Эвелин Энтони
Валентина
Глава 1
Июнь 1812 года был идеальным месяцем для ведения войны: погода стояла теплая, но не жаркая, дороги были сухими, реки плавно несли свои воды, природа вокруг напоминала цветущий сад, разделенный на две части рекой Неман – с одной стороны – Россия, с другой – Польша. На русском берегу реки сосредоточилась армия численностью примерно в полмиллиона – это были солдаты Александра I. На другой стороне, в Польше, отдыхали после длительного перехода через всю Европу солдаты Наполеона Бонапарта, императора Франции, в ожидании дальнейших приказов на наступление. У них также насчитывалось полмиллиона человек, из которых сто тысяч составляла кавалерия. Весь мир в течение всей весны наблюдал за тем, как император Франции подтягивал войска, готовясь к решающему наступлению на своего давнего противника – российского царя.
Одновременно с продвижением войск делались попытки мирных переговоров, но они шли исключительно со стороны Франции и не находили отклика у молчаливых и грозных россиян. Россия жаждала схватки с Наполеоном, и с началом июня война стала неизбежной. Единственной страной, приветствующей это событие, была верная Франции Польша, трижды подвергавшаяся за последние двадцать три года разгромам и разделам. Теперь от некогда могущественного королевства осталось лишь Варшавское герцогство во главе с саксонским королем. Оно существовало под протекторатом Франции, и поляки всюду вместе с наполеоновскими войсками участвовали в его европейских войнах. Жители Данцига пребывали в июне в возбужденном состоянии, поскольку война была неизбежной и в город прибыл сам император Наполеон со своей второй женой – эрцгерцогиней австрийской Марией-Луизой, после того как им был дан прием в Дрездене.
Вся польская знать собралась в Данциге, совсем небольшом городке. И сейчас он был полон народу, поскольку лежал на пути Наполеона в Россию; весь город был оживлен и украшен в честь приезда императора. Одним из самых богатых и уважаемых людей в Польше считался граф Теодор Груновский, он проделал длинный путь из своих львовских владений сюда, чтобы предстать перед французами и оказать своим союзникам услуги, которые могли им понадобиться от него. Ранним вечером восьмого июня он сидел, глядя, как его супруга готовится идти на прием в честь Наполеона.
Ему нравилось смотреть на нее, потому что она была необыкновенно хороша, и ему это доставляло эстетическое наслаждение, поскольку он знал толк в красоте. Он любил хорошие картины и изящную мебель, он обожал музыку и умел ценить изысканные кушанья и редкие вина. У него была коллекция китайского нефрита, считавшаяся бесценной. Он был по природе коллекционером, кропотливым, решительным и неразборчивым в средствах. Свою молодую жену он приобрел примерно тем же способом, что и остальные свои сокровища, хотя гораздо больше ценил свою коллекцию нефрита, а за последние год-два гораздо больше времени проводил со своими лошадьми. Он не торопился с женитьбой – многочисленные любовницы удовлетворяли его аппетиты, когда он был молод, и его тщеславие, когда он достиг зрелого возраста, все они занимали менее высокое положение, нежели он, и не возмущались, если он плохо с ними обращался. Он был вполне доволен своей жизнью, и лишь необходимость в наследнике, которому он бы смог передать свой титул и богатство, заставили его отказаться от холостяцкой жизни и начать присматривать себе подходящую супругу.
Он впервые увидел Валентину, когда той было шестнадцать. Он гостил в поместье ее отца в Чартаце под предлогом охоты, хотя на самом деле ему хотелось увидеть старшую дочь графа Прокова, все еще пребывавшую в девичестве. Александре-Марии исполнилось двадцать семь лет, и в те времена, когда девушки обычно выдавались замуж рано, она уже могла считаться старой девой. Теодор навел о ней справки, и его привлекло огромное состояние, унаследованное ею от первой жены графа, русской княгини. Больше он о ней ничего не знал, за исключением того, что у нее есть еще и сестра, дочь Прокова от второго брака с высокородной полькой, которая, к сожалению, не была столь богата, как ее предшественница. Обе жены графа скончались вскоре после замужества, и он жил в своем огромном поместье один с двумя дочерьми. Иногда он приезжал в Варшаву и не раз приглашал к себе Теодора.
Графу не очень понравился дом в Чартаце, он был чересчур огромный и мрачный, и все там казалось старомодным. Не обнаружив достаточного комфорта, который он так высоко ценил, Теодор пребывал не в лучшем настроении, когда спустился к ужину и познакомился с дочерьми хозяина. До этого ни одна из них еще не появлялась, и ему это показалось странным и негостеприимным, особенно со стороны старшей, которая должна была бы встречать его на крыльце дома вместе с отцом. Но как только он увидел ее, то понял причину – женщина, занявшая место напротив него, была надменна и заносчива, как мужчина, ее красивое лицо с довольно крупными чертами и чуть раскосыми глазами выдавало татарскую кровь. Он сразу же почувствовал к ней отвращение, поскольку ничто в мире не вызывало у него такого раздражения, как признаки независимого характера в женщине, здесь же было совершенно ясно, что она сама себе хозяйка и, кроме того, насколько он мог судить, далеко не девственница. И в течение всего вечера и последующих дней, что он гостил в этом доме, все его внимание было поглощено необыкновенно красивой младшей сестрой, с ее белой кожей и ясными синими глазами, и сочетание этих васильковых глаз и иссиня-черных волос было настолько необычным, что граф был просто не в силах отвести от нее взгляда.
Он постепенно сближался с ней и был счастлив узнать, что она к тому же простодушна и добра. Слово «любовь» не входило в его лексикон, он также был неспособен испытывать никаких чувств к человеческим существам, кроме определенной терпимости по отношению к мужчинам и похоти по отношению к женщинам. А его желание обладать Валентиной оказалось сильнее желания получить богатую супругу в дополнение к собственному состоянию и имени. Он покинул Чартац, договорившись, что женится на младшей дочери графа через месяц после ее семнадцатилетия, кроме того, он договорился с ее отцом о приданом в тридцать тысяч рублей. За это Проков должен будет получить пост в Совете Великого Герцогства, о котором он давно мечтал и в получении которого Теодор мог ему посодействовать.
