Страница:
Энн Кливз
Вороново крыло
Элле. И ее деду.
Глава первая
Новый год наступил. Магнус узнал об этом, глянув на пузатые материны часы, что примостились на каминной полке, – двадцать минут второго. Из плетеной клетки в углу комнаты доносились хриплый клекот и бормотание сонного ворона. Магнус ждал. К приему гостей все было готово: камин заправлен торфом, на столе бутылка виски и имбирный пирог, купленный во время последней поездки в Леруик. Магнуса клонило в сон, однако он не ложился – ну как пожалует кто. Вдруг да заглянут на огонек смешливые хмельные гости с занятными историями. И хотя за последние восемь лет никто его с Новым годом так и не поздравил, он все равно ждал – на всякий случай.
На улице ни звука. Ни ветерка. Для Шетландов – большая редкость. В такие дни местные вслушивались и никак не могли понять, чего им не хватает. Днем землю припорошило – на закате твердые как алмаз крупинки снега поблескивали, а когда же совсем стемнело, они засверкали в луче маяка. Не ложился Магнус еще и потому, что не хотел идти в стылую спальню, где окно изнутри покрылось толстым слоем инея, а на отсыревшей простыне пробирало до костей.
Видимо, он все же задремал, иначе услышал бы, как они подходят, – гомонили вовсю, не подкрадывались. Услышал бы смех, нетвердые шаги, заметил бы в незанавешенное окно, как мечется свет фонарика.
От громкого стука в дверь он вздрогнул, просыпаясь. Ему снились какие-то страсти, но он ничего не запомнил.
– Входите, входите! – крикнул Магнус. – Открыто!
Ноги затекли и ныли, он еле поднялся. До него долетел приглушенный шепот – должно быть, они уже вошли на террасу.
Дверь распахнулась, струя ледяного воздуха ворвалась в дом, и на пороге возникли две молодые девушки, разодетые и накрашенные, похожие на заморских пташек. Магнус приметил, что они навеселе – стояли, поддерживая друг друга. Одеты были легко, не по погоде, но вид у обеих был цветущий, щеки горели румянцем. Одна – светленькая, другая – темненькая. Полноватая, с округлыми формами блондинка казалась симпатичнее, однако Магнус сразу обратил внимание на брюнетку – волосы у нее отливали сверкающей синевой. Магнусу отчаянно захотелось потрогать их, но он не решился. Спугнет девиц – как пить дать.
– Входите, входите! – повторил Магнус, хотя гостьи уже вошли.
«Как есть выживший из ума старик – заладил одну и ту же бессмыслицу», – подумал он. Над ним вечно потешались. Звали тугодумом. Может, и неспроста. Он заулыбался, но в памяти всплыли слова матери: «Что за глупая ухмылка? Хочешь казаться тупее, чем есть на самом деле?»
Пересмеиваясь, девушки прошли в глубь комнаты.
Магнус запер за ними обе двери: обветшалую, побитую непогодой, которая вела на крыльцо, и входную. А то так недолго и дом выстудить. К тому же он опасался, что девушки могут упорхнуть. Просто не верилось, что к нему в гости пожаловали такие красавицы.
– Да вы садитесь, садитесь, – сказал Магнус.
В комнате было только одно кресло; у стола стояли два простых стула, сколоченных из грубых досок еще дядей Магнуса, – он выдвинул их.
– А давайте-ка выпьем! За встречу в новом году.
Снова захихикав, девушки уселись, позвякивая украшениями. С мишурой в волосах, в меховых шубках, из-под которых выглядывал бархат и шелк. На блондинке были остроносые кожаные ботики на каблуках, с серебристыми пряжками и тонкими цепочками; кожа блестела как свежая смола. Магнус сроду таких не видывал, он глядел на них во все глаза. Брюнетка была в красных ботиночках.
Магнус встал во главе стола.
– Я ж вас не знаю, верно? – спросил он. Хотя, вглядевшись, припомнил, что как-то видел девушек из окна.
Магнус старался говорить медленно, чтобы гостьи его поняли. Водилось за ним такое – иногда увлекался и проглатывал слова. Звуки собственной речи казались ему странными – будто ворон каркает. Своего ворона он выучил нескольким фразам. Порой неделями и поговорить больше было не с кем.
Магнус продолжал расспрашивать девушек:
– Откуда это вы?
– Были в Леруике.
Стулья оказались для девушек слишком низкими, и блондинке, отвечавшей Магнусу, пришлось слегка запрокинуть голову. Когда она говорила, ему виден был язык и розовое горло. Короткая блузка на девушке чуть задралась, между поясом юбки и блузкой Магнус заметил складку шелковистой кожи и пупок.
– Хогманей[1] отмечали. А потом нас подбросили до тупика. Шли домой и заметили, что у вас свет горит.
– Вот мы и выпьем! Давайте? – не унимался он. И бросил взгляд на брюнетку, которая внимательно разглядывала комнату, все примечала.
Но ответила опять блондинка:
– А у нас есть с собой.
Она вынула из лежавшей на коленях тканой сумки бутылку. Почти полная бутылка была заткнута пробкой. Магнус почему-то решил, что вино белое. Ему еще не доводилось пробовать вино.
Девушка вытянула пробку острыми белыми зубами. Глядя на девушку, Магнус с ужасом представил, как зубы ломаются у самых корней, и хотел было ее остановить. Следовало, как и подобает истинному джентльмену, предложить свою помощь. Но он лишь изумленно смотрел.
Девушка отхлебнула, вытерла губы и передала бутылку подруге. Магнус потянулся за своим виски. Наливая дрожащими руками, он закапал клеенчатую скатерть. Поднял стакан, и брюнетка чокнулась с ним бутылкой. Веки узких глаз накрашены серым и голубым, подведены черным.
– Меня зовут Салли, – представилась блондинка. В отличие от своей подруги молчуньей она не была. Магнус подумал, что из них двоих именно она – заводила. Любительница повеселиться, поболтать, послушать музыку… – Салли Генри.
– Генри… – повторил Магнус. Где-то он это имя уже слышал. Вот только никак не мог вспомнить где. Память у Магнуса и без того была неважной, сейчас же мозги шевелились со скрипом. Будто сквозь густой морской туман глядел. Кое-какие очертания проступали, но им недоставало четкости. – А где вы живете?
– В самом конце бухты, рядом со школой.
– Так ваша мать – учительница!
Теперь Магнус вспомнил. Мать этой девушки – маленькая женщина. С северных островов. Кажется, с Анста. Или Йелла. Вышла замуж за парня с Брессы, он работает в местном муниципалитете. Магнус видел огромный внедорожник, на котором он разъезжает по острову.
