Страница:
Юэн Росс сидел в кабинете завуча в кресле-качалке возле журнального столика. Именно в кресло и пересел бы завуч, желая успокоить пришедших к нему взволнованных родителей или неуверенного в себе старшеклассника. Рядом сидела женщина-полицейский в униформе; судя по всему, она явно чувствовала себя не в своей тарелке. И предпочла бы оказаться в любом другом месте, только не здесь.
При виде Переса Росс полез в карман за очками. Худощавый, с проседью, в темном костюме с галстуком. На вид – лет сорок пять. По мнению Переса, выглядел Росс щеголевато, для школьного учителя так даже слишком. Не знай он, кто перед ним, принял бы мужчину за адвоката или банковского служащего. На столике стоял поднос с чайными чашками. К чаю так никто и не прикоснулся, и он, похоже, стоял тут давно.
Перес представился.
– Послушайте, я хотел бы увидеть свою дочь, – сказал Росс. – Только что я пытался объяснить, как это для меня важно.
– Разумеется. Но не сейчас. Сейчас тело нельзя трогать. На месте преступления ни к чему нельзя прикасаться.
Росс, сидевший до этого прямо, обмяк, закрыл лицо руками.
– Этого не может быть. Не поверю, пока ее не увижу.
Он отнял руки от лица, поднял голову.
– Я был с женой до последнего. Она долго болела, мы понимали, к чему все идет. Но даже когда она перестала дышать, я не верил. Все ждал, что она повернет ко мне голову, улыбнется.
Перес не нашелся что ответить.
– Как Кэтрин умерла? – спросил Росс. – Никто мне ничего не говорит.
И перевел взгляд на женщину. Та сделала вид, что не слышала.
– Мы предполагаем, что ее задушили, – сказал Перес. – Узнаем наверняка, когда прибудут люди из Инвернесса. У них больше опыта в расследовании подобных преступлений.
– Но кому вообще она могла помешать?
Казалось, Росс и не ждал ответа, но Перес решил воспользоваться моментом.
– Мы надеемся, вы поможете нам это выяснить. У вас есть какие-либо предположения? Парень, которому она дала отставку? Может, ее ревновал кто? Или зло держал?
– Нет. Может, что и было, но не меня об этом спрашивать. Вы, наверное, думаете, что мы были близки. Мы же вдвоем остались. Но, видите ли, инспектор, Кэтрин со мной не откровенничала. Я плохо знаю, чем она жила. Мы жили под одной крышей, но мне порой казалось, мы друг другу чужие.
– Пожалуй, с подростками всегда так, – сказал Перес. – Они не любят, когда взрослые лезут в их дела. («Хотя мне-то откуда знать? Своих детей нет, а когда был подростком, вообще жил в интернате. Я бы счастлив был проводить с родителями хоть каждый вечер».) Но вы можете назвать хотя бы ее друзей? Вдруг они что скажут.
Росс помолчал.
– Думаю, Кэтрин ни с кем и не дружила. Была сама по себе. Вот Лиз, моя жена, совсем другая – у нее было много друзей. На похоронах в церкви было не протолкнуться, люди толпились у самого выхода. Многих пришедших я даже не знал, а они считали ее своим другом, тепло к ней относились. А кто придет к Кэтрин на похороны? Немногие.
Слова Росса ошеломили Переса. До чего жутко слышать такое – аж мороз по коже. Интересно, всегда ли он так? Часто ли сравнивал дочь с женой и находил, что сравнение не в пользу первой?
– Ее вроде бы видели с Салли Генри, нет? – наконец поинтересовался он.
– Дочь учительницы? Да, верно. Они вместе ездили на автобусе в школу. Я Кэтрин подвозил редко. Слишком рано выхожу, да и возвращаюсь поздновато. – Он чуть заметно улыбнулся, и Перес впервые испытал к нему сочувствие. – К тому же это ведь, как говорится, не круто, да? Когда в школу подвозят родители. Салли часто у нас бывала. Я радовался, что Кэтрин не одна. Но не знаю, насколько они были близки.
– А как насчет молодых людей?
– Не уверен, что у нее вообще кто-то был. Даже раньше, до переезда, – сказал Росс. – А если и был, вряд ли Кэтрин посвятила бы меня.
Перес ушел, а Юэн остался – сидел, уставившись в пустое пространство. Перес так и не понял, кого Росс оплакивает, дочь или жену.
Выйдя из здания школы, он посмотрел с холма на раскинувшийся внизу знакомый городской пейзаж. После разрыва с Сарой он вернулся обратно на Шетланды. Свой поступок Перес воспринял как поражение, побег. Да, его вроде как повысили в должности, но можно ли назвать то, чем он занимается сейчас, реальным делом? На это намекали и его коллеги в Абердине: «Не рановато ли на пенсию собрался, а, Джимми?» Однако Пересу было все равно. Он больше не стремился раскрыть преступление века – слава его уже не прельщала. Теперь же наклевывалось что-то действительно серьезное, и к нему вернулся прежний азарт. Конечно, рано радоваться, ничего еще толком не известно. Но он нутром чуял – дело непростое. И несколько воспрянул духом. Вот она, возможность сделать хоть что-то как надо.
Глава девятая
Глава десятая
При виде Переса Росс полез в карман за очками. Худощавый, с проседью, в темном костюме с галстуком. На вид – лет сорок пять. По мнению Переса, выглядел Росс щеголевато, для школьного учителя так даже слишком. Не знай он, кто перед ним, принял бы мужчину за адвоката или банковского служащего. На столике стоял поднос с чайными чашками. К чаю так никто и не прикоснулся, и он, похоже, стоял тут давно.
Перес представился.
– Послушайте, я хотел бы увидеть свою дочь, – сказал Росс. – Только что я пытался объяснить, как это для меня важно.
– Разумеется. Но не сейчас. Сейчас тело нельзя трогать. На месте преступления ни к чему нельзя прикасаться.
Росс, сидевший до этого прямо, обмяк, закрыл лицо руками.
– Этого не может быть. Не поверю, пока ее не увижу.
Он отнял руки от лица, поднял голову.
– Я был с женой до последнего. Она долго болела, мы понимали, к чему все идет. Но даже когда она перестала дышать, я не верил. Все ждал, что она повернет ко мне голову, улыбнется.
Перес не нашелся что ответить.
– Как Кэтрин умерла? – спросил Росс. – Никто мне ничего не говорит.
И перевел взгляд на женщину. Та сделала вид, что не слышала.
– Мы предполагаем, что ее задушили, – сказал Перес. – Узнаем наверняка, когда прибудут люди из Инвернесса. У них больше опыта в расследовании подобных преступлений.
– Но кому вообще она могла помешать?
