Волк, удовлетворенный, кивнул головой.
– Ты убил много собак, Волк, – начал разговор Буль.
– Больше, чем ты думаешь, – ответил Волк.
– За что?
– Подлое племя, – нехотя ответил Волк, – ненавижу.
– Чем же это они так провинились?
– Они предали свободу и пошли служить к двуногим, которые уничтожили мое племя.
– Что же, я конкретно виноват в этом? И меня за это надо уничтожить?
– Нет. Ты, конкретно, не виноват. Ты мужик правильный, смелый, – Волк повернул голову и посмотрел в глаза Булю, – Ты извини, но это выше меня.
– А Шарик? Ты же любишь его, я вижу, – не унимался Буль.
– Шарик – хороший парень, веселый, – разговор стал тяготить Волка.
– Значит, если другой волк встретит нас, то он может нас убить только за то, что мы принадлежим к собачьему племени?
– Да, – нехотя ответил Волк.
– Это мы еще посмотрим, кто кого, – угрожающе проворчал Буль.
– Не спорю, тут уж кому как повезет, – примирительно ответил Волк.
– Мы не можем отвечать за то, что случилось задолго до нашего рождения, – после долгой паузы сказал Буль.
– Это – как посмотреть.
– Но двуногие дают кров и пищу.
– Лес дает кров, в лесу есть пища.
– Тебе легко говорить, ты родился в лесу, – начал было возражать Буль, но осекся, смутившись.
– В том-то и дело. Меня выкормила самка двуногих, у меня был кров и много мяса. Но я здесь. На каком-то этапе жизни каждый волен сделать свой выбор.
– Это не так просто.
– Да. Для этого надо быть свободным, – ответил Волк и, подумав, добавил, разъясняя, – в душе.
Они опять помолчали.
– Что же ты делаешь здесь, среди ненавистного тебе племени? – тихо спросил Буль.
– Отец мечтал о Стае, ему рассказывала мать. И я всегда мечтал о Стае, мне рассказывал отец.
– Ты думаешь, что нашел Стаю?
– Какая это Стая! Это шайка, а не Стая. Ведь девиз Стаи: «Свободны вместе!». А у этих в крови – «Один при хозяине». Предадут… – протянул Волк. – За тесную будку, за объедки, за хозяйскую палку.
– Но ты здесь.
– Всему свое время.
Оборвав разговор, Волк поднялся и медленно побрел в сторону деревни.
– Это мы организуем, – веско сказал представитель коттеджных поселков, – вертушку запустим – нет проблем. Они нас не очень колышут, но на всякий случай… Да и развлечемся – устроим охоту, кобели засиделись. Думаю, возражений не будет, зима, чай, на джипах только так по полям пронесемся.
Через неделю, получив данные от вертолетчиков, самоизбранный комитет местных жителей разрабатывал план кампании.
– Перестрелять всех к чертям собачим! – горячился владелец разгромленной птицефермы.
– Пострелять всегда успеем. На закуску. А в начале – собачками. Славное это дело, да по такой погоде, – не соглашался с ним невысокий, весь седой старичок с забавным хохолком на голове, от которого трудно было ожидать такой кровожадности. Бывший замминистра госбезопасности, на незаслуженной пенсии.
– Не наигрались, смотрю, за свою жизнь. А нам главное – результат. Вот в этом месте заляжем, – продолжал гнуть свое фермер, тыкая пальцем с обломанным и неровно подстриженным ногтем в разложенные на столе фотографии, – шуганем с обоих концов деревни, сами на наши винтовки выскочат.
– А если не выскочат?
– Да куда они денутся? Я бы на их месте точно выскочил!
– Пустой базар, – вмешался в спор представитель коттеджных поселков, бывший еще на первом заседании, – они же дикие, куда рванут – не знаем. Если к лесу, то их наши бравые крестьяне из берданок положат. А если нет или там промашка какая выйдет, мы их на дороге встретим. У меня у соседей лягашей натуральных больше, чем лягавых в районе.
– Интересное предложение, – поддержал его благообразный старичок, – собачки все же задействованы, очень я их уважаю. Только давайте зоны поделим. Значит так. Фермеры в лесу, мы с ближайшей стороны к трассе, а вы – с дальней, чтоб не путаться, у меня ведь тоже друзей-сослуживцев много, уважат старика, съедутся.
Немного поворчали для формы, утвердили.
В ближайшее воскресение, чуть взошло солнце, фермеры стали подтягиваться к окраине леса и, тихо переговариваясь, двинулись через лес к задам крайнего подворья, потом разошлись, обустроили каждый свое место по вкусу и замерли в ожидании. Поглядывали иногда в прадедушкины карл-цейсовские бинокли, засекли, что Стая на подворье, но двигаться никуда не собирается, и немного расслабились.
Не прошло и трех часов, как с разных сторон к деревне подползли две разноцветные, преимущественно черно-белые, змейки, чуть замялись на подъезде, как бы прислушиваясь, а потом их хребты распались и каждый позвонок приткнулся к обочине, из разорванного чрева стали высыпать на дорогу люди, собаки, над этой толпой навис шум приветствий и скрытых угроз, и уже две новых вылупившихся змейки стали вползать на главную улицу деревни.
Деревня ответила молчанием.
В то прекрасное солнечное морозное утро Волк вскочил первым, с рассветом, обежал подворье, осторожно выглянул на улицу, долго, прислушиваясь, постоял на задах – все спокойно. Стая блаженно посапывала после вчерашней удачной охоты, а Волк не находил себе места, он чувствовал, что сегодня что-то произойдет. Подошла Альма. «Будь наготове», – предупредил он ее. Альма кивнула: «Понимаю. Сегодня.»
И вот Волк уловил далекий, очень далекий шум машин, множества машин, они двигались с двух сторон и могли доехать до их деревни, зажав ее в клещи. К этому времени Стая выползла на двор, оправляясь, собаки, последив за Волком, тоже прислушались, уловили, насторожились.
– Пора делать лапы, – крикнул Дог, – чего ты медлишь?
И другие молча поддержали его.