Все были довольны этой сделкой, за исключением будущей невесты, которая рыдала и умоляла отца найти ей кого-нибудь помоложе и посимпатичнее графа. Его старшая дочь бранилась с ним и яростно отстаивала интересы своей сестры. Если бы Теодор мог наблюдать эту сцену и убедиться, насколько он был прав в своей оценке Александры, он бы просто сбежал из страны при одной только мысли о женитьбе на ней. Но все оказалось бесполезным, отец Валентины был жесток и упрям, политическая карьера значила для него гораздо больше, чем мольбы неопытной девушки и сердитые упреки своенравной женщины.
Свадьба состоялась в часовне Чартаца, и граф сразу же после церемонии увез молодую жену, настаивая на немедленном возвращении в его поместье во Львове. Они провели ночь в придорожной гостинице, и во время неторопливого ужина граф вел себя как благородный кавалер до тех пор, пока не провел ее по узкой лестнице в единственную в гостинице спальню. Там он подверг ее самому жестокому и грубому насилию. Он даже и не пытался вызвать у нее какое-то ответное чувство. Ему не терпелось удовлетворить свою страсть и свою похоть, все остальное было ему безразлично. Когда-нибудь потом, когда он полностью насытится, он, возможно, обратит внимание и на нее. Он был страшно недоволен, хотя и не показал этого, тем, что она долго плакала после всего случившегося, пока не заснула, и его совершенно взбесило то, что наутро она отшатнулась от него.
Во Львов он привез измученную и надломленную молодую жену с красными от постоянных слез глазами. Он поручил ее заботам молодой вдовы одного из своих крепостных, которая служила горничной, и начал с того, что приказал сжечь все ее приданое, которое было дурно и не по моде сшито, и пригласил лучших портных Варшавы, чтобы обеспечить ее надлежащим гардеробом. Этот жест был типичным для графа, он с самого начала дал жене понять, что ожидает от нее полного повиновения во всем и что слезы и жалобы будут наказываться без всякой пощады.
В течение этого первого года Валентина получила свой первый урок жестокости, который приучил ее смирять свое недовольство и заставлять свое тело выполнять все его желания. У нее не было выбора, не оставалось выхода. Граф написал ее отцу возмущенное письмо, где жаловался на ее несговорчивость и упрямство, ему казалось, что его просто провели. У него появилось еще больше оснований для недовольства, когда после шести месяцев его неустанного внимания она так и не забеременела. Его разочарование было так велико, что, если бы граф Проков не скончался спустя год после свадьбы, он вполне мог бы отослать ее обратно и потребовать аннулирования их договоренности.
Смерть отца оставила Валентину без всякой надежды на улучшение своего положения. Она это знала и потому покорилась. Ее поддерживала только ее горничная – простая добрая женщина, которая с самого начала почувствовала симпатию и жалость к своей несчастной госпоже и которая была благодарна ей за ее доброту. Валентина ни разу не ударила ее и не угрожала ей поркой, а такие отношения между господами и крепостными были весьма редкими. Она полюбила графиню и пыталась помочь ей. Она хорошо знала, что такое плохой муж, будь он господином или крепостным. На ее теле еще не зажили следы ее семилетнего брака с пьяницей и дебоширом, которого наконец-то прибрал к себе Господь. Яна пыталась помочь своей госпоже, предупреждая ее о привычках графа, его характере и настроениях, о его придирчивости к неукоснительному следованию заведенному в доме порядку.
И постепенно Валентина всему научилась. Теперь, после пятилетнего замужества, у нее все еще не было детей, и муж уже не так часто беспокоил ее, так что в этом плане ее жизнь стала намного легче. В свои двадцать два она была в полном расцвете красоты, стала превосходной хозяйкой, спокойной, рассудительной супругой, благородной госпожой и хозяйкой имения. Ему совершенно не к чему было придраться, кроме ее бесплодия, и время от времени он издевался над ней из-за этого, когда ему хотелось ее немного помучить, однако она никогда не реагировала на его насмешки. Он и представления не имел, с какой страстностью она на коленях умоляла Господа не давать ей дитя, которое бы носило его имя. Она оставалась холодной, это было еще одним ее недостатком, однако она была добродетельна, и он это знал. В отличие от многих женщин в подобной ситуации она никогда не имела любовника. Мужчины ее не интересовали. Ей хватало мужа.
Валентина смотрела на него, пока Яна зачесывала ее черные волосы по последней моде в стиле императрицы Марии-Луизы. В своем роде он был достаточно интересным мужчиной, однако быстро старел, и его лицо носило следы эгоизма, гордыни и жестокости. Она часто успокаивала себя мыслью о том, что, возможно, лет через десять он умрет. Она не отличалась от многих женщин своего времени. Этим миром правили мужчины, и именно они создавали правила и законы жизни. Ей ничего не оставалось, кроме как терпеть и наслаждаться тем, что даровал Господь – красивой природой, прекрасными лошадьми и мгновениями, когда красота окружающего мира поддерживала ее дух, вроде красочного и яркого, как пожар, заката или залитых лунным светом львовских садов.
– Яна! – неожиданно произнес граф. – Убери это ожерелье. Госпожа наденет рубиновое. – Служанка, сделав реверанс, поторопилась принести из кожаного ящичка то, что у нее просили. – Рубины гораздо лучше подойдут к этому платью, – сказал он. – Вы бы и сами могли это сообразить, Валентина. Сегодняшний прием имеет огромное значение. Здесь будет вся Польша. Давай, девчонка, поторапливайся, застегни его и убирайся отсюда. Вы не возражаете, дорогая?
– Нет, разумеется. – Валентина взглянула на него, не в силах скрыть своего изумления. – Яна, иди, пожалуйста. Только сначала подай мне мою мантилью.
– Я сам вам ее завяжу, – сказал граф, – но это немного подождет. Дорогая, мне нужно вам кое-что сказать. Сегодня меня вызвал к себе Потоцкий. Наполеон уже в Данциге и сообщил, что будет вечером присутствовать на приеме. С ним будут все маршалы и военачальники. Теперь уже ясно, что Александр отказался подписать с ним мирный договор, и в ближайшие недели французы нападут на Россию. Весь мир ожидает этого наступления и его результатов. Но больше всего этого ждет Польша. Ведь вы знаете об этом?
– Разумеется, знаю, – сказала она. – Мы все молимся за то, чтобы Наполеон разгромил Россию и чтобы мы опять стали свободным и единым королевством.
