Энн Кливз. Вороново крыло

   Кэтрин ответила не сразу. Чуть сдвинула брови, раздумывая, и лишь потом сказала:
   – Нормально.
   Фрэн надеялась, что, несмотря на разницу в возрасте, они с Кэтрин все же подружатся. В конце концов, с кем тут, во Врансуике, еще общаться?
   Тем временем ей стало душно – обогреватель исправно нагнетал в салон горячий воздух. Пытаясь отделаться от стоявшей перед глазами картины убийства, Фрэн зажмурилась. И неожиданно провалилась в глубокий сон. Потом она подумала, что это реакция организма на пережитое потрясение – словно предохранитель сработал. Ей необходимо было отключиться.
   Когда Фрэн проснулась, вокруг все изменилось: хлопали дверцы машин, доносились голоса. Но она не торопилась стряхнуть с себя остатки сонливости. К чему? Приехали профессионалы, а уж они-то знают, что делать.
   – Миссис Хантер! – По ветровому стеклу постучали. – Миссис Хантер, как вы?
   Сквозь затуманенное, в потеках, окно проступали размытые очертания мужского лица – импрессионистский портрет. Она разглядела взъерошенные черные волосы, большой, с горбинкой, нос, черные брови. «Чужеземец, – подумала Фрэн. – Чуждый этим краям. Гораздо больше, чем я. Из Средиземноморья, может. Или даже из Северной Африки». Однако, вслушавшись, поняла: шетландец, хоть акцент и приструнил, воспитал.
   Она медленно открыла дверцу и выбралась из машины. Вдохнув обжигающе морозный после теплого салона воздух, чуть не захлебнулась.
   – Миссис Хантер?
   Фрэн удивилась: откуда он ее знает? Может, давний знакомец Дункана? Потом догадалась: позвонив в полицию, Алекс Генри наверняка сообщил им, кто обнаружил тело Кэтрин. Ну конечно! И нечего воображать бог весть что.
   – Да, это я.
   Она смотрела прямо на него, и все равно чертам его лица недоставало четкости. Давно не бритая борода нарушала линию подбородка, длинноватые для полицейского волосы торчали в разные стороны, само лицо крайне подвижное. Формы полицейского на незнакомце не было. Фрэн подумала, что одежда под теплой курткой тоже не отличается опрятностью.
   – Меня зовут Перес, – представился он. – Инспектор полиции. Ответите на кое-какие вопросы?
   «Перес? Разве это не испанская фамилия? Для Шетландских островов уж точно необычная. Впрочем, и видок у него… под стать». Ну вот, мысли снова скачут с одного на другое. Увидев Кэтрин на снегу, она ни на чем не могла сосредоточиться.
   Полиция тем временем огораживала место преступления сине-белой лентой, закрывая проем, через который Фрэн пробралась на поле. Интересно, девушка по-прежнему там, на снегу? У Фрэн вдруг возникла нелепая мысль: Кэтрин ведь холодно. Она понадеялась, что кто-нибудь все же догадается ее накрыть.
   Кажется, Перес снова о чем-то ее спросил – она поняла это по его вопросительному взгляду.
   – Простите, – сказала она. – Простите, сама не знаю, что со мной.
   – Это шок. Но ничего, пройдет. – Он смотрел на нее так, как она наверняка смотрела на модель во время съемок, – отстраненно, взглядом человека, привычно делающего свое дело. – Давайте отвезу вас домой.
   Дорогу Перес не спрашивал – знал, где она живет. Они поднялись на крыльцо; он взял у нее ключи и отпер дверь.
   – Выпьете чаю? Или, может, кофе? – предложила Фрэн.
   – Кофе было бы неплохо.
   – А вам не надо возвращаться? Ну, там… осмотреть тело?
   Он улыбнулся:
   – Мы ждем криминалиста. Пока он не приехал, мне там делать нечего.
   – А Юэн знает? – спросила она.
   – Это отец девушки?
   – Да, Юэн Росс, преподаватель.
   – К нему уже выехали.