Казалось, Росс и не ждал ответа, но Перес решил воспользоваться моментом.
– Мы надеемся, вы поможете нам это выяснить. У вас есть какие-либо предположения? Парень, которому она дала отставку? Может, ее ревновал кто? Или зло держал?
– Нет. Может, что и было, но не меня об этом спрашивать. Вы, наверное, думаете, что мы были близки. Мы же вдвоем остались. Но, видите ли, инспектор, Кэтрин со мной не откровенничала. Я плохо знаю, чем она жила. Мы жили под одной крышей, но мне порой казалось, мы друг другу чужие.
– Пожалуй, с подростками всегда так, – сказал Перес. – Они не любят, когда взрослые лезут в их дела. («Хотя мне-то откуда знать? Своих детей нет, а когда был подростком, вообще жил в интернате. Я бы счастлив был проводить с родителями хоть каждый вечер».) Но вы можете назвать хотя бы ее друзей? Вдруг они что скажут.
Росс помолчал.
– Думаю, Кэтрин ни с кем и не дружила. Была сама по себе. Вот Лиз, моя жена, совсем другая – у нее было много друзей. На похоронах в церкви было не протолкнуться, люди толпились у самого выхода. Многих пришедших я даже не знал, а они считали ее своим другом, тепло к ней относились. А кто придет к Кэтрин на похороны? Немногие.
Слова Росса ошеломили Переса. До чего жутко слышать такое – аж мороз по коже. Интересно, всегда ли он так? Часто ли сравнивал дочь с женой и находил, что сравнение не в пользу первой?
– Ее вроде бы видели с Салли Генри, нет? – наконец поинтересовался он.
– Дочь учительницы? Да, верно. Они вместе ездили на автобусе в школу. Я Кэтрин подвозил редко. Слишком рано выхожу, да и возвращаюсь поздновато. – Он чуть заметно улыбнулся, и Перес впервые испытал к нему сочувствие. – К тому же это ведь, как говорится, не круто, да? Когда в школу подвозят родители. Салли часто у нас бывала. Я радовался, что Кэтрин не одна. Но не знаю, насколько они были близки.
– А как насчет молодых людей?
– Не уверен, что у нее вообще кто-то был. Даже раньше, до переезда, – сказал Росс. – А если и был, вряд ли Кэтрин посвятила бы меня.
Перес ушел, а Юэн остался – сидел, уставившись в пустое пространство. Перес так и не понял, кого Росс оплакивает, дочь или жену.
Выйдя из здания школы, он посмотрел с холма на раскинувшийся внизу знакомый городской пейзаж. После разрыва с Сарой он вернулся обратно на Шетланды. Свой поступок Перес воспринял как поражение, побег. Да, его вроде как повысили в должности, но можно ли назвать то, чем он занимается сейчас, реальным делом? На это намекали и его коллеги в Абердине: «Не рановато ли на пенсию собрался, а, Джимми?» Однако Пересу было все равно. Он больше не стремился раскрыть преступление века – слава его уже не прельщала. Теперь же наклевывалось что-то действительно серьезное, и к нему вернулся прежний азарт. Конечно, рано радоваться, ничего еще толком не известно. Но он нутром чуял – дело непростое. И несколько воспрянул духом. Вот она, возможность сделать хоть что-то как надо.
Глава девятая
Когда Фрэн пошла забирать Кэсси после занятий, возле школы уже толпились другие родители. Раньше такого не бывало. Обычно никого из детей, даже самых маленьких, не встречали – они возвращались домой сами. Фрэн встала в стороне, оглядела толпу. Родители сбились в кружок, и в этом чудилось нечто угрожающее. В сумерках трудно было различить, кто есть кто. Они притопывали на морозе и вполголоса напряженно переговаривались. Фрэн, не успев привыкнуть к местному говору, не все понимала. В конце концов она решила, что у нее такое же право быть там, как и у них. И, когда подошла, они приняли ее в свой круг, посочувствовали: ужас какой – вот так наткнуться на труп. Фрэн сделалась центром всеобщего внимания.
А в школе все окна ярко светились. Свет падал на игровую площадку, отражаясь от раскатанной мальчишками ледяной горки и слепленного наполовину снеговика.
Поначалу любопытство других родителей показалось Фрэн оскорбительным. Но потом она подумала: а ведь никто из них толком Кэтрин не знал. Она переехала совсем недавно и для них была совершенно чужой, они знали о ней ровно столько, сколько о человеке, которого впервые увидели по телевизору. Фрэн обступили со всех сторон, интересуясь подробностями. Правда ли, что вороны выклевали оба глаза? И что Кэтрин лежала на снегу в чем мать родила? Была ли кровь?
Фрэн отвечала через силу.
– А я видела, как детектив с Фэр-Айла заходил к Магнусу Тейту.
Это сказала сухонькая востролицая женщина. Ей было хорошо за сорок, и она вполне могла оказаться матерью, а то и молодой бабушкой. Пронзительным голосом, перекрывавшим остальные, женщина продолжала:
– Хоть бы на этот раз его упрятали туда, где ему самое место.
– О чем вы?
– Разве не знаете? Это не первый случай. Одну девочку уже убили.
– Зачем ты, Дженнифер? Мы же не знаем, что с ней случилось.
– Так не в воздухе же она растворилась, а? Как сейчас помню: дело было летом, всю неделю задувало. Ни самолетов, ни паромов – все отменили. Выходит, Катриона никак не могла далеко сбежать – маленькие девочки в одиночку не разгуливают.
– Кто такая Катриона? – Фрэн убеждала саму себя, что это все досужие сплетни, не стоит им поддаваться. Но спросить-то можно.
– Ее звали Катриона Брюс. Девочка одиннадцати лет. Семья жила в том самом доме, где сейчас Юэн Росс. Вот ведь совпадение, а! Семья после того случая уехала. Да и как им остаться, когда все вокруг напоминало о дочери? К тому же они так ничего и не узнали. А неизвестность хуже смерти. Страшно представить, что он сделал с телом.
– Но если Магнусу не предъявили обвинений, – во Фрэн с новой силой заговорили либеральные взгляды, – как можно с такой уверенностью заявлять, что это он?
– Он, он, кто же еще. Мы всегда знали, что Магнус больной на голову, все равно как ребенок. И были уверены, что он и мухи не обидит. Дети к нему бегали, а мы и не запрещали. Наивные! Ну да теперь-то знаем.
«А ведь и я не запрещала Кэсси разговаривать с ним, – подумала Фрэн. – Меня же никто не предупреждал». Она вспомнила, как Магнус выходил из дома поприветствовать их – догоняя, шел торопливо, чуть не спотыкался.
В школе прозвенел звонок, дети выбежали на улицу.
