Страница:
— Похоже, мне ясно, что произошло. Придется заняться тобой, пока тебя окончательно не затянуло в Безумие. Я, чтоб ты знал, Д. Менция.
— Дименция?
— Ну… можно и так.
— А я Ричард Стайлер.
— Я знаю одного Ричарда из Обыкновении.
— Обычно меня кличут Билли Джек.
Попадая в Область Безумия, Менция обретала частичное здравомыслие, а потому мигом сообразила.
— Это прозвище?
— Да.
— Пожалуй, тебя стоит отвести к тому, другому Ричарду. Он сам бывший обыкновен и, надо думать, сможет тебя понять.
— Спасибо.
— Но приготовься к тому, что увидишь много странного.
— Более странного, чем уже увидел? Это вряд ли.
— Мое дело предупредить.
Впереди показался ручей, через который была перекинута доска, опиравшаяся на два берега и лежавший посреди русла камень. Метрия не успела предупредить обыкновена, и он, вместо того чтобы перепрыгнуть не столь уж широкую водную преграду, ступил на шаткий мостик. Метрия поспешила за ним и ступила на край доски как раз тогда, когда обыкновен уже находился на противоположном. Эффект был потрясающий: конец доски резко поднялся вверх, подбросив Билли Джека в воздух, а когда он приземлился на прежнее место, другой край швырнул вверх демонессу. Некоторое время они раскачивались на этих безумных качелях, поочередно подскакивая в воздух. Взлетая, каждый из них чувствовал себе превосходно, падая — замирал от ужаса. Вдобавок росшая над ручьем гигантская душица распустилась и принялась поливать их поочередно то теплым, то холодным душем.
— Что это? — выкрикнул на лету Билли Джек. — Я чувствую себя то чудесно, то ужасно!
— Душевные колебания, — буркнула Менция. — Для вас, людей, это дело обычное, а вот я, не обзаведись моя лучшая половина половинкой души, ни за что бы в это не вляпалась.
Однако долгие душевные колебания чужды даже одушевленный демонессам. Превратившись в облако дыма, она прервала качание, подлетела к Билли Джек и в момент приземления столкнула его с доски.
— Ты была права, — сказал он, — происходят странные вещи. Не то чтобы у себя в Обыкновении я никогда не испытывал душевных колебаний, но здесь ощущение… несколько иное.
— Держись поближе ко мне и ничего не трогай, — велела демонесса, присматриваясь к смутно видневшимся впереди фигурам Джордана и Панихиды. Далеко они не ушли: похоже, им тоже попалось какое-то безумное препятствие.
Они прибавили шагу, но неожиданно наткнулись на столб, увенчанный роскошной шапкой. Когда они проходили мимо, столб обратился в чрезвычайно важного с виду, пышно разодетого господина, замахнувшегося на них плетью. Менция, однако, превратилась в холодную воду, по которой и пришелся удар. Щеголя окатило ледяными брызгами, и он вновь обратился в столб.
— Это еще кто… или что? — пробормотал Билли Джек.
— Не видишь, что ли, столбовой дворянин.
— Ну и чудеса!
— Какие там чудеса. Мы еще не углубились в Безумие и имеем дело лишь с пограничными эффектами. Хочется верить, что серьезных неприятностей нам все же удастся избежать.
Но едва она успела это сказать, как чья-то рука ухватила Билли Джека за шиворот, и спустя мгновение он обнаружил себя в какой-то яме, битком забитой драгоценными камнями, золотыми монетами, серебряной утварью и прочими сокровищами. Яма была глубокой, обыкновен едва видел голубой кружок неба, но Менция превратила руку в веревочную лестницу, спустила ее вниз, и Билли Джек быстро выбрался наружу.
— Куда это меня сбросили? — спросил он.
— В кладовку, где лежат клады, — пояснила демонесса, — кладовщик складывает туда все, что находит заслуживающим внимания. Радуйся тому, что угодил в кладовку, а не на кладбище, оттуда бы мне тебя не вытянуть.
— Спасибо, что помогла. Но не понимаю, зачем я мог понадобиться кладовщику, я ведь не драгоценность.
— Почем мне знать, может, у тебя характер золотой… или зубы. Пойдем дальше, и будь осторожен.
— Постараюсь.
Через некоторое время они вышли на поляну, где красовалось одно-единственное дерево, имевшее такой вид, будто оно в свое время пострадало, но теперь почти поправилось.
— О, вот и Страстное Древо! — воскликнула демонесса. — Теперь ясно, что мы на верном пути.
— Страстное? Оно испытывает страсть к чему-то?
— Не совсем: так зовут дриаду, которая в нем живет. Хиатус, должно быть, тоже где-то поблизости.
— Дриада! — позвала демонесса. — Страстная Дриада!
У дерева появилась хорошенькая, похожая на нимфу женщина.
— Я здесь. Кто меня звал?
— Д. Менция, сейчас наполовину в здравом уме. Я была здесь в прошлом году.
— Ну да, была, — припомнила Дриада. — С волшебницей, ребенком и горгулием. Ты доставила сюда Хиатуса.
— Да, да. Но на сей раз я просто иду мимо. Веду вот этого человека, его зовут Билли Джек, к Ричарду Уайту. Познакомься, — она обратилась к Биллу, — это Страстная Дриада. Если страдает ее дерево, страдает и она.
— Очень рад знакомству, — промолвил Билли Джек, явно ошеломленный всем, что на него навалилось.
— Дриада, тут не проходили мужчина с женщиной?
— Да. Они поссорились с древоволком, — она указала на росшее неподалеку дерево, которое выглядело слегка запачканным, — но ухитрились ускользнуть. Вообще-то древоволки народ смирный и очень любят воспитывать потерявшихся в лесу человеческих детенышей, однако здешнее безумие делает и их склонными к насилию. Так что когда варвар отпустил варварское замечание…
— Все ясно, — сказала Менция. — А твое Древо, я вижу, выглядит лучше.
— Да, благодаря Хиатусу, — подтвердила она. — К сожалению, сейчас он в отлучке, собирает белок,
— Здесь водятся белки? — удивился Билл.
— К сожалению, ему необходима белковая пища, — вздохнула Дриада.
— Ладно, рада была повидаться, но нам надо идти дальше, — промолвила Менция, боясь упустить Панихиду.
— Как думаешь, безумие скоро отступит?
— Область сужается, — ответила демонесса, — хоть и медленно, но сужается. Твоя поляна уже недалеко от границы. Может быть, через год…
— Какое облегчение!