   Фрэн включила конфорку, поставила чайник, сыпанула в кофеварку несколько ложек кофе.
   – Вы ее знали? – спросил он.
   – Кэтрин? Она приходила посидеть с Кэсси. Правда, нечасто. Раз я ездила в город – один писатель выступал с лекцией. И как-то в школе было родительское собрание. И еще Юэн однажды пригласил меня к себе поужинать.
   – Вы были дружны? С мистером Россом?
   – Просто хорошие соседи. Родители, в одиночку растящие детей, часто держатся вместе. У него жена два года болела раком и умерла. После ее смерти он захотел перемен. Они ведь жили где-то в Йоркшире, в большом городе, он был директором школы. А тут вдруг увидел объявление о вакансии в нашем городке и решился на переезд.
   – А как к этому отнеслась Кэтрин? Наверняка для нее жизнь в глухомани стала чем-то вроде культурного шока.
   – Не знаю. Дети в ее возрасте… их сложно понять.
   – А сколько ей было?
   – Шестнадцать. Почти семнадцать.
   – А вы? – спросил он. – Почему вернулись?
   Его вопрос вызвал досаду. И откуда он знает, что она жила здесь раньше?
   – Разве это имеет отношение к делу? – спросила она. – К вашему расследованию?
   – Вы обнаружили тело. Тело человека, которого убили. И вам придется ответить на кое-какие вопросы. Даже личного характера, пусть вам и кажется, что они совершенно неуместны. – Он пожал плечами, давая понять, что ничего не попишешь – таков порядок. – К тому же ваш муж, он ведь в здешних местах фигура заметная. Вот и болтают всякое. А вы что же, думали, ваше возвращение останется незамеченным?
   – Он мне не муж, – отрезала она. – Мы развелись.
   – И все-таки, почему вы вернулись? – настаивал Перес.
   Он сидел у окна на стуле, скрестив вытянутые ноги. В носках из толстой белой шерсти, свалявшейся после многих стирок, – ботинки снял еще при входе. Куртка висела там же – на крючке, рядом с курточкой Кэсси; он остался в мятой красной рубашке в клетку. Откинувшись на спинку стула, Перес держал в руке кружку и смотрел вдаль. И казался при этом совершенно расслабленным. У Фрэн прямо руки зачесались схватить бумагу, уголек и сделать набросок.
   – Мне здесь нравится, – сказала она. – Да, я больше не люблю Дункана, но это не повод лишать себя удовольствия жить там, где хочется. К тому же Кэсси может общаться с отцом. Ничего не имею против Лондона, но мегаполис – не самое подходящее место для ребенка. Я продала свою квартиру, так что на первое время вырученного хватит.
   Фрэн не хотелось раскрывать перед чужим человеком душу, говорить о том, что она рисует, что ее мечта – зарабатывать на жизнь рисованием, что на переезд ее толкнул неудачный роман. Что сама она выросла без отца и не желает того же своей дочери.
   – Останетесь?
   – Наверное.
   – А Юэн Росс? Как по-вашему, он здесь надолго?
   – Думаю, ему до сих пор тяжко без жены.
   – В каком смысле?
   Она замолчала, подбирая слова.
   – Мне трудно судить – я его плохо знаю.
   – И все-таки?
   – Похоже, он до сих пор не вышел из депрессии. Я не о плохом настроении – о болезни. Наверняка он надеялся, что с переездом все изменится, само собой решится. Но так не бывает же, правда? Женщины, с которой он прожил двадцать лет, по-прежнему нет рядом.
   Она замолчала.
   Перес посмотрел на нее, ожидая продолжения.
   – В день, когда я въехала в этот дом, он заглянул к нам познакомиться. Такой обаятельный, любезный… Принес кофе, молоко, подарил букет цветов из собственного сада. Сказал, что, несмотря на разделяющий нас холм, мы почти что соседи – он живет у самого подножия, между нами и школой. При первом знакомстве с ним я и не подумала, что у него горе, что в его жизни что-то не так, – он хорошо держался. Увидев Кэсси, сказал, что у него тоже дочь, Кэтрин. И, если мне надо будет отлучиться из дому, Кэтрин с радостью посидит с девочкой – ей вечно не хватает на карманные расходы. Только и всего. О жене – ни слова. О ней я узнала уже от Кэтрин.
