Эмилия Остен. Жених для дочери

   Тиана еле удержалась от дерзкого замечания, но вовремя прикусила язык. Перебивать отца – неслыханно, к тому же ему вряд ли понравится то, что она могла сказать.
   – Ваша мать желала, чтобы вы все удачно вышли замуж. Ее воля свята для меня до сих пор. Я медлил, не доверяя вам выбор, так как у молодых девушек в голове лишь ветер, как же можно вам что-либо доверять? Глаз да глаз нужен. – Он усмехнулся. – Благодаря мне вы по-прежнему сохраняете чистоту и невинность даже в таком гнезде порока и разврата, коим является Лондон.
   Отца удерживали в столице дела, иначе он давно бы уехал в Глостершир и запер дочерей на конюшне. Еще Тиана была благодарна матери, которую не помнила, за то, что та сумела уломать своего набожного мужа и доказать ему, что замужество для каждой из ее дочерей будет участью лучшей, чем, скажем, пожизненное заключение дома и выполнение дел лишь на благо религиозной общины. Тетя Джоанна обмолвилась однажды, что Абрахам жаждал отдать Богу младшую из троих сестер. Тиане вовсе не улыбалось провести все свои дни за каменными стенами глостерширского особняка, лишь иногда выбираясь в церковь и сидя там в окружении святош, которые только и умеют, что грядки вскапывать. С каким бы религиозным рвением Абрахам Меррисон ни воспитывал своих детей, они не желали принадлежать Богу навсегда. Возможно, Клара смогла бы смириться с подобной участью, но сильная от природы Альма и дерзкая Тиана – никогда.
   – Вы уже взрослые, дочери мои, – продолжал между тем отец. – Я много размышлял о вашей судьбе, старался оградить вас от тлетворного влияния многих людей и вот наконец принял решение. До конца года вы все выйдете замуж. Сначала, разумеется, Кларибелла, как старшая, затем Альмароза – как средняя, и, наконец, самая младшая, Кристиана. Между помолвкой и свадьбой должно пройти установленное правилами приличия время, поэтому каждая из вас будет помолвлена в течение двух месяцев.
   Сэр Абрахам умолк, переводя взгляд с одной дочери на другую и наслаждаясь произведенным эффектом: Клара смертельно побледнела, Альма закусила губу и смотрела в пол. Тиана сдавила пальцы так, что они побелели. Она больше не могла молчать.
   – Позволите ли вопрос, сэр?
   – Ты можешь спросить, Кристиана.
   – Означает ли это, что мы можем теперь выбирать себе кавалеров, чтобы выявить наилучшего возможного жениха?
   – Какая глупость! – фыркнул Абрахам. – Разумеется, я сам подберу вам супругов. Вы слишком молоды для того, чтобы понимать, что именно составляет супружеское счастье. А это в первую очередь прекрасная репутация, хорошее состояние и, конечно же, непоколебимая вера. – Отец воздел кверху острый желтоватый палец. – Поэтому вы можете положиться на меня, я устрою ваше счастье.
   – Но… – Альма решилась заговорить без разрешения. – Неужели наши желания ничего не значат, сэр?!
   – Вы слишком наивны, чтобы понимать, чего желаете. Да и не настолько умны. – К удивлению Тианы, отец не рассердился, услыхав непочтительное замечание. – Ваши помыслы слишком легки, а семейная жизнь – это суровое испытание, в брак необходимо вступать, осознавая, какой важный шаг совершаете. Все вы поблагодарите меня потом, когда поймете, сколько добра я сделал для вас, когда выбрал супругов.
   – То есть… супруги уже выбраны вами? – без разрешения заговорила и Клара. Тиана бросила на нее стремительный взгляд: сестра была бледной как смерть.
   – Еще нет, – сознался лорд Меррисон, – однако у меня на примете несколько прекрасных кандидатур. Тебе, моя дорогая Кларибелла, к примеру, по всем статьям подойдет мистер Джулиуз из Саутгемптона, ты его знаешь.
