Сильвия Эндрю
Розабелла
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Лондон. Рождество 1818 г.
– Мне все равно, что вы скажете, Джайлс! На этот раз я поступлю так, как считаю правильным, – сказала молодая женщина, смотревшая в окно на заснеженный пейзаж. Поскольку эти слова адресовались мужчине, стоявшему посреди комнаты, она повернулась к нему. На ее лице были написаны одновременно вызов и мольба. Однако на мужчину это не произвело ни малейшего впечатления.
– Какая редкость, Розабелла! Ты снова хочешь убедить себя в том, что твои желания совпадают с твоими обязанностями?
Наступило молчание. Розабелла Ордуэй пыталась взять себя в руки. Ни к чему рыдать – от этого ей делается только хуже, не говоря уже о том, что джентльмена, стоявшего перед ней, раздражает подобное проявление слабости. Джайлс Стантон был суровым и непреклонным человеком. Она сделала для храбрости глубокий вдох и сказала:
– Джайлс, моя сестра живет в Темперли одна с больным отцом. Я хочу побыть с ними на Рождество. Что в этом неразумного?
– Понятно. Сейчас в Лондоне довольно скучно, да и этикет требует, чтобы ты не появлялась в обществе во время траура!
– У меня нет желания бывать в обществе, Джайлс. Я просто хочу провести Рождество в Темперли.
– Какая преданность! Скажи, когда ты там была в последний раз?
Она закусила губу и отвернулась.
– Четыре года назад.
– Четыре года? А с тех пор как ты вышла за моего кузена и стала миссис Ордуэй? Твое теперешнее желание увидеть их выглядит не очень убедительно.
– Мы… мы один раз к ним ездили… Но возникли причины…
– Ну разумеется! – насмешливо воскликнул он. – Зачем же покидать обожающего тебя мужа, любящую свекровь и такой уютный дом, чтобы нанести визит затворнику отцу и сестре? Разве может ветхий и, скорее всего, продуваемый сквозняками особняк сравниться со всем этим великолепием?
Он обвел глазами просторную гостиную. Огромные зеркала в золоченых рамах отражали обтянутые шелком стены, сверкающие канделябры и изящную французскую мебель. На столиках были расставлены табакерки и другие ценные безделушки – страстное увлечение Стивена.
Розабелла вздрогнула – она не любила эту комнату. Взглянув в зеркало напротив, она увидела свое отражение: эфемерное существо в траурном платье, почти незаметное рядом с высокой фигурой мужчины.
– Ну?
– Джайлс, почему вы так меня ненавидите? Вы отсутствовали четыре года, и что вы можете знать? – Она старалась сохранять спокойствие, однако голос у нес задрожал и готов был сорваться на крик. Она крепко сжала руки, чтобы унять дрожь, так как успела понять: любое проявление чувств вызывает у Джайлса презрение. Ей надо уехать. Надо! Она очень любит тетю Лауру, но ей необходимо самой прийти в себя, обрести физические и душевные силы.
– К чему эта театральность, Розабелла? Я вовсе не «ненавижу» тебя. Не доверяю – это точнее. Любому глупцу ясно, почему ты хочешь сейчас уехать из Лондона. Прошло два месяца, как я тебя узнал. За это время я не заметил ни единого признака скорби по моему кузену. Странно ожидать, что ты останешься только из-за тети Лауры. Теперь, когда для тебя недоступны все эти рауты, балы и легкомысленное времяпрепровождение, ты скучаешь. Хоть раз в жизни заплатишь за свое содержание!
– Я не понимаю, почему вы такого обо мне мнения!
– Леди Ордуэй приняла тебя в семью и воспитала как собственную дочь…
– Джайлс, она моя крестная! Когда мама умерла…
– Она взяла тебя к себе. – продолжал неумолимый Джайлс, – и ты быстро поняла, как обвести ее вокруг пальца. Ты настолько пленила леди Ордуэй, что она позволила тебе выйти замуж за своего единственного сына, к тому же не достигшего совершеннолетия. Твоя торопливость меня не удивляет – Стивен всегда был непостоянен в своих чувствах, и ты вполне могла сомневаться в том, долго ли он будет к тебе привязан. Каким же ударом для тебя стала его смерть – ведь он так и не успел унаследовать состояние!
Уязвленная Розабелла была вынуждена ответить:
– Предположить такое – просто безумие! Я была так же молода, как и Стивен. А опыта у меня еще меньше, чем у него… – Она внезапно замолкла, вспомнив, что поклялась никому не говорить об определенных вещах.
Не обращая внимания на ее слова, Джайлс желчно продолжил:
– Ты не смогла выполнить условия сделки.
– Сделки?
– Да, Розабелла. Беззаботная жизнь в достатке в обмен на верность и хотя бы видимую привязанность к моему кузену. Но ты и на это оказалась неспособна!
– Что… что вы имеете в виду? – запинаясь, проговорила она.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Стивен был всего лишь мальчишкой – добродушным, болезненным и доверчивым. Ты предала его и в конце концов довела до смерти. Не качай головой, Розабелла. У меня есть доказательство.
– Не может этого быть!
– В Лондоне я отсутствовал, но у меня есть письма кузена. Твое вероломное поведение разбило ему сердце. Он был вполне откровенен.
– Какое «вероломное поведение»? С кем? Я не разбивала ему сердце! – вне себя закричала Розабелла.
– А имя Селдер ничего тебе не говорит? Ага! Вижу, что говорит.
– Но это… не то, что вы предполагаете! – Розабелла замолчала – у нее не было сил продолжать. Какой смысл все отрицать? Стивен извратил факты в свою пользу. Он всегда умел располагать к себе людей. Ей же никто не поверит… за исключением тети Лауры, но та находится в таком состоянии, что невозможно сказать ей правду о единственном сыне. Оставив попытки оправдаться, Розабелла обреченно произнесла: – Вы неправы, Джайлс, но я не в силах вас переубедить. И я не понимаю, почему вы хотите, чтобы я оставалась здесь. Разве не лучше для всех, если я уеду в Темперли и поживу там?
– Ну, нет! Не сомневаюсь, что тебе очень хочется сбежать туда, хотя непонятно, на что ты собираешься там жить. С трудом верится, что после стольких лет твой отец захочет тебя содержать. Нет, в Темперли ты не поедешь – ты необходима здесь. Моей тетке нужна заботливая компаньонка, а в тебе, кажется, осталась капля доброты по отношению к свекрови…
– Я люблю тетю Лауру! – с жаром воскликнула Розабелла. – Она была моей крестной задолго до того, как стала свекровью. Я никогда не забуду ее доброты!
– Прекрасно сказано, Розабелла! Вот и живи согласно этим словам, – спокойно ответил Джайлс. – Оставайся в Лондоне и ухаживай за моей теткой, пока она не оправится от потери Стивена. Ты также будешь следить за хозяйством, но эта забота не обременительна: в доме достаточно слуг.