Пока Фрэн с дочерью добрались до дома, совсем стемнело. В такое время года стоит солнцу скрыться за горизонтом, как мгновенно опускается темнота.
Зайдя к себе, Фрэн сначала задернула шторы и только потом включила свет. Когда они проходили мимо дома Магнуса, она поторапливала Кэсси, тянула за ручку в варежке, обещая вкусненькое. Как бы она повела себя, если бы Магнус в это время вышел на крыльцо? Но, к счастью, такого не случилось. Она всего раз глянула в сторону Взгорка. В окне ей привиделось бледное лицо, будто вперившее в них взгляд, и она тут же отвернулась. Может, ей показалось. Может, его уже арестовали.
Фрэн подумала о Юэне: каково ему сейчас? Полиция уже, без сомнения, побывала в школе Леруика – ему рассказали о смерти Кэтрин. Наверняка отца к ней даже не пустили. Во всяком случае, пока она в поле. Перес сказал, Кэтрин пролежит там всю ночь. Но, может, Юэн все же захочет ее увидеть. Перес говорил, что ожидаются следователи и криминалист из Инвернесса. Потому на месте преступления ничего и не трогают. По его прикидкам, едва ли те поспеют на трехчасовой рейс из Абердина. Вероятно, прибудут в половине седьмого.
Фрэн подумала, что с Юэном обязательно будут говорить, задавать вопросы. Может, это его хоть как-то отвлечет. Наверняка сейчас ему тяжелее всего возвращаться в большой пустой дом. И засыпать, видя во сне двух мертвых женщин.
Может, позвонить ему, узнать, вернулся ли? Фрэн не боялась, что придется снова говорить о Кэтрин, о том, какой она ее увидела. Но что, если Юэн сочтет ее любопытной и назойливой, как те родители у школы. Что, если ею в самом деле движет скорее любопытство, нежели желание поддержать в трудную минуту?
В дверь постучали. Кэсси увлеченно смотрела телевизор и даже головы не повернула. Ей, похоже, не было дела до всеобщего возбуждения на школьном дворе.
В другое время Фрэн просто-напросто крикнула бы: «Не заперто! Входите!» Но сегодня помедлила – сначала приоткрыла дверь. Открывая, она подумала: «А вдруг это старик? Прогнать его?»
За дверью стоял Юэн. Его колотило, хоть и было на нем теплое черное пальто.
– Я тут возвращался домой… – начал он. – Коллеги предлагали меня проводить, но я сказал, что хочу побыть один. А теперь вот понимаю, что не войти мне в дом. Не знаю, что и делать.
Она и рада бы его утешить, обнять, как тогда, за ужином, когда он рассказывал о жене и не сдержал слез. Но сейчас Юэн выглядел слишком холодным, отстраненным. Фрэн поняла, что перед ней все еще строгий завуч в своем кабинете. И объятия будут неуместны.
– Заходите, – пригласила она.
Усадив Юэна возле камина, налила ему виски.
– Я был с десятым классом – мы проходим «Сон в летнюю ночь». И тут вошла Мэгги, которая за религиоведение отвечает. Вероятно, полиция решила, что она лучше всех справится. Мэгги попросила меня выйти к ней. Я сразу понял, что все серьезно. Но подумал, что кто-то из моего класса… – Юэн помолчал. – Не знаю я, что думал. Но только не это!
– Я позвоню Дункану, – сказала Фрэн. – Пусть заберет Кэсси – он ей всегда рад. А потом вас провожу. Побуду с вами, сколько захотите.
Не понять, услышал ли ее Юэн. Но в конце концов он кивнул. Пока Фрэн собиралась, он так и сидел в пальто, не двигаясь. Потом аккуратно поставил стакан с виски на стол и принялся сосредоточенно стягивать перчатки.
Дункан лихо подкатил к дому Фрэн, беспрерывно сигналя. Она вывела Кэсси к нему, хотя в другой раз и не подумала бы. В другой раз заставила бы его выбраться из уютного салона внедорожника и постучать в дверь.
– Пойдемте? – предложила она Юэну.
Он чуть отпил из стакана и молча встал.
Фрэн вспомнила, как в Лондоне навещала в психиатрической клинике подругу – ту лечили от анорексии. У Юэна были такие же скованные движения, лицо словно застыло – совсем как у некоторых пациентов в общей комнате, которых, видимо, напичкали таблетками, чтобы вели себя тихо и не буянили.
И в горе не забывая о вежливости, Юэн сначала распахнул дверцу для нее, а потом медленно повел машину вниз по склону. Подъехав к дому, он затормозил слишком резко – не думал о снеге, – и машину немного занесло.
Фрэн переступила порог первая и везде повключала свет. Юэн последовал за ней, но не сразу. В прихожей он остановился с озадаченным видом. Будто в чужом доме.
– Как будет лучше? – спросила Фрэн. – Хотите побыть один?
– Нет! – отрывисто произнес он. – Давайте поговорим о Кэтрин. Если вы в силах. – Он повернулся к ней: – Полиция сказала, это вы ее нашли.
– Да.
Она затаила дыхание от ужаса – сейчас он спросит, как Кэтрин выглядела. Но Юэн посмотрел на нее пристально и отвел взгляд. Только теперь Фрэн заметила, что ее трясет.
Он провел ее дальше, в глубь дома – они оказались в небольшой комнате, куда в прошлый раз Фрэн не заглядывала. Темно-красные стены, два рекламных плаката артхаусных фильмов. Напротив входа – стол с телевизором, DVD-проигрывателем и стойкой с дисками. У стены – небольшой диван, похоже, раскладной. На диване – раскрытая книжка в мягкой обложке, страницами вниз. Сборник поэзии Роберта Фроста. Фрэн подумала, что это из школьной программы.
– Вот сюда Кэтрин и приводила друзей, – сказал Юэн. – Она свое личное пространство берегла, спальня – только ее комната. Полиция здесь уже побывала – они брали у меня ключ. Да уж, Кэтрин не понравилось бы, что в ее вещах рылись. – Он огляделся. – Обычно в комнате не так чисто. Но как раз вчера миссис Джеймисон приходила убраться.
– Полиция уже что-то выяснила?
– Мне они ничего не сказали, только что кто-нибудь постоянно будет меня информировать. Но похоже, пока не прибудет команда из Инвернесса, говорить не о чем.
– Кто к вам приходил?
– Перес, из местных. Он за главного, пока не приедет эта команда. – Юэн помолчал. – Он-то вполне тактичный, но стал задавать такие вопросы, что я вдруг понял, как мало внимания уделял Кэтрин. Весь в себе был. Жалел себя. Какое разрушительное чувство. А теперь ничего уже не исправить. Наверняка инспектор подумал, что я никудышный отец, что мне было все равно.
