Страница:
– Мы идем в главную галерею, – ответил Алессандро. – Я хочу показать Катарине наши картины.
– Ну что ж, хорошо. Надеюсь, вы простите меня, если я не составлю вам компании. Эта шляпа не годится для прогулки, у меня мерзнут уши.
– Перемени ее, да побыстрей, – предложил герцог. – Увидимся за обедом.
– Да, – сказал старый аристократ. На какой-то миг он заколебался. – Ты будешь хорошо о ней заботиться?
– Очень хорошо, обещаю тебе, – сказал герцог. Он сжал руку Катарины. – Вы ему очень понравились. Вы вообще производите сильный эффект на всех моих родственников. Мы пойдем здесь, будьте осторожны, притолока очень низкая.
Они прошли под низкой аркой в широкую галерею, освещенную высокими, под самый потолок, окнами. Свет падал сверху вниз, как в церкви.
– Именно здесь собиралась наша семья со всеми своими домочадцами. Они разгуливали по галерее, оживленно разговаривали, веселились. Герцог принимал здесь петиции. А я использую галерею для размещения своих картин. А вот, – продолжал Алессандро, – и Джорджоне. Великолепная вещь, не правда ли?
– Да, – просто ответила Катарина, ибо всякие пышные эпитеты были излишни. Это была Мадонна и ее Божественное Дитя со Святой Анной и Святым Иоанном в младенческом возрасте. Краски были такие свежие и яркие, как если бы художник только что закончил картину. Все лица дышали безмятежным спокойствием, а в самой композиции была необыкновенная гармония, которой можно было лишь восхищаться. Вздрогнув, она подумала: «Почему он занимается этим ужасным делом, ведь эта картина стоит больше двух миллионов долларов».
– Вы были так бедны после войны, – вдруг сказала она. – Почему вы не продали эту картину?
– Потому что считалось, что это копия, – ответил кузен. – Отец продал все, что мог, но полагал, что эта картина не представляет никакой ценности. Впоследствии я установил ее подлинность. Она стоит целое состояние. Более двух миллионов долларов, если продать ее с аукциона. Но ничто не может побудить меня продать подобный шедевр. Я хотел бы сохранить ее для своего сына.
Он закурил сигарету, и она тоже взяла одну из золотого портсигара.
– Должно быть, антикварное дело приносит вам кучу денег, если вы можете позволить себе держать такие картины? Он рассмеялся.
– Я... я веду свои дела очень успешно. Все флорентийцы – хорошие торговцы. Почему вы всегда упоминаете об этом с таким осуждающим видом? Наши предки были ростовщиками; банкир – это просто более благородное слово, выражающее то же понятие. В этом нет ничего зазорного.
– Разумеется, нет... Вы посылаете в Америку партию товаров. – Она всячески старалась показать свою незаинтересованность. – Нельзя ли снова осмотреть их?
– Боюсь, что нет, – ответил он. – Их уже упаковывают, а завтра за ними придут машины. Сегодня же у меня другой план. Мы едем на виллу Романи.
Она отвернулась, чтобы он не видел ее лица. Завтра... Вся партия будет упакована к завтрашнему дню. И он не хочет показать ей отсылаемые товары. У нее не остается никакого выбора. Она должна посмотреть эту картину. А он хочет повезти ее на какую-то экскурсию. Она поискала глазами пепельницу, у сигареты оказался какой-то неприятный привкус.
– Дайте ее мне, – предложил он. – Я выброшу ее. Поглядите на этот вид из окна. Затем я покажу вам портрет Паоло ди Маласпига, самого закоренелого из нас грешника.
Она подошла к стрельнице; короткий лестничный пролет вывел их на уровень окна, и, когда они там остановились, их тела соприкоснулись. Он обвил рукой ее плечи – точно шарф набросил.
– Вы можете видеть отсюда всю равнину, вплоть до самого побережья, – тихо сказал он.
Она стояла возле него, вся напрягшись, глядя вперед, испытывая неприятное чувство от его близости.
– Пятьсот лет мы владели всей этой округой, – сказал он.
Катарина почувствовала, что он поворачивается к ней, и с усилием отодвинулась. Его рука соскользнула с ее плеч, освободив ее. Но его лицо оставалось все таким же дружелюбным, обаятельным, чуть поддразнивающим, но не сердитым.
– Покажите мне этого закоренелого грешника, – попросила она.
– Но вы как раз на него и смотрите, – съязвил герцог.
– Ну если там... – Катарина надеялась, что ее голос не дрожит.
– Он здесь, в этом углу. Портрет без подписи; его приписывали некоторым художникам, но без основания. Никто не знает, кто истинный автор. Посмотрите внимательно. С этим портретом связана прелюбопытная история.
В самом портрете не было ничего замечательного: он изображал плотно сколоченного мужчину с бледно-желтым, болезненного цвета лицом, горбатым носом и маленькими черными глазками, в свободном красном плаще и шапке пятнадцатого столетия. Насколько она могла понять, он стоял в каменной комнате, перед распятием. Высоко в одной из стен было небольшое сводчатое окошко, узкое, словно бойница.
– Он построил восточную стену и башню, – сказал кузен. – Он был вторым сыном, и молва утверждает, будто он отравил своего брата. И своих кузенов. А всех своих кузин он выдал замуж по политическим соображениям. У него была жена, известная как «пленная герцогиня». Она была дочерью знатного аристократа, что владел землями близ Бокка-ди-Магра; Паоло похитил ее и женился на ней, чтобы использовать ее как заложницу против собственного отца. Его подданных, которые не платили налогов, сжигали заживо. Но его помнят главным образом по одной из комнат в Восточной башне. Он был так ею доволен, что именно на ее фоне велел нарисовать свой портрет.
«Что приводит его в такой восторг? – ломала голову Катарина. – Что особенного в этой комнате?» Ей было не по себе, ее душу пронизывали вспышки смутного страха. Она знала, что с Замком Маласпига связано что-то поистине ужасное. Это внушало ей страх еще в детстве, и она постаралась забыть, что именно это было.
– Я не хочу скрывать эту тайну, – сказал он. – Я открою ее во время большого завтрашнего осмотра.
– Завтра понедельник, – сказала она. – Я уезжаю.
– Вам незачем спешить. Я вижу, что вам начинает здесь нравиться. Надеюсь, вы останетесь и на понедельник. А теперь нам пора на обед. – Он поймал Катарину за руку и потащил ее с такой легкостью, будто она была дитя малое. – Не тревожьтесь. Я буду вести себя благоразумно. И сегодня днем, после того как мы побываем на вилле Романи и осмотрим наш парк, мы с вами немного поболтаем. Я вижу, моя дорогая кузина, что вы не сможете понять и принять меня, пока я не объяснюсь откровенно.
