Страница:
Маг Кафтан прямого отношения к делу не имел. Он старался не упоминать Сатану, чтобы не привлекать внимания Князя Зла. Компьютер Чистилища вряд ли боялся Сатану, как Кафтан, но, возможно, машине было приказано не печатать его имя именно из этих побуждений. Поэтому компьютер и мог давать ответ только от противного.
Если за всем этим стоял Лукавый, если подложный приказ исходил от него
— главной движущей силы всяких ужасов, уступающей в могуществе лишь Богу,
— то кто или что в состоянии противостоять ему? Уж конечно, не компьютер Чистилища! Если он навлечет на себя гнев Сатаны, то может однажды обнаружить, что его заменили другой машиной. Это событие не должно вызывать у компьютера никаких эмоций, однако скорее всего разум не стремится к самоуничтожению.
Но если у Сатаны достаточно могущества, чтобы прервать человеческую жизнь, преждевременно обрезать нить, почему он в открытую не затребует Луну? Зачем ему морочить всем голову и скрывать свою причастность к этому делу?
Подобная скрытность наводит на мысль, что здесь что-то не так. Сатана, конечно — Отец Лжи, так что ему это свойственно. Но он забирает Луну очень сложным способом; так имеет смысл делать только в одном случае — если он не может получить ее никак иначе.
Подчиняется ли Сатана каким-нибудь правилам? Наверняка — да, иначе он бы просто заграбастал весь мир и утащил его в Ад — в прямом смысле слова!
— без всяких формальностей. Бог и Сатана противостояли друг другу целую вечность и будут противостоять вечно, и ни один из них не может позволить себе растрачивать силы хаотично. Так что правила обязательно должны существовать, если не сформулированные, то хотя бы подразумеваемые, и образ смерти любого человека наверняка определяется ими.
Зейн решил пока что не заострять внимание на этом вопросе. Если Сатана затеял какой-то обман, со стороны Смерти благоразумнее не возражать — до тех пор, пока он не разберется во всем полностью. Естественно, Сатана не изменит своих планов только потому, что кто-то на Земле возражает против них. Зейн не собирался откладывать это дело в долгий ящик, но ему нужно было сделать этот ящик герметичным.
В конце концов, сложившаяся ситуация затрагивала его напрямую, ибо имела отношение к смерти человека. Природа поставила Зейна в известность, что каждое из воплощений обладает преимуществом в тех вопросах, которые подпадают под его юрисдикцию. Компьютер подсказал ему путь, которым можно разузнать побольше, оставаясь при этом в стороне. Теперь следует свести все воедино и отыскать способ вопреки Сатане добиться исполнения своего желания. Конечно же, он не сможет одолеть Сатану, если слепо ринется напролом.
— Спасибо, компьютер, — сказал Зейн. — Ты очень… — тут экран замигал, словно собираясь выключиться, и это напомнило Зейну, что у машины могут быть неприятности, если обнаружится, что она ему помогла, — …необщителен, — закончил он.
На экране вспыхнула надпись: «В любое время, Смерть», и возникла картинка, изображающая песочные часы.
Зейн покинул Чистилище и включил свой таймер. Всякий раз, если ему приходилось ненадолго отвлечься, его сумка оказывалась переполнена, но теперь он уже к этому привык. Интересно, как Судьба ухитряется составить для своих клиентов такой график, что они бывают готовы именно тогда, когда готова Смерть? Разве может кто-то наперед знать, когда Смерть решит на несколько часов устроить перерыв? Очевидно, все организовано весьма сложно, а Зейн видел лишь внешнюю сторону, да и то мельком.
Кому известно будущее? Ну конечно же, Хроносу!.. Понимание обрушилось на Зейна вместе с легкой вспышкой возбуждения. Он сумел увидеть действие системы изнутри. Очевидно, Хронос не просто слоняется без дела. Время постоянно стоит на страже, отслеживает события и предупреждает Судьбу о том, какое расписание следует составить. Хронос отлично осведомлен о деятельности Смерти, как в прошлом, так и в будущем, и подает знак, когда Зейн слишком долго не включает Часы Смерти.
И компьютер подписался словами «В любое время» и изображением песочных часов Времени. Это была не просто подпись, это была ссылка на Время. Наверняка воплощение знало, что будет происходить, и могло сказать об этом Зейну.
А что толку? Спросить у Хроноса о будущем и получить подтверждение, что через месяц Луна попадет в Ад и опекающий ее демон заполучит девушку на всю оставшуюся вечность? Ничего себе открытие!
Сейчас Зейн приближался к очередному клиенту, ведя машину через район трущоб Нью-Йорка. Он почувствовал запах дыма и несколько мгновений спустя увидел объятый пламенем многоквартирный дом. Камень указывал именно туда; клиент Смерти был застигнут пожаром в этом доме.
Зейн уже опоздал — красная стрелка на таймере коснулась нуля. Зейн поплотнее запахнул свой защитный плащ и шагнул в огонь. Пламя не могло причинить ему вреда; единственное неудобство заключалось в том, что следовало подняться по лестнице, чтобы добраться до клиента, а лестница уже горела и была довольно ненадежной. Огонь не мог остановить его, но вот как насчет падения?
«Поддержи меня», — пробормотал Зейн нечто вроде заклинания и зашагал тверже. Он снова вспомнил замечание Природы: никому из воплощений нельзя помешать в выполнении своих функций, если оно само этого не позволит.
Человек, запутавшийся в постельном белье, бился на кровати, которая превратилась в пылающую преисподнюю. Очевидно, он — хотя в данный момент Зейн даже не мог сказать, был ли его клиент мужчиной или женщиной, — пытался укрыться от огня под кроватью. Но простыни загорелись, а от них вспыхнули волосы и кожа жертвы.
Зейн понимал, что смерть в огне — самая болезненная из всех возможных; он быстро пересек комнату и схватил душу. Охваченное огнем тело расслабилось, когда боль резко покинула его. На этот раз клиент благословил Смерть, принесшую ему избавление от мук. Но что в том хорошего, если душе предназначено пройти сквозь прижизненное пламя к вечному пламени Ада? Боль жизни ограничена во времени, боль Ада — нет.
По пути к следующему клиенту Зейн осмотрел душу. Он постоянно практиковался в этом, на ходу классифицируя не меньше половины своих клиентов, и стал таким сведущим в обширных категориях греха, что мог не только сказать, много ли грехов отягчает данную душу, но и определить, что это за грехи.
Душа принадлежала десятилетнему мальчику, отягощенному серьезным сексуальным грехом.