Фрэн и хотела бы возразить, мол, это не так – он отличный отец. Но Юэн почувствовал бы неискренность.
– Уверена, Кэтрин все понимала, – сказала она.
– Он интересовался ее друзьями. Был ли у нее парень? Про Салли я, конечно, в курсе. Они познакомились сразу, как только мы приехали. Но Кэтрин общалась и с другими, а я даже имен назвать не могу. Разве что это мои ученики. Иногда Кэтрин приводила домой молодых людей, но я никогда не спрашивал, нравится ли ей кто из них. Даже не знаю, где она была ночью перед гибелью. Мне и в голову не приходило беспокоиться за нее. Это ведь Шетланды. Здесь тихо, спокойно. Все друг друга знают. Самая страшная уголовщина – пьяный дебош в Леруике в какую-нибудь пятницу. Думал, что все еще успею. Вот только научусь жить без Лиз и тогда узнаю дочь поближе.
Голос Юэна был по-прежнему ровным, спокойным. Фрэн подумала, что он все никак не поверит. Пытается убедить себя. Ему нутром нужно понять, что Кэтрин умерла.
– У вас есть что-нибудь выпить? – Фрэн не могла выносить напряжение дольше.
– Да, в кухне. Вино, пиво в холодильнике. Виски в буфете.
– Что вы будете?
Он сосредоточенно обдумывал выбор.
– Наверно, вино. Красное. Да, пожалуй. Оно тоже в буфете.
Но за бутылкой не пошел. Видимо, был не в состоянии и пошевелиться.
В кухне Фрэн собрала поднос. Два бокала. Открытая бутылка вина. Тарелка с оркнейским чеддером, найденным в холодильнике, жестяная коробка с овсяным печеньем, два голубых блюдца. Она вдруг поняла, что весь день не ела и проголодалась.
Вернувшись, Фрэн застала Юэна в прежней позе. Не желая пристраиваться на тесный диванчик рядом с ним, она села возле низенького столика прямо на пол. Налила ему вино. Предложила сыр, но от сыра он отказался.
Чтобы прервать молчание, Фрэн, вспомнив, что он хотел поговорить о Кэтрин, спросила:
– Что полиция думает о времени убийства?
– Я уже сказал вам – ничего не знаю.
Сообразив, что, кажется, нагрубил, он спохватился:
– Извините. Вы тут ни при чем. Непростительно это. Кругом я виноват.
Он повертел бокал за ножку.
– Вчера вечером я Кэтрин не видел. Я два дня ее не видел. Хотя в этом не было ничего такого. Сами знаете, как здесь с общественным транспортом – туго. Вчера я вернулся домой поздно, весь день проторчал в школе. И это при том, что учеба началась только сегодня.
Он поднял голову и посмотрел на Фрэн:
– У нас было учительское собрание. А после все решили посидеть в ресторане. Я впервые куда-то выбрался. Конечно, меня приглашали и раньше, но я находил способ отвертеться. В этот раз я не мог отказаться. Получилось, что ужин – вроде как продолжение собрания. Командный дух. Ну вы знаете, как это, да?
Фрэн коротко кивнула. Юэн разговорился, и она не хотела его прерывать.
– Мы пили кофе, общая беседа – приятный вечер. Правда, осознал я это уже потом, когда вернулся домой. Кэтрин оставила утром сообщение на автоответчике: «Не волнуйся, если не застанешь дома – заночую у друзей. Люблю, целую, Кэтрин». – Он помолчал, казнясь. – Прошлой ночью она тоже была на вечеринке. Я вернулся из Леруика, ее не было, и я решил, что она снова осталась у друзей, а утром прямо от них пойдет в школу.
– А у кого она оставалась?
– Не знаю. Я никогда не спрашивал. – Юэн уставился в бокал с вином. – Впрочем, теперь это не имеет значения – известно, что Кэтрин вернулась домой к обеду. Полицейский сказал. Ее видели в автобусе, видел тот старик, что живет на Взгорке.
«А еще я, – подумала Фрэн. – Я видела их вместе».
Юэн тем временем продолжал:
– Полиция считает, убийство произошло недалеко от того места. Но посмотреть на нее до сих пор не позволяют. И это невыносимо.
– Полиция что-нибудь говорила о старике?
– Ничего. А что?
Фрэн недолго колебалась. Так или иначе, слухи все равно дойдут. Уж лучше он узнает от нее.
– Сегодня я забирала Кэсси из школы и слышала, что болтают родители. Несколько лет назад пропала девочка. Ее звали Катриона Брюс, она жила в вашем доме. В ее исчезновении подозревали старика, Магнуса Тейта. Так вот, ходят слухи, что это он убил Кэтрин.
Юэн не шелохнулся, он будто застыл.
– Неважно, кто ее убил, – наконец сказал он. – Пока неважно. По крайней мере, для меня. Потом – да, но не сейчас. Она мертва, и ничего уже не поправить.
Он потянулся за бутылкой, налил себе. Фрэн вспомнила, как Юэн разрыдался, когда говорил о жене, и поразилась его выдержке. Она подумала, что наверняка он убит горем. И то, что дочь для него якобы ничего не значит, неправда. Интересно, был ли он так же спокоен, когда с ним говорила полиция? И что обо всем этом думает следователь?
Немного погодя Фрэн сказала, что возвращается домой. Юэн не уговаривал ее остаться. Но, когда она встала, поднял голову:
– Вы дойдете одна? Может, я вас провожу?
– Да ну, что вы, – не согласилась она. – Что может случиться? Повсюду полиция.
Так оно и оказалось. Как только Фрэн вышла на дорогу, услышала отдаленное тарахтение работающего генератора, а когда подошла к Взгорку, увидела, что место преступления освещает большая дуговая лампа. Фрэн поравнялась со стоявшим у ворот констеблем, и тот кивнул ей.
А в школе все окна ярко светились. Свет падал на игровую площадку, отражаясь от раскатанной мальчишками ледяной горки и слепленного наполовину снеговика.
Поначалу любопытство других родителей показалось Фрэн оскорбительным. Но потом она подумала: а ведь никто из них толком Кэтрин не знал. Она переехала совсем недавно и для них была совершенно чужой, они знали о ней ровно столько, сколько о человеке, которого впервые увидели по телевизору. Фрэн обступили со всех сторон, интересуясь подробностями. Правда ли, что вороны выклевали оба глаза? И что Кэтрин лежала на снегу в чем мать родила? Была ли кровь?
Фрэн отвечала через силу.
– А я видела, как детектив с Фэр-Айла заходил к Магнусу Тейту.
Это сказала сухонькая востролицая женщина. Ей было хорошо за сорок, и она вполне могла оказаться матерью, а то и молодой бабушкой. Пронзительным голосом, перекрывавшим остальные, женщина продолжала:
– Хоть бы на этот раз его упрятали туда, где ему самое место.
