Страница:
Потом он вынул клеенчатую тетрадку и протянул ее мистеру Джебсу.
На первой странице аккуратным почерком школьника было выведено:
План организации треста гибели Европы.
На следующих были отнюдь не элегии, но таблицы, чертежи и сжатое резюме различных планов. Десять недель не прошли даром.
До 11 часов вечера мистер Джебс просидел в кабинете с Енсом Боотом, изучая двадцать четыре страницы тетради.
А в 11 часов он кратко спросил:
— Когда? — Начнем в двадцать седьмом. Кончим к сороковому.
— Сколько? — Ваша треть. Всего около двадцати миллиардов долларов основного.
Мистер Джебс вынул чековую книжку. У Енса Боота не было ни одного целого кармана, чтобы спрятать чек.
На следующее утро он прежде всего поехал в универсальный магазин и приобрел комплект вещей, необходимых для делового человека, начиная от штанов и кончая электрическим аппаратом, убивающим вора, попытавшегося похитить бумажник.
Услужливый приказчик среди прочего предложил ему лиловую пижаму. Но Енс Боот отказался.
«Пижама осталась в Европе», — подумал он с известной долей меланхолии. Пижама и мадам Люси Бланкафар, урожденная мадемуазель Фламенго. Впрочем, теперь они обе погибнут. Остановка еще за двумя компаньонами.
11 в разумном предвидении свадебного путешествия
12 НО ЧТО «НО»?
13 небольшое аналитическое отступление
14 «д.е.»
На первой странице аккуратным почерком школьника было выведено:
План организации треста гибели Европы.
На следующих были отнюдь не элегии, но таблицы, чертежи и сжатое резюме различных планов. Десять недель не прошли даром.
До 11 часов вечера мистер Джебс просидел в кабинете с Енсом Боотом, изучая двадцать четыре страницы тетради.
А в 11 часов он кратко спросил:
— Когда? — Начнем в двадцать седьмом. Кончим к сороковому.
— Сколько? — Ваша треть. Всего около двадцати миллиардов долларов основного.
Мистер Джебс вынул чековую книжку. У Енса Боота не было ни одного целого кармана, чтобы спрятать чек.
На следующее утро он прежде всего поехал в универсальный магазин и приобрел комплект вещей, необходимых для делового человека, начиная от штанов и кончая электрическим аппаратом, убивающим вора, попытавшегося похитить бумажник.
Услужливый приказчик среди прочего предложил ему лиловую пижаму. Но Енс Боот отказался.
«Пижама осталась в Европе», — подумал он с известной долей меланхолии. Пижама и мадам Люси Бланкафар, урожденная мадемуазель Фламенго. Впрочем, теперь они обе погибнут. Остановка еще за двумя компаньонами.
11 в разумном предвидении свадебного путешествия
Две недели спустя Енс Боот зашел в нью-йоркскую контору «Кука и сына», чтобы справиться о маршруте мексиканского экспресса. Его внимание сразу привлек высокий меланхолический юноша, которого тщетно пытались оживить трое служащих.
Получив письменную справку касательно своего поезда, Енс Боот тихонько кинул листок в корзину. Дело в том, что он отнюдь не собирался ехать в Мексику, а просто заходил в самые разнообразные учреждения и места, как-то: банки, бани, кондитерские, правления трестов и пр. — с некоторыми скромными, но не совсем ясными намерениями.
Итак, выкинув справку, Енс Боот подошел к меланхоличе скому юноше.
— Небольшое путешествие в живописную пустыню? — как граммофон выкрикивал служащий. — Что ж, это очень легко.
Вы выезжаете в среду в одиннадцать из Нью-Йорка, в поне дельник в пять пополудни прибываете в Танжер, там ужи наете, в восемь часов двадцать отходит сахарский экспресс.
На следующее утро, девять часов сорок, Оаз-Бэн, самый лучший курорт в пустыне. Все развлечения: катанье на верблюдах, арабские танцы, носочный спорт и прочее, комнаты по купонам «Кука и сына». Оттуда в среду десять…
— Нет, не подходит, — вздохнул юноша, и меланхоличность его глаз удвоилась. — Я хочу настоящую пустыню без людей.
Другой служащий, вытащив толстый том путеводителя, за трещал:
Превосходно — пустыня Гоби. На самолете. Вы выле таете в пятницу утром. Ночевка в Токио. В субботу в восемь часов вечера прилетаете в Хентшбад — в центре Гоби. Очень мало людей. Никаких частных домов или пансионов. Пять гостиниц, все «Кука и сына». Великолепный вид. Окна на песок. Оттуда…
— Не то, — еще оглушительней вздохнул юноша и снял при этом пиджак, ибо в комнате было почти так же жарко, как в Сахаре. Его примеру с нескрываемым сладострастием после довали три отчаявшихся служащих, причем третий, самый толстый и потный, сказал:
— Мало людей еще в горах. Советую вам Гималаи. Прекрасный климат. Прохладно. Все врачи рекомендуют при нервных заболеваниях. В зубчатой железной дороге на Эверест.
Спальные вагоны. Плацкарты выдаем здесь. На верхушке паша гостиница «Шпиц земли». Шестьсот салонов с ванными. Вы уезжаете…
— Нет, вы ошибаетесь. Я именно не уезжаю. Я не стал бы беспокоиться для того, чтобы увидеть еще одну гостиницу «Кука и сына». Жизнь становится абсолютно несносной — любознательному американцу некуда ехать! С этими словами меланхолический юноша отошел от при лавка и, надев героически пиджак, направился к двери. Его остановил Енс Боот.
— Два слова. Совершенно с вами согласен. Могу помочь.
Придется только несколько отложить поездку. Например, через пять лет…
— Что ж, это не так плохо. Я решил через пять лет жениться. Свадебное путешествие. А куда? — В среднеевропейскую пустыню.
— Вы смеетесь надо мной! Осматривать Колизей? Нет, для этого Вильямс Хардайль слишком уважает себя.
— Вы меня не поняли, дорогой мистер Хардайль. Через пять лет вы сможете поехать с молодой и очаровательной супругой в настоящую пустыню — приблизительно около пятисот тысяч квадратных километров, полное отсутствие гостиниц как «Кука и сына», так и других. А к тысяча девятьсот сороковому году я предложил бы вам приготовиться к большому путешествию по огромной европейской пустыне — около пятнадцати миллионов квадратных километров.