– Да вы же не любите меня и не доверяете мне! Вы сами это сказали.
– Для того чтобы человек был мне полезен, необязательно его любить. Но я позабочусь, чтобы за тобой приглядывали.
– Джайлс, я не смогу жить в обстановке подозрения, не смогу! – Розабелла почти прокричала это, но тут же, сделав глубокий вдох, взяла себя в руки.
– Полагаю, сможешь. Иначе, моя маленькая интриганка, я откажусь платить долги кузена. По-моему, не стоит тебе напоминать, что теперь это твои долги. Твои и тети Лауры. За столь короткую жизнь твой муж растратил поразительную сумму денег. Когда все будет выплачено кредиторам, ты останешься бедной вдовушкой, моя милая. И тетя Лаура тоже призадумается: она, насколько я понял, поощряла ваше мотовство.
– Вы не посмеете! Вы обманываете меня!
– Кто ты такая, чтобы называть меня обманщиком? Поостерегись! – Казалось, вид трогательной хрупкой фигурки, сжимающей и разжимающей пальцы рук, с большими темно-голубыми глазами на бледном лице, лишь усиливал его гнев. – Я не попадусь на твои уловки, Розабелла, так что зря стараешься. Господи, ты получила то, что заслужила! У Стивена было очень много денег, да и тете Лауре мой дядя оставил немаленькую часть наследства. Я два месяца потратил на выяснение, куда все ушло, а ты упорно не хотела мне помочь.
– Я не знаю, на что ушли деньги, – еле слышно ответила она.
– Что? Вы не делали пожертвований беднякам? – язвительно произнес Джайлс. – И не помогали твоей семье, живущей в бедности? Я ожидал услышать что-то более вразумительное, чем «я не знаю»…
Розабелла прикрыла глаза. Все происходящее сейчас было продолжением кошмара последних нескольких лет. Ей оставалось одно – не обращать внимания на его злобу и попытаться хоть как-то уцелеть.
– А… если я останусь? Где будете вы? Снова уедете за границу?
– Ненадолго, дорогая! – Джайлс мрачно усмехнулся. – Не рассчитывай на мое длительное отсутствие! Я уезжаю на следующей неделе во Францию, но скоро вернусь. Я не собираюсь надолго оставлять тетю Лауру и состояние Ордуэев в твоих жадных ручонках.
Розабеллу пробрала дрожь с головы до ног. Ей всегда было трудно мириться с недоброжелательностью и грубостью. Она старалась угодить людям, стремилась к любви, искала защиты, а этот человек, с резким голосом и желчной презрительностью, пугал ее, как никто другой… даже больше Стивена.
Конечно, нервы у нее совсем расшатались. Особенно с приездом Джайлса Стантона. Он прибыл, уверенный в ее вине, и она пока не смогла его в этом переубедить.
Розабелла села и закрыла лицо руками. Она чувствовала, что больна. Но куда ей обратиться за помощью или просто за пониманием? Она должна уехать, хоть на какое-то время. Ее охватила паника, и она начала задыхаться. Успокойся, приказала она себе, не смей терять самообладание!
– Джайлс! Я буду ухаживать за тетей Лаурой. Я сделала бы это и без ваших угроз. Но… мне необходимо немного времени уделить себе. Я вовсе не стремлюсь к развлечениям и веселью. Мне нужно всего лишь поехать в Темперли, чтобы навестить мою семью.
Джайлс почувствовал новый прилив раздражения. Непонятно, что нашли в этом бледном, нервном существе его тетка и Стивен? Но она, должно быть, непревзойденная актриса. Как изображает беззащитность! Не знай он всего, вполне мог бы попасться ей на удочку. Несомненно, эта миссис Ордуэн водила за нос его несчастного кузена. И других тоже, если верить тому, что писал Стивен. Что ж, скоро она узнает, что встретила достойного противника!
Однако ему, похоже, придется разрешить ей навестить семью.
– Ты сможешь поехать на месяц, – внезапно сказал он, – но только позже. Сейчас в твоей помощи нуждается тетя Лаура, а не родные в Темперли. К тому же следующие три-четыре месяца до того, как герцог вернется в Англию, я должен быть в Париже. Полагаю, что освобожусь только к Пасхе. Если к тому времени тете Лауре станет лучше, ты отправишься в Беркшир.[1]
– Но…
– Это мое последнее слово, Розабелла! И не рассчитывай задержаться там больше, чем на месяц. Если не вернешься вовремя – жди кредиторов у ворот Темперли.
Розабелла склонила голову. Что случилось с ее характером? В былые дни она нашлась бы что ответить. Теперь же может лишь молчать и трепетать от сознания того, что приходится скрывать. Продержится ли она до Пасхи? Придется. Джайлс прав в одном: тетю Лауру нельзя оставить. Раз он будет отсутствовать, ей по крайней мере удастся немного успокоиться.
– Спасибо, Джайлс, – сказала она.
– Не надо меня благодарить – я делаю это не для того, чтобы тебя порадовать. Я все же добьюсь, чтобы ты заплатила свой долг моей семье.
Розабелла поторопилась выйти из гостиной. Перед спальней крестной она остановилась. Четыре долгих месяца до Пасхи! Вынесет ли она? Но все мысли о бегстве улетучились, едва Розабелла переступила порог слабо освещенной комнаты. Как она могла помышлять оставить крестную, которая выглядела такой старой и больной? Конечно, она должна остаться до тех пор, пока та не поправится. Леди Ордуэй открыла глаза и сонно произнесла:
– Это ты, Стивен?
Розабелла взяла со стола стакан.
– Нет, тетя Лаура. Стивен не может сейчас прийти. Это Розабелла. Вас приподнять, чтобы вы выпили это?
– Розабелла! – На лице больной появилась улыбка. – Который час?
– Два часа. Снова пошел снег.
– Уже два? Так поздно…
– Вы спали все утро.
– Я подумала, что это пришел Стивен. – Леди Ордуэй отвернулась. – Какая я глупая. Стивен умер. Как давно? Уже шесть месяцев?
– Семь, тетя Лаура, – тихо сказала Розабелла.
– Джайлс здесь?
– Он, кажется, собирался уйти. Вы хотите его видеть?
– Не сейчас. Я знаю, он вскоре должен вернуться в Париж, но у него и в Лондоне много дел, связанных с поместьем. Адвокаты и прочее… Теперь вес принадлежит ему. Он должен был стать наследником в случае, если у Стивена не будет детей. А у Стивена их не было.
– Нет. – В голосе Розабеллы прозвучали боль и отвращение. В их со Стивеном жизни не могло быть и намека на то, что появится ребенок.
– Прости, мне не нужно было это говорить, – разволновалась леди Ордуэй. Она теребила пальцами одеяло, слезы катились у нее по щекам.