– Браво! – воскликнул граф. – Мы все надеемся на это. Но нам необходимо получить подтверждение того, что его величество Наполеон действительно намерен восстановить нашу страну. Сейчас он обещает сделать это, поскольку ему необходимо, чтобы мы поддерживали его в борьбе с Россией. Он также имеет в своем распоряжении наши войска и ресурсы. Но обещания стоят недорого. В сущности, он обычный корсиканский выскочка, нельзя очень сильно доверять человеку низкого происхождения. Если он нас обманет, Валентина, Россия пройдется по нам огнем и мечом, как было уже не раз. Мы должны точно знать, насколько мы можем на него рассчитывать. Но это все скучные подробности политической жизни, которые, как я понимаю, не так уж вам интересны и понятны, но дело в том, что Потоцкий является вашим большим поклонником. Он говорил мне, что услуги красивой женщины, у которой открыты глаза и уши, могут принести Польше гораздо больше пользы, чем десяток полков. Сейчас в Данциге находится вся военная верхушка. Если, например, вы будете благосклонны к кому-нибудь из них, а затем расскажете нам обо всем, что вам удастся узнать, вы действительно дадите нам бесценную информацию, мы будем точно знать, каковы истинные намерения императора. Потоцкий все это мне объяснил, и я не мог с ним не согласиться. Короче говоря, я предложил ему вас в качестве агента польского правительства. Я хочу, чтобы вы сказали ему сегодня вечером, как вы счастливы получить столь ответственное предложение и как рады будете выполнить эту работу.
Валентина не знала, что сказать. За последние шесть лет после поражения русских от наполеоновских войск в Тильзите, она смотрела на французов как на защитников польской независимости, а на императора Наполеона как на спасителя своей растерзанной страны. Теперь же ее муж заставлял ее шпионить за людьми, которые вскоре должны будут вступить в кровавую войну, от которой, как предполагалось, в итоге выиграет и Польша.
– Если вы пребываете в нерешительности, – сказал он, – то позвольте мне напомнить вам о том, какой вред это может нанести моей политической карьере. Могу ли я также напомнить вам, что ваша полурусская сестра также не делает вам чести. Вас могут заподозрить скорее в предательстве, чем в малодушии. Вы не можете позволить себе разочаровать герцога. Или меня.
– По крайней мере вы не притворяетесь, делая вид, что у меня есть выбор, – ответила Валентина. – Я сделаю все, что мне приказывают. Однако нахожу это отвратительным.
– Думайте о будущем своей страны, – холодно возразил он, – если вам безразлична судьба вашего мужа. Считайте себя еще одной жертвой в борьбе за дело свободы Польши.
– Но, несомненно, – сказала Валентина, – мадам Валевская знает о намерениях Наполеона? Какой же еще источник информации вам нужен?
Шесть лет назад красавица княгина Валевская намеренно отдала себя во власть Наполеона, согласившись на уговоры тех же людей, что теперь пытались завербовать Валентину. Она стала его любовницей и ярой защитницей Польши. Она уехала из Польши с ребенком Наполеона и уже несколько лет жила в Париже. Однако план провалился, поскольку бедняжка без памяти влюбилась в императора и доклады ее были не очень надежными. При упоминании ее имени граф презрительно рассмеялся.
– По-моему, любой источник информации лучше, чем идиотские донесения этой влюбленной дуры, она только повторяет публичные заявления Наполеона, которые он делает специально для нас, и у нее хватает ума самой верить во всю эту дребедень. С самого начала было абсолютно ясно, что она для этого не годится. – Он достал часы и быстро поднялся.
– Давайте, дорогая. Позвольте мне завязать вашу мантилью. Я полчаса назад приказал заложить карету. – Он взял подбитую соболем бархатную мантилью и набросил ее на плечи жены, его пальцы коснулись ее обнаженной шеи и, не торопясь, стали завязывать шелковые шнурки на ее груди. Его ласка заставила ее содрогнуться, его заигрывания внушали ей отвращение и страх. В последние два года были довольно продолжительные перерывы, когда он вообще не беспокоил ее своим вниманием, и она предположила, что у него имеется любовница. Она резко отодвинулась от него.
– Пойдемте, Тео, мы опоздаем.
– Да, пожалуй. Но не волнуйтесь, сегодня ночью я вас навещу.
– Как угодно, – сказала она. Раз или два ей удавалось под различными предлогами избегать этого, но он всегда обнаруживал обман, и теперь она не решалась лгать ему.
Граф отворил дверь, пропустив ее вперед, и они спустились по широкой каменной лестнице к парадному входу, где их поджидала карета и два всадника с факелами, которые должны были их сопровождать.
Двадцать минут спустя об их приезде докладывали в Калиновском Дворце, где польская знать давала прием в честь Наполеона. Около четырехсот человек собралось в трех огромных залах, подготовленных для императора и его приближенных. Самый большой был более тридцати метров в длину. Стены его были обиты алым шелком, и по обеим сторонам на некотором расстоянии друг от друга стояли позолоченные канделябры, отбрасывающие свой желтый свет на красочные мундиры военных, нарядных мужчин и женщин, блистающих роскошными туалетами и великолепными драгоценностями. В двух других залах, поменьше, были накрыты столы и приготовлен изысканнейший ужин. Во главе стола было приготовлено место для императора. Данцигские дамы расставили на столах огромные вазы с цветами французского и польского знамен, и сам граф Потоцкий предоставил для Наполеона золотое блюдо. В конце комнаты на специальном балкончике играл оркестр. В залах было душно из-за смеси различных запахов – духов, свечей и воска, которым были натерты дубовые полы, ставшие от этого не менее опасными, чем стекло.
При сообщении о прибытии графа и графини Груновских многие головы повернулись в их сторону. Они довольно редко приезжали в город, но Валентина славилась своей красотой. И, разумеется, граф не мог не почувствовать удовлетворения, увидев, что она своим появлением произвела небольшой фурор. Она стояла в дверях, здороваясь с графом и графиней Потоцкими, ее красное бархатное платье резко оттеняло черные волосы и нежную светлую кожу. Крупные рубины сверкали на ее шее и в ушах. Платье ее было сшито довольно просто по сравнению с богато вышитыми яркими нарядами большинства присутствующих здесь дам, но оно было создано истинным художником и как нельзя лучше подчеркивало ее стройную фигуру, высокую грудь и великолепные руки, с плеч ниспадал длинный шлейф, украшенный по краю широкой золотой вышитой каймой.