— Послушайте, — раздраженно ответил Вильямс Хардайль, — если это шутки, то вряд ли уместные. Я абсолютно не интересуюсь политикой, и ваши сатирические аллегории…
— Отнюдь не аллегории, практическое предложение, достойное стен уважаемых мистеров Кука и сына Кука.
Кратко, ввиду высокой температуры августовского дня, Енс Боот посвятил юношу в свои планы.
— Семь миллиардов, зато настоящее путешествие в пу стыню.
И так как Вильяме Хардайль был сыном короля нефти, то он мог позволить себе небольшую роскошь забавного свадеб ного путешествия.
У Енса Боота теперь уже были не только одиннадцать карманов, но и электрический хранитель бумажника. Поэтому он без всяких затруднений взял чек нефтяного престолонаследника.
— Только постарайтесь, чтобы было попустынней, — попросил мистер Хардайль, трогательно сжимая руку остроумнейшего из всех Куков мира.
Получив письменную справку касательно своего поезда, Енс Боот тихонько кинул листок в корзину. Дело в том, что он отнюдь не собирался ехать в Мексику, а просто заходил в самые разнообразные учреждения и места, как-то: банки, бани, кондитерские, правления трестов и пр. — с некоторыми скромными, но не совсем ясными намерениями.
Итак, выкинув справку, Енс Боот подошел к меланхоличе скому юноше.
— Небольшое путешествие в живописную пустыню? — как граммофон выкрикивал служащий. — Что ж, это очень легко.
Вы выезжаете в среду в одиннадцать из Нью-Йорка, в поне дельник в пять пополудни прибываете в Танжер, там ужи наете, в восемь часов двадцать отходит сахарский экспресс.
На следующее утро, девять часов сорок, Оаз-Бэн, самый лучший курорт в пустыне. Все развлечения: катанье на верблюдах, арабские танцы, носочный спорт и прочее, комнаты по купонам «Кука и сына». Оттуда в среду десять…
— Нет, не подходит, — вздохнул юноша, и меланхоличность его глаз удвоилась. — Я хочу настоящую пустыню без людей.
Другой служащий, вытащив толстый том путеводителя, за трещал:
Превосходно — пустыня Гоби. На самолете. Вы выле таете в пятницу утром. Ночевка в Токио. В субботу в восемь часов вечера прилетаете в Хентшбад — в центре Гоби. Очень мало людей. Никаких частных домов или пансионов. Пять гостиниц, все «Кука и сына». Великолепный вид. Окна на песок. Оттуда…
— Не то, — еще оглушительней вздохнул юноша и снял при этом пиджак, ибо в комнате было почти так же жарко, как в Сахаре. Его примеру с нескрываемым сладострастием после довали три отчаявшихся служащих, причем третий, самый толстый и потный, сказал:
— Мало людей еще в горах. Советую вам Гималаи. Прекрасный климат. Прохладно. Все врачи рекомендуют при нервных заболеваниях. В зубчатой железной дороге на Эверест.
Спальные вагоны. Плацкарты выдаем здесь. На верхушке паша гостиница «Шпиц земли». Шестьсот салонов с ванными. Вы уезжаете…
— Нет, вы ошибаетесь. Я именно не уезжаю. Я не стал бы беспокоиться для того, чтобы увидеть еще одну гостиницу «Кука и сына». Жизнь становится абсолютно несносной — любознательному американцу некуда ехать! С этими словами меланхолический юноша отошел от при лавка и, надев героически пиджак, направился к двери. Его остановил Енс Боот.
— Два слова. Совершенно с вами согласен. Могу помочь.
Придется только несколько отложить поездку. Например, через пять лет…
— Что ж, это не так плохо. Я решил через пять лет жениться. Свадебное путешествие. А куда? — В среднеевропейскую пустыню.
— Вы смеетесь надо мной! Осматривать Колизей? Нет, для этого Вильямс Хардайль слишком уважает себя.
— Вы меня не поняли, дорогой мистер Хардайль. Через пять лет вы сможете поехать с молодой и очаровательной супругой в настоящую пустыню — приблизительно около пятисот тысяч квадратных километров, полное отсутствие гостиниц как «Кука и сына», так и других. А к тысяча девятьсот сороковому году я предложил бы вам приготовиться к большому путешествию по огромной европейской пустыне — около пятнадцати миллионов квадратных километров.
— Послушайте, — раздраженно ответил Вильямс Хардайль, — если это шутки, то вряд ли уместные. Я абсолютно не интересуюсь политикой, и ваши сатирические аллегории…
— Отнюдь не аллегории, практическое предложение, достойное стен уважаемых мистеров Кука и сына Кука.
Кратко, ввиду высокой температуры августовского дня, Енс Боот посвятил юношу в свои планы.
— Семь миллиардов, зато настоящее путешествие в пу стыню.
И так как Вильяме Хардайль был сыном короля нефти, то он мог позволить себе небольшую роскошь забавного свадеб ного путешествия.
У Енса Боота теперь уже были не только одиннадцать карманов, но и электрический хранитель бумажника. Поэтому он без всяких затруднений взял чек нефтяного престолонаследника.
— Только постарайтесь, чтобы было попустынней, — попросил мистер Хардайль, трогательно сжимая руку остроумнейшего из всех Куков мира.
12 НО ЧТО «НО»?
Семнадцатого октября 1926 года в небольшом, но фешенебель ном клубе чикагских миллионеров-мормонов мистер Твайвт, первый завтрак которого был нами описан в начале нашей исторической работы, читал свой прославленный доклад «Размножайтесь разумно».
Так как членами клуба являлись лица пе моложе пятиде сяти лет, то каждому понятно, что к докладу они проявляли бескорыстный, чисто теоретический интерес.
Впрочем, среди слушателей находился один гость, которому на вид было лет тридцать, но и он, зевая, подчеркивал нечто в своем блокноте, будучи явно не склонен к размножению, хотя бы и разумному.
Доклад имел шумный и, скажем от себя, вполне заслужен ный успех. Кончив читать, мистер Твайвт вытер лоб фуляро вым платком, попросил стакан воды и сел в темный угол, скрываясь от наглых ласк всемирной славы.
Там его нашел молодой гость, переставший к этому временизевать. Энергично схватив мягкую руку мистера Твайвта, он закричал:
— Великолепные идеи! История не знала подобного филантропа! При жизни памятник! Семена ваших слов падут на хорошую почву! Во всех штатах через десять — двадцать лет приступят к разумному размножению, но…
Здесь голос гостя покрылся налетом истинной скорби, в нем как бы слышались затаенные слезы.