Они продолжили путь, и на сей раз им удалось добраться до поляны Уайта без особых приключений. Менция видела впереди Панихиду, по-прежнему углублявшуюся в Безумие, но преследовать ее в настоящий момент не имела возможности.
По всему двору росли кучки разноцветных грибов, между которых красовались клумбы с причудливыми ирисами. Менция кивнула. Она знала, что грибы вырастают из кувшинов, наполненных чудными обыкновенскими бумажными деньгами, множество которых Ричард зарыл по всему двору, а ирисы растут там, куда ступает женщина по имени Джанет Хайнц. Если эти двое когда-либо разлучались, так же поступали и грибы с ирисами.
Менция постучалась в дверь аккуратной хижины.
— Привет, Ричард. Помнишь меня? Я Менция, временно здравомыслящая демонесса. Со мной еще один Ричард, он только что из Обыкновении, и ему, я думаю, не помешала бы твоя помощь.
Позади Ричарда Уайта показалась женщина.
— О, мы понимаем, каково это — неожиданно оказаться здесь. Мы поможем ему, чем сумеем.
Менция повернулась к Билли Джеку.
— Эти люди сделают для тебя все возможное, — сказала она. — Ты можешь во всем на них положиться. А мне пора в путь.
— Но я не собираюсь оставаться здесь, — принялся возражать Билли Джек. — Мне нужно побыстрее найти дорогу домой. Моя жена, дочь…
Ричард Уайт взял его за руку
— Заходи в дом, Билли. Знакомься, это моя жена Джанет. Боюсь, у нас для тебя неприятная новость…
Освободившись от обязательства, которым обременила ее совесть лучшей половины, Менция поспешила вдогонку за Панихидой. Она уже поняла, что случилось с Билли Джеком, но не хотела говорить, что ему более не суждено вернуться в Обыкновению. В конце концов, Ричард и Джанет уже прошли через это, так что смогут направить его, минуя безумие, к новой жизни.
Джордана и Панихиду она настигла на полянке, видимо наименее безумном месте в окрестностях. Сбить демонессу со следа им не удалось, а продолжать углубляться в Безумие они, вероятно, опасались.
— Я знакома с Безумием лучше вас, — промолвила она, приближаясь. — Я Менция, худшая половинка Метрии. В норме я малость чокнутая, но здесь пребываю в здравом уме. По моему разумению, вам лучше прекратить эту бесполезную беготню и принять повестку.
— Нет! — вскричала Панихида.
— Я понимаю, ты ненавидишь Метрию за то, что случилось четыреста тридцать лет назад. Но не лучше ли позабыть об этом, чем столько времени лелеять злобу?
— Никогда! — заявила Панихида.
— А тебе не приходило в голову, что у нее тоже может быть своя правда?
— Нет!
Менция задумалась.
— Позволь мне предложить тебе сделку. Мы рассмотрим ту давнюю историю с двух сторон и постараемся непредвзято решить, на чьей же стороне правда. Потом я выведу вас из Области Безумия и оставлю в покое.
Панихида вознамерилась было в очередной раз сказать «нет», но ее опередил Джордан: как человек полудикий, он именно в диких и дичайших обстоятельствах проявлял наибольшее здравомыслие:
— Ты сначала нас выведи.
— Нет. Это было бы с моей стороны безумием, а ведь я здесь вполне нормальна. Но я дам слово.
— От твоего слова никогда не было никакого проку!
— А вот и нет. Метрия всегда говорит правду, и я тоже. Это одна из наших слабостей.
— Все ты врешь!
Джордан снова слегка подтолкнул ее локтем. Стоит заметить, что варвары обладают инстинктивной проницательностью и, хотя частенько заблуждаются во всем, что касается близких им женщин, легко определяют, заслуживают ли доверия другие существа. Поскольку близкой женщиной, из-за которой Джордан терял (и порой подолгу не мог найти) голову, являлась Панихида, он нутром чуял, что демонесса не обманет.
— Ладно, — процедила Панихида сквозь зубы. — С обеих сторон так с обеих сторон. Но потом ты выведешь нас отсюда и оставишь в покое.
— Но ее сознание закрыто, — возразила Метрия. — Она просто хочет воспользоваться твоим предложением, чтобы выбраться отсюда.
— Несомненно, — согласилась Менция, — но она может и передумать.
— Держи карман шире! Она меня ненавидит!
— Мы в Области Безумия, и здесь, случается, происходят совершенно невероятные события. Вот проиграем два варианта от начала до конца, а там посмотрим.
Метрия, удивленная здравомыслием своей чокнутой половины, уступила, и Худшая, имевшая доступ к их общим воспоминаниям, начала осуществлять задуманное.
— Для полноты воссоздания картины нам потребуется участие Джордана, — заявила Менция.
— Мое? — удивился варвар.
— Ты ведь знал короля Громдена, не так ли?
— Виделся с ним перед самой его смертью. Славный был старикан.
— Ты выступишь в его роли.
— Но я же варвар, куда мне в короли.
— Безумие подскажет тебе, что да как. Ты просто подстраивайся под его лад.
— Ладно, — пожал плечами заинтригованный варвар. — Это будет даже забавно: почувствовать себя королем.
— А ты сыграешь роль королевы, — сказала Менция Панихиде, — ведь ее помнишь.
— Да уж не забыла! — буркнула Панихида.
— Ну а я буду демонессой.
— Роль как раз по тебе, — промолвила Панихида с таким ехидством, что Джордан вздрогнул, хотя колкость была направлена не против него.
Менция оставила этот выпад без внимания.
— Имейте в виду, все мы должны воспроизвести истину такой, какой мы ее видим. То есть, во-первых — с точки зрения Панихиды, а во-вторых — с моей. И каждый должен следовать разыгрываемому сценарию.
— Ты правда веришь, что из этого выйдет толк? — ехидно спросила Панихида.
— Верю. Начнем?
Панихида пожала плечами.
— В таком случае я опишу место действия. Основные события происходят в 657 году, в Ксанфе, в окрестностях замка Ругна. Громден восседает на престоле уже тридцать четыре года. Он женат, но его жена холодна, ибо брак был заключен не по любви, а по политическим соображениям. Король, человек хороший…
— ОЧЕНЬ хороший! — поправила ее Панихида.
— …но способный ошибаться, как и все смертные, — невозмутимо продолжила демонесса. — Он живет, не осознавая, что в его жизни чего-то недостает. А именно счастья.
Пока она говорила, Джордан приосанился, и безумие, сомкнувшись вокруг, придало ему облик древнего короля: коренастого мужчины средних лет, невзрачного с виду, но наделенного могуществом и властью.