– О чем вы?
– Разве не знаете? Это не первый случай. Одну девочку уже убили.
– Зачем ты, Дженнифер? Мы же не знаем, что с ней случилось.
– Так не в воздухе же она растворилась, а? Как сейчас помню: дело было летом, всю неделю задувало. Ни самолетов, ни паромов – все отменили. Выходит, Катриона никак не могла далеко сбежать – маленькие девочки в одиночку не разгуливают.
– Кто такая Катриона? – Фрэн убеждала саму себя, что это все досужие сплетни, не стоит им поддаваться. Но спросить-то можно.
– Ее звали Катриона Брюс. Девочка одиннадцати лет. Семья жила в том самом доме, где сейчас Юэн Росс. Вот ведь совпадение, а! Семья после того случая уехала. Да и как им остаться, когда все вокруг напоминало о дочери? К тому же они так ничего и не узнали. А неизвестность хуже смерти. Страшно представить, что он сделал с телом.
– Но если Магнусу не предъявили обвинений, – во Фрэн с новой силой заговорили либеральные взгляды, – как можно с такой уверенностью заявлять, что это он?
– Он, он, кто же еще. Мы всегда знали, что Магнус больной на голову, все равно как ребенок. И были уверены, что он и мухи не обидит. Дети к нему бегали, а мы и не запрещали. Наивные! Ну да теперь-то знаем.
«А ведь и я не запрещала Кэсси разговаривать с ним, – подумала Фрэн. – Меня же никто не предупреждал». Она вспомнила, как Магнус выходил из дома поприветствовать их – догоняя, шел торопливо, чуть не спотыкался.
В школе прозвенел звонок, дети выбежали на улицу.
Пока Фрэн с дочерью добрались до дома, совсем стемнело. В такое время года стоит солнцу скрыться за горизонтом, как мгновенно опускается темнота.
Зайдя к себе, Фрэн сначала задернула шторы и только потом включила свет. Когда они проходили мимо дома Магнуса, она поторапливала Кэсси, тянула за ручку в варежке, обещая вкусненькое. Как бы она повела себя, если бы Магнус в это время вышел на крыльцо? Но, к счастью, такого не случилось. Она всего раз глянула в сторону Взгорка. В окне ей привиделось бледное лицо, будто вперившее в них взгляд, и она тут же отвернулась. Может, ей показалось. Может, его уже арестовали.
Фрэн подумала о Юэне: каково ему сейчас? Полиция уже, без сомнения, побывала в школе Леруика – ему рассказали о смерти Кэтрин. Наверняка отца к ней даже не пустили. Во всяком случае, пока она в поле. Перес сказал, Кэтрин пролежит там всю ночь. Но, может, Юэн все же захочет ее увидеть. Перес говорил, что ожидаются следователи и криминалист из Инвернесса. Потому на месте преступления ничего и не трогают. По его прикидкам, едва ли те поспеют на трехчасовой рейс из Абердина. Вероятно, прибудут в половине седьмого.
Фрэн подумала, что с Юэном обязательно будут говорить, задавать вопросы. Может, это его хоть как-то отвлечет. Наверняка сейчас ему тяжелее всего возвращаться в большой пустой дом. И засыпать, видя во сне двух мертвых женщин.
Может, позвонить ему, узнать, вернулся ли? Фрэн не боялась, что придется снова говорить о Кэтрин, о том, какой она ее увидела. Но что, если Юэн сочтет ее любопытной и назойливой, как те родители у школы. Что, если ею в самом деле движет скорее любопытство, нежели желание поддержать в трудную минуту?
В дверь постучали. Кэсси увлеченно смотрела телевизор и даже головы не повернула. Ей, похоже, не было дела до всеобщего возбуждения на школьном дворе.
В другое время Фрэн просто-напросто крикнула бы: «Не заперто! Входите!» Но сегодня помедлила – сначала приоткрыла дверь. Открывая, она подумала: «А вдруг это старик? Прогнать его?»
За дверью стоял Юэн. Его колотило, хоть и было на нем теплое черное пальто.
– Я тут возвращался домой… – начал он. – Коллеги предлагали меня проводить, но я сказал, что хочу побыть один. А теперь вот понимаю, что не войти мне в дом. Не знаю, что и делать.
Она и рада бы его утешить, обнять, как тогда, за ужином, когда он рассказывал о жене и не сдержал слез. Но сейчас Юэн выглядел слишком холодным, отстраненным. Фрэн поняла, что перед ней все еще строгий завуч в своем кабинете. И объятия будут неуместны.
– Заходите, – пригласила она.
Усадив Юэна возле камина, налила ему виски.
– Я был с десятым классом – мы проходим «Сон в летнюю ночь». И тут вошла Мэгги, которая за религиоведение отвечает. Вероятно, полиция решила, что она лучше всех справится. Мэгги попросила меня выйти к ней. Я сразу понял, что все серьезно. Но подумал, что кто-то из моего класса… – Юэн помолчал. – Не знаю я, что думал. Но только не это!
– Я позвоню Дункану, – сказала Фрэн. – Пусть заберет Кэсси – он ей всегда рад. А потом вас провожу. Побуду с вами, сколько захотите.
Не понять, услышал ли ее Юэн. Но в конце концов он кивнул. Пока Фрэн собиралась, он так и сидел в пальто, не двигаясь. Потом аккуратно поставил стакан с виски на стол и принялся сосредоточенно стягивать перчатки.
Дункан лихо подкатил к дому Фрэн, беспрерывно сигналя. Она вывела Кэсси к нему, хотя в другой раз и не подумала бы. В другой раз заставила бы его выбраться из уютного салона внедорожника и постучать в дверь.
– Пойдемте? – предложила она Юэну.
Он чуть отпил из стакана и молча встал.
Фрэн вспомнила, как в Лондоне навещала в психиатрической клинике подругу – ту лечили от анорексии. У Юэна были такие же скованные движения, лицо словно застыло – совсем как у некоторых пациентов в общей комнате, которых, видимо, напичкали таблетками, чтобы вели себя тихо и не буянили.
И в горе не забывая о вежливости, Юэн сначала распахнул дверцу для нее, а потом медленно повел машину вниз по склону. Подъехав к дому, он затормозил слишком резко – не думал о снеге, – и машину немного занесло.
Фрэн переступила порог первая и везде повключала свет. Юэн последовал за ней, но не сразу. В прихожей он остановился с озадаченным видом. Будто в чужом доме.
– Как будет лучше? – спросила Фрэн. – Хотите побыть один?
– Нет! – отрывисто произнес он. – Давайте поговорим о Кэтрин. Если вы в силах. – Он повернулся к ней: – Полиция сказала, это вы ее нашли.
