинет. Она стояла там ни жива ни мертва, но увидела всего-навсего Констанс с откинутой с лица вуалью. За ней шла дюжина слуг с вещами, которые могли понадобиться ей в новой спальне.
Томазина, пока ее никто не заметил, воспользовалась внешней лестницей и вернулась в свою комнату.
Почти все гости уже разошлись, когда Ник услышал громкие крики наверху, переходящие в отчаянный визг. В последний раз столько шума было, когда Фрэнси чуть не забила насмерть свою дочь.
Ник бросился к винтовой лестнице и оказался на верхней ступеньке, когда дверь в спальню Ричарда Лэтама с грохотом распахнулась, а потом захлопнулась. Она приоткрылась еще на мгновение, чтобы выпустить старую Вербургу, которая чуть не налетела на него.
– Что там случилось?
Не отвечая, Вербурга кивнула на закрытую дверь, из-за которой доносились вопли Фрэнси.
– Как ты посмела занять эти комнаты?! – визжала она.
– Они мои по праву! – кричала в ответ Констанс. – Мы с мужем жили бы в них, если бы он не умер!
– Вот в чем дело! – проговорил Ник и направился к двери.
Сначала Констанс была недовольна его вторжением, но потом явно ему обрадовалась.
– Уведи эту женщину, – приказала она, ткнув пальцем во Фрэнси.
– Как ты смеешь приказывать моему управляющему?!
– Он и на меня работает! Разве не он распоряжается моим приданым?
Ник взялся устанавливать между ними мир.
Кто-то громко постучал в дверь, и Томазина, открыв ее, увидела Эдуарда Парсиваля, сообщившего ей, что она взята под стражу. Рядом с ним стоял деревенский констебль, который должен был препроводить ее в Манчестер, а пока он старательно избегал ее взгляда, то и дело приглаживая светлые волосы и шаркая не державшими его ногами.
Томазина гордо вскинула голову и тяжело вздохнула, стараясь, чтобы они не заметили, как ей страшно.
– В чем меня обвиняют?
– В отравлении Ричарда Лэтама.
– Повар же поклялся, что я ничего не могла положить в еду, которую готовили специально для молодоженов!
– Яд был в вине Ричарда Лэтама. Вы двумя днями раньше пришли к нему и отравили его личное вино.
– Он держал его под замком, – возразила Томазина. – Как же я могла… – И она умолкла, сообразив, что Парсиваль считает ее ведьмой. – Ясно. Я там поколдовала, а заодно и оставила фигурку на случай, если яд не сработает.
Парсиваль побледнел от ее насмешливых слов. По закону он не мог обвинить ее в колдовстве, но это не мешало ему всей душой верить в ведьм и злые чары. Он был убежден, что она опасна.
Томазина вздернула подбородок и заглянула Парсивалю в глаза.
– Вы ошибаетесь. Я не ведьма и я не убивала Ричарда Лэтама ни с помощью яда, ни с помощью чего бы то ни было еще.
Парсиваль пошел на попятный.
– Ничего не могу поделать. Мне приходится обвинять вас в убийстве.
– Несколько дней назад вы, господин Парсиваль, готовы были поклясться, что никакого убийства вообще не было! – с горечью и возмущением сказала Томазина.
Где же Ник? Неужели никто ей не поможет?! Все гости разъехались. Остальные разошлись кто куда. Во дворе только один человек наблюдал за тем, что происходит. Агнес пряталась в тени лестницы и довольно улыбалась.
Томазина даже пожалела, что ей не подчиняются сверхъестественные силы. Она бы сейчас с радостью сделала Агнес лысой.
– Пойдемте, мисс, – попросил ее констебль.
– Вы ошибаетесь! – повторила Томазина.
Парсивалю не нравилось, когда ему прекословили, – ведь он тоже видел наблюдавшую за ними Агнес.
– Я исполняю свой долг.
– И вы об этом пожалеете.