Менция тоже начала играть свою роль, и они словно бы перенеслись в средневековый Ксанф. Демонесса предстала в облике несчастной девы в запыленном плаще с капюшоном, устало бредущей по дороге, на которую вышел прогуляться король.
Несмотря на неказистую внешность он, облаченный в мантию и увенчанный короной, по сравнению с бродяжкой выглядел внушительно и величаво.
— Могу ли я помочь тебе, добрая женщина? — просто спросил он, ибо был напрочь лишен высокомерия.
Женщина подняла измученные глаза и, поняв, кто перед ней, преклонила колени.
— Я не стою твоей заботы, Государь, — молвила она, — и хотя, будучи отверженной изгнанницей, действительно нуждаюсь в помощи и защите, не смею отягощать своими мелкими бедами самого короля.
— Милая, — поправил ее Громден, — о том, что стоит моих забот, а что не стоит, судить мне. Расскажи лучше, что у тебя за беда.
— О государь, мой отец вознамерился выдать меня за деревенского олуха, в то время как я умна и некоторые находят меня красивой. Не желая столь унизительного брака, я сбежала — ушла из дому, но соседи встали на сторону отца, так что мне пришлось покинуть деревню. То же самое повторилось и в соседней: своевольных дочерей сельчане не жалуют. Скитаясь от деревни к деревне, я забрела сюда в поисках хотя бы скудного пропитания. Мне ведь много не надо: найти бы сносное место для жилья да со временем выйти замуж за достойного человека. Но, увы, таких мне по дороге не попадалось, а вот олухами, подобными тому, от которого я сбежала, полна каждая деревня.
— Бедняжка, — посочувствовал ей король. — Дай-ка я на тебя взгляну.
Он откинул капюшон и увидел юную черноволосую красавицу, а приглядевшись, осознал, что даже грубый плащ не скрывает прекрасной фигуры, способной свести мужчину с ума и разбудить в нем страстное желание немедленно вызвать аиста. Так король сделал первый шаг к своему падению.
Подняв огромные глаза, она лишь на миг встретилась с ним взглядом и тут же скромно потупилась.
— О король, я недостойна твоего внимания. Позволь мне продолжить поиски пропитания и прости за то, что я своим жалким обличьем осквернила твой королевский взор.
— Что ты, милая, — молвил великодушный король, — тебе нет никакой нужды искать пропитание, и, уж конечно, было бы стыдно выдать такую умницу и красавицу, как ты, за грубого, невежественного мужлана. Мне же, как королю, долг повелевает заботиться обо всех без исключения своих подданных. Близ следующей деревни находится королевский гвардейский пост, который в настоящее время пустует. Я поселю тебя там, и у тебя будет кров до тех пор, пока ты не подыщешь что-нибудь получше.
Юная дева разразилась слезами, а равно и словами благодарности, но благородный Громден, заявив, что дело того не стоит, повел ее за собой к домику, когда-то служившему казармой маленького гвардейского отряда. Правда, в последнее десятилетие то ли нужда в охране, то ли королевская власть пошла на убыль, так что почти вся гвардия самораспустилась. Громден предпочитал править, не опираясь на силу, и старый пост сохранился лишь как воспоминание о суровых временах.
— Устраивайся поудобнее, а я загляну к тебе на той неделе, — сказал он, введя ее в дом, и уже повернулся к выходу, но юная дева взмолилась, чтобы он не оставлял ее так скоро. При этом она скинула дорожный плащ, и он увидел, как волнующе вздымается ее прекрасная грудь.
— Я еще не поблагодарила тебя за твою несравненную доброту, — с чувством промолвила она.
— О чем речь, я всегда рад помочь…— пробормотал король, но дева, привстав на цыпочки, прильнула к его губам и одарила страстным поцелуем.
Громден попятился, словно его огрели по башке дубиной, и в определенном смысле можно сказать, что нечто подобное с ним и произошло. Никогда в жизни ему не доводилось испытывать подобного ощущения. И хотя дева по возрасту годилась ему во внучки, в ней чувствовалась некая особая женская зрелость.
— Государь, — промолвила между тем она, — я вижу, у тебя кружится голова. Приляг на постель, чтобы я смогла окружить тебя достойной твоей доброты заботой.
Голова у Громдена и впрямь шла кругом по причине того, что столь нежный и сладкий поцелуй пробудил в ней разнообразные идеи, доселе ее не посещавшие. В то время как сознание его было затуманено буйной игрой воображения, он позволил деве уложить его в постель и освободить от стесняющей одежды, после чего она каким-то образом оказалась под простыней рядом с ним. При этом ее собственная одежда тоже куда-то подевалась. Дева принялась окружать старого короля заботой с такой силой, что проигнорировать подобный сигнал аист никоим образом не мог.
Поутру устыдившийся проявленной слабости король торопливо оделся и, покинув спящую красавицу, вернулся в замок Ругна. За делами он старался позабыть всю эту историю, но впечатление оказалось неизгладимым, так что в конце концов король не выдержал и отправился на пустующий пост под предлогом узнать, как у красавицы дела.
Пост, однако, оказался совершенно пуст, словно никакой девы там и не было. Огорченный король вернулся в замок, но на протяжении целого месяца ежедневно наведывался туда, где провел столь счастливую ночь. Увы, дева не объявилась. В конце концов Громден смирился с тем, что она исчезла навсегда, и вернулся к скучной, обыденной, королевской жизни.
Между тем менее чем через год к таинственной деве, хоть она и пряталась как могла, заявился аист и вручил ей сверток.
Вскоре после этого, когда король ужинал в обществе королевы и почтенных гостей, в пиршественном зале невесть откуда появилась женщина.
— Возьми свое незаконное дитя, неверный король Громден, — заявила она. — И узри, с кем ты нарушил супружеский обет.
Она взлетела в воздух и, обратившись в хохочущее облако (не иначе как из веселящего газа), растворилась. Лишь отзвуки смеха еще долго доносились до слуха потрясенных гостей.
Так коварная демонесса соблазнила, опозорила и унизила доброго короля. Власть его пришла в окончательный упадок, и замок Ругна уподобился пустой раковине. Королева, разумеется, не захотела иметь с ним ничего общего, и он сделался посмешищем всего Ксанфа.