Розабелла погладила ее трясущиеся руки.
– Выпейте еще лекарство.
Леди Ордуэй сделала пару глотков и откинулась на подушки.
– Я все забываю… Старая, глупая женщина…
Розабелла поцеловала крестную в щеку.
– Вы больны. Скоро вам станет лучше, вот увидите.
– Джайлс всегда был добрым мальчиком. И очень любил бедняжку Стивена. Я уверена, будь он здесь, Стивен не…
Розабелла приложила палец к губам крестной.
– Не говорите про это, тетя Лаура, а то мы обе расстроимся.
– Мне не следовало заставлять тебя выходить замуж за моего сына. Я надеялась… Ты всегда отличалась жизнерадостностью… и была такая красивая. Я думала, это может его спасти… А что теперь с тобой стало? – Она взяла Розабеллу за руку. – Ты стараешься скрыть это от меня, но я все вижу. Ты слишком бледна и худа, и нервы у тебя никуда не годятся, как и у меня. Я в этом виновата, Розабелла. Ты сможешь меня простить?
– Конечно! Я люблю вас, крестная.
Они помолчали, затем леди Ордуэй сказала:
– Я вот думаю… Джайлс скоро станет всем распоряжаться сам, а тебе надо нанести визит в Темперли.
– Я пока не могу. Вы сами сказали, что Джайлс должен уехать. Он говорит, что я смогу поехать лишь на Пасху, если вы будете хорошо себя чувствовать.
– Значит, я постараюсь! Видишь ли, пока я лежала здесь и думала о том, что могу сказать Джайлсу, то поняла, как много я должна скрыть. Я преднамеренно старалась ничего не замечать. Это грешно. И хотя я любила тебя, все равно попыталась использовать. Теперь же я хочу, чтобы ты снова стала юной, хочу услышать твой смех. Думаю, ты должна пожить в Темперли… скажем, месяца три. Проведи там лето, как это бывало раньше. Я буду скучать по тебе, но это ничего.
– Я не смогу так долго отсутствовать! Джайлс разрешил мне уехать на один месяц.
– Этого явно недостаточно!
– Ничего не поделаешь: он так хочет.
– Джайлс всегда был немного высокомерен. Видно, оттого, что он – командующий в армии. Ты ведь знаешь: Джайлс находится при герцоге Веллингтоне,[2] – с гордостью сказала леди Ордуэй. – Он сражался в Испании, потом во Франции. А после войны герцог взял его в свой штаб. Вот Джайлс и привык поступать по-своему.
– Я это заметила, – сухо отозвалась Розабелла.
Леди Ордуэй с улыбкой посмотрела на нее.
– Если нужно, то останься подольше.
– Я не могу! Он ни за что этого не позволит, а я не в состоянии ему противоречить.
– Да? Тогда мы что-нибудь придумаем. Например, ты можешь прислать сюда Аннабеллу. Вы близнецы и, когда были детьми, частенько меня разыгрывали. Джайлс не увидит разницы.
– И поделом ему будет – он такой грубый! Но я знаю, что вы шутите, – вздохнула Розабелла. – Нет, я поступлю так, как он говорит.
– Джайлс не женился, хотя ему сейчас хорошо за тридцать… он много старше Стивена. – Лидо леди Ордуэй снова приняло унылое выражение, и Розабелла поднесла ей стакан со снадобьем. Она выпила лекарство и опустилась на подушки. – Джайлс в общем хороший человек. И меня он любит. Несмотря на его властные манеры, с ним мы в полной безопасности.
– Я в этом не сомневаюсь, тетя Лаура, – сказала Розабелла, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности.
Спустя неделю Джайлс Стантон отбыл в Париж. Розабелла сидела в столовой. Слуги подавали ей одно блюдо за другим, но она почти не дотрагивалась до еды. Рождество! Интересно, как проводит эти дни ее сестра Аннабелла? Рождество всегда было важным событием для крестьян, и в Темперли столы ломились от еды, комнаты украшались ветками падуба и плюща… Она вздохнула. Там соберется обычная веселая компания, будут смеяться, петь…
Ей ужасно захотелось вернуться в Темперли, в мир ее детства, полный радужных надежд. Если бы только это было возможно! Розабелла выпрямилась. В настоящее время об этом и думать нечего! Она так и написала Аннабелле. Джайлс обещал отпустить ее на Пасху, и она должна дождаться этого момента!
– Мне все равно, что вы скажете, Джайлс! На этот раз я поступлю так, как считаю правильным, – сказала молодая женщина, смотревшая в окно на заснеженный пейзаж. Поскольку эти слова адресовались мужчине, стоявшему посреди комнаты, она повернулась к нему. На ее лице были написаны одновременно вызов и мольба. Однако на мужчину это не произвело ни малейшего впечатления.
– Какая редкость, Розабелла! Ты снова хочешь убедить себя в том, что твои желания совпадают с твоими обязанностями?
Наступило молчание. Розабелла Ордуэй пыталась взять себя в руки. Ни к чему рыдать – от этого ей делается только хуже, не говоря уже о том, что джентльмена, стоявшего перед ней, раздражает подобное проявление слабости. Джайлс Стантон был суровым и непреклонным человеком. Она сделала для храбрости глубокий вдох и сказала:
– Джайлс, моя сестра живет в Темперли одна с больным отцом. Я хочу побыть с ними на Рождество. Что в этом неразумного?
– Понятно. Сейчас в Лондоне довольно скучно, да и этикет требует, чтобы ты не появлялась в обществе во время траура!
– У меня нет желания бывать в обществе, Джайлс. Я просто хочу провести Рождество в Темперли.
– Какая преданность! Скажи, когда ты там была в последний раз?
Она закусила губу и отвернулась.
– Четыре года назад.
– Четыре года? А с тех пор как ты вышла за моего кузена и стала миссис Ордуэй? Твое теперешнее желание увидеть их выглядит не очень убедительно.
– Мы… мы один раз к ним ездили… Но возникли причины…
– Ну разумеется! – насмешливо воскликнул он. – Зачем же покидать обожающего тебя мужа, любящую свекровь и такой уютный дом, чтобы нанести визит затворнику отцу и сестре? Разве может ветхий и, скорее всего, продуваемый сквозняками особняк сравниться со всем этим великолепием?
Он обвел глазами просторную гостиную. Огромные зеркала в золоченых рамах отражали обтянутые шелком стены, сверкающие канделябры и изящную французскую мебель. На столиках были расставлены табакерки и другие ценные безделушки – страстное увлечение Стивена.
Розабелла вздрогнула – она не любила эту комнату. Взглянув в зеркало напротив, она увидела свое отражение: эфемерное существо в траурном платье, почти незаметное рядом с высокой фигурой мужчины.
– Ну?