– Не надо мне угрожать, мисс, – разозлился Парсиваль. – Как бы вы там ни колдовали, все равно ничего не измените. Если я не исполню свой долг, семья господина Лэтама все равно потребует возмездия, поэтому если вы сейчас не последуете за мной, то только ухудшите свое положение.
Неужели его еще можно ухудшить? Томазина попыталась вырваться, когда констебль схватил ее за руки, но он оказался сильнее, и ей пришлось подчиниться.
Томазина поняла, что ей никто не поможет. Всем безразлична ее судьба.
Ее охватило смятение, такое близкое к отчаянию, какого она еще никогда не испытывала.
11
Ник быстро терял терпение. Фрэнси и Констанс обменивались отвратительными репликами, и конца этому не было видно. Вновь появилась Вербурга, но вмешаться не пожелала. Потом явился Майлс Лэтам и, прислонившись к стене, с удовольствием смотрел на бесплатное представление. Он напомнил Нику тех ханжей, которые ходят на нравоучительные пьесы с важным и серьезным видом, а в душе тешатся зрелищем пороков, в которых сами же и грешны.
Роль примирителя оказалась весьма неблагодарной. Пока обе дамы в запале без устали награждали друг друга нелестными эпитетами, они были недоступны голосу разума, и Нику лучше было помолчать. Он отошел к окну, чтобы в относительной безопасности немного подождать, ведь они еще и бросали друг в друга чем ни попадя.
Ему даже в голову не пришло, что его не видно от двери, пока в спальню не ворвалась Агнес и не заорала:
– Наш план сработал! Мисс Стрэнджейс взята под стражу и сейчас направляется в манчестерскую тюрьму в сопровождении констебля и господина Парсиваля! Он обвинил ее в убийстве господина Лэтама!
Ник не помнил, как пересек комнату, как схватил Агнес за плечи и немилосердно затряс. Радость исчезла из ее глаз, когда она увидела его лицо.
– Какой план?! – вскричал он. – Что вы там натворили?!
Агнес что-то забормотала, в страхе забыв о своей хозяйке. Так Ник узнал правду о том, как они с Фрэнси лгали все время после свадебного пира.
– Какая мерзость!
У Ника в груди защемило, едва он подумал о Томазине, запертой в манчестерской тюрьме. Бывалые люди называли ее овчарней, потому что все преступники содержались в ней скопом и в грязи, и Ник даже представить не мог, каково там будет Томазине.
Он отпустил Агнес, и она чуть не упала. Потом он со сжатыми кулаками и полыхающими яростью глазами повернулся к Фрэнси.
– Нет, Ник…
– Вы представляете, чтовы наделали? – крикнул он.
Нику казалось, что все вокруг рушится, а на него смотрели так, будто он сошел с ума. Неужели никто из них не понимает, что они наделали, ведь она никого не могла убить! Она не из тех, кто упивается насилием! И она ничего не знает о травах и ядах… Он же помнит, как она неподдельно удивилась, увидев, что страницы вырваны. Он сам может свидетельствовать, что она никогда, не принимала никакого участия в сборищах в Гордичском лесу.
– Почему ты считаешь, что Томазина не убивала Ричарда? Парсиваль, конечно, дурак, но у него, верно, есть доказательства, если он взял ее под стражу.
– Если бы не ваша ложь, ему бы и в голову никогда не пришло такое!
Ник обвел злым взглядом Агнес, Фрэнси и Майлса.
– А я-то тут при чем? Я ничего не говорил, – удивился Майлс.
– Черт подери! Разве не вы придумали фигурку и до смерти запугали ей Парсиваля? Из-за вашей пьяной болтовни Парсиваль считает себя обязанным проявить усердие.
– Парсиваль меня боится? – изумленно переспросил Майлс.
– Он боялся вашего брата. Вас он опасается. Клянусь, если бы я только знал, чем ему угрожал ваш брат, я бы тоже занялся вымогательством!
– Вымогательством? Мой святой братец?
– А то вы не знаете, какие ходили сплетни!