Однако, будучи человеком совестливым, Громден вовсе не искал оправданий, а дочку, принесенную демонессой, признал своей и решил воспитать как принцессу. По правде сказать, это позднее дитя стало зеницей его ока: король любил дочку больше всего на свете, и она отвечала ему столь же искренней любовью. Королеву, однако, это до крайности возмущало, и она, будучи мастерицей по этой части, наложила проклятие: если девочка останется в замке Ругна, замок рухнет. В результате десятилетней девочке, обещавшей вскоре стать столь же ослепительной красавицей, как и ее мать, пришлось покинуть и замок, и горячо любимого отца.
Это разбило сердце короля Громдена. Он отослал королеву и с тех пор жил в замке один, не считая присматривавшей за хозяйством служанки. Он не прекращал поиски дочери, надеясь каким-то образом обойти проклятие, но та, будучи наполовину демонессой, упорно скрывалась, хотя и очень его любила. Спустя годы, и это уже совсем другая история, она встретила свою любовь, умерла, стала привидением, а спустя примерно четыре века была оживлена и воссоединилась со своим возлюбленным. Задолго до этого король Громден медленно угас, а замок Ругна был надолго заброшен. И виной всему этому гадкая демонесса.
Инсценировка подошла к концу.
— Ну и что это тебе дало? — спросила Панихида. — Хоть ты мне и мать, я по-прежнему не желаю иметь с тобой ничего общего, потому что стыжусь тебя. В отличие от моего дорогого, незабвенного отца!
— Мать твоя? — пробормотал ошеломленный Джордан. — Выходит, Метрия твоя матушка. А я ничего и не знал — ты мне не рассказывала.
— Мне о ней говорить противно.
— Вот видишь, — подала голос Метрия, — это безнадежно. Она всегда будет меня ненавидеть.
— Теперь взглянем на это с другой точки зрения, — решительно потребовала Менция.
— А надо ли? — спросила сквозь сердитые слезы Панихида.
— Надо, Панихида, надо. Мы об этом условились, а уговор дороже магии.
Сцена повторилась снова, и диалог на дороге был воспроизведен тот же самый, с той лишь разницей, что на демонессу отзывчивость и доброта короля действительно произвели неизгладимое впечатление. Ни совести, ни души у нее в силу ее природы не было, однако она всегда проявляла интерес к такого рода недемоническим субстанциям, и в результате то, что было задумано как забава или даже каверза, неожиданно переросло в нечто совсем иное. Она почувствовала, что при всем своем видимом величии король отчаянно одинок, и решила вознаградить его за доброту так, как может только демонесса или действительно любящая прекрасная женщина. Подарить ему ночь блаженства. По ее разумению, он этого заслуживал.
На следующий день он посетил ее снова, и все повторилось. Некоторое время они продолжали тайно встречаться, и в жизни короля появились радость и счастье, неведомые ему прежде. Будучи волшебником и отнюдь не дураком, Громден со временем распознал, с кем имеет дело, но ему уже было все равно. Тайну свою они блюли строго: едва возникала угроза разоблачения, как демонесса попросту исчезала. О его семейном спокойствии она позаботилась, но допустила другую серьезную ошибку: напрочь позабыла об аисте. Обычно демонессы умеют оборачивать дело так, что отправляемые послания до аиста не доходят, но она так увлеклась своим романом, что это просто вылетело у нее из головы, а когда она спохватилась, было уже поздно. Ей пришлось задуматься о том, куда пристроить малютку, ибо демонесса не годится в матери для человеческого дитя. У младенца наверняка будет душа, которой у нее нет.
Когда аист принес ей очаровательную малютку, демонесса так увлеклась крошкой, что едва не оставила девочку себе, но вовремя поняла, что это было бы безумием: общество демонов мало подходит для воспитания девочек. Поэтому она, разумеется тайно, чтобы не ставить никого в неловкое положение, доставила дитя ее отцу-королю и сообщила, что это его дочь, которую она хотела бы оставить у себя, но в силу невозможности сделать это препоручает его заботам.
Громден был поражен: как и многие мужчины, он почему-то полагал, что на все его действия аист не обратит ни малейшего внимания.
Но девочку король полюбил с первого взгляда, а поскольку других детей у него не было, заявил, что сделает ее своей наследницей. Разумеется, это заявление являлось не более чем свидетельством любви, ибо королем Ксанфа может быть только волшебник. И хотя ее магический талант еще не был известен и оставалась надежда, что она проявит себя как волшебница, существовали и другие препятствия. В те времена обычай отдавал мужчинам преимущество перед женщинами, а то, что принцесса являлась наполовину демонессой, осложняло ее положение, как будущей претендентки на трон. Но Громден решил отложить решение этих проблем на потом: девочку ведь еще следовало вырастить.
— Наверное, мне не следует больше тебя посещать, — с грустью сказала королю демонесса. — Наша дочка должна получить хорошее воспитание, а всем известно, что демоны оказывают на детей дурное влияние.
С печалью в сердце король согласился. Они поцеловались и расстались. Хотя демонессе и недоставало истинных человеческих чувств, вся эта история оказала на нее неизгладимое влияние, поэтому она порой тайно посещала дочь и постоянно была в курсе всего происходившего в замке Ругна. Но ни во что не вмешивалась.
Король обеспечил девочку всем, чем только может обеспечить король, но одного он ей дать не мог. Она росла без матери.
Королеву девочка раздражала не сама по себе, а как живое свидетельство неверности мужа. Стоит заметить, что сама она не больно рвалась вызывать с ним аиста (во всяком случае, аист никаких посланий от этой пары так и не получил), однако ей было обидно то, что благодаря дочке факт супружеской измены сделался очевидным для всех. Правда, поначалу она скрывала свою злобу, а Громден, будучи великодушен сам, предполагал такое же великодушие в других и даже не догадывался о степени ее ожесточения.
Между тем королева под предлогом участия в воспитании ребенка принялась рассказывать девочке о гнусности ее демонического происхождения, о том, как безобразная демонесса обманом внушила королю, будто она прекрасна, ввела его в соблазн, а потом насмеялась над ним, публично доставив ему незаконное дитя, чтобы все узнали о его безрассудстве. При этом хитрая королева просила девочку не говорить отцу о том, что она ей рассказывает: разумеется, под предлогом того, чтобы не бередить душевные раны.
Девочка, получившая имя Панихида по причине несравненного умения исполнять печальные песни, верила мачехе, а для ее отца все эти беседы так и остались тайной.
По прошествии времени стало очевидно, что Панихида вырастет красавицей, похожей на мать, какой та была в момент совращения короля. Громдена красота дочурки радовала, а вот для королевы стала лишним напоминанием об измене мужа, и в конце концов она, исходя злобой, наложила на Панихиду страшное проклятие. Девочке пришлось покинуть замок. Разгневанный Громден, узнав правду, изгнал королеву, но исправить содеянное было уже невозможно.