На прогулку собралась странно веселая компания. Старая герцогиня смеялась своим очаровательным смехом и заверила Катарину, что той очень понравится вилла Романи. Джон сразу же выразил желание присоединиться к компании и сказал, что, возможно, эта прогулка доставит удовольствие и Франческе. Дядя Альфредо хихикал и кивал головой. Это просто сказочное место. А какой там парк! Другого такого во всем свете нет. Его реплика вызвала много смеха. Катарина была в замешательстве, не знала, что и думать. В чем бы ни заключалась намечавшаяся шутка, ее жертвой явно должна была стать она, Катарина. Это она поняла, увидев свет, вспыхнувший в холодных черных глазах Франчески. Она заметила, что Алессандро ди Маласпига наблюдает за ней, и в ней стало расти чувство страха, необъяснимо смешанного с болью.
Она чувствовала себя беспомощной, вынужденной обороняться, что ей отнюдь не нравилось. Поэтому круг выжидательно улыбающихся лиц произвел на нее прямо-таки зловещее впечатление.
– В чем бы ни заключалась ваша шутка, – легкомысленно обронила она, – я надеюсь, что она доставит мне удовольствие.
– Несомненно, – подал голос Джон Драйвер. Катарина мысленно поблагодарила его за поддержку. – Вам она очень понравится, – добавил он.
– Тебе ничего не надо? Может, кофе?
– Нет. – Натан покачал головой. Он выпрямился, резким движением ног сбросил ботинки и скорчил гримасу. В суровом беспощадном свете он выглядел болезненно-бледным, на лбу – пот.
– Почему ты мне ничего не сказал? – произнес Карпентер, повторив тот же самый вопрос, который задавал Харпер всего час назад. – Зачем ты все это сделал? Зачем вляпался во всю эту грязную историю? Ты последний человек на свете, которого я мог бы подозревать в предательстве.
Натан поднял взгляд.
– Ты получил то, что хотел. Получил мое признание. Я убил этого подонка, потому что знал, что он все равно подошлет ко мне наемного убийцу, чтобы я не болтал. А я все рассказал. Вы знаете о его связи со Швецией и Италией. Следующая партия товаров, которая прибудет оттуда, будет полна наркоты. Большего я не могу тебе сказать, у меня есть свои собственные мотивы для молчания. А теперь я хотел бы поспать.
– У тебя должна быть какая-то веская причина для этого, – сказал Карпентер. – Расскажи ты обо всем, в твоем положении могло бы многое измениться.
Натан лег навзничь на койку. Молот продолжал сокрушать его грудную клетку. Мари умерла, и никто уже никогда не узнает, что она была наркоманкой. Ему было все равно, какой приговор ему вынесут за убийство Тейлора, сохранят ли ему жизнь. Он только хотел, чтобы имя его жены осталось незапятнанным.
– У тебя есть все необходимые показания, – сказал он. – А теперь, Богом прошу, проваливай!
Он услышал, как Карпентер вышел и сработал автоматический замок двери. Он лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как разрастается загрудинная боль. Молот бил все чаще, в его левой руке полыхал живой огонь. На его лице густо выступил пот, он застонал, прежде чем тромб прорвался сквозь сердце и взорвался в его мозгу. Когда через несколько минут часовой заглянул в глазок, он решил, что заключенный уснул.
Фрэнк принес дело к себе в кабинет, решив, что в эту ночь он не уйдет домой, пока не получит подтверждения от Рафаэля, что Катарина отозвана. Он все надеялся, что через несколько часов она будет в безопасности. Свидетельство Натана даст итальянским властям достаточно оснований для ареста герцога Маласпига, его сообщника Ларса Свенсона и всех их сообщников. По своему опыту он знал, что среди торговцев наркотиками не бывает солидарности.
Под угрозой тридцатилетнего заключения двое-трое обвиняемых с готовностью переквалифицируются в государственных свидетелей. Катарина вернется. Харпер направил срочный рапорт в Интерпол с изложением всех сообщенных Натаном фактов. В этом рапорте он подчеркнул необходимость как можно быстрее отозвать Катарину Декстер. Он знал агента по кличке «Рафаэль», встречался с ним вместе с Беном Харпером перед отъездом Фирелли и уважал его ум и способности. Он будет действовать без промедления. На столе стоял термос с кофе, Фрэнк налил себе немного и углубился в чтение досье.
Откровения Харриет Харрисон; грязный скандал, который непременно разразился бы, если бы ей не пригрозили плеснуть кислотой в лицо; широко популярная фигура Элайз Бохун Джулиус, то и дело мелькающая в колонках светской хроники, с ее знаменитыми голливудскими приемами, истинная реальность за позой. Наркоманка, дочь очень известного пенсильванского адвоката, обязанного своим состоянием скромной итальянской девушке, встреченной им в колледже. Состояние, нажитое на бутлегерстве, проституции и охране от рэкетиров. Элайз Бохун была внучкой Альфредо Цаппоне, одного из самых опасных и могущественных руководителей синдиката, который руководил почти всей сетью организованной преступности в штате Нью-Йорк. Скрытая фигура, чьи фотографии никогда не появлялись в прессе, Цаппоне всегда прятался в тени, и не было человека достаточно храброго, чтобы разоблачить его. Его дочь взяла имя своей матери; когда она вышла замуж за Ричарда Бохуна, между ней и гангстером, на чьей совести было более сорока убийств, повелителем криминальной империи, в чьем распоряжении были сотни миллионов долларов, не осталось ничего общего. С помощью его могущества и денег Ричард Бохун стал судьей; он и его жена вновь вселились в свой семейный дом, проданный за долги, а его внучка вошла красивой, хорошо подготовленной дебютанткой в американский высший свет.
В этом высшем свете, в этом мире, где господствовали деньги и вырождение, она и стала жертвой наркомании. Цаппоне немедленно взял ее под свою защиту. Поскольку исцеление было уже невозможно, семья снабжала ее героином и для удобства создала фирму Эдди Тейлора.