   Тиана помнила мистера Джулиуза: узколицый пожилой унылый тип с ладонями холодными и скользкими, словно дохлая селедка. Представить рядом с ним нежную, утонченную Клару, навеки заковать ее в цепи брака с подобным мужчиной – это кощунство. Но, разумеется, мистер Джулиуз – ревнитель веры и разделяет взгляды лорда Меррисона.
   – Ну, не станем торопить события, всему свое время, – довольно улыбаясь, сказал отец. Потрясенное молчание сестер он, видимо, принял за знак, что они оробели от оказанной им чести. – А теперь отправляемся к графу де Грандидье. Я должен вас предупредить: вы знаете, сколь несдержанны порою бывают французы. Постарайтесь не заострять внимание на их чудачествах, не перенимать плохие манеры и вольности, которые они себе позволяют. Все знают, что семья Меррисон выше всего этого.
   – Сэр, – промолвила Альма вкрадчивым тоном, который всегда использовала, что-то задумав, – если нам скоро предстоит выйти замуж, нельзя ли нам получить чуть больше свободы и общаться с молодыми людьми нашего круга? Вы же знаете, что мы не позволим себе ничего недостойного.
   – Я не нахожу это допустимым… – начал сэр Абрахам, но тут впервые за все время подала голос тетя Джоанна:
   – Дорогой брат, как ни странно, молодая леди просит о разумном. Неутоленная страсть в общении может помешать после того, как брак будет скреплен. Это разрушает ум, угнетает дух, заставляет предаться греху уныния. Девочки молоды, но хорошо воспитаны; пускай же они вкусят удовольствий, благопристойных, несомненно. Пускай потанцуют лишний раз или два, заведут несколько полезных знакомств. Девочки скромны, уверяю вас. Они не переступят черту приличий.
   Тиана никак не могла понять, лицемерит тетя или нет. С той медвежьей неуклюжестью, с которой тетя Джоанна строила отношения с людьми, – наверняка полностью убеждена в своих словах.
   – Ну что ж… – Абрахам Меррисон задумался. – К женщинам иногда следует прислушаться! Ведь моя покойная жена была умна и порою давала дельные советы. Хорошо, Джоанна, дочери мои. Вам будет позволено чуть больше, чем обычно, но лишь под моим присмотром. Никаких бесед наедине, никаких, упаси Господь, знакомств с гуляками и повесами! Достойные молодые люди! Вы можете танцевать с теми, кто вас пригласит, если это не совсем уж отъявленные негодяи. Я прослежу.
   Конечно, это снова ограничивало выбор, но уже давало возможность хоть ненадолго вырваться из-под родительской опеки. Тиана чувствовала, что ей смертельно необходимо обсудить ошеломляющие новости с сестрами. Если Кларе в мужья прочат мистера Джулиуза, то кого, спаси Господь, готовят для нее самой?
   Тиана не сомневалась, что отец обдумывал все возможности не единожды. Счастье дочерей он понимал своеобразно, ему и в голову не придет спросить их мнения. Желания самих девушек не учитываются. Вот почему так бледна Клара: Тиана знала, что ей нравится Бартоломью Финч, очень нравится. И, конечно, в глубине души сестра лелеяла надежду, что однажды ей и молодому офицеру позволят быть вместе… Увы! До сего дня надежда еще имела право на существование. Но теперь поздно тешить себя иллюзиями. Отец подберет для дочерей супругов, во всем на него похожих и, вполне возможно, чуть младше его самого. Кое-кто из отцовских знакомых уже овдовел, так что не откажется жениться вторично. И сэр Абрахам искренне считает, что делает своим детям добро! Непробиваемая отцовская убежденность в этом обескураживала Тиану. Отец любил дочерей, очень своеобразно, но сильно. Он заставит их быть счастливыми в своем понимании и тем самым поломает им жизни.