— Дименция?
— Ну… можно и так.
— А я Ричард Стайлер.
— Я знаю одного Ричарда из Обыкновении.
— Обычно меня кличут Билли Джек.
Попадая в Область Безумия, Менция обретала частичное здравомыслие, а потому мигом сообразила.
— Это прозвище?
— Да.
— Пожалуй, тебя стоит отвести к тому, другому Ричарду. Он сам бывший обыкновен и, надо думать, сможет тебя понять.
— Спасибо.
— Но приготовься к тому, что увидишь много странного.
— Более странного, чем уже увидел? Это вряд ли.
— Мое дело предупредить.
Впереди показался ручей, через который была перекинута доска, опиравшаяся на два берега и лежавший посреди русла камень. Метрия не успела предупредить обыкновена, и он, вместо того чтобы перепрыгнуть не столь уж широкую водную преграду, ступил на шаткий мостик. Метрия поспешила за ним и ступила на край доски как раз тогда, когда обыкновен уже находился на противоположном. Эффект был потрясающий: конец доски резко поднялся вверх, подбросив Билли Джека в воздух, а когда он приземлился на прежнее место, другой край швырнул вверх демонессу. Некоторое время они раскачивались на этих безумных качелях, поочередно подскакивая в воздух. Взлетая, каждый из них чувствовал себе превосходно, падая — замирал от ужаса. Вдобавок росшая над ручьем гигантская душица распустилась и принялась поливать их поочередно то теплым, то холодным душем.
— Что это? — выкрикнул на лету Билли Джек. — Я чувствую себя то чудесно, то ужасно!
— Душевные колебания, — буркнула Менция. — Для вас, людей, это дело обычное, а вот я, не обзаведись моя лучшая половина половинкой души, ни за что бы в это не вляпалась.
Однако долгие душевные колебания чужды даже одушевленный демонессам. Превратившись в облако дыма, она прервала качание, подлетела к Билли Джек и в момент приземления столкнула его с доски.
— Ты была права, — сказал он, — происходят странные вещи. Не то чтобы у себя в Обыкновении я никогда не испытывал душевных колебаний, но здесь ощущение… несколько иное.
— Держись поближе ко мне и ничего не трогай, — велела демонесса, присматриваясь к смутно видневшимся впереди фигурам Джордана и Панихиды. Далеко они не ушли: похоже, им тоже попалось какое-то безумное препятствие.
Они прибавили шагу, но неожиданно наткнулись на столб, увенчанный роскошной шапкой. Когда они проходили мимо, столб обратился в чрезвычайно важного с виду, пышно разодетого господина, замахнувшегося на них плетью. Менция, однако, превратилась в холодную воду, по которой и пришелся удар. Щеголя окатило ледяными брызгами, и он вновь обратился в столб.
— Это еще кто… или что? — пробормотал Билли Джек.
— Не видишь, что ли, столбовой дворянин.
— Ну и чудеса!
— Какие там чудеса. Мы еще не углубились в Безумие и имеем дело лишь с пограничными эффектами. Хочется верить, что серьезных неприятностей нам все же удастся избежать.
Но едва она успела это сказать, как чья-то рука ухватила Билли Джека за шиворот, и спустя мгновение он обнаружил себя в какой-то яме, битком забитой драгоценными камнями, золотыми монетами, серебряной утварью и прочими сокровищами. Яма была глубокой, обыкновен едва видел голубой кружок неба, но Менция превратила руку в веревочную лестницу, спустила ее вниз, и Билли Джек быстро выбрался наружу.
— Куда это меня сбросили? — спросил он.
— В кладовку, где лежат клады, — пояснила демонесса, — кладовщик складывает туда все, что находит заслуживающим внимания. Радуйся тому, что угодил в кладовку, а не на кладбище, оттуда бы мне тебя не вытянуть.
— Спасибо, что помогла. Но не понимаю, зачем я мог понадобиться кладовщику, я ведь не драгоценность.
— Почем мне знать, может, у тебя характер золотой… или зубы. Пойдем дальше, и будь осторожен.
— Постараюсь.
Через некоторое время они вышли на поляну, где красовалось одно-единственное дерево, имевшее такой вид, будто оно в свое время пострадало, но теперь почти поправилось.
— О, вот и Страстное Древо! — воскликнула демонесса. — Теперь ясно, что мы на верном пути.
— Страстное? Оно испытывает страсть к чему-то?
— Не совсем: так зовут дриаду, которая в нем живет. Хиатус, должно быть, тоже где-то поблизости.
— Дриада! — позвала демонесса. — Страстная Дриада!
У дерева появилась хорошенькая, похожая на нимфу женщина.
— Я здесь. Кто меня звал?
— Д. Менция, сейчас наполовину в здравом уме. Я была здесь в прошлом году.
— Ну да, была, — припомнила Дриада. — С волшебницей, ребенком и горгулием. Ты доставила сюда Хиатуса.
— Да, да. Но на сей раз я просто иду мимо. Веду вот этого человека, его зовут Билли Джек, к Ричарду Уайту. Познакомься, — она обратилась к Биллу, — это Страстная Дриада. Если страдает ее дерево, страдает и она.
— Очень рад знакомству, — промолвил Билли Джек, явно ошеломленный всем, что на него навалилось.
— Дриада, тут не проходили мужчина с женщиной?
— Да. Они поссорились с древоволком, — она указала на росшее неподалеку дерево, которое выглядело слегка запачканным, — но ухитрились ускользнуть. Вообще-то древоволки народ смирный и очень любят воспитывать потерявшихся в лесу человеческих детенышей, однако здешнее безумие делает и их склонными к насилию. Так что когда варвар отпустил варварское замечание…
— Все ясно, — сказала Менция. — А твое Древо, я вижу, выглядит лучше.
— Да, благодаря Хиатусу, — подтвердила она. — К сожалению, сейчас он в отлучке, собирает белок,
— Здесь водятся белки? — удивился Билл.
— К сожалению, ему необходима белковая пища, — вздохнула Дриада.
— Ладно, рада была повидаться, но нам надо идти дальше, — промолвила Менция, боясь упустить Панихиду.
— Как думаешь, безумие скоро отступит?
— Область сужается, — ответила демонесса, — хоть и медленно, но сужается. Твоя поляна уже недалеко от границы. Может быть, через год…
— Какое облегчение!
Они продолжили путь, и на сей раз им удалось добраться до поляны Уайта без особых приключений. Менция видела впереди Панихиду, по-прежнему углублявшуюся в Безумие, но преследовать ее в настоящий момент не имела возможности.