— Но что «но»? — взволнованно спросил мистер Твайвт.
— Но вы забыли об одном большом континенте.
— Вы ошибаетесь, я обдумал план использования Африки.
Строго контролируя зачатья, мы можем в течение ста лет со здать несколько удачных пород ломовых лошадей: человек-грузчик, человек-возчик, человек-лакей и другие, по желанию. У грузчиков развитие грузоподъемности — десять лошадиных сил, крохотная голова, кретинизм, полное послушание, растительная пища. У лакеев особо развитые руки-крючки, атрофия языка, отсутствие половой возбудимости и т. д. Все это гораздо гуманнее роботов, о которых сообщала недавно «Чикагская трибуна», и достигает той же цели. Главное — приучить наших рабочих к христианскому смирению. Импорт ста тысяч ломовых людей окончательно уничтожит социализм.
— Воистину вы гениальны, мистер Твайвт, — взволнованно воскликнул гость. — Кроме прижизненного памятника, надо требовать от сената ста стипендий, триумфальную арку и переименования целого штата. «Штат Твайвт» — это звучит хорошо. Но… но все же, но…
— Но? Но что «но»? — Но вы забыли об Европе.
— Да, пожалуй, вы правы, молодой человек. Молодой, сказал я, молодой, но рассудительный. Это скверная часть света.
Она не покупает моих всемирно известных мясных консервов, и потом вообще…
— Вот именно, мистер Твайвт, вообще: Европа противится разумному размножению. Послушайте меня.
I. Они вообще уклоняются от всякого размножения. Возьмем хотя бы Францию.
В 1910 году рождаемость ниже смертности — 0,2.
В 1925 году „„„- 4,6.
II. Размножаясь хаотично и случайно, главным образом в итоге каких-то нервических состояний, по ту сторону океана именуемых «любовью», они не только не создают нужных пород, но и выводят опасных бездельников. Достаточно сказать, что к тысяча девятьсот двадцать шестому году в Европе было:
Поэтов, художников, литераторов, артистов и прочих тунеядцев…………. 2 %
Солдат…………………16 %
Рантье………………… 4 %
Нищих………………… 6 %
Монахов (католических и православных). . 0,5 %
Монархов, свиты и пр………….0,3 %
Итого 28,8 % абсолютно ни на что не годных людей.
III. Самое важное! Единственное, что европейцы разводят с известной последовательностью, это членов различных пре ступных сообществ, как-то: социалисты, анархисты и прочие негодяи.
В 1890 году в Европе было 3,8 % такого рода злоумышленников.
В 1922 году в Европе было 9,01 % такого рода злоумышленников.
В 1925 году в Европе было 18,3 % такого рода злоумышленников.
Из любых ста европейцев восемнадцать и одна треть — революционеры, то есть бандиты, то есть люди, так или иначе отрицающие собственность. Что же вы скажете на это, любезный мистер Твайвт? — Я скажу… я скажу…
Но мистер Твайвт ничего не мог сказать. Его младенческие глазки покрылись светлой испариной. Его сердце истекало кровью. Он патетически молчал.
Тогда его собеседник нашел нужные слова.
— Вы хотели сказать, любезный мистер Твайвт, что в таком случае необходимо уничтожить Европу.
Да, именно это мистер Твайвт хотел сказать, и вместе с тем он никак не мог сказать именно этого. Дикие цифры мелькали перед его глазами. О, шалопаи! Они не только но покупают свиного филе, они к тому же плодят бунтарей. На сто — восемнадцать и одна треть негодяев. Треть почему-то особенно возмущала мистера Твайвта. Он понимал, что надо решиться.
Наконец раздался его задушевный голос:
— Вы правы, но…
— Но что «но»? — Но я ведь вегетарианец! И, промолвив это, почтенный владелец лучшей в мире фаб рики мясных консервов разразился ниагарами прохладных слез, орошавших его круглый, уютный живот.
— Вы обладаете не только светлым умом и лучшей в мире фабрикой мясных консервов, но и благородным сердцем, — де ликатно заметил гость клуба мормонов. — Это трижды благородное сердце должно подсказать вам решение. Ваше вегетарианство, ваши высокие гуманные идеи обязывают вас ко многому.
Европа утопает в пороках, лени и смутах. Если мы обратим ее в пустыню, это будет актом высокого человеколюбия. Триста миллионов, читая в последний раз «Отче наш», поблагодарят нас. А потом… Потом мы откроем Европу! Заселим ее колонистами, хотя бы из той же Африки, и начнем выводить новые полезные породы людей, используя благоприятный, умеренный климат.
Мистер Твайвт продолжал обливаться слезами, произнося только:
— Но, по…
Тогда настойчивый прозелит пустил в ход последний довод:
— Наконец, если мы не сделаем этого, Европа заразит Аме рику. Восемнадцать и одна треть процента станут через пять лет восемьюдесятью процентами. Вспомните Россию, Герма нию, Австрию. Представьте себе нечто вроде СССША.
При этих словах мистер Твайвт вскочил и, вместо Ниагары слез, разразился гейзером бешеной слюны.
— Да, да! — кричал он. — Я согласен! Необходимо уничто жить! Завтра! Сейчас же!..
И вдруг в изнеможении снова упал на диван, — Уничтожить. Но… — Но что «но»? — Но как это сделать? — Об этом не беспокойтесь. Семь миллиардов. Вы третий компаньон.
Енс Боот (предприимчивый гость клуба мормонов, как это понимает всякий, не мог быть не кем иным, как Енсом Боотом), выйдя на улицу, с некоторым удовлетворением пощупал бумажник, где хранился симпатичный чек.
Предварительные хлопоты были закончены. Он теперь мог приступить к работе.
Енс Боот с жадностью вдохнул апрельский воздух. Но воз дух этот был особого порядка: Чикаго густо дышал на него свиной и бычьей кровью. Этот запах, приторный и неотвязный, как бы напоминал Енсу Бооту о его новой профессии.
— Что ж, устраним триста пять миллионов человек, — ска зал он сам себе. — Но…
— Но что же «по»? И он невольно вспомнил европейские весны, застенчивые и нежные, комнатные весны, растерянность колоколов, светлую зелень норвежских берез или авиньонских тополей, дымчатую тишину городов, где каждый шаг влюбленного, бредущего со свидания под газовыми звездами, твердит:
— И жаль… И жаль…
Откровенно говоря, жаль. Чего? Ста веков? Влюбленного? Ацетиленовый фонарь? Историю? Девушку, оставленную там у глупого узкого окна и сжимающую в руке все сто веков, на стоянное дровнео тепло Европы? Ее? То ость мадемуазель Люси Фламенго, ныне мадам Бланкафар? Кого-то безусловно жаль…
Так думал Енс Боот возле клуба мормонов, вдыхая кровяной дух Чикаго.