– Джайлс, почему вы так меня ненавидите? Вы отсутствовали четыре года, и что вы можете знать? – Она старалась сохранять спокойствие, однако голос у нес задрожал и готов был сорваться на крик. Она крепко сжала руки, чтобы унять дрожь, так как успела понять: любое проявление чувств вызывает у Джайлса презрение. Ей надо уехать. Надо! Она очень любит тетю Лауру, но ей необходимо самой прийти в себя, обрести физические и душевные силы.
– К чему эта театральность, Розабелла? Я вовсе не «ненавижу» тебя. Не доверяю – это точнее. Любому глупцу ясно, почему ты хочешь сейчас уехать из Лондона. Прошло два месяца, как я тебя узнал. За это время я не заметил ни единого признака скорби по моему кузену. Странно ожидать, что ты останешься только из-за тети Лауры. Теперь, когда для тебя недоступны все эти рауты, балы и легкомысленное времяпрепровождение, ты скучаешь. Хоть раз в жизни заплатишь за свое содержание!
– Я не понимаю, почему вы такого обо мне мнения!
– Леди Ордуэй приняла тебя в семью и воспитала как собственную дочь…
– Джайлс, она моя крестная! Когда мама умерла…
– Она взяла тебя к себе. – продолжал неумолимый Джайлс, – и ты быстро поняла, как обвести ее вокруг пальца. Ты настолько пленила леди Ордуэй, что она позволила тебе выйти замуж за своего единственного сына, к тому же не достигшего совершеннолетия. Твоя торопливость меня не удивляет – Стивен всегда был непостоянен в своих чувствах, и ты вполне могла сомневаться в том, долго ли он будет к тебе привязан. Каким же ударом для тебя стала его смерть – ведь он так и не успел унаследовать состояние!
Уязвленная Розабелла была вынуждена ответить:
– Предположить такое – просто безумие! Я была так же молода, как и Стивен. А опыта у меня еще меньше, чем у него… – Она внезапно замолкла, вспомнив, что поклялась никому не говорить об определенных вещах.
Не обращая внимания на ее слова, Джайлс желчно продолжил:
– Ты не смогла выполнить условия сделки.
– Сделки?
– Да, Розабелла. Беззаботная жизнь в достатке в обмен на верность и хотя бы видимую привязанность к моему кузену. Но ты и на это оказалась неспособна!
– Что… что вы имеете в виду? – запинаясь, проговорила она.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Стивен был всего лишь мальчишкой – добродушным, болезненным и доверчивым. Ты предала его и в конце концов довела до смерти. Не качай головой, Розабелла. У меня есть доказательство.
– Не может этого быть!
– В Лондоне я отсутствовал, но у меня есть письма кузена. Твое вероломное поведение разбило ему сердце. Он был вполне откровенен.
– Какое «вероломное поведение»? С кем? Я не разбивала ему сердце! – вне себя закричала Розабелла.
– А имя Селдер ничего тебе не говорит? Ага! Вижу, что говорит.
– Но это… не то, что вы предполагаете! – Розабелла замолчала – у нее не было сил продолжать. Какой смысл все отрицать? Стивен извратил факты в свою пользу. Он всегда умел располагать к себе людей. Ей же никто не поверит… за исключением тети Лауры, но та находится в таком состоянии, что невозможно сказать ей правду о единственном сыне. Оставив попытки оправдаться, Розабелла обреченно произнесла: – Вы неправы, Джайлс, но я не в силах вас переубедить. И я не понимаю, почему вы хотите, чтобы я оставалась здесь. Разве не лучше для всех, если я уеду в Темперли и поживу там?
– Ну, нет! Не сомневаюсь, что тебе очень хочется сбежать туда, хотя непонятно, на что ты собираешься там жить. С трудом верится, что после стольких лет твой отец захочет тебя содержать. Нет, в Темперли ты не поедешь – ты необходима здесь. Моей тетке нужна заботливая компаньонка, а в тебе, кажется, осталась капля доброты по отношению к свекрови…
– Я люблю тетю Лауру! – с жаром воскликнула Розабелла. – Она была моей крестной задолго до того, как стала свекровью. Я никогда не забуду ее доброты!
– Прекрасно сказано, Розабелла! Вот и живи согласно этим словам, – спокойно ответил Джайлс. – Оставайся в Лондоне и ухаживай за моей теткой, пока она не оправится от потери Стивена. Ты также будешь следить за хозяйством, но эта забота не обременительна: в доме достаточно слуг.
– Да вы же не любите меня и не доверяете мне! Вы сами это сказали.
– Для того чтобы человек был мне полезен, необязательно его любить. Но я позабочусь, чтобы за тобой приглядывали.
– Джайлс, я не смогу жить в обстановке подозрения, не смогу! – Розабелла почти прокричала это, но тут же, сделав глубокий вдох, взяла себя в руки.
– Полагаю, сможешь. Иначе, моя маленькая интриганка, я откажусь платить долги кузена. По-моему, не стоит тебе напоминать, что теперь это твои долги. Твои и тети Лауры. За столь короткую жизнь твой муж растратил поразительную сумму денег. Когда все будет выплачено кредиторам, ты останешься бедной вдовушкой, моя милая. И тетя Лаура тоже призадумается: она, насколько я понял, поощряла ваше мотовство.
– Вы не посмеете! Вы обманываете меня!
– Кто ты такая, чтобы называть меня обманщиком? Поостерегись! – Казалось, вид трогательной хрупкой фигурки, сжимающей и разжимающей пальцы рук, с большими темно-голубыми глазами на бледном лице, лишь усиливал его гнев. – Я не попадусь на твои уловки, Розабелла, так что зря стараешься. Господи, ты получила то, что заслужила! У Стивена было очень много денег, да и тете Лауре мой дядя оставил немаленькую часть наследства. Я два месяца потратил на выяснение, куда все ушло, а ты упорно не хотела мне помочь.
– Я не знаю, на что ушли деньги, – еле слышно ответила она.
– Что? Вы не делали пожертвований беднякам? – язвительно произнес Джайлс. – И не помогали твоей семье, живущей в бедности? Я ожидал услышать что-то более вразумительное, чем «я не знаю»…
Розабелла прикрыла глаза. Все происходящее сейчас было продолжением кошмара последних нескольких лет. Ей оставалось одно – не обращать внимания на его злобу и попытаться хоть как-то уцелеть.
– А… если я останусь? Где будете вы? Снова уедете за границу?
– Ненадолго, дорогая! – Джайлс мрачно усмехнулся. – Не рассчитывай на мое длительное отсутствие! Я уезжаю на следующей неделе во Францию, но скоро вернусь. Я не собираюсь надолго оставлять тетю Лауру и состояние Ордуэев в твоих жадных ручонках.
Розабеллу пробрала дрожь с головы до ног. Ей всегда было трудно мириться с недоброжелательностью и грубостью. Она старалась угодить людям, стремилась к любви, искала защиты, а этот человек, с резким голосом и желчной презрительностью, пугал ее, как никто другой… даже больше Стивена.
