– Ну и что это нам может дать? – поинтересовался Баудин.
– Если она не природная, то каково же ее происхождение? – ухмыльнулся Гебориец. – Мне кажется, что Отатарал, который стал гибелью для всякого волшебства, был сам произведен на свет с помощью магии. Будь я менее добросовестным ученым, давно бы написал по этой теме научный труд.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Фелисин.
– Он говорит о том, – ответил Баудин, – что пригласил бы алхимиков и магов для эксперимента по созданию своего собственного Отатарала.
– А что в этом сложного?
– Те жилы, которые мы копаем, – объяснял Гебориец, – похожи на слои некогда расплавленного жира, глубокие потоки которого замурованы между слоями известняка. Чтобы сотворить такие жилы, необходимо было растопить весь этот остров. Что за разновидность волшебства создала Отатарал, мне неизвестно, но я не хочу стать причиной еще одного подобного события в нашей истории.
Одинокий малазанский охранник ожидал у ворот Близлежащего Света, за ним простиралась дорога, ведущая в Нижний город. На горизонте солнце садилось за остроконечные шпили города, погружая Черепную Чашу в благословенную тень, которую все так ждали после изнурительного дневного зноя.
Молодой, одетый в латы охранник тоже, видимо, притомился и положил руки на перекрещивающиеся лезвия своих пик.
Бенет проворчал:
– А где твой напарник, Пелла?
– Этот свинья доси куда-то затерялся, Бенет. Может быть, ты шепнешь об этом Саварку – Худ знает, что он нас сейчас не слышит. Войска доси полностью растеряли всю дисциплину. Они игнорируют список нарядов, проводя все свое время в харчевне Булы и играя в монеты. Нас всего семьдесят пять человек, а их под две сотни – по-моему, это попахивает восстанием… Объясни это Саварку…
– Ты не знаешь своей собственной истории, – сказал Бенет. – Доси жили на коленях в течение трехсот лет, и они не знают другого способа существования. Сначала были жители материка, затем колонисты Фалари, а сейчас – вы, малазане. Успокой себя, парень, прежде чем поднимать панику.
– «История благоприятствует тупоумным», – процитировал молодой малазанин.
Бенет громко захохотал. Подойдя к воротам, он спросил:
– Чьи это слова, Пелла? Только не говори, что твои. Подняв с удивлением бровь, охранник пожал плечами.
– Я иногда забываю, что ты – корелриец, Бенет. Чьи это слова? Императора Келланведа? – острый взгляд Пеллы скользнул по Фелисин. – Это книга «Операции империи», написанная Антилопой. Том первый. Ты же малазанка, Фелисин, и должна помнить, что там идет дальше.
Она покачала головой, ошеломленная таким напором со стороны молодого охранника. «Я научилась читать лица – кажется, Бенет ничего не заподозрил», – подумала она, а вслух произнесла:
– Я не знакома с работами Антилопы, Пелла.
– Очень стоящая вещь, – ответил с улыбкой охранник. Почувствовав растущее раздражение со стороны Бенета, Фелисин ступила за спину Пеллы.
– Я сомневаюсь, что в Черепной Чаше имеется хотя бы один свиток этого произведения, – сказала она.
– Может быть, в этом вопросе лучше положиться на чью-то острую память, а?
Фелисин с тревогой обернулась назад.
– Что, мальчик флиртует с тобой, детка? – спросил Бенет, поднимаясь к воротам. – Будь с ним лапочкой.
– Я подумаю над этим, – тихо ответила она на заискивающий взгляд Пеллы, а затем последовала за Бенетом к воротам прядильни. Догнав его на дороге, ведущей вверх, она улыбнулась: – Ненавижу нервных типов.
– Рад это слышать, а то я уж было начал волноваться, – улыбнулся Бенет.
«Благословенная Королева снов, сделай это реальностью», – подумала в тот момент Фелисин.
Глубокие рудники, наполненные камнями, следовали по обочине всего подъема до перекрестка, названного Три Судьбы. По правую руку путешественников – к северу от этой широкой площадки, окруженной коттеджами охранников-доси, – шел тракт к Глубоким шахтам, а по левую руку – к югу от развилки – дорога на Вал, ведущая к заброшенному руднику, куда каждое утро сваливались трупы погибших за день рабов.
Фелисин заметила, что платформы с мертвецами до сих пор нигде не было видно. «Наверное, – подумала девушка, – она задержалась в Нижнем городе; прошедший день принес слишком большое количество жертв».
Они пересекли перекресток и направились по Рабочей дороге. За крайним домом охранников-доси открывалась гладь – Озера Утопленников, глубокого водоема с бирюзовой водой, простирающегося прямо до северной стены рудников. Ходили слухи, что вода этого озера проклята и каждый, решившийся в нее нырнуть, не имел практически никакого шанса остаться в живых. Кто-то думал, что в недрах этого озера водится огромный демон, однако Гебориец был склонен полагать, что потеря плавучести любого объекта на этом водоеме объяснялась физическими свойствами самой воды, насыщенной известью. В любом случае, нашлось несколько достаточно недальновидных рабов, которые предприняли попытку убежать этим путем – высокие стены рудников, служившие дамбой для озера, были абсолютно отвесны, а ровная белая поверхность, блестевшая под водой подобно отполированной кости, оказалась всего лишь соляным отложением.
Гебориец наказал Фелисин зорко следить за уровнем воды в Озере Утопленников, особенно в этот засушливый период времени, поэтому, приблизившись к воде, она, несмотря на полумрак, принялась усиленно высматривать противоположный берег. В прошлый раз линия соляной корки, отпечатавшейся на стене противоположного берега, располагалась над поверхностью воды на ширине размаха рук. Эта новость обрадовала историка, хотя девушка абсолютно не понимала почему. Идея о побеге казалась абсурдной: за рудниками простиралась лишь безжизненная пустыня да иссохшие скалы, где в течение нескольких дней пути можно было не встретить ни одного источника воды. Те рабы, которые каким-то немыслимым образом перемахнули через стены рудников, а потом оторвались от преследования патрулей на Дороге Жуков, оставили свои кости в красных песках пустыни. Часть несчастных, которых удалось поймать, были прикованы к Стене Спасения – наружной поверхности прибрежной башни на Ржавом Причале – для всеобщего устрашения. Большинство из них умерло в первые сутки, немногим удалось протянуть на день дольше. Несмотря на все карательные меры, не проходило еще ни одной недели, чтобы на Стене Спасения не появлялось новых жертв.