Глядя на стоящую перед ним женщину, даже сам Потоцкий не мог не почувствовать некоторого волнения. Она действительно была настолько прекрасна, что могла вскружить голову любому мужчине, и, возможно, достаточно умна, чтобы понимать, что ее патриотический долг скорее всего потребует от нее не только умения просто подслушивать чужие разговоры, однако об этом пусть заботится ее муж. Он сможет объяснить ей все, когда придет время. По крайней мере они не повторят прежней ошибки, допущенной в отношении другой красавицы, и не станут подсовывать ее Наполеону. Сойдет кто-нибудь рангом пониже.
– Прошу вас принять мои выражения искреннего восхищения, мадам, – сказал он. – Вы воплощаете в себе всю красоту и блеск нашей вечно молодой Польши.
Валентина улыбнулась и поблагодарила его. Она решила, что данный момент более всего подходит для того, чтобы выполнить приказание мужа. И, очевидно, это было правильно: Потоцкий был человеком чести. Он понимал, что за французами необходимо шпионить, как ни отвратительно это звучало.
– Я счастлива, что могу чем-то помочь, – промолвила она. – Мой муж рассказал мне о вашей просьбе, и я сделаю все, что смогу для своей страны. Можете на меня положиться.
– Не сомневаюсь в этом, – сказал он, целуя ей руку. – Польше всегда везло на ее детей.
Они вошли в зал и смешались с толпой. Граф похвалил ее за то, что она выполнила его просьбу, но затем присоединился к своим приятелям и вступил с ними в политическую дискуссию, совершенно позабыв о жене. Валентина обменялась несколькими фразами со знакомыми ей дамами и начала рассматривать помещение. С минуты на минуту ожидали прибытие императора, и все его приближенные уже были здесь. Если ей надо было вступить с ними в контакт, то она, безусловно, теряет время, толкаясь среди своих соотечественников, однако без поддержки и помощи графа она ничего не могла предпринять.
Через некоторое время она почувствовала, что на нее смотрят. Она взглянула налево от себя и сразу встретилась взглядом с французским офицером, стоящим в окружении оживленных дам и нескольких высших офицеров Польских Улан. Он был высок ростом и держался с надменностью, как и положено полковнику Императорской Гвардии с орденом Почетного легиона на груди. Серебряные нити мелькали в его темных волосах, которые он носил коротко стриженными и без кокетливых бачков, так любимых многими французами. Глаза, смело устремленные на нее, были необычного, серо-стального цвета, и глядели они с сурового аристократического лица, обветренного ветрами всех стран мира, со шрамом на щеке. На Валентину смотрели с восхищением много мужчин, и этот человек тоже не пытался скрыть свой оценивающий взгляд. Его глаза скользнули по ней, смерив от макушки до пят, он с легкой усмешкой встретил ее сердитый взгляд. Валентина повернулась к мужу, желая как можно скорее оказаться в другом конце зала, но в это мгновение распахнулись двойные двери в противоположном конце, и Потоцкий с женой в сопровождении десятка шляхтичей поспешили туда.
– Прибыл Наполеон, – сказал граф. – Скорее, а не то мы не успеем занять свои места среди приветствующих.
Толпа быстро разделилась на две части, образуя коридор для прохода императора Франции; благодаря расторопности графа они оказались в первых рядах приветствующих. Через минуту прозвучал звук фанфар, и появился церемониймейстер Императорского Двора, входя в раскрытые двери спиной вперед. Затем он повернулся и трижды стукнул о пол жезлом.
– Его императорское величество император Наполеон. Графиня Валевская.
Валентина видела его неумело сделанные портреты во многих польских домах, она знала этот знаменитый профиль, похожий на профиль Цезаря, по монетам и медальонам, она также слышала множество описаний Наполеона. Но она оказалась совершенно не готова к своему первому восприятию этого самого грозного в мире воина, человека, о котором англичане говорили, что он пожирает младенцев, и которому его собственные солдаты приписывали сверхчеловеческие способности. Он был очень мал ростом – чуть выше ста шестидесяти сантиметров, на нем был простой темно-зеленый сюртук, белые панталоны, белые чулки и туфли с пряжками, его единственным украшением служила лента Почетного легиона, знаменитая награда, присуждаемая за мужество в сражении, которую он сам учредил.
Рядом с ним шла одна из самых красивых женщин, которых когда-либо приходилось видеть Валентине, она была миниатюрна и изящна, с золотистыми волосами и огромными темно-синими глазами. Ее лицо светилось счастьем, что придавало ей какой-то необыкновенно одухотворенный вид, она опиралась на руку Наполеона, и улыбка на ее губах предназначалась лишь ему одному. Так значит, это и есть знаменитая Мария Валевская, добродетельная супруга одного из известнейших польских дворян, согласившаяся продать себя императору ради своей страны, но ставшая жертвой собственной любви, сдержать которую оказалось выше ее сил. Говорили, что он также любит ее, однако он не всегда был внимателен, не вспоминая о ней месяцами. Он развелся со своей первой женой Жозефиной, чтобы жениться на эрцгерцогине Австрийской, которая была к нему совершенно равнодушна. Теперь у него был еще и сын, маленький римский король, которого он обожал. Что же касается ребенка Марии Валевской, то он почти не видел его. Но все же она всегда была в его тени, вечно терпеливая, вечно ожидающая, часто пренебрегаемая, женщина, которую в ее стране называли Белой Розой Польши, а люди типа мужа Валентины считали идиоткой, позволившей себе влюбиться без памяти.
Когда Наполеон приблизился, присутствующие склонились в почтительном поклоне. Делая глубокий реверанс, Валентина успела бросить на Наполеона быстрый взгляд, и на секунду ее глаза встретились с неправдоподобно синими глазами на оливково-смуглом лице. Ей показалось, что ее пронзила молния. От этого человека шел какой-то ток, магнетизм, который гипнотизировал окружающих даже на одно мгновение, и это было не просто магнетизмом сильного мужчины. В нем сочеталось величие с необыкновенной силой духа, и все Бурбоны с их тысячелетней историей никогда не обладали тем, что имел этот маленький корсиканец, который за четырнадцать лет сумел завоевать всю Европу. Мария Валевская не была дурой; безмозглыми идиотами оказались те, кто решился противопоставить обычную женщину такому человеку. И только когда он прошел дальше, Валентина подумала, что у Наполеона очень усталый и измученный вид. Император довольно быстро прошел по залу, изредка перебрасываясь фразами с теми, кого ему представлял граф Потоцкий, а затем скрылся в соседней комнате, где был сервирован ужин. Сразу же напряжение спало, послышался возбужденный шепот, и множество приглашенных, забыв о своем достоинстве, столпились у дверей в зал, где ужинали император со своей любовницей.
