Энок Сюзанна. Встречай меня в полночь

   Маркиз коротко поклонился:
   — Значит, до завтра. — Он взял руку Виктории и нежно провел по ней губами, затем повернулся нттеабруках и пошел по направлению к дому.
   Бездельник! Виктория готова была побежать вслед за ним, но отец решительно шагнул к ней.
   — Пойдем, девочка.
   — Я не выйду замуж за Сина Графтона! — выпалила она.
   — Нет, выйдешь! Я не раз предупреждал тебя, но ты и не думала прислушиваться к нашим советам. Если ты не станешь его женой, никто из нас уже не сможет больше показаться в Лондоне. Половина твоих кавалеров видела у тебя то, что неприлично назвать… Дважды за один вечер, как сообщила мне леди Фрэнтон.
   — Но…
   — Достаточно, — отрезал он. — Мы сделаем все приготовления завтра.
   Виктория открыла было рот, чтобы возразить, но при виде свирепого взгляда отца успокоилась и замолчала. Завтра еще так далеко — у нее достаточно времени объяснить все случившееся, когда родители смогут ее выслушать. Одно ей было абсолютно ясно: ни при каких обстоятельствах она не выйдет замуж за Синклера Графтона, маркиза Олторпа. И разумеется, не потому, что он явился так внезапно, как темный демон-искуситель, и сделал ей предложение.

Глава 2

   Этот проклятый ублюдок Марли снова пытается испортить ему жизнь.
   Надо было решать: умыкнуть ли подружку виконта или расправиться с ним самим. Принимая во внимание последствия вчерашнего вечера, Синклер вовсе не был уверен, какой из шагов окажется наиболее приемлемым.
   Кто-то постучал в дверь спальни, но он не обратил на это внимания и продолжал бриться. Его камердинер, однако, выпрямился и посмотрел на дверь.
   — Нет, — произнес Синклер, прежде чем Роман смог что-нибудь предложить.
   — А вдруг это что-то важное? Твоя невеста могла покинуть Англию.
   — Или еще один из ее поклонников прибыл, чтобы застрелить меня.
   Маркиз не прочь был бы повидать одного из них. У него в кармане лежал очаровательный пистолет с перламутровой ручкой, как раз для таких случаев.
   В дверь опять постучали, на этот раз громче.
   — Может, все-таки…
   — Перестань так нервничать.
   Камердинер неподвижно смотрел на хозяина какое-то время, затем отделился от стены и широко распахнул дверь.
   — Это Майло, милорд.
   Ничуть не удивившись, Синклер продолжал брить подбородок.
   — Благодарю тебя, Роман. Ты не знаешь, чего он хочет?
   — Я бы знал, милорд, но он все еще не разговаривает со мной.
   Син со вздохом бросил бритву в тазик с мыльной пеной. Подхватив полотенце, он поднялся на ноги и повернулся к двери.
   — Да, Майло?
   Дворецкий обошел Романа, стараясь не смотреть на гротескно одетого камердинера.
   — Почта только что доставила письмо для вас, милорд. От леди Стэнтон. — Тон Майло был не дружелюбнее абсолютного молчания, которым он приветствовал Романа.
   Маркиз вытер остатки мыльной пены с лица.
   — Благодарю.
   Дворецкий протянул ему послание, и Синклер положил в карман сложенную бумагу, даже не взглянув на нее.
   — Майло, ты часто прерывал туалет моего брата, чтобы принести ему пустячную корреспонденцию?
   Дворецкий покраснел.
   — Нет, милорд. — Он поднял свой заостренный подбородок. — Но пока я еще не знаю ваших привычек. К тому же я не предполагал, что письмо пустячное. Извините.
   — Извинения принимаются. Пожалуйста, пошли леди Стэнтон букет алых роз с моими наилучшими пожеланиями и сообщи господину Туодлу, что сегодня вечером я не ужинаю дома.
   — Хорошо, милорд.
   — Майло!
   Дворецкий обернулся.
   — Да, милорд.
