Энн Бишоп. Наследница Теней

   Девушка перевела взгляд на грудь наставника и нахмурилась:
   – Ой.
   Она медленно разжала пальцы и извлекла руку.
   Сэйтан ожидал увидеть кровь, однако кожа девушки осталась безукоризненно чистой. Быстро оценив собственные ощущения, Сэйтан понял, что еще несколько дней грудь будет побаливать, но серьезного вреда Джанелль не причинила. Он наклонился и осторожно прижался к ее лбу своим.
   – Ведьмочка, – снова прошептал он.
   – Сэйтан? Ты что, плачешь?
   – Да. Нет. Не знаю.
   – Тебе следовало бы прилечь. Кажется, ты неважно себя чувствуешь.
   Он придвинулся к Джанелль, и это забрало все оставшиеся силы. Когда девушка доверчиво повернулась и прижалась к нему, Сэйтан крепко обнял ее.
   – Я пытался достучаться до тебя, ведьмочка, – пробормотал он, прижавшись щекой к светлым волосам.
   – Я знаю, – сонно отозвалась она. – Иногда я слышала тебя, но мне же нужно было отыскать все осколки, чтобы собрать хрустальную чашу.
   – Все получилось? – спросил Сэйтан, не осмеливаясь даже дышать в ожидании ответа.
   Джанелль счастливо кивнула:
   – Некоторые осколки, правда, как в тумане и еще не совсем встали на место… – Она помолчала, нахмурившись. – Сэйтан, а что случилось?
   Его наполнил ужас. Повелитель Ада понял, что ему не хватит смелости честно ответить на этот вопрос. Как она поступит, узнав, что случилось на самом деле? Если Джанелль вновь разорвет связь со своим телом и нырнет в бездну, вряд ли ему когда-либо удастся вновь убедить ее вернуться.
   – Ты серьезно пострадала, милая. – Он крепче обнял дочь своей души. – Но теперь все будет хорошо. Я тебе помогу. Ничто не сможет причинить тебе вред, ведьмочка. Ты должна помнить об этом. Здесь ты в безопасности.
   Джанелль нахмурилась:
   – Здесь – это где?
   – Мы в Цитадели. В Кэйлеере.
   – А-а, – протянула она. Ее веки дрогнули и смежились.
   Сэйтан сжал плечо Джанелль. Потом потряс ее, испугавшись.
   – Джанелль? Джанелль, нет! Не покидай меня. Пожалуйста, не уходи!
   Девушка с усилием открыла глаза:
   – Уходить? О, Сэйтан, я так устала… неужели мне действительно пора уходить?
   Он из последних сил попытался взять себя в руки. Нужно сохранять спокойствие, только тогда Джанелль действительно почувствует себя в безопасности.
   – Ты можешь оставаться здесь столько, сколько сама захочешь.
   – И ты тоже останешься?
   – Я никогда не оставлю тебя, ведьмочка. Клянусь.
   Джанелль вздохнула.
   – Тебе тоже надо поспать, – пробормотала она.
   Сэйтан долго прислушивался к ее спокойному, ровному дыханию. Он хотел открыть свой разум и прикоснуться к ее сознанию, но сейчас в этом не было нужды. Он прекрасно чувствовал разницу – в его объятиях теперь покоилось живое тело, а не пустая оболочка.
   Поэтому вместо этого он связался с Андульваром.
   «Она вернулась».
   Долгое, очень долгое молчание.
   «На самом деле?»
   «На самом деле». И ему понадобятся все силы – впереди долгий день. «Сообщи остальным, – велел Сэйтан. – И передай Дрейке, что теперь я не откажусь выпить чашку свежей, теплой крови».

5. Кэйлеер

   Ведомый лишь инстинктом и подстегиваемый возрастающим беспокойством, Сэйтан, не постучавшись, вошел в спальню Джанелль в Цитадели.
   Она стояла перед высоким зеркалом на подставке, глядя на свое отраженное в нем тело.