– Угу, – со вздохом кивнула девушка.
– А вы? – спросил он брюнетку, которая интересовала его больше, гораздо больше блондинки – он все посматривал в ее сторону. – Вас как звать?
– Кэтрин Росс, – впервые заговорила брюнетка.
Голос у нее был на диво глубокий для такой юной девицы. Глубокий и мягкий. Как черная патока. На мгновение он забыл, где находится, на него накатили воспоминания из детства: мать черпает патоку ложками, добавляя в тесто для имбирного печенья, выскребает горшок, собирая тягучие нити, и отдает ему облизать. Магнус провел языком по губам и смутился, поймав на себе взгляд Кэтрин. Она смотрела пристально, не моргая.
– Небось не местная? – определил он по ее акценту.
– Год назад приехала.
– Так вы подруги будете? – Мыслей о дружбе у него как-то не возникало. И теперь он задумался: а были ли друзья у него самого? – Вы ведь дружите, да?
– Ясное дело, подруги, – сказала Салли. – Не разлей вода.
Их снова разобрал смех, они передавали бутылку друг другу, отхлебывали, запрокидывая головы, и в слепящем свете лампочки без абажура, висевшей над столом, шеи у них белели, как мел.
На улице ни звука. Ни ветерка. Для Шетландов – большая редкость. В такие дни местные вслушивались и никак не могли понять, чего им не хватает. Днем землю припорошило – на закате твердые как алмаз крупинки снега поблескивали, а когда же совсем стемнело, они засверкали в луче маяка. Не ложился Магнус еще и потому, что не хотел идти в стылую спальню, где окно изнутри покрылось толстым слоем инея, а на отсыревшей простыне пробирало до костей.
Видимо, он все же задремал, иначе услышал бы, как они подходят, – гомонили вовсю, не подкрадывались. Услышал бы смех, нетвердые шаги, заметил бы в незанавешенное окно, как мечется свет фонарика.
От громкого стука в дверь он вздрогнул, просыпаясь. Ему снились какие-то страсти, но он ничего не запомнил.
– Входите, входите! – крикнул Магнус. – Открыто!
Ноги затекли и ныли, он еле поднялся. До него долетел приглушенный шепот – должно быть, они уже вошли на террасу.
Дверь распахнулась, струя ледяного воздуха ворвалась в дом, и на пороге возникли две молодые девушки, разодетые и накрашенные, похожие на заморских пташек. Магнус приметил, что они навеселе – стояли, поддерживая друг друга. Одеты были легко, не по погоде, но вид у обеих был цветущий, щеки горели румянцем. Одна – светленькая, другая – темненькая. Полноватая, с округлыми формами блондинка казалась симпатичнее, однако Магнус сразу обратил внимание на брюнетку – волосы у нее отливали сверкающей синевой. Магнусу отчаянно захотелось потрогать их, но он не решился. Спугнет девиц – как пить дать.
– Входите, входите! – повторил Магнус, хотя гостьи уже вошли.
«Как есть выживший из ума старик – заладил одну и ту же бессмыслицу», – подумал он. Над ним вечно потешались. Звали тугодумом. Может, и неспроста. Он заулыбался, но в памяти всплыли слова матери: «Что за глупая ухмылка? Хочешь казаться тупее, чем есть на самом деле?»
Пересмеиваясь, девушки прошли в глубь комнаты.
Магнус запер за ними обе двери: обветшалую, побитую непогодой, которая вела на крыльцо, и входную. А то так недолго и дом выстудить. К тому же он опасался, что девушки могут упорхнуть. Просто не верилось, что к нему в гости пожаловали такие красавицы.
– Да вы садитесь, садитесь, – сказал Магнус.
В комнате было только одно кресло; у стола стояли два простых стула, сколоченных из грубых досок еще дядей Магнуса, – он выдвинул их.
– А давайте-ка выпьем! За встречу в новом году.
Снова захихикав, девушки уселись, позвякивая украшениями. С мишурой в волосах, в меховых шубках, из-под которых выглядывал бархат и шелк. На блондинке были остроносые кожаные ботики на каблуках, с серебристыми пряжками и тонкими цепочками; кожа блестела как свежая смола. Магнус сроду таких не видывал, он глядел на них во все глаза. Брюнетка была в красных ботиночках.
Магнус встал во главе стола.
– Я ж вас не знаю, верно? – спросил он. Хотя, вглядевшись, припомнил, что как-то видел девушек из окна.
Магнус старался говорить медленно, чтобы гостьи его поняли. Водилось за ним такое – иногда увлекался и проглатывал слова. Звуки собственной речи казались ему странными – будто ворон каркает. Своего ворона он выучил нескольким фразам. Порой неделями и поговорить больше было не с кем.
Магнус продолжал расспрашивать девушек:
– Откуда это вы?
– Были в Леруике.
Стулья оказались для девушек слишком низкими, и блондинке, отвечавшей Магнусу, пришлось слегка запрокинуть голову. Когда она говорила, ему виден был язык и розовое горло. Короткая блузка на девушке чуть задралась, между поясом юбки и блузкой Магнус заметил складку шелковистой кожи и пупок.
– Хогманей[1] отмечали. А потом нас подбросили до тупика. Шли домой и заметили, что у вас свет горит.
– Вот мы и выпьем! Давайте? – не унимался он. И бросил взгляд на брюнетку, которая внимательно разглядывала комнату, все примечала.
Но ответила опять блондинка:
– А у нас есть с собой.
Она вынула из лежавшей на коленях тканой сумки бутылку. Почти полная бутылка была заткнута пробкой. Магнус почему-то решил, что вино белое. Ему еще не доводилось пробовать вино.
Девушка вытянула пробку острыми белыми зубами. Глядя на девушку, Магнус с ужасом представил, как зубы ломаются у самых корней, и хотел было ее остановить. Следовало, как и подобает истинному джентльмену, предложить свою помощь. Но он лишь изумленно смотрел.
Девушка отхлебнула, вытерла губы и передала бутылку подруге. Магнус потянулся за своим виски. Наливая дрожащими руками, он закапал клеенчатую скатерть. Поднял стакан, и брюнетка чокнулась с ним бутылкой. Веки узких глаз накрашены серым и голубым, подведены черным.
– Меня зовут Салли, – представилась блондинка. В отличие от своей подруги молчуньей она не была. Магнус подумал, что из них двоих именно она – заводила. Любительница повеселиться, поболтать, послушать музыку… – Салли Генри.