   На лице Синклера появилась мрачная улыбка.
   — Забудь про леди Стэнтон. Я сам разберусь с ней.
   — Я… да. Как прикажете, милорд.
   Как только дворецкий вышел, Роман закрыл за ним дверь.
   — Тебе следовало бы уволить этого напыщенного индюка.
   Синклер пожал плечами:
   — Он достаточно опытный дворецкий.
   — Да, но мне не нравится твоя идея сохранить штат прислуги твоего брата. Один из них способен однажды ночью всадить пулю тебе в голову.
   — Я не хочу, чтобы кто-нибудь из них скрылся из виду. — Сев в кресло, Синклер жестом указал на костюм, разложенный на большой смятой постели. — Кроме того, я не собираюсь удивлять этим голубым безобразием моего будущего тестя.
   — Но одежда вполне подобает случаю…
   — Точно. Он может одобрить ее, и где я тогда окажусь? Подбери что-нибудь в бежево-кремовых тонах.
   — Тогда вы будете выглядеть повесой.
   — Я и есть повеса, идиот. Я не намерен позволить Стиветону забыть об этом хотя бы на минуту.
   Олторп вынул из кармана письмо и, пробежав его глазами, сердито откинулся на спинку кресла.
   — Сначала общество пыталось навязать мне неожиданную женитьбу, а теперь еще и это. Недаром говорят: «Пришла беда — отворяй ворота».
   — Можешь сколько угодно обзывать меня идиотом, — проворчал камердинер, — но ты первый, кто попал в брачную ловушку Лисички Фонтейн.
   — Я еще никуда не попал. Мы теперь на равных с Марли.
   — А как же женитьба?
   — Это был единственный путь избежать побития камнями и изгнания из Лондона.
   — А…
   — Вот тебе и «а»… Ни один отец в здравом уме не позволит своей дочери выйти за меня замуж. Все считают, что безопаснее приковать меня за ногу к какой-нибудь бедняжке, но это недоразумение. — Синклер перечитал письмо, ища в нем хоть какой-то луч надежды. — Бейтс шлет тебе привет.
   — Мог бы прислать и кое-что посущественнее, мошенник. За ним должок в десять фунтов.
   Наконец на кровать легла надлежащая одежда, и камердинер направился к туалетному столику.
   — А кто эта леди Стэнтон?
   — Вдова, живущая в Шотландии, дальняя родственница Уолли, седьмая вода на киселе.
   — Звучит вполне безопасно.
   Синклер взглянул на слугу.
   — Хотелось бы думать, что я кое в чем сведущ и твои десять фунтов находятся на пути в Лондон, если тебе это интересно.
   Это известие подействовало на слугу умиротворяюще.
   — Бейтс ничего не раскопал?
   — Нет, хотя, полагаю, всегда есть надежда. Уолли и Криспин встречаются с ним. Здесь мы перегруппируемся. На Уэйхаус-стрит сдается дом, вернее, это делает леди Стэнтон. — Олторп протянул письмо камердинеру.
   — По крайней мере я рад, что приезжает Криспин, — сказал Роман. — Может быть, он сумеет уговорить тебя образумиться и не кончать дело женитьбой.
   — Теперь я маркиз Олторп. Мне необходимо немедленно жениться, хотя бы ради Томаса.
   Мысль о том, что он сможет залучить Лисичку Фонтейн в свою постель, действовала возбуждающе. Зная вкус Марли, можно было ожидать встречи с вульгарной девчонкой, но не богиней. Эти длинные загнутые ресницы…
   — Знаю, знаю. Но все в Лондоне думают, что ты… ну, вроде бы как… он, а он не стал бы выбирать себе невесту — даже такую необузданную, как Лисичка.
   Фыркнув, Синклер взял у слуги письмо, смял его и бросил в камин.
   — Я — это он, и сейчас ни о какой свадьбе не может быть и речи. Не усложняй ситуацию.
   Роман оживился.
   — Это ты усложняешь, разве нет?