– Да.
Она затаила дыхание от ужаса – сейчас он спросит, как Кэтрин выглядела. Но Юэн посмотрел на нее пристально и отвел взгляд. Только теперь Фрэн заметила, что ее трясет.
Он провел ее дальше, в глубь дома – они оказались в небольшой комнате, куда в прошлый раз Фрэн не заглядывала. Темно-красные стены, два рекламных плаката артхаусных фильмов. Напротив входа – стол с телевизором, DVD-проигрывателем и стойкой с дисками. У стены – небольшой диван, похоже, раскладной. На диване – раскрытая книжка в мягкой обложке, страницами вниз. Сборник поэзии Роберта Фроста. Фрэн подумала, что это из школьной программы.
– Вот сюда Кэтрин и приводила друзей, – сказал Юэн. – Она свое личное пространство берегла, спальня – только ее комната. Полиция здесь уже побывала – они брали у меня ключ. Да уж, Кэтрин не понравилось бы, что в ее вещах рылись. – Он огляделся. – Обычно в комнате не так чисто. Но как раз вчера миссис Джеймисон приходила убраться.
– Полиция уже что-то выяснила?
– Мне они ничего не сказали, только что кто-нибудь постоянно будет меня информировать. Но похоже, пока не прибудет команда из Инвернесса, говорить не о чем.
– Кто к вам приходил?
– Перес, из местных. Он за главного, пока не приедет эта команда. – Юэн помолчал. – Он-то вполне тактичный, но стал задавать такие вопросы, что я вдруг понял, как мало внимания уделял Кэтрин. Весь в себе был. Жалел себя. Какое разрушительное чувство. А теперь ничего уже не исправить. Наверняка инспектор подумал, что я никудышный отец, что мне было все равно.
Фрэн и хотела бы возразить, мол, это не так – он отличный отец. Но Юэн почувствовал бы неискренность.
– Уверена, Кэтрин все понимала, – сказала она.
– Он интересовался ее друзьями. Был ли у нее парень? Про Салли я, конечно, в курсе. Они познакомились сразу, как только мы приехали. Но Кэтрин общалась и с другими, а я даже имен назвать не могу. Разве что это мои ученики. Иногда Кэтрин приводила домой молодых людей, но я никогда не спрашивал, нравится ли ей кто из них. Даже не знаю, где она была ночью перед гибелью. Мне и в голову не приходило беспокоиться за нее. Это ведь Шетланды. Здесь тихо, спокойно. Все друг друга знают. Самая страшная уголовщина – пьяный дебош в Леруике в какую-нибудь пятницу. Думал, что все еще успею. Вот только научусь жить без Лиз и тогда узнаю дочь поближе.
Голос Юэна был по-прежнему ровным, спокойным. Фрэн подумала, что он все никак не поверит. Пытается убедить себя. Ему нутром нужно понять, что Кэтрин умерла.
– У вас есть что-нибудь выпить? – Фрэн не могла выносить напряжение дольше.
– Да, в кухне. Вино, пиво в холодильнике. Виски в буфете.
– Что вы будете?
Он сосредоточенно обдумывал выбор.
– Наверно, вино. Красное. Да, пожалуй. Оно тоже в буфете.
Но за бутылкой не пошел. Видимо, был не в состоянии и пошевелиться.
В кухне Фрэн собрала поднос. Два бокала. Открытая бутылка вина. Тарелка с оркнейским чеддером, найденным в холодильнике, жестяная коробка с овсяным печеньем, два голубых блюдца. Она вдруг поняла, что весь день не ела и проголодалась.
Вернувшись, Фрэн застала Юэна в прежней позе. Не желая пристраиваться на тесный диванчик рядом с ним, она села возле низенького столика прямо на пол. Налила ему вино. Предложила сыр, но от сыра он отказался.
Чтобы прервать молчание, Фрэн, вспомнив, что он хотел поговорить о Кэтрин, спросила:
– Что полиция думает о времени убийства?
– Я уже сказал вам – ничего не знаю.
Сообразив, что, кажется, нагрубил, он спохватился:
– Извините. Вы тут ни при чем. Непростительно это. Кругом я виноват.
Он повертел бокал за ножку.
– Вчера вечером я Кэтрин не видел. Я два дня ее не видел. Хотя в этом не было ничего такого. Сами знаете, как здесь с общественным транспортом – туго. Вчера я вернулся домой поздно, весь день проторчал в школе. И это при том, что учеба началась только сегодня.
Он поднял голову и посмотрел на Фрэн:
– У нас было учительское собрание. А после все решили посидеть в ресторане. Я впервые куда-то выбрался. Конечно, меня приглашали и раньше, но я находил способ отвертеться. В этот раз я не мог отказаться. Получилось, что ужин – вроде как продолжение собрания. Командный дух. Ну вы знаете, как это, да?
Фрэн коротко кивнула. Юэн разговорился, и она не хотела его прерывать.
– Мы пили кофе, общая беседа – приятный вечер. Правда, осознал я это уже потом, когда вернулся домой. Кэтрин оставила утром сообщение на автоответчике: «Не волнуйся, если не застанешь дома – заночую у друзей. Люблю, целую, Кэтрин». – Он помолчал, казнясь. – Прошлой ночью она тоже была на вечеринке. Я вернулся из Леруика, ее не было, и я решил, что она снова осталась у друзей, а утром прямо от них пойдет в школу.
– А у кого она оставалась?
– Не знаю. Я никогда не спрашивал. – Юэн уставился в бокал с вином. – Впрочем, теперь это не имеет значения – известно, что Кэтрин вернулась домой к обеду. Полицейский сказал. Ее видели в автобусе, видел тот старик, что живет на Взгорке.
«А еще я, – подумала Фрэн. – Я видела их вместе».
Юэн тем временем продолжал:
– Полиция считает, убийство произошло недалеко от того места. Но посмотреть на нее до сих пор не позволяют. И это невыносимо.
– Полиция что-нибудь говорила о старике?
– Ничего. А что?
Фрэн недолго колебалась. Так или иначе, слухи все равно дойдут. Уж лучше он узнает от нее.
– Сегодня я забирала Кэсси из школы и слышала, что болтают родители. Несколько лет назад пропала девочка. Ее звали Катриона Брюс, она жила в вашем доме. В ее исчезновении подозревали старика, Магнуса Тейта. Так вот, ходят слухи, что это он убил Кэтрин.
Юэн не шелохнулся, он будто застыл.
– Неважно, кто ее убил, – наконец сказал он. – Пока неважно. По крайней мере, для меня. Потом – да, но не сейчас. Она мертва, и ничего уже не поправить.