Множество голливудских звезд и продюсеров были пойманы в крепкие сети, и империя Цаппоне расширила свои владения за счет киноиндустрии. Карпентер хорошо представлял себе, что тут для империи открылись широкие возможности для шантажа, получения процентов с крупных сделок, покупки акций, которые невозможно было приобрести на рынке. Харриет Харрисон наткнулась на одну сферу ее деятельности. Карпентер слышал о том, что некоторые крупные фельетонисты отнюдь не брезговали подкупом слуг, среди них была и Харриет. Через одну из служанок она раздобыла использованный шприц, который Элайз даже не потрудилась вымыть и убрать. Анализ показал, что в шприце содержался героин. Харриет приготовилась было устроить один из самых больших скандалов в своей карьере фельетониста. В качестве прелюдии она опубликовала туманный намек по поводу одного пикантного происшествия. Кроме наркомании, служанка поведала ей и о кое-каких других пороках хозяйки. Он вспомнил хорошенькое, с отпечатком постоянной боли лицо Харриет, ее искривленный в язвительной насмешке рот.
«У них как раз был медовый месяц. И представляете себе, муж застал свою жену за этим занятием. Служанка сказала, что это была первоклассная голливудская сцена, из самых эффектных. Но я ничего не напечатала об этом».
Об этом позаботились эмиссары Цаппоне. На другой день герцог и герцогиня уехали; их отъезд должен был положить конец дружбе между двумя семействами. Но дружба на этом не закончилась. По словам Джулиуса, Элайз дважды совершала тайные поездки в Италию. Зачитавшись, Карпентер забыл о своем кофе, и он остыл.
Возможно, Маласпига шантажировали; такие люди, как Цаппоне, знают много способов оказать давление на людей, дорожащих своей репутацией. Возможно, он вынужден был подчиниться против собственной воли; но фантастические прибыли от торговли героином сами по себе являются мощной побудительной причиной. Альфредо Цаппоне умер три года назад; Карпентер хорошо помнил, какой широкий отклик в печати нашли его похороны. Тайный король преступного мира. Не обошлось и без обычных в таких случаях предположений, кто займет его трон. Хотя Цаппоне и был неаполитанцем, его организация являлась составной частью мафии. А торговля наркотиками – прерогатива мафии и ревниво ею охраняется.
Молодая герцогиня ди Маласпига предоставила ему возможность убедить главу одной из знатнейших фамилий Италии дать прикрытие этой преступной торговле. Не ирония ли судьбы в том, что тосканский принц так быстро усвоил уроки, преподанные неаполитанским крестьянином? Всеохватная деятельность Цаппоне, если этим благородным словом можно назвать вымогательство, охрану от других преступных группировок и проституцию, была продолжена его бывшими соперниками; империя распалась. Никто даже не догадывался, что наиболее прибыльная часть дела переместилась в Италию.
В дверь постучался и вошел один из ночных дежурных. – Телекс из Флоренции, – сказал он. Карпентер буквально выхватил телекс из его рук.
"Ваше письмо получено. К сожалению, кузина Роза выехала в Замок Маласпига, чтобы завершить порученное ей задание. Для того чтобы начать судебное расследование против семейства Маласпига, требуется разрешение самых высоких властей. Это разрешение можно получить только после уик-энда. Будет предпринята попытка отозвать кузину Розу.
Рафаэль".
Карпентер швырнул телекс на стол. Она поехала в Замок, чтобы выполнить указания Харпера. Осмотреть и идентифицировать партию товаров, предназначенных для отправки в США. Единственное, что отныне связывает ее с внешним миром, откуда она может ждать хоть какой-то помощи, – столь ненадежное средство, как телефон. Она точно в таком же положении, как Фирелли. Но Фирелли был опытным, хорошо обученным агентом, который мог постоять за себя в самых трудных обстоятельствах. Карпентер закрыл лицо руками и опустился на стул. Если Рафаэль передаст ей приказ, она все же успеет выбраться. Но если Тейлор передал предупреждение через Свенсона, а Натан был уверен, что он передал, они опоздали на много часов.
Когда Натан сделал свое признание, Карпентер, знакомый лишь с американской судебной процедурой, позволяющей произвести арест через несколько часов, какой бы важной особой ни был подозреваемый, был уверен в скором успехе. Но он забыл о медлительности и необъективности европейских судебных систем. Полиция не могла ворваться в Замок Маласпига и арестовать его владельца, не получив официальной санкции на этот арест.
К тому времени, когда они получат наконец официальную санкцию и отправятся в Замок, Катарина будет уже мертва. Он поднял телекс и перечитал его. Рафаэль попытается как-то связаться с ней, предупредить ее, чтобы она срочно уехала. Фирелли удалось дозвониться до Флоренции, но это ему не помогло. Он бесследно исчез. Карпентер встал, вышел в коридор и поднялся на лифте в кабинет Харпера. Кабинет был заперт. Понятно. Не станет же Харпер торчать здесь всю ночь. Натан сделал свое признание, судебное дело открыто, и шеф может позволить себе поехать домой и хорошенько выспаться. Он-то не влюблен в Катарину Декстер. Карпентер вернулся в свой кабинет. Было около десяти вечера. Он набрал номер квартиры Бена Харпера.
– Это я, Фрэнк, – сказал он. – Извини, что звоню тебе домой, но я прошу разрешения вылететь в Италию. Сегодня ночью.
После недолгой паузы Харпер ответил:
– Прости, я знаю, что ты чувствуешь, но тут ничего не поделаешь. Это внутреннее итальянское дело, совместно с Интерполом. У нас нет никакого права вмешиваться... Я не могу послать тебя, Фрэнк. И ты это знаешь.
– Я получил телекс от Рафаэля, – сказал Карпентер. – Кейт находится в Замке. Он не уверен, что ему удастся с ней связаться и что он сможет вызволить ее оттуда. Они не могут арестовать герцога, пока не получат эти проклятые высочайшие санкции. Они убьют ее, Бен. Я знаю это. Я должен немедленно вылететь туда.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – сочувственно произнес Бен. – Но я не могу нарушать правила. Даже если бы ты и вылетел, судя по тому, что сказал мне Натан, вероятно, уже слишком поздно. Если не поздно, Рафаэль непременно с ней свяжется. Ты ничего не можешь сделать.
Карпентер держал трубку, ничего не отвечая. Слишком поздно. Пока сегодня утром они держали под арестом Тейлора, Свенсон уже успел уехать в Италию, в Маласпига. Катарина, возможно, уже мертва, пока они посылают свои телеграммы и рассуждают, как ее спасти.
– Я вылетаю, – сказал Карпентер. – Беру отпуск и вылетаю. В свое свободное время, неофициально. – Он не стал ждать ответа и положил трубку. Набрал номер агентства ТВЛ[20]и заказал билет на последний рейс в Рим: вылет в одиннадцать часов вечера. На его счастье, кто-то сдал два билета первого класса. Он заехал к себе на квартиру, взял заранее собранную сумку и поехал в аэропорт Кеннеди, отдавая себе полный отчет, что все это может оказаться пустой тратой времени, перчаткой, брошенной в лицо судьбы. Как сказал Харпер, он скорее всего опоздал.