   Конечно, есть шанс выйти замуж за человека слабовольного, подчинить его себе и делать что вздумается. Завести тайного любовника, к примеру. Сейчас все сплошь и рядом так поступают. Но Тиане не нравилась подобная перспектива. Во-первых, обладая духом сильным и дерзким, она предпочитала иметь дело с человеком, равным ей или ее превосходящим; сила завораживала ее, свобода действий – манила, словно болотный огонек. С мужем должно быть интересно. Что толку, если он станет мямлить в ответ на ее вопросы? Что толку, если станет склонять голову перед ней? Разве это брак? Разве это настоящее счастье? Как можно завести детей с мужчиной, который слабее тебя по всем статьям? Тиана этого не понимала и не хотела. Еще хуже, если муж окажется домашним тираном и не даст чихнуть без разрешения. Она жила в такой атмосфере всю свою жизнь и понимала, что хочется ей совершенно не этого.
   – Ну что ж, – удовлетворенно произнес отец, по-своему истолковав молчание дочерей, – если у вас нет больше вопросов, то мы отправляемся.

Глава 3

   Экипаж у лорда Меррисона был один, но просторный. Для деловых визитов имелась еще легкая коляска, однако сестры не пользовались ею; иногда тетя Джоанна испрашивала разрешения, чтобы отправиться за покупками, но случалось это нечасто. В экипаж, здоровенный, словно слон, помещалось все семейство Меррисон, даже с учетом нижних юбок. Слава богу, что мода на кринолины давно прошла, думала Тиана, расправляя на коленях платье. Иначе точно пришлось бы ездить за дамами два раза.
   В открытые окна вливался жаркий июльский воздух, в котором смешивались запахи рыбы и близкой воды, пирожков из булочной на углу, немытых тел, фабричной копоти. Лондон летом – не самое привлекательное место на земле, в Глостершире в жаркие дни, конечно, лучше. Но в Глостершире нет общества, а тут оно изысканное, на взгляд Тианы, и развращенное, на взгляд отца.
   Иногда Тиана задавалась вопросом: почему отец вообще не запер ее и сестер в своих комнатах и не ограничил их передвижение стенами особняка? Почему он вывозит их в свет, хотя и следит за ними пристально, но все-таки что-то позволяет? Она догадывалась, что благодарить за это стоит покойную мать и отчасти – тетю Джоанну. Супруга лорда Меррисона, говорят, была веселой женщиной, обожала общество, не чуралась развлечений. Отец, похоже, действительно ее любил; тетя Джоанна уверяла, что он всегда был набожен, однако лишь после смерти жены ударился в религиозные крайности. И все же память жила в нем, проливаясь не только тоской, но и пониманием: иногда во взгляде отца проскальзывала теплота, которой обычно девочки не чувствовали. Он делался добр и снисходителен, а затем снова замыкался в себе, своем образе жизни, молитвах и нравоучениях подрастающему поколению.
   Отец искренне считал, что поступает как лучше. На деле все оборачивалось не так хорошо.
 
   Новый особняк графа де Грандидье, купленный им по переезде в Лондон, был виден издалека. Сразу и не подъедешь. Пришлось выстоять длинную очередь: экипажи сгрудились на улице, лошади оглашали окрестности ржанием, а кучера – нетерпеливыми окриками. В карете Меррисонов все молчали, отец не был сторонником праздных разговоров, тетя Джоанна мечтательно уставилась в окно, а сестры по-прежнему пребывали под впечатлением от обрушившейся на них новости.
   Наконец карета подкатила к крыльцу особняка, лакей распахнул дверцу, и Тиана следом за Альмой выбралась наружу. Бал захватывал своим безрассудным очарованием уже здесь, на ступеньках: на них вдоль перил стояли вазоны с экзотическими цветами и пахло смесью летней травы с дорогими духами. Нарядно одетые леди и джентльмены поднимались к дверям, перешучиваясь, громко разговаривая, отпуская птичек серебристого смеха.
   Тетя Джоанна оперлась на руку сэра Абрахама, тот кивнул дочерям, и все вместе они направились в дом.