– Подождите, – ответил Волк, побежал на зады, прикрываясь плетнем, и замер у пролома, вглядываясь в недалекий спасительный лес.
Он стоял долго, но дождался – чуть колыхнулась ветка, донесся легкий хруст, как будто кто-то переступал, разминая затекшие ноги.
– Да все тихо, давай! В лесу они нас не достанут, – шепнул ему в ухо Дог, тихо подползший – дисциплина.
– Смотри туда, – Волк мотнул носом в сторону засеченной им точки.
Дог замер в ожидании и ему, а точнее говоря, Волку, повезло – в кустах яркой короткой вспышкой блеснуло дуло винтовки.
– Да-а, – протянул Дог и уважительно добавил, – ты – Вожак.
Он опять замер, медленно поводя головой из стороны в сторону.
– Там еще двое.
– Я насчитал троих. Не это главное. Главное – их много.
Они отползли назад и, сторонясь открытого места, вернулись к Стае. Пока Дог, захлебываясь от счастья пролетевшей мимо смерти, рассказывал Стае об увиденном, Волк подобрался к остаткам выходивших на улицу ворот и, осторожно высунувшись, осмотрел улицу. Охотники, подъехавшие с дальнего конца, разбросав машины по краю дороги, с веселым гомоном вываливали свои располневшие телеса на улицу, поглаживая на счастье стволы своих ружей, лежавших на передних сиденьях, распахивали задние двери джипов перед собаками и, пристегнув к ошейникам поводки, гордо выходили их на открытую площадку перед машинами. Те, которые подъехали с ближнего конца, были подтянуты и строги, но даже в подчеркнуто церемонных приветствиях чувствовалась радость от редкой неформальной встречи. И собаки у них были посолиднее, посерьезнее, они даже какое-то время прислушивались к командам хозяев, но, заражаясь общим возбуждением, тоже срывались с места, кружась, принюхиваясь, высматривая объект.
Какие здесь были собаки! Волк, научившийся чувствовать породу, с некоторой долей восхищения смотрел на этот парад. Вот русская гончая, по низкой посадке головы похожая на волка, вот бладхаунд с глубокими свисающими брылями, нервные остроносые доберманы, широкогрудые, с крепким загривком, боксеры, широколобые, меланхолично-безжалостные бульмастифы с небольшим белым пятном на груди, медвежеподобные ньюфаундленды, женоподобные длинноволосые афганские борзые, крутоспинные русские борзые, элегантные быстроногие грейхаунды, крепкозубые волкодавы, рыжеволосые ирландские сеттеры, мощные трудяги лабрадоры, пойнтеры и целая россыпь овчарок, немецких и восточноевропейских, кавказских, шотландских и среднеазиатских.
Собаки были возбуждены долгой дорогой, ожиданием неизвестной забавы, знакомились и грызлись, а хозяева между прочим называли их цену. Всеми владело ощущение праздника и раздачи призов.
В этот момент Стая, клином, ведомая Волком, за ним Буль и Дог, за ними в середине Альма, окруженная оставшимися, врезалась точно по центру толпы у дальнего края деревни. Волк пару раз резанул клыками ближайшие шеи и, оттолкнувшись от чьей-то спину, перемахнул на свободное место. Стая последовала его примеру и через несколько мгновений посреди улицы зиял проход, устланный агонизирующими телами нескольких псов.
Охотники, настроенные на веселую гонку, с ужасом взирали на тела своих любимцев. Оставшиеся в живых собаки занервничали, заметались, путая поводки, подсекая ими людей. В нарастающей суматохе лишь несколько человек смогло добежать до своих машин и выхватить винтовки, но Стая уже огибала последний ряд стоянки, уходя в лес, и никто не рискнул стрелять, боясь повредить трепетно лелеемые «тачки». И тут мимо них пронеслась свора, спущенная с поводков второй группой охотников, и вскоре тоже исчезла в лесу.
Гончие цепко шли по следу, своим безудержным лаем подавая сигналы остальным, собакам и охотникам. Люди, тоже не промах, быстро пришли в себя, запрыгнули в машины, разлетелись по окрестным просекам, перекрывая дорогу Стае. Их план на этом этапе был прост – выгнать Стаю в открытое поле, и он удавался, тем более, что Волк подыгрывал им, ему кричали: «Прорвемся!» – но он неизменно отворачивал в сторону, увидев преграду.
Он хорошо изучил эту местность во время долгих прогулок с Альмой. Он выскочил на простирающиеся вдаль поля, перемежаемые тонкими лентами лесозащитных полос, точно посередке между двумя грунтовыми дорогами, так, чтобы люди на их мощных вездеходных машинах не могли сразу настичь Стаю.
На открытой местности борзые взяли лидерство, вырвались вперед, клацая зубами у лап арьергарда Стаи.
Волк перестроил порядки, отрядил прикрывать Стаю Буля и Дога, но, ведущий, придерживал ход, подлаживаясь под Буля, Шарика и Альму. Вот уже на опушку вылетели основные силы – волкодавы, ризеншнауцеры, овчарки – и лавой пошли в догон. В какой-то момент Волк, сделав свой фантастический пируэт в воздухе, крикнул: «В атаку!» – и четыре борзых, истекая кровью, свалились на подмерзшее скошенное жнивье, и опять: «Вперед!» – и Стая несется, а преследователи – есть порода, но нет выучки, нет практики, нет лидера – даже не пытаются обойти, пустить часть своры наперерез, захватить в клещи, остановить, преследователи лишь сопровождают почетным эскортом, потявкивают, не приближаясь, ожидая подкрепления.
Но не могла такая гонка продолжаться бесконечно. Стая, привыкшая нападать, изнемогала, и вот Афганец, поглядывая на зеркального близнеца, вдруг отпрыгнул в сторону и как в ни в чем ни бывало понесся вместе со сворой, все увереннее потявкивая, но стараясь держаться во втором ряду, на всякий случай. Замедлился бег, уже основные бойцы накатились и машины, радостно урча, набирали ход, когда Стая уперлась в потрескавшуюся кирпичную стену посреди поля, бессмысленную, крыльями уходящими далеко, до самых лесозащитных полос, высокую, непреодолимую.