   Синклер прищурился.
   — В последний раз, Роман, я — это он. Ничего не изменилось после пребывания во Франции, Пруссии или Италии, за исключением стоящей перед нами цели. Перестань заставлять меня защищать себя, бедняжку.
   — Но это не…
   — Разговор окончен!
   — Хорошо, милорд. — Роман взмахнул рукой. — Если ты хочешь, чтобы каждый считал тебя подлым мерзавцем, и собираешься жениться на экстравагантной дочери графа, лишь бы замаскировать свой обман, — это твое дело. Если же…
   Син вскочил с кресла.
   — Я здесь, чтобы найти убийцу моего брата, Роман. Последние пять лет чертова Корона заставляла меня скитаться по всему континенту, но с Бонапартом теперь покончено, как и со мной. Однако я буду маскироваться, пока это соответствует моим планам, понятно?
   Слуга подавил глубокий вздох.
   — Ясно как день.
   — Отлично. — Синклер позволил себе легкую усмешку. — И не болтай лишнего, иначе мы все погубим.
   Роман скрестил руки на груди.
   — Впредь буду нем как рыба, честное слово!
 
   — Ты не можешь говорить об этом всерьез.
   — Я никогда не был столь серьезен, Виктория. — Граф Стиветон ходил кругами вокруг кушетки, стоящей посреди библиотеки, и от его тяжелых шагов дребезжали стеклянные двери стоящего в другом конце комнаты шкафа. — На сколько твоих проделок мы были вынуждены закрывать глаза, и как долго нам придется делать это впредь?
   — Столько, сколько понадобится.
   — Виктория!
   Положив одну руку на лоб, Виктория приняла позу полной беспомощности.
   — Ради Бога, поверь, это был просто глупый поцелуй!
   — Ты целовала Синклера Графтона в совершенно… интимной манере. Ты позволила ему обнимать себя! Я больше не желаю выносить все это.
   Увы, она уже использовала позу беззащитности на прошлой неделе. Тогда это не сработало, и долгих три дня ее не выпускали из дома.
   Виктория села.
   — Итак, ты хочешь, чтобы я вышла за него замуж? А это не слишком сурово? Я целовалась и с другими мужчинами, но тогда ты не требовал…
   — Довольно! — Стиветон закрыл уши руками. — Тебе и тогда не следовало целоваться, но на этот раз ты делала это в присутствии целой толпы гостей.
   — Чрезвычайно глупой толпы.
   — Виктория!
   — Но…
   — Никаких объяснений. Если он еще не покинул нашу страну, ты выйдешь замуж за лорда Олторпа и сама будешь отвечать за последствия своих действий.
   — Неужели тебе никогда ничего не приходилось делать ради забавы? — Она попыталась воззвать к его чувству сострадания.
   — Забавы предназначены для детей, а тебе уже двадцать лет, и сейчас главное, чтобы кто-нибудь захотел взять тебя в жены. — С этими словами граф покинул комнату и направился в свой кабинет. Там он будет ждать прихода Олторпа и тогда уж постарается сбагрить дочь с рук долой, так чтобы ему больше не нужно было беспокоиться о ее чересчур резвом поведении.
   Виктория вздохнула и прилегла на кушетку. Этот брак станет всеобщим посмешищем. Конечно, она зашла слишком далеко, но ее родители должны бы уже привыкнуть к этому.
   — Я не собираюсь замуж! — пронзительно закричала она, глядя в потолок.
   Ответа не последовало.
   Из всех видов наказаний, которые изобрели ее родители, этот являлся наихудшим. Через год она станет совершеннолетней, сможет путешествовать и заниматься делами, которые сочтет нужными. Но стоит ей выйти замуж, ее деньги перейдут к Синклеру Графтону, и он, вне всякого сомнения, спустит за игорным столом все до последнего пенса, прежде чем она сможет употребить их на что-то полезное.