   Когда Юэн пригласил меня к себе на ужин, я не знала, чего ожидать. В смысле, одинокая, но еще молодая женщина… Бывает, мужчины не прочь за такой приударить: мол, обделенная мужским вниманием, долго ломаться не будет. Ну, вы понимаете, о чем я. Ничего подобного в поведении Юэна я не заметила, хотя порой такие вещи и неочевидны.
   – И вы пошли, хотя не были в нем уверены?
   – Ну да. Знаете, наверное, все дело в недостатке общения. Иной раз так не хватает компании сверстников. И потом, я решила: «Да ладно, подумаешь! В конце концов, он привлекательный мужчина, с приятными манерами, свободный. Таких в округе немного».
   – И как, вечер прошел удачно? – Он улыбнулся дружелюбно, лишь слегка поддразнивая. Улыбка вышла скорее отеческая, хотя они с Фрэн наверняка были ровесниками.
   – Для первого раза неплохо. Обустраивая новое место, он в самом деле постарался. Видели его дом? С новой пристройкой, сплошь стекло и дерево, и вид на побережье восхитительный. И по всему дому фотографии жены. В самом деле, даже не по себе становится. Я тут же подумала о Кэтрин: ей-то каково? Не возникает ли у нее мыслей, что она у отца на втором месте, что он был бы рад, если бы вместо матери умерла она? Но потом решила, что каждый справляется со своим горем как может. Да и мне ли судить?
   Мы тут же сели за стол. Все было очень вкусно – не хуже, чем у других. Мы говорили о том о сем. Я поведала ему историю своего развода. Без драм, весело. Выучилась. Гордая. Ведь непросто признаться в том, что муж по уши влюбился в женщину, которая тебе в матери годится. Только и остается, что шутить. А вообще мы оба немного нервничали. Он выпил немало, да и я тоже.
   Фрэн хорошо помнила тот вечер. Уже стемнело, но Юэн не задернул шторы, и получалось, будто они сидели на природе, за накрытым среди скальных камней столом. Комнату заливал мягкий свет свечей. Направленная на большую фотографию лампа освещала портрет умершей женщины, и Фрэн никак не могла отделаться от ощущения, что они ужинают втроем. Сервировка стола отличалась излишней помпезностью: солидные столовые приборы, бокалы с гравировкой, накрахмаленные салфетки, дорогое вино. И тут вдруг Юэн беззвучно заплакал – слезы покатились по щекам. Она не знала, как реагировать, и продолжала есть – в конце концов, еда великолепная, – думая, что сейчас он справится с собой. Но плач перешел в рыдания – давясь всхлипами, он вытирал сопли и слезы белоснежной салфеткой, – и неловкость момента только усугубилась.
   Она не могла больше делать вид, будто ничего не происходит, – встала и, подойдя к нему, обняла, как обняла бы свою Кэсси, если бы та испугалась во сне.
   – Понимаете, он никак не мог справиться, – сказала она Пересу. – Его раздавило горем, он не готов был к развлечениям. Вот и не выдержал. – Вспомнив о смерти Кэтрин, Фрэн вдруг осознала весь ужас трагедии. – Господи, а теперь еще и дочь!
   «Для него это будет уж слишком, через край, – подумала она. – Ради кого теперь жить?»
   – А дочь с отцом, они ладили? – спросил Перес. – Не было между ними споров, натянутости в отношениях? Наверняка ведь отцу непросто одному воспитывать дочь-подростка. Трудный возраст. В таком возрасте любой подросток бунтует. И достучаться до него невозможно.
   – Вряд ли они ругались, – покачала головой Фрэн. – Даже представить трудно. Скорее всего, он настолько ушел в себя, что не слишком за ней приглядывал. Нет-нет, я не хочу сказать, что махнул рукой. Уверена, у них были теплые отношения. Но вряд ли он интересовался тем, сделала ли она уроки, во что одевается, когда ложится спать. Его на все это попросту не хватало.