– Что особенного в этой вилле Романи? – тщетно допытывалась Катарина по дороге.
Герцог остановил машину у пропускного пункта, уплатил тысячу лир дорожного налога, и машина рванулась вперед.
– В свое время увидите. – Он слегка повернулся, и она увидела обычную холодную надменную улыбку, которая теплела, только когда предназначалась ей. У нее болела голова, и ее чуть не тошнило от этой бешеной скорости, на которой они ехали.
– У вас, видно, особая любовь к тайнам. Сперва вы не хотели мне рассказать об этой каменной комнате, где любил бывать этот ужасный герцог, ваш предок, а теперь не хотите рассказать о вилле. Вы заставляете меня чувствовать себя глупым и наивным ребенком.
На мгновение его рука оторвалась от рулевого колеса и притронулась к ее руке, лежавшей на коленях.
– Я и сам чувствую себя ребенком. Вольным, счастливым и радостным при мысли, что покажу вам то, что знаю и люблю сам. Чуточку терпения, Катарина. Вот уже много лет я не был в подобном настроении.
На эти его слова она не могла найти никакого ответа. Они остановились в конце подъездной дороги, обсаженной высокими, темнеющими на фоне голубого неба кипарисами, оставив автостраду в семи милях позади себя. Герцог вышел из машины, заплатил входную плату сторожу, который появился из сторожки, и провел ее через калитку в массивных, окованных железом главных воротах.
Окруженная сверкающей массой камелий, с зеленым газоном впереди, вилла Романи напоминала фантастический свадебный пирог. Белая и розовая штукатурка, фасад с классическими статуями, внушительный, выложенный мозаикой герб, столбы, и арки, и дуги; не хватало лишь невесты и жениха и гигантского меча, чтобы рассечь этот пирог на куски. О вилле нельзя было сказать «красивая», она была какая-то уморительно хорошенькая. Герцог взял Катарину за руку и повернул на боковую тропу.
– Эта вилла была построена в восемнадцатом столетии графом Романи, – сказал он. – Впоследствии эта семья разорилась и теперь занимает лишь малую часть виллы. Остальное они показывают туристам. Сама вилла довольно безобразна, и мы не будем ее осматривать. Мы пойдем в парк. – Он окинул ее хитрым, насмешливым взглядом и повлек за собой вперед.
Великолепные, даже в сравнении с роскошным парком Виллы Маласпига, здешние сады были сильно запущены. Они спустились по отгороженной перилами лестнице из мягкого серого камня, вдоль которой стояли высокие, в человеческий рост, статуи, спереди и сзади замыкавшиеся двумя нимфами, держащими на обоих плечах большие раковины. Кругом была невысокая, аккуратно постриженная живая изгородь и прекрасные карликовые растения, столь любимые итальянскими садовниками, тут тоже везде были статуи: кентавры, богини, сатиры с ухмыляющимися физиономиями, нимфы с открытыми ртами. К ним подошел другой сторож, в выцветшей голубой крестьянской одежде, видимо узнавший Алессандро. Герцог отвел его в сторону, что-то тихо ему сказал, и тот рассмеялся. Он заковылял прочь и через несколько минут исчез за лестницей. Затем герцог вернулся к Катарине и посмотрел на самый верх лестницы, где стояли, опираясь на перила, Джон Драйвер и Франческа Маласпига. Но герцог не махнул им рукой, не позвал их. Он крепко взял ее за руку.
– Пошли, – сказал он. – Вот сюда.
Ей показалось, будто разразился внезапный ливень. Со всех сторон с сильным шумом на них хлынула вода. Вода била струями из нижних ступеней лестницы, не позволяя вернуться наверх, она извергалась из земли, цветочных клумб, статуй. Каждая статуя превратилась в фонтан: вода била изо рта, глаз, морских раковин. Алессандро, смеясь, тащил ее за собой. Со всех сторон их окружали струи воды, только впереди было сухо, и они кинулись бежать в ту сторону. Под мостом в дальнем конце аллеи была аркада; туда они и забежали, уже сильно промокшие.
– Сюда, внутрь, – выкрикнул герцог. – Быстрее. За аркадой был грот, который Катарина сначала не могла разглядеть в сумрачном, почти зеленом свете. Забежав в него, они остановились. В его глубине стояла массивная каменная статуя Нептуна с поднимающимися из волн морскими конями. С потолка свисали сталактиты, статуя была сильно обезображена белыми чешуйками.
– Ну, как вам нравится парк Романи? Видели ли вы когда-нибудь что-то подобное? – Капли воды сверкали на его лице и одежде; она чувствовала, что и в ее волосах застряли большие капли. – Дорогая, – сказал он, – вы промокли.
Она предвидела, что должно случиться, но не могла сдвинуться с места. Он крепко прижал ее к себе, и она не могла уклониться от его поцелуев. И только видела, что с обеих сторон входа в грот бьет вода, сплошной пеленой закрывая его от посторонних глаз. Она попробовала его оттолкнуть, но он был очень силен. Он не причинял ей никакой боли, но не отпускал. На какой-то миг рот ее оказался свободным.
– Перестаньте сопротивляться, – сказал он. Ее глаза сомкнулись, а губы разомкнулись в ожидании его поцелуев. Она почувствовала, как его хватка крепнет, а затем слабеет. Она запрокинула голову, ее глаза застлали слезы.
– Не делайте этого! Отпустите меня!
– Я люблю тебя, – сказал он.
Фонтаны, закрывавшие вход в грот, перестали бить так же внезапно, как и начали. У входа сверкала широкая лужа. Алессандро все еще держал Катарину, глядя на нее с выражением, какого она никогда еще не видела на его лице.
– Я никуда вас не отпущу, – сказал он спокойно. – Вы моя, только моя. Я знал это с первой нашей встречи.
Она отступила назад, оттолкнув его руки.
– Я не желаю вас слушать. Вы умело воспользовались водяной феерией, но все уже закончилось, пора отправляться домой. – Она вышла из грота, прямо через лужу, откинув мокрые волосы назад. Все ее тело била дрожь: в гроте было холодно и сыро. Он нагнал ее и пошел рядом.
– Ну что ж, хорошо. Надеюсь, вы простите меня, если я не составлю вам компании. Эта шляпа не годится для прогулки, у меня мерзнут уши.
– Перемени ее, да побыстрей, – предложил герцог. – Увидимся за обедом.