Он потянулся за бутылкой, налил себе. Фрэн вспомнила, как Юэн разрыдался, когда говорил о жене, и поразилась его выдержке. Она подумала, что наверняка он убит горем. И то, что дочь для него якобы ничего не значит, неправда. Интересно, был ли он так же спокоен, когда с ним говорила полиция? И что обо всем этом думает следователь?
Немного погодя Фрэн сказала, что возвращается домой. Юэн не уговаривал ее остаться. Но, когда она встала, поднял голову:
– Вы дойдете одна? Может, я вас провожу?
– Да ну, что вы, – не согласилась она. – Что может случиться? Повсюду полиция.
Так оно и оказалось. Как только Фрэн вышла на дорогу, услышала отдаленное тарахтение работающего генератора, а когда подошла к Взгорку, увидела, что место преступления освещает большая дуговая лампа. Фрэн поравнялась со стоявшим у ворот констеблем, и тот кивнул ей.
Глава десятая
Вернувшись из школы, Салли услышала от матери ужасную новость о Кэтрин. Слухи уже успели распространиться в школе, да и в автобусе только об этом и судачили. Но Салли притворилась, будто ничего не знала. С матерью она притворялась всегда. Привычка. Говоря, мать присела за стол, и Салли тут же заподозрила неладное. Мать никогда не сидела просто так, она обязательно находила себе дело: штопала, или вязала, или гладила белье. Или готовилась к урокам на следующий день: раскладывала на столе белые, глянцевые карточки и писала толстым черным фломастером списки слов в столбцы: «Существительные», «Глаголы», «Прилагательные». Праздности Маргарет не выносила.
Мать к драмам склонности не имела, но Салли видела, что та озабочена. Почти взволнована.
– Когда мать Кэсси Хантер обнаружила тело, твой отец как раз проезжал мимо. Похоже, с ней случился приступ истерики – она отказывалась уйти. Отец тем временем вызвал полицию.
Маргарет налила чаю, ожидая услышать что-нибудь в ответ.
«Чего она от меня ждет? – думала Салли. – Что я разревусь?»
– Отец говорит – ее задушили. Слышал, как двое полицейских переговаривались между собой. – Маргарет поставила чайник на стол и пристально посмотрела на дочь. – Они захотят допросить тебя, ведь ты – ее подруга. Будут интересоваться, с кем из парней она гуляла… Но если тебе слишком тяжело говорить, так и скажи. Тебя никто не станет принуждать.
– Зачем им все это?
– Ее убили. А в таком деле без вопросов не обойдется. Все думают на Магнуса Тейта, но одно дело думать, а другое – доказать.
Слова матери в одно ухо Салли влетали, в другое вылетали: она думала о Роберте Избистере. Нет, так не годится. Нужно сосредоточиться.
– Когда полиция станет задавать вопросы, ты будешь со мной?
– Конечно, если ты захочешь.
Салли, понятное дело, не могла сказать матери, что чего-чего, а этого хочет меньше всего.
– Эта Кэтрин… не нравилась она мне. – Если Маргарет считала, что должна высказаться, она не молчала. Таковы были ее принципы, и она ими гордилась.
Мать встала. Нарезала хлеб, принялась намазывать ломти маслом, проводила ножом плавно, легко.
– В смысле? – Салли почувствовала, как кровь бросилась в лицо. Хорошо, что мать ее сейчас не видит, стоит спиной.
– Она на тебя дурно влияла. Ты вот стала с ней водиться и изменилась. Может, Магнус ее и не убивал, что бы там ни болтали. Может, она из тех девиц, какие сами на себя беду накликивают.
– Мама, как ты можешь! Еще скажи, что некоторых насилуют, потому что они напрашиваются!
Маргарет сделала вид, что не слышала.
– Отец звонил, сказал, будет поздно. Встреча в городе. Сядем ужинать без него.
Салли чувствовала, что встреч в городе будет еще немало. Иногда она недоумевала: что отец затевает? Нет, она его ни в чем не винила. Просто терпеть не могла есть дома и всеми силами старалась этого избежать. Все было бы иначе, если б сестры-братья были, если б мама не лезла так в ее дела. Но у той вечно вопросы, одни и те же: «Как дела в школе, Салли?»; «Какую отметку тебе поставили за ту работу по английскому?» Мать ни на минуту не оставляла ее в покое, хотела знать о ней все. Салли подумала, что таким, как ее мать, самое место в полиции. Наловчившись за столько лет увиливать от ответов на вопросы матери, беседы со следователем она не боялась.
Они сели ужинать как обычно – в кухне. Телевизор не включали. И никакого спиртного за столом – исключений не делалось ни для отца, ни по большим праздникам. Строгая мать, поджав губы, твердила, что родители должны показывать детям пример. Как можно винить подростков, которые накачиваются до потери пульса в Леруике, когда сами родители и дня не проживут без спиртного? Умение держать себя в руках издавна считалось добродетелью, и следовало бы чаще о ней вспоминать. До недавнего времени Салли была уверена, что отец думает так же. Он никогда матери не возражал. Правда, порой Салли казалось, что отец вовсе не такой суровый. Интересно, каким бы он стал, женись на другой женщине?
Ужин закончился. Салли вызвалась помыть посуду, но мать лишь махнула рукой:
– Не трогай. Я потом сама разберусь.
Сначала мать сидела сложа руки, пока чай заваривался, теперь вот посуду не стала мыть… Верные признаки: что-то там двигается, подспудно, у мамы в сознании. Для Маргарет вид немытой посуды невыносим. Ей от грязных тарелок прямо дурно становится. Та к у некоторых прыщи от аллергии.
– Тогда я пошла делать уроки.
– Погоди, – остановила ее мать. – Отец вот-вот будет. Мы хотим с тобой поговорить.
А это уже серьезно. Может, матери кто про Новый год настучал? Тут пернешь – весь остров сразу узнает. Салли соображала, что же такое удерживало мать за столом, в то время как в раковине кисла немытая посуда. Она вся подобралась и изготовилась к допросу, спешно придумывая, что именно врать.
Раздался стук в дверь, и мать бросилась открывать, как будто давно ждала. Пахнуло студеным воздухом, и вошли двое – мужчина и молодая женщина в униформе. Женщину Салли узнала – Мораг, родственница по отцовской линии. Значит, их мать и ждала, ведь Мораг наверняка ее предупредила. По-родственному. Салли постаралась припомнить, что знает о Мораг. Та сначала работала в банке, потом ушла в полицию. У матери и на этот счет имелось свое мнение. «Она всегда была такая – у мадамы ветер в голове». Теперь же мать поздоровалась с Мораг как с давней подругой.
– Скорей, Мораг, проходи к огню. Там стужа лютая.
