Страница:
– Здравствуйте! На Северный вокзал, пожалуйста.
Мне нужно было на Восточный вокзал, но Северный находился совсем рядом.
– Здравствуйте, месье! Севелный вокзал, Севелный вокзал.
Раньше большинство таксистов в Париже были арабы – теперь это китайцы.
Но дело свое парень знал: он не поехал через Елисейские Поля, на которых самые пробки – с полуночи до трех ночи. Он тут же развернул свое «пежо» и зашуршал мимо двух рядов плотно припаркованных машин по улице генерала Ланрезака, направляясь к авеню Мак-Магона. Проезжая мимо «Бальмораля», я мысленно попрощался с Метеком, скорее всего, до утра.
Машина бесшумно скользила по улицам. Париж не спит кварталами, б?льшая часть города подтверждает правило «нет туристов – нет и народа». По таким районам мы сейчас и ехали –17-й округ, потом 9-й. С водителем связался по рации коллега, и теперь они оживленно тарахтели по-китайски. Как ни странно, в отличие от черных и арабов, среди которых много безработных, бедных и, соответственно, уличной шпаны, к китайцам французы относятся достаточно терпимо. Они, по крайней мере, здесь все при деле, все трудяги, а разборки происходят внутри колонии. Во всяком случае, пока – в Штатах тоже было так долгое время, но потом китайцам стало тесно.
Эти размышления не мешали мне поглядывать по сторонам. Сомнений не было – за мной никто не следил. Скорее всего, в моих вещах всё-таки шарила горничная.
Площадь перед Северным вокзалом была ярко освещена, но и там народу было немного. Я взглянул на часы – у меня в запасе было еще двадцать минут. Я расплатился с таксистом и вышел на тротуар.
У меня один большой недостаток – я не курю. Другой бы человек моей профессии сейчас набил бы не спеша трубочку и постоял бы здесь, наслаждаясь прохладой и свежим воздухом. Напротив, человек с сумкой через плечо, но не курящий, застрявший посреди тротуара в ночном городе, смотрится странно.
Я всё же постоял так минуту. Ехавший за нами несколько кварталов темный «ситроэн», как сейчас стало понятно, синий, высадил у вокзала двух молоденьких очкастеньких японочек с разноцветными рюкзаками и укатил. Я поправил ремень сумки на плече и двинулся к Восточному вокзалу.
От одного вокзала до другого от силы пять минут ходьбы. До встречи с Николаем оставалась еще четверть часа. Я вошел в бистро, в котором была назначена встреча, устроился у окна и заказал двойной эспрессо. Я не гадал по поводу того, зачем меня подняли посреди ночи. Меня занимал только Метек – я боялся его упустить.
В появившемся на тротуаре прохожем я узнал Николая – он, видимо, припарковался, не доезжая до вокзала. К себе домой он явно успел наведаться – на нем теперь была тенниска в белую и синюю полоску, как у яхтсмена. Он тоже увидел меня в освещенном окне и вошел в бистро. Вопреки правилам конспирации, согласно которым он должен был бы сесть в противоположном углу, чтобы я убедился, что хвоста за ним нет, он тут же подошел ко мне и негромко сказал по-французски:
– Поехали, это срочно!
Я посмотрел на чек, принесенный вместе с моим заказом, выложил на него столбик мелочи и, не допив кофе, вышел за ним.
Мой связной быстро шел по пустынной улице метрах в десяти от меня. Так непривычно слышать звук шагов в центре города! Николай свернул за угол на бульвар де Мажанта, щелкнул сигнализацией, открыл дверцу своей «рено-меган» и бухнулся на место водителя. Я поставил ногу на бампер, завязывая несуществующий шнурок – вокруг не было ни души. Я открыл дверцу, перебросил назад валяющуюся на сиденье пассажира легкую ветровку и тоже уселся в машину. Зажужжал стартер, схватился двигатель, и мы рванулись с места. Николай сделал погромче радио – он слушал «Ностальжи» – и сказал:
– Похоже, нашего друга прикончили в «Клюни». Деталей не знаю. Ты же можешь вернуться туда ночевать? Узнай, что сумеешь!
– Ты мог намекнуть мне по телефону, я бы поехал прямо туда.
Николай пожал плечами: указания старших товарищей не обсуждаются. Потом посмотрел на меня и хихикнул:
– Кстати, там любят только клиентов с бритым лицом.
Голову он не терял. Я откинул шторку перед своим сиденьем – зеркальце там было – и аккуратно оторвал усы и брови. Ото всех этих манипуляций они уже начали терять вид. Надеюсь, я вскоре смогу их выбросить.
Николай ехал быстро. Мы проскочили остров Ситэ, свернули правее перед фонтаном – по бульвару Сен-Мишель движение встречное – и остановились на углу улицы Сент-Андрэ-дез-Ар. Я приехал.
– Свяжись со мной, когда получится, – попросил Николай.
– Скорее всего, уже утром.
Он кивнул.
Я обогнул въезд в подземный паркинг и пустынным проулком вышел на Сен-Мишель. Перед моей гостиницей стояли с включенными маячками полицейская машина и скорая помощь.
Сталкиваться с полицией мне совершенно не хотелось. Но, с другой стороны, в момент убийства меня в отеле не было – портье может это подтвердить. И как свидетель я никакой ценности не представлял – в худшем случае меня попросят показать паспорт. А вот услышать какую-то ценную наводку я и вправду мог.
Я толкнул стеклянную дверь и по винтовой лестнице поднялся на второй этаж. Тело, помещенное в пластмассовый чехол и пристегнутое ремнями к носилкам, лежало слева от стойки портье, в холле, где, похоже, по утрам постояльцы пили кофе. Сейчас там толкалось человек шесть – полицейские, санитары в форме, снимающий отпечатки пальцев эксперт в штатском, фотограф с «кэноном» и тот же негр-портье. Один из полицейских – молодой коротко стриженый парень в кепи – без особого интереса посмотрел на меня.
– Что случилось? – спросил я у портье.
– Сердечный приступ, – торопливо ответил негр. Он явно хотел, чтобы всё это поскорее вошло в норму. – 401-й?
– Да, 401-й.
Портье протянул мне ключ.
Полицейский подошел ко мне и отдал честь.
– Старший инспектор Бонжан, комиссариат 5-го округа. Я могу задать вам пару вопросов?
– Разумеется.