По правой обочине Рабочей дороги располагалась харчевня Булы, по левой – несколько грязных публичных домов. В самом конце она расширялась в широкий Крут Ратола, центр которого занимала Цитадель Саварка – шестигранная трехэтажная башня, сложенная из белых известняковых плит. Среди всех рабов только Бенету довелось побывать за ее стенами.
В Черепной Чаше, представляющей собой один огромный рудник, расположенный на расстоянии тридцати лиг к северу от главного прибрежного города Досин Пали, жило двенадцать тысяч рабов.
– Каша уже остыла, – пробормотал Бенет, приближаясь к харчевне Булы.
Фелисин вытерла пот со лба:
– Это принесет даже какое-то облегчение.
– Ты еще просто не привыкла к жаре. Через месяц или два ты будешь ощущать ночную прохладу точно так же, как и все остальные жители.
– Эти ранние вечерние часы все еще хранят дневную жару. Но сейчас меня внезапно бросило в озноб, Бенет, будто наступила полночь.
– Прижмись ко мне, детка. Я тебя немного согрею.
Фелисин почувствовала, как Бенета вновь охватывает темное нечеловеческое безумие. Задрожав от страха, она молчала, надеясь, что это скоро пройдет.
– Будь осторожна с тем, от чего ты отказываешься, – сказал с недовольством Бенет.
– Була вновь возьмет меня в свою кровать, – сказала девушка. – Ты будешь на это смотреть, а затем, возможно, и присоединишься. Зато она разогреет нам еду и, возможно, даст добавки.
– Да она тебе в матери годится, – проворчал Бенет.
«А ты – в отцы», – подумала девушка, но, почувствовав его вновь усиливающееся тяжелое дыхание, произнесла:
– Она такая аппетитная, мягкая и теплая. Подумай об этом. Фелисин точно знала, что так оно и будет, и необходимость прижиматься к его телу постепенно отпала. «По крайней мере, – думала она, – этой ночью. Гебориец не прав: нет никакого смысла думать о завтрашнем дне. Только о следующем часе, об этом часе. Останься живой, Фелисин, это твоя самая главная задача сейчас. Когда-нибудь ты столкнешься лицом к лицу со своей сестрой, и огромного океана крови, который хлынет из вен Тавори, будет недостаточно… Останься в живых, девочка, ведь это все, что ты можешь сейчас сделать. Выживай этот час, следующий час…» Подойдя к дверям харчевни, она скользнула под одежду Бенета, почувствовав, как тот моментально покрылся потом от возбуждения. «Когда-нибудь, сестричка, это произойдет…»
Гебориец все еще не спал: завернувшись в шерстяное одеяло, он сидел около камина. Фелисин забралась в комнату, захлопнув за собой люк в полу. Взяв шарф из овечьей шерсти, она натянула его на плечи.
– Неужели ты хочешь заставить меня поверить в ту чушь, что выбранная тобою жизнь может кому-либо нравиться? Я удивляюсь, неужели ночи, подобные этой…
– А я думала, что ты уже устал от судов и критики, Гебориец, – сказала Фелисин, снимая с крючка бурдюк с вином и пытаясь найти чистую чашку. – Баудин еще не вернулся, так? Кажется, что даже такая мелочь, как мытье чашек, его больше не беспокоит. – Она взяла более или менее чистую на первый взгляд посуду и вылила туда из бурдюка немного вина.
– Да, вот и еще один мешок опустел, – сказал историк, наблюдая за ней прищуренными глазами. – Бьюсь об заклад, что за сегодняшний вечер он у тебя далеко не первый.
– Ты мне не отец, старик.
Мужчина, покрытый татуировками, вздохнул.
– Когда-нибудь Худ обязательно заберет адъюнкта Тавори к себе, – пробормотал он. – Ей было недостаточно увидеть твою смерть, и она толкнула свою четырнадцатилетнюю сестру на путь проститутки. Если Фенир слышит мои молитвы, то Тавори отплатит за все свои преступления.
Фелисин наполовину осушила чашку, взглянула на историка, и ее глаза наполнились слезами.
– Я встречу свой шестнадцатый год в следующем месяце, – тихо проговорила она.
Гебориец обернулся: на мгновение девушка увидела, что в его зрачках отразилась целая вечность. Затем он вновь обратился лицом к камину.
Фелисин наполнила чашку повторно, а затем присела на корточки возле Геборийца, придвинувшись к огню. Поверх камина, в котором практически без дыма горел сухой помет, располагался эмалированный таз, наполненный водой. Горячую воду использовали для купания и мытья посуды; одновременно жильцы маленькой комнатенки пытались согреться сами: ночи в Черепной Чаше были очень холодные. На половых досках лежал клочок старого досийского коврика и тростниковая циновка с подушками. Сама хибара была с помощью свай поднята на пять футов над песком.
Усевшись на невысокий деревянный стул, Фелисин придвинула озябшие ноги к самому огню.
– Я вижу, ты вновь сегодня работал на телеге, – сказала она немного презрительно. – А Гуннип вновь весь день ходил вокруг с хлыстом.
– Это забавляло его с утра до вечера, – проворчал Гебориец – Как он объяснил своим охранником, хлыст помогает разогнать мух.
– Он рассек тебе кожу?
– Да, но ты же знаешь, что последователи Фенира не боятся никаких ран.
– Ран – да, но не боли… Я же вижу, Гебориец. Историк бросил в ответ озлобленный взгляд.
– Удивлен, что ты вообще хоть что-то видишь, девушка. Что это за запах? Ты баловалась дурхангом? Будь осторожна, под-рута, курение этой гадости может утянуть в такую бездну, которая окажется потемнее, чем Глубинный Рудник.
Фелисин достала из кармана черную коробочку размером с небольшую морскую раковину и протянула ее старику.
– Ты пытаешься справиться со своей болью, а я – со своей. Гебориец покачал головой:
– Благодарен за заботу, но лучше уж как-нибудь в другой раз. А ты знаешь, что держишь сейчас в руках месячную зарплату охранника доси? На твоем месте я бы продал эту отраву на рынке, получив неплохие деньги.
Девушка пожала плечами, возвращая дурханг в мешочек, висевший на поясе.
– Я сейчас ни в чем не нуждаюсь, Бенет покупает мне любую понравившуюся вещь – стоит лишь попросить.
– Думаешь, он настолько бескорыстный человек?
Вино развязало Фелисин язык, и она нетвердым голосом произнесла:
– Конечно! Например, тебя, Гебориец, он перевел на работу в Низину. Больше тебе не будет грозить никакой Гуннип со своим хлыстом. Начинаешь прямо завтра.