   Правда и то, что ее сердце бешено забилось от его поцелуя. Этого, однако, недостаточно, чтобы выходить за него. Виктория ничего не знала о Синклере, кроме слухов о его ужасной репутации, и родители не вправе приковывать ее к подобному человеку. Виктории оставалось только надеяться, что идея брака так же ненавистна Олторпу, как и ей. Возможно, он уже на дороге в Европу или куда-нибудь еще. Девушка закрыла глаза и вдруг обнаружила, что медленно водит пальчиком по губам. С громким возгласом она вскочила на ноги. Замуж не выходят только потому, что мужчина целуется как бог, и ей не нужен тот, кто не ожидает от жены ничего, кроме кукольной красоты, умения вышивать и устраивать чаепития. Она никогда не сможет стать такой женой.
 
   Синклер вышел из фаэтона и поднялся по узким мраморным ступеням парадного входа дома Фонтейнов. Он долго думал, нанести визит лорду Стиветону или нет, и решил, что тот Син Графтон, которого все знали вдоль и поперек, отправится туда — с извинениями, объясняющими, почему брак невозможен.
   Ему было известно, что граф скучен, как дождливый осенний день, но не дурак. Когда у Стиветона возобладает здравый смысл, одна проблема решится, но она оставит нерешенными по крайней мере еще две.
   Во-первых, он зашел слишком далеко вчера вечером. Лисичка Фонтейн, вероятно, могла знать что-то о возможной причастности Марли к убийству, но вряд ли стоило расспрашивать ее об этом. К тому же он был слишком занят ухаживанием за великолепной темноволосой крошкой и наслаждался тем, что украл ее у поклонника.
   Если бы ему вовремя не пришло в голову выступить с брачным предложением, вечер у Фрэнтонов был бы первым и последним для него и никто из собравшихся там никогда больше не прислал бы ему приглашение. Что бы он ни думал об этом достойном обществе, ему необходимо получить туда доступ и доказать, что Марли или кто-то другой из них убил его брата.
   Само собой, Стиветон не согласится на свадьбу, но граф должен услышать достаточно искренние извинения с его стороны, чтобы несостоявшийся зять мог пользоваться благосклонностью общества до тех пор, пока это будет ему нужно.
   Вторая проблема казалась почти столь же сложной. Прошлым вечером Син полностью потерял рассудок: Лисичка Фонтейн устремила на него свои прекрасные глаза цвета фиалки, и он забыл свои предположения не только относительно Марли, но и относительно лорда Уильяма Лэндри, а также других возможных подозреваемых, наверняка числящихся среди ее шумных поклонников.
   Он вывел ее в сад, не пытаясь что-то выпытать, а лишь чтобы поцеловать ее. Если бы ее отец и остальные разини не обнаружили их, он, разумеется, не ограничился бы одними поцелуями. Теперь, черт побери, ему снова хотелось целовать ее и завершить короткий интимный эпизод, который они начали.
   Глубоко вздохнув, Синклер ударил медным молотком по двери. Не прошло и секунды, как тяжелая дубовая дверь распахнулась перед ним.
   — Лорд Олторп? — Низенький дворецкий взглянул на его одежду с легким пренебрежением.
   — Где я могу увидеть лорда Стиветона?
   Дворецкий отступил назад.
   — Сюда, пожалуйста.
   Синклер проследовал за дворецким по короткой прихожей к устроенному под лестницей кабинету. Семейство Фонтейн являлось древним и обеспеченным родом, пользующимся всеобщим уважением, и он мог представить, как глубоко родители чувствуют оскорбление, нанесенное их дочери. И все же лучше он, чем хладнокровный убийца вроде Марли. Если, конечно, именно Марли застрелил Томаса. За последние два года жизнь Синклера, похоже, превратилась в ряд «если» и «как», и он чертовски устал от того, что не мог добиться ответа.
   Граф сидел за письменным столом красного дерева и больше напоминал банкира, чем аристократа. Перед ним лежал раскрытый гроссбух.
   Когда маркиз вошел в комнату, Стиветон поднял глаза.
   — А, Олторп! Я думал, вы к этому времени уже бежали из страны.