   Сэйтан закрыл дверь и, хромая, подошел к девушке. Пока она находилась вдали от тела, связь с ним была достаточно сильна, чтобы можно было кормить ее и осторожно выводить на прогулки, не позволяя атрофироваться мышцам. Ее остаточного присутствия хватило и на то, чтобы вместилище, лишенное души, стало медленно перестраиваться согласно требованиям возраста.
   Ведьмы достигали зрелости позже, чем лэндены, а их телам требовалось значительно больше времени, чтобы подготовиться к физическим переменам, отличавшим девочку от женщины Крови. Однако плоть Джанелль, лишенная населявшей ее сущности, не начала меняться вплоть до ее четырнадцатого дня рождения. Несмотря на то что метаморфозы протекали очень медленно и плавно, едва заметно, тело ее теперь совсем не походило на фигуру двенадцатилетней девочки.
   Сэйтан замер в нескольких футах за ее спиной. Сапфировые глаза Джанелль встретились с его взглядом в зеркале, и Повелителю пришлось приложить немалые усилия, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица.
   Эти глаза… Ясные, холодные и опасные, если Джанелль не успевала вовремя нацепить маску человечности. Теперь он знал наверняка, что это и впрямь была всего лишь маска. Это превращение не имело ничего общего с расщеплением сущности, к которому девочка прибегала в детстве, чтобы скрыть, что она Ведьма. Маскарад превратился в целенаправленное стремление быть человеком. И это пугало его.
   – Я должен был рассказать тебе… – тихо произнес он. – Мне следовало подготовить тебя к этому заранее. Но ты проспала большую часть времени в эти четыре дня, и я… – Повелитель замолчал.
   – Сколько времени прошло? – спросила она голосом, в котором смешались полночь и горное эхо, гуляющее по пустым, мрачным пещерам.
   Сэйтану, прежде чем ответить, пришлось прочистить горло, чтобы голос звучал естественно.
   – Два года. Вообще-то даже немного дольше. Через несколько недель тебе исполнится пятнадцать.
   Она ничего не сказала, и Сэйтан не знал, как заполнить повисшее молчание.
   Наконец Джанелль повернулась к нему:
   – Ты хотел бы заняться сексом с этим телом?
   Кровь. Столько крови…
   Горло конвульсивно, судорожно сжалось, желудок свело. Ее маска отлетела прочь. Сколько он ни искал, обнаружить Джанелль в этих сапфировых глазах не удалось.
   Сэйтан должен был дать ответ. Более того, он должен был дать правильный ответ.
   Он медленно втянул воздух.
   – Теперь я – твой законный опекун. Приемный отец, если хочешь. А отцы не занимаются сексом со своими дочерьми.
   – Разве? – полуночным, вкрадчивым шепотом уточнила она.
   Внезапно пол, на котором Сэйтан стоял, исчез. Комната бешено завертелась перед глазами. Он бы непременно упал, если бы Джанелль не обхватила его руками за талию.
   – Не обращайся к Ремеслу, – сквозь стиснутые зубы пробормотал он.
   Слишком поздно. Джанелль уже успела поднять его в воздух и направить к дивану. Сэйтан покорно опустился на мягкое сиденье. Девушка устроилась рядом и отбросила с шеи длинные золотистые волосы.
   – Тебе нужна свежая кровь.
   – Вовсе нет. У меня просто немного закружилась голова.
   Верховный Жрец Песочных Часов и без того пил по чашке свежей человеческой крови утром и вечером на протяжении последних четырех дней – почти такого же количества ему обычно хватало на год.
   – Тебе нужна свежая кровь! – На сей раз голос Джанелль звучал резко, с надрывом.
   Что ему действительно нужно, так это найти того ублюдка, который тогда изнасиловал ее, и разорвать на мелкие-мелкие кусочки.
   – Мне не нужна твоя кровь, ведьмочка.
   В ее глазах вспыхнул гнев, и Джанелль гневно оскалилась.
   – С моей кровью все в полном порядке, Повелитель, – прошипела она. – Она ничем не запятнана.
   – Разумеется, она не запятнана! – рявкнул он в ответ.