Они остановились, тяжело дыша, почти у самой середины этой стены, у кажущихся непроходимыми зарослей калины, раскинувшей в зимней тоске свои изломанные ветви, как воздетые согнутые в локтях руки.
Преследователи, не менее уставшие, расположились полукругом, отрезав Стае все дороги к спасению.
– Мужики! Здесь все свои, нормальные ребята. Мы же ни в чем не виноваты, это все Волк со своей сучкой. Давай к нам! – раздался крик Афганца.
Волк молчал, искоса поглядывая на Стаю.
– Подожди, Шарик, не надо, – спокойно сказал ему Волк, – ты бы шел отсюда. Зачем тебе в чужом пиру похмелье? Живи.
– А как же вы?
– Мы разберемся. Ну, давай, прощай, времени не остается.
Шарик нехотя отпрыгнул в сторону, обернулся напоследок и помчался прочь. Его никто не преследовал.
– Хороший парень, веселый, – сказал Буль.
– И смелый, – согласился Волк.
– У нас нет шансов, – продолжал он, по-прежнему спокойный. – За собаками едут двуногие.
– Да, я заметил, – отрешенно сказал Буль.
– Там, сзади, большая труба, выше меня, и очень длинная, час пути. Они не рискнут преследовать нас, по крайней мере, сразу.
– Я знал, что у тебя есть что-то в запасе. Ты он уверенно шел.
– Пойдем, у нас мало времени.
– Спасибо, Волк, но я остаюсь. Повеселюсь напоследок, – Буль обвел свору немигающим, устремленным внутрь него взглядом, и свора на мгновение притихла. – Твое время пришло, Волк. Прощай!
– Ты сделал свой выбор, Буль. Прощай!
Но пока люди недоуменно оглядывались – кто? – оставшиеся в живых собаки услужливо кивнули на бывших членов Стаи. Но их и так уже вычислили – по здоровому, но неухоженному по человеческим канонам виду, по особой не вышколенной, не городской стати, по шеям, не привыкшим к ошейникам. Охотники в жажде мести вскинули ружья и рывок бывшей Стаи врассыпную запоздал. Пули засвистели им вдогонку и они один за другим кувыркались, подбитые, на поле, но люди стреляли и по лежащим, озлобленно-радостными криками приветствуя каждое попадание, от которого конвульсивно взлетали лапы жертв, даже тогда, когда они были мертвы.
Волк бы не удивился происшедшему – ни исходу боя, ни жестокости людей, ни скорой неотвратимости наказания за предательство. Не удивился, если бы хоть на мгновение оглянулся назад и задумался.
– Буль их задержит, – крикнул он Альме, юркнув в лаз. – Вперед! Вперед!
Он думал только о том, что впереди. Время задумываться о том, что прошло, еще не настало.
Часть пятая
* * *
Как-то теплым осенним вечером Волк и Буль лежали на опушке леса за их деревней.– Ты убил много собак, Волк, – начал разговор Буль.
– Больше, чем ты думаешь, – ответил Волк.
– За что?
– Подлое племя, – нехотя ответил Волк, – ненавижу.
– Чем же это они так провинились?
– Они предали свободу и пошли служить к двуногим, которые уничтожили мое племя.
– Что же, я конкретно виноват в этом? И меня за это надо уничтожить?
– Нет. Ты, конкретно, не виноват. Ты мужик правильный, смелый, – Волк повернул голову и посмотрел в глаза Булю, – Ты извини, но это выше меня.
– А Шарик? Ты же любишь его, я вижу, – не унимался Буль.
– Шарик – хороший парень, веселый, – разговор стал тяготить Волка.
– Значит, если другой волк встретит нас, то он может нас убить только за то, что мы принадлежим к собачьему племени?
– Да, – нехотя ответил Волк.
– Это мы еще посмотрим, кто кого, – угрожающе проворчал Буль.
– Не спорю, тут уж кому как повезет, – примирительно ответил Волк.
– Мы не можем отвечать за то, что случилось задолго до нашего рождения, – после долгой паузы сказал Буль.
– Это – как посмотреть.
– Но двуногие дают кров и пищу.
– Лес дает кров, в лесу есть пища.
– Тебе легко говорить, ты родился в лесу, – начал было возражать Буль, но осекся, смутившись.
– В том-то и дело. Меня выкормила самка двуногих, у меня был кров и много мяса. Но я здесь. На каком-то этапе жизни каждый волен сделать свой выбор.
– Это не так просто.
– Да. Для этого надо быть свободным, – ответил Волк и, подумав, добавил, разъясняя, – в душе.
Они опять помолчали.
– Что же ты делаешь здесь, среди ненавистного тебе племени? – тихо спросил Буль.
– Отец мечтал о Стае, ему рассказывала мать. И я всегда мечтал о Стае, мне рассказывал отец.
– Ты думаешь, что нашел Стаю?
– Какая это Стая! Это шайка, а не Стая. Ведь девиз Стаи: «Свободны вместе!». А у этих в крови – «Один при хозяине». Предадут… – протянул Волк. – За тесную будку, за объедки, за хозяйскую палку.
– Но ты здесь.
– Всему свое время.
Оборвав разговор, Волк поднялся и медленно побрел в сторону деревни.
* * *
– Достали! – глава районной администрации для убедительности хлопнул кулаком по столу. – Скот режут, на фермы нападают, в деревни забегают. Народ волнуется! Из соседних районов тоже сигналы поступают, но все сходится, что базируются они у нас. Чистая шайка! Хуже – банда! Вот только как их логово обнаружить?– Это мы организуем, – веско сказал представитель коттеджных поселков, – вертушку запустим – нет проблем. Они нас не очень колышут, но на всякий случай… Да и развлечемся – устроим охоту, кобели засиделись. Думаю, возражений не будет, зима, чай, на джипах только так по полям пронесемся.
Через неделю, получив данные от вертолетчиков, самоизбранный комитет местных жителей разрабатывал план кампании.
– Перестрелять всех к чертям собачим! – горячился владелец разгромленной птицефермы.