Я взглянул еще раз на тело, лежавшее на носилках, и сказал портье:
– Я бы чего-нибудь выпил, – потом посмотрел на полицейского и добавил. – Вы не хотите?
Полицейский с улыбкой поблагодарил меня – весь его вид говорил, что он на работе. Я не жалел, что так очевидно глупо предложил ему выпить – по-моему, я отыграл эту сценку вполне естественно. А выпивка всегда позволяет задержаться.
Справа от стойки был небольшой бар с тремя высокими табуретами, в котором обслуживал тот же портье.
– Виски, – сказал я ему и взобрался на крайний табурет.
– «Баллентайнз», «Джек Дэниэлс»?
– «Джек Дэниэлс», двойной.
Полицейский подошел к стойке и положил на нее желтый блокнот в клеточку.
– Ваше имя и фамилия, пожалуйста. У вас с собой есть документ?
– Эрнесто Лопес. Да вот мой паспорт, вам так будет удобнее.
Пока полицейский доставал ручку, я успел придумать себе домашний адрес: Сарагоса, улица Кальдерона, 16. Но полицейский счел этот вопрос лишним – он лишь переписал фамилию и номер паспорта.
– Когда вы остановились здесь?
– Сегодня вечером.
– Лед? Содовая? – спросил портье.
Я знаком остановил его, взял стакан и отхлебнул половину.
– Извините! – сказал я полицейскому.
Его прозрачно-голубые глаза не выражали никаких эмоций.
– Посмотрите, пожалуйста, на человека, который лежит на носилках. Вы не сталкивались с ним?
Я допил виски, поставил стакан и обернулся. По знаку допрашивающего меня полицейского его коллега отстегнул молнию почти до груди трупа. Штайнер был в темном костюме с белой рубашкой и галстуком, в которых он, по-моему, и обедал на теплоходике, на бато-муш. Его лошадиная голова была повернута к нам, глаза закрыты, крошечный лоб неандертальца сморщен, как от внезапной боли.
Странная вещь, в его бутоньерке остался цветок. Но это была не роза, с которыми к вам во всех парижских ресторанах и кафе пристают смуглые уличные торговцы, арабы или бенгальцы. Нет, Штайнер элегантно украсил свой темно-синий, почти черный костюм двойным цветком герани.
– Так что? – спросил инспектор.
– Нет, я его не видел, – очнулся я, знаком попросил портье налить мне еще порцию и добавил. – Я снял номер вечером, где-то около девяти, и сразу пошел ужинать. А вернулся вот только сейчас.
– Спасибо, месье, – полицейский закрыл блокнот и попытался сунуть его в карман. Блокнот не помещался.
– Сожалею, что не смог вам помочь, – вежливо отозвался я.
Новая порция виски позволяла мне задержаться в холле еще минут на пять-десять. Инспектор отдал распоряжение санитарам – они подхватили носилки и пошли вниз, чертыхаясь на крутой винтовой лестнице. Уходя, полицейский обернулся к портье.
– Завтра в десять, – напомнил он.
– Конечно! Спасибо, г-н старший инспектор.
Видимо, портье удалось уговорить полицейских убраться поскорее. Не лучшая реклама гостинице – люди приезжают в Париж, чтобы наслаждаться жизнью, а не сталкиваться со смертью. Эксперты тоже потянулись на выход.
В ответ на мой вопросительный взгляд портье жестом попросил меня подождать и набрал номер по телефону.
– Месье Оди? Это Венсент. Они уже ушли, месье Оди. Да, месье Оди. Не знаю, может быть, теперь вам и нет смысла приезжать. Нет-нет, месье Оди, говорю вам, большого шума не было. Конечно, месье Оди! Спокойной ночи, месье Оди!
Портье повесил трубку и пожаловался мне:
– Что за ночь! Ну почему это должно было случиться в мое дежурство!
– Инфаркты случаются, – невинно произнес я.
Портье высунулся в холл, чтобы убедиться, что никого из экспертов не осталось. Ему явно хотелось снять стресс, а пить на дежурстве он не мог. Он вышел из-за стойки и показал мне на кресло у окна.
– Тот господин из 404-го – он немец – сидел вон там. Он заказал кофе и смотрел проспекты, вероятно, кого-то ждал. Ему было жарко, он даже открыл окно. Потом уезжали жильцы из 502-го, я отвлекся. У них было много вещей, они даже попросили шофера такси подняться, чтобы помочь им – я-то не имею права отходить отсюда, а Миланка уже ушла. Потом пришли те два господина. Похоже, господин из 404-го ждал не их, потому что он был недоволен. Те двое ничего не заказывали, просто сидели там, разговаривали. А потом тому господину из 404-го стало плохо, он завалился всем телом на бок. И те двое сразу бросились бежать со всех ног. Как вы думаете – они ведь могли и меня убить как свидетеля?
Негр замолчал, подумал и добавил:
– Я, наверное, не должен никому об этом рассказывать. Ну, кроме полиции.
Я согласно кивнул, закончил вторую порцию виски и попросил следующую.
– Попробуй теперь уснуть, когда здесь такое произошло. Прямо детектив! – сказал я, приглашая портье продолжить исповедь.
– Я здесь третий год работаю, никогда не было ничего подобного, – охотно подхватил африканец. – Те два господина, которые ругались, тоже немцы были. Я-то немецкого не знаю, но они говорили не по-французски, а поскольку господин из 404-го был немец, то понятно, что они говорили по-своему. Я так полицейскому и сказал. Мне завтра к ним в комиссариат придется пойти, чтобы подписать там всё и посмотреть фотографии. Я их рожи теперь до самой смерти не забуду.
Расспрашивать, как выглядели убийцы, с моей стороны было бы неосторожным.
Я поднялся в свой крошечный номер 401. В хороших гостиницах, типа «Де Бюси», вечером зажигают мягкий свет у постели и кладут на покрывало шоколадную конфету, чтобы жизнь казалась еще слаще. Здесь такая деликатность была не в ходу – меня встретил только застоявшийся воздух с легкой примесью дезодоранта. Я открыл окно и набрал номер по французскому мобильному.
– В полдень, – сказал я по-французски, когда звонок приняли.
– Вы ошиблись, – по-французски ответил Николай.
2
3
Мне нужно было на Восточный вокзал, но Северный находился совсем рядом.
– Здравствуйте, месье! Севелный вокзал, Севелный вокзал.
Раньше большинство таксистов в Париже были арабы – теперь это китайцы.