Одновременно с продвижением войск делались попытки мирных переговоров, но они шли исключительно со стороны Франции и не находили отклика у молчаливых и грозных россиян. Россия жаждала схватки с Наполеоном, и с началом июня война стала неизбежной. Единственной страной, приветствующей это событие, была верная Франции Польша, трижды подвергавшаяся за последние двадцать три года разгромам и разделам. Теперь от некогда могущественного королевства осталось лишь Варшавское герцогство во главе с саксонским королем. Оно существовало под протекторатом Франции, и поляки всюду вместе с наполеоновскими войсками участвовали в его европейских войнах. Жители Данцига пребывали в июне в возбужденном состоянии, поскольку война была неизбежной и в город прибыл сам император Наполеон со своей второй женой – эрцгерцогиней австрийской Марией-Луизой, после того как им был дан прием в Дрездене.
Вся польская знать собралась в Данциге, совсем небольшом городке. И сейчас он был полон народу, поскольку лежал на пути Наполеона в Россию; весь город был оживлен и украшен в честь приезда императора. Одним из самых богатых и уважаемых людей в Польше считался граф Теодор Груновский, он проделал длинный путь из своих львовских владений сюда, чтобы предстать перед французами и оказать своим союзникам услуги, которые могли им понадобиться от него. Ранним вечером восьмого июня он сидел, глядя, как его супруга готовится идти на прием в честь Наполеона.
Ему нравилось смотреть на нее, потому что она была необыкновенно хороша, и ему это доставляло эстетическое наслаждение, поскольку он знал толк в красоте. Он любил хорошие картины и изящную мебель, он обожал музыку и умел ценить изысканные кушанья и редкие вина. У него была коллекция китайского нефрита, считавшаяся бесценной. Он был по природе коллекционером, кропотливым, решительным и неразборчивым в средствах. Свою молодую жену он приобрел примерно тем же способом, что и остальные свои сокровища, хотя гораздо больше ценил свою коллекцию нефрита, а за последние год-два гораздо больше времени проводил со своими лошадьми. Он не торопился с женитьбой – многочисленные любовницы удовлетворяли его аппетиты, когда он был молод, и его тщеславие, когда он достиг зрелого возраста, все они занимали менее высокое положение, нежели он, и не возмущались, если он плохо с ними обращался. Он был вполне доволен своей жизнью, и лишь необходимость в наследнике, которому он бы смог передать свой титул и богатство, заставили его отказаться от холостяцкой жизни и начать присматривать себе подходящую супругу.
Он впервые увидел Валентину, когда той было шестнадцать. Он гостил в поместье ее отца в Чартаце под предлогом охоты, хотя на самом деле ему хотелось увидеть старшую дочь графа Прокова, все еще пребывавшую в девичестве. Александре-Марии исполнилось двадцать семь лет, и в те времена, когда девушки обычно выдавались замуж рано, она уже могла считаться старой девой. Теодор навел о ней справки, и его привлекло огромное состояние, унаследованное ею от первой жены графа, русской княгини. Больше он о ней ничего не знал, за исключением того, что у нее есть еще и сестра, дочь Прокова от второго брака с высокородной полькой, которая, к сожалению, не была столь богата, как ее предшественница. Обе жены графа скончались вскоре после замужества, и он жил в своем огромном поместье один с двумя дочерьми. Иногда он приезжал в Варшаву и не раз приглашал к себе Теодора.
Графу не очень понравился дом в Чартаце, он был чересчур огромный и мрачный, и все там казалось старомодным. Не обнаружив достаточного комфорта, который он так высоко ценил, Теодор пребывал не в лучшем настроении, когда спустился к ужину и познакомился с дочерьми хозяина. До этого ни одна из них еще не появлялась, и ему это показалось странным и негостеприимным, особенно со стороны старшей, которая должна была бы встречать его на крыльце дома вместе с отцом. Но как только он увидел ее, то понял причину – женщина, занявшая место напротив него, была надменна и заносчива, как мужчина, ее красивое лицо с довольно крупными чертами и чуть раскосыми глазами выдавало татарскую кровь. Он сразу же почувствовал к ней отвращение, поскольку ничто в мире не вызывало у него такого раздражения, как признаки независимого характера в женщине, здесь же было совершенно ясно, что она сама себе хозяйка и, кроме того, насколько он мог судить, далеко не девственница. И в течение всего вечера и последующих дней, что он гостил в этом доме, все его внимание было поглощено необыкновенно красивой младшей сестрой, с ее белой кожей и ясными синими глазами, и сочетание этих васильковых глаз и иссиня-черных волос было настолько необычным, что граф был просто не в силах отвести от нее взгляда.
Он постепенно сближался с ней и был счастлив узнать, что она к тому же простодушна и добра. Слово «любовь» не входило в его лексикон, он также был неспособен испытывать никаких чувств к человеческим существам, кроме определенной терпимости по отношению к мужчинам и похоти по отношению к женщинам. А его желание обладать Валентиной оказалось сильнее желания получить богатую супругу в дополнение к собственному состоянию и имени. Он покинул Чартац, договорившись, что женится на младшей дочери графа через месяц после ее семнадцатилетия, кроме того, он договорился с ее отцом о приданом в тридцать тысяч рублей. За это Проков должен будет получить пост в Совете Великого Герцогства, о котором он давно мечтал и в получении которого Теодор мог ему посодействовать.
Все были довольны этой сделкой, за исключением будущей невесты, которая рыдала и умоляла отца найти ей кого-нибудь помоложе и посимпатичнее графа. Его старшая дочь бранилась с ним и яростно отстаивала интересы своей сестры. Если бы Теодор мог наблюдать эту сцену и убедиться, насколько он был прав в своей оценке Александры, он бы просто сбежал из страны при одной только мысли о женитьбе на ней. Но все оказалось бесполезным, отец Валентины был жесток и упрям, политическая карьера значила для него гораздо больше, чем мольбы неопытной девушки и сердитые упреки своенравной женщины.