Зейн запнулся. В таком возрасте?
Он более внимательно проверил душу и свел всю историю воедино. Она была обычна для трущоб, где несколько семей или несколько ветвей одной семьи живут рядом. Здесь встречались случаи пылкой дружбы и не менее пылкой вражды. Зейн понял, что такая скученность имела тенденцию усиливать присущие людям черты, а в данном случае она дошла до крайности. Достаточно естественное мальчишеское любопытство пробудило скрытые механизмы взрослой любовной истории. Он задал наивный вопрос зрелой женщине, которая, как считалось, присматривала за ним, пока его родственники были на работе. Женщина, будучи неудовлетворенной собственной жизнью, ухватилась за возможность просветить мальчика и подошла к этому вопросу с редкостной тщательностью.
Зейн задумался. Когда взрослый мужчина соблазняет девочку, это считается преступлением; но когда взрослая женщина соблазняет мальчика, это почему-то считается великодушием. Зейн понимал: вряд ли здесь имело место принуждение. Но, очевидно, груз греха лежал на мальчике в той же степени, что и на женщине, особенно если ребенок чувствовал, что эта связь порочна. Личность зрелой женщины подавила мальчика; страх разоблачения смешался с эротическим удовольствием, которое она ему доставляла. Он оказался в ловушке; человек постарше вполне мог бы выбраться из нее, но мальчику не хватило мужества, а возможно, опыта. Все понятно. Мальчик пал жертвой обстоятельств — но все же грех лег на обоих.
Этот случай обеспокоил Зейна. Ему казалось, что ребенка заставили отвечать за случившееся как взрослого, и, на его взгляд, это было несправедливо. Как мужчина, когда-то бывший мальчиком, он мог оценить привлекательность доступных женщин в любом возрасте. Он сам в свое время очень хотел побольше узнать о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, однако ему было отказано: он попытался купить заклинание, позволяющее вызывать суккуба, но продавец отказался вручить подобную магию мальчишке. Зейн до сих пор сожалел об этом; хотя суккубы были не людьми, а духами секса, зато он мог бы многому научиться, не втягивая в это дело тех, с кем стоит считаться. Но, конечно же, в обществе существовали законы, и они имели четко выражающуюся тенденцию к дискриминации детей. Теоретически они должны детей защищать, на самом же деле получалось так, что быть молодым — наказуемо, и законами радостно пользовались те, кто давно вышел из младенческого возраста.
Во всяком случае, Зейн глубоко сожалел, что забрал этого парнишку, которому пришлось отвечать за побуждения, вложенные в него Природой. Зеленая Мать могла сделать это с любым — Зейн сам недавно убедился. Так что грех мальчика являлся всего лишь техническим фактом и вовсе не свидетельствовал о его испорченности. Необходимо изменить определение в сторону большей реалистичности. Но, конечно же, Зейн был бессилен. Он всего лишь Смерть и выполняет свою работу.
— Черт бы побрал эту работу! — отрывисто выругался Зейн. — Почему я должен участвовать в том, что считаю неправильным?
Природа показала ему другой аспект своей мощи, вернув к жизни девушку, умершую во время танца. Смерть не была окончательной. Не может ли и этот мальчик быть отвергнут подобным же образом? Зейн подумал о том состоянии, в котором сейчас находится тело мальчика, о сгоревшей коже, и содрогнулся. Возвращать душу в такое тело бессмысленно!
А что, если обратиться к Хроносу? Может быть, инкарнация времени способна поместить его в тот момент, когда пожар еще не начался, и он предупредит мальчика, чтобы…
— Отвези меня к Хроносу, — приказал Зейн Морту, останавливая таймер.
Великолепный жеребец замедлил шаг, потом остановился на поле и принялся пастись. Сбитый с толку Зейн огляделся вокруг:
— Я не вижу…
— Тогда обернись. Смерть, — раздался голос Времени. Голосу вторило некое эхо, будто слышно было, как сыплется песок в песочных часах.
Зейн обернулся. У него за спиной стоял Хронос в белом одеянии.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал Зейн. — Мне нужно, чтобы ты проявил свою силу, если это не приведет к парадоксу.
— У меня есть сила, и я люблю парадоксы, — ответил Хронос.
— Я только что забрал душу мальчика, — пояснил Зейн, показывая душу. — Я хочу вернуть ее, причем так, чтобы у него появилась возможность поправить свой жизненный баланс. Можешь ли ты это устроить?
— Доставь меня на место, и я дам тебе время, — спокойно сказал Хронос.
— Это правда, что воплощениям небезопасно вмешиваться в дела друг друга, но тебе я могу оказать помощь — мы с тобой при необходимости действуем совместно.
Как все оказалось просто!.. Хронос сел на коня позади Зейна, и Морт взлетел.
— Теперь, когда мы полностью ограждены конем бледным, — сказал Хронос,
— объясни, что ты на самом деле от меня хочешь.
— Ограждены? — переспросил Зейн. — Ты имеешь в виду, что здесь нас никто не может подслушать, даже?..
— Не произноси это имя, чтобы не накликать его, — предостерег Хронос. — Морт защищает тебя лучше, чем ты сам думаешь, но ничто не защитит от глупости.
— Ну да, конечно, — недовольно согласился Зейн.
— Ты нашел хороший предлог для того, чтобы прийти ко мне, так что у него не будет причин для подозрений.
Зейн об этом не думал, когда шел сюда, но и в самом деле не прочь был расспросить Хроноса.
— Когда я интересовался у компьютера Чистилища статусом Луны Кафтан, он поместил на экране твой символ.
— Очень любопытный случай, — сказал Хронос, некоторое время помолчав, словно припоминал подробности. — Судьба предупреждала меня, что она заметила очень многозначительные нити. Примерно через двадцать лет Луна Кафтан станет орудием…
— Но она же через месяц умрет! — воскликнул Зейн.
— Это так, — согласился Хронос.
— Тогда каким образом она может?..
— История изменчива. Если Луна Кафтан будет жива, она займется политикой…
— Но она художница!
— Уинстон Черчилль тоже был человеком искусства, а Адольф Гитлер учился живописи. Артистический склад характера не препятствует политической действительности.
Зейн подумал о Черчилле и Гитлере, о двух лидерах, противостоявших друг другу во время второй мировой войны между союзниками и странами Оси, когда в ход шла и магия, и наука, и все закончилось первым ядерным взрывом. Зейну не понравилась эта ассоциация. Ядерное оружие в состоянии уничтожить все живое!