   — Доброе утро, лорд Стиветон. Жаль, что разочаровал вас.
   Граф сощурил глаза.
   — Тиммс, попроси, чтобы нас не беспокоили.
   — Слушаюсь, милорд. — Дворецкий поклонился и вышел.
   — То, что вы раскаиваетесь сейчас, не оправдывает ваши действия прошлой ночью, сэр. — Стиветон положил руки на крышку стола.
   Синклер пожал плечами:
   — Меня нельзя извинить.
   — Теперь вы согласны со мной, но это также не принесет вам ничего хорошего. Сколько раз вы вели себя как человек с сомнительной репутацией и затем исчезали без всякого сожаления.
   Синклер поднял бровь.
   — Вы хотите знать точное число?
   — Какие бы вольности вы ни позволяли себе в Европе, мы не терпим подобного поведения здесь.
   — При всем моем уважении к вам, лорд Стиветон, должен пояснить — хотя это была моя инициатива, ваша дочь весьма охотно следовала за мной.
   Граф с шумом вскочил на ноги.
   — И таким способом вы просите извинения?
   Синклер стряхнул невидимую пылинку со своего рукава.
   — Я не прошу вас ни о чем, но у меня есть предложение.
   Не сводя глаз с маркиза, Стиветон медленно сел.
   — Вы ожидали, что, защищая честь Виктории, я вызову вас на дуэль?
   — Конечно, нет — у меня нет намерения убивать вас. Я думал, вы потребуете публичного извинения…
   — Это может как-то залатать вашу репутацию, но ничем не кончится для моей дочери.
   Каминные часы пробили четверть, а граф все еще продолжал оценивающе смотреть на гостя. Синклеру не нравились ни задумчивое выражение его лица, ни направление, в котором развивался разговор. В голове у Стиветона, вероятно, созрело какое-то решение.
   Граф наклонился над своей огромной книгой.
   — Как бы мне ни хотелось утверждать противное, события прошлого вечера не были целиком вашей виной.
   — Это звучит обещающе. Тогда мы договоримся, и извинений будет достаточно…
   — Погодите, Олторп, я еще не закончил. У моей дочери, к сожалению, полностью отсутствует чувство самоконтроля. Я надеялся, что соответствующее образование и дисциплина излечат ее от импульсивности, но, как вы убедились, этого не произошло.
   Синклер без приглашения опустился на неудобный позолоченный стул, стоявший напротив письменного стола. С этого места он намеревался услышать, как будет защищаться репутация Лисички за счет его собственной. Виктории просто не из чего было выбирать; он не дал ей шанса.
   — Итак? — подсказал он.
   — Итак, не имея возможности обуздать дочь, я предприму шаги, чтобы вынести скандал из моего дома. Виктория теперь — ваша проблема.
   Синклер удивленно захлопал глазами.
   — Но вы ведь не хотите, чтобы она вышла замуж за…
   — Я не намерен прощать нарушение правил приличия даже членам моей собственной семьи. Особенно членами моей семьи. — Стиветон взял со стола карандаш. — Вы можете рассчитывать на десять тысяч фунтов сразу, а затем на три тысячи фунтов ежегодно, начиная со следующего года, когда Виктории исполнится двадцать один год и она получит наследство от своей бабушки. Думаю, что теперь, после возвращения в Лондон, вы быстро разберетесь с состоянием вашей семьи.
   Маркиз почувствовал, как его пробирает озноб.
   Расчеты не оправдывались: похоже, граф не понимал, сколь порочной была его репутация, если действительно намеревался устроить этот брак.
   — Меня удивляет подобная щедрость. Ваша дочь, десять тысяч фунтов.
   — И весь скандал долой из моего дома. Вот за это я и плачу.