   Граф де Грандидье купил этот особняк, выстроенный не более пятидесяти лет назад и принадлежавший раньше некоему дворянину, проигравшему все семейное наследство в карты. Имени неудачника Тиана не помнила, но поражалась его невезучести: особняк наверняка стоил немало, учитывая размеры и наличие сада. Сколько же нужно играть, чтобы потерять такой дом? Да, он располагался не в центре Лондона, да, графу придется постараться, прежде чем его окончательно примут в обществе; но начало положено. Француз решил поразить англичан невиданной пышностью, устроил грандиозный прием, который продлится до утра; в приглашении было сказано, что ни один гость не уйдет без подарка.
   До ушей Тианы долетел обрывок разговора:
   – Да у этого лягушатника денег куры не клюют!
   – Попомните мое слово, денег еще недостаточно, чтобы всех нас поразить.
   Тиана обернулась, чтобы рассмотреть говорящих, но они уже скрылись в толпе.
   В огромном холле можно было ослепнуть от сияния хрустальных люстр, блеска драгоценностей, обманчивой хрупкости превосходных зеркал. Тусклый покой дома Меррисонов забывался, словно невнятный сон. Вот здесь, в круговерти слов, взглядов и движений, была настоящая жизнь, из этого блеска она состояла. Тиана невольно начала улыбаться. Она знала, что должна следовать за отцом, опустив голову, но не могла отказать себе в удовольствии украдкой смотреть по сторонам.
   Бальный зал располагался на втором этаже и был размером с небольшую площадь. Высокие, до потолка, окна на террасу открыты; с нее горными реками бегут мраморные лестницы в сад. Изумительная роспись потолка: толстенькие херувимы парят среди облаков и цветочных гирлянд, какой-то греческий бог катит на колеснице, и белые лошади выгибают шеи, взбрыкивают, летят во весь опор. Вьются по белизне стен золотые цветочные узоры. Кресла и кушетки все новенькие, обиты бархатом и шелком, на концах портьер качаются мохнатые кисти, столики светятся тонкой инкрустацией из полудрагоценных камней. Люстры похожи на праздничные торты, в бокалах с шампанским не иссякают пузырьки, на возвышении играет оркестр: музыканты все, как на подбор, подтянутые, неулыбчивые, сразу видно, что заняты серьезным делом. Пять скрипачей, немало; смычки взлетают в их руках, на лбу капельки пота. Большинство гостей в английских костюмах, и все же многие одеты по французской моде – ярче, веселее, откровеннее.
   Здесь не найти темного угла, чтобы там сидеть, с удовольствием подумала Тиана.
   Отец, кажется, слегка растерялся в первый миг; потом углядел свободную кушетку в тени пальм в посеребренных кадках, привезенных (вместе с кадками, вероятно) с Востока. Искусно расставленные растения создавали уют там, где, казалось бы, уюта вовек не найти; лорд Абрахам усадил дочерей на длинную кушетку, велел сидеть скромно, не поднимая головы, и слегка успокоился.
   А как не смотреть по сторонам? Тиане казалось, что скоро у нее глаза съедут к вискам от осторожного подглядывания. Созерцать мужские ноги в туфлях с изящными пряжками и белоснежных чулках, конечно, любопытно, равно как и оборки на юбках леди. Но хочется другого. Тем более что Тиана хотела бы увидеть совершенно определенных людей в этом зале. Они не могли этого пропустить.
   – Мисс Меррисон, могу ли я пригласить вас?
   Прямо под носом у Тианы оказалась мужская рука. Девушка подняла взгляд – так и есть, лорд Марвин. Этот приятный малый не состоял в числе ее поклонников (да и сколько у нее настоящих поклонников? Ни одного, если подумать), но проникся однажды жалостью и с тех пор при случае звал танцевать. Жалость – не самая лучшая причина для приглашения на танец, однако Тиана готова была стерпеть что угодно, лишь бы на время ускользнуть из-под отцовского надзора.