Но дело свое парень знал: он не поехал через Елисейские Поля, на которых самые пробки – с полуночи до трех ночи. Он тут же развернул свое «пежо» и зашуршал мимо двух рядов плотно припаркованных машин по улице генерала Ланрезака, направляясь к авеню Мак-Магона. Проезжая мимо «Бальмораля», я мысленно попрощался с Метеком, скорее всего, до утра.
Машина бесшумно скользила по улицам. Париж не спит кварталами, б?льшая часть города подтверждает правило «нет туристов – нет и народа». По таким районам мы сейчас и ехали –17-й округ, потом 9-й. С водителем связался по рации коллега, и теперь они оживленно тарахтели по-китайски. Как ни странно, в отличие от черных и арабов, среди которых много безработных, бедных и, соответственно, уличной шпаны, к китайцам французы относятся достаточно терпимо. Они, по крайней мере, здесь все при деле, все трудяги, а разборки происходят внутри колонии. Во всяком случае, пока – в Штатах тоже было так долгое время, но потом китайцам стало тесно.
Эти размышления не мешали мне поглядывать по сторонам. Сомнений не было – за мной никто не следил. Скорее всего, в моих вещах всё-таки шарила горничная.
Площадь перед Северным вокзалом была ярко освещена, но и там народу было немного. Я взглянул на часы – у меня в запасе было еще двадцать минут. Я расплатился с таксистом и вышел на тротуар.
У меня один большой недостаток – я не курю. Другой бы человек моей профессии сейчас набил бы не спеша трубочку и постоял бы здесь, наслаждаясь прохладой и свежим воздухом. Напротив, человек с сумкой через плечо, но не курящий, застрявший посреди тротуара в ночном городе, смотрится странно.
Я всё же постоял так минуту. Ехавший за нами несколько кварталов темный «ситроэн», как сейчас стало понятно, синий, высадил у вокзала двух молоденьких очкастеньких японочек с разноцветными рюкзаками и укатил. Я поправил ремень сумки на плече и двинулся к Восточному вокзалу.
От одного вокзала до другого от силы пять минут ходьбы. До встречи с Николаем оставалась еще четверть часа. Я вошел в бистро, в котором была назначена встреча, устроился у окна и заказал двойной эспрессо. Я не гадал по поводу того, зачем меня подняли посреди ночи. Меня занимал только Метек – я боялся его упустить.
В появившемся на тротуаре прохожем я узнал Николая – он, видимо, припарковался, не доезжая до вокзала. К себе домой он явно успел наведаться – на нем теперь была тенниска в белую и синюю полоску, как у яхтсмена. Он тоже увидел меня в освещенном окне и вошел в бистро. Вопреки правилам конспирации, согласно которым он должен был бы сесть в противоположном углу, чтобы я убедился, что хвоста за ним нет, он тут же подошел ко мне и негромко сказал по-французски:
– Поехали, это срочно!
Я посмотрел на чек, принесенный вместе с моим заказом, выложил на него столбик мелочи и, не допив кофе, вышел за ним.
Мой связной быстро шел по пустынной улице метрах в десяти от меня. Так непривычно слышать звук шагов в центре города! Николай свернул за угол на бульвар де Мажанта, щелкнул сигнализацией, открыл дверцу своей «рено-меган» и бухнулся на место водителя. Я поставил ногу на бампер, завязывая несуществующий шнурок – вокруг не было ни души. Я открыл дверцу, перебросил назад валяющуюся на сиденье пассажира легкую ветровку и тоже уселся в машину. Зажужжал стартер, схватился двигатель, и мы рванулись с места. Николай сделал погромче радио – он слушал «Ностальжи» – и сказал:
– Похоже, нашего друга прикончили в «Клюни». Деталей не знаю. Ты же можешь вернуться туда ночевать? Узнай, что сумеешь!
– Ты мог намекнуть мне по телефону, я бы поехал прямо туда.
Николай пожал плечами: указания старших товарищей не обсуждаются. Потом посмотрел на меня и хихикнул:
– Кстати, там любят только клиентов с бритым лицом.
Голову он не терял. Я откинул шторку перед своим сиденьем – зеркальце там было – и аккуратно оторвал усы и брови. Ото всех этих манипуляций они уже начали терять вид. Надеюсь, я вскоре смогу их выбросить.
Николай ехал быстро. Мы проскочили остров Ситэ, свернули правее перед фонтаном – по бульвару Сен-Мишель движение встречное – и остановились на углу улицы Сент-Андрэ-дез-Ар. Я приехал.
– Свяжись со мной, когда получится, – попросил Николай.
– Скорее всего, уже утром.
Он кивнул.
Я обогнул въезд в подземный паркинг и пустынным проулком вышел на Сен-Мишель. Перед моей гостиницей стояли с включенными маячками полицейская машина и скорая помощь.
Сталкиваться с полицией мне совершенно не хотелось. Но, с другой стороны, в момент убийства меня в отеле не было – портье может это подтвердить. И как свидетель я никакой ценности не представлял – в худшем случае меня попросят показать паспорт. А вот услышать какую-то ценную наводку я и вправду мог.
Я толкнул стеклянную дверь и по винтовой лестнице поднялся на второй этаж. Тело, помещенное в пластмассовый чехол и пристегнутое ремнями к носилкам, лежало слева от стойки портье, в холле, где, похоже, по утрам постояльцы пили кофе. Сейчас там толкалось человек шесть – полицейские, санитары в форме, снимающий отпечатки пальцев эксперт в штатском, фотограф с «кэноном» и тот же негр-портье. Один из полицейских – молодой коротко стриженый парень в кепи – без особого интереса посмотрел на меня.
– Что случилось? – спросил я у портье.
– Сердечный приступ, – торопливо ответил негр. Он явно хотел, чтобы всё это поскорее вошло в норму. – 401-й?
– Да, 401-й.
Портье протянул мне ключ.
Полицейский подошел ко мне и отдал честь.
– Старший инспектор Бонжан, комиссариат 5-го округа. Я могу задать вам пару вопросов?
– Разумеется.
Я взглянул еще раз на тело, лежавшее на носилках, и сказал портье:
– Я бы чего-нибудь выпил, – потом посмотрел на полицейского и добавил. – Вы не хотите?
Полицейский с улыбкой поблагодарил меня – весь его вид говорил, что он на работе. Я не жалел, что так очевидно глупо предложил ему выпить – по-моему, я отыграл эту сценку вполне естественно. А выпивка всегда позволяет задержаться.