Свадьба состоялась в часовне Чартаца, и граф сразу же после церемонии увез молодую жену, настаивая на немедленном возвращении в его поместье во Львове. Они провели ночь в придорожной гостинице, и во время неторопливого ужина граф вел себя как благородный кавалер до тех пор, пока не провел ее по узкой лестнице в единственную в гостинице спальню. Там он подверг ее самому жестокому и грубому насилию. Он даже и не пытался вызвать у нее какое-то ответное чувство. Ему не терпелось удовлетворить свою страсть и свою похоть, все остальное было ему безразлично. Когда-нибудь потом, когда он полностью насытится, он, возможно, обратит внимание и на нее. Он был страшно недоволен, хотя и не показал этого, тем, что она долго плакала после всего случившегося, пока не заснула, и его совершенно взбесило то, что наутро она отшатнулась от него.
Во Львов он привез измученную и надломленную молодую жену с красными от постоянных слез глазами. Он поручил ее заботам молодой вдовы одного из своих крепостных, которая служила горничной, и начал с того, что приказал сжечь все ее приданое, которое было дурно и не по моде сшито, и пригласил лучших портных Варшавы, чтобы обеспечить ее надлежащим гардеробом. Этот жест был типичным для графа, он с самого начала дал жене понять, что ожидает от нее полного повиновения во всем и что слезы и жалобы будут наказываться без всякой пощады.
В течение этого первого года Валентина получила свой первый урок жестокости, который приучил ее смирять свое недовольство и заставлять свое тело выполнять все его желания. У нее не было выбора, не оставалось выхода. Граф написал ее отцу возмущенное письмо, где жаловался на ее несговорчивость и упрямство, ему казалось, что его просто провели. У него появилось еще больше оснований для недовольства, когда после шести месяцев его неустанного внимания она так и не забеременела. Его разочарование было так велико, что, если бы граф Проков не скончался спустя год после свадьбы, он вполне мог бы отослать ее обратно и потребовать аннулирования их договоренности.
Смерть отца оставила Валентину без всякой надежды на улучшение своего положения. Она это знала и потому покорилась. Ее поддерживала только ее горничная – простая добрая женщина, которая с самого начала почувствовала симпатию и жалость к своей несчастной госпоже и которая была благодарна ей за ее доброту. Валентина ни разу не ударила ее и не угрожала ей поркой, а такие отношения между господами и крепостными были весьма редкими. Она полюбила графиню и пыталась помочь ей. Она хорошо знала, что такое плохой муж, будь он господином или крепостным. На ее теле еще не зажили следы ее семилетнего брака с пьяницей и дебоширом, которого наконец-то прибрал к себе Господь. Яна пыталась помочь своей госпоже, предупреждая ее о привычках графа, его характере и настроениях, о его придирчивости к неукоснительному следованию заведенному в доме порядку.
И постепенно Валентина всему научилась. Теперь, после пятилетнего замужества, у нее все еще не было детей, и муж уже не так часто беспокоил ее, так что в этом плане ее жизнь стала намного легче. В свои двадцать два она была в полном расцвете красоты, стала превосходной хозяйкой, спокойной, рассудительной супругой, благородной госпожой и хозяйкой имения. Ему совершенно не к чему было придраться, кроме ее бесплодия, и время от времени он издевался над ней из-за этого, когда ему хотелось ее немного помучить, однако она никогда не реагировала на его насмешки. Он и представления не имел, с какой страстностью она на коленях умоляла Господа не давать ей дитя, которое бы носило его имя. Она оставалась холодной, это было еще одним ее недостатком, однако она была добродетельна, и он это знал. В отличие от многих женщин в подобной ситуации она никогда не имела любовника. Мужчины ее не интересовали. Ей хватало мужа.
Валентина смотрела на него, пока Яна зачесывала ее черные волосы по последней моде в стиле императрицы Марии-Луизы. В своем роде он был достаточно интересным мужчиной, однако быстро старел, и его лицо носило следы эгоизма, гордыни и жестокости. Она часто успокаивала себя мыслью о том, что, возможно, лет через десять он умрет. Она не отличалась от многих женщин своего времени. Этим миром правили мужчины, и именно они создавали правила и законы жизни. Ей ничего не оставалось, кроме как терпеть и наслаждаться тем, что даровал Господь – красивой природой, прекрасными лошадьми и мгновениями, когда красота окружающего мира поддерживала ее дух, вроде красочного и яркого, как пожар, заката или залитых лунным светом львовских садов.
– Яна! – неожиданно произнес граф. – Убери это ожерелье. Госпожа наденет рубиновое. – Служанка, сделав реверанс, поторопилась принести из кожаного ящичка то, что у нее просили. – Рубины гораздо лучше подойдут к этому платью, – сказал он. – Вы бы и сами могли это сообразить, Валентина. Сегодняшний прием имеет огромное значение. Здесь будет вся Польша. Давай, девчонка, поторапливайся, застегни его и убирайся отсюда. Вы не возражаете, дорогая?
– Нет, разумеется. – Валентина взглянула на него, не в силах скрыть своего изумления. – Яна, иди, пожалуйста. Только сначала подай мне мою мантилью.
– Я сам вам ее завяжу, – сказал граф, – но это немного подождет. Дорогая, мне нужно вам кое-что сказать. Сегодня меня вызвал к себе Потоцкий. Наполеон уже в Данциге и сообщил, что будет вечером присутствовать на приеме. С ним будут все маршалы и военачальники. Теперь уже ясно, что Александр отказался подписать с ним мирный договор, и в ближайшие недели французы нападут на Россию. Весь мир ожидает этого наступления и его результатов. Но больше всего этого ждет Польша. Ведь вы знаете об этом?
– Разумеется, знаю, – сказала она. – Мы все молимся за то, чтобы Наполеон разгромил Россию и чтобы мы опять стали свободным и единым королевством.