– Пострелять всегда успеем. На закуску. А в начале – собачками. Славное это дело, да по такой погоде, – не соглашался с ним невысокий, весь седой старичок с забавным хохолком на голове, от которого трудно было ожидать такой кровожадности. Бывший замминистра госбезопасности, на незаслуженной пенсии.
– Не наигрались, смотрю, за свою жизнь. А нам главное – результат. Вот в этом месте заляжем, – продолжал гнуть свое фермер, тыкая пальцем с обломанным и неровно подстриженным ногтем в разложенные на столе фотографии, – шуганем с обоих концов деревни, сами на наши винтовки выскочат.
– А если не выскочат?
– Да куда они денутся? Я бы на их месте точно выскочил!
– Пустой базар, – вмешался в спор представитель коттеджных поселков, бывший еще на первом заседании, – они же дикие, куда рванут – не знаем. Если к лесу, то их наши бравые крестьяне из берданок положат. А если нет или там промашка какая выйдет, мы их на дороге встретим. У меня у соседей лягашей натуральных больше, чем лягавых в районе.
– Интересное предложение, – поддержал его благообразный старичок, – собачки все же задействованы, очень я их уважаю. Только давайте зоны поделим. Значит так. Фермеры в лесу, мы с ближайшей стороны к трассе, а вы – с дальней, чтоб не путаться, у меня ведь тоже друзей-сослуживцев много, уважат старика, съедутся.
Немного поворчали для формы, утвердили.
В ближайшее воскресение, чуть взошло солнце, фермеры стали подтягиваться к окраине леса и, тихо переговариваясь, двинулись через лес к задам крайнего подворья, потом разошлись, обустроили каждый свое место по вкусу и замерли в ожидании. Поглядывали иногда в прадедушкины карл-цейсовские бинокли, засекли, что Стая на подворье, но двигаться никуда не собирается, и немного расслабились.
Не прошло и трех часов, как с разных сторон к деревне подползли две разноцветные, преимущественно черно-белые, змейки, чуть замялись на подъезде, как бы прислушиваясь, а потом их хребты распались и каждый позвонок приткнулся к обочине, из разорванного чрева стали высыпать на дорогу люди, собаки, над этой толпой навис шум приветствий и скрытых угроз, и уже две новых вылупившихся змейки стали вползать на главную улицу деревни.
Деревня ответила молчанием.
* * *
Стрекоза двуногих – Волк благодаря Альме уже знал, что на языке людей она называется вертолет – несколько дней кружила над их районом, сопровождая Стаю в ее набегах и постепенно подбираясь к их лежбищу. Волк первый раз сталкивался с этими небесными тарахтелками, но из рассказов отца ему в душу запал почти мистический ужас перед ними и ему виделся в них предвестник гибели. Он долго размышлял над происходящим, тихо советовался с Альмой, прикидывал варианты поведения и в конце концов принял решение. Стая ничего не заметила – летает вертолет и летает, нервничает Вожак, так у подруги течка кончилась, скоро опять поведет Стаю на сторону, задумался, так о том, как от подруги оторваться. Все просто, все хорошо! Лишь последующие поступки Волка вызвали их удивление, но и тогда они особо не задумывались – Вожаку виднее.В то прекрасное солнечное морозное утро Волк вскочил первым, с рассветом, обежал подворье, осторожно выглянул на улицу, долго, прислушиваясь, постоял на задах – все спокойно. Стая блаженно посапывала после вчерашней удачной охоты, а Волк не находил себе места, он чувствовал, что сегодня что-то произойдет. Подошла Альма. «Будь наготове», – предупредил он ее. Альма кивнула: «Понимаю. Сегодня.»
И вот Волк уловил далекий, очень далекий шум машин, множества машин, они двигались с двух сторон и могли доехать до их деревни, зажав ее в клещи. К этому времени Стая выползла на двор, оправляясь, собаки, последив за Волком, тоже прислушались, уловили, насторожились.
– Пора делать лапы, – крикнул Дог, – чего ты медлишь?
И другие молча поддержали его.
– Подождите, – ответил Волк, побежал на зады, прикрываясь плетнем, и замер у пролома, вглядываясь в недалекий спасительный лес.
Он стоял долго, но дождался – чуть колыхнулась ветка, донесся легкий хруст, как будто кто-то переступал, разминая затекшие ноги.
– Да все тихо, давай! В лесу они нас не достанут, – шепнул ему в ухо Дог, тихо подползший – дисциплина.
– Смотри туда, – Волк мотнул носом в сторону засеченной им точки.
Дог замер в ожидании и ему, а точнее говоря, Волку, повезло – в кустах яркой короткой вспышкой блеснуло дуло винтовки.
– Да-а, – протянул Дог и уважительно добавил, – ты – Вожак.
Он опять замер, медленно поводя головой из стороны в сторону.
– Там еще двое.
– Я насчитал троих. Не это главное. Главное – их много.
Они отползли назад и, сторонясь открытого места, вернулись к Стае. Пока Дог, захлебываясь от счастья пролетевшей мимо смерти, рассказывал Стае об увиденном, Волк подобрался к остаткам выходивших на улицу ворот и, осторожно высунувшись, осмотрел улицу. Охотники, подъехавшие с дальнего конца, разбросав машины по краю дороги, с веселым гомоном вываливали свои располневшие телеса на улицу, поглаживая на счастье стволы своих ружей, лежавших на передних сиденьях, распахивали задние двери джипов перед собаками и, пристегнув к ошейникам поводки, гордо выходили их на открытую площадку перед машинами. Те, которые подъехали с ближнего конца, были подтянуты и строги, но даже в подчеркнуто церемонных приветствиях чувствовалась радость от редкой неформальной встречи. И собаки у них были посолиднее, посерьезнее, они даже какое-то время прислушивались к командам хозяев, но, заражаясь общим возбуждением, тоже срывались с места, кружась, принюхиваясь, высматривая объект.