Справа от стойки был небольшой бар с тремя высокими табуретами, в котором обслуживал тот же портье.
– Виски, – сказал я ему и взобрался на крайний табурет.
– «Баллентайнз», «Джек Дэниэлс»?
– «Джек Дэниэлс», двойной.
Полицейский подошел к стойке и положил на нее желтый блокнот в клеточку.
– Ваше имя и фамилия, пожалуйста. У вас с собой есть документ?
– Эрнесто Лопес. Да вот мой паспорт, вам так будет удобнее.
Пока полицейский доставал ручку, я успел придумать себе домашний адрес: Сарагоса, улица Кальдерона, 16. Но полицейский счел этот вопрос лишним – он лишь переписал фамилию и номер паспорта.
– Когда вы остановились здесь?
– Сегодня вечером.
– Лед? Содовая? – спросил портье.
Я знаком остановил его, взял стакан и отхлебнул половину.
– Извините! – сказал я полицейскому.
Его прозрачно-голубые глаза не выражали никаких эмоций.
– Посмотрите, пожалуйста, на человека, который лежит на носилках. Вы не сталкивались с ним?
Я допил виски, поставил стакан и обернулся. По знаку допрашивающего меня полицейского его коллега отстегнул молнию почти до груди трупа. Штайнер был в темном костюме с белой рубашкой и галстуком, в которых он, по-моему, и обедал на теплоходике, на бато-муш. Его лошадиная голова была повернута к нам, глаза закрыты, крошечный лоб неандертальца сморщен, как от внезапной боли.
Странная вещь, в его бутоньерке остался цветок. Но это была не роза, с которыми к вам во всех парижских ресторанах и кафе пристают смуглые уличные торговцы, арабы или бенгальцы. Нет, Штайнер элегантно украсил свой темно-синий, почти черный костюм двойным цветком герани.
– Так что? – спросил инспектор.
– Нет, я его не видел, – очнулся я, знаком попросил портье налить мне еще порцию и добавил. – Я снял номер вечером, где-то около девяти, и сразу пошел ужинать. А вернулся вот только сейчас.
– Спасибо, месье, – полицейский закрыл блокнот и попытался сунуть его в карман. Блокнот не помещался.
– Сожалею, что не смог вам помочь, – вежливо отозвался я.
Новая порция виски позволяла мне задержаться в холле еще минут на пять-десять. Инспектор отдал распоряжение санитарам – они подхватили носилки и пошли вниз, чертыхаясь на крутой винтовой лестнице. Уходя, полицейский обернулся к портье.
– Завтра в десять, – напомнил он.
– Конечно! Спасибо, г-н старший инспектор.
Видимо, портье удалось уговорить полицейских убраться поскорее. Не лучшая реклама гостинице – люди приезжают в Париж, чтобы наслаждаться жизнью, а не сталкиваться со смертью. Эксперты тоже потянулись на выход.
В ответ на мой вопросительный взгляд портье жестом попросил меня подождать и набрал номер по телефону.
– Месье Оди? Это Венсент. Они уже ушли, месье Оди. Да, месье Оди. Не знаю, может быть, теперь вам и нет смысла приезжать. Нет-нет, месье Оди, говорю вам, большого шума не было. Конечно, месье Оди! Спокойной ночи, месье Оди!
Портье повесил трубку и пожаловался мне:
– Что за ночь! Ну почему это должно было случиться в мое дежурство!
– Инфаркты случаются, – невинно произнес я.
Портье высунулся в холл, чтобы убедиться, что никого из экспертов не осталось. Ему явно хотелось снять стресс, а пить на дежурстве он не мог. Он вышел из-за стойки и показал мне на кресло у окна.
– Тот господин из 404-го – он немец – сидел вон там. Он заказал кофе и смотрел проспекты, вероятно, кого-то ждал. Ему было жарко, он даже открыл окно. Потом уезжали жильцы из 502-го, я отвлекся. У них было много вещей, они даже попросили шофера такси подняться, чтобы помочь им – я-то не имею права отходить отсюда, а Миланка уже ушла. Потом пришли те два господина. Похоже, господин из 404-го ждал не их, потому что он был недоволен. Те двое ничего не заказывали, просто сидели там, разговаривали. А потом тому господину из 404-го стало плохо, он завалился всем телом на бок. И те двое сразу бросились бежать со всех ног. Как вы думаете – они ведь могли и меня убить как свидетеля?
Негр замолчал, подумал и добавил:
– Я, наверное, не должен никому об этом рассказывать. Ну, кроме полиции.
Я согласно кивнул, закончил вторую порцию виски и попросил следующую.
– Попробуй теперь уснуть, когда здесь такое произошло. Прямо детектив! – сказал я, приглашая портье продолжить исповедь.
– Я здесь третий год работаю, никогда не было ничего подобного, – охотно подхватил африканец. – Те два господина, которые ругались, тоже немцы были. Я-то немецкого не знаю, но они говорили не по-французски, а поскольку господин из 404-го был немец, то понятно, что они говорили по-своему. Я так полицейскому и сказал. Мне завтра к ним в комиссариат придется пойти, чтобы подписать там всё и посмотреть фотографии. Я их рожи теперь до самой смерти не забуду.
Расспрашивать, как выглядели убийцы, с моей стороны было бы неосторожным.
Я поднялся в свой крошечный номер 401. В хороших гостиницах, типа «Де Бюси», вечером зажигают мягкий свет у постели и кладут на покрывало шоколадную конфету, чтобы жизнь казалась еще слаще. Здесь такая деликатность была не в ходу – меня встретил только застоявшийся воздух с легкой примесью дезодоранта. Я открыл окно и набрал номер по французскому мобильному.
– В полдень, – сказал я по-французски, когда звонок приняли.
– Вы ошиблись, – по-французски ответил Николай.
