Энтони Пирс. На коне бледном

   Зейн улыбнулся:
   — И над тобой тоже. Теперь мы отправимся в Чистилище: надо удостовериться, что Сатана больше на тебя не претендует. А потом я снова возьмусь за работу.
   — Ты гений, Зейн! — воскликнула Луна. — Стоило тебе уяснить ситуацию — и даже сам Сатана не смог противостоять тебе! Теперь я вижу, как мудро поступил мой отец, поручив меня тебе. Прости, что не верила в тебя так, как ты верил в меня!
   Она и не знала, как слаба была его вера до того, как на него снизошло озарение!
   — Да, я надеялся, что Сатана не сможет противостоять мне, — признался Зейн.
   Луна уставилась на него:
   — Надеялся? Ты хочешь сказать, что ты не был уверен?
   — Разве можно быть уверенным в наитии? Ведь здесь нет прямой связи между вопросом и ответом. Удостовериться в верности ответа нельзя, не проверив его.
   — Значит, ты добровольно отказался от всей своей магии и бросил вызов Сатане, не будучи уверен в победе?
   — Да, так, — смущенно признался Зейн.
   — Зейн! Но ведь это самый отважный поступок, о каком мне доводилось слышать!
   — Я решился на это в отчаянии, когда понял, что в игру вступил Сатана собственной персоной. Если бы был другой выход…
   — Я и раньше думала, что могу влюбиться в тебя, — промолвила Луна. — Теперь я ни капли не сомневаюсь.
   — На самом деле в конечном счете я это сделал не из любви, — сказал Зейн. — Любовь советовала дать тебе умереть и отправиться на Небеса, чтобы ты больше не испытывала страданий. Но мне нужно было, чтобы ты осталась в живых — ради той роли, которую тебе суждено сыграть в спасении человечества от Сатаны двадцать лет спустя.
   — Да, — согласилась Луна. — Теперь я уверена, что никогда не поддамся Сатане. Я слишком хорошо его знаю.
   Она помолчала, глядя в лицо Зейну.
   — И еще одно…
   Зейн смотрел на девушку. Пытки не сломили ее духа. Тело ее, несомненно, еще не оправилось, и все же Луна была ослепительно прекрасна.
   — Да?
   Луна обвила его шею руками и поцеловала его с неожиданной страстностью.
   — Эти двадцать лет, пока не наступит мой черед… — сказала она. — Мы с тобой…
   — Жизнь и Смерть, — согласился Зейн.
   И они вместе сели на Морта и очутились в Чистилище.
   Они прибыли к Дому Смерти, и Зейн провел Луну внутрь. Она была смертной, но Зейн откуда-то знал, что теперь имеет право ввести ее к себе. Он может взять ее с собой куда угодно — живой. Теперь она — официально признанная Дева Смерти.
   Они устроились на диване в гостиной и включили телевизор.
   — Судебное разбирательство, начатое по ходатайству Смерти, отменено, — сообщил диктор с экрана. — Спорный вопрос был разрешен честным образом, — диктор усмехнулся. — Ходят слухи, что рога у Князя Тьмы до сих пор дымятся.
   — Вот это я и хотел проверить, — сказал Зейн. — Да, Луна, ты действительно не умрешь раньше назначенного тебе срока. Теперь я могу вернуться к своей работе.
   — Да, так будет лучше, — пробормотала Луна. — Ведь сейчас страдают тысячи людей. Им действительно нужна твоя помощь.
   — Ничего, я попрошу Хроноса перенести меня в прошлое, чтобы вовремя избавить их от страданий. Смертные даже не заметят моего отсутствия.
   — Сейчас многие строят предположения по поводу будущего статуса новой Смерти, — продолжал тем временем диктор. — Он буквально поставил свою должность с ног на голову, что вызвало серьезные отголоски как на Небесах, так и в Аду. Мы спрашивали мнения Бога и Сатаны, но ни тот ни другой не соизволили ответить.
   Зейн покачал головой со смешанным сожалением и восхищением:
   — Однако же, проворные репортеры у нас в Чистилище! — По-моему, порой даже слишком проворные.
   — Как интересно! — воскликнула Луна. — А я и не подозревала, что ты такая важная фигура в глазах Вечности.
   — Вовсе не такая важная. Просто программа новостей индивидуальна. Я уверен, что всем прочим воплощениям тоже сообщают те новости, которые касаются их лично. Можно выключить, — сказал Зейн, встал и подошел к телевизору.
   — Однако, — продолжал диктор, — нам удалось опросить нескольких свидетелей, мнение которых будет существенным в оценке того, как вела себя новая Смерть во время испытательного срока.
   Рука Зейна застыла, не коснувшись кнопки.
   — Каких еще свидетелей?
   — Инкарнации требуют особого к себе отношения, — пояснил диктор. — Сила их столь велика, что обычные категории добра и зла к ним зачастую неприложимы. В данном случае четыре воплощения признали новую Смерть вполне соответствующей требованиям. Они свидетельствуют, что нынешний исполняющий обязанности был подвергнут допросу в неофициальной обстановке, и его ответы были признаны удовлетворительными. Воплощения согласны работать с ним в течение грядущего отрезка Вечности.
   — О-о! — сказал Зейн. — Еще бы им не быть довольными! Сами ведь втянули меня во все это!
   — Но не они и не мой отец избрали тебя на эту должность, — напомнила ему Луна. — Быть может, они сомневались, что ты окажешься хорошей Смертью.
   — И, должно быть, не напрасно, — вздохнул Зейн.