– Генри… – повторил Магнус. Где-то он это имя уже слышал. Вот только никак не мог вспомнить где. Память у Магнуса и без того была неважной, сейчас же мозги шевелились со скрипом. Будто сквозь густой морской туман глядел. Кое-какие очертания проступали, но им недоставало четкости. – А где вы живете?
– В самом конце бухты, рядом со школой.
– Так ваша мать – учительница!
Теперь Магнус вспомнил. Мать этой девушки – маленькая женщина. С северных островов. Кажется, с Анста. Или Йелла. Вышла замуж за парня с Брессы, он работает в местном муниципалитете. Магнус видел огромный внедорожник, на котором он разъезжает по острову.
– Угу, – со вздохом кивнула девушка.
– А вы? – спросил он брюнетку, которая интересовала его больше, гораздо больше блондинки – он все посматривал в ее сторону. – Вас как звать?
– Кэтрин Росс, – впервые заговорила брюнетка.
Голос у нее был на диво глубокий для такой юной девицы. Глубокий и мягкий. Как черная патока. На мгновение он забыл, где находится, на него накатили воспоминания из детства: мать черпает патоку ложками, добавляя в тесто для имбирного печенья, выскребает горшок, собирая тягучие нити, и отдает ему облизать. Магнус провел языком по губам и смутился, поймав на себе взгляд Кэтрин. Она смотрела пристально, не моргая.
– Небось не местная? – определил он по ее акценту.
– Год назад приехала.
– Так вы подруги будете? – Мыслей о дружбе у него как-то не возникало. И теперь он задумался: а были ли друзья у него самого? – Вы ведь дружите, да?
– Ясное дело, подруги, – сказала Салли. – Не разлей вода.
Их снова разобрал смех, они передавали бутылку друг другу, отхлебывали, запрокидывая головы, и в слепящем свете лампочки без абажура, висевшей над столом, шеи у них белели, как мел.
Глава вторая
До полуночи – пять минут. Они были в Леруике и высыпали на улицы, к кресту на базарной площади; все перед глазами прыгало. Народ уже успел набраться, но не до пьяных драк, а добродушно, и смешливая напившаяся толпа будто вся породнилась. Салли пожалела, что отца нет рядом. Вот и убедился бы, что беспокоиться не о чем. Ему и самому здесь понравилось бы. Шетландский Хогманей. Не Нью-Йорк же, ну? Или там Лондон. Разве может с ней что случиться? Да она почти всех тут знает.
Глухие удары басов пробежали по ногам, закружили голову, она не соображала толком, откуда музыка, но задвигалась под нее вместе с остальными. Колокольный звон возвестил полночь, раздались первые слова песни «Старое доброе время»[2], которой по традиции отмечали наступление Нового года, и вот уже она обнималась со всеми вокруг. Чмокая какого-то парня, Салли, на мгновение протрезвев, узнала в нем учителя математики старших классов, который надрался хлеще ее самой. Что было дальше, и не вспомнить. Все неточно и не подряд. На глаза ей попался Роберт Избистер, здоровенный, как медведь, – он стоял на каменных ступенях бара «Лаундж» с красной банкой пива в руке, оглядываясь на толпу. А может, это она его выглядывала. Салли помнила, как неторопливо подошла к Роберту, бедра враскачку, почти пританцовывая. Встала перед ним, сама помалкивала, но все одно заигрывала. Заигрывала, точно. Вроде взялась за запястье, а? И погладила тонкие золотистые волоски у него на руке – будто он зверь какой. Не напейся она, ни за что на такое не решилась бы. Даже приблизиться к нему не посмела, хотя в мечтах столько раз представляла, как это произойдет. Парень, несмотря на жуткий холод, закатал рукава рубашки по самые локти, на запястье у него красовались часы с золотым браслетом. Часы ей особенно запомнились. Может, просто позолоченные, но с Робертом Избистером поди знай.
Потом нарисовалась Кэтрин и сказала, что уломала одного парня: их подбросят до дома, на крайний случай – до поворота на Врансуик. Салли не хотелось уходить, но, видимо, Кэтрин ее уговорила, потому что она помнит, как забиралась на заднее сиденье. А дальше сбылась ее мечта – Роберт вдруг оказался рядом, так близко, что его нога в джинсах прижалась к ее бедру, а оголенная рука – к загривку. От него несло пивом. Ее мутило, но блевать никак нельзя. Только не перед Робертом Избистером.
К ним втиснулась еще парочка. Салли вроде узнала обоих. Парень – из южной части их Мейнленда, поступил в колледж в Абердине. Девчонка… Девчонка из Леруика, медсестра в больнице Гилберта Бэйна. Эти двое жрали друг друга. Парень подмял девчонку под себя и кусал ей губы, шею, мочки ушей и раззявливал рот так, будто собирался слопать ее по частям. Салли снова повернулась к Роберту. И тут он ее поцеловал, медленно, нежно, а не как волк Красную Шапочку. Салли никто не поедал.
Кто был за рулем, Салли не разобрала: она сидела позади и видела лишь затылок и плечи в куртке. Парень вел молча, ни с кем не заговаривал, даже с сидевшей рядом Кэтрин. Может, злился, что ему навязали попутчиков. Салли думала потрепаться с ним из вежливости, но Роберт снова ее поцеловал. И она обо всем забыла. Музыки в машине не было, только двигатель ревел да смачно, со вздохами и стонами, целовалась парочка.
– Вот здесь останови! – вдруг сказала Кэтрин. Вроде негромко, но в тишине просто оглушила. Правильный выговор Кэтрин резал Салли слух. – Мы с Салли выходим. Или подвезешь до самой школы?
– Э, э, вы чего! – подал голос студент, на секунду оторвавшись от своей медсестры. – Так и вечеринка без нас закончится.
– А поехали с нами! – предложил Роберт. – Давай!
Делая такое соблазнительное предложение, Роберт имел в виду Салли. Но ответила Кэтрин:
– Не выйдет. Родители Салли уверены, что она у меня, в город ее не отпускали. Так что нам надо поторапливаться, пока они не нагрянули.
Хоть Салли и не понравилось, что Кэтрин отвечает за нее, подруга была права. Сейчас ну никак нельзя проколоться. Узнает мать, где она была, – с катушек слетит. Отец-то в своем уме, зато мать – бешеная. Рассеялись чары, и опять все буднично. Салли освободилась из Робертовых объятий, перелезла через него и выбралась из машины. На ледяном воздухе у нее перехватило дыхание, голова закружилась, вдруг охватила беспричинная радость – словно еще выпила. Машина тронулась, а они с Кэтрин стояли рядом и смотрели ей вслед, пока габаритные огни совсем не пропали из виду.