   Она вопросительно взглянула на отца: тот сдержанно кивнул.
   – С удовольствием, лорд Марвин.
   Молодой лорд не представлял угрозы для чести Тианы. Слишком воспитан, слишком молод, младше ее самой, и слишком беден, чтобы посчитать его достаточно хорошим претендентом на ее руку. Словом, неопасен. Лорд Меррисон имел с ним продолжительную беседу еще в первый раз, когда лорд Марвин подошел к Тиане, и разрешил дочери иногда танцевать с этим джентльменом. Если, конечно, сэр Абрахам бывал в хорошем настроении и вообще позволял Тиане шевелиться.
   – Вы должны мне помочь! – прошептала Тиана, когда под руку с кавалером отошла подальше от кушетки и отец уже не мог ее слышать.
   – Помочь? Я весь к вашим услугам, мисс. – Если лорд Марвин и не желал помогать Тиане, то умело маскировал это. Иногда она гадала: как он на самом деле к ней относится? Временами проскальзывало в его глазах такое откровенное сочувствие… Мать лорда Марвина известна своей страстью к благотворительности (что весьма уменьшило семейное состояние); видимо, это передалось по наследству.
   – Когда танец закончится, не отводите меня обратно.
   – О! – лорд выглядел несколько обескураженным. – Но ваш отец…
   – Мы сделаем вид, что не заметили его знаков. – Тиана умоляюще взглянула на кавалера. – Пожалуйста! Что вам стоит? Если мы окажется в другом конце зала, он даже и не заметит.
   – Но куда же мне отвести вас, если не к отцу?
   – Я о себе позабочусь.
   – Он с меня голову снимет, если я вас потеряю.
   Трус, подумала Тиана, жалкий трус. Только и хватает смелости, чтобы ее на танец пригласить.
   – Обещаю, ваша голова останется на месте. Мне нужно получить в свое распоряжение лишь несколько свободных минут. А вы подождете меня, и затем мы вернемся.
   Одним из требований лорда Меррисона к тем людям, с которыми танцевали их дочери, было вернуть девушек под крыло отца сразу по окончании танца. Лорд Марвин это отлично знал. Он пожал плечами и встал напротив Тианы в ряд приготовившихся к танцу мужчин, шепнув напоследок:
   – Хорошо, мисс.
   Тиана расцвела улыбкой, надеясь ею компенсировать те неприятности, которые лорд Марвин мог навлечь на себя из-за нее. Она не чувствовала направленных на нее взглядов – насмешливых или презрительных по большей части. Она к ним привыкла. Сестрам Меррисон не разрешалось носить модную одежду, в их гардеробе очень редко появлялись обновки, и оливковое платье Тианы весь высший свет видел уже по меньшей мере раз двадцать. Это вызывало уничижительные ухмылки джентльменов и неуемное хихиканье дам.
   «Ничего, – говорила себе Тиана. – Зато я танцую».
   Танец – это свобода, танец – это средоточие жизненных течений; танцуя, ты приближаешься к настоящей жизни, стоишь так близко от нее, что чувствуешь ее дыхание у себя на лице. Скрещенные руки святее распятия, взгляды сталкиваются, и в каждом из них – обещание важного. Иногда случаются прикосновения, и тогда словно огнем обжигает.
   Однако сегодня Тиана не могла полностью сосредоточиться на танце. Она выполняла все фигуры безупречно, а мыслями уносилась далеко. Отец все-таки сумел слегка испортить ей настроение. Размышления о том, кого готовят ей в мужья, не оставляли Тиану. Она не сомневалась, что этот человек ей не подойдет: до сих пор все мужчины, которых одобрял отец, решительно ей не нравились. Лорд Марвин – исключение, к тому же не сказать чтобы отец совсем его одобрял. Сэр Абрахам разрешал дочерям танцевать с людьми, которые более-менее укладывались в его понятия о благочестивом молодом человеке, однако в дом лорд Марвин не был вхож. И никогда не будет. Заикаться о том, чтобы выйти замуж за него, просто смешно. И дело не в том, что лорд Марвин не нравился Тиане настолько; в крайнем случае она согласилась бы на брак с ним. Выросшая под присмотром отца, Тиана прекрасно знала: не всегда в жизни приходится делать то, что хочется. Честно говоря, жизнь такова, что свобода воли и выбора – это изысканный десерт, никак не основное блюдо.