   — Лорд Стиветон, что бы вы ни говорили сейчас, вам следует понять, любой холостой пэр в Лондоне сочтет вашу дочь достойной невестой, теперь, когда я извинился. Вы уверены, что…
   — Возможно, они и сочтут ее хорошей партией, но она не примет предложения ни от одного из них, так что у нее нет выбора. Свадьба состоится через неделю после ближайшей субботы, я уже отправил записку принцу Джорджу. Венчание пройдет в Вестминстерском соборе.
   Вероятно, граф не хотел рисковать и постарался не дать возможности обоим участникам предполагаемой свадьбы сбежать.
   — Тогда, я полагаю, будет присутствовать и регент?
   — Принимая во внимание знатность двух наших семей, я в этом не сомневаюсь.
   — И ваша дочь согласится? — Синклер скептически пожевал губами.
   — Разумеется, нет, но ей, вероятно, надо было хорошенько думать перед тем, как упасть в ваши объятия на глазах у такого количества гостей.
   — Я..
   — Послушайте, Олторп, — граф постучал карандашом по столу, — за последние три года я предложил ей по меньшей мере пару дюжин потенциальных мужей и предоставил достаточно времени, чтобы выбрать любого из них. Вместо того чтобы принять решение, она таскалась по всем злачным местам Лондона, разбивая сердца, позоря свою и мою репутацию и клянясь при этом, что и слышать не хочет о свадьбе. Вы, наверное, знаете, как ее прозвали: Лисичка.
   — Да, я что-то слышал об этом.
   Граф важно выпятил грудь.
   — Не поймите меня неправильно, Олторп, но я считаю, что вы достойны сожаления.
   — Что ж, благодарю за весьма ясно высказанное мнение. — Синклер почувствовал себя так, словно потерял слона и королеву в шахматной партии, и теперь его ожидал неотвратимый мат. Но, что удивительно, он не испытывал особого ужаса. Все, что ему оставалось, это признать свое поражение, а отношения с Лисичкой Фонтейн в постели будут утешительным призом. К тому же он никогда не думал о завтрашнем дне и всегда полагался в этом на Томаса.
   — Виктория войдет в древнее высокоуважаемое семейство, и это хоть как-то скрасит последствия вашего недостойного поведения.
   — Рад услужить, — язвительно ответил Синклер.
   — Подождите здесь. — Стиветон поднялся на ноги. — Я сейчас позову вашу невесту.
   Маркиз совсем не был уверен, что ему хочется увидеть ее. Как ни привлекателен был приз, ему не нравилось чувствовать себя загнанным в угол. Итак, чтобы не покидать Англию и не отказываться от своих поисков, он вынужден будет жениться на Лисичке Фонтейн. Какая досада!
   Он показал себя отменным дураком, и сейчас Стиветон использовал минутную потерю им здравого смысла, чтобы избавить свое семейство от неуемной вертихвостки.
   Все это чертовски усложняло положение дел.
   — Проклятие!
   — Я высказалась точно так же, когда отец сообщил мне, что вы здесь.
   Леди Виктория Фонтейн вошла в кабинет отца с таким спокойным видом, будто собиралась обсуждать погоду, и Синклер против воли поднялся. Еще накануне вечером он заметил, что в ее присутствии ему хотелось выглядеть «на все сто».
   Обойдя стул, он взял ее руку и поднес к губам.
   — Доброе утро, леди Виктория.
   Ему нравилось касаться ее. Она не убрала руку, и он провел губами по ее пальцам. Виктория продолжала спокойно смотреть на него, и лишь ее фиалковые глаза были немного растерянны. В скромном муслиновом платье она притягивала его внимание еще сильнее, вызывала желание.
   Наконец девушка освободила руку, повернулась к окну, и Синклер увидел, как покачиваются ее бедра обтянутые шелковистой тканью.
   — Отец сказал, что вы приняли его условия. — Виктория облокотилась на широкий подоконник.
   — Да, условия оказались достаточно щедрыми.
   Она кивнула:
   — Граф никогда не скупится по мелочам.
   Синклер долго не отрывал от нее глаз, завороженный часто бьющейся жилкой на ее шее.
   — Вам, похоже, также свойственно быстрое принятие решений.