— Значит, если Луна останется жива — а такая вероятность существует, — она займется политикой и?..
— И станет инструментом, сорвавшим попытку Безымянного внедрить самого ненавистного из его ставленников в высшие политические сферы Соединенных Штатов Америки.
— Но зачем ему… этой сущности желать политической власти? — спросил сбитый с толку Зейн. — Ведь его царство не от мира сего.
— Как и царство другой сущности. Ни один из них не контролирует полностью предмет спора и поле сражения — мир живых, — хотя каждый извлекает оттуда средства к существованию. Если выражаться языком денег, мир — капитал, а покидающие его души — проценты с этого капитала. Важно, сколько душ получает каждый из них. Сейчас победу одерживает тот, что наверху, но реальные перемены в ориентации живущих, проявившиеся после массового ухода в Вечность, могут сместить баланс сил к надиру. Тогда…
— Меня это мало волнует, — сказал Зейн, пожав плечами. — Ты говоришь, Луна предотвратит изменение баланса?
— Да — если будет жива.
— Теперь я понимаю, почему кое-кто желает ее смерти!
— Похоже на то.
Морт добрался до Нью-Йорка и остановился перед горящим зданием, которое уже превратилось в тлеющие руины. Пожарные приехали слишком поздно, как зачастую случалось в этом районе, и потушили пожар при помощи заклинания, перекрывающего доступ воздуха к огню. Теперь они извлекали из руин тела погибших. Те, кто уцелел, еще не оправились от потрясения. Зрелище было печальное.
Хронос перевернул свои песочные часы. Внезапно время застыло, как это произошло, когда Зейн нажал на центральную кнопку таймера. Клубы дыма повисли на месте, а люди замерли, образовав скульптурные группы. Только Хронос, Зейн и Морт сохранили способность двигаться.
Потом струйка песка заструилась из нижней чашки часов в верхнюю. Это вовсе не было похоже на то, что часы перевернули, поместили в антигравитационное поле или наложили на них заклятие левитации. Просто время двинулось вспять; песок поднимался с холмика внизу, струйка его сужалась, проходя сквозь тоненькое горлышко, и попадала в верхнюю часть. Зейн был очарован.
Струйка песка потекла быстрее, куда быстрее, чем это могла бы объяснить любая естественная причина. Уровень песка в верхней половинке часов ощутимо повысился. Но внимание Зейна было приковано к тому, что происходило вокруг.
Стоящие люди стремительно закружились и поспешно разбежались спинами вперед. Пожарные так же поспешно набились в свою машину и дали задний ход. Внезапно забушевало вырвавшееся из-под контроля пламя. Но это был необычный пожар — огромные оранжево-желтые языки огня втягивались обратно в окна и двери. Дым собрался с бескрайнего ночного неба, клубами понесся вниз и впитался в пламя. Жильцы, пятясь, подошли поближе к зданию, неся в руках предметы мебели, одежду или еду. Некоторые спиной вперед начали прыгать в огонь, их лица выражали сильнейшее возбуждение. Все происходило с утроенной или учетверенной скоростью.
Вскоре пламя ослабело, втягиваясь в здание, исчезла последняя струйка дыма. Окна снова стали целыми — осколки взлетели и превратились в стекла,
— и огонь скрылся внутри.
Время замедлилось, затем остановилось, затем опять двинулось. Песок вновь потек из верхней половины часов в нижнюю, уже с нормальной скоростью.
— У тебя две минуты, Смерть, — сказал Хронос, спешиваясь. — Пользуйся на здоровье.
Зейн еще секунду изумленно смотрел на это проявление мощи Хроноса. Как может кто-либо противостоять воплощению, которое способно обращать вспять произошедшие события?
Зейн спрыгнул с коня и помчался к двери. Та была заперта, но открылась от его толчка. Зейн взбежал по лестнице в комнату мальчика, чувствуя его душу в своей сумке. Она по-прежнему у него или обратный ход времени вернул ее в тело? Его, Зейна, этот реверс не коснулся; он не потерял ничего из своего опыта, но мальчик был участником событий, так что душа, наверное, вернулась к нему. Так что же произошло на самом деле?
Зейн запустил руку в сумку и обнаружил, что душа находится там. Впрочем, она немедленно вырвалась у него из руки и полетела вперед. Когда Зейн увидел спящего мальчика, душа погрузилась в тело и скрылась из виду.
Зейн встал над кроватью.
— Просыпайся! — крикнул он. — Просыпайся, или умрешь!
Мальчик проснулся и увидел маячивший над ним призрак Смерти. Он закричал, метнулся в сторону и скатился с кровати, потом вскочил и бросился к открытому окну.
Зейн прыгнул ему наперерез. Стоило ли спасать мальчишку из огня лишь для того, чтобы тот от испуга совершил самоубийственный прыжок из окна? Зейн попытался вмешаться в работу Судьбы, и результат был спорным — разве что Судьба знала об этом деле и не возражала.
Зейн раскинул руки — руки скелета — и преградил мальчику путь.
— Откажись от этой женщины, — сказал он, помня о грехе, который довел мальчишку до такого критического положения. — Иди и живи праведно.
Мальчик изумленно посмотрел на Зейна, потом в ужасе попятился.
Откуда-то потянуло дымом. Начинался пожар.
— Прочь отсюда! — крикнул Зейн. — Беги на улицу. Живи — и помни.
Мальчик пустился наутек, и мгновение спустя его крики разбудили других жильцов.
— Вставайте! Вставайте! Я видел Смерть! Настоящую Смерть! Бежим на улицу!
Это подействовало. Вскоре жильцы, спасаясь от огня, толпой сбежали по лестницам и выскочили наружу, унося в охапках свое имущество. Многие из тех, кто при первом прокручивании этих событий умерли, при переигрывании остались живы. Мальчик действительно их спас.
Зейн прошел между людьми, никем не замеченный. Он вернулся туда, где оставил коня, и хотел поблагодарить Хроноса, но тот уже исчез.
Что ж, возможно, у Времени были другие дела. Придется поблагодарить Хроноса при следующей встрече. Возможно, он тоже сумеет оказать ему какую-нибудь услугу. А теперь ему нужно заняться своими делами. Зейн включил таймер и настроил его на клиента, которого он на некоторое время отложил.
Зейн проработал весь день, ликвидируя отставание, но мысли его были заняты Луной и ее судьбой. Теперь он знал: Сатана хочет оборвать жизнь девушки до срока, чтобы в будущем она ему не помешала. Более того, остальным инкарнациям это известно. Но никто из них не попытался что-нибудь предпринять! То ли они были бессильны помешать воле Сатаны, то ли их это не волновало.