Какие здесь были собаки! Волк, научившийся чувствовать породу, с некоторой долей восхищения смотрел на этот парад. Вот русская гончая, по низкой посадке головы похожая на волка, вот бладхаунд с глубокими свисающими брылями, нервные остроносые доберманы, широкогрудые, с крепким загривком, боксеры, широколобые, меланхолично-безжалостные бульмастифы с небольшим белым пятном на груди, медвежеподобные ньюфаундленды, женоподобные длинноволосые афганские борзые, крутоспинные русские борзые, элегантные быстроногие грейхаунды, крепкозубые волкодавы, рыжеволосые ирландские сеттеры, мощные трудяги лабрадоры, пойнтеры и целая россыпь овчарок, немецких и восточноевропейских, кавказских, шотландских и среднеазиатских.
Собаки были возбуждены долгой дорогой, ожиданием неизвестной забавы, знакомились и грызлись, а хозяева между прочим называли их цену. Всеми владело ощущение праздника и раздачи призов.
В этот момент Стая, клином, ведомая Волком, за ним Буль и Дог, за ними в середине Альма, окруженная оставшимися, врезалась точно по центру толпы у дальнего края деревни. Волк пару раз резанул клыками ближайшие шеи и, оттолкнувшись от чьей-то спину, перемахнул на свободное место. Стая последовала его примеру и через несколько мгновений посреди улицы зиял проход, устланный агонизирующими телами нескольких псов.
Охотники, настроенные на веселую гонку, с ужасом взирали на тела своих любимцев. Оставшиеся в живых собаки занервничали, заметались, путая поводки, подсекая ими людей. В нарастающей суматохе лишь несколько человек смогло добежать до своих машин и выхватить винтовки, но Стая уже огибала последний ряд стоянки, уходя в лес, и никто не рискнул стрелять, боясь повредить трепетно лелеемые «тачки». И тут мимо них пронеслась свора, спущенная с поводков второй группой охотников, и вскоре тоже исчезла в лесу.
Гончие цепко шли по следу, своим безудержным лаем подавая сигналы остальным, собакам и охотникам. Люди, тоже не промах, быстро пришли в себя, запрыгнули в машины, разлетелись по окрестным просекам, перекрывая дорогу Стае. Их план на этом этапе был прост – выгнать Стаю в открытое поле, и он удавался, тем более, что Волк подыгрывал им, ему кричали: «Прорвемся!» – но он неизменно отворачивал в сторону, увидев преграду.
Он хорошо изучил эту местность во время долгих прогулок с Альмой. Он выскочил на простирающиеся вдаль поля, перемежаемые тонкими лентами лесозащитных полос, точно посередке между двумя грунтовыми дорогами, так, чтобы люди на их мощных вездеходных машинах не могли сразу настичь Стаю.
На открытой местности борзые взяли лидерство, вырвались вперед, клацая зубами у лап арьергарда Стаи.
Волк перестроил порядки, отрядил прикрывать Стаю Буля и Дога, но, ведущий, придерживал ход, подлаживаясь под Буля, Шарика и Альму. Вот уже на опушку вылетели основные силы – волкодавы, ризеншнауцеры, овчарки – и лавой пошли в догон. В какой-то момент Волк, сделав свой фантастический пируэт в воздухе, крикнул: «В атаку!» – и четыре борзых, истекая кровью, свалились на подмерзшее скошенное жнивье, и опять: «Вперед!» – и Стая несется, а преследователи – есть порода, но нет выучки, нет практики, нет лидера – даже не пытаются обойти, пустить часть своры наперерез, захватить в клещи, остановить, преследователи лишь сопровождают почетным эскортом, потявкивают, не приближаясь, ожидая подкрепления.
Но не могла такая гонка продолжаться бесконечно. Стая, привыкшая нападать, изнемогала, и вот Афганец, поглядывая на зеркального близнеца, вдруг отпрыгнул в сторону и как в ни в чем ни бывало понесся вместе со сворой, все увереннее потявкивая, но стараясь держаться во втором ряду, на всякий случай. Замедлился бег, уже основные бойцы накатились и машины, радостно урча, набирали ход, когда Стая уперлась в потрескавшуюся кирпичную стену посреди поля, бессмысленную, крыльями уходящими далеко, до самых лесозащитных полос, высокую, непреодолимую.
Они остановились, тяжело дыша, почти у самой середины этой стены, у кажущихся непроходимыми зарослей калины, раскинувшей в зимней тоске свои изломанные ветви, как воздетые согнутые в локтях руки.
Преследователи, не менее уставшие, расположились полукругом, отрезав Стае все дороги к спасению.
– Мужики! Здесь все свои, нормальные ребята. Мы же ни в чем не виноваты, это все Волк со своей сучкой. Давай к нам! – раздался крик Афганца.
Волк молчал, искоса поглядывая на Стаю.
* * *
Они остались втроем – Волк, Буль и Шарик. За их спиной находился узкий лаз в коллектор, в который с трудом протиснулась Альма и теперь встревоженно оглядывала оттуда отдохнувшую, беснующуюся, но пока держащуюся на безопасном расстоянии свору собак. Шарик, в котором взыграли гены дедушки-терьера, встал в боевую стойку, широко расставив лапы и угрожающе рыча: «Мы принимаем бой!»– Подожди, Шарик, не надо, – спокойно сказал ему Волк, – ты бы шел отсюда. Зачем тебе в чужом пиру похмелье? Живи.
– А как же вы?
– Мы разберемся. Ну, давай, прощай, времени не остается.
Шарик нехотя отпрыгнул в сторону, обернулся напоследок и помчался прочь. Его никто не преследовал.
– Хороший парень, веселый, – сказал Буль.
– И смелый, – согласился Волк.
– У нас нет шансов, – продолжал он, по-прежнему спокойный. – За собаками едут двуногие.
– Да, я заметил, – отрешенно сказал Буль.
– Там, сзади, большая труба, выше меня, и очень длинная, час пути. Они не рискнут преследовать нас, по крайней мере, сразу.
– Я знал, что у тебя есть что-то в запасе. Ты он уверенно шел.
– Пойдем, у нас мало времени.
– Спасибо, Волк, но я остаюсь. Повеселюсь напоследок, – Буль обвел свору немигающим, устремленным внутрь него взглядом, и свора на мгновение притихла. – Твое время пришло, Волк. Прощай!