2
Наверное, всем, кто много ездит и часто меняет гостиницы, снятся такие сны. Вчера дверь в коридор была справа, сегодня она слева. И вам снится, как во вчерашний номер, где дверь была справа, кто-то – незнакомец, скорее всего, убийца – входит слева. От ужаса, что в номер, оказывается, можно попасть и через еще одну дверь, вы просыпаетесь. И видите, что дверь действительно слева, как во сне. И этот кошмар остается явью, пока вы не проснетесь окончательно и не поймете, что вам снился вчерашний номер. Так вот, сначала мне приснилось, что меня хотели убить в «Фениксе», где я задремал сидя, прислонив подушку к открытому окну. После первого сна я заснул довольно быстро. После второго, с дверью слева, я, поворочавшись, понял, что уже не засну. Плюс еще не преодоленная шестичасовая разница во времени! Я зажег лампочку рядом с постелью и с облегчением обнаружил, что уже можно вставать – было десять минут восьмого. Я принял душ и – береженого бог бережет! – тщательно протер мокрым полотенцем все места, за которые мог хвататься голыми руками. Потом нацепил парик, подхватил свою сумку и спустился в холл.
Вообще-то я собирался сразу поехать в «Феникс», чтобы не упустить Метека. Но чувство долга побудило меня задержаться здесь хотя бы на завтрак – вдруг еще что узнаю?
Портье – вчерашний африканец – поздоровался со мной как со старым знакомым и пригласил проследовать в салон. Я был прав – утренний кофе подавали в том самом месте, где вчера лежал труп Штайнера. Обстановка была стандартная: восемь круглых столиков вдоль стен, туристические проспекты и старые журналы на консоли. Единственным украшением служила большая, почти в рост, деревянная фигура кудрявого мальчика в костюме эпохи Возрождения, который готовился прижать к подбородку настоящую скрипку. Мальчик выглядывал в холл из-за фикуса Бенджамина, раскидистого, но какого-то худосочного – кадка с деревом стояла слишком далеко от окна, и листьям явно не хватало света.
Столик, за которым вчера убили Штайнера, был занят американской мамашей с двумя дочерьми лет 15-16, которые не переставали трещать. Когда я проходил мимо, одна из барышень как раз говорила:
– Конечно, прекрасно трахаться налево и направо! Но потом ты приезжаешь в свой паршивый городок…
Еще в холле вяло крошила круассаны блеклая пара скандинавов неопределенного возраста, и намазывал бутерброды своим двум вертлявым сыновьям арабский папа с большим, обтянутым синей майкой животом. Было очевидно, что вчерашний инцидент для большинства постояльцев остался незамеченным.
Я сел под фикус напротив американок, в светском разговоре которых снова промелькнуло слово «трахаться». Я присмотрелся к женщине постарше, которую я принял за мамашу. Возможно, это была лишь старшая подруга, так сказать, наставница.
– Что вы будете?
Передо мной стояла симпатичная темноволосая девушка с православным крестом на шее. Сербка? Болгарка?
Я заказал континентальный завтрак с зеленым чаем.
Это был один из тех моментов, когда голова моя была совершенно пуста. Поднос, который принесла мне сербка, был заполнен до краев: набор булочек, варенье, мед, йогурт и даже кусочек сыра в пластмассовой упаковке. И всё, о чем я позволял себе думать перед начинавшимся днем, который тоже обещал быть долгим, что именно и в каком порядке я собираюсь поглотить на завтрак. Я, так и не попробовав йогурт, закончил в начале девятого, попрощался с портье и, взяв напоследок визитную карточку отеля – хотя как она мне могла еще понадобиться? – с сумкой через плечо вышел на улицу.
Перед гостиницей, включив аварийные мигалки, стояло такси – «пежо» цвета красный металлик. На заднем сиденье ерзала в нетерпении восточного вида женщина. Я бы не отдал руку на отсечение, что именно она обедала со Штайнером на теплоходе, но она тоже была лет пятидесяти, полной, ярко накрашенной и в ушах у нее сверкали массивные золотые серьги. Женщина смотрела на дверь гостиницы и, увидев вместо знакомого лица незнакомое мое, достала мобильный телефон. Если она ждала Штайнера, то он явно опаздывал.
Я быстрым шагом пошел к набережной, где в самом начале бульвара Сен-Мишель была стоянка такси. В такую рань на ней выстроилось цепочкой машин пять. Я сел в первую и сказал водителю, разумеется, китайцу:
– Подождем минуту! Я скажу, куда ехать.
– Куда ехать? – спросил китаец, трогаясь.
– Стоп! Стоп! – крикнул я. – Ждать.
– Ждать?
– Ждать!
– Хорошо!
Водитель проехал пару метров, чтобы дать место следующей машине, и выключил двигатель. Все китайские таксисты одного неопределенного возраста – между двадцатью пятью и пятьюдесятью. Скрытая армия вторжения, в которой рядовые и генералы неразличимы.
Я рассуждал так. Если это была та самая женщина, которая обедала со Штайнером, она, разумеется, ждала его. Потеряв терпение, она позвонит портье, и тот сообщит ей, что с ее знакомым случилось несчастье – или не знаю, что там ему полиция посоветовала сказать в таком случае. Подниматься, естественно, она не станет и отправится домой или за новыми инструкциями.
Красное «пежо» проплыло мимо нас и повернуло влево на набережную. Женщина – я про себя стал звать ее Фатима, – разговаривала по телефону, но мимика ее была настолько выразительна, что я, считай, и слышал, и понимал, что она говорит. Примерно следующее:
– Нет, а что я еще могла сделать, сидя внизу в машине? А раз ты такой умный, сам приезжай сюда и разбирайся!
– Видите эту машину? Ехать за ней, но не слишком близко, – сказал я китайцу.
– Понял, понял, – оживленно закивал таксист. Такое начало рабочего дня было ему по вкусу. – Ты полиция?
– Я муж, – с достоинством соврал я.
– А-а, – протянул китаец, часто кивая головой. – Понял, понял.
Я выгляжу моложе своих лет – мне в мои сорок четыре дают тридцать пять. Фатиме, даже при том, что она восточная женщина, было никак не меньше пятидесяти. Но китайцы, видимо, ориентируются в возрасте европейцев так же плохо, как и мы в их.
– Зеленый! Вперед! – скомандовал я.
Задачу водитель действительно понял правильно. Он на большой скорости догнал поток, но встроился не сразу, а оставив одну машину между нами. Красное «пежо» быстро отщелкивало мост за мостом. Потом мы пересекли Сену по мосту Альма и поехали по какой-то авеню в сторону Елисейских Полей. Проехав несколько кварталов, такси Фатимы свернуло налево и вскоре остановилось у подъезда светло-серого жилого дома.
– Стоять? – спросил китаец.
– Ехать, ехать!