– Да, – сказал старый аристократ. На какой-то миг он заколебался. – Ты будешь хорошо о ней заботиться?
– Очень хорошо, обещаю тебе, – сказал герцог. Он сжал руку Катарины. – Вы ему очень понравились. Вы вообще производите сильный эффект на всех моих родственников. Мы пойдем здесь, будьте осторожны, притолока очень низкая.
Они прошли под низкой аркой в широкую галерею, освещенную высокими, под самый потолок, окнами. Свет падал сверху вниз, как в церкви.
– Именно здесь собиралась наша семья со всеми своими домочадцами. Они разгуливали по галерее, оживленно разговаривали, веселились. Герцог принимал здесь петиции. А я использую галерею для размещения своих картин. А вот, – продолжал Алессандро, – и Джорджоне. Великолепная вещь, не правда ли?
– Да, – просто ответила Катарина, ибо всякие пышные эпитеты были излишни. Это была Мадонна и ее Божественное Дитя со Святой Анной и Святым Иоанном в младенческом возрасте. Краски были такие свежие и яркие, как если бы художник только что закончил картину. Все лица дышали безмятежным спокойствием, а в самой композиции была необыкновенная гармония, которой можно было лишь восхищаться. Вздрогнув, она подумала: «Почему он занимается этим ужасным делом, ведь эта картина стоит больше двух миллионов долларов».
– Вы были так бедны после войны, – вдруг сказала она. – Почему вы не продали эту картину?
– Потому что считалось, что это копия, – ответил кузен. – Отец продал все, что мог, но полагал, что эта картина не представляет никакой ценности. Впоследствии я установил ее подлинность. Она стоит целое состояние. Более двух миллионов долларов, если продать ее с аукциона. Но ничто не может побудить меня продать подобный шедевр. Я хотел бы сохранить ее для своего сына.
Он закурил сигарету, и она тоже взяла одну из золотого портсигара.
– Должно быть, антикварное дело приносит вам кучу денег, если вы можете позволить себе держать такие картины? Он рассмеялся.
– Я... я веду свои дела очень успешно. Все флорентийцы – хорошие торговцы. Почему вы всегда упоминаете об этом с таким осуждающим видом? Наши предки были ростовщиками; банкир – это просто более благородное слово, выражающее то же понятие. В этом нет ничего зазорного.
– Разумеется, нет... Вы посылаете в Америку партию товаров. – Она всячески старалась показать свою незаинтересованность. – Нельзя ли снова осмотреть их?
– Боюсь, что нет, – ответил он. – Их уже упаковывают, а завтра за ними придут машины. Сегодня же у меня другой план. Мы едем на виллу Романи.
Она отвернулась, чтобы он не видел ее лица. Завтра... Вся партия будет упакована к завтрашнему дню. И он не хочет показать ей отсылаемые товары. У нее не остается никакого выбора. Она должна посмотреть эту картину. А он хочет повезти ее на какую-то экскурсию. Она поискала глазами пепельницу, у сигареты оказался какой-то неприятный привкус.
– Дайте ее мне, – предложил он. – Я выброшу ее. Поглядите на этот вид из окна. Затем я покажу вам портрет Паоло ди Маласпига, самого закоренелого из нас грешника.
Она подошла к стрельнице; короткий лестничный пролет вывел их на уровень окна, и, когда они там остановились, их тела соприкоснулись. Он обвил рукой ее плечи – точно шарф набросил.
– Вы можете видеть отсюда всю равнину, вплоть до самого побережья, – тихо сказал он.
Она стояла возле него, вся напрягшись, глядя вперед, испытывая неприятное чувство от его близости.
– Пятьсот лет мы владели всей этой округой, – сказал он.
Катарина почувствовала, что он поворачивается к ней, и с усилием отодвинулась. Его рука соскользнула с ее плеч, освободив ее. Но его лицо оставалось все таким же дружелюбным, обаятельным, чуть поддразнивающим, но не сердитым.
– Покажите мне этого закоренелого грешника, – попросила она.
– Но вы как раз на него и смотрите, – съязвил герцог.
– Ну если там... – Катарина надеялась, что ее голос не дрожит.
– Он здесь, в этом углу. Портрет без подписи; его приписывали некоторым художникам, но без основания. Никто не знает, кто истинный автор. Посмотрите внимательно. С этим портретом связана прелюбопытная история.
В самом портрете не было ничего замечательного: он изображал плотно сколоченного мужчину с бледно-желтым, болезненного цвета лицом, горбатым носом и маленькими черными глазками, в свободном красном плаще и шапке пятнадцатого столетия. Насколько она могла понять, он стоял в каменной комнате, перед распятием. Высоко в одной из стен было небольшое сводчатое окошко, узкое, словно бойница.
– Он построил восточную стену и башню, – сказал кузен. – Он был вторым сыном, и молва утверждает, будто он отравил своего брата. И своих кузенов. А всех своих кузин он выдал замуж по политическим соображениям. У него была жена, известная как «пленная герцогиня». Она была дочерью знатного аристократа, что владел землями близ Бокка-ди-Магра; Паоло похитил ее и женился на ней, чтобы использовать ее как заложницу против собственного отца. Его подданных, которые не платили налогов, сжигали заживо. Но его помнят главным образом по одной из комнат в Восточной башне. Он был так ею доволен, что именно на ее фоне велел нарисовать свой портрет.
«Что приводит его в такой восторг? – ломала голову Катарина. – Что особенного в этой комнате?» Ей было не по себе, ее душу пронизывали вспышки смутного страха. Она знала, что с Замком Маласпига связано что-то поистине ужасное. Это внушало ей страх еще в детстве, и она постаралась забыть, что именно это было.
– Я не хочу скрывать эту тайну, – сказал он. – Я открою ее во время большого завтрашнего осмотра.
– Завтра понедельник, – сказала она. – Я уезжаю.
– Вам незачем спешить. Я вижу, что вам начинает здесь нравиться. Надеюсь, вы останетесь и на понедельник. А теперь нам пора на обед. – Он поймал Катарину за руку и потащил ее с такой легкостью, будто она была дитя малое. – Не тревожьтесь. Я буду вести себя благоразумно. И сегодня днем, после того как мы побываем на вилле Романи и осмотрим наш парк, мы с вами немного поболтаем. Я вижу, моя дорогая кузина, что вы не сможете понять и принять меня, пока я не объяснюсь откровенно.