   Лорд Марвин – приятный джентльмен, у него округлое веселое лицо, подбородок вялый, что говорит о слабости характера, зато сам он улыбчив и легок, словно кисея, – с ним в браке не было бы проблем. Только вот Тиане хотелось замирать, глядя в лицо мужа, трепетать, когда он прикасается, и считать минуты, проведенные без него, потерянными. А с кем из тех, кого она знает и кого ей представлял отец, она сможет так жить?
   С высоченным сэром Корбоном, который курит трубку, запихивая в нее самый вонючий на свете табак, и от этого у него зубы и пальцы желтые? Наверняка на ночь он надевает на голову колпак. О какой страсти может идти речь, если на муже надет сероватый от времени и многочисленных стирок, удлиняющий и без того лошадиное лицо колпак?
   С невысоким, зато весьма тучным лордом Фресли? Этот не столь уныл, обычно расточает Тиане улыбки, мелко смеется, подрагивая большим животом. Однако в прошлом, видимо, много грешил, так как набожность его не знает границ. Уверяет, что питается всегда лишь постной пищей, вне зависимости от того, пост на дворе или нет; только вот Тиана частенько замечала жирный блеск на его пальцах и выразительные пятна на рубашке. К чему ей муж-обманщик, который ночами сбегает из супружеской постели, чтобы полакомиться на кухне колбасой?
   Или с престарелым бароном Нойерсом, который, наверное, уже вообще не мужчина? Он ходит, опираясь на дубовую палку, и рассуждает о своей безвременно ушедшей супруге, бывшей идеалом во всех отношениях – богобоязненной, скромной… Тиана ему не подходит, потому что слишком юна и дерзка. И если отец решит, что ее избранником должен стать барон, – придется всю жизнь выслушивать его нравоучения и причитания, что современная молодежь совсем не умеет себя вести. Конечно, с бароном можно выгадать: если он быстро скончается, Тиана останется молодой обеспеченной вдовой и будет свободна. Но она рискует навсегда потерять человека, который свободен уже сейчас, не смотрит в ее сторону, однако заставляет ее сердце биться быстрее.
   За этого человека ей не дадут выйти никогда. Ведь он не подходит по всем статьям. Можно сказать, что он – полная противоположность тому супругу, которого сэр Абрахам хотел бы видеть рядом со своей дочерью.

Глава 4

   Лорд Эдвард Картрайт поправил рукав нового кремового сюртука, расшитого розами (манжет рубашки должен выглядывать идеально, а не торчать небрежно), и повернулся к лорду Бисмайру:
   – Отвечая на твой вопрос, дорогой Дельберт, скажу: нет, нет и еще раз нет. Если когда-нибудь во мне возникнет желание переселиться в деревню, немедленно вызывай самых лучших врачей. Пусть отворяют мне кровь, ставят пиявок или поят микстурами, лишь бы вылечили. В деревне жизни нет.
   – Многие тысячи крестьян с тобой не согласны, – усмехнулся лорд Бисмайр.
   – Господь всемогущий, Дельберт, но я-то не крестьянин! Мне ни к чему вспахивать землю, собирать яблоки или кормить свиней. В деревне я дохну от скуки.
   – Тогда почему ты пропадал там последнюю неделю? Мой слуга ездил с поручением в Уилтшир и клянется, что видел тебя на улице Брэдфорда-на-Эйвоне.
   – Ах, ну это. Там поместье графини Флиндерс.
   – И? – приподнял бровь Дельберт.
   – Успешно, разумеется. Вдова не смогла устоять.