   – Кэтрин говорила с вами об отце?
   – Никогда. Серьезных тем мы вообще не касались. Возможно, для нее я была слишком стара. Мне она всегда казалась замкнутой, но, думаю, вся молодежь такая. Подростки с людьми взрослыми не откровенничают.
   – Когда вы видели Кэтрин в последний раз?
   – В смысле, говорила? Накануне Нового года, днем. Позвонила ей на мобильный и оставила сообщение, что недели через две собираюсь на концерт и не посидит ли она с Кэсси. Кэтрин перезвонила и согласилась.
   – Какой она вам в тот раз показалась?
   – Какой? Да какой всегда. Она даже рассказала, что вечером они с подругой собираются в Леруик – встречать Новый год.
   – С какой подругой?
   – Кэтрин не сказала, но, думаю, это была Салли Генри. Она живет в доме при начальной школе. Я частенько видела их вдвоем.
   – Значит, в тот день вы видели Кэтрин в последний раз?
   – Говорила. А видела буквально вчера, в середине дня, – она сходила с автобуса из Леруика. И дальше пошла с тем странным стариком, что живет на Взгорке.

Глава седьмая

   Полиция нагрянула к Магнусу, когда он ждал ее меньше всего. Стук в дверь застал его в ванной комнате. Она была в дальней части дома, в пристройке, – в свое время мать наняла Джорджи Сандерсона сделать ее. Джорджи к тому времени уже повредил себе ногу и не мог выходить в море. Бывший рыбак тогда охотно согласился: он маялся без дела, да и обещали заплатить. Но парень хоть и рукастый, а плотник оказался не самый лучший: между пристройкой и стеной дома остались щели. Вскоре после смерти матери в ванной перегорела лампочка, но Магнус даже не подумал заменить ее. Брился он в кухне над раковиной, а чтобы разглядеть в ванной унитаз, хватало света из спальни, дверь которой он оставлял открытой.
   Магнус давно уже испытывал надобность облегчиться, но не хотел покидать наблюдательный пост у окна. Народ все прибывал и прибывал: констебли в униформе, высокий мужчина в костюме… Растрепанного вида парень подошел к «лендроверу» Генри, в котором сидела та молодая женщина, и она пересела к нему в машину. Магнус очень надеялся, что ее увезли не в полицейский участок, не в ту каморку со стенами, выкрашенными масляной краской. Но терпеть дольше уже не было мочи. И надо же было случиться, что в тот самый момент, когда он стоял перед унитазом как какой-нибудь малолетний пацан – с упавшими на пол штанами и трусами, потому как уж очень торопился, чтобы возиться сначала с молнией, потом с пуговицами на гульфике, – раздался стук в дверь. Магнус запаниковал.
   – Погодите, – крикнул он, не в состоянии прерваться. – Погодите минутку. Уже иду.
   Закончив, он разом натянул трусы и штаны с эластичными вставками в поясе. И только теперь, снова обретя приличный вид, немного успокоился.
   Магнус вернулся в кухню и подошел к окну – стучавший все еще стоял под дверью, терпеливо дожидаясь. Даже на крыльцо не поднялся. Это был тот самый растрепанный малый, который увез молодую женщину. Значит, она сейчас не в полицейском участке Леруика, а в собственном доме, который возле часовни. Магнус подумал, что с женщинами полиция обращается иначе.
   Он открыл дверь и уставился на гостя, незнакомого и явно нездешнего. Вглядевшись в его лицо, Магнус не заметил сходства ни с кем из местных. Стало быть, родни у парня здесь нет.
   – Небось с Фэр-Айла буите? – буркнул Магнус себе под нос, не слишком-то заботясь, чтобы его поняли. Не то что тогда, когда к нему пожаловали девушки. Ну да если незнакомец в самом деле местный, поймет. И тот, видно, понял.