– Ты сделал свой выбор, Буль. Прощай!
* * *
Люди в предвкушении конца охоты, но не радостном, не возбужденном, добрались, наконец, до стены и следы происшедшего здесь боя заслонили даже тяжесть потерь в деревне и вид распластанных в поле борзых. На небольшом пятачке хрипел, брызгал кровью, тянул, царапая землю, лапы в попытке отползти, закатывал глаза в предсмертной агонии клубок тел. Все было кончено, но виновника бойни нашли много времени спустя, когда разгребли клубок. На Буле не осталось ни одного нерастерзанного клочка кожи, но его зубы намертво впились в горло последнего поверженного им противника. Их так и не смогли разжать.Но пока люди недоуменно оглядывались – кто? – оставшиеся в живых собаки услужливо кивнули на бывших членов Стаи. Но их и так уже вычислили – по здоровому, но неухоженному по человеческим канонам виду, по особой не вышколенной, не городской стати, по шеям, не привыкшим к ошейникам. Охотники в жажде мести вскинули ружья и рывок бывшей Стаи врассыпную запоздал. Пули засвистели им вдогонку и они один за другим кувыркались, подбитые, на поле, но люди стреляли и по лежащим, озлобленно-радостными криками приветствуя каждое попадание, от которого конвульсивно взлетали лапы жертв, даже тогда, когда они были мертвы.
Волк бы не удивился происшедшему – ни исходу боя, ни жестокости людей, ни скорой неотвратимости наказания за предательство. Не удивился, если бы хоть на мгновение оглянулся назад и задумался.
– Буль их задержит, – крикнул он Альме, юркнув в лаз. – Вперед! Вперед!
Он думал только о том, что впереди. Время задумываться о том, что прошло, еще не настало.
Часть пятая
Они уходили все дальше и дальше на восход. Зима выдалась холодной и бесснежной, но это только помогало им – они бежали, не сбавляя хода, напрямик через леса и поля, сторонясь укатанных дорог и все более редких городов и деревень. В первые дни они еще с большой опаской вступали на прогибающийся под их тяжестью лед многочисленных речушек, но скоро и те стали окончательно.
И вот Великая Равнина вынесла их на край ледяной пустыни, начинавшейся почти сразу за линией деревьев, но не лесных, крепко вросших в землю, а стоящих на многих ногах, между которыми мог легко протиснуться Волк, а сейчас свободно гуляла поземка. В морду ударил разогнавшийся на воле ветер, вобравший бесчисленные запахи за долгие версты пути.
– Неужели – Крайнее Море? – удивился Волк.
Но вот где-то вдали, сквозь искрящуюся взвесь, угадалась темная громада другого берега, высокого, непривычного, и по мере того, как глаза приучались отсекать лишнее, она, казалось, наползала, но вот замерла, четко очертившись.
– Неужели – Великая Река, край моей Территории? – с надеждой прошептал Волк.
– Ты не увидишь белку на дереве на той стороне, – охолонила его Альма, напомнив пересказы Одинокого Волка, – это действительно Великая Река, но не та. Давай переберемся на ту сторону, пока не запуржило.
Они переночевали, хоронясь от пронизывающего ветра, в неглубоком гроте, которым обычно пользовались в непогоду приезжие рыбаки, а утром оврагами поднялись на высокий обрывистый утес. Разыгравшаяся ночью пурга утихла и сверху видна была вся доступная земля. На закат тянулась пройденная ими Великая Равнина, с обширными полями, перемежаемыми клочками лесов, напоминавшая издалека плохо скошенное поле. Кое-где угадывались серые пятна деревень, а совсем на горизонте в неподвижный воздух поднимались, чуть расплываясь, клубы бело-серого дыма – там, наверно, был город. На холод и тепло вольно растянулась во сне река, накрыв голову и ноги пушистыми облаками на горизонте. А на восход!.. На восход простиралась холмистая местность, вся зеленая с белой подпушкой, и отсюда, сверху, она казалась кочковатым, поросшим травой, бескрайним болотом, не страшным, как для большинства людей, а добрым, которое и схоронит, и накормит. И насколько хватало взгляда – ни одного признака людей.
– Здесь и перезимуем, – то ли спросил, то ли утвердил Волк, – пора уже постоянное логово завести, – добавил он, окинув взглядом сильно погрузневшую подругу.
– Да, скоро, – подтвердила та и, с тоской оглядев безлюдные просторы, тихо проговорила, недобро, – тебе здесь будет хорошо.
– Ты этих искала! – злобно прорычал Волк и резко мотнул головой в сторону людей, не собак. – Соскучилась!
Но Альма не слышала его. Ее глаза как-то сразу нашли и выхватили из толпы черных фигуру высокого, немолодого человека, он шел, переговариваясь с кем-то из своих спутников, но вдруг оборвал разговор и стал растерянно озираться вокруг, потом определился, зацепился глазами за небольшой кусочек леса слева по ходу движения, но сколько ни всматривался, не разглядел ничего, кроме стоящих стеной елей, но какой-то исходящий из-за них безмолвный страстный зов притягивал его, и он еще долго оборачивался, в надежде.
– Чего раскричался? – откликнулась, наконец, Альма, выйдя из ступора. – Отвык от людей, но тут уж ничего не поделать, они везде. Придется смириться. Ладно, пошли дальше, я что-то устала сегодня.
Не прошло и двух часов, как Альма нашла логово. Оно было не лучше, даже хуже многих виденных ими до этого. Просто завалились крест накрест две ели, так и остались лежать, опираясь на огромные вывернутые из земли корневища, со временем сверху на комли нападали ветки, налетела опавшая хвоя, мелкими иголками забившая все щели, так что самый сильный ливень не прошибет, тут и ветер постарался, подоткнул снежную перину. Тепло, но тесновато и как-то несолидно, по волчьим понятиям.
– Здесь – так здесь, – согласился Волк и отправился обследовать свою новую Территорию.