Историк в изнеможении закрыл глаза.
– Почему слова благодарности в твой адрес оставляют на языке такой горький след?
– Мой пропитанный вином мозг шепчет: «Лицемерие».
Девушка заметила, как лицо Геборийца моментально побелело. «О, Фелисин, – подумала она, осознав обиду произнесенных слов. – Слишком много вина и дурханга. Неужели в хороших делах по отношению к этому старику мною руководит только желание унизить достоинство священника Фенира? Я не хотела быть такой жестокой». Достав из-под туники немного еды, припрятанной для него, она наклонилась вперед и положила завернутый узелок на колени старика.
– Уровень воды Озера Утопленников снизился еще на ширину руки.
Гебориец ничего не ответил, с грустью рассматривая железные колодки вокруг своих запястий.
Фелисин нахмурила лоб. Создавалось такое впечатление, будто она чего-то недосказала; какая-то очень важная мысль крутилась в голове, не позволяя себя схватить. Осушив остатки вина, девушка встала со стула и, распрямившись, начала медленно расчесывать волосы. Она видела, как Гебориец тайком разглядывает ее высокие, налитые груди, проступающие через тонкую ткань туники. Задержавшись в этом положении немного дольше необходимого, Фелисин медленно опустила руки.
– Була имеет по отношению к тебе кое-какие фантазии, – медленно проговорила она. – Эта… возможность… ее очень увлекает. Подумай, Гебориец, такая связь принесет тебе немало пользы.
Историк вскочил со стула, нетронутый узелок с едой упал на пол.
– Дыханье Худа, девушка, о чем ты говоришь!
Она засмеялась, увидев, как старик в злобе откинул занавеску, отделяющую его угол от остальной комнаты, а затем неуклюже попытался вернуть ее за спиной на место. Через некоторое время нездоровый смех прошел, и Фелисин услышала, как историк с трудом взбирается на койку. «Я просто хотела тебя немного рассмешить, – подумала она, пытаясь хотя бы себе объяснить свое поведение. – Я вовсе не хотела, чтобы мой смех выглядел таким… грубым. Я не та, кем ты меня представляешь. Ведь не та…» Девушка подняла с пола нетронутую еду и положила ее на полку около камина.
Через час вернулся Баудин; его соседи, преследуемые собственными мыслями, все еще не спали. Он вновь развел огонь, пытаясь не потревожить старика и девушку. «Странно, что он не пьян, – подумала Фелисин. – И где это, интересно, он начал пропадать каждую ночь?» Но задать вопрос она не решилась. Фелисин знала, что Баудин стал очень неразговорчивым, а по отношению к ней – практически немым и глухим.
Однако через несколько секунд ей пришлось изменить свое мнение. Около портьеры, разделяющей кровати мужчин, послышался легкий стук, в ответ на который быстро последовал тихий ответ Геборийца. Они шептались около минуты, затем Баудин приглушенно засмеялся, пожелал доброй ночи и вернулся на свой топчан.
Эта парочка обговаривала какой-то план, но вовсе не это так потрясло Фелисин. Было ужасно осознавать, что они решили ее не посвящать. Лицо девушки вспыхнуло от возмущения: «Да я сохранила им жизнь! Ведь только благодаря мне они находятся сейчас здесь – я начинала им помогать еще с корабля рабов. А ведь Була права: все мужчины – грязные ублюдки, которых можно только использовать. Очень хорошо, если вы так хотите, то скоро узнаете, каким кошмаром является Черепная Чаша для всех остальных рабов. Я это сделаю с Удовольствием, и увижу тебя, старик, вновь изнемогающим у телеги с камнями под ударами хлыста. Клянусь, это произойдет!» Слезы подступили к самым глазам: она прикладывала огромные усилия, чтобы не расплакаться, и знала, что все напрасно. Она нуждалась в Бенете, это было правдой, и она отплачивала за это. Но Фелисин не представляла своей жизни и без Геборийца с Баудином – за долгие месяцы лишений она привязалась к этим людям совсем как дочь, они помогали ей не упасть духом в окружающем кошмарном мире. Потерять их – значило потерять все!
Внезапно со всей своей откровенностью на ум девушке пришла ужасная мысль: с той же легкостью, с которой она продавала свое тело, Фелисин лишилась доверия. «Но ведь это неправда», – чуть ли не вскрикнула она.
Отвернувшись в темноту, девушка исступленно зарыдала. «Я практически одна! Остался только Бенет, его вино, его дурханг и его тело». После забав с Булой и Венетом на огромной кровати в харчевне у нее до сих пор сильно болело между ног. «Это только вопрос воли, – сказала она себе, – превратить боль в наслаждение. Выживай каждый час».
Небольшой рынок у причала по своему обыкновению начал наполняться утренней толпой; со стороны казалось, что этот день ничем особенным не выделялся среди других. Удрученный собственными мыслями, не обращая внимания на прекрасный пейзаж морского рассвета, на песчаном берегу, скрестив ноги, сидел Антилопа. Его взгляд неотрывно следил за горизонтом, где в устье залива Сахульского моря виднелись паруса уходящего флота адмирала Нока. Как бы он хотел, чтобы они вернулись!
Но у флота был приказ, который не имел права отменить даже Колтайн. Виканы не обладали никакими полномочиями в отношении малазанских военных кораблей, поэтому единственной причиной, заставившей их покинуть сегодня утром хиссарскую гавань и начать многомесячный поход к Арену, стал личный приказ Пормквала.
Несмотря на видимое спокойствие, убытие флота не прошло незамеченным для населения Хиссара: утренняя рыночная толпа радостно обсуждала это событие, слышался смех и возбужденные голоса. Угнетенные люди наконец-то одержали свою первую победу, ее отличием от всех последующих стало абсолютное отсутствие жертв – хотя, возможно, так рассуждали только сентиментальные люди.
Единственным утешением для Антилопы стал тот факт, что вместе с хиссарским флотом в Арен убыл джистальский священник Маллик Рел, однако было нетрудно догадаться, что за доклад он представит при своем прибытии к Пормквалу.
Внезапно взгляд историка привлек одинокий малазанский парус: с северо-востока приближалось небольшое грузовое судно. «Это жители Досин Пали, прибывающие с острова, – подумал Антилопа, – или с побережья». Данный визит был никем не запланирован, и это позволило историку усомниться в чистоплотности их намерений.
Услышав со стороны какой-то шум, он повернул голову и увидел взбирающегося по каменистому склону побережья Кульпа, из-под ног которого с веселым стуком сыпалась вниз мелкая галька.