Окинув Мораг критическим взглядом, Салли решила, что та поправилась. Салли всегда замечала, как выглядят другие. Она считала, что внешность имеет большое значение. Чтобы работать в полиции, надо держаться подтянуто, верно? А полицейская форма совсем не красит. Пришедший с Мораг мужчина оказался здоровенным. Но не вширь, а в высоту. Он остановился прямо у порога и ждал, пока Мораг заговорит. Салли видела, как он кивнул ей, предлагая взять инициативу на себя.
– Маргарет, это инспектор Перес. Он хотел бы поговорить с Салли.
– Это о той девице, которая погибла? – В словах матери чувствовалось пренебрежение.
– Которую убили, миссис Генри, – поправил ее следователь. – Ее убили. Ей было столько же, сколько вашей дочери. Уверен, вы хотите, чтобы убийцу поймали.
Мать к драмам склонности не имела, но Салли видела, что та озабочена. Почти взволнована.
– Когда мать Кэсси Хантер обнаружила тело, твой отец как раз проезжал мимо. Похоже, с ней случился приступ истерики – она отказывалась уйти. Отец тем временем вызвал полицию.
Маргарет налила чаю, ожидая услышать что-нибудь в ответ.
«Чего она от меня ждет? – думала Салли. – Что я разревусь?»
– Отец говорит – ее задушили. Слышал, как двое полицейских переговаривались между собой. – Маргарет поставила чайник на стол и пристально посмотрела на дочь. – Они захотят допросить тебя, ведь ты – ее подруга. Будут интересоваться, с кем из парней она гуляла… Но если тебе слишком тяжело говорить, так и скажи. Тебя никто не станет принуждать.
– Зачем им все это?
– Ее убили. А в таком деле без вопросов не обойдется. Все думают на Магнуса Тейта, но одно дело думать, а другое – доказать.
Слова матери в одно ухо Салли влетали, в другое вылетали: она думала о Роберте Избистере. Нет, так не годится. Нужно сосредоточиться.
– Когда полиция станет задавать вопросы, ты будешь со мной?
– Конечно, если ты захочешь.
Салли, понятное дело, не могла сказать матери, что чего-чего, а этого хочет меньше всего.
– Эта Кэтрин… не нравилась она мне. – Если Маргарет считала, что должна высказаться, она не молчала. Таковы были ее принципы, и она ими гордилась.
Мать встала. Нарезала хлеб, принялась намазывать ломти маслом, проводила ножом плавно, легко.
– В смысле? – Салли почувствовала, как кровь бросилась в лицо. Хорошо, что мать ее сейчас не видит, стоит спиной.
– Она на тебя дурно влияла. Ты вот стала с ней водиться и изменилась. Может, Магнус ее и не убивал, что бы там ни болтали. Может, она из тех девиц, какие сами на себя беду накликивают.
– Мама, как ты можешь! Еще скажи, что некоторых насилуют, потому что они напрашиваются!
Маргарет сделала вид, что не слышала.
– Отец звонил, сказал, будет поздно. Встреча в городе. Сядем ужинать без него.
Салли чувствовала, что встреч в городе будет еще немало. Иногда она недоумевала: что отец затевает? Нет, она его ни в чем не винила. Просто терпеть не могла есть дома и всеми силами старалась этого избежать. Все было бы иначе, если б сестры-братья были, если б мама не лезла так в ее дела. Но у той вечно вопросы, одни и те же: «Как дела в школе, Салли?»; «Какую отметку тебе поставили за ту работу по английскому?» Мать ни на минуту не оставляла ее в покое, хотела знать о ней все. Салли подумала, что таким, как ее мать, самое место в полиции. Наловчившись за столько лет увиливать от ответов на вопросы матери, беседы со следователем она не боялась.
Они сели ужинать как обычно – в кухне. Телевизор не включали. И никакого спиртного за столом – исключений не делалось ни для отца, ни по большим праздникам. Строгая мать, поджав губы, твердила, что родители должны показывать детям пример. Как можно винить подростков, которые накачиваются до потери пульса в Леруике, когда сами родители и дня не проживут без спиртного? Умение держать себя в руках издавна считалось добродетелью, и следовало бы чаще о ней вспоминать. До недавнего времени Салли была уверена, что отец думает так же. Он никогда матери не возражал. Правда, порой Салли казалось, что отец вовсе не такой суровый. Интересно, каким бы он стал, женись на другой женщине?
Ужин закончился. Салли вызвалась помыть посуду, но мать лишь махнула рукой:
– Не трогай. Я потом сама разберусь.
Сначала мать сидела сложа руки, пока чай заваривался, теперь вот посуду не стала мыть… Верные признаки: что-то там двигается, подспудно, у мамы в сознании. Для Маргарет вид немытой посуды невыносим. Ей от грязных тарелок прямо дурно становится. Та к у некоторых прыщи от аллергии.
– Тогда я пошла делать уроки.
– Погоди, – остановила ее мать. – Отец вот-вот будет. Мы хотим с тобой поговорить.
А это уже серьезно. Может, матери кто про Новый год настучал? Тут пернешь – весь остров сразу узнает. Салли соображала, что же такое удерживало мать за столом, в то время как в раковине кисла немытая посуда. Она вся подобралась и изготовилась к допросу, спешно придумывая, что именно врать.
Раздался стук в дверь, и мать бросилась открывать, как будто давно ждала. Пахнуло студеным воздухом, и вошли двое – мужчина и молодая женщина в униформе. Женщину Салли узнала – Мораг, родственница по отцовской линии. Значит, их мать и ждала, ведь Мораг наверняка ее предупредила. По-родственному. Салли постаралась припомнить, что знает о Мораг. Та сначала работала в банке, потом ушла в полицию. У матери и на этот счет имелось свое мнение. «Она всегда была такая – у мадамы ветер в голове». Теперь же мать поздоровалась с Мораг как с давней подругой.
– Скорей, Мораг, проходи к огню. Там стужа лютая.
Окинув Мораг критическим взглядом, Салли решила, что та поправилась. Салли всегда замечала, как выглядят другие. Она считала, что внешность имеет большое значение. Чтобы работать в полиции, надо держаться подтянуто, верно? А полицейская форма совсем не красит. Пришедший с Мораг мужчина оказался здоровенным. Но не вширь, а в высоту. Он остановился прямо у порога и ждал, пока Мораг заговорит. Салли видела, как он кивнул ей, предлагая взять инициативу на себя.
– Маргарет, это инспектор Перес. Он хотел бы поговорить с Салли.
– Это о той девице, которая погибла? – В словах матери чувствовалось пренебрежение.
– Которую убили, миссис Генри, – поправил ее следователь. – Ее убили. Ей было столько же, сколько вашей дочери. Уверен, вы хотите, чтобы убийцу поймали.