– А вдруг сам Парсиваль убил Ричарда?
Ник похолодел. В их графстве любой влиятельный человек мог как угодно вертеть законом, чтобы покрыть свои темные делишки.
Еще никогда Ник так не жалел о своих ограниченных возможностях. Как управляющий он имел влияние в Кэтшолме, однако не был джентльменом по рождению. Например, в Манчестере он был бы обыкновенным приехавшим из поместья йоменом. Парсиваль его даже слушать не станет.
– Поеду в Манчестер. Может быть, мне еще удастся переубедить Парсиваля.
Ник не верил, что мировой судья мог убить Лэтама, даже если у него для этого имелись основания, – слишком он был трусоват.
Фрэнси схватила его за руку.
– Напрасно потеряешь время! Дело сделано, и Парсиваль ни за что не признает, что совершил ошибку. Кстати, я и не уверена, что он ее совершил.
– Томазина не убивала Ричарда Лэтама!
Ник был в этом уверен, но теперь он знал и другое. Он никому не позволит причинить Томазине вред по той простой причине, что он ее любит.
Констанс, которая до сих пор молчала и только слушала, положила руку на другое плечо Ника, привлекая к себе его внимание.
– Если Томазина невиновна, – сказала Констанс, – ее освободят.
«Спокойно», – приказал себе Ник. Ему могла понадобиться помощь, если он хотел вызволить Томазину из тюрьмы.
– Вы когда-нибудь видели манчестерскую тюрьму? – спросил он. – Это бывшая церковь, расположенная на мосту через реку Ирвелл.
– Довольно близко к рынку. Там, кстати, есть колодки и клетка, как в суде.
Насмешливый тон Фрэнси выводил Ника из себя, но он постарался сдержаться и говорить только для Констанс.
– До суда убийц помещают в яму, то есть в самую нижнюю комнату в тюрьме, где очень толстые стены и почти нет ни света, ни воздуха. Один Бог знает, с кем она там будет, но даже если мужчин держат отдельно, все равно страшно подумать, что ей придется вынести!
Констанс поежилась. Майлс глядел на него испуганно. Лицо Фрэнси ничего не выражало.
Нику очень хотелось последовать за Парсивалем… может быть, даже похитить у него Томазину, но он понимал, что ничего не добьется, став вне закона. Если его самого засадят в тюрьму, он ничего не сможет сделать для Томазины.
– По закону Парсиваль имеет право три дня держать в тюрьме человека для выяснения обстоятельств преступления. – Это Ник знал точно. – Потом он должен вынести решение. Если Томазину решат судить большим судом присяжных, то ее будут держать в тюрьме, пока кто-нибудь не внесет деньги и не пообещает, что она никуда не сбежит.
– Ник, вызволи ее! – попросила Констанс. – Я дам деньги.
Фрэнси это не понравилось.
– Ты ее совсем не знаешь. Зачем она тебе?
– Я уверена, что она не убивала моего мужа.
– Господи, откуда тебе это известно?
– Известно, – неприязненно ответила Констанс. – И еще мне известно, ктобольше всех хотел его смерти. Если его и в самом деле отравили, если Ричард Лэтам был убит, то клянусь, это сделала его ревнивая любовница. – Выглянув из-за Ника, она ткнула пальцем во Фрэнси. – Вы, мадам. Вы были бы на седьмом небе от радости, если бы мы оба погибли. Какое счастливое совпадение, что из-за вас я в тот день совсем не хотела есть!
Фрэнси, зайдясь от злости, ударила ее по руке.
– Я никогда не была любовницей Ричарда! И я его не убивала! К тому же Парсиваль уверен, что яд был в его вине, а не в кушаньях, которые подавали на стол!
В вине? Ник слышал об этом впервые. Он подозрительно взглянул на Фрэнси. Только Парсиваль мог ей это сказать, прежде чем отправился брать Томазину под стражу.
Констанс, однако, еще не покончила с обвинениями. Она отпустила Ника и двинулась к матери, которая опасливо отступила от нее.