— Я ее уничтожу… Но все же я ее люблю! Европу!
Так как членами клуба являлись лица пе моложе пятиде сяти лет, то каждому понятно, что к докладу они проявляли бескорыстный, чисто теоретический интерес.
Впрочем, среди слушателей находился один гость, которому на вид было лет тридцать, но и он, зевая, подчеркивал нечто в своем блокноте, будучи явно не склонен к размножению, хотя бы и разумному.
Доклад имел шумный и, скажем от себя, вполне заслужен ный успех. Кончив читать, мистер Твайвт вытер лоб фуляро вым платком, попросил стакан воды и сел в темный угол, скрываясь от наглых ласк всемирной славы.
Там его нашел молодой гость, переставший к этому временизевать. Энергично схватив мягкую руку мистера Твайвта, он закричал:
— Великолепные идеи! История не знала подобного филантропа! При жизни памятник! Семена ваших слов падут на хорошую почву! Во всех штатах через десять — двадцать лет приступят к разумному размножению, но…
Здесь голос гостя покрылся налетом истинной скорби, в нем как бы слышались затаенные слезы.
— Но что «но»? — взволнованно спросил мистер Твайвт.
— Но вы забыли об одном большом континенте.
— Вы ошибаетесь, я обдумал план использования Африки.
Строго контролируя зачатья, мы можем в течение ста лет со здать несколько удачных пород ломовых лошадей: человек-грузчик, человек-возчик, человек-лакей и другие, по желанию. У грузчиков развитие грузоподъемности — десять лошадиных сил, крохотная голова, кретинизм, полное послушание, растительная пища. У лакеев особо развитые руки-крючки, атрофия языка, отсутствие половой возбудимости и т. д. Все это гораздо гуманнее роботов, о которых сообщала недавно «Чикагская трибуна», и достигает той же цели. Главное — приучить наших рабочих к христианскому смирению. Импорт ста тысяч ломовых людей окончательно уничтожит социализм.
— Воистину вы гениальны, мистер Твайвт, — взволнованно воскликнул гость. — Кроме прижизненного памятника, надо требовать от сената ста стипендий, триумфальную арку и переименования целого штата. «Штат Твайвт» — это звучит хорошо. Но… но все же, но…
— Но? Но что «но»? — Но вы забыли об Европе.
— Да, пожалуй, вы правы, молодой человек. Молодой, сказал я, молодой, но рассудительный. Это скверная часть света.
Она не покупает моих всемирно известных мясных консервов, и потом вообще…
— Вот именно, мистер Твайвт, вообще: Европа противится разумному размножению. Послушайте меня.
I. Они вообще уклоняются от всякого размножения. Возьмем хотя бы Францию.
В 1910 году рождаемость ниже смертности — 0,2.
В 1925 году „„„- 4,6.
II. Размножаясь хаотично и случайно, главным образом в итоге каких-то нервических состояний, по ту сторону океана именуемых «любовью», они не только не создают нужных пород, но и выводят опасных бездельников. Достаточно сказать, что к тысяча девятьсот двадцать шестому году в Европе было:
Поэтов, художников, литераторов, артистов и прочих тунеядцев…………. 2 %
Солдат…………………16 %
Рантье………………… 4 %
Нищих………………… 6 %
Монахов (католических и православных). . 0,5 %
Монархов, свиты и пр………….0,3 %
Итого 28,8 % абсолютно ни на что не годных людей.
III. Самое важное! Единственное, что европейцы разводят с известной последовательностью, это членов различных пре ступных сообществ, как-то: социалисты, анархисты и прочие негодяи.
В 1890 году в Европе было 3,8 % такого рода злоумышленников.
В 1922 году в Европе было 9,01 % такого рода злоумышленников.
В 1925 году в Европе было 18,3 % такого рода злоумышленников.
Из любых ста европейцев восемнадцать и одна треть — революционеры, то есть бандиты, то есть люди, так или иначе отрицающие собственность. Что же вы скажете на это, любезный мистер Твайвт? — Я скажу… я скажу…
Но мистер Твайвт ничего не мог сказать. Его младенческие глазки покрылись светлой испариной. Его сердце истекало кровью. Он патетически молчал.
Тогда его собеседник нашел нужные слова.
— Вы хотели сказать, любезный мистер Твайвт, что в таком случае необходимо уничтожить Европу.
Да, именно это мистер Твайвт хотел сказать, и вместе с тем он никак не мог сказать именно этого. Дикие цифры мелькали перед его глазами. О, шалопаи! Они не только но покупают свиного филе, они к тому же плодят бунтарей. На сто — восемнадцать и одна треть негодяев. Треть почему-то особенно возмущала мистера Твайвта. Он понимал, что надо решиться.
Наконец раздался его задушевный голос:
— Вы правы, но…
— Но что «но»? — Но я ведь вегетарианец! И, промолвив это, почтенный владелец лучшей в мире фаб рики мясных консервов разразился ниагарами прохладных слез, орошавших его круглый, уютный живот.
— Вы обладаете не только светлым умом и лучшей в мире фабрикой мясных консервов, но и благородным сердцем, — де ликатно заметил гость клуба мормонов. — Это трижды благородное сердце должно подсказать вам решение. Ваше вегетарианство, ваши высокие гуманные идеи обязывают вас ко многому.
Европа утопает в пороках, лени и смутах. Если мы обратим ее в пустыню, это будет актом высокого человеколюбия. Триста миллионов, читая в последний раз «Отче наш», поблагодарят нас. А потом… Потом мы откроем Европу! Заселим ее колонистами, хотя бы из той же Африки, и начнем выводить новые полезные породы людей, используя благоприятный, умеренный климат.
Мистер Твайвт продолжал обливаться слезами, произнося только:
— Но, по…
Тогда настойчивый прозелит пустил в ход последний довод:
— Наконец, если мы не сделаем этого, Европа заразит Аме рику. Восемнадцать и одна треть процента станут через пять лет восемьюдесятью процентами. Вспомните Россию, Герма нию, Австрию. Представьте себе нечто вроде СССША.
При этих словах мистер Твайвт вскочил и, вместо Ниагары слез, разразился гейзером бешеной слюны.