А почему, собственно, это должно было их волновать? Если кто и вмешается в дело, так только он сам. Но пока что Зейн ничего не мог придумать. Даже заняться ее переходом он не мог, ведь душа девушки была обречена попасть в Ад. Если бы у Луны оставалось больше времени для того, чтобы восстановить баланс и спасти свою душу…
Может ли он воззвать к Богу? Зейн сомневался — Бог, все еще уважая Конвенцию о невмешательстве, редко принимал участие в делах живущих. Обманом занимался только Сатана — а Сатана вряд ли откликнется на мольбу отказаться от своих усилий.
Зейн почувствовал, как в нем поднимается гнев. Выиграет ли Сатана божественную войну благодаря тому, что он прибегает к обману, а Бог — нет? Однако если Бог сможет противостоять Сатане, лишь прибегнув к обману, то Он сам станет злым и Зло одолеет. Бог не может быть подвержен порче! Следовательно, это действие не может исходить от Бога.
Зейн управился со своим списком и решил навестить Луну.
Девушка не пользовалась камнями-помощниками. Знание того, что она проклята и ее ждет близкая смерть, взяло свою мрачную дань; лицо Луны было бледным, на нем проступили морщинки, волосы превратились в спутанную копну, под глазами залегли тени. Девушка была ненакрашена, да в этом и не было смысла — она явно плакала.
У Зейна перехватило дыхание — он понял, что любит ее. Он обнял Луну и прижал к себе. Ему хотелось успокоить ее, однако он знал, что ему нечего предложить Луне, кроме своей боли.
Зейн поцеловал девушку; она отстранилась.
— Не надо, — сказала она, зная, к чему он клонит.
— Не надо?
— Камни говорят — нет.
Зейна мало беспокоило, что там говорят камни, но он не хотел ни в чем нарушать ее волю.
— Тогда позволь мне держать тебя за руку.
Вместо ответа Луна принялась напевать какую-то мелодию.
Зейн наморщил лоб:
— Я что-то не то сделал?
По лицу Луны промелькнула улыбка, на мгновение осветив ее красоту.
— Это просто народная песня. Извини. Я по рассеянности не заметила, что пою вслух. Я сейчас в плохой форме — камни не могут справиться с горем, они лишь оттягивают его, так что иногда приходится страдать за все разом. В любом случае хочется испытывать естественные чувства, когда речь идет о моем отце или обо мне.
— А что за народная песня?
Луна сделала знак, означавший «сейчас покажу», потом вышла на середину комнаты и запела:
— Я потеряю тебя, потеряю; я должен взять тебя за руку.
…Я должен танцевать с тобой.
…Мы все будем танцевать с тобой.
Они никогда больше не увидятся, потому что она умрет!.. Прилипчивая мелодия, но навевает слишком мрачные мысли. Луна действительно была расстроена, а Зейн не мог облегчить ее горе.
— Я потеряю тебя, потеряю, — снова запела Луна. — Так позволь же мне кружиться в танце…
Луна изящно закружилась, и ее юбка вспорхнула волнами. А Зейну вспомнилась девушка-калека, оказавшаяся пленницей магических туфелек. Луна танцевала прекрасно, но в ее танце не было настоящей радости.
Зейн нерешительно шагнул к Луне. Она снова пропела первый куплет, потом завела припев: «Мы все будем кружиться…» На этот раз Зейн присоединился к ее танцу.
Потом поймал Луну за руку и повел ее к кушетке. Они почти час просидели молча, держась за руки, и за это время расцветающая в Зейне любовь к Луне проникла во все поры его существа. Девушка, которую направил к нему камень любви, была выдуманной, а Луна — настоящей. Как он сможет жить без нее?
— Я пойду с тобой, — неожиданно сказал Зейн.
Луна слабо улыбнулась:
— Немногое посмели бы предложить такое, и я благодарна тебе за это. Но ты не должен попасть в Ад…
— Еще как должен — я нарушаю законы, которым обязан подчиняться, находясь в этой должности!
— Ты нарушаешь их в лучшую сторону. Но даже если ты действительно вскорости умрешь и попадешь в Ад, Сатана не даст нам быть вместе и, конечно, не позволит мне увидеться с отцом. Ад существует для того, чтобы в нем страдали.
— Твой отец не в Аду. Он в Чистилище, заслуживает свое спасение.
— Но есть ли для него возможность попасть на Небеса?
— Конечно, есть! Он ведь хороший человек!
Луна улыбнулась:
— Спасибо тебе.
В должное время Зейн покинул Луну. Теперь он еще сильнее хотел спасти ее, еще сильнее, чем раньше, хотя до сих пор не знал, как это сделать. Он
— всего лишь Смерть, должностное лицо. Не ему определять правильность подбора клиентов — а Луна даже не была его клиентом. Пока что не была.
Но, черт возьми, Сатана прибегнул к обману! И это несправедливо! Неужели в Вечности нет справедливости? В какой суд можно послать апелляцию, представить подлинные документы?
Зейн выключил таймер. Морт, не дожидаясь приказа, повернул в Чистилище
— конь знал, чего хочет хозяин.
— Ну конечно, Смерть, вы вправе подать петицию, — сказала девушка-секретарша в административном корпусе Чистилища. — Она будет рассмотрена Советом Бессмертных на следующем заседании, и комитет назначит…
— Когда состоится следующее заседание?
Секретарша заглянула в вечный календарь:
— Через десять земных дней.
— Но ошибка происходит сейчас! — воскликнул Зейн. — Через десять дней может быть поздно!
— Правила устанавливаю не я, — ответила секретарша тем раздраженным тоном, которым чиновники дают понять посетителям, что те могут быть свободны.
Зейн вздохнул. Бюрократы повсюду одинаковы!
Он заполнил заявление и оставил его секретарше. Может, еще успеет… Луна обречена на смерть в течение месяца, а из этого месяца прошло только пять дней. Шансы на проигрыш — десять к двадцати пяти, и пятнадцать к двадцати пяти — шансы на выигрыш. В общем, пока соотношение в его пользу.
Зейна очень беспокоило, что будет делать Сатана.
10. ГОРЯЧИЙ ДЫМ
Если за всем этим стоял Лукавый, если подложный приказ исходил от него
— главной движущей силы всяких ужасов, уступающей в могуществе лишь Богу,
— то кто или что в состоянии противостоять ему? Уж конечно, не компьютер Чистилища! Если он навлечет на себя гнев Сатаны, то может однажды обнаружить, что его заменили другой машиной. Это событие не должно вызывать у компьютера никаких эмоций, однако скорее всего разум не стремится к самоуничтожению.