На прогулку собралась странно веселая компания. Старая герцогиня смеялась своим очаровательным смехом и заверила Катарину, что той очень понравится вилла Романи. Джон сразу же выразил желание присоединиться к компании и сказал, что, возможно, эта прогулка доставит удовольствие и Франческе. Дядя Альфредо хихикал и кивал головой. Это просто сказочное место. А какой там парк! Другого такого во всем свете нет. Его реплика вызвала много смеха. Катарина была в замешательстве, не знала, что и думать. В чем бы ни заключалась намечавшаяся шутка, ее жертвой явно должна была стать она, Катарина. Это она поняла, увидев свет, вспыхнувший в холодных черных глазах Франчески. Она заметила, что Алессандро ди Маласпига наблюдает за ней, и в ней стало расти чувство страха, необъяснимо смешанного с болью.
Она чувствовала себя беспомощной, вынужденной обороняться, что ей отнюдь не нравилось. Поэтому круг выжидательно улыбающихся лиц произвел на нее прямо-таки зловещее впечатление.
– В чем бы ни заключалась ваша шутка, – легкомысленно обронила она, – я надеюсь, что она доставит мне удовольствие.
– Несомненно, – подал голос Джон Драйвер. Катарина мысленно поблагодарила его за поддержку. – Вам она очень понравится, – добавил он.
* * *
Карпентер отправился в камеру, где находился Натан. Он вошел и остановился, выжидая. Натан сидел на койке, согнувшись; он расшнуровывал свои ботинки.– Тебе ничего не надо? Может, кофе?
– Нет. – Натан покачал головой. Он выпрямился, резким движением ног сбросил ботинки и скорчил гримасу. В суровом беспощадном свете он выглядел болезненно-бледным, на лбу – пот.
– Почему ты мне ничего не сказал? – произнес Карпентер, повторив тот же самый вопрос, который задавал Харпер всего час назад. – Зачем ты все это сделал? Зачем вляпался во всю эту грязную историю? Ты последний человек на свете, которого я мог бы подозревать в предательстве.
Натан поднял взгляд.
– Ты получил то, что хотел. Получил мое признание. Я убил этого подонка, потому что знал, что он все равно подошлет ко мне наемного убийцу, чтобы я не болтал. А я все рассказал. Вы знаете о его связи со Швецией и Италией. Следующая партия товаров, которая прибудет оттуда, будет полна наркоты. Большего я не могу тебе сказать, у меня есть свои собственные мотивы для молчания. А теперь я хотел бы поспать.
– У тебя должна быть какая-то веская причина для этого, – сказал Карпентер. – Расскажи ты обо всем, в твоем положении могло бы многое измениться.
Натан лег навзничь на койку. Молот продолжал сокрушать его грудную клетку. Мари умерла, и никто уже никогда не узнает, что она была наркоманкой. Ему было все равно, какой приговор ему вынесут за убийство Тейлора, сохранят ли ему жизнь. Он только хотел, чтобы имя его жены осталось незапятнанным.
– У тебя есть все необходимые показания, – сказал он. – А теперь, Богом прошу, проваливай!
Он услышал, как Карпентер вышел и сработал автоматический замок двери. Он лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как разрастается загрудинная боль. Молот бил все чаще, в его левой руке полыхал живой огонь. На его лице густо выступил пот, он застонал, прежде чем тромб прорвался сквозь сердце и взорвался в его мозгу. Когда через несколько минут часовой заглянул в глазок, он решил, что заключенный уснул.
Фрэнк принес дело к себе в кабинет, решив, что в эту ночь он не уйдет домой, пока не получит подтверждения от Рафаэля, что Катарина отозвана. Он все надеялся, что через несколько часов она будет в безопасности. Свидетельство Натана даст итальянским властям достаточно оснований для ареста герцога Маласпига, его сообщника Ларса Свенсона и всех их сообщников. По своему опыту он знал, что среди торговцев наркотиками не бывает солидарности.
Под угрозой тридцатилетнего заключения двое-трое обвиняемых с готовностью переквалифицируются в государственных свидетелей. Катарина вернется. Харпер направил срочный рапорт в Интерпол с изложением всех сообщенных Натаном фактов. В этом рапорте он подчеркнул необходимость как можно быстрее отозвать Катарину Декстер. Он знал агента по кличке «Рафаэль», встречался с ним вместе с Беном Харпером перед отъездом Фирелли и уважал его ум и способности. Он будет действовать без промедления. На столе стоял термос с кофе, Фрэнк налил себе немного и углубился в чтение досье.
Откровения Харриет Харрисон; грязный скандал, который непременно разразился бы, если бы ей не пригрозили плеснуть кислотой в лицо; широко популярная фигура Элайз Бохун Джулиус, то и дело мелькающая в колонках светской хроники, с ее знаменитыми голливудскими приемами, истинная реальность за позой. Наркоманка, дочь очень известного пенсильванского адвоката, обязанного своим состоянием скромной итальянской девушке, встреченной им в колледже. Состояние, нажитое на бутлегерстве, проституции и охране от рэкетиров. Элайз Бохун была внучкой Альфредо Цаппоне, одного из самых опасных и могущественных руководителей синдиката, который руководил почти всей сетью организованной преступности в штате Нью-Йорк. Скрытая фигура, чьи фотографии никогда не появлялись в прессе, Цаппоне всегда прятался в тени, и не было человека достаточно храброго, чтобы разоблачить его. Его дочь взяла имя своей матери; когда она вышла замуж за Ричарда Бохуна, между ней и гангстером, на чьей совести было более сорока убийств, повелителем криминальной империи, в чьем распоряжении были сотни миллионов долларов, не осталось ничего общего. С помощью его могущества и денег Ричард Бохун стал судьей; он и его жена вновь вселились в свой семейный дом, проданный за долги, а его внучка вошла красивой, хорошо подготовленной дебютанткой в американский высший свет.
В этом высшем свете, в этом мире, где господствовали деньги и вырождение, она и стала жертвой наркомании. Цаппоне немедленно взял ее под свою защиту. Поскольку исцеление было уже невозможно, семья снабжала ее героином и для удобства создала фирму Эдди Тейлора.
Множество голливудских звезд и продюсеров были пойманы в крепкие сети, и империя Цаппоне расширила свои владения за счет киноиндустрии. Карпентер хорошо представлял себе, что тут для империи открылись широкие возможности для шантажа, получения процентов с крупных сделок, покупки акций, которые невозможно было приобрести на рынке. Харриет Харрисон наткнулась на одну сферу ее деятельности. Карпентер слышал о том, что некоторые крупные фельетонисты отнюдь не брезговали подкупом слуг, среди них была и Харриет. Через одну из служанок она раздобыла использованный шприц, который Элайз даже не потрудилась вымыть и убрать. Анализ показал, что в шприце содержался героин. Харриет приготовилась было устроить один из самых больших скандалов в своей карьере фельетониста. В качестве прелюдии она опубликовала туманный намек по поводу одного пикантного происшествия. Кроме наркомании, служанка поведала ей и о кое-каких других пороках хозяйки. Он вспомнил хорошенькое, с отпечатком постоянной боли лицо Харриет, ее искривленный в язвительной насмешке рот.