— Да, да! — кричал он. — Я согласен! Необходимо уничто жить! Завтра! Сейчас же!..
И вдруг в изнеможении снова упал на диван, — Уничтожить. Но… — Но что «но»? — Но как это сделать? — Об этом не беспокойтесь. Семь миллиардов. Вы третий компаньон.
Енс Боот (предприимчивый гость клуба мормонов, как это понимает всякий, не мог быть не кем иным, как Енсом Боотом), выйдя на улицу, с некоторым удовлетворением пощупал бумажник, где хранился симпатичный чек.
Предварительные хлопоты были закончены. Он теперь мог приступить к работе.
Енс Боот с жадностью вдохнул апрельский воздух. Но воз дух этот был особого порядка: Чикаго густо дышал на него свиной и бычьей кровью. Этот запах, приторный и неотвязный, как бы напоминал Енсу Бооту о его новой профессии.
— Что ж, устраним триста пять миллионов человек, — ска зал он сам себе. — Но…
— Но что же «по»? И он невольно вспомнил европейские весны, застенчивые и нежные, комнатные весны, растерянность колоколов, светлую зелень норвежских берез или авиньонских тополей, дымчатую тишину городов, где каждый шаг влюбленного, бредущего со свидания под газовыми звездами, твердит:
— И жаль… И жаль…
Откровенно говоря, жаль. Чего? Ста веков? Влюбленного? Ацетиленовый фонарь? Историю? Девушку, оставленную там у глупого узкого окна и сжимающую в руке все сто веков, на стоянное дровнео тепло Европы? Ее? То ость мадемуазель Люси Фламенго, ныне мадам Бланкафар? Кого-то безусловно жаль…
Так думал Енс Боот возле клуба мормонов, вдыхая кровяной дух Чикаго.
— Я ее уничтожу… Но все же я ее люблю! Европу!
13 небольшое аналитическое отступление
Дойдя до этого места, любознательные школьники заерзают на партах американских или австралийских училищ. Они, на верное, спросят своих уважаемых учителей:
— Почему же Енс Боот вздумал уничтожить Европу? Коварнейший вопрос! Услышав его, не один уважаемый учитель покраснеет, вытрет табачного цвета платком нимбооб- разную лысину и гаркнет:
— Глупый мальчик! Это тебя не касается.
Увы, мы но можем в нашей серьезной работе уподобиться такому талантливому педагогу и должны попытаться ответить на вопрос, который, пожалуй, родится не только в милых детских головках, но и в солидных головах уважаемых читателей «Истории Треста Д. Е.».
Попытаться ответить, разумеется, еще не значит ответить.
Как бы ни была всесильна наука, но и она порой отступает перед различными, еще не разгаданными тайнами человеческого сердца. Мы предпочитаем изложить здесь ряд гипотез, вы двинутых авторами, работавшими над историей гибели Европы, от себя добавив, что все они являются лишь гипотезами, ни для кого не обязательными.
1. Профессор евгеники мистер Горль объясняет поступки Енса Боота наследственностью. Он особенно тщательно разбирает в своем известном труде «4 минуты принца Монак-ского» влияние настроения родителей во время зачатия на характер ребенка.
2. Маститый психолог мистер Чавтен приписывает деятель ность Енса Боота особой болезни, называемой «авантюризмом», которая, по собранным им данным, носила в Европе 20-х годов XX века эпидемический характер.
3. Мисс Маргарет Оден полагает, что Енс Боот был просто неудачным влюбленным, и так как в одряхлевшей Европе половые эмоции занимали крайне видное место, — получив отказ от Люси Фламенго (впоследствии вступившей в законный брак с Бланкафаром), в приступе гнева решил уничтожить Европу.
4. Мистер Бэрдинг утверждает, что Енс Боот принадлежал к тайной секте анархистов «Туксук», историю которой он обещает опубликовать в недалеком будущем.
Мы не станом приводить доводов различных поверхностных авторов, в журнальных статьях щеголяющих хоть оригинальными, но явно вздорными теориями (так, например, некто мистер Виль недавно пытался доказать, что Енс Боот, брюкодержатели которого хранятся в историческом музее города Чикаго, вообще не существовал!). Изложив беспристрастно мнения четырех ученых, мы решимся, в свою очередь, привести и нашу гипотезу, отнюдь не претендуя на ее безошибочность.
Мы полагаем, что Енс Боот организовал «Трест Д. Е.» и принял активное участие в деле уничтожения Европы лишь потому, что он был типичным европейцем своего времени.
Достаточно вспомнить его слезы на палубе «Мавритании» или вздохи у подъезда чикагского клуба мормонов, чтобы убедиться в его искренней и глубокой любви к Европе. Именно вследствие этой любви, повинуясь темным инстинктам, он сделался директором упомянутого треста.
В Европе с конца XIX века появилось чувство особого «европейского» патриотизма. Люди различных стран, французы, датчане, немцы и даже некоторые русские, почувствовали себя детьми некоего большого отечества и полюбили его. Особенно сильно это чувство сказалось в период войны 1914-1918 годов.
В сыновнем восторге люди склонялись перед видением общего сада, увы, опадающего и полумертвого.
Это чувство не помешало европейцам сделать все зависящее от них для гибели Европы. Начиная с 1914 года войны не ути хали. Европейцы тщательно истребляли друг друга. Любовав шиеся прекрасным садом трудолюбиво рубили деревья, топтали цветы, отравляли воду источников.
Европа была охвачена манией самоубийства. Не будет пре увеличением, если мы скажем, что она сама себя убила. И вер ный ее сын, случайно явившийся на свет от рассеянности принца, гениальный Енс Боот, осуществил то, о чем помышляли миллионы европейцев 20-х и 30-х годов XX века — массовое самоубийство.
— Почему же Енс Боот вздумал уничтожить Европу? Коварнейший вопрос! Услышав его, не один уважаемый учитель покраснеет, вытрет табачного цвета платком нимбооб- разную лысину и гаркнет:
— Глупый мальчик! Это тебя не касается.
Увы, мы но можем в нашей серьезной работе уподобиться такому талантливому педагогу и должны попытаться ответить на вопрос, который, пожалуй, родится не только в милых детских головках, но и в солидных головах уважаемых читателей «Истории Треста Д. Е.».
Попытаться ответить, разумеется, еще не значит ответить.
Как бы ни была всесильна наука, но и она порой отступает перед различными, еще не разгаданными тайнами человеческого сердца. Мы предпочитаем изложить здесь ряд гипотез, вы двинутых авторами, работавшими над историей гибели Европы, от себя добавив, что все они являются лишь гипотезами, ни для кого не обязательными.