– Сволочи! – бросила Кэтрин с такой злобой, что Салли подумала, уж не поцапалась ли подруга с тем парнем за рулем. – Могли бы и до дома довезти. – Порывшись в кармане, она выудила небольшой фонарик и включила, освещая дорогу. В этом вся Кэтрин – всегда и ко всему готова.
– А все-таки классный был вечер! – Лицо Салли расплылось в мечтательной улыбке. – Офигительно классный!
Перебрасывая сумку через плечо, она почувствовала в ней что-то увесистое. Пошарив, наткнулась на початую бутылку вина, заткнутую пробкой. Это еще откуда? Она не помнила, хоть убей. Думая поднять Кэтрин настроение, Салли показала бутылку:
– Глянь-ка! Будет чем подзаправиться.
Посмеявшись, они нетвердой походкой двинулись по скользкой дороге.
Внезапно замаячивший в отдалении прямоугольник света их озадачил.
– Черт, куда это нас занесло? До дома еще топать и топать. – На лице Кэтрин впервые отразилось беспокойство, она уже не выглядела такой уверенной в себе.
– Это Взгорок. Дом на вершине холма.
– Разве в нем кто живет? Я думала, он заброшенный.
– Живет – старик, Магнус Тейт, – сказала Салли. – У него никого нет. Говорят, он того, с приветом. Нам взрослые с детства вдалбливали, чтобы держались от него подальше.
Кэтрин тут же успокоилась. А может, просто храбрилась.
– Ему небось одиноко. Не хочешь поздравить его с Новым годом? – спросила она.
– Говорю тебе – он ку-ку, больной на голову.
– Дрейфишь? – Кэтрин понизила голос до шепота.
«Ага, до усрачки. Сама не знаю почему».
– Вот еще!
– Что, слабо? – Кэтрин полезла в сумку Салли за бутылкой. Отхлебнув, заткнула горлышко пробкой и положила обратно.
Салли затопала ногами, всем своим видом намекая, что глупо стоять в такую холодину.
– Пошли домой. Сама говорила: предки могут хватиться.
– Ерунда! Скажешь, что ходили поздравлять соседей. Ну, как? Слабо?
– Ладно. Только одна я не пойду.
– Пошли вместе.
Салли так и не поняла, предлагала Кэтрин идти вдвоем с самого начала или же согласилась только затем, чтобы она, Салли, не пошла на попятную.
Дом стоял на отшибе, в стороне от дороги. Даже тропы к нему толком не было. Луч фонарика выхватил серую шиферную крышу, скользнул по штабелю торфа возле крыльца. Пахнуло дымом из печной трубы. Дверь на крыльцо обшарпанная, зеленая краска облупилась лохмотьями.
– Ну давай, стучи! – велела Кэтрин.
Салли неуверенно постучала.
– Может, уже спит? А свет просто так оставил.
– Да нет, вон он, я его вижу.
Кэтрин поднялась на крыльцо и кулаком забарабанила по входной двери. «Чумовая! – подумала Салли. – Сама не соображает, во что ввязывается. Дурость сплошная». Ей отчаянно захотелось убраться куда подальше – домой, к родителям, пусть скучным и нудным, зато в своем уме. Но не успела она и шага сделать, как в доме отозвались. Кэтрин распахнула дверь, и они ввалились в комнату, моргая и щурясь на свет.
Старик двинулся им навстречу; Салли так и уставилась на него. Она понимала, что это невежливо, но ничего не могла с собой поделать. Раньше она видела его только издалека. Обычно мать, вся такая милосердная, заботилась о пожилых соседях, вся такая христианнейшая. Могла сходить в магазин, сварить бульон, угостить выпечкой. Но Магнуса Тейта избегала. Увидев его она поторапливала маленькую Салли, спеша пройти мимо. «Никогда не заходи в тот дом, – вдалбливала она дочери. – Там живет плохой дядя. Маленьким девочкам туда нельзя». Поэтому дом на холме невольно притягивал. Проходя мимо, Салли все поглядывала в ту сторону. Порой она видела, как старик, согнувшись, стрижет овец. Или замечала силуэт против солнца, когда он стоял у крыльца, глядя вниз на дорогу. На такого глянуть вблизи – все равно что персонажа из сказки встретить. Он тоже разглядывал ее. Салли подумала, что старик и в самом деле будто сошел со страниц детской книжки. «Тролль!» – вдруг осенило ее. Вот кого он ей напоминает: коренастый, плотный, немного сутулый, с короткими ногами, губы узкие, зубы желтые, кривые. Ей никогда не нравилась сказка про трех козлят на мосту и злобного тролля, который хотел их съесть. Совсем маленькой она боялась ходить по мостику, переброшенному через ручей перед домом, – ей чудилось, что под ним притаился тролль с огненно-красными глазами, что он вот-вот бросится на нее. Салли стало интересно, захватила ли Кэтрин видеокамеру, с которой обычно не расставалась. Потому как старикана этого стоило заснять.
Магнус смотрел на девушек слезящимися глазами – похоже, он плохо видел.
– Входите, входите, красавицы, – сказал он. – Входите. – Его губы разлепились в улыбке, обнажая зубы.
Салли поймала себя на том, что тараторит без умолку. Когда она нервничала, с ней всегда так бывало. Слова вылетали одно за другим, она плохо соображала, о чем говорила, лишь бы говорить. Магнус запер за ними обе двери и встал на пороге, преградив единственный путь к отступлению. Он предложил своим гостьям виски. Но Салли так просто не проведешь. Мало ли что он туда подмешал? Она вытащила из сумки бутылку вина, мило улыбнулась старику и продолжала щебетать.
Салли уже собралась встать и попрощаться, но тут заметила в руках старика нож – длинный, с черной ручкой и заостренным лезвием. Старик разрезал ножом лежавший на столе пирог.
– Вообще-то нам пора, – сказала она. – Не то родители хватятся.
Но ее как будто не слышали. Салли с ужасом наблюдала за Кэтрин – та потянулась, взяла со стола кусок пирога и отправила в рот. На губах и между зубов у нее налипли крошки. Старик высился над ними, по-прежнему с ножом в руках.
Оглядываясь на случай, если придется уносить ноги, Салли заметила клетку с птицей.
– Что это у вас за птица? – тут же выпалила она.
– Ворон. – Старик замер как изваяние и смотрел на Салли, потом аккуратно положил нож на стол.
– Разве не жестоко – держать его в клетке?
– У него крыло было сломано. Он бы не улетел, даже если его выпустить.