Конечно, нервы у нее совсем расшатались. Особенно с приездом Джайлса Стантона. Он прибыл, уверенный в ее вине, и она пока не смогла его в этом переубедить.
Розабелла села и закрыла лицо руками. Она чувствовала, что больна. Но куда ей обратиться за помощью или просто за пониманием? Она должна уехать, хоть на какое-то время. Ее охватила паника, и она начала задыхаться. Успокойся, приказала она себе, не смей терять самообладание!
– Джайлс! Я буду ухаживать за тетей Лаурой. Я сделала бы это и без ваших угроз. Но… мне необходимо немного времени уделить себе. Я вовсе не стремлюсь к развлечениям и веселью. Мне нужно всего лишь поехать в Темперли, чтобы навестить мою семью.
Джайлс почувствовал новый прилив раздражения. Непонятно, что нашли в этом бледном, нервном существе его тетка и Стивен? Но она, должно быть, непревзойденная актриса. Как изображает беззащитность! Не знай он всего, вполне мог бы попасться ей на удочку. Несомненно, эта миссис Ордуэн водила за нос его несчастного кузена. И других тоже, если верить тому, что писал Стивен. Что ж, скоро она узнает, что встретила достойного противника!
Однако ему, похоже, придется разрешить ей навестить семью.
– Ты сможешь поехать на месяц, – внезапно сказал он, – но только позже. Сейчас в твоей помощи нуждается тетя Лаура, а не родные в Темперли. К тому же следующие три-четыре месяца до того, как герцог вернется в Англию, я должен быть в Париже. Полагаю, что освобожусь только к Пасхе. Если к тому времени тете Лауре станет лучше, ты отправишься в Беркшир.[1]
– Но…
– Это мое последнее слово, Розабелла! И не рассчитывай задержаться там больше, чем на месяц. Если не вернешься вовремя – жди кредиторов у ворот Темперли.
Розабелла склонила голову. Что случилось с ее характером? В былые дни она нашлась бы что ответить. Теперь же может лишь молчать и трепетать от сознания того, что приходится скрывать. Продержится ли она до Пасхи? Придется. Джайлс прав в одном: тетю Лауру нельзя оставить. Раз он будет отсутствовать, ей по крайней мере удастся немного успокоиться.
– Спасибо, Джайлс, – сказала она.
– Не надо меня благодарить – я делаю это не для того, чтобы тебя порадовать. Я все же добьюсь, чтобы ты заплатила свой долг моей семье.
Розабелла поторопилась выйти из гостиной. Перед спальней крестной она остановилась. Четыре долгих месяца до Пасхи! Вынесет ли она? Но все мысли о бегстве улетучились, едва Розабелла переступила порог слабо освещенной комнаты. Как она могла помышлять оставить крестную, которая выглядела такой старой и больной? Конечно, она должна остаться до тех пор, пока та не поправится. Леди Ордуэй открыла глаза и сонно произнесла:
– Это ты, Стивен?
Розабелла взяла со стола стакан.
– Нет, тетя Лаура. Стивен не может сейчас прийти. Это Розабелла. Вас приподнять, чтобы вы выпили это?
– Розабелла! – На лице больной появилась улыбка. – Который час?
– Два часа. Снова пошел снег.
– Уже два? Так поздно…
– Вы спали все утро.
– Я подумала, что это пришел Стивен. – Леди Ордуэй отвернулась. – Какая я глупая. Стивен умер. Как давно? Уже шесть месяцев?
– Семь, тетя Лаура, – тихо сказала Розабелла.
– Джайлс здесь?
– Он, кажется, собирался уйти. Вы хотите его видеть?
– Не сейчас. Я знаю, он вскоре должен вернуться в Париж, но у него и в Лондоне много дел, связанных с поместьем. Адвокаты и прочее… Теперь вес принадлежит ему. Он должен был стать наследником в случае, если у Стивена не будет детей. А у Стивена их не было.
– Нет. – В голосе Розабеллы прозвучали боль и отвращение. В их со Стивеном жизни не могло быть и намека на то, что появится ребенок.
– Прости, мне не нужно было это говорить, – разволновалась леди Ордуэй. Она теребила пальцами одеяло, слезы катились у нее по щекам.
Розабелла погладила ее трясущиеся руки.
– Выпейте еще лекарство.
Леди Ордуэй сделала пару глотков и откинулась на подушки.
– Я все забываю… Старая, глупая женщина…
Розабелла поцеловала крестную в щеку.
– Вы больны. Скоро вам станет лучше, вот увидите.
– Джайлс всегда был добрым мальчиком. И очень любил бедняжку Стивена. Я уверена, будь он здесь, Стивен не…
Розабелла приложила палец к губам крестной.
– Не говорите про это, тетя Лаура, а то мы обе расстроимся.
– Мне не следовало заставлять тебя выходить замуж за моего сына. Я надеялась… Ты всегда отличалась жизнерадостностью… и была такая красивая. Я думала, это может его спасти… А что теперь с тобой стало? – Она взяла Розабеллу за руку. – Ты стараешься скрыть это от меня, но я все вижу. Ты слишком бледна и худа, и нервы у тебя никуда не годятся, как и у меня. Я в этом виновата, Розабелла. Ты сможешь меня простить?
– Конечно! Я люблю вас, крестная.
Они помолчали, затем леди Ордуэй сказала:
– Я вот думаю… Джайлс скоро станет всем распоряжаться сам, а тебе надо нанести визит в Темперли.
– Я пока не могу. Вы сами сказали, что Джайлс должен уехать. Он говорит, что я смогу поехать лишь на Пасху, если вы будете хорошо себя чувствовать.
– Значит, я постараюсь! Видишь ли, пока я лежала здесь и думала о том, что могу сказать Джайлсу, то поняла, как много я должна скрыть. Я преднамеренно старалась ничего не замечать. Это грешно. И хотя я любила тебя, все равно попыталась использовать. Теперь же я хочу, чтобы ты снова стала юной, хочу услышать твой смех. Думаю, ты должна пожить в Темперли… скажем, месяца три. Проведи там лето, как это бывало раньше. Я буду скучать по тебе, но это ничего.
– Я не смогу так долго отсутствовать! Джайлс разрешил мне уехать на один месяц.
– Этого явно недостаточно!
– Ничего не поделаешь: он так хочет.
– Джайлс всегда был немного высокомерен. Видно, оттого, что он – командующий в армии. Ты ведь знаешь: Джайлс находится при герцоге Веллингтоне,[2] – с гордостью сказала леди Ордуэй. – Он сражался в Испании, потом во Франции. А после войны герцог взял его в свой штаб. Вот Джайлс и привык поступать по-своему.
– Я это заметила, – сухо отозвалась Розабелла.
Леди Ордуэй с улыбкой посмотрела на нее.