1. Профессор евгеники мистер Горль объясняет поступки Енса Боота наследственностью. Он особенно тщательно разбирает в своем известном труде «4 минуты принца Монак-ского» влияние настроения родителей во время зачатия на характер ребенка.
2. Маститый психолог мистер Чавтен приписывает деятель ность Енса Боота особой болезни, называемой «авантюризмом», которая, по собранным им данным, носила в Европе 20-х годов XX века эпидемический характер.
3. Мисс Маргарет Оден полагает, что Енс Боот был просто неудачным влюбленным, и так как в одряхлевшей Европе половые эмоции занимали крайне видное место, — получив отказ от Люси Фламенго (впоследствии вступившей в законный брак с Бланкафаром), в приступе гнева решил уничтожить Европу.
4. Мистер Бэрдинг утверждает, что Енс Боот принадлежал к тайной секте анархистов «Туксук», историю которой он обещает опубликовать в недалеком будущем.
Мы не станом приводить доводов различных поверхностных авторов, в журнальных статьях щеголяющих хоть оригинальными, но явно вздорными теориями (так, например, некто мистер Виль недавно пытался доказать, что Енс Боот, брюкодержатели которого хранятся в историческом музее города Чикаго, вообще не существовал!). Изложив беспристрастно мнения четырех ученых, мы решимся, в свою очередь, привести и нашу гипотезу, отнюдь не претендуя на ее безошибочность.
Мы полагаем, что Енс Боот организовал «Трест Д. Е.» и принял активное участие в деле уничтожения Европы лишь потому, что он был типичным европейцем своего времени.
Достаточно вспомнить его слезы на палубе «Мавритании» или вздохи у подъезда чикагского клуба мормонов, чтобы убедиться в его искренней и глубокой любви к Европе. Именно вследствие этой любви, повинуясь темным инстинктам, он сделался директором упомянутого треста.
В Европе с конца XIX века появилось чувство особого «европейского» патриотизма. Люди различных стран, французы, датчане, немцы и даже некоторые русские, почувствовали себя детьми некоего большого отечества и полюбили его. Особенно сильно это чувство сказалось в период войны 1914-1918 годов.
В сыновнем восторге люди склонялись перед видением общего сада, увы, опадающего и полумертвого.
Это чувство не помешало европейцам сделать все зависящее от них для гибели Европы. Начиная с 1914 года войны не ути хали. Европейцы тщательно истребляли друг друга. Любовав шиеся прекрасным садом трудолюбиво рубили деревья, топтали цветы, отравляли воду источников.
Европа была охвачена манией самоубийства. Не будет пре увеличением, если мы скажем, что она сама себя убила. И вер ный ее сын, случайно явившийся на свет от рассеянности принца, гениальный Енс Боот, осуществил то, о чем помышляли миллионы европейцев 20-х и 30-х годов XX века — массовое самоубийство.
14 «д.е.»
Мы достаточно детально рассказали, какие усилия приложил неутомимый Енс Боот для организации «Треста Д. Е.».
Наконец 4 апреля 1927 года в отдельном кабинете перво классного нью-йоркского ресторана «Миссури» состоялось со брание правления. Кроме Енса Боота, присутствовали мистеры Джебс, Твайвт и Хардайль. Собравшиеся беседовали о многом, главным образом о различных марках сигар.
Мистер Джебс предпочитал манильские, фабрики Лопадос, марка «Роза дель Оро», Мадуро.
Мистер Хардайль предпочитал гаванские, фабрики Ля Корона, марка «Ароматикос», Колорадо, Мистер Твайвт предпочитал суматрские, фабрики Бэс и К0, марка «Флор фина», Кларо.
Енс Боот предпочитал шоколадные.
Впрочем, выяснив достоинства всех сортов сигар, члены правления около четырех часов утра постановили:
«Уполномочить Енса Боота приступить к осуществлению намеченного плана».
Утро 11 апреля того же года было справедливо названо нами историческим: три американца завтракали, Европа дремала в ванне, а Енс Боот отдавал приказания восемнадцати тысячам семистам шестидесяти агентам треста.
Последнее было почти столь же незримым и таинственным, как управление всемогущим господом богом вселенной. Причем у Енса Боота не было даже штата служащих, способных заменить ангельское воинство. В маленькой конторе «Треста Д.Е.», помещавшейся на тридцать втором этаже небольшого небоскреба, находилось всего семь человек: секретарь Енса Боота, две стенографистки, две телефонистки, бухгалтер и грум.
Разумеется, надо прибавить к ним самого Енса Боота, размахивавшего большим красно-синим карандашом, заменявшим ему дирижерский жезл Саваофа.
Контора состояла из трех комнат. На двери красовалась эмалированная дощечка:
ИНЖЕНЕРНЫЙ ТРЕСТ ДЕТРОЙТА
В первой комнате висели топографические карты Детройта, и машинистка переписывала сметы на постройку нового моста, соединяющего Детройт с Канадой.
Во второй комнате вторая машинистка выстукивала письма.
различным организациям, внешне не имевшим прямого отношения к постройке моста через Квебек. Телефонистки не переставая рассылали телефонограммы, смысл которых оставался им не совсем внятным. (Впрочем, эта профессия гордится скорее исполнительностью, нежели любознательностью.) Бухгалтер явно содержался для декорации. Он кротко записывал приходы и расходы небольшого инженерного треста, основной капитал которого едва равнялся миллиону долларов.
Что касается секретаря, то и он, несмотря на университетское образование, не имел никакого отношения к истинной деятельности «Треста Д.Е.». В его обязанности входили переговоры с администрацией Детройта, сводка курсов долларов на европейских биржах и приобретение для Енса Боота сигар как шоколадных, так и настоящих. Принимая во внимание последнее обстоятельство, легко понять, что грум, не имея уже никакого применения и сидя весь день на табурете, вскоре заболел преждевременным ожирением, явно неподобающим его нежному возрасту.
В третьей комнате находился Енс Боот. Перед ним висела большая карта Европы. Подобная вещь в инженерном тресте Детройта объяснялась географической любознательностью уважаемого директора. Имелись еще таблицы, чертежи, объемистые отчеты и проекты, но все они умещались в одном несгораемом шкафу, и никто не знал об их существовании.
Енс Боот сидел и помахивал красно-синим карандашом.
Помахивая, он отдавал приказания семнадцати организациям, не имевшим касательства к уничтожению Европы, но зато имевшим в своих названиях инициалы «Д.Е.».