   — Мне хотелось, чтобы вы вытащили меня в сад, — призналась она, покраснев, — но я не предполагала, что вы попытаетесь раздеть меня догола.
   Она хотела его.
   — Вы не казались чрезмерно обеспокоенной этим — пока не появился ваш отец.
   Приятный розовый цвет на ее щеках стал еще гуще.
   — Я согласна, милорд, что вы хорошо целуетесь, — по-видимому, у вас не было недостатка в практике.
   Слегка изумленный этим замечанием, Синклер поклонился.
   — Я доволен, что все мои усилия привели к чему-то хорошему.
   — Слишком хорошему, если судить по моим родителям.
   — Я приношу извинения за то, что наши объятия стали достоянием публики, но не за то, что целовал вас. — Он приблизился к ней, испытывая все большее влечение, даже несмотря на накинутую ему на шею брачную петлю. — Вы великолепны.
   Она повернула к нему головку.
   — Все еще стараетесь соблазнить меня? — Виктория отошла от окна и направилась к двери. — Это ни к чему, лорд Олторп: вы уже выиграли мою руку.
   Синклер с любопытством наблюдал, как она тихо прикрыла дверь и повернулась к нему лицом.
   — Если вы хотите продолжить то, что мы начали прошлой ночью, миледи, — пробормотал он, — я охотно присоединюсь к вам. Чрезвычайно охотно.
   — Кое в чем я готова участвовать, чтобы выбраться из этой истории. — Виктория понизила голос. — Вы ведь вряд ли хотите, чтобы брак состоялся, не так ли?
   — И что вы предлагаете?
   Она хлопнула в ладоши и сразу взялась за дело.
   — Последние пять лет вас постоянно видели в Европе. Никто ничего не подумает, если вы решите вернуться туда.
   Итак, этот маленький вулкан думает, что может диктовать ему условия. Ее отец прав в одном — она способна устроить ему «хорошенькую жизнь».
   — Возможно, вы правы.
   — Если дело в деньгах, то в моем распоряжении имеется сумма, которая принадлежит только мне. Вы могли бы достойно существовать в Париже ну, скажем, на тысячу фунтов в год?
   Маркиз не верил своим ушам.
   — Вам хочется, чтобы я вернулся в Париж?
   — Да, и чем скорее, тем лучше.
   — И вы готовы платить за мою еду, квартиру, одежду, поддерживать меня? — Он принялся по очереди загибать пальцы.
   На лице Виктории появилось некоторое сомнение.
   — Ну да…
   — А как насчет того, чтобы навещать меня время от времени и приносить мне шоколад?
   Глаза девушки сузились.
   — Я не предлагаю содержать вас и не имею в виду какую-либо грязную сделку. Мне нужно только, чтобы вы держались подальше от меня.
   — К этому все и сводится. Неужели у вас есть другие потенциальные женихи, скрывающиеся где-то в сельской местности?
   — Я говорю абсолютно серьезно.
   Синклер подошел ближе.
   — Но я не хочу возвращаться в Париж. Мне здесь нравится.
   — А я уверена, что вы будете гораздо счастливее среди ваших экстравагантных подружек, в Париже. Между прочим, там очень приятно находиться в это время года.
   — Здесь тоже неплохо, тем более рядом с вами.
   — Но вас не любят в Лондоне! — выпалила она и побледнела.
   И никто из жителей Лондона не знает, что за последние пять лет он раз десять готов был умереть за них. У Синклера сжалось сердце, и он отвернулся, чтобы скрыть внезапно вспыхнувший в его глазах гнев.
   — Мало кто понимает, насколько я очарователен, — спокойно заявил он, притворяясь, что изучает вид, открывающийся из окна.
   Неожиданно Виктория положила руку ему на плечо.
   — Извините, — тихо сказала она. — Это было жестоко.
   Жалость — вот еще одно чувство, которое не вызывало у него симпатии.
   — Думаю, Лондон полюбит меня гораздо сильнее, если я буду в вашей компании, леди.