   — Не знаю, не знаю…
   — Конечно, до тех пор пока не вынесена окончательная оценка, ничего утверждать нельзя, — вещал диктор, — однако мы считаем уместным сообщить, что, по-видимому, решающее значение будет иметь рекомендация еще одного важного свидетеля.
   — Кто бы это мог быть? — поинтересовалась Луна.
   — Наверное, кто-то из моих клиентов… — неуверенно ответил Зейн.
   — Вот он, главный свидетель, тот, кто заранее знает, куда тяготеет душа Смерти, вступающей в свою должность — к Небесам или к Аду, — продолжал диктор.
   — Но кто же это?! — вскричал Зейн.
   И в ответ в кадре появилась… морда коня бледного.
   — Что скажете, свидетель? — спросил диктор.
   Морт заржал.
   — Да это просто розыгрыш! — воскликнула Луна.
   — Не уверен, — возразил Зейн. — Морт — не обычный конь.
   — Вот так-то, господа. Как говорится, устами лошади… Что? Ах да, перевод! Морт сказал, что его новый хозяин проявляет качество, довольно редко встречающееся у воплощений, и уже одно это обращает его ошибки в преимущества. Душа Зейна склоняется в сторону Небес, и он обещает стать одним из самых замечательных людей, когда-либо исполнявших эту должность.
   Диктор сделал паузу. Зейн стоял совершенно ошарашенный.
   — Поздравляем вас. Смерть! Мы, работники Чистилища, гордимся тем, что отныне вы с нами!
   — Зейн! — воскликнула Луна. — Ты победил!
   — Но я ведь всего лишь старался, чтобы людям было как можно легче умирать! — сказал Зейн. — Я несколько раз нарушил правила и вообще такого навалял…
   А телекамера тем временем поднялась вверх, и в кадре возник небосвод, прекрасный купол земного неба. Мгновение — и день сменился ночью, на небе засверкали мириады звезд, и сонмы ангелов в сияющих нимбах явились в нем. Все они вежливо рукоплескали. Зейну почудилось, что он разглядел среди них свою мать, а другие ангелы были похожи на кое-кого из его клиентов.
   Камера опустилась вниз, являя огни подземного мира с полчищами демонов, высовывающих свои раздвоенные языки. Но за спинами демонов смутно виднелись души грешников, томящихся в Аду, и кое-кто из них тайком тоже приветствовал его, поднимая вверх большой палец.
   Зейн улыбнулся. Радость его была глубока, словно Вечность.
   — Спасибо, ребята! — сказал он и выключил телевизор. — Но мне хватило бы благодарности одного-единственного человека…
   Он обернулся к Луне.
   — Всегда! Навеки! — согласилась она, целуя его.
   — И все же хотел бы я знать, что это за качество во мне такое? — задумчиво спросил Зейн.
   — Вот за это я тебя и люблю! — сказала Луна.
   Зейн вернулся к своей обычной работе. Он увидел мать, охваченную горем; та укачивала на руках умирающее дитя. Зейн торопился разобраться с клиентами — их накопилось очень много за время его забастовки — и все же не мог допустить, чтобы скорбящая мать страдала больше, чем это необходимо.
   Зейн явился перед ней.
   — Признай меня, о женщина! — тихо молвил он.
   Женщина подняла голову — и ахнула в ужасе.
   — Не бойся меня, — сказал Зейн. — Твой младенец неисцелимо болен. Он страдает, и ему не избавиться от страданий, пока он жив. Лучше освободить его от бремени бытия.
   Женщина протестующе зашевелила губами:
   — Ты… Ты не стал бы так говорить, если бы должен был умереть кто-то из твоих родных!
   — Стал бы, — искренне ответил Зейн. — Я отправил в Вечность свою мать, чтобы положить конец ее страданиям. Я понимаю твое горе, и оно вполне уместно. Но твое дитя — невинная жертва незаконного деяния…
   Он не стал говорить о том, что она и так знала: ребенок родился в результате насильственного инцеста и страдает врожденным сифилисом.
   — Для него и для тебя куда лучше, что ему не придется терпеть всех ужасов подобной жизни.
   Ее запавшие глаза обратились к нему. Женщина впервые начала воспринимать Смерть как друга, а не как неотвратимое возмездие.
   — Так… так и в самом деле лучше?
   — Лучше всего об этом сказал Сэмюэль Тейлор Колридж, — мягко ответил Всадник-Смерть, протягивая руку, чтобы забрать душу страдающего младенца.
   — «Тебя не тронула тень зла — явилась Смерть благая, и розу в Небо вознесла, цвести в чертогах рая».
   С этими словами Зейн вынул крошечную душу из тела. Он заранее знал, что эта душа отправится на Небеса: теперь он лучше разбирался в таких вещах.
   — А ты совсем не такой, как я думала, — сказала женщина. Когда все было кончено, она отчасти обрела душевное равновесие. — В тебе есть… — она замялась, подыскивая нужное слово, — сострадание.
   Сострадание… И внезапно все встало на место. Так вот каким качеством обладал Зейн! Вот чего недоставало всем его предшественникам! Приятно было осознать, что все промедления и нарушения правил, которые он себе позволял, на самом деле — не проступки, а благие деяния. Его клиенты были ему небезразличны. Даже на этой ужасной должности Зейн пытался пробудить все лучшее, что в них было. Теперь ему не стыдно признаться в этом. Он знал, что получил назначение на должность по причинам, не имеющим никакого отношения к его личным достоинствам. Но он преодолел установленные рамки и сейчас понимал, что достоин своего места.
   — «Явилась Смерть благая», — повторил Зейн, устанавливая часы на следующего клиента.
   Эта мысль была ему приятна.