   – Тогда почему отказываешься принять дар? Раньше ты всегда соглашался.
   В сапфировых глазах Джанелль теперь носились тени и облачка тумана. Видимо, в ее случае ценой человечности были уязвимость и чувство неуверенности.
   Взяв ее руку, Сэйтан нежно поцеловал тыльную сторону ладони, гадая, можно ли как-нибудь деликатно намекнуть на то, что было бы лучше накинуть халат, и при этом не обидеть ее. Не все сразу, Са-Дьябло, подумал он.
   – Есть три причины, по которым я не хочу прямо сейчас принимать твою кровь. Во-первых, до тех пор, пока ты не окрепнешь окончательно, каждая капля пригодится тебе самой. Во-вторых, твое тело претерпевает превращение из детского в женское, меняются и свойства крови, в том числе магические. Поэтому, думаю, стоит проверить, все ли в порядке, прежде чем я выпью жидкую молнию.
   Она захихикала.
   – И в-третьих, Дрейка тоже решила, что мне необходима свежая кровь.
   Глаза Джанелль расширились.
   – Ну надо же… Бедный папа. – Она тут же прикусила губу. – Можно я буду так тебя называть? – тихо и очень неуверенно уточнила девушка.
   Сэйтан обнял дочь своей души и прижал к себе.
   – Это будет честью для меня. – Он легонько поцеловал девушку в лоб. – В комнате прохладно, ведьмочка. Тебе лучше накинуть халат. И надеть тапочки.
   – Ты уже говоришь как настоящий отец, – проворчала Джанелль.
   Сэйтан улыбнулся:
   – Я очень долго ждал, чтобы наконец получить право суетиться и беспокоиться. И теперь намереваюсь воспользоваться им в полной мере.
   – Я смотрю, мне повезло, – прорычала она.
   Повелитель рассмеялся:
   – Нет. Это мне повезло.

6. Кэйлеер

   Сэйтан пристально смотрел на тоник в маленькой чашке из темного, почти черного, дымчатого стекла. Он уже поднес ее к губам, когда раздался стук в дверь.
   – Войдите, – с явным облегчением и даже радостью произнес Повелитель.
   На пороге появился Андульвар. За ним следовали его внук, Протвар, и Мефис, старший сын Сэйтана. Протвар и Мефис, как и Андульвар, превратились в мертвых демонов давным-давно во время кровопролитной войны между Терриллем и Кэйлеером. Джеффри, историк и хранитель библиотеки Цитадели, вошел последним.
   – Попробуй-ка вот это, – попросил Сэйтан, сунув чашку в руку своему старому другу.
   – Зачем? – удивился Андульвар, с подозрением глядя на чашку. – Что это?
   Проклятая эйрианская недоверчивость.
   – Это тоник, который Джанелль сделала для меня. Она говорит, я по-прежнему выгляжу изможденным.
   – Так и есть, – проворчал Андульвар. – Поэтому лучше выпей.
   Сэйтан скрипнул зубами.
   – Пахнет неплохо, – задумчиво произнес Протвар и невольно прижал крылья под угрожающим взглядом Повелителя.
   – На вкус тоже очень даже ничего, – произнес Сэйтан, пытаясь судить беспристрастно.
   – Тогда в чем проблема? – поинтересовался Джеффри, скрестив руки на груди. Он нахмурился, изучая чашку, и густые черные брови в точности повторили очертания треугольника волос на лбу. – Ты боишься, что она недостаточно обучена, чтобы изготовлять нечто подобное? Думаешь, девочка в чем-то ошиблась?
   Сэйтан поднял одну бровь:
   – Мы же говорим о Джанелль.
   – А… – протянул библиотекарь, вновь глядя на чашку, но теперь уже с долей беспокойства. – Верно.
   Сэйтан подал ему чашку.
   – Скажи мне, что думаешь об этом.
   Андульвар упер руки в бока.
   – А почему ты так хочешь поделиться им с кем-нибудь? Если с тоником все в полном порядке, почему бы тебе самому его не выпить?