Красное «Пежо» в любом случае закрывало нам проезд. Фатима вышла из машины и резво застучала каблуками по каменным плитам. Каблуки у нее были высоковаты для женщины ее комплекции. Я отметил номер дома, в который она вошла – № 7, а доехав до перекрестка, - расплатился и вышел. Табличка на углу уведомляла, что жила Фатима на улице Бассано.
Китаец меня рассмешил. Получив деньги и поблагодарив за чаевые, он повернулся ко мне и сказал:
– Убивать – нет! – и схватил себя обеими руками за горло, изображая удушение. Потом энергично помотал указательным пальцем. – Месье, убивать – нет!
– Нет, нет! – заверил его я.
Я вернулся к дому номер семь и стал рассматривать таблички с именами жильцов на домофоне. Одна фамилия выглядела вполне по-арабски: Аль Абеди. Может быть, с неудавшегося свидания Фатима попросту поехала к себе домой?
Пока я размышлял, дверь подъезда открылась, и появилась высокая худая женщина в синем комбинезоне и с дряблыми складками кожи под глазами и на шее. В одной руке у нее было ведро с белой шапкой пены, а в другой – швабра. Она явно собиралась отдраить тротуар перед входом, как это заведено в хороших буржуазных кварталах. Мы были в 8-м округе – как раз такой район.
– Вы кого-нибудь ищете, месье? – спросила она без особой любезности.
– О, даже не знаю, – сказал я, чтобы выиграть три секунды для последующей импровизации. – А вы давно здесь работаете?
– А что? – но моя улыбка была такой обезоруживающей, что консьержка снизошла. – Осенью будет восемь лет.
Она подбоченилась, вставая ко мне немного боком. Похоже, такие же пустые складки кожи у нее были и вместо груди.
– Жаль! Тогда вы их, может быть, и не застали. Я и сам давно в Париже не был. Но лет десять назад в этом доме жили мои друзья, ливийцы. (Почему я сказал «ливийцы»?) Бен Зетун была их фамилия. Я подумал, вдруг они всё еще здесь живут.
Лицо консьержки слегка расправилось.
– Как вы говорите – Бен Зетун?
Я кивнул. У меня действительно был один знакомый с такой фамилией, правда, алжирец.
– Я таких не помню, – консьержка сменила позу, встав ко мне лицом и кокетливо отставив в сторону тощее, как костыль, бедро. – Но ливийцы у нас живут постоянно. Они снимают квартиру от этого, как его… Короче, дипломаты военные.
О-па! Теперь в поведении Штайнера начала просвечиваться какая-то логика.
– Хотите зайти? – спросила консьержка.
Хотя она явно меня обольщала, по ее тону было ясно, что подобную бесцеремонность она бы не одобрила.
– Нет, что вы! Я этих людей не знаю. Заявиться так, с улицы! – смущенно запротестовал я, чтобы быть ей приятным. – Хотя, если бы вы могли дать мне их номер телефона, я бы, пожалуй, позвонил, чтобы справиться о своих друзьях. Не сейчас, разумеется, в приличное время, когда все в доме точно встанут.
Найти телефон по адресу и фамилии не сложно, но если квартиру снимает для своих сотрудников военный атташат, поиск может оказаться сложнее. За небольшую плату ваш телефон уберут изо всех справочных баз данных. Мы с консьержкой прошли в ее комнату слева от входа. На занавеске, закрывающей застекленную верхнюю часть двери, изнутри булавкой был прикреплен листок с телефонами жильцов. Запомнить восемь цифр большого труда не представляло, но такие способности могли показаться подозрительными. Поэтому я терпеливо дождался обрывка квитанции из прачечной, пожалованной мне царственным жестом, записал на обратной стороне номер и, церемонно поблагодарив, удалился. Консьержка проводила меня разочарованным взглядом. Она что, думала, что я хочу заполучить и ее номер телефона?
Информация о ливийцах могла оказаться срочной. Но мы так и так встречались с Николаем через полчаса.
Вообще-то я собирался сразу поехать в «Феникс», чтобы не упустить Метека. Но чувство долга побудило меня задержаться здесь хотя бы на завтрак – вдруг еще что узнаю?
Портье – вчерашний африканец – поздоровался со мной как со старым знакомым и пригласил проследовать в салон. Я был прав – утренний кофе подавали в том самом месте, где вчера лежал труп Штайнера. Обстановка была стандартная: восемь круглых столиков вдоль стен, туристические проспекты и старые журналы на консоли. Единственным украшением служила большая, почти в рост, деревянная фигура кудрявого мальчика в костюме эпохи Возрождения, который готовился прижать к подбородку настоящую скрипку. Мальчик выглядывал в холл из-за фикуса Бенджамина, раскидистого, но какого-то худосочного – кадка с деревом стояла слишком далеко от окна, и листьям явно не хватало света.
Столик, за которым вчера убили Штайнера, был занят американской мамашей с двумя дочерьми лет 15-16, которые не переставали трещать. Когда я проходил мимо, одна из барышень как раз говорила:
– Конечно, прекрасно трахаться налево и направо! Но потом ты приезжаешь в свой паршивый городок…
Еще в холле вяло крошила круассаны блеклая пара скандинавов неопределенного возраста, и намазывал бутерброды своим двум вертлявым сыновьям арабский папа с большим, обтянутым синей майкой животом. Было очевидно, что вчерашний инцидент для большинства постояльцев остался незамеченным.
Я сел под фикус напротив американок, в светском разговоре которых снова промелькнуло слово «трахаться». Я присмотрелся к женщине постарше, которую я принял за мамашу. Возможно, это была лишь старшая подруга, так сказать, наставница.
– Что вы будете?
Передо мной стояла симпатичная темноволосая девушка с православным крестом на шее. Сербка? Болгарка?
Я заказал континентальный завтрак с зеленым чаем.
Это был один из тех моментов, когда голова моя была совершенно пуста. Поднос, который принесла мне сербка, был заполнен до краев: набор булочек, варенье, мед, йогурт и даже кусочек сыра в пластмассовой упаковке. И всё, о чем я позволял себе думать перед начинавшимся днем, который тоже обещал быть долгим, что именно и в каком порядке я собираюсь поглотить на завтрак. Я, так и не попробовав йогурт, закончил в начале девятого, попрощался с портье и, взяв напоследок визитную карточку отеля – хотя как она мне могла еще понадобиться? – с сумкой через плечо вышел на улицу.