По всему двору росли кучки разноцветных грибов, между которых красовались клумбы с причудливыми ирисами. Менция кивнула. Она знала, что грибы вырастают из кувшинов, наполненных чудными обыкновенскими бумажными деньгами, множество которых Ричард зарыл по всему двору, а ирисы растут там, куда ступает женщина по имени Джанет Хайнц. Если эти двое когда-либо разлучались, так же поступали и грибы с ирисами.
Менция постучалась в дверь аккуратной хижины.
— Привет, Ричард. Помнишь меня? Я Менция, временно здравомыслящая демонесса. Со мной еще один Ричард, он только что из Обыкновении, и ему, я думаю, не помешала бы твоя помощь.
Позади Ричарда Уайта показалась женщина.
— О, мы понимаем, каково это — неожиданно оказаться здесь. Мы поможем ему, чем сумеем.
Менция повернулась к Билли Джеку.
— Эти люди сделают для тебя все возможное, — сказала она. — Ты можешь во всем на них положиться. А мне пора в путь.
— Но я не собираюсь оставаться здесь, — принялся возражать Билли Джек. — Мне нужно побыстрее найти дорогу домой. Моя жена, дочь…
Ричард Уайт взял его за руку
— Заходи в дом, Билли. Знакомься, это моя жена Джанет. Боюсь, у нас для тебя неприятная новость…
Освободившись от обязательства, которым обременила ее совесть лучшей половины, Менция поспешила вдогонку за Панихидой. Она уже поняла, что случилось с Билли Джеком, но не хотела говорить, что ему более не суждено вернуться в Обыкновению. В конце концов, Ричард и Джанет уже прошли через это, так что смогут направить его, минуя безумие, к новой жизни.
Джордана и Панихиду она настигла на полянке, видимо наименее безумном месте в окрестностях. Сбить демонессу со следа им не удалось, а продолжать углубляться в Безумие они, вероятно, опасались.
— Я знакома с Безумием лучше вас, — промолвила она, приближаясь. — Я Менция, худшая половинка Метрии. В норме я малость чокнутая, но здесь пребываю в здравом уме. По моему разумению, вам лучше прекратить эту бесполезную беготню и принять повестку.
— Нет! — вскричала Панихида.
— Я понимаю, ты ненавидишь Метрию за то, что случилось четыреста тридцать лет назад. Но не лучше ли позабыть об этом, чем столько времени лелеять злобу?
— Никогда! — заявила Панихида.
— А тебе не приходило в голову, что у нее тоже может быть своя правда?
— Нет!
Менция задумалась.
— Позволь мне предложить тебе сделку. Мы рассмотрим ту давнюю историю с двух сторон и постараемся непредвзято решить, на чьей же стороне правда. Потом я выведу вас из Области Безумия и оставлю в покое.
Панихида вознамерилась было в очередной раз сказать «нет», но ее опередил Джордан: как человек полудикий, он именно в диких и дичайших обстоятельствах проявлял наибольшее здравомыслие:
— Ты сначала нас выведи.
— Нет. Это было бы с моей стороны безумием, а ведь я здесь вполне нормальна. Но я дам слово.
— От твоего слова никогда не было никакого проку!
— А вот и нет. Метрия всегда говорит правду, и я тоже. Это одна из наших слабостей.
— Все ты врешь!
Джордан снова слегка подтолкнул ее локтем. Стоит заметить, что варвары обладают инстинктивной проницательностью и, хотя частенько заблуждаются во всем, что касается близких им женщин, легко определяют, заслуживают ли доверия другие существа. Поскольку близкой женщиной, из-за которой Джордан терял (и порой подолгу не мог найти) голову, являлась Панихида, он нутром чуял, что демонесса не обманет.
— Ладно, — процедила Панихида сквозь зубы. — С обеих сторон так с обеих сторон. Но потом ты выведешь нас отсюда и оставишь в покое.
— Но ее сознание закрыто, — возразила Метрия. — Она просто хочет воспользоваться твоим предложением, чтобы выбраться отсюда.
— Несомненно, — согласилась Менция, — но она может и передумать.
— Держи карман шире! Она меня ненавидит!
— Мы в Области Безумия, и здесь, случается, происходят совершенно невероятные события. Вот проиграем два варианта от начала до конца, а там посмотрим.
Метрия, удивленная здравомыслием своей чокнутой половины, уступила, и Худшая, имевшая доступ к их общим воспоминаниям, начала осуществлять задуманное.
— Для полноты воссоздания картины нам потребуется участие Джордана, — заявила Менция.
— Мое? — удивился варвар.
— Ты ведь знал короля Громдена, не так ли?
— Виделся с ним перед самой его смертью. Славный был старикан.
— Ты выступишь в его роли.
— Но я же варвар, куда мне в короли.
— Безумие подскажет тебе, что да как. Ты просто подстраивайся под его лад.
— Ладно, — пожал плечами заинтригованный варвар. — Это будет даже забавно: почувствовать себя королем.
— А ты сыграешь роль королевы, — сказала Менция Панихиде, — ведь ее помнишь.
— Да уж не забыла! — буркнула Панихида.
— Ну а я буду демонессой.
— Роль как раз по тебе, — промолвила Панихида с таким ехидством, что Джордан вздрогнул, хотя колкость была направлена не против него.
Менция оставила этот выпад без внимания.
— Имейте в виду, все мы должны воспроизвести истину такой, какой мы ее видим. То есть, во-первых — с точки зрения Панихиды, а во-вторых — с моей. И каждый должен следовать разыгрываемому сценарию.
— Ты правда веришь, что из этого выйдет толк? — ехидно спросила Панихида.
— Верю. Начнем?
Панихида пожала плечами.
— В таком случае я опишу место действия. Основные события происходят в 657 году, в Ксанфе, в окрестностях замка Ругна. Громден восседает на престоле уже тридцать четыре года. Он женат, но его жена холодна, ибо брак был заключен не по любви, а по политическим соображениям. Король, человек хороший…
— ОЧЕНЬ хороший! — поправила ее Панихида.
— …но способный ошибаться, как и все смертные, — невозмутимо продолжила демонесса. — Он живет, не осознавая, что в его жизни чего-то недостает. А именно счастья.
Пока она говорила, Джордан приосанился, и безумие, сомкнувшись вокруг, придало ему облик древнего короля: коренастого мужчины средних лет, невзрачного с виду, но наделенного могуществом и властью.