– Ну вот и случилось, вот она – Стая! – умильно подумал он, но быстро вернулся на землю, поднес зайца к входу в логово и прокинул его внутрь.
– Ты хороший отец! – раздалось изнутри.
– У вас не будет с этим проблем, – ответил Волк и, решив, что вторая охота за день будет явно лишней, свернулся клубком у входа, привычно прикрыв нос и лапы пушистым хвостом, и немедленно уснул.
Но какая была охота! Волк первый раз в жизни вырвался в девственный лес, с его чистыми запахами и особой тишиной, охраняемой мерным перешептыванием слегка колыхаемых ветром верхушек деревьев и подчеркиваемой вспыхивающей изредка перебранкой белок или сорок. А сколько новых зверей и птиц! Казалось бы, его, выросшего в одном из богатейших зоопарков мира, трудно удивить, но как разительно отличались встреченные им вольные звери от тех, угрюмых и малоподвижных, а многих, наверно содержавшихся в дальних вольерах, он вообще встретил или заметил впервые.
Вот он, пробежав по цепочке очень похожих на его, только меньше, следов, уловил на дальней опушке рыжий всполох. Ба, родственница! В зоопарке, как бедная приживалка, все тыкалась острой мордочкой по углам, глазки круглые, без тени мысли, даже стыдно, честное слово, хвост грязный, слипшийся, как у кошки, прости Создатель. А здесь! Как ты подросла, сестричка, и где ты обзавелась такой шубой с кокетливым белым кончиком на пушистом богатом хвосте. И что ты делаешь на этой чистой нетоптаной полянке, к чему прислушиваешься, или меня уловила? Но вот задорно блеснули глаза и лисица быстро разрыв ямку выхватила тонко пищащую мышь. Ну молодец, сестричка, удачной охоты!
А вот другая чужая охота. По еловым веткам на недоступной для Волка высоте несется белка, пустая добыча, мяса не больше, чем в приличной мыши, все остальное видимость – мех и цоканье, а за ней, как уменьшенная копия лисицы – куница, блестящая, темно-бурая, с эмблемой солнца на горле. А какие прыжки – Волку не под силу! С ели на ель, с ветки на ветку, бесстрашно, глаза устремлены только вперед, на добычу, если она перепрыгнула, то уж я подавно!
– А вот так мы не договаривались! – Волк, злой и обескураженный, стоял около своей заначки – пять дней назад он завалил оленя, уже успел отгрызть два окорока и переволочь их в логово, а остаток припорошил снегом для сохранности, и надо же – уволокли! Следы странные, передние напоминают медвежьи, почти круглые, большие, а задние, помельче – как волчьи, но не совсем. По ним Волк нашел свою добычу, изрядно обглоданную и запрятанную в укромное место, вероятно, бывшую берлогу, но воришка был уже далеко и Волк, пробежав пару часов по остывшему следу, оставил эту затею.
И вот Великая Равнина вынесла их на край ледяной пустыни, начинавшейся почти сразу за линией деревьев, но не лесных, крепко вросших в землю, а стоящих на многих ногах, между которыми мог легко протиснуться Волк, а сейчас свободно гуляла поземка. В морду ударил разогнавшийся на воле ветер, вобравший бесчисленные запахи за долгие версты пути.
– Неужели – Крайнее Море? – удивился Волк.
Но вот где-то вдали, сквозь искрящуюся взвесь, угадалась темная громада другого берега, высокого, непривычного, и по мере того, как глаза приучались отсекать лишнее, она, казалось, наползала, но вот замерла, четко очертившись.
– Неужели – Великая Река, край моей Территории? – с надеждой прошептал Волк.
– Ты не увидишь белку на дереве на той стороне, – охолонила его Альма, напомнив пересказы Одинокого Волка, – это действительно Великая Река, но не та. Давай переберемся на ту сторону, пока не запуржило.
Они переночевали, хоронясь от пронизывающего ветра, в неглубоком гроте, которым обычно пользовались в непогоду приезжие рыбаки, а утром оврагами поднялись на высокий обрывистый утес. Разыгравшаяся ночью пурга утихла и сверху видна была вся доступная земля. На закат тянулась пройденная ими Великая Равнина, с обширными полями, перемежаемыми клочками лесов, напоминавшая издалека плохо скошенное поле. Кое-где угадывались серые пятна деревень, а совсем на горизонте в неподвижный воздух поднимались, чуть расплываясь, клубы бело-серого дыма – там, наверно, был город. На холод и тепло вольно растянулась во сне река, накрыв голову и ноги пушистыми облаками на горизонте. А на восход!.. На восход простиралась холмистая местность, вся зеленая с белой подпушкой, и отсюда, сверху, она казалась кочковатым, поросшим травой, бескрайним болотом, не страшным, как для большинства людей, а добрым, которое и схоронит, и накормит. И насколько хватало взгляда – ни одного признака людей.
– Здесь и перезимуем, – то ли спросил, то ли утвердил Волк, – пора уже постоянное логово завести, – добавил он, окинув взглядом сильно погрузневшую подругу.
– Да, скоро, – подтвердила та и, с тоской оглядев безлюдные просторы, тихо проговорила, недобро, – тебе здесь будет хорошо.
* * *
Они медленно трусили уже несколько дней, осматривая и отвергая различные укромные пещеры и завалы. Альма капризничала, уже она тянула Волка за собой на восход, а тот, повинуясь Закону – логово выбирает волчица, не спорил и, пусть недоумевая, покорно следовал за ней. Они пересекли две дороги, по которым недавно проходили машины людей, Волк заволновался и стал настойчиво призывать Альму вернуться назад, но та, ведомая каким-то инстинктом или предчувствием, лишь ускорила шаг. Вот и третья дорога прорезала лес, а на ней – странная, плотно сбитая группа людей, медленно бредущих, устало-понурых, одинаково черных, а спереди и сзади – еще две группки, заметно меньше, тоже одинаковые, но в грязно-зеленом, злобно-веселые, с автоматами на плечах. А у их ног на поводках – здоровые, откормленные и тренированные собаки, как братья Альмы, в настороженном счастливом ожидании – вдруг кто из черных шагнет в сторону, вот славная будет охота!– Ты этих искала! – злобно прорычал Волк и резко мотнул головой в сторону людей, не собак. – Соскучилась!