«У них как раз был медовый месяц. И представляете себе, муж застал свою жену за этим занятием. Служанка сказала, что это была первоклассная голливудская сцена, из самых эффектных. Но я ничего не напечатала об этом».
Об этом позаботились эмиссары Цаппоне. На другой день герцог и герцогиня уехали; их отъезд должен был положить конец дружбе между двумя семействами. Но дружба на этом не закончилась. По словам Джулиуса, Элайз дважды совершала тайные поездки в Италию. Зачитавшись, Карпентер забыл о своем кофе, и он остыл.
Возможно, Маласпига шантажировали; такие люди, как Цаппоне, знают много способов оказать давление на людей, дорожащих своей репутацией. Возможно, он вынужден был подчиниться против собственной воли; но фантастические прибыли от торговли героином сами по себе являются мощной побудительной причиной. Альфредо Цаппоне умер три года назад; Карпентер хорошо помнил, какой широкий отклик в печати нашли его похороны. Тайный король преступного мира. Не обошлось и без обычных в таких случаях предположений, кто займет его трон. Хотя Цаппоне и был неаполитанцем, его организация являлась составной частью мафии. А торговля наркотиками – прерогатива мафии и ревниво ею охраняется.
Молодая герцогиня ди Маласпига предоставила ему возможность убедить главу одной из знатнейших фамилий Италии дать прикрытие этой преступной торговле. Не ирония ли судьбы в том, что тосканский принц так быстро усвоил уроки, преподанные неаполитанским крестьянином? Всеохватная деятельность Цаппоне, если этим благородным словом можно назвать вымогательство, охрану от других преступных группировок и проституцию, была продолжена его бывшими соперниками; империя распалась. Никто даже не догадывался, что наиболее прибыльная часть дела переместилась в Италию.
В дверь постучался и вошел один из ночных дежурных. – Телекс из Флоренции, – сказал он. Карпентер буквально выхватил телекс из его рук.
"Ваше письмо получено. К сожалению, кузина Роза выехала в Замок Маласпига, чтобы завершить порученное ей задание. Для того чтобы начать судебное расследование против семейства Маласпига, требуется разрешение самых высоких властей. Это разрешение можно получить только после уик-энда. Будет предпринята попытка отозвать кузину Розу.
Рафаэль".
Карпентер швырнул телекс на стол. Она поехала в Замок, чтобы выполнить указания Харпера. Осмотреть и идентифицировать партию товаров, предназначенных для отправки в США. Единственное, что отныне связывает ее с внешним миром, откуда она может ждать хоть какой-то помощи, – столь ненадежное средство, как телефон. Она точно в таком же положении, как Фирелли. Но Фирелли был опытным, хорошо обученным агентом, который мог постоять за себя в самых трудных обстоятельствах. Карпентер закрыл лицо руками и опустился на стул. Если Рафаэль передаст ей приказ, она все же успеет выбраться. Но если Тейлор передал предупреждение через Свенсона, а Натан был уверен, что он передал, они опоздали на много часов.
Когда Натан сделал свое признание, Карпентер, знакомый лишь с американской судебной процедурой, позволяющей произвести арест через несколько часов, какой бы важной особой ни был подозреваемый, был уверен в скором успехе. Но он забыл о медлительности и необъективности европейских судебных систем. Полиция не могла ворваться в Замок Маласпига и арестовать его владельца, не получив официальной санкции на этот арест.
К тому времени, когда они получат наконец официальную санкцию и отправятся в Замок, Катарина будет уже мертва. Он поднял телекс и перечитал его. Рафаэль попытается как-то связаться с ней, предупредить ее, чтобы она срочно уехала. Фирелли удалось дозвониться до Флоренции, но это ему не помогло. Он бесследно исчез. Карпентер встал, вышел в коридор и поднялся на лифте в кабинет Харпера. Кабинет был заперт. Понятно. Не станет же Харпер торчать здесь всю ночь. Натан сделал свое признание, судебное дело открыто, и шеф может позволить себе поехать домой и хорошенько выспаться. Он-то не влюблен в Катарину Декстер. Карпентер вернулся в свой кабинет. Было около десяти вечера. Он набрал номер квартиры Бена Харпера.
– Это я, Фрэнк, – сказал он. – Извини, что звоню тебе домой, но я прошу разрешения вылететь в Италию. Сегодня ночью.
После недолгой паузы Харпер ответил:
– Прости, я знаю, что ты чувствуешь, но тут ничего не поделаешь. Это внутреннее итальянское дело, совместно с Интерполом. У нас нет никакого права вмешиваться... Я не могу послать тебя, Фрэнк. И ты это знаешь.
– Я получил телекс от Рафаэля, – сказал Карпентер. – Кейт находится в Замке. Он не уверен, что ему удастся с ней связаться и что он сможет вызволить ее оттуда. Они не могут арестовать герцога, пока не получат эти проклятые высочайшие санкции. Они убьют ее, Бен. Я знаю это. Я должен немедленно вылететь туда.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – сочувственно произнес Бен. – Но я не могу нарушать правила. Даже если бы ты и вылетел, судя по тому, что сказал мне Натан, вероятно, уже слишком поздно. Если не поздно, Рафаэль непременно с ней свяжется. Ты ничего не можешь сделать.
Карпентер держал трубку, ничего не отвечая. Слишком поздно. Пока сегодня утром они держали под арестом Тейлора, Свенсон уже успел уехать в Италию, в Маласпига. Катарина, возможно, уже мертва, пока они посылают свои телеграммы и рассуждают, как ее спасти.
– Я вылетаю, – сказал Карпентер. – Беру отпуск и вылетаю. В свое свободное время, неофициально. – Он не стал ждать ответа и положил трубку. Набрал номер агентства ТВЛ[20]и заказал билет на последний рейс в Рим: вылет в одиннадцать часов вечера. На его счастье, кто-то сдал два билета первого класса. Он заехал к себе на квартиру, взял заранее собранную сумку и поехал в аэропорт Кеннеди, отдавая себе полный отчет, что все это может оказаться пустой тратой времени, перчаткой, брошенной в лицо судьбы. Как сказал Харпер, он скорее всего опоздал.