   – Я и пью. Каждый день на протяжении последних двух недель, – проворчал Сэйтан. – Просто средство оказалось чертовски… сильнодействующим.
   Последнее слово прозвучало умоляюще.
   Джеффри взял чашку, сделал маленький глоток, посмаковал теплую жидкость и проглотил. Он передал чашку Андульвару и в тот же миг закашлялся, прижимая руки к животу.
   – Джеффри?! – Встревожившись, Сэйтан подхватил Хранителя за руку, когда тот покачнулся.
   – Скажи, я должен себя чувствовать именно так? – пропыхтел он.
   – Как? – осторожно уточнил Повелитель.
   – Как будто на желудок обрушилась лавина.
   Сэйтан вздохнул с облегчением:
   – Это, к счастью, продлится недолго, к тому же тоник и впрямь обладает удивительными целебными свойствами, но…
   – Но первое ощущение несколько нервирует.
   – Именно, – сухо согласился Жрец.
   Андульвар пристально посмотрел на обоих Хранителей и пожал плечами, а затем взял чашку, сделал глоток и передал Протвару. Тот, в свою очередь, отпив немного, вручил ее Мефису.
   Когда чашка вновь оказалась в руках Сэйтана, в ней осталось две трети напитка. Повелитель вздохнул, сделал глоток и поставил сосуд на пустующий старинный столик.
   «И почему Дрейка не кладет на него груду всякой чепухи, как все нормальные люди?» – кисло подумал Сэйтан. По крайней мере, тогда можно было бы спрятать эту чертову штуковину, раз уж Джанелль наложила на нее какие-то хитрые чары, не дающие заставить ненавистный сосуд исчезнуть.
   – Огни Ада, – наконец высказался Андульвар.
   – Что она туда намешала? – спросил Мефис, потирая живот.
   Протвар пристально смотрел на Джеффри.
   – Знаешь, такое чувство, что еще чуть-чуть – и у тебя появится румянец…
   Джеффри едва не прожег эйрианского Предводителя негодующим взглядом.
   – Так… зачем вы вообще ко мне пришли? – наконец поинтересовался Сэйтан.
   Они тут же вспомнили об официальной цели своего визита и заговорили все одновременно:
   – Видишь ли, Са-Дьябло, эта несносная девчонка…
   – …Для юной девушки это, разумеется, сложный период, я прекрасно все понимаю, но…
   – …Совершенно не хочет нас видеть!
   – …Почему-то такая робкая…
   Сэйтан поднял руку, заставляя их умолкнуть.
   За все нужно платить. Глядя на них, Сэйтан прекрасно понимал: он должен рассказать им то, что понял сам на протяжении последних двух недель. «За все нужно платить, – горько подумал он, – но, благая Тьма, разве мы отдали мало?»
   – Джанелль еще не исцелилась.
   Никто не ответил, и Повелитель невольно усомнился в том, что действительно сказал это вслух.
   – Объяснись, Са-Дьябло, – пророкотал Андульвар. – Ее тело в порядке и теперь, когда она вернулась в него, скоро окрепнет…
   – Да, – согласился Сэйтан мягко. – Ее тело в порядке.
   – Поскольку она, по всей видимости, способна не только на то, чтобы придерживаться основ Ремесла, ее внутренняя сеть должна была остаться неповрежденной, – заметил Джеффри.
   – Это так, внутренняя сеть не пострадала, – согласился Сэйтан. Огни Ада… Почему он оттягивает неизбежное? Да потому, что, как только слова будут произнесены, они станут реальностью.
   Он наблюдал за тем, как глаза Андульвара загораются пониманием – и гневом.
   – Тот ублюдок, который ее изнасиловал, ухитрился разбить хрустальную чашу, верно? – медленно произнес Андульвар. – Он разнес ее разум, и Джанелль оказалась в Искаженном Королевстве. – Он помолчал немного, взглянув на Сэйтана. – Или же… в каком-то другом месте?