– Если нужно, то останься подольше.
– Я не могу! Он ни за что этого не позволит, а я не в состоянии ему противоречить.
– Да? Тогда мы что-нибудь придумаем. Например, ты можешь прислать сюда Аннабеллу. Вы близнецы и, когда были детьми, частенько меня разыгрывали. Джайлс не увидит разницы.
– И поделом ему будет – он такой грубый! Но я знаю, что вы шутите, – вздохнула Розабелла. – Нет, я поступлю так, как он говорит.
– Джайлс не женился, хотя ему сейчас хорошо за тридцать… он много старше Стивена. – Лидо леди Ордуэй снова приняло унылое выражение, и Розабелла поднесла ей стакан со снадобьем. Она выпила лекарство и опустилась на подушки. – Джайлс в общем хороший человек. И меня он любит. Несмотря на его властные манеры, с ним мы в полной безопасности.
– Я в этом не сомневаюсь, тетя Лаура, – сказала Розабелла, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности.
Спустя неделю Джайлс Стантон отбыл в Париж. Розабелла сидела в столовой. Слуги подавали ей одно блюдо за другим, но она почти не дотрагивалась до еды. Рождество! Интересно, как проводит эти дни ее сестра Аннабелла? Рождество всегда было важным событием для крестьян, и в Темперли столы ломились от еды, комнаты украшались ветками падуба и плюща… Она вздохнула. Там соберется обычная веселая компания, будут смеяться, петь…
Ей ужасно захотелось вернуться в Темперли, в мир ее детства, полный радужных надежд. Если бы только это было возможно! Розабелла выпрямилась. В настоящее время об этом и думать нечего! Она так и написала Аннабелле. Джайлс обещал отпустить ее на Пасху, и она должна дождаться этого момента!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Беркшир. Рождество 1818 г.
– Мисс Белла, мисс Белла! Пришел мистер Уинболт. – Бекки встретила Аннабеллу на лестнице. – Я провела его в маленькую гостиную.
– Почему ты не сказала, что меня нет?
– Как же я могла! А теперь поднимитесь наверх и переоденьтесь в приличное платье. И я вас причешу. Он немного подождет. Я подала ему вина и печенья. – Бекки подтолкнула вперед недовольную Аннабеллу.
Бекки Босток начала работать в Темперли служанкой на кухне задолго до рождения Аннабеллы. Теперь она была экономкой. Розовощекая и полная, Бекки в присутствии посторонних обращалась к юной хозяйке с должным почтением, но обе хорошо помнили те времена, когда Бекки была нянькой, воспитательницей и компаньонкой одинокой маленькой девочки. А осуществлять все это оказалось непросто, так как Аннабелла отличалась независимым и упрямым характером. Ее мать умерла, когда девочке еще не исполнилось и шести лет, а отец предпочитал одиночество общению с дочкой. Если бы не Бекки, которая могла направить, поругать за непослушание, а при случае и утешить, девочка выросла бы сорвиголовой.
Теперь Аннабелла стала взрослой и вместо отца управляла поместьем, однако Бекки так и осталась для нее главной поддержкой и наперсницей. Приход Филипа Уинболта – молодого, богатого и неженатого – взволновал романтичную Бекки, но Аннабеллу оставил равнодушной.
– Ты ведь знаешь, Бскки, что произойдет, – возмущалась она, пока экономка помогала ей переодеться. – Он захочет увидеть мистера Келланда, а я скажу, что папа плохо себя чувствует и не сможет его принять. Затем я спрошу, не могу ли я быть ему полезной, и тогда он примет озабоченный вид и начнет что-то бормотать о женщинах, которые занимаются хозяйством…
– Стойте смирно, мисс Белла, иначе я не застегну вам этот крючок. Вы же сами знаете, что мистер Уинболт никогда ничего такого не говорит!
– Возможно, прямо и не говорит, но это написано у него на лице! Он заходил уже три раза и так и не взял в толк, что папе безразличны соседи и дела имения – ему безразлично все, кроме его книг! Если мистер Уинболт хочет поговорить о делах, то ему придется разговаривать только со мной, хоть я и женщина! Думаю, он явился сообщить мне, что ограда на четвертом поле опять упала. Как будто я этого не знаю! Если бы я была мужчиной, он бы вышел из себя и заставил меня заняться ее починкой. Но, поскольку я молодая леди, он себе этого не позволяет. У меня терпения на него не хватает. Такой глупый!
– Вы несправедливы к мистеру Уинболту, мисс Белла. Невзлюбили его с первой встречи.
– Вот его дядя был настоящим мужчиной, – сказала Аннабелла. – Не то что этот манекен! Бекки, не трогай мою прическу – она в порядке. Я все равно не смогу сравниться в изысканности и аккуратности с мистером Уинболтом.
– Ну-ну, мисс Белла. Нет ничего плохого в том, чтобы выглядеть опрятно.
– Старого Джозефа это не волновало, и он прекрасно справлялся с делами! И о приличиях тоже не беспокоился. Он мог выругаться при мне. А ограды в имении такие ветхие, что постоянно ломаются. Просто беда! Однако Джозеф Уинболт вместо того, чтобы наносить утренние визиты и болтать, брался и чинил их. Ох, Бекки, как мне его недостает!..
– Он был надежным другом, это точно.
– А молодой Уинболт совершенно не похож на своего дядю. Наверное, поэтому я с ним так резка. Он чересчур церемонен, и меня это раздражает.
– Что ж плохого в хороших манерах, мисс Белла! Нам они не помешают. И мне кажется, вы неправы: ограда – это только предлог, чтобы повидаться с вами. Мистер Уинболт вами увлечен… кого угодно спросите. Вам бы следовало быть с ним полюбезнее – любая девушка гордилась бы таким кавалером.
– Бекки, я знаю, как тебе не терпится выдать меня замуж, но клянусь: Филип Уинболт – последний, кого б я выбрала в мужья! На мой вкус он слишком уж воспитан. И вообще – тряпка.
– По-моему, барышня, вы ошибаетесь. Я согласна, что мистер Уинболт – настоящий джентльмен, но это не значит, что он тряпка. Пусть он не кричит, не бушует, как, бывало, мистер Джозеф, но дела у него идут своим чередом, у него такой взгляд…
– Ох, Бекки! Он – тряпка!
Голос у Аннабеллы был очень звонкий. Когда они спускались вниз, то заметили, что дверь в гостиную, к сожалению, приоткрыта. Вполне возможно, что джентльмен, стоящий у камина, услышал ее последнее замечание.
Аннабелла вошла в комнату и вполне спокойно протянула ему руку. Он вежливо поклонился, а она придирчиво его разглядывала. Его костюм был безупречен. Он снял пальто с пелериной и остался в прекрасно сшитых сюртуке табачного цвета и темно-желтых брюках. Его сапоги были, разумеется, начищены до блеска, и это не смогла скрыть даже дорожная грязь, осевшая на них, пока он ехал в Темперли. Галстук был затейливо повязан, а на лице играла приветливая улыбка. Аннабелла решила, что он не расслышал ее слов, так как наверняка любовался собой в зеркале.