   – Она известна своей замкнутостью и набожностью.
   – А в постели весьма горяча.
   Лорд Бисмайр фыркнул.
   – Я всегда говорил: чем святей с виду человек, тем внутри он порочней. Быть порочным и, не колеблясь, говорить об этом – гораздо честнее, чем строить из себя святошу. И кстати, о святошах. Эта дочка лорда Меррисона опять за тобой наблюдает. Не оборачивайся.
   – Вот как? – Лорд Картрайт даже головы не повернул.
   – Да, прячется за этим растением в кадке и думает, что ее никто не заметит. Так забавно, Эдвард, она тебя просто преследует.
   – Она мне неинтересна.
   – Она не уродина.
   – И что с того? Дельберт, вокруг полно красавиц, остается лишь выбрать. А я выбираю лишь интересных дам. Безмозглые дурочки – не по моей части. Что интересного можно найти в общении с дочкой того святоши, о которых ты с презрением только что говорил, я не знаю. Следовательно, и замечать ее не нужно.
   – Ее интерес скоро станет неприличным, – заметил лорд Бисмайр, глядя Эдварду через плечо.
   – Это должно волновать ее, но не меня.
   Эдвард не собирался оборачиваться и давать глупышке надежду, что он в ней заинтересован. Может, попозже скользнет взглядом, чтобы убедиться: наверняка она все в том же ужасном платье, без украшений, и волосы уложены гладко, как у монашки. Правда, монашки еще и плат набрасывают, чего юной дочке лорда Меррисона не хватает. Появись она и ее сестры на балу в монашеских одеяниях, никто, наверное, и не удивится уже. Хотя в монастырь их отправить нельзя, и лорд Меррисон наверняка об этом сожалеет. Взгляд девушки буравил спину, и Эдвард передернул плечами, пытаясь избавиться от неприятного ощущения.
   И что эта девчонка в нем нашла? Он ведь даже не говорил с ней ни разу, а если и перебросился парой фраз, то совершенно этого не помнил. Он ее вообще в упор не видел, пока Моника ему не сказала. Женщины быстрее замечают внимание других женщин, и леди Дьюли, сверкая шоколадными глазами, насмешливо поведала другу, что его просто преследует одна девчонка.
   Дочери лорда Меррисона были всеобщим посмешищем. Если кому-то из дебютанток хотели привести в пример «неправильную» леди, то сестры Меррисон для этого служили наилучшим объектом. В обществе, где все усилия направлены на то, чтобы флиртовать, весело проводить время и сочетаться удачным браком с подходящим человеком, простые платья, строгое поведение и отсутствие пудры и мушек на лице считались оскорблением. Эдвард ненавидел пудриться и не носил парик, перевязывая волосы медного оттенка атласными лентами, однако компенсировал сии недостатки умением себя вести, исключительной любвеобильностью и знаками внимания, которые оказывал дамам. Проще говоря, лорд Картрайт был повесой, за долгие годы заработавшим себе определенную репутацию, полностью его устраивавшую. Его и за глаза, и в глаза частенько называли лорд Щегол – эта птица своим пением подманивает насекомых, а Эдвард так подманивал женщин. Обаянием. В среднем он покорял по женщине в неделю, ни с кем подолгу не задерживаясь и никому ничего не обещая. «Фарфоровый век» оправдывал его и поощрял, быть нынче у кого-то в любовниках не стыдно, но престижно. О победах Эдварда ходили легенды. Многие женщины предлагали ему вступить с ними в брак, и если бы лорд Картрайт пожелал, то мог бы войти даже в ряды высшей аристократии, а то и породниться с королевской семьей – чем черт не шутит. Эдвард, однако, брачных уз избегал, как упомянутый черт – ладана. Конечно, рано или поздно придется обзавестись супругой и сыном, чтобы было кому наследовать фамилию и состояние; но еще лет десять можно подождать. Эдварду исполнилось тридцать в прошлом году, и он не горел желанием надевать супружеское ярмо так рано.