– Все готово, – заявил он, как будто эти слова были равносильны признанию в подлом убийстве. – Записка была отправлена. Если твой друг еще жив, он ее обязательно получит.
– Благодарю тебя, Кульп.
Маг смущенно замолчал. Почесав щеку, он скосил взгляд в сторону грузового судна, входящего в гавань. Как только его экипаж опустил имперский флаг, к ним сразу же двинулся легкий патрульный катер. На палубе корабля появились два облаченных в доспехи воина, которые терпеливо ожидали приближения охраны. Один из солдат перегнулся через планшир и что-то резко выкрикнул. Мгновение спустя патрульный катер развернулся и с очевидной поспешностью отправился восвояси.
– Ты видел это? – встревожено спросил Антилопа.
– Конечно, – пробормотал в задумчивости Кульп.
Из небольших пазов невысоко над ватерлинией корпуса появилось несколько весел, и транспортное судно плавно заскользило прямо по направлению к имперской пристани. Через несколько минут бот причалил к берегу, и портовые докеры накрепко привязали причальные канаты. Широкие сходни были уже подготовлены, и на палубе появились лошади, принадлежавшие, несомненно, какому-то войску.
– Красные Мечи, – презрительно прошептал Антилопа, как только наверху появились группы одетых в доспехи воинов, берущих под уздцы своих скакунов.
– Из Досин Пали, – подтвердил Кульп. – Причем первую двойку я сразу узнал: это Бария Сетрал со своим братом Мескером. У них есть еще один брат, Орто, который командует сейчас войском Арена.
– Красные Мечи, – задумчиво повторил историк. – Вот у них-то точно нет никаких иллюзий по поводу царящей здесь обстановки. Ходили слухи, что они пытались взять контроль над другими городами, а сейчас, вероятно, мы являемся свидетелями их повторной попытки захвата Хиссара.
– Интересно, а знает ли об этом Колтайн…
В рыночной толпе почувствовалось напряжение, все обернулись на причаливший корабль и с опаской уставились на Бария и Мескера, которые выводили свое войско на причал. Красные Мечи были экипированы и полностью готовы к войне: оружие, кольчуги и шлемы с опущенными забралами ярко блестели на солнце, луки были приведены в боевую готовность, а стрелы смотрели в сторону мирного населения.
Кульп нервно сплюнул.
– Не нравится мне их вид, – пробормотал он.
– Они выглядят, будто…
– Собираются атаковать рынок, – закончил маг. – И это не просто показуха, Антилопа. Копыто Худа!
Историк обернулся на Кульпа, и в его горле пересохло.
– Ты открыл свой Путь.
Не ответив, маг соскользнул с каменистого берега, продолжая следить за войском Красных Мечей. Их конный строй двинулся в сторону рынка, где пять тысяч обеспокоенных жителей начали осознавать грозящую им опасность. Внезапно возникла паника: люди бросились врассыпную, пробираясь через узкие проходы между телегами и торговыми рядами к выходу. Войско образовало полукруг, медленно сжимаясь вокруг; это вызвало еще больший переполох.
Длинные пики, свисавшие с петель из сыромятной кожи вокруг запястья воинов, поднялись вперед, тетивы огромных луков натянулись. Предчувствуя начало кровавых событий, лошади начали проявлять признаки беспокойства.
Толпа обезумевших людей задрожала так, будто под рыночной площадью началось землетрясение. Среди них Антилопа заметил несколько фигур, которые вели себя очень спокойно; они планомерно продвигались к передней линии агрессоров.
Кульп тоже сделал несколько шагов по направлению к Красным Мечам.
Пробравшись через центр площади к командирам завоевателей, темные фигуры сорвали с себя маскировочные плащи-телабы и капюшоны. Под ними скрывались кожаные доспехи виканов с пришитыми черными металлическими пластинами. В поднятых над головами руках, одетых в защитные перчатки, блеснули длинные ножи. Черные глаза на загорелых, покрытых татуировками лицах виканов бросили вызывающий взгляд на Бария и Мескера Сетрала с их войском.
Да, картина была впечатляющая: десяток защитников-виканов, закрывающих собой замершую от удивления многотысячную толпу, против сорока с лишним конных рыцарей Мечей.
– Отойдите в сторону! – скомандовал Бария, чье лицо перекосила ярость. – Иначе умрете!
Виканы, будто издеваясь над воинами, громко захохотали.
Прокладывая себе локтями дорогу, Антилопа последовал за Кульпом, спешившим по направлению к Красным Мечам.
Мескер изрыгнул проклятья, заметив приближающегося мага. Его брат, осмотревшись, нахмурился.
– Не будь дураком. Бария, – прошипел Кульп. Глаза предводителя сузились.
– Только попробуй, воспользуйся своей магией, и я моментально сотру тебя в порошок, – выкрикнул он.
Приблизившись, Антилопа заметил, что половина звеньев кольчуги Бария состоит из Отатарала.
– Мы сейчас мгновенно разделаемся с этой кучкой варваров, – проворчал Мескер, – а затем громко объявим о своем прибытии в Хиссар… кровью изменников.
– И пять тысяч виканов отомстят за смерть своих соплеменников, – произнес Кульп. – Причем не посредством мечей, которые быстро творят свое дело. Нет, вы будете живьем висеть распятыми на пиках – на потеху чайкам. Колтайн же тебе пока не враг, Бария… Спрячь свое оружие и доложи новому кулаку – мой тебе совет. А сделаешь иначе – принесешь в жертву себя и жизнь своих подчиненных.
– Но ты не принимаешь в расчет меня, – с ожесточением выпалил Мескер. – Мнение Барии еще не закон, и он не является начальником для меня, маг.
Кульп прыснул:
– Да замолчи же ты, болонка. Там, где идет впереди Бария, Мескер вынужден бежать по пятам. Неужели ты хочешь скрестить лезвия клинков с собственным братом?
– Достаточно, Мескер, – пробасил Бария. Внезапно из ножен Мескера появилась кривая сабля.
– Ты еще смеешь мне приказывать?
Виканы дружно заулюлюкали, что придало этой сцене еще более комичный оттенок. В своей немой ярости Мескер выглядел полностью одураченным.
Бария вздохнул.
– Брат, сейчас не время…
В этот момент на пригорке над головами толпы появилось конное войско хиссарской армии, которое медленно пробиралось через узкие проходы торговых лотков. Их прибытие огласилось хором радостных криков, и, обернувшись налево, Антилопа увидел еще три взвода виканских лучников, спешащих на сцену разворачивающихся с бешеной скоростью событий.