   – Кто знает, что покоится глубоко в бездне? – горько произнес Повелитель. – Я не из их числа. Затерялась ли она в безумии, или же просто шла дорогами, которые мы все не способны постичь? Невозможно сказать наверняка. Я знаю только одно: она сильно изменилась, иногда бывает трудно увидеть в этой новой девушке прежнюю Джанелль, ребенка, которого мы все любили. Она сказала мне, что сумела собрать хрустальную чашу, и, судя по всему, это действительно так. Но Джанелль не помнит, что произошло у Алтаря Кассандры. Она не помнит ничего о том, что происходило на протяжении нескольких месяцев до той страшной ночи. И что-то скрывает. Именно поэтому девочка отдаляется от нас. Сплошные тени и секреты. Она боится доверять кому бы то ни было из-за проклятых застарелых тайн.
   Воцарившееся молчание нарушил Мефис.
   – Возможно, – медленно произнес он, – если мы убедим ее иногда собираться вместе с нами в одной из приемных, хотя бы на несколько минут, то Джанелль сможет снова начать доверять нам. Особенно если мы не будем давить на нее или задавать неприятные вопросы, – грустно добавил он. – Скажи, разве запираться в самой себе, живя в собственном теле, лучше, чем блуждать в бездне?
   – Нет, – тихо произнес Сэйтан, – не лучше. – Это рискованно. Мать-Ночь, это даже опасно! – Я поговорю с ней.
   Андульвар, Протвар, Мефис и Джеффри вышли, договорившись встретиться в одной из малых гостиных. Сэйтан выждал несколько минут, а затем прошел те несколько ярдов, что отделяли его комнаты от покоев Королевы. Как только Джанелль соберет собственный двор, в это крыло не сможет войти без приказа ни один мужчина, кроме ее Консорта, Советника и капитана стражи. Даже ее законный опекун.
   Сэйтан тихо постучал в дверь ее спальни. Не получив ответа, он заглянул в комнату. Пусто. Повелитель проверил смежную гостиную. Там тоже никого.
   Взъерошив пальцами волосы, он стал гадать, куда могла отправиться его воспитанница. Он чувствовал, что Джанелль неподалеку. Однако Сэйтан успел узнать еще и то, что девушка оставляла такой сильный ментальный след, что иногда было очень сложно угадать, где именно она находится. Возможно, так было всегда, просто они никогда раньше не проводили вместе больше одного-двух часов. Теперь же ее незримое присутствие наполняло всю огромную Цитадель, а темный, восхитительный ментальный аромат был одновременно удовольствием и мукой. Чувствовать ее, мечтать о том, чтобы подарить ей свое сердце и служить одной лишь Королеве, – и быть изгнанным из ее жизни…
   Более страшной пытки Сэйтан с ходу не придумал.
   И он собрался рискнуть ее душевным покоем, попросив о встрече, не только ради Андульвара, Мефиса, Протвара и Джеффри. Была еще одна причина, никогда не покидавшая его мыслей. Если Джанелль никогда не исцелится до конца, если не сможет выносить прикосновение мужчины…
   Он не был тем ключом, который открыл бы эту последнюю дверцу. Разумеется, Сэйтан мог сделать очень и очень многое, но не это. Ключ находился не в его руках.
   У Деймона Сади.
   «Деймон, Деймон… Где же ты? Почему не пришел?»
   Сэйтан уже собрался было повернуть назад и отправиться на поиски Дрейки – она знала, в каком месте Цитадели находятся все ее обитатели, – когда раздавшийся шум заставил его замереть у неплотно закрытой двери в дальнем конце коридора.
   Крадучись приближаясь к проему, Повелитель не мог не отметить, что его нога болит гораздо меньше и лучше слушается с тех пор, как Джанелль стала поить его своей адской смесью. Если он выдержит еще пару недель этого зверского лечения, то сможет снова забыть о трости – и, как он надеялся, о тонике.
   Сэйтан почти добрался до двери, когда кто-то в комнате испуганно вскрикнул. Послышалось громкое шипение, угасшее с треском, а затем из проема повалил лиловый, серый и розовый дым. Звонкий женский голос рассерженно пробормотал:
   – Проклятье, проклятье и еще раз проклятье!