Перед гостиницей, включив аварийные мигалки, стояло такси – «пежо» цвета красный металлик. На заднем сиденье ерзала в нетерпении восточного вида женщина. Я бы не отдал руку на отсечение, что именно она обедала со Штайнером на теплоходе, но она тоже была лет пятидесяти, полной, ярко накрашенной и в ушах у нее сверкали массивные золотые серьги. Женщина смотрела на дверь гостиницы и, увидев вместо знакомого лица незнакомое мое, достала мобильный телефон. Если она ждала Штайнера, то он явно опаздывал.
Я быстрым шагом пошел к набережной, где в самом начале бульвара Сен-Мишель была стоянка такси. В такую рань на ней выстроилось цепочкой машин пять. Я сел в первую и сказал водителю, разумеется, китайцу:
– Подождем минуту! Я скажу, куда ехать.
– Куда ехать? – спросил китаец, трогаясь.
– Стоп! Стоп! – крикнул я. – Ждать.
– Ждать?
– Ждать!
– Хорошо!
Водитель проехал пару метров, чтобы дать место следующей машине, и выключил двигатель. Все китайские таксисты одного неопределенного возраста – между двадцатью пятью и пятьюдесятью. Скрытая армия вторжения, в которой рядовые и генералы неразличимы.
Я рассуждал так. Если это была та самая женщина, которая обедала со Штайнером, она, разумеется, ждала его. Потеряв терпение, она позвонит портье, и тот сообщит ей, что с ее знакомым случилось несчастье – или не знаю, что там ему полиция посоветовала сказать в таком случае. Подниматься, естественно, она не станет и отправится домой или за новыми инструкциями.
Красное «пежо» проплыло мимо нас и повернуло влево на набережную. Женщина – я про себя стал звать ее Фатима, – разговаривала по телефону, но мимика ее была настолько выразительна, что я, считай, и слышал, и понимал, что она говорит. Примерно следующее:
– Нет, а что я еще могла сделать, сидя внизу в машине? А раз ты такой умный, сам приезжай сюда и разбирайся!
– Видите эту машину? Ехать за ней, но не слишком близко, – сказал я китайцу.
– Понял, понял, – оживленно закивал таксист. Такое начало рабочего дня было ему по вкусу. – Ты полиция?
– Я муж, – с достоинством соврал я.
– А-а, – протянул китаец, часто кивая головой. – Понял, понял.
Я выгляжу моложе своих лет – мне в мои сорок четыре дают тридцать пять. Фатиме, даже при том, что она восточная женщина, было никак не меньше пятидесяти. Но китайцы, видимо, ориентируются в возрасте европейцев так же плохо, как и мы в их.
– Зеленый! Вперед! – скомандовал я.
Задачу водитель действительно понял правильно. Он на большой скорости догнал поток, но встроился не сразу, а оставив одну машину между нами. Красное «пежо» быстро отщелкивало мост за мостом. Потом мы пересекли Сену по мосту Альма и поехали по какой-то авеню в сторону Елисейских Полей. Проехав несколько кварталов, такси Фатимы свернуло налево и вскоре остановилось у подъезда светло-серого жилого дома.
– Стоять? – спросил китаец.
– Ехать, ехать!
Красное «Пежо» в любом случае закрывало нам проезд. Фатима вышла из машины и резво застучала каблуками по каменным плитам. Каблуки у нее были высоковаты для женщины ее комплекции. Я отметил номер дома, в который она вошла – № 7, а доехав до перекрестка, - расплатился и вышел. Табличка на углу уведомляла, что жила Фатима на улице Бассано.
Китаец меня рассмешил. Получив деньги и поблагодарив за чаевые, он повернулся ко мне и сказал:
– Убивать – нет! – и схватил себя обеими руками за горло, изображая удушение. Потом энергично помотал указательным пальцем. – Месье, убивать – нет!
– Нет, нет! – заверил его я.
Я вернулся к дому номер семь и стал рассматривать таблички с именами жильцов на домофоне. Одна фамилия выглядела вполне по-арабски: Аль Абеди. Может быть, с неудавшегося свидания Фатима попросту поехала к себе домой?
Пока я размышлял, дверь подъезда открылась, и появилась высокая худая женщина в синем комбинезоне и с дряблыми складками кожи под глазами и на шее. В одной руке у нее было ведро с белой шапкой пены, а в другой – швабра. Она явно собиралась отдраить тротуар перед входом, как это заведено в хороших буржуазных кварталах. Мы были в 8-м округе – как раз такой район.
– Вы кого-нибудь ищете, месье? – спросила она без особой любезности.
– О, даже не знаю, – сказал я, чтобы выиграть три секунды для последующей импровизации. – А вы давно здесь работаете?
– А что? – но моя улыбка была такой обезоруживающей, что консьержка снизошла. – Осенью будет восемь лет.
Она подбоченилась, вставая ко мне немного боком. Похоже, такие же пустые складки кожи у нее были и вместо груди.
– Жаль! Тогда вы их, может быть, и не застали. Я и сам давно в Париже не был. Но лет десять назад в этом доме жили мои друзья, ливийцы. (Почему я сказал «ливийцы»?) Бен Зетун была их фамилия. Я подумал, вдруг они всё еще здесь живут.
Лицо консьержки слегка расправилось.
– Как вы говорите – Бен Зетун?
Я кивнул. У меня действительно был один знакомый с такой фамилией, правда, алжирец.
– Я таких не помню, – консьержка сменила позу, встав ко мне лицом и кокетливо отставив в сторону тощее, как костыль, бедро. – Но ливийцы у нас живут постоянно. Они снимают квартиру от этого, как его… Короче, дипломаты военные.
О-па! Теперь в поведении Штайнера начала просвечиваться какая-то логика.
– Хотите зайти? – спросила консьержка.
Хотя она явно меня обольщала, по ее тону было ясно, что подобную бесцеремонность она бы не одобрила.
– Нет, что вы! Я этих людей не знаю. Заявиться так, с улицы! – смущенно запротестовал я, чтобы быть ей приятным. – Хотя, если бы вы могли дать мне их номер телефона, я бы, пожалуй, позвонил, чтобы справиться о своих друзьях. Не сейчас, разумеется, в приличное время, когда все в доме точно встанут.