* * *
До виллы Романи был час езды; старая герцогиня осталась дома под предлогом сильной жары; по предложению герцога Джон и Франческа поехали в отдельной машине. И Катарина никак не могла этому воспрепятствовать; она была так же бессильна противостоять его желанию ехать вдвоем с ней, как и его жена – помешать этому. Ее предложение ехать всем вместе, в одной машине, было демонстративно отвергнуто.– Что особенного в этой вилле Романи? – тщетно допытывалась Катарина по дороге.
Герцог остановил машину у пропускного пункта, уплатил тысячу лир дорожного налога, и машина рванулась вперед.
– В свое время увидите. – Он слегка повернулся, и она увидела обычную холодную надменную улыбку, которая теплела, только когда предназначалась ей. У нее болела голова, и ее чуть не тошнило от этой бешеной скорости, на которой они ехали.
– У вас, видно, особая любовь к тайнам. Сперва вы не хотели мне рассказать об этой каменной комнате, где любил бывать этот ужасный герцог, ваш предок, а теперь не хотите рассказать о вилле. Вы заставляете меня чувствовать себя глупым и наивным ребенком.
На мгновение его рука оторвалась от рулевого колеса и притронулась к ее руке, лежавшей на коленях.
– Я и сам чувствую себя ребенком. Вольным, счастливым и радостным при мысли, что покажу вам то, что знаю и люблю сам. Чуточку терпения, Катарина. Вот уже много лет я не был в подобном настроении.
На эти его слова она не могла найти никакого ответа. Они остановились в конце подъездной дороги, обсаженной высокими, темнеющими на фоне голубого неба кипарисами, оставив автостраду в семи милях позади себя. Герцог вышел из машины, заплатил входную плату сторожу, который появился из сторожки, и провел ее через калитку в массивных, окованных железом главных воротах.
Окруженная сверкающей массой камелий, с зеленым газоном впереди, вилла Романи напоминала фантастический свадебный пирог. Белая и розовая штукатурка, фасад с классическими статуями, внушительный, выложенный мозаикой герб, столбы, и арки, и дуги; не хватало лишь невесты и жениха и гигантского меча, чтобы рассечь этот пирог на куски. О вилле нельзя было сказать «красивая», она была какая-то уморительно хорошенькая. Герцог взял Катарину за руку и повернул на боковую тропу.
– Эта вилла была построена в восемнадцатом столетии графом Романи, – сказал он. – Впоследствии эта семья разорилась и теперь занимает лишь малую часть виллы. Остальное они показывают туристам. Сама вилла довольно безобразна, и мы не будем ее осматривать. Мы пойдем в парк. – Он окинул ее хитрым, насмешливым взглядом и повлек за собой вперед.
Великолепные, даже в сравнении с роскошным парком Виллы Маласпига, здешние сады были сильно запущены. Они спустились по отгороженной перилами лестнице из мягкого серого камня, вдоль которой стояли высокие, в человеческий рост, статуи, спереди и сзади замыкавшиеся двумя нимфами, держащими на обоих плечах большие раковины. Кругом была невысокая, аккуратно постриженная живая изгородь и прекрасные карликовые растения, столь любимые итальянскими садовниками, тут тоже везде были статуи: кентавры, богини, сатиры с ухмыляющимися физиономиями, нимфы с открытыми ртами. К ним подошел другой сторож, в выцветшей голубой крестьянской одежде, видимо узнавший Алессандро. Герцог отвел его в сторону, что-то тихо ему сказал, и тот рассмеялся. Он заковылял прочь и через несколько минут исчез за лестницей. Затем герцог вернулся к Катарине и посмотрел на самый верх лестницы, где стояли, опираясь на перила, Джон Драйвер и Франческа Маласпига. Но герцог не махнул им рукой, не позвал их. Он крепко взял ее за руку.
– Пошли, – сказал он. – Вот сюда.
Ей показалось, будто разразился внезапный ливень. Со всех сторон с сильным шумом на них хлынула вода. Вода била струями из нижних ступеней лестницы, не позволяя вернуться наверх, она извергалась из земли, цветочных клумб, статуй. Каждая статуя превратилась в фонтан: вода била изо рта, глаз, морских раковин. Алессандро, смеясь, тащил ее за собой. Со всех сторон их окружали струи воды, только впереди было сухо, и они кинулись бежать в ту сторону. Под мостом в дальнем конце аллеи была аркада; туда они и забежали, уже сильно промокшие.
– Сюда, внутрь, – выкрикнул герцог. – Быстрее. За аркадой был грот, который Катарина сначала не могла разглядеть в сумрачном, почти зеленом свете. Забежав в него, они остановились. В его глубине стояла массивная каменная статуя Нептуна с поднимающимися из волн морскими конями. С потолка свисали сталактиты, статуя была сильно обезображена белыми чешуйками.
– Ну, как вам нравится парк Романи? Видели ли вы когда-нибудь что-то подобное? – Капли воды сверкали на его лице и одежде; она чувствовала, что и в ее волосах застряли большие капли. – Дорогая, – сказал он, – вы промокли.
Она предвидела, что должно случиться, но не могла сдвинуться с места. Он крепко прижал ее к себе, и она не могла уклониться от его поцелуев. И только видела, что с обеих сторон входа в грот бьет вода, сплошной пеленой закрывая его от посторонних глаз. Она попробовала его оттолкнуть, но он был очень силен. Он не причинял ей никакой боли, но не отпускал. На какой-то миг рот ее оказался свободным.
– Перестаньте сопротивляться, – сказал он. Ее глаза сомкнулись, а губы разомкнулись в ожидании его поцелуев. Она почувствовала, как его хватка крепнет, а затем слабеет. Она запрокинула голову, ее глаза застлали слезы.
– Не делайте этого! Отпустите меня!
– Я люблю тебя, – сказал он.
Фонтаны, закрывавшие вход в грот, перестали бить так же внезапно, как и начали. У входа сверкала широкая лужа. Алессандро все еще держал Катарину, глядя на нее с выражением, какого она никогда еще не видела на его лице.
– Я никуда вас не отпущу, – сказал он спокойно. – Вы моя, только моя. Я знал это с первой нашей встречи.
Она отступила назад, оттолкнув его руки.
– Я не желаю вас слушать. Вы умело воспользовались водяной феерией, но все уже закончилось, пора отправляться домой. – Она вышла из грота, прямо через лужу, откинув мокрые волосы назад. Все ее тело била дрожь: в гроте было холодно и сыро. Он нагнал ее и пошел рядом.