– Если она не природная, то каково же ее происхождение? – ухмыльнулся Гебориец. – Мне кажется, что Отатарал, который стал гибелью для всякого волшебства, был сам произведен на свет с помощью магии. Будь я менее добросовестным ученым, давно бы написал по этой теме научный труд.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Фелисин.
– Он говорит о том, – ответил Баудин, – что пригласил бы алхимиков и магов для эксперимента по созданию своего собственного Отатарала.
– А что в этом сложного?
– Те жилы, которые мы копаем, – объяснял Гебориец, – похожи на слои некогда расплавленного жира, глубокие потоки которого замурованы между слоями известняка. Чтобы сотворить такие жилы, необходимо было растопить весь этот остров. Что за разновидность волшебства создала Отатарал, мне неизвестно, но я не хочу стать причиной еще одного подобного события в нашей истории.
Одинокий малазанский охранник ожидал у ворот Близлежащего Света, за ним простиралась дорога, ведущая в Нижний город. На горизонте солнце садилось за остроконечные шпили города, погружая Черепную Чашу в благословенную тень, которую все так ждали после изнурительного дневного зноя.
Молодой, одетый в латы охранник тоже, видимо, притомился и положил руки на перекрещивающиеся лезвия своих пик.
Бенет проворчал:
– А где твой напарник, Пелла?
– Этот свинья доси куда-то затерялся, Бенет. Может быть, ты шепнешь об этом Саварку – Худ знает, что он нас сейчас не слышит. Войска доси полностью растеряли всю дисциплину. Они игнорируют список нарядов, проводя все свое время в харчевне Булы и играя в монеты. Нас всего семьдесят пять человек, а их под две сотни – по-моему, это попахивает восстанием… Объясни это Саварку…
– Ты не знаешь своей собственной истории, – сказал Бенет. – Доси жили на коленях в течение трехсот лет, и они не знают другого способа существования. Сначала были жители материка, затем колонисты Фалари, а сейчас – вы, малазане. Успокой себя, парень, прежде чем поднимать панику.
– «История благоприятствует тупоумным», – процитировал молодой малазанин.
Бенет громко захохотал. Подойдя к воротам, он спросил:
– Чьи это слова, Пелла? Только не говори, что твои. Подняв с удивлением бровь, охранник пожал плечами.
– Я иногда забываю, что ты – корелриец, Бенет. Чьи это слова? Императора Келланведа? – острый взгляд Пеллы скользнул по Фелисин. – Это книга «Операции империи», написанная Антилопой. Том первый. Ты же малазанка, Фелисин, и должна помнить, что там идет дальше.
Она покачала головой, ошеломленная таким напором со стороны молодого охранника. «Я научилась читать лица – кажется, Бенет ничего не заподозрил», – подумала она, а вслух произнесла:
– Я не знакома с работами Антилопы, Пелла.
– Очень стоящая вещь, – ответил с улыбкой охранник. Почувствовав растущее раздражение со стороны Бенета, Фелисин ступила за спину Пеллы.
– Я сомневаюсь, что в Черепной Чаше имеется хотя бы один свиток этого произведения, – сказала она.
– Может быть, в этом вопросе лучше положиться на чью-то острую память, а?
Фелисин с тревогой обернулась назад.
– Что, мальчик флиртует с тобой, детка? – спросил Бенет, поднимаясь к воротам. – Будь с ним лапочкой.
– Я подумаю над этим, – тихо ответила она на заискивающий взгляд Пеллы, а затем последовала за Бенетом к воротам прядильни. Догнав его на дороге, ведущей вверх, она улыбнулась: – Ненавижу нервных типов.
– Рад это слышать, а то я уж было начал волноваться, – улыбнулся Бенет.
«Благословенная Королева снов, сделай это реальностью», – подумала в тот момент Фелисин.
Глубокие рудники, наполненные камнями, следовали по обочине всего подъема до перекрестка, названного Три Судьбы. По правую руку путешественников – к северу от этой широкой площадки, окруженной коттеджами охранников-доси, – шел тракт к Глубоким шахтам, а по левую руку – к югу от развилки – дорога на Вал, ведущая к заброшенному руднику, куда каждое утро сваливались трупы погибших за день рабов.
Фелисин заметила, что платформы с мертвецами до сих пор нигде не было видно. «Наверное, – подумала девушка, – она задержалась в Нижнем городе; прошедший день принес слишком большое количество жертв».
Они пересекли перекресток и направились по Рабочей дороге. За крайним домом охранников-доси открывалась гладь – Озера Утопленников, глубокого водоема с бирюзовой водой, простирающегося прямо до северной стены рудников. Ходили слухи, что вода этого озера проклята и каждый, решившийся в нее нырнуть, не имел практически никакого шанса остаться в живых. Кто-то думал, что в недрах этого озера водится огромный демон, однако Гебориец был склонен полагать, что потеря плавучести любого объекта на этом водоеме объяснялась физическими свойствами самой воды, насыщенной известью. В любом случае, нашлось несколько достаточно недальновидных рабов, которые предприняли попытку убежать этим путем – высокие стены рудников, служившие дамбой для озера, были абсолютно отвесны, а ровная белая поверхность, блестевшая под водой подобно отполированной кости, оказалась всего лишь соляным отложением.
Гебориец наказал Фелисин зорко следить за уровнем воды в Озере Утопленников, особенно в этот засушливый период времени, поэтому, приблизившись к воде, она, несмотря на полумрак, принялась усиленно высматривать противоположный берег. В прошлый раз линия соляной корки, отпечатавшейся на стене противоположного берега, располагалась над поверхностью воды на ширине размаха рук. Эта новость обрадовала историка, хотя девушка абсолютно не понимала почему. Идея о побеге казалась абсурдной: за рудниками простиралась лишь безжизненная пустыня да иссохшие скалы, где в течение нескольких дней пути можно было не встретить ни одного источника воды. Те рабы, которые каким-то немыслимым образом перемахнули через стены рудников, а потом оторвались от преследования патрулей на Дороге Жуков, оставили свои кости в красных песках пустыни. Часть несчастных, которых удалось поймать, были прикованы к Стене Спасения – наружной поверхности прибрежной башни на Ржавом Причале – для всеобщего устрашения. Большинство из них умерло в первые сутки, немногим удалось протянуть на день дольше. Несмотря на все карательные меры, не проходило еще ни одной недели, чтобы на Стене Спасения не появлялось новых жертв.