Менция тоже начала играть свою роль, и они словно бы перенеслись в средневековый Ксанф. Демонесса предстала в облике несчастной девы в запыленном плаще с капюшоном, устало бредущей по дороге, на которую вышел прогуляться король.
Несмотря на неказистую внешность он, облаченный в мантию и увенчанный короной, по сравнению с бродяжкой выглядел внушительно и величаво.
— Могу ли я помочь тебе, добрая женщина? — просто спросил он, ибо был напрочь лишен высокомерия.
Женщина подняла измученные глаза и, поняв, кто перед ней, преклонила колени.
— Я не стою твоей заботы, Государь, — молвила она, — и хотя, будучи отверженной изгнанницей, действительно нуждаюсь в помощи и защите, не смею отягощать своими мелкими бедами самого короля.
— Милая, — поправил ее Громден, — о том, что стоит моих забот, а что не стоит, судить мне. Расскажи лучше, что у тебя за беда.
— О государь, мой отец вознамерился выдать меня за деревенского олуха, в то время как я умна и некоторые находят меня красивой. Не желая столь унизительного брака, я сбежала — ушла из дому, но соседи встали на сторону отца, так что мне пришлось покинуть деревню. То же самое повторилось и в соседней: своевольных дочерей сельчане не жалуют. Скитаясь от деревни к деревне, я забрела сюда в поисках хотя бы скудного пропитания. Мне ведь много не надо: найти бы сносное место для жилья да со временем выйти замуж за достойного человека. Но, увы, таких мне по дороге не попадалось, а вот олухами, подобными тому, от которого я сбежала, полна каждая деревня.
— Бедняжка, — посочувствовал ей король. — Дай-ка я на тебя взгляну.
Он откинул капюшон и увидел юную черноволосую красавицу, а приглядевшись, осознал, что даже грубый плащ не скрывает прекрасной фигуры, способной свести мужчину с ума и разбудить в нем страстное желание немедленно вызвать аиста. Так король сделал первый шаг к своему падению.
Подняв огромные глаза, она лишь на миг встретилась с ним взглядом и тут же скромно потупилась.
— О король, я недостойна твоего внимания. Позволь мне продолжить поиски пропитания и прости за то, что я своим жалким обличьем осквернила твой королевский взор.
— Что ты, милая, — молвил великодушный король, — тебе нет никакой нужды искать пропитание, и, уж конечно, было бы стыдно выдать такую умницу и красавицу, как ты, за грубого, невежественного мужлана. Мне же, как королю, долг повелевает заботиться обо всех без исключения своих подданных. Близ следующей деревни находится королевский гвардейский пост, который в настоящее время пустует. Я поселю тебя там, и у тебя будет кров до тех пор, пока ты не подыщешь что-нибудь получше.
Юная дева разразилась слезами, а равно и словами благодарности, но благородный Громден, заявив, что дело того не стоит, повел ее за собой к домику, когда-то служившему казармой маленького гвардейского отряда. Правда, в последнее десятилетие то ли нужда в охране, то ли королевская власть пошла на убыль, так что почти вся гвардия самораспустилась. Громден предпочитал править, не опираясь на силу, и старый пост сохранился лишь как воспоминание о суровых временах.
— Устраивайся поудобнее, а я загляну к тебе на той неделе, — сказал он, введя ее в дом, и уже повернулся к выходу, но юная дева взмолилась, чтобы он не оставлял ее так скоро. При этом она скинула дорожный плащ, и он увидел, как волнующе вздымается ее прекрасная грудь.
— Я еще не поблагодарила тебя за твою несравненную доброту, — с чувством промолвила она.
— О чем речь, я всегда рад помочь…— пробормотал король, но дева, привстав на цыпочки, прильнула к его губам и одарила страстным поцелуем.
Громден попятился, словно его огрели по башке дубиной, и в определенном смысле можно сказать, что нечто подобное с ним и произошло. Никогда в жизни ему не доводилось испытывать подобного ощущения. И хотя дева по возрасту годилась ему во внучки, в ней чувствовалась некая особая женская зрелость.
— Государь, — промолвила между тем она, — я вижу, у тебя кружится голова. Приляг на постель, чтобы я смогла окружить тебя достойной твоей доброты заботой.
Голова у Громдена и впрямь шла кругом по причине того, что столь нежный и сладкий поцелуй пробудил в ней разнообразные идеи, доселе ее не посещавшие. В то время как сознание его было затуманено буйной игрой воображения, он позволил деве уложить его в постель и освободить от стесняющей одежды, после чего она каким-то образом оказалась под простыней рядом с ним. При этом ее собственная одежда тоже куда-то подевалась. Дева принялась окружать старого короля заботой с такой силой, что проигнорировать подобный сигнал аист никоим образом не мог.
Поутру устыдившийся проявленной слабости король торопливо оделся и, покинув спящую красавицу, вернулся в замок Ругна. За делами он старался позабыть всю эту историю, но впечатление оказалось неизгладимым, так что в конце концов король не выдержал и отправился на пустующий пост под предлогом узнать, как у красавицы дела.
Пост, однако, оказался совершенно пуст, словно никакой девы там и не было. Огорченный король вернулся в замок, но на протяжении целого месяца ежедневно наведывался туда, где провел столь счастливую ночь. Увы, дева не объявилась. В конце концов Громден смирился с тем, что она исчезла навсегда, и вернулся к скучной, обыденной, королевской жизни.
Между тем менее чем через год к таинственной деве, хоть она и пряталась как могла, заявился аист и вручил ей сверток.
Вскоре после этого, когда король ужинал в обществе королевы и почтенных гостей, в пиршественном зале невесть откуда появилась женщина.
— Возьми свое незаконное дитя, неверный король Громден, — заявила она. — И узри, с кем ты нарушил супружеский обет.
Она взлетела в воздух и, обратившись в хохочущее облако (не иначе как из веселящего газа), растворилась. Лишь отзвуки смеха еще долго доносились до слуха потрясенных гостей.
Так коварная демонесса соблазнила, опозорила и унизила доброго короля. Власть его пришла в окончательный упадок, и замок Ругна уподобился пустой раковине. Королева, разумеется, не захотела иметь с ним ничего общего, и он сделался посмешищем всего Ксанфа.
Однако, будучи человеком совестливым, Громден вовсе не искал оправданий, а дочку, принесенную демонессой, признал своей и решил воспитать как принцессу. По правде сказать, это позднее дитя стало зеницей его ока: король любил дочку больше всего на свете, и она отвечала ему столь же искренней любовью. Королеву, однако, это до крайности возмущало, и она, будучи мастерицей по этой части, наложила проклятие: если девочка останется в замке Ругна, замок рухнет. В результате десятилетней девочке, обещавшей вскоре стать столь же ослепительной красавицей, как и ее мать, пришлось покинуть и замок, и горячо любимого отца.