Но Салли слушала старика вполуха. Она живо вообразила, будто он запирает их с Кэтрин у себя – совсем как эту черную птицу с крепким клювом и увечным крылом.
Тут Кэтрин встала, отряхивая крошки с рук. Салли тоже вскочила. Кэтрин подошла к старику совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Она была выше и смотрела на него сверху вниз. На мгновение Салли с ужасом представила, что вот сейчас Кэтрин наклонится и чмокнет старикана в щеку. Тогда и ей придется сделать то же самое. На слабо. По крайней мере, так Салли казалось. С тех пор как они переступили порог старикова дома, все превратилось в испытание. Салли посмотрела на старика: выбрит небрежно – во впалостях щек пучки жесткой седой щетины, на пожелтевших зубах слюна. Да она скорее умрет, чем дотронется до него.
Однако в следующую минуту они уже хохотали на улице, надрывая животики, – Салли подумала, что еще немного, и она описается. Или обе рухнут в сугроб. Прошло немного времени, и глаза после яркого света снова привыкли к темноте. Они выключили фонарик. Показалась почти полная луна, да и до дома Кэтрин оставалось всего ничего.
Когда они пришли, в доме Кэтрин царила тишина: ее отец Новый год не отмечал и лег спать рано.
– Зайдешь? – спросила Кэтрин.
– Не, пойду домой, – сказала Салли, чувствуя, что именно этого ответа от нее и ждут.
Порой она не знала, что у Кэтрин на уме. Но иногда знала наверняка. И сейчас была уверена, что Кэтрин пригласила ее из вежливости.
– Давай сюда бутылку – спрячем улики.
– Ага.
– Я постою у входа – прослежу, чтобы ты добралась домой.
– Да ладно, не стоит.
Но Кэтрин не ушла, она стояла, облокотившись о садовую ограду. И, когда Салли обернулась, та все еще смотрела ей вслед.
Глухие удары басов пробежали по ногам, закружили голову, она не соображала толком, откуда музыка, но задвигалась под нее вместе с остальными. Колокольный звон возвестил полночь, раздались первые слова песни «Старое доброе время»[2], которой по традиции отмечали наступление Нового года, и вот уже она обнималась со всеми вокруг. Чмокая какого-то парня, Салли, на мгновение протрезвев, узнала в нем учителя математики старших классов, который надрался хлеще ее самой. Что было дальше, и не вспомнить. Все неточно и не подряд. На глаза ей попался Роберт Избистер, здоровенный, как медведь, – он стоял на каменных ступенях бара «Лаундж» с красной банкой пива в руке, оглядываясь на толпу. А может, это она его выглядывала. Салли помнила, как неторопливо подошла к Роберту, бедра враскачку, почти пританцовывая. Встала перед ним, сама помалкивала, но все одно заигрывала. Заигрывала, точно. Вроде взялась за запястье, а? И погладила тонкие золотистые волоски у него на руке – будто он зверь какой. Не напейся она, ни за что на такое не решилась бы. Даже приблизиться к нему не посмела, хотя в мечтах столько раз представляла, как это произойдет. Парень, несмотря на жуткий холод, закатал рукава рубашки по самые локти, на запястье у него красовались часы с золотым браслетом. Часы ей особенно запомнились. Может, просто позолоченные, но с Робертом Избистером поди знай.
Потом нарисовалась Кэтрин и сказала, что уломала одного парня: их подбросят до дома, на крайний случай – до поворота на Врансуик. Салли не хотелось уходить, но, видимо, Кэтрин ее уговорила, потому что она помнит, как забиралась на заднее сиденье. А дальше сбылась ее мечта – Роберт вдруг оказался рядом, так близко, что его нога в джинсах прижалась к ее бедру, а оголенная рука – к загривку. От него несло пивом. Ее мутило, но блевать никак нельзя. Только не перед Робертом Избистером.
К ним втиснулась еще парочка. Салли вроде узнала обоих. Парень – из южной части их Мейнленда, поступил в колледж в Абердине. Девчонка… Девчонка из Леруика, медсестра в больнице Гилберта Бэйна. Эти двое жрали друг друга. Парень подмял девчонку под себя и кусал ей губы, шею, мочки ушей и раззявливал рот так, будто собирался слопать ее по частям. Салли снова повернулась к Роберту. И тут он ее поцеловал, медленно, нежно, а не как волк Красную Шапочку. Салли никто не поедал.
Кто был за рулем, Салли не разобрала: она сидела позади и видела лишь затылок и плечи в куртке. Парень вел молча, ни с кем не заговаривал, даже с сидевшей рядом Кэтрин. Может, злился, что ему навязали попутчиков. Салли думала потрепаться с ним из вежливости, но Роберт снова ее поцеловал. И она обо всем забыла. Музыки в машине не было, только двигатель ревел да смачно, со вздохами и стонами, целовалась парочка.
– Вот здесь останови! – вдруг сказала Кэтрин. Вроде негромко, но в тишине просто оглушила. Правильный выговор Кэтрин резал Салли слух. – Мы с Салли выходим. Или подвезешь до самой школы?
– Э, э, вы чего! – подал голос студент, на секунду оторвавшись от своей медсестры. – Так и вечеринка без нас закончится.
– А поехали с нами! – предложил Роберт. – Давай!
Делая такое соблазнительное предложение, Роберт имел в виду Салли. Но ответила Кэтрин:
– Не выйдет. Родители Салли уверены, что она у меня, в город ее не отпускали. Так что нам надо поторапливаться, пока они не нагрянули.
Хоть Салли и не понравилось, что Кэтрин отвечает за нее, подруга была права. Сейчас ну никак нельзя проколоться. Узнает мать, где она была, – с катушек слетит. Отец-то в своем уме, зато мать – бешеная. Рассеялись чары, и опять все буднично. Салли освободилась из Робертовых объятий, перелезла через него и выбралась из машины. На ледяном воздухе у нее перехватило дыхание, голова закружилась, вдруг охватила беспричинная радость – словно еще выпила. Машина тронулась, а они с Кэтрин стояли рядом и смотрели ей вслед, пока габаритные огни совсем не пропали из виду.
– Сволочи! – бросила Кэтрин с такой злобой, что Салли подумала, уж не поцапалась ли подруга с тем парнем за рулем. – Могли бы и до дома довезти. – Порывшись в кармане, она выудила небольшой фонарик и включила, освещая дорогу. В этом вся Кэтрин – всегда и ко всему готова.
– А все-таки классный был вечер! – Лицо Салли расплылось в мечтательной улыбке. – Офигительно классный!