По правой обочине Рабочей дороги располагалась харчевня Булы, по левой – несколько грязных публичных домов. В самом конце она расширялась в широкий Крут Ратола, центр которого занимала Цитадель Саварка – шестигранная трехэтажная башня, сложенная из белых известняковых плит. Среди всех рабов только Бенету довелось побывать за ее стенами.
В Черепной Чаше, представляющей собой один огромный рудник, расположенный на расстоянии тридцати лиг к северу от главного прибрежного города Досин Пали, жило двенадцать тысяч рабов.
– Каша уже остыла, – пробормотал Бенет, приближаясь к харчевне Булы.
Фелисин вытерла пот со лба:
– Это принесет даже какое-то облегчение.
– Ты еще просто не привыкла к жаре. Через месяц или два ты будешь ощущать ночную прохладу точно так же, как и все остальные жители.
– Эти ранние вечерние часы все еще хранят дневную жару. Но сейчас меня внезапно бросило в озноб, Бенет, будто наступила полночь.
– Прижмись ко мне, детка. Я тебя немного согрею.
Фелисин почувствовала, как Бенета вновь охватывает темное нечеловеческое безумие. Задрожав от страха, она молчала, надеясь, что это скоро пройдет.
– Будь осторожна с тем, от чего ты отказываешься, – сказал с недовольством Бенет.
– Була вновь возьмет меня в свою кровать, – сказала девушка. – Ты будешь на это смотреть, а затем, возможно, и присоединишься. Зато она разогреет нам еду и, возможно, даст добавки.
– Да она тебе в матери годится, – проворчал Бенет.
«А ты – в отцы», – подумала девушка, но, почувствовав его вновь усиливающееся тяжелое дыхание, произнесла:
– Она такая аппетитная, мягкая и теплая. Подумай об этом. Фелисин точно знала, что так оно и будет, и необходимость прижиматься к его телу постепенно отпала. «По крайней мере, – думала она, – этой ночью. Гебориец не прав: нет никакого смысла думать о завтрашнем дне. Только о следующем часе, об этом часе. Останься живой, Фелисин, это твоя самая главная задача сейчас. Когда-нибудь ты столкнешься лицом к лицу со своей сестрой, и огромного океана крови, который хлынет из вен Тавори, будет недостаточно… Останься в живых, девочка, ведь это все, что ты можешь сейчас сделать. Выживай этот час, следующий час…» Подойдя к дверям харчевни, она скользнула под одежду Бенета, почувствовав, как тот моментально покрылся потом от возбуждения. «Когда-нибудь, сестричка, это произойдет…»
Гебориец все еще не спал: завернувшись в шерстяное одеяло, он сидел около камина. Фелисин забралась в комнату, захлопнув за собой люк в полу. Взяв шарф из овечьей шерсти, она натянула его на плечи.
– Неужели ты хочешь заставить меня поверить в ту чушь, что выбранная тобою жизнь может кому-либо нравиться? Я удивляюсь, неужели ночи, подобные этой…
– А я думала, что ты уже устал от судов и критики, Гебориец, – сказала Фелисин, снимая с крючка бурдюк с вином и пытаясь найти чистую чашку. – Баудин еще не вернулся, так? Кажется, что даже такая мелочь, как мытье чашек, его больше не беспокоит. – Она взяла более или менее чистую на первый взгляд посуду и вылила туда из бурдюка немного вина.
– Да, вот и еще один мешок опустел, – сказал историк, наблюдая за ней прищуренными глазами. – Бьюсь об заклад, что за сегодняшний вечер он у тебя далеко не первый.
– Ты мне не отец, старик.
Мужчина, покрытый татуировками, вздохнул.
– Когда-нибудь Худ обязательно заберет адъюнкта Тавори к себе, – пробормотал он. – Ей было недостаточно увидеть твою смерть, и она толкнула свою четырнадцатилетнюю сестру на путь проститутки. Если Фенир слышит мои молитвы, то Тавори отплатит за все свои преступления.
Фелисин наполовину осушила чашку, взглянула на историка, и ее глаза наполнились слезами.
– Я встречу свой шестнадцатый год в следующем месяце, – тихо проговорила она.
Гебориец обернулся: на мгновение девушка увидела, что в его зрачках отразилась целая вечность. Затем он вновь обратился лицом к камину.
Фелисин наполнила чашку повторно, а затем присела на корточки возле Геборийца, придвинувшись к огню. Поверх камина, в котором практически без дыма горел сухой помет, располагался эмалированный таз, наполненный водой. Горячую воду использовали для купания и мытья посуды; одновременно жильцы маленькой комнатенки пытались согреться сами: ночи в Черепной Чаше были очень холодные. На половых досках лежал клочок старого досийского коврика и тростниковая циновка с подушками. Сама хибара была с помощью свай поднята на пять футов над песком.
Усевшись на невысокий деревянный стул, Фелисин придвинула озябшие ноги к самому огню.
– Я вижу, ты вновь сегодня работал на телеге, – сказала она немного презрительно. – А Гуннип вновь весь день ходил вокруг с хлыстом.
– Это забавляло его с утра до вечера, – проворчал Гебориец – Как он объяснил своим охранником, хлыст помогает разогнать мух.
– Он рассек тебе кожу?
– Да, но ты же знаешь, что последователи Фенира не боятся никаких ран.
– Ран – да, но не боли… Я же вижу, Гебориец. Историк бросил в ответ озлобленный взгляд.
– Удивлен, что ты вообще хоть что-то видишь, девушка. Что это за запах? Ты баловалась дурхангом? Будь осторожна, под-рута, курение этой гадости может утянуть в такую бездну, которая окажется потемнее, чем Глубинный Рудник.
Фелисин достала из кармана черную коробочку размером с небольшую морскую раковину и протянула ее старику.
– Ты пытаешься справиться со своей болью, а я – со своей. Гебориец покачал головой:
– Благодарен за заботу, но лучше уж как-нибудь в другой раз. А ты знаешь, что держишь сейчас в руках месячную зарплату охранника доси? На твоем месте я бы продал эту отраву на рынке, получив неплохие деньги.
Девушка пожала плечами, возвращая дурханг в мешочек, висевший на поясе.
– Я сейчас ни в чем не нуждаюсь, Бенет покупает мне любую понравившуюся вещь – стоит лишь попросить.
– Думаешь, он настолько бескорыстный человек?
Вино развязало Фелисин язык, и она нетвердым голосом произнесла:
– Конечно! Например, тебя, Гебориец, он перевел на работу в Низину. Больше тебе не будет грозить никакой Гуннип со своим хлыстом. Начинаешь прямо завтра.