Найти телефон по адресу и фамилии не сложно, но если квартиру снимает для своих сотрудников военный атташат, поиск может оказаться сложнее. За небольшую плату ваш телефон уберут изо всех справочных баз данных. Мы с консьержкой прошли в ее комнату слева от входа. На занавеске, закрывающей застекленную верхнюю часть двери, изнутри булавкой был прикреплен листок с телефонами жильцов. Запомнить восемь цифр большого труда не представляло, но такие способности могли показаться подозрительными. Поэтому я терпеливо дождался обрывка квитанции из прачечной, пожалованной мне царственным жестом, записал на обратной стороне номер и, церемонно поблагодарив, удалился. Консьержка проводила меня разочарованным взглядом. Она что, думала, что я хочу заполучить и ее номер телефона?
Информация о ливийцах могла оказаться срочной. Но мы так и так встречались с Николаем через полчаса.
3
Мне нравятся люди, которые много и с аппетитом едят. Мне видится в этом доверчивая открытость внешнему миру и признательное принятие многочисленных и разнообразных даров, которыми Господь, понимающий людские слабости, так щедро наделил эту землю. Самое существенное, люди, которые любят поесть, никогда ни о чем подобном не задумываются – поэтому с ними может быть скучно, но, как правило, всегда легко.
В тот день в качестве утреннего кофе Николай заказал себе большую кастрюлю мидий в белом вине и картофель фри, то есть практически и суп, и второе с гарниром, а также пол-литровую кружку пива. Мы с ним зашли в бельгийскую пивную «У Леона» на Елисейских Полях, и, глядя на него, я тоже заказал себе самых острых мидий и кружку «гримбергена».
Николай внимательно слушал мой рассказ, но мозг его так же активно считывал и множество датчиков на языке и нёбе. Скажем так: в эти минуты вся его способность воспринимать работала в пиковом режиме. Я заметил в нем еще одну симпатичную особенность. Наш пес мистер Куилп, когда ставишь ему миску с едой, начинает облизываться. Николай сделал точно так же. Он заказал меню, то есть своего рода комплексный обед, и к его мидиям полагалось неограниченное количество картофеля. Официант принес ему уже третью порцию, и, довольно глядя на нее, Николай облизнулся с тем же уверенным сознанием того, что еду принесли именно ему и что она уже точно никуда от него не денется.
– Я сейчас поеду в посольство и просмотрю там фотографии с последних приемов, – сказал он, имея в виду Фатиму.
И с сожалением посмотрел на плещущееся на донышке пиво.
– Еще одну? – предложил я.
Естественно, Николай был моим гостем.
– Нет, – решительно отверг предложение этот Гаргантюа и тут же с той же непреклонной решительностью согласился. – Ну, маленькую!
Я окликнул официанта. Дождавшись, когда он отошел, Николай произнес свой приговор:
– Я думаю, он свой порошок загнал ливийцам! Так что на этом деле можно ставить точку.
Его бы устами да мед пить! Вот бы действительно история со Штайнером закончилась прямо сегодня утром! Мне осталось бы всего ничего: прикончить Метека, встретиться с Жаком Куртеном, и в воскресенье я мог вернуться в Нью-Йорк. Я взглянул на часы – начало одиннадцатого. Хорошо бы, Метек вчера вечером пришел домой поздно и сейчас только-только просыпался.
Но, к сожалению, всё было не так просто!
– Если бы контейнер уже был у ливийцев, зачем этой мадам было поджидать нашего друга у гостиницы? Они бы давно разбежались!
– Да, наверное, ты прав.
Николай произнес это как-то рассеянно. Он сейчас окидывал глазами поле боя: груда пустых раковин, наполовину опустошенная третья плошка с картофельной соломкой, корзинка с пока не тронутым, порезанным на куски «батоном, длинным, как флейта». Теперь, наконец, дошла очередь и до него. Николай выбрал себе кусок подлиннее и, вооружившись столовой ложкой, принялся за оставшийся в кастрюле суп.
В тот день в качестве утреннего кофе Николай заказал себе большую кастрюлю мидий в белом вине и картофель фри, то есть практически и суп, и второе с гарниром, а также пол-литровую кружку пива. Мы с ним зашли в бельгийскую пивную «У Леона» на Елисейских Полях, и, глядя на него, я тоже заказал себе самых острых мидий и кружку «гримбергена».
Николай внимательно слушал мой рассказ, но мозг его так же активно считывал и множество датчиков на языке и нёбе. Скажем так: в эти минуты вся его способность воспринимать работала в пиковом режиме. Я заметил в нем еще одну симпатичную особенность. Наш пес мистер Куилп, когда ставишь ему миску с едой, начинает облизываться. Николай сделал точно так же. Он заказал меню, то есть своего рода комплексный обед, и к его мидиям полагалось неограниченное количество картофеля. Официант принес ему уже третью порцию, и, довольно глядя на нее, Николай облизнулся с тем же уверенным сознанием того, что еду принесли именно ему и что она уже точно никуда от него не денется.
– Я сейчас поеду в посольство и просмотрю там фотографии с последних приемов, – сказал он, имея в виду Фатиму.
И с сожалением посмотрел на плещущееся на донышке пиво.
– Еще одну? – предложил я.
Естественно, Николай был моим гостем.
– Нет, – решительно отверг предложение этот Гаргантюа и тут же с той же непреклонной решительностью согласился. – Ну, маленькую!
Я окликнул официанта. Дождавшись, когда он отошел, Николай произнес свой приговор:
– Я думаю, он свой порошок загнал ливийцам! Так что на этом деле можно ставить точку.
Его бы устами да мед пить! Вот бы действительно история со Штайнером закончилась прямо сегодня утром! Мне осталось бы всего ничего: прикончить Метека, встретиться с Жаком Куртеном, и в воскресенье я мог вернуться в Нью-Йорк. Я взглянул на часы – начало одиннадцатого. Хорошо бы, Метек вчера вечером пришел домой поздно и сейчас только-только просыпался.
Но, к сожалению, всё было не так просто!
– Если бы контейнер уже был у ливийцев, зачем этой мадам было поджидать нашего друга у гостиницы? Они бы давно разбежались!
– Да, наверное, ты прав.
Николай произнес это как-то рассеянно. Он сейчас окидывал глазами поле боя: груда пустых раковин, наполовину опустошенная третья плошка с картофельной соломкой, корзинка с пока не тронутым, порезанным на куски «батоном, длинным, как флейта». Теперь, наконец, дошла очередь и до него. Николай выбрал себе кусок подлиннее и, вооружившись столовой ложкой, принялся за оставшийся в кастрюле суп.