– Вы были любовницей Ричарда до самой моей свадьбы! – заявила Констанс. – Я слышала весь ваш мерзкий разговор. Вам ведь не хватило ума хотя бы увести своего любовника из большой залы.
У Фрэнси поубавилось пылу, хотя она все еще продолжала кричать, что ни в чем не виновата, когда Констанс принялась пересказывать их беседу. У нее были отличная память и даже некоторые способности к имитации голоса, так что ей очень похоже удалось повторить обвинения Лэтама, которые он предъявлял Фрэнси. «Клянусь, это управляющий! Ты всю жизнь знаешь Ника Кэрриера и ведешь себя с ним как с равным. Ты даже разрешила ему звать тебя по имени. Вполне логично думать, что ты зашла и дальше…»
Ник никогда еще не слышал ничего подобного. Опять он ошибся.
– Но это же неправда… – возразил он, пораженный, что кто-то может заподозрить его в совращении хозяйки Кэтшолма.
Фрэнси топнула и сверкнула глазами на Констанс.
– Ты все это сочинила! Ты ничего не слышала. Но даже если и так, кто будет вести серьезные разговоры в большой зале?
– Вы не знали, что я там, – улыбнулась Констанс. – Я очень хорошо спряталась.
Она продолжала пересказывать разговор Фрэнси с Ричардом и закончила тем, что показала, как они посмотрели друг на друга и вместе покинули залу.
– Лгунья! – У Фрэнси побелели глаза. – Ничего этого не было!
– А мы можем спросить Томазину Стрэнджейс… Ах да, вы же спровадили ее в тюрьму по обвинению в убийстве!
– Что вы говорите? – не утерпел Ник.
– Томазина тоже там была и тоже все слышала. Она сидела на галерее музыкантов. – Констанс шагнула к Фрэнси. – Она вам об этом сказала? За этовы ополчились на нее?
Фрэнси в ярости бросилась на Констанс, но на сей раз молодая девушка была готова к нападению, даже ждала его. Она сделала шаг в сторону, и Фрэнси разбила бы себе лицо, если бы Ник ее не поддержал.
– Убери ее отсюда, Ник! – приказала Констанс. – Не могу больше видеть эту женщину.
Ник крепко держал Фрэнси, однако не настолько крепко, чтобы оставить синяки у нее на коже. Он не верил, что Фрэнси убила Ричарда Лэтама, но если Констанс говорит правду, Фрэнси заслуживает наказания за зло, которое она по доброй воле причинила Томазине.
Роль примирителя оказалась весьма неблагодарной. Пока обе дамы в запале без устали награждали друг друга нелестными эпитетами, они были недоступны голосу разума, и Нику лучше было помолчать. Он отошел к окну, чтобы в относительной безопасности немного подождать, ведь они еще и бросали друг в друга чем ни попадя.
Ему даже в голову не пришло, что его не видно от двери, пока в спальню не ворвалась Агнес и не заорала:
– Наш план сработал! Мисс Стрэнджейс взята под стражу и сейчас направляется в манчестерскую тюрьму в сопровождении констебля и господина Парсиваля! Он обвинил ее в убийстве господина Лэтама!
Ник не помнил, как пересек комнату, как схватил Агнес за плечи и немилосердно затряс. Радость исчезла из ее глаз, когда она увидела его лицо.
– Какой план?! – вскричал он. – Что вы там натворили?!
Агнес что-то забормотала, в страхе забыв о своей хозяйке. Так Ник узнал правду о том, как они с Фрэнси лгали все время после свадебного пира.
– Какая мерзость!
У Ника в груди защемило, едва он подумал о Томазине, запертой в манчестерской тюрьме. Бывалые люди называли ее овчарней, потому что все преступники содержались в ней скопом и в грязи, и Ник даже представить не мог, каково там будет Томазине.
Он отпустил Агнес, и она чуть не упала. Потом он со сжатыми кулаками и полыхающими яростью глазами повернулся к Фрэнси.