Историк в изнеможении закрыл глаза.
– Почему слова благодарности в твой адрес оставляют на языке такой горький след?
– Мой пропитанный вином мозг шепчет: «Лицемерие».
Девушка заметила, как лицо Геборийца моментально побелело. «О, Фелисин, – подумала она, осознав обиду произнесенных слов. – Слишком много вина и дурханга. Неужели в хороших делах по отношению к этому старику мною руководит только желание унизить достоинство священника Фенира? Я не хотела быть такой жестокой». Достав из-под туники немного еды, припрятанной для него, она наклонилась вперед и положила завернутый узелок на колени старика.
– Уровень воды Озера Утопленников снизился еще на ширину руки.
Гебориец ничего не ответил, с грустью рассматривая железные колодки вокруг своих запястий.
Фелисин нахмурила лоб. Создавалось такое впечатление, будто она чего-то недосказала; какая-то очень важная мысль крутилась в голове, не позволяя себя схватить. Осушив остатки вина, девушка встала со стула и, распрямившись, начала медленно расчесывать волосы. Она видела, как Гебориец тайком разглядывает ее высокие, налитые груди, проступающие через тонкую ткань туники. Задержавшись в этом положении немного дольше необходимого, Фелисин медленно опустила руки.
– Була имеет по отношению к тебе кое-какие фантазии, – медленно проговорила она. – Эта… возможность… ее очень увлекает. Подумай, Гебориец, такая связь принесет тебе немало пользы.
Историк вскочил со стула, нетронутый узелок с едой упал на пол.
– Дыханье Худа, девушка, о чем ты говоришь!
Она засмеялась, увидев, как старик в злобе откинул занавеску, отделяющую его угол от остальной комнаты, а затем неуклюже попытался вернуть ее за спиной на место. Через некоторое время нездоровый смех прошел, и Фелисин услышала, как историк с трудом взбирается на койку. «Я просто хотела тебя немного рассмешить, – подумала она, пытаясь хотя бы себе объяснить свое поведение. – Я вовсе не хотела, чтобы мой смех выглядел таким… грубым. Я не та, кем ты меня представляешь. Ведь не та…» Девушка подняла с пола нетронутую еду и положила ее на полку около камина.
Через час вернулся Баудин; его соседи, преследуемые собственными мыслями, все еще не спали. Он вновь развел огонь, пытаясь не потревожить старика и девушку. «Странно, что он не пьян, – подумала Фелисин. – И где это, интересно, он начал пропадать каждую ночь?» Но задать вопрос она не решилась. Фелисин знала, что Баудин стал очень неразговорчивым, а по отношению к ней – практически немым и глухим.
Однако через несколько секунд ей пришлось изменить свое мнение. Около портьеры, разделяющей кровати мужчин, послышался легкий стук, в ответ на который быстро последовал тихий ответ Геборийца. Они шептались около минуты, затем Баудин приглушенно засмеялся, пожелал доброй ночи и вернулся на свой топчан.
Эта парочка обговаривала какой-то план, но вовсе не это так потрясло Фелисин. Было ужасно осознавать, что они решили ее не посвящать. Лицо девушки вспыхнуло от возмущения: «Да я сохранила им жизнь! Ведь только благодаря мне они находятся сейчас здесь – я начинала им помогать еще с корабля рабов. А ведь Була права: все мужчины – грязные ублюдки, которых можно только использовать. Очень хорошо, если вы так хотите, то скоро узнаете, каким кошмаром является Черепная Чаша для всех остальных рабов. Я это сделаю с Удовольствием, и увижу тебя, старик, вновь изнемогающим у телеги с камнями под ударами хлыста. Клянусь, это произойдет!» Слезы подступили к самым глазам: она прикладывала огромные усилия, чтобы не расплакаться, и знала, что все напрасно. Она нуждалась в Бенете, это было правдой, и она отплачивала за это. Но Фелисин не представляла своей жизни и без Геборийца с Баудином – за долгие месяцы лишений она привязалась к этим людям совсем как дочь, они помогали ей не упасть духом в окружающем кошмарном мире. Потерять их – значило потерять все!
Внезапно со всей своей откровенностью на ум девушке пришла ужасная мысль: с той же легкостью, с которой она продавала свое тело, Фелисин лишилась доверия. «Но ведь это неправда», – чуть ли не вскрикнула она.
Отвернувшись в темноту, девушка исступленно зарыдала. «Я практически одна! Остался только Бенет, его вино, его дурханг и его тело». После забав с Булой и Венетом на огромной кровати в харчевне у нее до сих пор сильно болело между ног. «Это только вопрос воли, – сказала она себе, – превратить боль в наслаждение. Выживай каждый час».
Небольшой рынок у причала по своему обыкновению начал наполняться утренней толпой; со стороны казалось, что этот день ничем особенным не выделялся среди других. Удрученный собственными мыслями, не обращая внимания на прекрасный пейзаж морского рассвета, на песчаном берегу, скрестив ноги, сидел Антилопа. Его взгляд неотрывно следил за горизонтом, где в устье залива Сахульского моря виднелись паруса уходящего флота адмирала Нока. Как бы он хотел, чтобы они вернулись!
Но у флота был приказ, который не имел права отменить даже Колтайн. Виканы не обладали никакими полномочиями в отношении малазанских военных кораблей, поэтому единственной причиной, заставившей их покинуть сегодня утром хиссарскую гавань и начать многомесячный поход к Арену, стал личный приказ Пормквала.
Несмотря на видимое спокойствие, убытие флота не прошло незамеченным для населения Хиссара: утренняя рыночная толпа радостно обсуждала это событие, слышался смех и возбужденные голоса. Угнетенные люди наконец-то одержали свою первую победу, ее отличием от всех последующих стало абсолютное отсутствие жертв – хотя, возможно, так рассуждали только сентиментальные люди.
Единственным утешением для Антилопы стал тот факт, что вместе с хиссарским флотом в Арен убыл джистальский священник Маллик Рел, однако было нетрудно догадаться, что за доклад он представит при своем прибытии к Пормквалу.
Внезапно взгляд историка привлек одинокий малазанский парус: с северо-востока приближалось небольшое грузовое судно. «Это жители Досин Пали, прибывающие с острова, – подумал Антилопа, – или с побережья». Данный визит был никем не запланирован, и это позволило историку усомниться в чистоплотности их намерений.
Услышав со стороны какой-то шум, он повернул голову и увидел взбирающегося по каменистому склону побережья Кульпа, из-под ног которого с веселым стуком сыпалась вниз мелкая галька.