– Браво! – воскликнул граф. – Мы все надеемся на это. Но нам необходимо получить подтверждение того, что его величество Наполеон действительно намерен восстановить нашу страну. Сейчас он обещает сделать это, поскольку ему необходимо, чтобы мы поддерживали его в борьбе с Россией. Он также имеет в своем распоряжении наши войска и ресурсы. Но обещания стоят недорого. В сущности, он обычный корсиканский выскочка, нельзя очень сильно доверять человеку низкого происхождения. Если он нас обманет, Валентина, Россия пройдется по нам огнем и мечом, как было уже не раз. Мы должны точно знать, насколько мы можем на него рассчитывать. Но это все скучные подробности политической жизни, которые, как я понимаю, не так уж вам интересны и понятны, но дело в том, что Потоцкий является вашим большим поклонником. Он говорил мне, что услуги красивой женщины, у которой открыты глаза и уши, могут принести Польше гораздо больше пользы, чем десяток полков. Сейчас в Данциге находится вся военная верхушка. Если, например, вы будете благосклонны к кому-нибудь из них, а затем расскажете нам обо всем, что вам удастся узнать, вы действительно дадите нам бесценную информацию, мы будем точно знать, каковы истинные намерения императора. Потоцкий все это мне объяснил, и я не мог с ним не согласиться. Короче говоря, я предложил ему вас в качестве агента польского правительства. Я хочу, чтобы вы сказали ему сегодня вечером, как вы счастливы получить столь ответственное предложение и как рады будете выполнить эту работу.
Валентина не знала, что сказать. За последние шесть лет после поражения русских от наполеоновских войск в Тильзите, она смотрела на французов как на защитников польской независимости, а на императора Наполеона как на спасителя своей растерзанной страны. Теперь же ее муж заставлял ее шпионить за людьми, которые вскоре должны будут вступить в кровавую войну, от которой, как предполагалось, в итоге выиграет и Польша.
– Если вы пребываете в нерешительности, – сказал он, – то позвольте мне напомнить вам о том, какой вред это может нанести моей политической карьере. Могу ли я также напомнить вам, что ваша полурусская сестра также не делает вам чести. Вас могут заподозрить скорее в предательстве, чем в малодушии. Вы не можете позволить себе разочаровать герцога. Или меня.
– По крайней мере вы не притворяетесь, делая вид, что у меня есть выбор, – ответила Валентина. – Я сделаю все, что мне приказывают. Однако нахожу это отвратительным.
– Думайте о будущем своей страны, – холодно возразил он, – если вам безразлична судьба вашего мужа. Считайте себя еще одной жертвой в борьбе за дело свободы Польши.
– Но, несомненно, – сказала Валентина, – мадам Валевская знает о намерениях Наполеона? Какой же еще источник информации вам нужен?
Шесть лет назад красавица княгина Валевская намеренно отдала себя во власть Наполеона, согласившись на уговоры тех же людей, что теперь пытались завербовать Валентину. Она стала его любовницей и ярой защитницей Польши. Она уехала из Польши с ребенком Наполеона и уже несколько лет жила в Париже. Однако план провалился, поскольку бедняжка без памяти влюбилась в императора и доклады ее были не очень надежными. При упоминании ее имени граф презрительно рассмеялся.
– По-моему, любой источник информации лучше, чем идиотские донесения этой влюбленной дуры, она только повторяет публичные заявления Наполеона, которые он делает специально для нас, и у нее хватает ума самой верить во всю эту дребедень. С самого начала было абсолютно ясно, что она для этого не годится. – Он достал часы и быстро поднялся.
– Давайте, дорогая. Позвольте мне завязать вашу мантилью. Я полчаса назад приказал заложить карету. – Он взял подбитую соболем бархатную мантилью и набросил ее на плечи жены, его пальцы коснулись ее обнаженной шеи и, не торопясь, стали завязывать шелковые шнурки на ее груди. Его ласка заставила ее содрогнуться, его заигрывания внушали ей отвращение и страх. В последние два года были довольно продолжительные перерывы, когда он вообще не беспокоил ее своим вниманием, и она предположила, что у него имеется любовница. Она резко отодвинулась от него.
– Пойдемте, Тео, мы опоздаем.
– Да, пожалуй. Но не волнуйтесь, сегодня ночью я вас навещу.
– Как угодно, – сказала она. Раз или два ей удавалось под различными предлогами избегать этого, но он всегда обнаруживал обман, и теперь она не решалась лгать ему.
Граф отворил дверь, пропустив ее вперед, и они спустились по широкой каменной лестнице к парадному входу, где их поджидала карета и два всадника с факелами, которые должны были их сопровождать.
Двадцать минут спустя об их приезде докладывали в Калиновском Дворце, где польская знать давала прием в честь Наполеона. Около четырехсот человек собралось в трех огромных залах, подготовленных для императора и его приближенных. Самый большой был более тридцати метров в длину. Стены его были обиты алым шелком, и по обеим сторонам на некотором расстоянии друг от друга стояли позолоченные канделябры, отбрасывающие свой желтый свет на красочные мундиры военных, нарядных мужчин и женщин, блистающих роскошными туалетами и великолепными драгоценностями. В двух других залах, поменьше, были накрыты столы и приготовлен изысканнейший ужин. Во главе стола было приготовлено место для императора. Данцигские дамы расставили на столах огромные вазы с цветами французского и польского знамен, и сам граф Потоцкий предоставил для Наполеона золотое блюдо. В конце комнаты на специальном балкончике играл оркестр. В залах было душно из-за смеси различных запахов – духов, свечей и воска, которым были натерты дубовые полы, ставшие от этого не менее опасными, чем стекло.
При сообщении о прибытии графа и графини Груновских многие головы повернулись в их сторону. Они довольно редко приезжали в город, но Валентина славилась своей красотой. И, разумеется, граф не мог не почувствовать удовлетворения, увидев, что она своим появлением произвела небольшой фурор. Она стояла в дверях, здороваясь с графом и графиней Потоцкими, ее красное бархатное платье резко оттеняло черные волосы и нежную светлую кожу. Крупные рубины сверкали на ее шее и в ушах. Платье ее было сшито довольно просто по сравнению с богато вышитыми яркими нарядами большинства присутствующих здесь дам, но оно было создано истинным художником и как нельзя лучше подчеркивало ее стройную фигуру, высокую грудь и великолепные руки, с плеч ниспадал длинный шлейф, украшенный по краю широкой золотой вышитой каймой.
Глядя на стоящую перед ним женщину, даже сам Потоцкий не мог не почувствовать некоторого волнения. Она действительно была настолько прекрасна, что могла вскружить голову любому мужчине, и, возможно, достаточно умна, чтобы понимать, что ее патриотический долг скорее всего потребует от нее не только умения просто подслушивать чужие разговоры, однако об этом пусть заботится ее муж. Он сможет объяснить ей все, когда придет время. По крайней мере они не повторят прежней ошибки, допущенной в отношении другой красавицы, и не станут подсовывать ее Наполеону. Сойдет кто-нибудь рангом пониже.