Перебрасывая сумку через плечо, она почувствовала в ней что-то увесистое. Пошарив, наткнулась на початую бутылку вина, заткнутую пробкой. Это еще откуда? Она не помнила, хоть убей. Думая поднять Кэтрин настроение, Салли показала бутылку:
– Глянь-ка! Будет чем подзаправиться.
Посмеявшись, они нетвердой походкой двинулись по скользкой дороге.
Внезапно замаячивший в отдалении прямоугольник света их озадачил.
– Черт, куда это нас занесло? До дома еще топать и топать. – На лице Кэтрин впервые отразилось беспокойство, она уже не выглядела такой уверенной в себе.
– Это Взгорок. Дом на вершине холма.
– Разве в нем кто живет? Я думала, он заброшенный.
– Живет – старик, Магнус Тейт, – сказала Салли. – У него никого нет. Говорят, он того, с приветом. Нам взрослые с детства вдалбливали, чтобы держались от него подальше.
Кэтрин тут же успокоилась. А может, просто храбрилась.
– Ему небось одиноко. Не хочешь поздравить его с Новым годом? – спросила она.
– Говорю тебе – он ку-ку, больной на голову.
– Дрейфишь? – Кэтрин понизила голос до шепота.
«Ага, до усрачки. Сама не знаю почему».
– Вот еще!
– Что, слабо? – Кэтрин полезла в сумку Салли за бутылкой. Отхлебнув, заткнула горлышко пробкой и положила обратно.
Салли затопала ногами, всем своим видом намекая, что глупо стоять в такую холодину.
– Пошли домой. Сама говорила: предки могут хватиться.
– Ерунда! Скажешь, что ходили поздравлять соседей. Ну, как? Слабо?
– Ладно. Только одна я не пойду.
– Пошли вместе.
Салли так и не поняла, предлагала Кэтрин идти вдвоем с самого начала или же согласилась только затем, чтобы она, Салли, не пошла на попятную.
Дом стоял на отшибе, в стороне от дороги. Даже тропы к нему толком не было. Луч фонарика выхватил серую шиферную крышу, скользнул по штабелю торфа возле крыльца. Пахнуло дымом из печной трубы. Дверь на крыльцо обшарпанная, зеленая краска облупилась лохмотьями.
– Ну давай, стучи! – велела Кэтрин.
Салли неуверенно постучала.
– Может, уже спит? А свет просто так оставил.
– Да нет, вон он, я его вижу.
Кэтрин поднялась на крыльцо и кулаком забарабанила по входной двери. «Чумовая! – подумала Салли. – Сама не соображает, во что ввязывается. Дурость сплошная». Ей отчаянно захотелось убраться куда подальше – домой, к родителям, пусть скучным и нудным, зато в своем уме. Но не успела она и шага сделать, как в доме отозвались. Кэтрин распахнула дверь, и они ввалились в комнату, моргая и щурясь на свет.
Старик двинулся им навстречу; Салли так и уставилась на него. Она понимала, что это невежливо, но ничего не могла с собой поделать. Раньше она видела его только издалека. Обычно мать, вся такая милосердная, заботилась о пожилых соседях, вся такая христианнейшая. Могла сходить в магазин, сварить бульон, угостить выпечкой. Но Магнуса Тейта избегала. Увидев его она поторапливала маленькую Салли, спеша пройти мимо. «Никогда не заходи в тот дом, – вдалбливала она дочери. – Там живет плохой дядя. Маленьким девочкам туда нельзя». Поэтому дом на холме невольно притягивал. Проходя мимо, Салли все поглядывала в ту сторону. Порой она видела, как старик, согнувшись, стрижет овец. Или замечала силуэт против солнца, когда он стоял у крыльца, глядя вниз на дорогу. На такого глянуть вблизи – все равно что персонажа из сказки встретить. Он тоже разглядывал ее. Салли подумала, что старик и в самом деле будто сошел со страниц детской книжки. «Тролль!» – вдруг осенило ее. Вот кого он ей напоминает: коренастый, плотный, немного сутулый, с короткими ногами, губы узкие, зубы желтые, кривые. Ей никогда не нравилась сказка про трех козлят на мосту и злобного тролля, который хотел их съесть. Совсем маленькой она боялась ходить по мостику, переброшенному через ручей перед домом, – ей чудилось, что под ним притаился тролль с огненно-красными глазами, что он вот-вот бросится на нее. Салли стало интересно, захватила ли Кэтрин видеокамеру, с которой обычно не расставалась. Потому как старикана этого стоило заснять.
Магнус смотрел на девушек слезящимися глазами – похоже, он плохо видел.
– Входите, входите, красавицы, – сказал он. – Входите. – Его губы разлепились в улыбке, обнажая зубы.
Салли поймала себя на том, что тараторит без умолку. Когда она нервничала, с ней всегда так бывало. Слова вылетали одно за другим, она плохо соображала, о чем говорила, лишь бы говорить. Магнус запер за ними обе двери и встал на пороге, преградив единственный путь к отступлению. Он предложил своим гостьям виски. Но Салли так просто не проведешь. Мало ли что он туда подмешал? Она вытащила из сумки бутылку вина, мило улыбнулась старику и продолжала щебетать.
Салли уже собралась встать и попрощаться, но тут заметила в руках старика нож – длинный, с черной ручкой и заостренным лезвием. Старик разрезал ножом лежавший на столе пирог.
– Вообще-то нам пора, – сказала она. – Не то родители хватятся.
Но ее как будто не слышали. Салли с ужасом наблюдала за Кэтрин – та потянулась, взяла со стола кусок пирога и отправила в рот. На губах и между зубов у нее налипли крошки. Старик высился над ними, по-прежнему с ножом в руках.
Оглядываясь на случай, если придется уносить ноги, Салли заметила клетку с птицей.
– Что это у вас за птица? – тут же выпалила она.
– Ворон. – Старик замер как изваяние и смотрел на Салли, потом аккуратно положил нож на стол.
– Разве не жестоко – держать его в клетке?
– У него крыло было сломано. Он бы не улетел, даже если его выпустить.
Но Салли слушала старика вполуха. Она живо вообразила, будто он запирает их с Кэтрин у себя – совсем как эту черную птицу с крепким клювом и увечным крылом.
Тут Кэтрин встала, отряхивая крошки с рук. Салли тоже вскочила. Кэтрин подошла к старику совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Она была выше и смотрела на него сверху вниз. На мгновение Салли с ужасом представила, что вот сейчас Кэтрин наклонится и чмокнет старикана в щеку. Тогда и ей придется сделать то же самое. На слабо. По крайней мере, так Салли казалось. С тех пор как они переступили порог старикова дома, все превратилось в испытание. Салли посмотрела на старика: выбрит небрежно – во впалостях щек пучки жесткой седой щетины, на пожелтевших зубах слюна. Да она скорее умрет, чем дотронется до него.