Но если у Сатаны достаточно могущества, чтобы прервать человеческую жизнь, преждевременно обрезать нить, почему он в открытую не затребует Луну? Зачем ему морочить всем голову и скрывать свою причастность к этому делу?
Подобная скрытность наводит на мысль, что здесь что-то не так. Сатана, конечно — Отец Лжи, так что ему это свойственно. Но он забирает Луну очень сложным способом; так имеет смысл делать только в одном случае — если он не может получить ее никак иначе.
Подчиняется ли Сатана каким-нибудь правилам? Наверняка — да, иначе он бы просто заграбастал весь мир и утащил его в Ад — в прямом смысле слова!
— без всяких формальностей. Бог и Сатана противостояли друг другу целую вечность и будут противостоять вечно, и ни один из них не может позволить себе растрачивать силы хаотично. Так что правила обязательно должны существовать, если не сформулированные, то хотя бы подразумеваемые, и образ смерти любого человека наверняка определяется ими.
Зейн решил пока что не заострять внимание на этом вопросе. Если Сатана затеял какой-то обман, со стороны Смерти благоразумнее не возражать — до тех пор, пока он не разберется во всем полностью. Естественно, Сатана не изменит своих планов только потому, что кто-то на Земле возражает против них. Зейн не собирался откладывать это дело в долгий ящик, но ему нужно было сделать этот ящик герметичным.
В конце концов, сложившаяся ситуация затрагивала его напрямую, ибо имела отношение к смерти человека. Природа поставила Зейна в известность, что каждое из воплощений обладает преимуществом в тех вопросах, которые подпадают под его юрисдикцию. Компьютер подсказал ему путь, которым можно разузнать побольше, оставаясь при этом в стороне. Теперь следует свести все воедино и отыскать способ вопреки Сатане добиться исполнения своего желания. Конечно же, он не сможет одолеть Сатану, если слепо ринется напролом.
— Спасибо, компьютер, — сказал Зейн. — Ты очень… — тут экран замигал, словно собираясь выключиться, и это напомнило Зейну, что у машины могут быть неприятности, если обнаружится, что она ему помогла, — …необщителен, — закончил он.
На экране вспыхнула надпись: «В любое время, Смерть», и возникла картинка, изображающая песочные часы.
Зейн покинул Чистилище и включил свой таймер. Всякий раз, если ему приходилось ненадолго отвлечься, его сумка оказывалась переполнена, но теперь он уже к этому привык. Интересно, как Судьба ухитряется составить для своих клиентов такой график, что они бывают готовы именно тогда, когда готова Смерть? Разве может кто-то наперед знать, когда Смерть решит на несколько часов устроить перерыв? Очевидно, все организовано весьма сложно, а Зейн видел лишь внешнюю сторону, да и то мельком.
Кому известно будущее? Ну конечно же, Хроносу!.. Понимание обрушилось на Зейна вместе с легкой вспышкой возбуждения. Он сумел увидеть действие системы изнутри. Очевидно, Хронос не просто слоняется без дела. Время постоянно стоит на страже, отслеживает события и предупреждает Судьбу о том, какое расписание следует составить. Хронос отлично осведомлен о деятельности Смерти, как в прошлом, так и в будущем, и подает знак, когда Зейн слишком долго не включает Часы Смерти.
И компьютер подписался словами «В любое время» и изображением песочных часов Времени. Это была не просто подпись, это была ссылка на Время. Наверняка воплощение знало, что будет происходить, и могло сказать об этом Зейну.
А что толку? Спросить у Хроноса о будущем и получить подтверждение, что через месяц Луна попадет в Ад и опекающий ее демон заполучит девушку на всю оставшуюся вечность? Ничего себе открытие!
Сейчас Зейн приближался к очередному клиенту, ведя машину через район трущоб Нью-Йорка. Он почувствовал запах дыма и несколько мгновений спустя увидел объятый пламенем многоквартирный дом. Камень указывал именно туда; клиент Смерти был застигнут пожаром в этом доме.
Зейн уже опоздал — красная стрелка на таймере коснулась нуля. Зейн поплотнее запахнул свой защитный плащ и шагнул в огонь. Пламя не могло причинить ему вреда; единственное неудобство заключалось в том, что следовало подняться по лестнице, чтобы добраться до клиента, а лестница уже горела и была довольно ненадежной. Огонь не мог остановить его, но вот как насчет падения?
«Поддержи меня», — пробормотал Зейн нечто вроде заклинания и зашагал тверже. Он снова вспомнил замечание Природы: никому из воплощений нельзя помешать в выполнении своих функций, если оно само этого не позволит.
Человек, запутавшийся в постельном белье, бился на кровати, которая превратилась в пылающую преисподнюю. Очевидно, он — хотя в данный момент Зейн даже не мог сказать, был ли его клиент мужчиной или женщиной, — пытался укрыться от огня под кроватью. Но простыни загорелись, а от них вспыхнули волосы и кожа жертвы.
Зейн понимал, что смерть в огне — самая болезненная из всех возможных; он быстро пересек комнату и схватил душу. Охваченное огнем тело расслабилось, когда боль резко покинула его. На этот раз клиент благословил Смерть, принесшую ему избавление от мук. Но что в том хорошего, если душе предназначено пройти сквозь прижизненное пламя к вечному пламени Ада? Боль жизни ограничена во времени, боль Ада — нет.
По пути к следующему клиенту Зейн осмотрел душу. Он постоянно практиковался в этом, на ходу классифицируя не меньше половины своих клиентов, и стал таким сведущим в обширных категориях греха, что мог не только сказать, много ли грехов отягчает данную душу, но и определить, что это за грехи.
Душа принадлежала десятилетнему мальчику, отягощенному серьезным сексуальным грехом.
Зейн запнулся. В таком возрасте?
Он более внимательно проверил душу и свел всю историю воедино. Она была обычна для трущоб, где несколько семей или несколько ветвей одной семьи живут рядом. Здесь встречались случаи пылкой дружбы и не менее пылкой вражды. Зейн понял, что такая скученность имела тенденцию усиливать присущие людям черты, а в данном случае она дошла до крайности. Достаточно естественное мальчишеское любопытство пробудило скрытые механизмы взрослой любовной истории. Он задал наивный вопрос зрелой женщине, которая, как считалось, присматривала за ним, пока его родственники были на работе. Женщина, будучи неудовлетворенной собственной жизнью, ухватилась за возможность просветить мальчика и подошла к этому вопросу с редкостной тщательностью.