Эти семнадцать организаций находились в различных штатах Америки. В свою очередь, они распоряжались судьбами трехсот четырнадцати учреждений, находившихся во всех государствах Европы и имевших восемнадцать тысяч семьсот шестьдесят служащих. Таким образом, одно движение красно-синего карандаша управляло поступками восемнадцати тысяч семисот шестидесяти человек, среди которых были короли, президенты республик, министры, владельцы крупнейших трестов, банкиры, начальники генеральных штабов, председатели политических партий, кардиналы и даже злоумышленники.
Конечно, ни один из этих восемнадцати тысяч семисот шестидесяти агентов «Треста Д. Е.» не имел о нем никакого представления и даже не подозревал, что он осуществляет чьи-то коварные замыслы. Различные тресты, общества, партии и союзы, к которым принадлежали эти лица, преследовали как будто совсем иные, вполне благонадежные цели. Они носили самые разнообразные названия, как-то, например: «Лига демократической эмансипации Европы», «О-во друзей евангелия» и т. п., но те же буквы «Д. Е.» стояли на их печатях или бланках, на плакатах и на фасадах домов.
Для того чтобы представить себе, как хорошо была организована деятельность «Треста Д.Е.», достаточно вспомнить па нику, охватившую Европу 19 мая 1927 года. В этот день красно-синий карандаш Енса Боота, недвижный, как труп, лежал на письменном столе. Объяснялось это крохотной и скорее / приятной катастрофой: Енс Боот с какой-то незнакомой мисс подымался в лифте. Между двадцать седьмым и двадцать восьмым этажами произошла авария. Лифт остановился, электричество в нем погасло. Дом обслуживали семь лифтов, и швейцары, полагая, что в остановившемся нет людей, отнеслись к событию скорее флегматично. Никто не торопился присту пить к ремонту. В темноте раздосадованная мисс сказала:
— Я теряю рабочий день. Это четыре доллара. Я предъявлю иск администрации дома на десять долларов. Вы меня поддержите? Енс Боот не отложил поддержку мисс на столь долгий срок.
Протянув руку, он поддержал негодующую особу и даже удержал ее.
Так как в лифте было темно, мы не можем сказать, была ли вполне счастлива американка.
Но время шло, красно-синий карандаш бездействовал, без действовал телефон, и функционирование различных европейских органов было нарушено. На берлинской бирже доллар то падал на сто пунктов, то неслыханно рос. Датский премьер-министр заболел от нервного потрясения, так как ригсдаг в течение часа трижды проголосовал ему вотум доверия и трижды потребовал отставки кабинета. Сербские полки, сгруппированные у болгарской границы, исполняли фигуры древнего танца кадрили, проникая на вражескую территорию и снова ее очищая, — командующий армией генерал Иованович получил из Белграда шестнадцать депеш, каждая из которых отменяла все предшествующие.
Черная коробка висела между двадцать седьмым и двадцать восьмым этажами.
Енс Боот маленькой расческой оправлял волосы и думал об Европе. Правда, в эти минуты его мысли не были связаны с процветанием треста. Забыв о падающих марках, о кризисе кабинета в Копенгагене и о вторжении сербов в Болгарию, он думал о другой Европе, о нежной красавице, оплетавшей беспомощными ручками толстую шею красноглазого быка.
Мисс пахла чернилами, карболовым мылом и гарью. В Европе цвели анемоны и фиалки. Мадемуазель Люси Фламенго предпочитала всему духи Герлена. Кожа мисс — гусиная, шершавая, деловая кожа, скребла щеки Енса Боота, как наждачная бумага. Были нежны, очень нежны долины Иль-де-Франса…
Этой сравнительной этнографией занимался в темном лифте Енс Боот, пока рассеянные швейцары не заметили своей оплошности. В коробке вспыхнул свет. Мисс деловито взглянула на часики. Лифт подошел к тридцать второму этажу.
Прощаясь, Енс Боот сказал:
— Вы самая прекрасная женщина Нового Света, Но я археолог и во сне преследую финикиянку.
Мисс спокойно ответила:
— Это меня не касается. Кроме рабочего дня, я потеряла невинность, и я предъявляю вам иск на десять тысяч долларов.
Енс Боот, не зная официального курса на указанную добродетель, щедро вознаградил мисс. Выписав чек, он быстро прошел в свой кабинет и взял в руку красно-синий карандаш.
Телефонистки повисли над аппаратами.
Час спустя марка, упав, спокойно лежала: Германию следовало разорить. Датский премьер, торжествуя, закуривал первую за весь тревожный день сигарету: он отказал безработным в пособии, — значит, его надо было поддержать. Сербы, молодцевато заломив шапки, въезжали и пограничный болгарский городок: Енс Боот не был пацифистом.
Наконец 4 апреля 1927 года в отдельном кабинете перво классного нью-йоркского ресторана «Миссури» состоялось со брание правления. Кроме Енса Боота, присутствовали мистеры Джебс, Твайвт и Хардайль. Собравшиеся беседовали о многом, главным образом о различных марках сигар.
Мистер Джебс предпочитал манильские, фабрики Лопадос, марка «Роза дель Оро», Мадуро.
Мистер Хардайль предпочитал гаванские, фабрики Ля Корона, марка «Ароматикос», Колорадо, Мистер Твайвт предпочитал суматрские, фабрики Бэс и К0, марка «Флор фина», Кларо.
Енс Боот предпочитал шоколадные.
Впрочем, выяснив достоинства всех сортов сигар, члены правления около четырех часов утра постановили:
«Уполномочить Енса Боота приступить к осуществлению намеченного плана».
Утро 11 апреля того же года было справедливо названо нами историческим: три американца завтракали, Европа дремала в ванне, а Енс Боот отдавал приказания восемнадцати тысячам семистам шестидесяти агентам треста.
Последнее было почти столь же незримым и таинственным, как управление всемогущим господом богом вселенной. Причем у Енса Боота не было даже штата служащих, способных заменить ангельское воинство. В маленькой конторе «Треста Д.Е.», помещавшейся на тридцать втором этаже небольшого небоскреба, находилось всего семь человек: секретарь Енса Боота, две стенографистки, две телефонистки, бухгалтер и грум.
Разумеется, надо прибавить к ним самого Енса Боота, размахивавшего большим красно-синим карандашом, заменявшим ему дирижерский жезл Саваофа.