– Нет, Ник…
– Вы представляете, чтовы наделали? – крикнул он.
Нику казалось, что все вокруг рушится, а на него смотрели так, будто он сошел с ума. Неужели никто из них не понимает, что они наделали, ведь она никого не могла убить! Она не из тех, кто упивается насилием! И она ничего не знает о травах и ядах… Он же помнит, как она неподдельно удивилась, увидев, что страницы вырваны. Он сам может свидетельствовать, что она никогда, не принимала никакого участия в сборищах в Гордичском лесу.
– Почему ты считаешь, что Томазина не убивала Ричарда? Парсиваль, конечно, дурак, но у него, верно, есть доказательства, если он взял ее под стражу.
– Если бы не ваша ложь, ему бы и в голову никогда не пришло такое!
Ник обвел злым взглядом Агнес, Фрэнси и Майлса.
– А я-то тут при чем? Я ничего не говорил, – удивился Майлс.
– Черт подери! Разве не вы придумали фигурку и до смерти запугали ей Парсиваля? Из-за вашей пьяной болтовни Парсиваль считает себя обязанным проявить усердие.
– Парсиваль меня боится? – изумленно переспросил Майлс.
– Он боялся вашего брата. Вас он опасается. Клянусь, если бы я только знал, чем ему угрожал ваш брат, я бы тоже занялся вымогательством!
– Вымогательством? Мой святой братец?
– А то вы не знаете, какие ходили сплетни!
– А вдруг сам Парсиваль убил Ричарда?
Ник похолодел. В их графстве любой влиятельный человек мог как угодно вертеть законом, чтобы покрыть свои темные делишки.
Еще никогда Ник так не жалел о своих ограниченных возможностях. Как управляющий он имел влияние в Кэтшолме, однако не был джентльменом по рождению. Например, в Манчестере он был бы обыкновенным приехавшим из поместья йоменом. Парсиваль его даже слушать не станет.
– Поеду в Манчестер. Может быть, мне еще удастся переубедить Парсиваля.
Ник не верил, что мировой судья мог убить Лэтама, даже если у него для этого имелись основания, – слишком он был трусоват.
Фрэнси схватила его за руку.
– Напрасно потеряешь время! Дело сделано, и Парсиваль ни за что не признает, что совершил ошибку. Кстати, я и не уверена, что он ее совершил.
– Томазина не убивала Ричарда Лэтама!
Ник был в этом уверен, но теперь он знал и другое. Он никому не позволит причинить Томазине вред по той простой причине, что он ее любит.
Констанс, которая до сих пор молчала и только слушала, положила руку на другое плечо Ника, привлекая к себе его внимание.
– Если Томазина невиновна, – сказала Констанс, – ее освободят.
«Спокойно», – приказал себе Ник. Ему могла понадобиться помощь, если он хотел вызволить Томазину из тюрьмы.
– Вы когда-нибудь видели манчестерскую тюрьму? – спросил он. – Это бывшая церковь, расположенная на мосту через реку Ирвелл.
– Довольно близко к рынку. Там, кстати, есть колодки и клетка, как в суде.
Насмешливый тон Фрэнси выводил Ника из себя, но он постарался сдержаться и говорить только для Констанс.
– До суда убийц помещают в яму, то есть в самую нижнюю комнату в тюрьме, где очень толстые стены и почти нет ни света, ни воздуха. Один Бог знает, с кем она там будет, но даже если мужчин держат отдельно, все равно страшно подумать, что ей придется вынести!
Констанс поежилась. Майлс глядел на него испуганно. Лицо Фрэнси ничего не выражало.
Нику очень хотелось последовать за Парсивалем… может быть, даже похитить у него Томазину, но он понимал, что ничего не добьется, став вне закона. Если его самого засадят в тюрьму, он ничего не сможет сделать для Томазины.