– Прошу вас принять мои выражения искреннего восхищения, мадам, – сказал он. – Вы воплощаете в себе всю красоту и блеск нашей вечно молодой Польши.
Валентина улыбнулась и поблагодарила его. Она решила, что данный момент более всего подходит для того, чтобы выполнить приказание мужа. И, очевидно, это было правильно: Потоцкий был человеком чести. Он понимал, что за французами необходимо шпионить, как ни отвратительно это звучало.
– Я счастлива, что могу чем-то помочь, – промолвила она. – Мой муж рассказал мне о вашей просьбе, и я сделаю все, что смогу для своей страны. Можете на меня положиться.
– Не сомневаюсь в этом, – сказал он, целуя ей руку. – Польше всегда везло на ее детей.
Они вошли в зал и смешались с толпой. Граф похвалил ее за то, что она выполнила его просьбу, но затем присоединился к своим приятелям и вступил с ними в политическую дискуссию, совершенно позабыв о жене. Валентина обменялась несколькими фразами со знакомыми ей дамами и начала рассматривать помещение. С минуты на минуту ожидали прибытие императора, и все его приближенные уже были здесь. Если ей надо было вступить с ними в контакт, то она, безусловно, теряет время, толкаясь среди своих соотечественников, однако без поддержки и помощи графа она ничего не могла предпринять.
Через некоторое время она почувствовала, что на нее смотрят. Она взглянула налево от себя и сразу встретилась взглядом с французским офицером, стоящим в окружении оживленных дам и нескольких высших офицеров Польских Улан. Он был высок ростом и держался с надменностью, как и положено полковнику Императорской Гвардии с орденом Почетного легиона на груди. Серебряные нити мелькали в его темных волосах, которые он носил коротко стриженными и без кокетливых бачков, так любимых многими французами. Глаза, смело устремленные на нее, были необычного, серо-стального цвета, и глядели они с сурового аристократического лица, обветренного ветрами всех стран мира, со шрамом на щеке. На Валентину смотрели с восхищением много мужчин, и этот человек тоже не пытался скрыть свой оценивающий взгляд. Его глаза скользнули по ней, смерив от макушки до пят, он с легкой усмешкой встретил ее сердитый взгляд. Валентина повернулась к мужу, желая как можно скорее оказаться в другом конце зала, но в это мгновение распахнулись двойные двери в противоположном конце, и Потоцкий с женой в сопровождении десятка шляхтичей поспешили туда.
– Прибыл Наполеон, – сказал граф. – Скорее, а не то мы не успеем занять свои места среди приветствующих.
Толпа быстро разделилась на две части, образуя коридор для прохода императора Франции; благодаря расторопности графа они оказались в первых рядах приветствующих. Через минуту прозвучал звук фанфар, и появился церемониймейстер Императорского Двора, входя в раскрытые двери спиной вперед. Затем он повернулся и трижды стукнул о пол жезлом.
– Его императорское величество император Наполеон. Графиня Валевская.
Валентина видела его неумело сделанные портреты во многих польских домах, она знала этот знаменитый профиль, похожий на профиль Цезаря, по монетам и медальонам, она также слышала множество описаний Наполеона. Но она оказалась совершенно не готова к своему первому восприятию этого самого грозного в мире воина, человека, о котором англичане говорили, что он пожирает младенцев, и которому его собственные солдаты приписывали сверхчеловеческие способности. Он был очень мал ростом – чуть выше ста шестидесяти сантиметров, на нем был простой темно-зеленый сюртук, белые панталоны, белые чулки и туфли с пряжками, его единственным украшением служила лента Почетного легиона, знаменитая награда, присуждаемая за мужество в сражении, которую он сам учредил.
Рядом с ним шла одна из самых красивых женщин, которых когда-либо приходилось видеть Валентине, она была миниатюрна и изящна, с золотистыми волосами и огромными темно-синими глазами. Ее лицо светилось счастьем, что придавало ей какой-то необыкновенно одухотворенный вид, она опиралась на руку Наполеона, и улыбка на ее губах предназначалась лишь ему одному. Так значит, это и есть знаменитая Мария Валевская, добродетельная супруга одного из известнейших польских дворян, согласившаяся продать себя императору ради своей страны, но ставшая жертвой собственной любви, сдержать которую оказалось выше ее сил. Говорили, что он также любит ее, однако он не всегда был внимателен, не вспоминая о ней месяцами. Он развелся со своей первой женой Жозефиной, чтобы жениться на эрцгерцогине Австрийской, которая была к нему совершенно равнодушна. Теперь у него был еще и сын, маленький римский король, которого он обожал. Что же касается ребенка Марии Валевской, то он почти не видел его. Но все же она всегда была в его тени, вечно терпеливая, вечно ожидающая, часто пренебрегаемая, женщина, которую в ее стране называли Белой Розой Польши, а люди типа мужа Валентины считали идиоткой, позволившей себе влюбиться без памяти.
Когда Наполеон приблизился, присутствующие склонились в почтительном поклоне. Делая глубокий реверанс, Валентина успела бросить на Наполеона быстрый взгляд, и на секунду ее глаза встретились с неправдоподобно синими глазами на оливково-смуглом лице. Ей показалось, что ее пронзила молния. От этого человека шел какой-то ток, магнетизм, который гипнотизировал окружающих даже на одно мгновение, и это было не просто магнетизмом сильного мужчины. В нем сочеталось величие с необыкновенной силой духа, и все Бурбоны с их тысячелетней историей никогда не обладали тем, что имел этот маленький корсиканец, который за четырнадцать лет сумел завоевать всю Европу. Мария Валевская не была дурой; безмозглыми идиотами оказались те, кто решился противопоставить обычную женщину такому человеку. И только когда он прошел дальше, Валентина подумала, что у Наполеона очень усталый и измученный вид. Император довольно быстро прошел по залу, изредка перебрасываясь фразами с теми, кого ему представлял граф Потоцкий, а затем скрылся в соседней комнате, где был сервирован ужин. Сразу же напряжение спало, послышался возбужденный шепот, и множество приглашенных, забыв о своем достоинстве, столпились у дверей в зал, где ужинали император со своей любовницей.