Но Альма не слышала его. Ее глаза как-то сразу нашли и выхватили из толпы черных фигуру высокого, немолодого человека, он шел, переговариваясь с кем-то из своих спутников, но вдруг оборвал разговор и стал растерянно озираться вокруг, потом определился, зацепился глазами за небольшой кусочек леса слева по ходу движения, но сколько ни всматривался, не разглядел ничего, кроме стоящих стеной елей, но какой-то исходящий из-за них безмолвный страстный зов притягивал его, и он еще долго оборачивался, в надежде.
– Чего раскричался? – откликнулась, наконец, Альма, выйдя из ступора. – Отвык от людей, но тут уж ничего не поделать, они везде. Придется смириться. Ладно, пошли дальше, я что-то устала сегодня.
Не прошло и двух часов, как Альма нашла логово. Оно было не лучше, даже хуже многих виденных ими до этого. Просто завалились крест накрест две ели, так и остались лежать, опираясь на огромные вывернутые из земли корневища, со временем сверху на комли нападали ветки, налетела опавшая хвоя, мелкими иголками забившая все щели, так что самый сильный ливень не прошибет, тут и ветер постарался, подоткнул снежную перину. Тепло, но тесновато и как-то несолидно, по волчьим понятиям.
– Здесь – так здесь, – согласился Волк и отправился обследовать свою новую Территорию.
* * *
Волк за несколько дней обегал все вокруг и под конец с трудом выдавливал из себя метки границ. Он нашел немало укромных местечек, прекрасно подходящих под логово, но Альма с порога отвергала все его предложения прогуляться, проветриться, посмотреть. Как обычно бывает, в результате она оказалась права. Вернувшись после очередной экспедиции и приволоча крупного, еще не отощавшего от зимней бескормицы зайца, Волк удивился необычной тишине возле логова. Альма всегда чутко улавливала его возвращение и встречала у входа, приветно потявкивая. Сегодня было пустынно и тихо. Волк настороженно остановился в нескольких прыжках от логова, положил на снег зайца, принюхался. Кажется, все спокойно, никого чужого не было. Но он для надежности сделал круг, не нашел ни незнакомых следов, ни опасных запахов, и только после этого приблизился к логову. Оттуда действительно доносился специфический запах, смешанный с запахом крови, и тонкое разноголосье поскуливания. Волк сунул было голову внутрь логова, но Альма, разлегшаяся полукругом, спиной к входу, и прикрывавшая какой-то клубок у своего живота, только повернула голову, безмолвно ощерила зубы и Волк сразу ретировался, осознав.– Ну вот и случилось, вот она – Стая! – умильно подумал он, но быстро вернулся на землю, поднес зайца к входу в логово и прокинул его внутрь.
– Ты хороший отец! – раздалось изнутри.
– У вас не будет с этим проблем, – ответил Волк и, решив, что вторая охота за день будет явно лишней, свернулся клубком у входа, привычно прикрыв нос и лапы пушистым хвостом, и немедленно уснул.
* * *
Прекрасный это был месяц! Слегка морозило, то так, что даже на полном ходу не перехватывало дыхание и можно было комфортно спать в притопленной в земле ямке под ближайшей к логову елью. Исчезла постоянная раздраженность Альмы в последние дни беременности, ее неожиданные вскрики и даже укусы. Просто исчезла Альма, она забилась в логово и лишь иногда мелькала перед Волком ее острая морда – когда она схватывала принесенную им добычу и, невнятно бурча что-то похожее на благодарность, быстро утаскивала ее в логово.Но какая была охота! Волк первый раз в жизни вырвался в девственный лес, с его чистыми запахами и особой тишиной, охраняемой мерным перешептыванием слегка колыхаемых ветром верхушек деревьев и подчеркиваемой вспыхивающей изредка перебранкой белок или сорок. А сколько новых зверей и птиц! Казалось бы, его, выросшего в одном из богатейших зоопарков мира, трудно удивить, но как разительно отличались встреченные им вольные звери от тех, угрюмых и малоподвижных, а многих, наверно содержавшихся в дальних вольерах, он вообще встретил или заметил впервые.
Вот он, пробежав по цепочке очень похожих на его, только меньше, следов, уловил на дальней опушке рыжий всполох. Ба, родственница! В зоопарке, как бедная приживалка, все тыкалась острой мордочкой по углам, глазки круглые, без тени мысли, даже стыдно, честное слово, хвост грязный, слипшийся, как у кошки, прости Создатель. А здесь! Как ты подросла, сестричка, и где ты обзавелась такой шубой с кокетливым белым кончиком на пушистом богатом хвосте. И что ты делаешь на этой чистой нетоптаной полянке, к чему прислушиваешься, или меня уловила? Но вот задорно блеснули глаза и лисица быстро разрыв ямку выхватила тонко пищащую мышь. Ну молодец, сестричка, удачной охоты!
А вот другая чужая охота. По еловым веткам на недоступной для Волка высоте несется белка, пустая добыча, мяса не больше, чем в приличной мыши, все остальное видимость – мех и цоканье, а за ней, как уменьшенная копия лисицы – куница, блестящая, темно-бурая, с эмблемой солнца на горле. А какие прыжки – Волку не под силу! С ели на ель, с ветки на ветку, бесстрашно, глаза устремлены только вперед, на добычу, если она перепрыгнула, то уж я подавно!
– А вот так мы не договаривались! – Волк, злой и обескураженный, стоял около своей заначки – пять дней назад он завалил оленя, уже успел отгрызть два окорока и переволочь их в логово, а остаток припорошил снегом для сохранности, и надо же – уволокли! Следы странные, передние напоминают медвежьи, почти круглые, большие, а задние, помельче – как волчьи, но не совсем. По ним Волк нашел свою добычу, изрядно обглоданную и запрятанную в укромное место, вероятно, бывшую берлогу, но воришка был уже далеко и Волк, пробежав пару часов по остывшему следу, оставил эту затею.