   – С Фэр-Айла буим, – ответил незнакомец. И чуть помолчав, прибавил: – Родился там. А учился в Абердине. Теперь вот работаю здесь, в Леруике. – Потом протянул руку: – Перес.
   – Экое чудное для Фэр-Айла имя!
   Перес улыбнулся, но пускаться в объяснения не стал.
   Магнус по-прежнему не замечал протянутой в знак приветствия руки. Старик подумал, что вот ведь, сам-то он на Фэр-Айле никогда и не был. Грузовой паром как не ходил туда, так и не ходит. Добраться до острова можно на почтовом судне из Гратнесса, гавани, поблизости от которой аэропорт; три часа пути. Магнусу доводилось видеть снимки острова – в местном клубе как-то показывали слайды, и они с матерью ходили смотреть. Восточная часть острова – длинная гряда высоких скал. Однако больше он ничего не запомнил. Да вот еще священник, тот самый, который жил в доме возле часовни, раньше читал проповеди на Фэр-Айле.
   – И как оно там? – спросил он.
   – Мне нравится.
   – Чего ж уехали?
   – Известное дело – работать негде.
   Тут Магнус наконец заметил протянутую руку Переса и пожал ее.
   – Может, зайдете? – предложил он. Увидев поодаль, на склоне холма, констебля в униформе, пристально смотревшего на него, поторопил: – Давайте-давайте, заходите.
   Входя, Перес пригнулся; оказавшись в небольшой комнате, он будто заполнил собою все пространство.
   – Садитесь, – пригласил Магнус, чувствуя себя неуютно: Перес возвышался над ним словно башня. Он выдвинул стул из-за стола и подождал, пока Перес усядется. Все утро Магнус ждал: вот-вот к нему нагрянут. А теперь не знал, что и говорить, что думать.
   «Садитесь», – донеслось из клетки. Птица просунула клюв между железными прутьями и повторяла, не делая пауз: – «Садитесьсадитесьсадитесь».
   Магнус взял старый свитер и набросил на клетку. Он испугался, что встрявший в разговор ворон разозлит полицейского. Но Переса выходка ворона только позабавила.
   – Это вы его научили? Не знал, что вороны говорят.
   – Они смышленые птицы. – Магнус чувствовал, как губы снова растягиваются в дурацкой ухмылке, но ничего не мог поделать.
   – А сегодня утром воронов не замечали? У подножия холма?
   – Они всегда рядом, – сказал Магнус.
   – Обнаружено тело. Тело молодой девушки.
   – Это Кэтрин, – вырвалось у него. Само собой, помимо его воли – как ухмылка. «Ничего им не говори», – вспомнил он слова матери. Перед тем как двое полицейских увезли его в Леруик, она сказала: «Ты ничего не сделал, вот ничего им и не говори».
   – А откуда, Магнус, вам известно, что она мертва? – Перес говорил медленно, отчетливо произнося каждое слово. – Откуда вы знаете, что там, на холме, лежит Кэтрин?
   Магнус затряс головой. «Ничего им не говори».
   – Вы видели, что произошло? Видели, как она погибла?
   Магнус озирался с затравленным видом.
   – Может, вы заметили в небе воронов и решили полюбопытствовать, что это их так встревожило?
   – Да, точно! – Он был благодарен за подсказку.
   – И вышли посмотреть?
   – Да-да! – энергично закивал Магнус.
   – Почему же не сообщили в полицию, а, Магнус?
   – Она умерла. Я ничем не мог ей помочь.
   – Но ведь о таком необходимо сообщать полиции.
   – Да как бы я сказал? У меня и телефона нет.
   – У кого-нибудь из соседей наверняка есть. Могли бы их попросить.
   – Соседи со мной не разговаривают.
   Повисла тишина. Накрытый ворон чесал себя лапой, что-то бормоча.
   – Когда вы ее видели? – спросил Перес. – В котором часу спустились посмотреть?
   – Да вот аккурат ребятня в школу прошла. Как выходил из дому, звонок в школе и прозвенел, – сказал Магнус, довольный, что так ловко ответил. Мать точно одобрила бы.
   Снова установилось молчание.