Зейн задумался. Когда взрослый мужчина соблазняет девочку, это считается преступлением; но когда взрослая женщина соблазняет мальчика, это почему-то считается великодушием. Зейн понимал: вряд ли здесь имело место принуждение. Но, очевидно, груз греха лежал на мальчике в той же степени, что и на женщине, особенно если ребенок чувствовал, что эта связь порочна. Личность зрелой женщины подавила мальчика; страх разоблачения смешался с эротическим удовольствием, которое она ему доставляла. Он оказался в ловушке; человек постарше вполне мог бы выбраться из нее, но мальчику не хватило мужества, а возможно, опыта. Все понятно. Мальчик пал жертвой обстоятельств — но все же грех лег на обоих.
Этот случай обеспокоил Зейна. Ему казалось, что ребенка заставили отвечать за случившееся как взрослого, и, на его взгляд, это было несправедливо. Как мужчина, когда-то бывший мальчиком, он мог оценить привлекательность доступных женщин в любом возрасте. Он сам в свое время очень хотел побольше узнать о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, однако ему было отказано: он попытался купить заклинание, позволяющее вызывать суккуба, но продавец отказался вручить подобную магию мальчишке. Зейн до сих пор сожалел об этом; хотя суккубы были не людьми, а духами секса, зато он мог бы многому научиться, не втягивая в это дело тех, с кем стоит считаться. Но, конечно же, в обществе существовали законы, и они имели четко выражающуюся тенденцию к дискриминации детей. Теоретически они должны детей защищать, на самом же деле получалось так, что быть молодым — наказуемо, и законами радостно пользовались те, кто давно вышел из младенческого возраста.
Во всяком случае, Зейн глубоко сожалел, что забрал этого парнишку, которому пришлось отвечать за побуждения, вложенные в него Природой. Зеленая Мать могла сделать это с любым — Зейн сам недавно убедился. Так что грех мальчика являлся всего лишь техническим фактом и вовсе не свидетельствовал о его испорченности. Необходимо изменить определение в сторону большей реалистичности. Но, конечно же, Зейн был бессилен. Он всего лишь Смерть и выполняет свою работу.
— Черт бы побрал эту работу! — отрывисто выругался Зейн. — Почему я должен участвовать в том, что считаю неправильным?
Природа показала ему другой аспект своей мощи, вернув к жизни девушку, умершую во время танца. Смерть не была окончательной. Не может ли и этот мальчик быть отвергнут подобным же образом? Зейн подумал о том состоянии, в котором сейчас находится тело мальчика, о сгоревшей коже, и содрогнулся. Возвращать душу в такое тело бессмысленно!
А что, если обратиться к Хроносу? Может быть, инкарнация времени способна поместить его в тот момент, когда пожар еще не начался, и он предупредит мальчика, чтобы…
— Отвези меня к Хроносу, — приказал Зейн Морту, останавливая таймер.
Великолепный жеребец замедлил шаг, потом остановился на поле и принялся пастись. Сбитый с толку Зейн огляделся вокруг:
— Я не вижу…
— Тогда обернись. Смерть, — раздался голос Времени. Голосу вторило некое эхо, будто слышно было, как сыплется песок в песочных часах.
Зейн обернулся. У него за спиной стоял Хронос в белом одеянии.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал Зейн. — Мне нужно, чтобы ты проявил свою силу, если это не приведет к парадоксу.
— У меня есть сила, и я люблю парадоксы, — ответил Хронос.
— Я только что забрал душу мальчика, — пояснил Зейн, показывая душу. — Я хочу вернуть ее, причем так, чтобы у него появилась возможность поправить свой жизненный баланс. Можешь ли ты это устроить?
— Доставь меня на место, и я дам тебе время, — спокойно сказал Хронос.
— Это правда, что воплощениям небезопасно вмешиваться в дела друг друга, но тебе я могу оказать помощь — мы с тобой при необходимости действуем совместно.
Как все оказалось просто!.. Хронос сел на коня позади Зейна, и Морт взлетел.
— Теперь, когда мы полностью ограждены конем бледным, — сказал Хронос,
— объясни, что ты на самом деле от меня хочешь.
— Ограждены? — переспросил Зейн. — Ты имеешь в виду, что здесь нас никто не может подслушать, даже?..
— Не произноси это имя, чтобы не накликать его, — предостерег Хронос. — Морт защищает тебя лучше, чем ты сам думаешь, но ничто не защитит от глупости.
— Ну да, конечно, — недовольно согласился Зейн.
— Ты нашел хороший предлог для того, чтобы прийти ко мне, так что у него не будет причин для подозрений.
Зейн об этом не думал, когда шел сюда, но и в самом деле не прочь был расспросить Хроноса.
— Когда я интересовался у компьютера Чистилища статусом Луны Кафтан, он поместил на экране твой символ.
— Очень любопытный случай, — сказал Хронос, некоторое время помолчав, словно припоминал подробности. — Судьба предупреждала меня, что она заметила очень многозначительные нити. Примерно через двадцать лет Луна Кафтан станет орудием…
— Но она же через месяц умрет! — воскликнул Зейн.
— Это так, — согласился Хронос.
— Тогда каким образом она может?..
— История изменчива. Если Луна Кафтан будет жива, она займется политикой…
— Но она художница!
— Уинстон Черчилль тоже был человеком искусства, а Адольф Гитлер учился живописи. Артистический склад характера не препятствует политической действительности.
Зейн подумал о Черчилле и Гитлере, о двух лидерах, противостоявших друг другу во время второй мировой войны между союзниками и странами Оси, когда в ход шла и магия, и наука, и все закончилось первым ядерным взрывом. Зейну не понравилась эта ассоциация. Ядерное оружие в состоянии уничтожить все живое!
— Значит, если Луна останется жива — а такая вероятность существует, — она займется политикой и?..
— И станет инструментом, сорвавшим попытку Безымянного внедрить самого ненавистного из его ставленников в высшие политические сферы Соединенных Штатов Америки.
— Но зачем ему… этой сущности желать политической власти? — спросил сбитый с толку Зейн. — Ведь его царство не от мира сего.