Однако в следующую минуту они уже хохотали на улице, надрывая животики, – Салли подумала, что еще немного, и она описается. Или обе рухнут в сугроб. Прошло немного времени, и глаза после яркого света снова привыкли к темноте. Они выключили фонарик. Показалась почти полная луна, да и до дома Кэтрин оставалось всего ничего.
Когда они пришли, в доме Кэтрин царила тишина: ее отец Новый год не отмечал и лег спать рано.
– Зайдешь? – спросила Кэтрин.
– Не, пойду домой, – сказала Салли, чувствуя, что именно этого ответа от нее и ждут.
Порой она не знала, что у Кэтрин на уме. Но иногда знала наверняка. И сейчас была уверена, что Кэтрин пригласила ее из вежливости.
– Давай сюда бутылку – спрячем улики.
– Ага.
– Я постою у входа – прослежу, чтобы ты добралась домой.
– Да ладно, не стоит.
Но Кэтрин не ушла, она стояла, облокотившись о садовую ограду. И, когда Салли обернулась, та все еще смотрела ей вслед.
Глава третья
Дай Магнусу волю, уж он порассказал бы девчонкам о воронах. Вороны жили на его земле, всегда жили, еще с тех пор, когда он был мальчишкой и глазел на них. Иногда они вроде как играли. То кувыркаются, носятся друг за другом в небе – совсем как дети играют в салки, – то вдруг складывают крылья и камнем вниз. Магнусу думалось, что наверняка это здорово – встречный поток ветра, огромная скорость… В последний момент вороны расправляли крылья и взмывали, и крики их походили на смех. Однажды Магнус видел, как птицы одна за другой скатывались по заснеженному склону холма на спинках – точь-в-точь мальчишки, сыновья почтальона, съезжавшие на санках, пока мать не прикрикнула на них, велев играть подальше от его дома.
Но и жестокости воронам не занимать. Магнус сам был тому свидетелем – они выклевали глаза хворому, едва народившемуся ягненку. Ярка страдала, она злилась и блеяла, но их не отпугнешь. Магнус птиц не отогнал, даже не попытался. Вороны клевали и потрошили, утопая когтями в крови, а он все смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд.
Миновало уже несколько дней, а Салли и Кэтрин все не шли у Магнуса из головы. Утром он просыпался с мыслью о них, поздно вечером, задремав в кресле у камина, видел их во сне. Когда же они вновь навестят его? Конечно, Магнус не слишком-то обольщался на свой счет. И все-таки ему страсть как хотелось поговорить с ними еще разок. На неделе острова заморозило и завалило снегом. Мело с такой силой, что Магнус глядел в окно и не видел дороги. Мелкие-мелкие снежинки крутило и мотало ветром, как дым. Когда ветер наконец стих, выглянуло солнце и снег в его лучах резал глаза – Магнус даже прищурился, чтобы разглядеть, что творится на улице. И увидел голубой панцирь льда, сковавший ручей, снегоуборочную машину, расчищавшую дорогу от основной трассы, почтовый фургон. Но вот его красавиц не видать.
Однажды он заметил миссис Генри, мать Салли, – она вышла из здания начальной школы, примыкавшего к их дому. Учительница была в толстых, на меху, сапогах и розовой куртке с поднятым капюшоном. «Гораздо моложе меня, – подумал Магнус, – а одевается как старуха. Как женщина, давно махнувшая на себя рукой». Невысокая миссис Генри деловито семенила, будто куда торопилась. Наблюдая за ней, он забеспокоился: а не к нему ли? Вдруг она прознала, что в Новый год Салли была у него? Он представил, как миссис Генри выходит из себя, кричит ему в самое лицо, так, что он чувствует ее дыхание, на него брызжет слюной: «И приближаться не смей к моей дочери!» На мгновение он пришел в замешательство. Это ему привиделось или было на самом деле? Но миссис Генри к нему на холм не забиралась. Шла себе своей дорогой.
На третий день у него кончились хлеб и молоко, он подъел овсяные лепешки и шоколадное печенье, с которым любил пить чай. Пришлось ехать в Леруик. Хотя он и не хотел никуда уезжать – а ну как девчонки нагрянут, а его нет? Он представил, что вот они взбираются по холму, скользя на обледенелой тропинке и смеясь, вот стучат в дверь, а дома никого. Обиднее всего, что он об их приходе даже не узнает. Снег вокруг дома такой плотный, что и следов-то не видать.
Многих пассажиров автобуса он признал. С кем-то он учился в школе. Флоренс до выхода на пенсию работала поварихой в гостинице «Скиллиг». В юности они даже вроде как дружили. Флоренс тогда была симпатичной, а уж танцевала… Как-то в местном клубе Сэндуика устроили танцы. Братья Юнсон играли рил, все ускоряясь и ускоряясь; Флоренс отплясывала и вдруг споткнулась. Подхватив девушку, Магнус на секунду прижал ее к себе, но она вырвалась и со смехом убежала к подругам. Ближе к хвосту автобуса сидел Джорджи Сэндерсон, который повредил себе ногу и больше не рыбачил.
Однако Магнус ни к кому из них не подсел, и с ним никто не поздоровался, даже не кивнул – все делали вид, будто знать его не знают. Та к уж повелось. Причем давно. Может статься, они и вовсе перестали его замечать. Водитель включил отопление в салоне на полную мощность. Горячий воздух из-под сидений растопил снег на сапогах, и талая вода моталась по проходу взад-вперед, пока автобус поднимался на холм или спускался. В запотевшие окна ничего не видать, и Магнус догадался, что пора выходить, только когда все остальные засобирались.
В Леруике стало шумно лишь недавно. А ведь раньше, в молодости, Магнус узнавал на его улицах каждого встречного. Последние годы в Леруике было полно приезжих и машин, даже зимой. Летом и того хуже. Уйма туристов. Паром из Абердина шел всю ночь; туристы выгружались из него, и все им было удивительно, они глазели по сторонам, будто попали в зоопарк или на другую планету. Иногда в гавань заходили гигантские круизные лайнеры и становились на якорь, возвышаясь над городскими домами. Туристов целый час водили по городу, показывая достопримечательности. На час город как есть оккупировали. Прямо захватчики, ни дать ни взять. На лицах воодушевление, в голосах оживление, но Магнус чуял, что они разочарованы: городок будто не оправдывал их ожиданий. Они выложили за путешествие кругленькую сумму, а их, выходит, надули. Как знать, может, Леруик не слишком отличался от их родных мест.