   Перес делал у себя пометки. Закончив, поднял голову:
   – А давно вы живете один?
   – С той поры, как мать померла.
   – Это когда?
   Магнус задумался. И сколько же лет прошло? Но на этот счет у него не было никаких догадок.
   – Агнес тоже умерла, – сказал он, не желая производить вычисления в уме.
   – Кто такая Агнес?
   – Моя сестра. Десяти лет заболела коклюшем. Нам и невдомек было, что это серьезно, – сказал Магнус и плотно сжал губы. Не годится полиции совать свой нос еще и в это.
   – Наверное, с тех пор как мать умерла, вам тут одиноко?
   Магнус ничего не ответил.
   – И вы рады были компании, а?
   Он по-прежнему молчал.
   – Кэтрин ведь была вашим другом, так?
   – Да, – сказал Магнус. – Другом.
   – Вы виделись вчера? На автобусной остановке? Она как раз из города ехала.
   – Она была на вечеринке.
   – На вечеринке? – переспросил Перес. – Всю ночь? Вы точно знаете?
   «А и правда, была ли?» Магнус задумался. Но он плохо помнил. Да и в тот раз Кэтрин вообще мало говорила.
   – Она выглядела усталой, – сказал он. – Понятное дело: всю ночь веселилась. Вроде так и сказала: мол, была на вечеринке.
   – Во что она была одета?
   – Ничего нарядного, – заметил Магнус. – Правда, нынче молодежь и на вечеринки-то не слишком наряжается.
   – Вы ведь были там, в поле, подходили близко? Наверняка видели, что на ней? Она была в той же одежде?
   – Да вроде нет, – сказал Магнус. И задумался: так ли ответил? Ну как вопрос с подвохом? – Помню только красный шарф.
   – Она рассказывала, у кого была?
   – Нет, не говорила. Она не сразу меня заметила – потом уже, когда вместе с автобуса сходили.
   – И как она выглядела?
   – Так я уже говорил: усталой.
   – А все-таки? Была она при этом усталой, но довольной? Или усталой и печальной?
   – Она зашла ко мне, – вдруг сказал Магнус. – На чай.
   Тишина.
   Магнус понял, что оплошал. И торопливо прибавил:
   – Она хотела снять меня – для школьного задания. Она правда хотела зайти.
   – И как, сняла?
   – Да, сделала пару-тройку снимков.
   – А раньше она у вас бывала?
   Похоже, гость не насторожился: не стал подступаться с расспросами, не угрожал, не сыпал проклятиями.
   – В Новый год. Вместе с Салли. Они шли домой, увидели у меня в окне свет и зашли поздравить с Новым годом.
   – Салли?
   – Салли Генри, дочка учительницы.
   – А вчера Кэтрин была одна?
   – Одна, да.
   – И долго она у вас пробыла?
   – Так, выпила чаю с пирогом.
   – Значит, она не сидела у вас в гостях весь день?
   – Нет. Она недолго пробыла.
   – А в котором часу ушла?
   – Да я уж и не припомню.
   Перес оглядел комнату:
   – Симпатичные у вас часики.
   – Это материны.
   – Точные?
   – Каждый день по радио сверяю.
   – Наверняка вы заметили, в котором часу девушка ушла. Часы-то на каминной полке. Когда провожали девушку, наверняка бросили взгляд на часы. А? Машинально.
   Магнус открыл рот, но не мог выдавить из себя ни слова. Казалось, мысли заледенели, мозги еле шевелились.
   – Нет, не припомню, – наконец повторил он.
   – Она ушла засветло?
   – Да-да, было еще светло.
   – Сейчас ведь вечереет рано… – Перес замолчал и посмотрел на Магнуса, ожидая, что тот вспомнит. Но, не дождавшись, продолжил: – И куда она отправилась?
   – Домой.
   – Кэтрин сама так сказала?
   – Нет, но она пошла в том направлении – к дому, который на полпути от насыпи, он еще с пристройкой. Ну, где фасад весь стеклянный. В нем она и живет.