Контора состояла из трех комнат. На двери красовалась эмалированная дощечка:
ИНЖЕНЕРНЫЙ ТРЕСТ ДЕТРОЙТА
В первой комнате висели топографические карты Детройта, и машинистка переписывала сметы на постройку нового моста, соединяющего Детройт с Канадой.
Во второй комнате вторая машинистка выстукивала письма.
различным организациям, внешне не имевшим прямого отношения к постройке моста через Квебек. Телефонистки не переставая рассылали телефонограммы, смысл которых оставался им не совсем внятным. (Впрочем, эта профессия гордится скорее исполнительностью, нежели любознательностью.) Бухгалтер явно содержался для декорации. Он кротко записывал приходы и расходы небольшого инженерного треста, основной капитал которого едва равнялся миллиону долларов.
Что касается секретаря, то и он, несмотря на университетское образование, не имел никакого отношения к истинной деятельности «Треста Д.Е.». В его обязанности входили переговоры с администрацией Детройта, сводка курсов долларов на европейских биржах и приобретение для Енса Боота сигар как шоколадных, так и настоящих. Принимая во внимание последнее обстоятельство, легко понять, что грум, не имея уже никакого применения и сидя весь день на табурете, вскоре заболел преждевременным ожирением, явно неподобающим его нежному возрасту.
В третьей комнате находился Енс Боот. Перед ним висела большая карта Европы. Подобная вещь в инженерном тресте Детройта объяснялась географической любознательностью уважаемого директора. Имелись еще таблицы, чертежи, объемистые отчеты и проекты, но все они умещались в одном несгораемом шкафу, и никто не знал об их существовании.
Енс Боот сидел и помахивал красно-синим карандашом.
Помахивая, он отдавал приказания семнадцати организациям, не имевшим касательства к уничтожению Европы, но зато имевшим в своих названиях инициалы «Д.Е.».
Эти семнадцать организаций находились в различных штатах Америки. В свою очередь, они распоряжались судьбами трехсот четырнадцати учреждений, находившихся во всех государствах Европы и имевших восемнадцать тысяч семьсот шестьдесят служащих. Таким образом, одно движение красно-синего карандаша управляло поступками восемнадцати тысяч семисот шестидесяти человек, среди которых были короли, президенты республик, министры, владельцы крупнейших трестов, банкиры, начальники генеральных штабов, председатели политических партий, кардиналы и даже злоумышленники.
Конечно, ни один из этих восемнадцати тысяч семисот шестидесяти агентов «Треста Д. Е.» не имел о нем никакого представления и даже не подозревал, что он осуществляет чьи-то коварные замыслы. Различные тресты, общества, партии и союзы, к которым принадлежали эти лица, преследовали как будто совсем иные, вполне благонадежные цели. Они носили самые разнообразные названия, как-то, например: «Лига демократической эмансипации Европы», «О-во друзей евангелия» и т. п., но те же буквы «Д. Е.» стояли на их печатях или бланках, на плакатах и на фасадах домов.
Для того чтобы представить себе, как хорошо была организована деятельность «Треста Д.Е.», достаточно вспомнить па нику, охватившую Европу 19 мая 1927 года. В этот день красно-синий карандаш Енса Боота, недвижный, как труп, лежал на письменном столе. Объяснялось это крохотной и скорее / приятной катастрофой: Енс Боот с какой-то незнакомой мисс подымался в лифте. Между двадцать седьмым и двадцать восьмым этажами произошла авария. Лифт остановился, электричество в нем погасло. Дом обслуживали семь лифтов, и швейцары, полагая, что в остановившемся нет людей, отнеслись к событию скорее флегматично. Никто не торопился присту пить к ремонту. В темноте раздосадованная мисс сказала:
— Я теряю рабочий день. Это четыре доллара. Я предъявлю иск администрации дома на десять долларов. Вы меня поддержите? Енс Боот не отложил поддержку мисс на столь долгий срок.
Протянув руку, он поддержал негодующую особу и даже удержал ее.
Так как в лифте было темно, мы не можем сказать, была ли вполне счастлива американка.
Но время шло, красно-синий карандаш бездействовал, без действовал телефон, и функционирование различных европейских органов было нарушено. На берлинской бирже доллар то падал на сто пунктов, то неслыханно рос. Датский премьер-министр заболел от нервного потрясения, так как ригсдаг в течение часа трижды проголосовал ему вотум доверия и трижды потребовал отставки кабинета. Сербские полки, сгруппированные у болгарской границы, исполняли фигуры древнего танца кадрили, проникая на вражескую территорию и снова ее очищая, — командующий армией генерал Иованович получил из Белграда шестнадцать депеш, каждая из которых отменяла все предшествующие.
Черная коробка висела между двадцать седьмым и двадцать восьмым этажами.
Енс Боот маленькой расческой оправлял волосы и думал об Европе. Правда, в эти минуты его мысли не были связаны с процветанием треста. Забыв о падающих марках, о кризисе кабинета в Копенгагене и о вторжении сербов в Болгарию, он думал о другой Европе, о нежной красавице, оплетавшей беспомощными ручками толстую шею красноглазого быка.
Мисс пахла чернилами, карболовым мылом и гарью. В Европе цвели анемоны и фиалки. Мадемуазель Люси Фламенго предпочитала всему духи Герлена. Кожа мисс — гусиная, шершавая, деловая кожа, скребла щеки Енса Боота, как наждачная бумага. Были нежны, очень нежны долины Иль-де-Франса…
Этой сравнительной этнографией занимался в темном лифте Енс Боот, пока рассеянные швейцары не заметили своей оплошности. В коробке вспыхнул свет. Мисс деловито взглянула на часики. Лифт подошел к тридцать второму этажу.
Прощаясь, Енс Боот сказал:
— Вы самая прекрасная женщина Нового Света, Но я археолог и во сне преследую финикиянку.
Мисс спокойно ответила:
— Это меня не касается. Кроме рабочего дня, я потеряла невинность, и я предъявляю вам иск на десять тысяч долларов.
Енс Боот, не зная официального курса на указанную добродетель, щедро вознаградил мисс. Выписав чек, он быстро прошел в свой кабинет и взял в руку красно-синий карандаш.
Телефонистки повисли над аппаратами.
Час спустя марка, упав, спокойно лежала: Германию следовало разорить. Датский премьер, торжествуя, закуривал первую за весь тревожный день сигарету: он отказал безработным в пособии, — значит, его надо было поддержать. Сербы, молодцевато заломив шапки, въезжали и пограничный болгарский городок: Енс Боот не был пацифистом.