В этот раз Магнус сошел не в самом центре города, а на окраине, возле супермаркета. Озеро Кликимин-Лох замерзло; два лебедя кружили над ним в поисках полыньи. На дорожке, ведущей к спортивному центру, показался бегун.
В супермаркете Магнусу нравилось. Его там все восхищало: яркий свет, красочные вывески, широкие проходы, изобилие на полках. В супермаркете никто ему не докучал, никто его не знал. Иногда любезная кассирша, пробивая его покупки, заговаривала с ним. В ответ он улыбался. И вспоминал те времена, когда все с ним здоровались по-доброму. Закончив с покупками, он шел в кафе и позволял себе чашку сильно разбавленного молоком кофе и что-нибудь сладкое – пирожное с абрикосовой начинкой и ванилью или кусок шоколадного пирога, такой сочный, что есть его можно только ложкой.
Но и жестокости воронам не занимать. Магнус сам был тому свидетелем – они выклевали глаза хворому, едва народившемуся ягненку. Ярка страдала, она злилась и блеяла, но их не отпугнешь. Магнус птиц не отогнал, даже не попытался. Вороны клевали и потрошили, утопая когтями в крови, а он все смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд.
Миновало уже несколько дней, а Салли и Кэтрин все не шли у Магнуса из головы. Утром он просыпался с мыслью о них, поздно вечером, задремав в кресле у камина, видел их во сне. Когда же они вновь навестят его? Конечно, Магнус не слишком-то обольщался на свой счет. И все-таки ему страсть как хотелось поговорить с ними еще разок. На неделе острова заморозило и завалило снегом. Мело с такой силой, что Магнус глядел в окно и не видел дороги. Мелкие-мелкие снежинки крутило и мотало ветром, как дым. Когда ветер наконец стих, выглянуло солнце и снег в его лучах резал глаза – Магнус даже прищурился, чтобы разглядеть, что творится на улице. И увидел голубой панцирь льда, сковавший ручей, снегоуборочную машину, расчищавшую дорогу от основной трассы, почтовый фургон. Но вот его красавиц не видать.
Однажды он заметил миссис Генри, мать Салли, – она вышла из здания начальной школы, примыкавшего к их дому. Учительница была в толстых, на меху, сапогах и розовой куртке с поднятым капюшоном. «Гораздо моложе меня, – подумал Магнус, – а одевается как старуха. Как женщина, давно махнувшая на себя рукой». Невысокая миссис Генри деловито семенила, будто куда торопилась. Наблюдая за ней, он забеспокоился: а не к нему ли? Вдруг она прознала, что в Новый год Салли была у него? Он представил, как миссис Генри выходит из себя, кричит ему в самое лицо, так, что он чувствует ее дыхание, на него брызжет слюной: «И приближаться не смей к моей дочери!» На мгновение он пришел в замешательство. Это ему привиделось или было на самом деле? Но миссис Генри к нему на холм не забиралась. Шла себе своей дорогой.
На третий день у него кончились хлеб и молоко, он подъел овсяные лепешки и шоколадное печенье, с которым любил пить чай. Пришлось ехать в Леруик. Хотя он и не хотел никуда уезжать – а ну как девчонки нагрянут, а его нет? Он представил, что вот они взбираются по холму, скользя на обледенелой тропинке и смеясь, вот стучат в дверь, а дома никого. Обиднее всего, что он об их приходе даже не узнает. Снег вокруг дома такой плотный, что и следов-то не видать.
Многих пассажиров автобуса он признал. С кем-то он учился в школе. Флоренс до выхода на пенсию работала поварихой в гостинице «Скиллиг». В юности они даже вроде как дружили. Флоренс тогда была симпатичной, а уж танцевала… Как-то в местном клубе Сэндуика устроили танцы. Братья Юнсон играли рил, все ускоряясь и ускоряясь; Флоренс отплясывала и вдруг споткнулась. Подхватив девушку, Магнус на секунду прижал ее к себе, но она вырвалась и со смехом убежала к подругам. Ближе к хвосту автобуса сидел Джорджи Сэндерсон, который повредил себе ногу и больше не рыбачил.
Однако Магнус ни к кому из них не подсел, и с ним никто не поздоровался, даже не кивнул – все делали вид, будто знать его не знают. Та к уж повелось. Причем давно. Может статься, они и вовсе перестали его замечать. Водитель включил отопление в салоне на полную мощность. Горячий воздух из-под сидений растопил снег на сапогах, и талая вода моталась по проходу взад-вперед, пока автобус поднимался на холм или спускался. В запотевшие окна ничего не видать, и Магнус догадался, что пора выходить, только когда все остальные засобирались.
В Леруике стало шумно лишь недавно. А ведь раньше, в молодости, Магнус узнавал на его улицах каждого встречного. Последние годы в Леруике было полно приезжих и машин, даже зимой. Летом и того хуже. Уйма туристов. Паром из Абердина шел всю ночь; туристы выгружались из него, и все им было удивительно, они глазели по сторонам, будто попали в зоопарк или на другую планету. Иногда в гавань заходили гигантские круизные лайнеры и становились на якорь, возвышаясь над городскими домами. Туристов целый час водили по городу, показывая достопримечательности. На час город как есть оккупировали. Прямо захватчики, ни дать ни взять. На лицах воодушевление, в голосах оживление, но Магнус чуял, что они разочарованы: городок будто не оправдывал их ожиданий. Они выложили за путешествие кругленькую сумму, а их, выходит, надули. Как знать, может, Леруик не слишком отличался от их родных мест.
В этот раз Магнус сошел не в самом центре города, а на окраине, возле супермаркета. Озеро Кликимин-Лох замерзло; два лебедя кружили над ним в поисках полыньи. На дорожке, ведущей к спортивному центру, показался бегун.
В супермаркете Магнусу нравилось. Его там все восхищало: яркий свет, красочные вывески, широкие проходы, изобилие на полках. В супермаркете никто ему не докучал, никто его не знал. Иногда любезная кассирша, пробивая его покупки, заговаривала с ним. В ответ он улыбался. И вспоминал те времена, когда все с ним здоровались по-доброму. Закончив с покупками, он шел в кафе и позволял себе чашку сильно разбавленного молоком кофе и что-нибудь сладкое – пирожное с абрикосовой начинкой и ванилью или кусок шоколадного пирога, такой сочный, что есть его можно только ложкой.