   Облако стало медленно осыпаться на пол.
   Сэйтан протянул руку и уставился на мелкую крошку лилового, серого и розового оттенков, усыпавшую его ладонь и манжет рубашки. Внезапно в животе возникло странное ощущение, словно внутри бьются сотни бабочек и щекочут его крыльями, отчего у Повелителя Ада появилось иррациональное желание побегать по коридорам, громко хихикая.
   Усилием воли он загнал внутрь готовый вырваться смешок, грозно выпрямился, вернув осанке горделивость, и осторожно заглянул в проем.
   Джанелль стояла у огромного рабочего стола, скрестив руки и хмуро уставившись в книгу по Ремеслу, зависшую в воздухе над столом. Свечи по обеим сторонам толстого фолианта горели разноцветными огоньками, невольно напомнив Сэйтану витражи и несколько смягчив царящий в комнате хаос. Все вокруг, включая Джанелль, было щедро усыпано лиловым, серым и розовым порошками. Чистой осталась только книга. Наверное, девушка наложила на нее соответствующее заклинание, прежде чем начать работать…
   – Честно признаться, не думаю, что хочу узнать, чем вызвано все это, – сухо произнес Сэйтан, гадая, как Дрейка отреагирует на учиненный беспорядок.
   Джанелль окинула его взглядом, в котором раздражение смешалось с весельем.
   – Думаю, что нет, – согласилась она, а затем одарила его неуверенной, но широкой улыбкой. – Полагаю, помочь тебе тоже вряд ли захочется…
   Огни Ада! На протяжении всех тех лет, когда он обучал ее Ремеслу и мечтал разобраться в одном из этих сложных, причудливых заклинаний, Сэйтан надеялся получить подобное приглашение.
   – К сожалению, – произнес он с нескрываемым разочарованием, – нам нужно сначала кое-что обсудить.
   Джанелль преспокойно села прямо в воздухе, закинув ноги на несуществующую скамеечку, и уделила приемному отцу все свое внимание.
   Сэйтан запоздало припомнил, что ее пристальное внимание всегда заставляло его нервничать.
   Он прочистил горло и окинул комнату взглядом, надеясь обрести источник вдохновения. Возможно, ее рабочий кабинет, в котором столько предметов, связанных с Ремеслом, и впрямь лучшее место для этого разговора.
   Сэйтан вошел и прислонился к косяку. Хорошее, нейтральное место. Он не вторгается в личную жизнь Джанелль и вместе с тем заявляет о своем праве быть ее частью.
   – Меня кое-что беспокоит, ведьмочка, – тихо произнес он.
   Джанелль склонила голову набок:
   – Что именно?
   – Ты сама. Ты избегаешь всех нас. Закрываешься от окружающих, прячешься здесь.
   Ее глаза источали смертный холод.
   – У всех есть свои границы и внутренние барьеры.
   – Я говорю не о границах и внутренних барьерах, – произнес он. Напускное спокойствие продержалось недолго. – Разумеется, они есть у всех. Они оберегают внутреннюю паутину и Сущность каждого из нас. Но ты выстроила настоящую стену, отделяющую тебя от всех, ни с кем не разговариваешь, стараешься вообще не попадаться на глаза…
   – Возможно, ты должен быть благодарен за это, Сэйтан, – произнесла Джанелль странным полуночным голосом, при первом же звуке которого у него пробежала дрожь вдоль позвоночника.
   Сэйтан. Не папа – Сэйтан. И она произнесла его имя совсем не так, как обычно. Это больше походило на то, как Королева обращается к своему Верховному Князю.
   Он не знал, как ответить на это предупреждение.
   Джанелль спрыгнула со своего невидимого кресла и отвернулась от Сэйтана, опустив обе руки на усыпанный разноцветным порошком стол.