– Мистер Уинболт, чем могу быть вам полезна? – неохотно осведомилась она.
Прежде чем ответить, он внимательно на нее посмотрел, и ей показалось, что глаза у него смеются. Но когда он заговорил, голос его звучал вполне серьезно:
– Вот пришел справиться о здоровье вашего батюшки. Я слышал, ему не лучше.
– Боюсь, что так.
– Можем ли мы с сестрой чем-нибудь помочь?
– Спасибо. Вы очень добры, но не знаю, чем. Он избегает людей, даже меня, а что уж говорить о посторонних… – Аннабелла замолчала, почувствовав свою грубость. – Я хочу сказать, сэр…
– Не беспокойтесь, мисс Келланд. Я все понимаю и уверен, что вы дадите мне знать, если вам что-нибудь понадобится. Но я также пришел сказать вам, что мы с Эмилией проведем Рождество в Лондоне у деда, поэтому несколько недель нас не будет.
– О, как чудесно! Но… я уверена, что… что соседям вас будет не хватать.
– Сомневаюсь, мисс Келланд. Мы еще не успели со всеми как следует познакомиться. Шести недель явно мало, чтобы образовать круг знакомых, а мой дядя умудрился почти со всеми перессориться. Мы только начали наносить визиты.
Ей снова показалось, что он над ней смеется. Не может быть! Лицо у него было совершенно серьезным, Но когда же он перейдет к разговору о сломанной ограде?
– Что ж, сэр, я желаю вам с сестрой весело провести время в Лондоне. – Она помолчала. – Это все, что вы хотели мне сказать?
– Кажется, да. Могу ли я допить вино? Может, и вы присоединитесь ко мне?
От подобного унижения Аннабелла залилась краской. Она проявила недопустимую невежливость!
– О, простите меня! – запинаясь, выговорила она. – Пожалуйста, присядьте, мистер Уинболт. Хотите печенья?
Он улыбнулся, наполнил второй бокал из графина, который Бекки поставила на маленький столик, и протянул его Аннабелле.
– Благодарю вас, но я не могу задерживаться – у меня много дел. Если моя помощь не нужна, то я допью вино и удалюсь.
Он мило улыбался, и манеры у него были приятные, однако Аннабелла почувствовала, что ее поставили на место. Ей это не понравилось. Она натянуто провозгласила тост в честь приближающегося Рождества и… не знала, что сказать еще. Он надел пальто, а она молча наблюдала за ним, затем проводила до двери.
Он стал вежливо прощаться, но Аннабелла его прервала и спросила:
– А как же ограда на четвертом поле? Вы про нее забыли?
– Она починена, мисс Келланд. До свидания.
Он уехал, а она осталась стоять на пороге, уставившись ему вслед.
– Ну что? Вы думаете, он вас услышал? – раздался взволнованный голос Бекки.
– Что услышал?
– Как вы назвали его тряпкой, конечно.
– Разумеется, не услышал. Он слишком хорошо воспитан, чтобы подслушивать. Успокойся, Бекки. Мистер Уинболт с сестрой уезжают в Лондон и вернутся после Рождества, – сказала Аннабелла и выбросила из головы все мысли об этом джентльмене.
Она не была бы столь самоуверенна, если бы услыхала разговор между братом и сестрой в доме Уинболтов.
– Как дела, Филип?
Тот уныло улыбнулся.
– Мисс Келланд считает меня тряпкой, – сказал он.
– Тебя? Тряпкой?! Она с ума сошла.
– Да нет, просто не обучена манерам. Но я не умею вести себя по-другому, хотя знаю, что ее это раздражает.
– Ну уж нет! Ты лучше оставь в покое эту леди – если ее вообще можно таковой считать.
– Она очень хорошенькая, Эмилия! А ведет себя грубо потому, что росла среди слуг, бегала по лугам, никто ее не учил, как принято вести себя в обществе… Натура у нее добрая – я это чувствую. И хотя мисс Келланд красива, она нисколько не тщеславна.
– В этом я с тобой согласна: вряд ли найдешь кого другого, кто бы с большим безразличием относился к своей внешности.
– Мисс Белла, мисс Белла! Пришел мистер Уинболт. – Бекки встретила Аннабеллу на лестнице. – Я провела его в маленькую гостиную.
– Почему ты не сказала, что меня нет?
– Как же я могла! А теперь поднимитесь наверх и переоденьтесь в приличное платье. И я вас причешу. Он немного подождет. Я подала ему вина и печенья. – Бекки подтолкнула вперед недовольную Аннабеллу.
Бекки Босток начала работать в Темперли служанкой на кухне задолго до рождения Аннабеллы. Теперь она была экономкой. Розовощекая и полная, Бекки в присутствии посторонних обращалась к юной хозяйке с должным почтением, но обе хорошо помнили те времена, когда Бекки была нянькой, воспитательницей и компаньонкой одинокой маленькой девочки. А осуществлять все это оказалось непросто, так как Аннабелла отличалась независимым и упрямым характером. Ее мать умерла, когда девочке еще не исполнилось и шести лет, а отец предпочитал одиночество общению с дочкой. Если бы не Бекки, которая могла направить, поругать за непослушание, а при случае и утешить, девочка выросла бы сорвиголовой.
Теперь Аннабелла стала взрослой и вместо отца управляла поместьем, однако Бекки так и осталась для нее главной поддержкой и наперсницей. Приход Филипа Уинболта – молодого, богатого и неженатого – взволновал романтичную Бекки, но Аннабеллу оставил равнодушной.
– Ты ведь знаешь, Бскки, что произойдет, – возмущалась она, пока экономка помогала ей переодеться. – Он захочет увидеть мистера Келланда, а я скажу, что папа плохо себя чувствует и не сможет его принять. Затем я спрошу, не могу ли я быть ему полезной, и тогда он примет озабоченный вид и начнет что-то бормотать о женщинах, которые занимаются хозяйством…
– Стойте смирно, мисс Белла, иначе я не застегну вам этот крючок. Вы же сами знаете, что мистер Уинболт никогда ничего такого не говорит!
– Возможно, прямо и не говорит, но это написано у него на лице! Он заходил уже три раза и так и не взял в толк, что папе безразличны соседи и дела имения – ему безразлично все, кроме его книг! Если мистер Уинболт хочет поговорить о делах, то ему придется разговаривать только со мной, хоть я и женщина! Думаю, он явился сообщить мне, что ограда на четвертом поле опять упала. Как будто я этого не знаю! Если бы я была мужчиной, он бы вышел из себя и заставил меня заняться ее починкой. Но, поскольку я молодая леди, он себе этого не позволяет. У меня терпения на него не хватает. Такой глупый!