   – Вы видели, как девушка зашла в дом?
   «Не здесь ли подвох?» Магнус глянул на полицейского. Почувствовав, что его собственный рот раскрыт, тут же его захлопнул.
   – Ну что вы, ведь ничего такого в этом нет, – сказал Перес. – Наверняка вы проводили ее взглядом, пока она спускалась с холма, правда? Нет ничего предосудительного в том, чтобы любоваться красивой молодой девушкой. Вы же частенько сидите у окна и смотрите на улицу, а? В такую погоду ничего иного и не остается.
   – Да, – сказал Магнус. – Я видел, как она вошла в дом.
   Они сидели молча, и молчание это слишком уж затянулось. Магнус даже решил, что вот и все, сейчас полицейский встанет и уйдет, оставит его наконец в покое. И вдруг понял, что совсем этого не хочет.
   – Может, чайку? – спросил Магнус. Он с грустью представил свой дом без этого непрошеного гостя – тишина, только крики воронов с холма и слышны.
   – Не откажусь, – сказал Перес. – С удовольствием!
   Оба молча дождались, пока вода закипит. Потом вернулись за стол.
   – Восемь лет назад, – снова заговорил Перес, – пропала девочка. Моложе Кэтрин. По имени Катриона. Вы ведь знали ту девочку, Магнус?
   Магнусу нестерпимо захотелось зажмуриться – спрятаться от вопроса. Но тогда в памяти снова всплывет та каморка в полицейском участке, кулак, ударивший в лицо, привкус крови во рту.
   Он смотрел перед собой отсутствующим взглядом.
   – Вы ведь знали ее, так, Магнус? Она тоже приходила к вам на чай. Как и Кэтрин. Говорят, была хорошенькая.
   – Но ее не нашли, – сказал Магнус. Он стиснул зубы, сопротивляясь жуткой ухмылке. И плотно сжал губы, вспомнив слова матери: «Ничего им не говори».

Глава восьмая

   После беседы со стариком Перес поехал обратно в Леруик. Он знал, что отец Кэтрин еще не ушел из школы, и хотел поговорить с ним. Конечно, вряд ли удастся разузнать что-то у человека, убитого горем. Но все равно познакомиться надо. Да и рассказать, что полиция собирается предпринять.
   Перес не представлял, что это такое – потерять ребенка. В самом деле не представлял. У Сары, его жены, в свое время случился выкидыш. Тогда для него словно мир рухнул. Он пытался скрывать свою боль, не хотел, чтобы Сара думала, будто теперь он любит ее меньше. Или винит за потерю ребенка. Разумеется, он никого не винил. Кроме себя и своих родных с их ожиданиями, легшими на Сару тяжким бременем. Он чувствовал это бремя физически, ощущал его сокрушительный гнет, не оставивший ребенку шансов выжить. Сара носила уже довольно долго, и они точно знали – будет мальчик. Еще один Перес, продолжатель рода.
   Может, он перестарался, скрывая свои истинные чувства. Может, Сара и впрямь решила, будто ему все равно. Хотя знала его достаточно, чтобы понять: он поступает так ради нее.
   С той поры их брак и дал трещину. Сара поседела и замкнулась в себе. А он все дольше задерживался на работе. Когда Сара объявила, что уходит, он испытал облегчение. Ему невыносимо было видеть, как она страдает. Сейчас Сара вышла замуж за врача-терапевта – они живут на юге Шотландии. В новом браке с рождением детей трудностей, похоже, не возникло – у них уже трое. А в поздравительной открытке на Рождество – Сара и Джимми развелись как цивилизованные люди и до сих пор поддерживали связь – он прочитал, что они ждут четвертого. Иногда он представлял себе добротный загородный дом, вроде тех, мимо которых проезжал в поезде. Представлял, как она стоит в кухне с окнами на лужайку, а за лужайкой – лес. Смеется, одной рукой наливая троим детям чай, другой удерживая младенца. Сознавая, что он этому миру не принадлежит, Перес горевал. Сильно. Каково же отцу Кэтрин, потерявшему дочь?