— Как и царство другой сущности. Ни один из них не контролирует полностью предмет спора и поле сражения — мир живых, — хотя каждый извлекает оттуда средства к существованию. Если выражаться языком денег, мир — капитал, а покидающие его души — проценты с этого капитала. Важно, сколько душ получает каждый из них. Сейчас победу одерживает тот, что наверху, но реальные перемены в ориентации живущих, проявившиеся после массового ухода в Вечность, могут сместить баланс сил к надиру. Тогда…
— Меня это мало волнует, — сказал Зейн, пожав плечами. — Ты говоришь, Луна предотвратит изменение баланса?
— Да — если будет жива.
— Теперь я понимаю, почему кое-кто желает ее смерти!
— Похоже на то.
Морт добрался до Нью-Йорка и остановился перед горящим зданием, которое уже превратилось в тлеющие руины. Пожарные приехали слишком поздно, как зачастую случалось в этом районе, и потушили пожар при помощи заклинания, перекрывающего доступ воздуха к огню. Теперь они извлекали из руин тела погибших. Те, кто уцелел, еще не оправились от потрясения. Зрелище было печальное.
Хронос перевернул свои песочные часы. Внезапно время застыло, как это произошло, когда Зейн нажал на центральную кнопку таймера. Клубы дыма повисли на месте, а люди замерли, образовав скульптурные группы. Только Хронос, Зейн и Морт сохранили способность двигаться.
Потом струйка песка заструилась из нижней чашки часов в верхнюю. Это вовсе не было похоже на то, что часы перевернули, поместили в антигравитационное поле или наложили на них заклятие левитации. Просто время двинулось вспять; песок поднимался с холмика внизу, струйка его сужалась, проходя сквозь тоненькое горлышко, и попадала в верхнюю часть. Зейн был очарован.
Струйка песка потекла быстрее, куда быстрее, чем это могла бы объяснить любая естественная причина. Уровень песка в верхней половинке часов ощутимо повысился. Но внимание Зейна было приковано к тому, что происходило вокруг.
Стоящие люди стремительно закружились и поспешно разбежались спинами вперед. Пожарные так же поспешно набились в свою машину и дали задний ход. Внезапно забушевало вырвавшееся из-под контроля пламя. Но это был необычный пожар — огромные оранжево-желтые языки огня втягивались обратно в окна и двери. Дым собрался с бескрайнего ночного неба, клубами понесся вниз и впитался в пламя. Жильцы, пятясь, подошли поближе к зданию, неся в руках предметы мебели, одежду или еду. Некоторые спиной вперед начали прыгать в огонь, их лица выражали сильнейшее возбуждение. Все происходило с утроенной или учетверенной скоростью.
Вскоре пламя ослабело, втягиваясь в здание, исчезла последняя струйка дыма. Окна снова стали целыми — осколки взлетели и превратились в стекла,
— и огонь скрылся внутри.
Время замедлилось, затем остановилось, затем опять двинулось. Песок вновь потек из верхней половины часов в нижнюю, уже с нормальной скоростью.
— У тебя две минуты, Смерть, — сказал Хронос, спешиваясь. — Пользуйся на здоровье.
Зейн еще секунду изумленно смотрел на это проявление мощи Хроноса. Как может кто-либо противостоять воплощению, которое способно обращать вспять произошедшие события?
Зейн спрыгнул с коня и помчался к двери. Та была заперта, но открылась от его толчка. Зейн взбежал по лестнице в комнату мальчика, чувствуя его душу в своей сумке. Она по-прежнему у него или обратный ход времени вернул ее в тело? Его, Зейна, этот реверс не коснулся; он не потерял ничего из своего опыта, но мальчик был участником событий, так что душа, наверное, вернулась к нему. Так что же произошло на самом деле?
Зейн запустил руку в сумку и обнаружил, что душа находится там. Впрочем, она немедленно вырвалась у него из руки и полетела вперед. Когда Зейн увидел спящего мальчика, душа погрузилась в тело и скрылась из виду.
Зейн встал над кроватью.
— Просыпайся! — крикнул он. — Просыпайся, или умрешь!
Мальчик проснулся и увидел маячивший над ним призрак Смерти. Он закричал, метнулся в сторону и скатился с кровати, потом вскочил и бросился к открытому окну.
Зейн прыгнул ему наперерез. Стоило ли спасать мальчишку из огня лишь для того, чтобы тот от испуга совершил самоубийственный прыжок из окна? Зейн попытался вмешаться в работу Судьбы, и результат был спорным — разве что Судьба знала об этом деле и не возражала.
Зейн раскинул руки — руки скелета — и преградил мальчику путь.
— Откажись от этой женщины, — сказал он, помня о грехе, который довел мальчишку до такого критического положения. — Иди и живи праведно.
Мальчик изумленно посмотрел на Зейна, потом в ужасе попятился.
Откуда-то потянуло дымом. Начинался пожар.
— Прочь отсюда! — крикнул Зейн. — Беги на улицу. Живи — и помни.
Мальчик пустился наутек, и мгновение спустя его крики разбудили других жильцов.
— Вставайте! Вставайте! Я видел Смерть! Настоящую Смерть! Бежим на улицу!
Это подействовало. Вскоре жильцы, спасаясь от огня, толпой сбежали по лестницам и выскочили наружу, унося в охапках свое имущество. Многие из тех, кто при первом прокручивании этих событий умерли, при переигрывании остались живы. Мальчик действительно их спас.
Зейн прошел между людьми, никем не замеченный. Он вернулся туда, где оставил коня, и хотел поблагодарить Хроноса, но тот уже исчез.
Что ж, возможно, у Времени были другие дела. Придется поблагодарить Хроноса при следующей встрече. Возможно, он тоже сумеет оказать ему какую-нибудь услугу. А теперь ему нужно заняться своими делами. Зейн включил таймер и настроил его на клиента, которого он на некоторое время отложил.
Зейн проработал весь день, ликвидируя отставание, но мысли его были заняты Луной и ее судьбой. Теперь он знал: Сатана хочет оборвать жизнь девушки до срока, чтобы в будущем она ему не помешала. Более того, остальным инкарнациям это известно. Но никто из них не попытался что-нибудь предпринять! То ли они были бессильны помешать воле Сатаны, то ли их это не волновало.
А почему, собственно, это должно было их волновать? Если кто и вмешается в дело, так только он сам. Но пока что Зейн ничего не мог придумать. Даже заняться ее переходом он не мог, ведь душа девушки была обречена попасть в Ад. Если бы у Луны оставалось больше времени для того, чтобы восстановить баланс и спасти свою душу…
Может ли он воззвать к Богу? Зейн сомневался — Бог, все еще уважая Конвенцию о невмешательстве, редко принимал участие в делах живущих. Обманом занимался только Сатана — а Сатана вряд ли откликнется на мольбу отказаться от своих усилий.