– Вы несправедливы к мистеру Уинболту, мисс Белла. Невзлюбили его с первой встречи.
– Вот его дядя был настоящим мужчиной, – сказала Аннабелла. – Не то что этот манекен! Бекки, не трогай мою прическу – она в порядке. Я все равно не смогу сравниться в изысканности и аккуратности с мистером Уинболтом.
– Ну-ну, мисс Белла. Нет ничего плохого в том, чтобы выглядеть опрятно.
– Старого Джозефа это не волновало, и он прекрасно справлялся с делами! И о приличиях тоже не беспокоился. Он мог выругаться при мне. А ограды в имении такие ветхие, что постоянно ломаются. Просто беда! Однако Джозеф Уинболт вместо того, чтобы наносить утренние визиты и болтать, брался и чинил их. Ох, Бекки, как мне его недостает!..
– Он был надежным другом, это точно.
– А молодой Уинболт совершенно не похож на своего дядю. Наверное, поэтому я с ним так резка. Он чересчур церемонен, и меня это раздражает.
– Что ж плохого в хороших манерах, мисс Белла! Нам они не помешают. И мне кажется, вы неправы: ограда – это только предлог, чтобы повидаться с вами. Мистер Уинболт вами увлечен… кого угодно спросите. Вам бы следовало быть с ним полюбезнее – любая девушка гордилась бы таким кавалером.
– Бекки, я знаю, как тебе не терпится выдать меня замуж, но клянусь: Филип Уинболт – последний, кого б я выбрала в мужья! На мой вкус он слишком уж воспитан. И вообще – тряпка.
– По-моему, барышня, вы ошибаетесь. Я согласна, что мистер Уинболт – настоящий джентльмен, но это не значит, что он тряпка. Пусть он не кричит, не бушует, как, бывало, мистер Джозеф, но дела у него идут своим чередом, у него такой взгляд…
– Ох, Бекки! Он – тряпка!
Голос у Аннабеллы был очень звонкий. Когда они спускались вниз, то заметили, что дверь в гостиную, к сожалению, приоткрыта. Вполне возможно, что джентльмен, стоящий у камина, услышал ее последнее замечание.
Аннабелла вошла в комнату и вполне спокойно протянула ему руку. Он вежливо поклонился, а она придирчиво его разглядывала. Его костюм был безупречен. Он снял пальто с пелериной и остался в прекрасно сшитых сюртуке табачного цвета и темно-желтых брюках. Его сапоги были, разумеется, начищены до блеска, и это не смогла скрыть даже дорожная грязь, осевшая на них, пока он ехал в Темперли. Галстук был затейливо повязан, а на лице играла приветливая улыбка. Аннабелла решила, что он не расслышал ее слов, так как наверняка любовался собой в зеркале.
– Мистер Уинболт, чем могу быть вам полезна? – неохотно осведомилась она.
Прежде чем ответить, он внимательно на нее посмотрел, и ей показалось, что глаза у него смеются. Но когда он заговорил, голос его звучал вполне серьезно:
– Вот пришел справиться о здоровье вашего батюшки. Я слышал, ему не лучше.
– Боюсь, что так.
– Можем ли мы с сестрой чем-нибудь помочь?
– Спасибо. Вы очень добры, но не знаю, чем. Он избегает людей, даже меня, а что уж говорить о посторонних… – Аннабелла замолчала, почувствовав свою грубость. – Я хочу сказать, сэр…
– Не беспокойтесь, мисс Келланд. Я все понимаю и уверен, что вы дадите мне знать, если вам что-нибудь понадобится. Но я также пришел сказать вам, что мы с Эмилией проведем Рождество в Лондоне у деда, поэтому несколько недель нас не будет.
– О, как чудесно! Но… я уверена, что… что соседям вас будет не хватать.
– Сомневаюсь, мисс Келланд. Мы еще не успели со всеми как следует познакомиться. Шести недель явно мало, чтобы образовать круг знакомых, а мой дядя умудрился почти со всеми перессориться. Мы только начали наносить визиты.
Ей снова показалось, что он над ней смеется. Не может быть! Лицо у него было совершенно серьезным, Но когда же он перейдет к разговору о сломанной ограде?
– Что ж, сэр, я желаю вам с сестрой весело провести время в Лондоне. – Она помолчала. – Это все, что вы хотели мне сказать?
– Кажется, да. Могу ли я допить вино? Может, и вы присоединитесь ко мне?
От подобного унижения Аннабелла залилась краской. Она проявила недопустимую невежливость!
– О, простите меня! – запинаясь, выговорила она. – Пожалуйста, присядьте, мистер Уинболт. Хотите печенья?
Он улыбнулся, наполнил второй бокал из графина, который Бекки поставила на маленький столик, и протянул его Аннабелле.
– Благодарю вас, но я не могу задерживаться – у меня много дел. Если моя помощь не нужна, то я допью вино и удалюсь.
Он мило улыбался, и манеры у него были приятные, однако Аннабелла почувствовала, что ее поставили на место. Ей это не понравилось. Она натянуто провозгласила тост в честь приближающегося Рождества и… не знала, что сказать еще. Он надел пальто, а она молча наблюдала за ним, затем проводила до двери.
Он стал вежливо прощаться, но Аннабелла его прервала и спросила:
– А как же ограда на четвертом поле? Вы про нее забыли?
– Она починена, мисс Келланд. До свидания.
Он уехал, а она осталась стоять на пороге, уставившись ему вслед.
– Ну что? Вы думаете, он вас услышал? – раздался взволнованный голос Бекки.
– Что услышал?
– Как вы назвали его тряпкой, конечно.
– Разумеется, не услышал. Он слишком хорошо воспитан, чтобы подслушивать. Успокойся, Бекки. Мистер Уинболт с сестрой уезжают в Лондон и вернутся после Рождества, – сказала Аннабелла и выбросила из головы все мысли об этом джентльмене.
Она не была бы столь самоуверенна, если бы услыхала разговор между братом и сестрой в доме Уинболтов.
– Как дела, Филип?
Тот уныло улыбнулся.
– Мисс Келланд считает меня тряпкой, – сказал он.
– Тебя? Тряпкой?! Она с ума сошла.
– Да нет, просто не обучена манерам. Но я не умею вести себя по-другому, хотя знаю, что ее это раздражает.
– Ну уж нет! Ты лучше оставь в покое эту леди – если ее вообще можно таковой считать.
– Она очень хорошенькая, Эмилия! А ведет себя грубо потому, что росла среди слуг, бегала по лугам, никто ее не учил, как принято вести себя в обществе… Натура у нее добрая – я это чувствую. И хотя мисс Келланд красива, она нисколько не тщеславна.
– В этом я с тобой согласна: вряд ли найдешь кого другого, кто бы с большим безразличием относился к своей внешности.