Это разбило сердце короля Громдена. Он отослал королеву и с тех пор жил в замке один, не считая присматривавшей за хозяйством служанки. Он не прекращал поиски дочери, надеясь каким-то образом обойти проклятие, но та, будучи наполовину демонессой, упорно скрывалась, хотя и очень его любила. Спустя годы, и это уже совсем другая история, она встретила свою любовь, умерла, стала привидением, а спустя примерно четыре века была оживлена и воссоединилась со своим возлюбленным. Задолго до этого король Громден медленно угас, а замок Ругна был надолго заброшен. И виной всему этому гадкая демонесса.
Инсценировка подошла к концу.
— Ну и что это тебе дало? — спросила Панихида. — Хоть ты мне и мать, я по-прежнему не желаю иметь с тобой ничего общего, потому что стыжусь тебя. В отличие от моего дорогого, незабвенного отца!
— Мать твоя? — пробормотал ошеломленный Джордан. — Выходит, Метрия твоя матушка. А я ничего и не знал — ты мне не рассказывала.
— Мне о ней говорить противно.
— Вот видишь, — подала голос Метрия, — это безнадежно. Она всегда будет меня ненавидеть.
— Теперь взглянем на это с другой точки зрения, — решительно потребовала Менция.
— А надо ли? — спросила сквозь сердитые слезы Панихида.
— Надо, Панихида, надо. Мы об этом условились, а уговор дороже магии.
Сцена повторилась снова, и диалог на дороге был воспроизведен тот же самый, с той лишь разницей, что на демонессу отзывчивость и доброта короля действительно произвели неизгладимое впечатление. Ни совести, ни души у нее в силу ее природы не было, однако она всегда проявляла интерес к такого рода недемоническим субстанциям, и в результате то, что было задумано как забава или даже каверза, неожиданно переросло в нечто совсем иное. Она почувствовала, что при всем своем видимом величии король отчаянно одинок, и решила вознаградить его за доброту так, как может только демонесса или действительно любящая прекрасная женщина. Подарить ему ночь блаженства. По ее разумению, он этого заслуживал.
На следующий день он посетил ее снова, и все повторилось. Некоторое время они продолжали тайно встречаться, и в жизни короля появились радость и счастье, неведомые ему прежде. Будучи волшебником и отнюдь не дураком, Громден со временем распознал, с кем имеет дело, но ему уже было все равно. Тайну свою они блюли строго: едва возникала угроза разоблачения, как демонесса попросту исчезала. О его семейном спокойствии она позаботилась, но допустила другую серьезную ошибку: напрочь позабыла об аисте. Обычно демонессы умеют оборачивать дело так, что отправляемые послания до аиста не доходят, но она так увлеклась своим романом, что это просто вылетело у нее из головы, а когда она спохватилась, было уже поздно. Ей пришлось задуматься о том, куда пристроить малютку, ибо демонесса не годится в матери для человеческого дитя. У младенца наверняка будет душа, которой у нее нет.
Когда аист принес ей очаровательную малютку, демонесса так увлеклась крошкой, что едва не оставила девочку себе, но вовремя поняла, что это было бы безумием: общество демонов мало подходит для воспитания девочек. Поэтому она, разумеется тайно, чтобы не ставить никого в неловкое положение, доставила дитя ее отцу-королю и сообщила, что это его дочь, которую она хотела бы оставить у себя, но в силу невозможности сделать это препоручает его заботам.
Громден был поражен: как и многие мужчины, он почему-то полагал, что на все его действия аист не обратит ни малейшего внимания.
Но девочку король полюбил с первого взгляда, а поскольку других детей у него не было, заявил, что сделает ее своей наследницей. Разумеется, это заявление являлось не более чем свидетельством любви, ибо королем Ксанфа может быть только волшебник. И хотя ее магический талант еще не был известен и оставалась надежда, что она проявит себя как волшебница, существовали и другие препятствия. В те времена обычай отдавал мужчинам преимущество перед женщинами, а то, что принцесса являлась наполовину демонессой, осложняло ее положение, как будущей претендентки на трон. Но Громден решил отложить решение этих проблем на потом: девочку ведь еще следовало вырастить.
— Наверное, мне не следует больше тебя посещать, — с грустью сказала королю демонесса. — Наша дочка должна получить хорошее воспитание, а всем известно, что демоны оказывают на детей дурное влияние.
С печалью в сердце король согласился. Они поцеловались и расстались. Хотя демонессе и недоставало истинных человеческих чувств, вся эта история оказала на нее неизгладимое влияние, поэтому она порой тайно посещала дочь и постоянно была в курсе всего происходившего в замке Ругна. Но ни во что не вмешивалась.
Король обеспечил девочку всем, чем только может обеспечить король, но одного он ей дать не мог. Она росла без матери.
Королеву девочка раздражала не сама по себе, а как живое свидетельство неверности мужа. Стоит заметить, что сама она не больно рвалась вызывать с ним аиста (во всяком случае, аист никаких посланий от этой пары так и не получил), однако ей было обидно то, что благодаря дочке факт супружеской измены сделался очевидным для всех. Правда, поначалу она скрывала свою злобу, а Громден, будучи великодушен сам, предполагал такое же великодушие в других и даже не догадывался о степени ее ожесточения.
Между тем королева под предлогом участия в воспитании ребенка принялась рассказывать девочке о гнусности ее демонического происхождения, о том, как безобразная демонесса обманом внушила королю, будто она прекрасна, ввела его в соблазн, а потом насмеялась над ним, публично доставив ему незаконное дитя, чтобы все узнали о его безрассудстве. При этом хитрая королева просила девочку не говорить отцу о том, что она ей рассказывает: разумеется, под предлогом того, чтобы не бередить душевные раны.
Девочка, получившая имя Панихида по причине несравненного умения исполнять печальные песни, верила мачехе, а для ее отца все эти беседы так и остались тайной.
По прошествии времени стало очевидно, что Панихида вырастет красавицей, похожей на мать, какой та была в момент совращения короля. Громдена красота дочурки радовала, а вот для королевы стала лишним напоминанием об измене мужа, и в конце концов она, исходя злобой, наложила на Панихиду страшное проклятие. Девочке пришлось покинуть замок. Разгневанный Громден, узнав правду, изгнал королеву, но исправить содеянное было уже невозможно.