   – Послушай меня, – твердо произнес он, подавив острое желание закричать. – Ты не можешь вот так отдаляться от нас. Ты не можешь провести остаток жизни в этой комнате, создавая прекрасные заклинания, которые никто никогда не увидит. Ты – Королева. Ты должна проводить время при своем дворе, общаясь с подданными.
   – У меня никогда не будет двора.
   Сэйтан уставился на нее, пораженный:
   – Разумеется, у тебя будет двор. Ты же Королева.
   Джанелль одарила его ледяным взглядом, от которого Повелитель невольно съежился.
   – Я не обязана собирать собственный двор. Я проверяла. К тому же я не хочу править. Не хочу руководить ничьей жизнью, кроме собственной.
   – Но ты же Ведьма.
   В тот миг, как он произнес это слово, в комнате резко похолодало.
   – Да, – слишком тихо и спокойно произнесла она. – Я – Ведьма.
   Джанелль обернулась к нему.
   Она отбросила маску, называемую человеческой плотью, и наконец впервые за все это время позволила ему увидеть правду.
   Маленький витой рог в центре лба. Золотистая грива – не густой мех, но и не волосы. Изящные, заостренные ушки. Руки с изогнутыми коготками. Ноги, которые заканчивались маленькими копытцами. Узкая полоска золотистого меха, спускающаяся вниз по спине и переходящая в хвост, бьющий по бедрам. Странное, узкое, экзотическое лицо с огромными, сапфировыми глазами.
   Будучи много лет Консортом Кассандры, Сэйтан наивно полагал, что знает и понимает, что значит быть Ведьмой. Теперь он наконец осознал, что Кассандра и прочие Королевы до нее, также носившие Черный Камень, лишь назывались Ведьмами. Джанелль же была ожившей легендой, воплотившейся мечтой.
   Как глупо было с его стороны полагать, что все мечтатели были людьми…
   – Именно, – холодно и тихо произнесла Ведьма.
   – Ты прекрасна, – прошептал Сэйтан. – И очень, очень опасна.
   Джанелль уставилась на него, озадаченная, и Повелитель осознал, что у него не будет лучшей возможности сказать то, что ей необходимо услышать.
   – Мы любим вас, Леди, – тихо произнес он. – Мы всегда любили вас, и нам больно оказаться изгнанными из вашей жизни, так больно, что слова бессильны это описать. Вы не знаете, как нелегко нам было дождаться тех нескольких драгоценных минут, которые вы могли бы теперь проводить вместе с нами; как все мы переживали, не зная, куда вы исчезли и вернетесь ли, как завидовали людям, не ценившим ваше присутствие. А теперь… – Его голос сорвался. Сэйтан стиснул губы и глубоко вздохнул. – Мы принесли вам присягу давным-давно. Даже вы не сможете изменить этого. Делайте с нами все, что вашей душе угодно. – Он помолчал и затем добавил: – И, ведьмочка… мы не испытываем благодарности за эту стену.
   Не дожидаясь ответа, Сэйтан поспешно вышел из комнаты. В его глазах блестели слезы.
   За спиной раздался тихий плач, полный невыразимой муки.
 
   Он не мог выносить их доброту. Было трудно терпеть сочувствие и понимание. Джеффри подогрел Повелителю бокал ярбараха. Мефис набросил плед отцу на колени. Протвар развел огонь, надеясь хоть немного прогреть комнату, прогнать холод. Андульвар сел рядом, сочувственно помалкивая.
   Сэйтан стал дрожать, едва сделав первый шаг в гостиную. Он упал бы на пол, если бы старый друг не подхватил его вовремя и не подвел к креслу. Они не задавали никаких вопросов, и, если не считать хриплого «Не знаю», выдавленного сквозь зубы, Повелитель ничего не сказал о том, что случилось, – и о том, что он увидел.
   И они приняли это.
   Час спустя, почувствовав себя немного лучше, как физически, так и эмоционально, Сэйтан по-прежнему был не в состоянии выносить чрезмерную доброту и навязчивое сочувствие окружающих. И еще больнее было знать, что сейчас происходит в том рабочем кабинете.
   Неожиданно двери гостиной распахнулись.