– Все готово, – заявил он, как будто эти слова были равносильны признанию в подлом убийстве. – Записка была отправлена. Если твой друг еще жив, он ее обязательно получит.
– Благодарю тебя, Кульп.
Маг смущенно замолчал. Почесав щеку, он скосил взгляд в сторону грузового судна, входящего в гавань. Как только его экипаж опустил имперский флаг, к ним сразу же двинулся легкий патрульный катер. На палубе корабля появились два облаченных в доспехи воина, которые терпеливо ожидали приближения охраны. Один из солдат перегнулся через планшир и что-то резко выкрикнул. Мгновение спустя патрульный катер развернулся и с очевидной поспешностью отправился восвояси.
– Ты видел это? – встревожено спросил Антилопа.
– Конечно, – пробормотал в задумчивости Кульп.
Из небольших пазов невысоко над ватерлинией корпуса появилось несколько весел, и транспортное судно плавно заскользило прямо по направлению к имперской пристани. Через несколько минут бот причалил к берегу, и портовые докеры накрепко привязали причальные канаты. Широкие сходни были уже подготовлены, и на палубе появились лошади, принадлежавшие, несомненно, какому-то войску.
– Красные Мечи, – презрительно прошептал Антилопа, как только наверху появились группы одетых в доспехи воинов, берущих под уздцы своих скакунов.
– Из Досин Пали, – подтвердил Кульп. – Причем первую двойку я сразу узнал: это Бария Сетрал со своим братом Мескером. У них есть еще один брат, Орто, который командует сейчас войском Арена.
– Красные Мечи, – задумчиво повторил историк. – Вот у них-то точно нет никаких иллюзий по поводу царящей здесь обстановки. Ходили слухи, что они пытались взять контроль над другими городами, а сейчас, вероятно, мы являемся свидетелями их повторной попытки захвата Хиссара.
– Интересно, а знает ли об этом Колтайн…
В рыночной толпе почувствовалось напряжение, все обернулись на причаливший корабль и с опаской уставились на Бария и Мескера, которые выводили свое войско на причал. Красные Мечи были экипированы и полностью готовы к войне: оружие, кольчуги и шлемы с опущенными забралами ярко блестели на солнце, луки были приведены в боевую готовность, а стрелы смотрели в сторону мирного населения.
Кульп нервно сплюнул.
– Не нравится мне их вид, – пробормотал он.
– Они выглядят, будто…
– Собираются атаковать рынок, – закончил маг. – И это не просто показуха, Антилопа. Копыто Худа!
Историк обернулся на Кульпа, и в его горле пересохло.
– Ты открыл свой Путь.
Не ответив, маг соскользнул с каменистого берега, продолжая следить за войском Красных Мечей. Их конный строй двинулся в сторону рынка, где пять тысяч обеспокоенных жителей начали осознавать грозящую им опасность. Внезапно возникла паника: люди бросились врассыпную, пробираясь через узкие проходы между телегами и торговыми рядами к выходу. Войско образовало полукруг, медленно сжимаясь вокруг; это вызвало еще больший переполох.
Длинные пики, свисавшие с петель из сыромятной кожи вокруг запястья воинов, поднялись вперед, тетивы огромных луков натянулись. Предчувствуя начало кровавых событий, лошади начали проявлять признаки беспокойства.
Толпа обезумевших людей задрожала так, будто под рыночной площадью началось землетрясение. Среди них Антилопа заметил несколько фигур, которые вели себя очень спокойно; они планомерно продвигались к передней линии агрессоров.
Кульп тоже сделал несколько шагов по направлению к Красным Мечам.
Пробравшись через центр площади к командирам завоевателей, темные фигуры сорвали с себя маскировочные плащи-телабы и капюшоны. Под ними скрывались кожаные доспехи виканов с пришитыми черными металлическими пластинами. В поднятых над головами руках, одетых в защитные перчатки, блеснули длинные ножи. Черные глаза на загорелых, покрытых татуировками лицах виканов бросили вызывающий взгляд на Бария и Мескера Сетрала с их войском.
Да, картина была впечатляющая: десяток защитников-виканов, закрывающих собой замершую от удивления многотысячную толпу, против сорока с лишним конных рыцарей Мечей.
– Отойдите в сторону! – скомандовал Бария, чье лицо перекосила ярость. – Иначе умрете!
Виканы, будто издеваясь над воинами, громко захохотали.
Прокладывая себе локтями дорогу, Антилопа последовал за Кульпом, спешившим по направлению к Красным Мечам.
Мескер изрыгнул проклятья, заметив приближающегося мага. Его брат, осмотревшись, нахмурился.
– Не будь дураком. Бария, – прошипел Кульп. Глаза предводителя сузились.
– Только попробуй, воспользуйся своей магией, и я моментально сотру тебя в порошок, – выкрикнул он.
Приблизившись, Антилопа заметил, что половина звеньев кольчуги Бария состоит из Отатарала.
– Мы сейчас мгновенно разделаемся с этой кучкой варваров, – проворчал Мескер, – а затем громко объявим о своем прибытии в Хиссар… кровью изменников.
– И пять тысяч виканов отомстят за смерть своих соплеменников, – произнес Кульп. – Причем не посредством мечей, которые быстро творят свое дело. Нет, вы будете живьем висеть распятыми на пиках – на потеху чайкам. Колтайн же тебе пока не враг, Бария… Спрячь свое оружие и доложи новому кулаку – мой тебе совет. А сделаешь иначе – принесешь в жертву себя и жизнь своих подчиненных.
– Но ты не принимаешь в расчет меня, – с ожесточением выпалил Мескер. – Мнение Барии еще не закон, и он не является начальником для меня, маг.
Кульп прыснул:
– Да замолчи же ты, болонка. Там, где идет впереди Бария, Мескер вынужден бежать по пятам. Неужели ты хочешь скрестить лезвия клинков с собственным братом?
– Достаточно, Мескер, – пробасил Бария. Внезапно из ножен Мескера появилась кривая сабля.
– Ты еще смеешь мне приказывать?
Виканы дружно заулюлюкали, что придало этой сцене еще более комичный оттенок. В своей немой ярости Мескер выглядел полностью одураченным.
Бария вздохнул.
– Брат, сейчас не время…
В этот момент на пригорке над головами толпы появилось конное войско хиссарской армии, которое медленно пробиралось через узкие проходы торговых лотков. Их прибытие огласилось хором радостных криков, и, обернувшись налево, Антилопа увидел еще три взвода виканских лучников, спешащих на сцену разворачивающихся с бешеной скоростью событий.