– По закону Парсиваль имеет право три дня держать в тюрьме человека для выяснения обстоятельств преступления. – Это Ник знал точно. – Потом он должен вынести решение. Если Томазину решат судить большим судом присяжных, то ее будут держать в тюрьме, пока кто-нибудь не внесет деньги и не пообещает, что она никуда не сбежит.
– Ник, вызволи ее! – попросила Констанс. – Я дам деньги.
Фрэнси это не понравилось.
– Ты ее совсем не знаешь. Зачем она тебе?
– Я уверена, что она не убивала моего мужа.
– Господи, откуда тебе это известно?
– Известно, – неприязненно ответила Констанс. – И еще мне известно, ктобольше всех хотел его смерти. Если его и в самом деле отравили, если Ричард Лэтам был убит, то клянусь, это сделала его ревнивая любовница. – Выглянув из-за Ника, она ткнула пальцем во Фрэнси. – Вы, мадам. Вы были бы на седьмом небе от радости, если бы мы оба погибли. Какое счастливое совпадение, что из-за вас я в тот день совсем не хотела есть!
Фрэнси, зайдясь от злости, ударила ее по руке.
– Я никогда не была любовницей Ричарда! И я его не убивала! К тому же Парсиваль уверен, что яд был в его вине, а не в кушаньях, которые подавали на стол!
В вине? Ник слышал об этом впервые. Он подозрительно взглянул на Фрэнси. Только Парсиваль мог ей это сказать, прежде чем отправился брать Томазину под стражу.
Констанс, однако, еще не покончила с обвинениями. Она отпустила Ника и двинулась к матери, которая опасливо отступила от нее.
– Вы были любовницей Ричарда до самой моей свадьбы! – заявила Констанс. – Я слышала весь ваш мерзкий разговор. Вам ведь не хватило ума хотя бы увести своего любовника из большой залы.
У Фрэнси поубавилось пылу, хотя она все еще продолжала кричать, что ни в чем не виновата, когда Констанс принялась пересказывать их беседу. У нее были отличная память и даже некоторые способности к имитации голоса, так что ей очень похоже удалось повторить обвинения Лэтама, которые он предъявлял Фрэнси. «Клянусь, это управляющий! Ты всю жизнь знаешь Ника Кэрриера и ведешь себя с ним как с равным. Ты даже разрешила ему звать тебя по имени. Вполне логично думать, что ты зашла и дальше…»
Ник никогда еще не слышал ничего подобного. Опять он ошибся.
– Но это же неправда… – возразил он, пораженный, что кто-то может заподозрить его в совращении хозяйки Кэтшолма.
Фрэнси топнула и сверкнула глазами на Констанс.
– Ты все это сочинила! Ты ничего не слышала. Но даже если и так, кто будет вести серьезные разговоры в большой зале?
– Вы не знали, что я там, – улыбнулась Констанс. – Я очень хорошо спряталась.
Она продолжала пересказывать разговор Фрэнси с Ричардом и закончила тем, что показала, как они посмотрели друг на друга и вместе покинули залу.
– Лгунья! – У Фрэнси побелели глаза. – Ничего этого не было!
– А мы можем спросить Томазину Стрэнджейс… Ах да, вы же спровадили ее в тюрьму по обвинению в убийстве!
– Что вы говорите? – не утерпел Ник.
– Томазина тоже там была и тоже все слышала. Она сидела на галерее музыкантов. – Констанс шагнула к Фрэнси. – Она вам об этом сказала? За этовы ополчились на нее?
Фрэнси в ярости бросилась на Констанс, но на сей раз молодая девушка была готова к нападению, даже ждала его. Она сделала шаг в сторону, и Фрэнси разбила бы себе лицо, если бы Ник ее не поддержал.
– Убери ее отсюда, Ник! – приказала Констанс. – Не могу больше видеть эту женщину.
Ник крепко держал Фрэнси, однако не настолько крепко, чтобы оставить синяки у нее на коже. Он не верил, что Фрэнси убила Ричарда Лэтама, но если Констанс говорит правду, Фрэнси заслуживает наказания за зло, которое она по доброй воле причинила Томазине.