Зейн почувствовал, как в нем поднимается гнев. Выиграет ли Сатана божественную войну благодаря тому, что он прибегает к обману, а Бог — нет? Однако если Бог сможет противостоять Сатане, лишь прибегнув к обману, то Он сам станет злым и Зло одолеет. Бог не может быть подвержен порче! Следовательно, это действие не может исходить от Бога.
Зейн управился со своим списком и решил навестить Луну.
Девушка не пользовалась камнями-помощниками. Знание того, что она проклята и ее ждет близкая смерть, взяло свою мрачную дань; лицо Луны было бледным, на нем проступили морщинки, волосы превратились в спутанную копну, под глазами залегли тени. Девушка была ненакрашена, да в этом и не было смысла — она явно плакала.
У Зейна перехватило дыхание — он понял, что любит ее. Он обнял Луну и прижал к себе. Ему хотелось успокоить ее, однако он знал, что ему нечего предложить Луне, кроме своей боли.
Зейн поцеловал девушку; она отстранилась.
— Не надо, — сказала она, зная, к чему он клонит.
— Не надо?
— Камни говорят — нет.
Зейна мало беспокоило, что там говорят камни, но он не хотел ни в чем нарушать ее волю.
— Тогда позволь мне держать тебя за руку.
Вместо ответа Луна принялась напевать какую-то мелодию.
Зейн наморщил лоб:
— Я что-то не то сделал?
По лицу Луны промелькнула улыбка, на мгновение осветив ее красоту.
— Это просто народная песня. Извини. Я по рассеянности не заметила, что пою вслух. Я сейчас в плохой форме — камни не могут справиться с горем, они лишь оттягивают его, так что иногда приходится страдать за все разом. В любом случае хочется испытывать естественные чувства, когда речь идет о моем отце или обо мне.
— А что за народная песня?
Луна сделала знак, означавший «сейчас покажу», потом вышла на середину комнаты и запела:
— Я потеряю тебя, потеряю; я должен взять тебя за руку.
…Я должен танцевать с тобой.
…Мы все будем танцевать с тобой.
Они никогда больше не увидятся, потому что она умрет!.. Прилипчивая мелодия, но навевает слишком мрачные мысли. Луна действительно была расстроена, а Зейн не мог облегчить ее горе.
— Я потеряю тебя, потеряю, — снова запела Луна. — Так позволь же мне кружиться в танце…
Луна изящно закружилась, и ее юбка вспорхнула волнами. А Зейну вспомнилась девушка-калека, оказавшаяся пленницей магических туфелек. Луна танцевала прекрасно, но в ее танце не было настоящей радости.
Зейн нерешительно шагнул к Луне. Она снова пропела первый куплет, потом завела припев: «Мы все будем кружиться…» На этот раз Зейн присоединился к ее танцу.
Потом поймал Луну за руку и повел ее к кушетке. Они почти час просидели молча, держась за руки, и за это время расцветающая в Зейне любовь к Луне проникла во все поры его существа. Девушка, которую направил к нему камень любви, была выдуманной, а Луна — настоящей. Как он сможет жить без нее?
— Я пойду с тобой, — неожиданно сказал Зейн.
Луна слабо улыбнулась:
— Немногое посмели бы предложить такое, и я благодарна тебе за это. Но ты не должен попасть в Ад…
— Еще как должен — я нарушаю законы, которым обязан подчиняться, находясь в этой должности!
— Ты нарушаешь их в лучшую сторону. Но даже если ты действительно вскорости умрешь и попадешь в Ад, Сатана не даст нам быть вместе и, конечно, не позволит мне увидеться с отцом. Ад существует для того, чтобы в нем страдали.
— Твой отец не в Аду. Он в Чистилище, заслуживает свое спасение.
— Но есть ли для него возможность попасть на Небеса?
— Конечно, есть! Он ведь хороший человек!
Луна улыбнулась:
— Спасибо тебе.
В должное время Зейн покинул Луну. Теперь он еще сильнее хотел спасти ее, еще сильнее, чем раньше, хотя до сих пор не знал, как это сделать. Он
— всего лишь Смерть, должностное лицо. Не ему определять правильность подбора клиентов — а Луна даже не была его клиентом. Пока что не была.
Но, черт возьми, Сатана прибегнул к обману! И это несправедливо! Неужели в Вечности нет справедливости? В какой суд можно послать апелляцию, представить подлинные документы?
Зейн выключил таймер. Морт, не дожидаясь приказа, повернул в Чистилище
— конь знал, чего хочет хозяин.
— Ну конечно, Смерть, вы вправе подать петицию, — сказала девушка-секретарша в административном корпусе Чистилища. — Она будет рассмотрена Советом Бессмертных на следующем заседании, и комитет назначит…
— Когда состоится следующее заседание?
Секретарша заглянула в вечный календарь:
— Через десять земных дней.
— Но ошибка происходит сейчас! — воскликнул Зейн. — Через десять дней может быть поздно!
— Правила устанавливаю не я, — ответила секретарша тем раздраженным тоном, которым чиновники дают понять посетителям, что те могут быть свободны.
Зейн вздохнул. Бюрократы повсюду одинаковы!
Он заполнил заявление и оставил его секретарше. Может, еще успеет… Луна обречена на смерть в течение месяца, а из этого месяца прошло только пять дней. Шансы на проигрыш — десять к двадцати пяти, и пятнадцать к двадцати пяти — шансы на выигрыш. В общем, пока соотношение в его пользу.
Зейна очень беспокоило, что будет делать Сатана.
10. ГОРЯЧИЙ ДЫМ
Зейн заснул в своем особняке, не обращая внимания на привычную возню слуг, а на следующий день рано встал и отправился на работу. Поскольку ему казалось, что он ничем не может помочь Луне, пока петиция не будет рассмотрена, то попытался отвлечься от мыслей, загрузив себя работой.
Но так уж сложилось, что на этот раз список у него был небольшим. Зейн быстро забрал двух клиентов, потом обнаружил, что у него еще целых полчаса до следующего. Приходить раньше не имело смысла, однако Зейну нужно было чем-то заняться, поэтому он определил направление и направил коня бледного по указанному адресу.
Но так уж сложилось, что на этот раз список у него был небольшим. Зейн быстро забрал двух клиентов, потом обнаружил, что у него еще целых полчаса до следующего. Приходить раньше не имело смысла, однако Зейну нужно было чем-то заняться, поэтому он определил направление и направил коня бледного по указанному адресу.