Эрлих Генрих. Последний волк

   – Как я понял, у вас возникли проблемы, – мягко напомнил Волк.
   – Да! – кивнул головой старейшина, нехотя. – В последние годы наши волчицы не могут зачать, а если и зачинают, то потомство долго не живет. Они умирают не от болезней, не от битвы, они умирают просто так. Сегодня он бегает перед тобой, кувыркается с братьями и сестрами, а завтра, глядишь, загрустит и сгорает в три дня.
   – Стае нужна свежая кровь, так гласит Закон, – сказал им Волк.
   – Не надо нам толковать Закон. Мы – хранители Закона! – начал было гневливую проповедь старейшина, но осекся и, смягчившись, проговорил. – Не будем спорить, ведь мы пригласили тебе не за этим. В твоих словах есть доля правды. Стае действительно нужна свежая кровь и ее нам дашь ты. Оставайся, покрой всех наших волчиц, а потом уходи, продолжай свои великие странствия.
   Если бы старейшина просто предложил Волку остаться в их Стае, если бы не позволил себе легкого налета иронии в словах о великих странствиях, Волк, скорее всего, согласился бы, остался, надолго или нет – это другой вопрос, но остался бы, покрыл всех волчиц и встряхнул это болото. Но после таких слов старейшины кровь бросилась ему в голову.
   – Остаться, чтобы еще на два-три поколения продлить агонию вашего рода?! Чтобы продлить это недостойное, противное всем законам Создателя и Мира существование! Нет, увольте. Подыхайте сами, без меня.
   Привлеченные громким голосом Волка к Поляне Совета прибрели остальные члены Стаи и тихо расселись кружком, чуть поодаль от Волка и старейшин, и теперь Волк говорил, обращаясь ко всей Стае.
   – Ваши Праматерь и Праотец были просто парой трусливых глупых волков. Они первыми нарушили Закон, забившись в этот угол, они первыми предали наше племя, променяв свободу на эту красивую клетку. Вместо того, чтобы грудью встретить все напасти этого мира, сражаться с ним в открытом бою, отстаивая свое исконное право на жизнь, на свою территорию, они, поджав хвосты, отползли в сторону, вознося хвалу Создателю, что на найденном ими клочке земли у них нет соперников за добычу.
   Вам они передали свою дурную трусливую кровь, вам они передали приглаженный, подогнанный под жизнь в клетке Закон. И вы достойно продолжили их дело, судорожно цепляясь за призрачное существование, не помышляя о бунте, о свободе. И за это Создатель покарает вас, покарает забвением и смертью, не славной смертью в бою, а позорной смертью в собственных старческих нечистотах.
   Я ухожу. Быть может, мне удастся еще найти на этой земле волков, моих братьев. Здесь их я не вижу.
   – Нет, ты не уйдешь, – злобно прошипел старейшина и крикнул, обращаясь к молодым волкам, – убейте его, если он уйдет, он разнесет весть о нас по всей земле, и придут сюда двуногие, и уничтожат нас.
   – Сидеть! – грозно рыкнул в ответ Волк и вскочившие было молодые волки покорно прижались к земле. – Я этим заморышам одной лапой хребты могу переломать, но я чту Закон. Закон говорит, что волк может убить волка только в двух случаях – в бою за лидерство и в бою за волчицу, но только в честном бою, один на один, грудь в грудь. И вы, кичащиеся тем, что вы – хранители Закона, должны это знать. А что касается того, что я разнесу весть о вас, тут я вас успокою. По всей земле разносится весть о героях, нельзя разнести весть о том, чего нет. Вас – нет.
   – Я ухожу. Эй, красавицы, кто со мной? Я покажу вам мир, я дам вам потомство, я дам вам свободу!
   Но волчицы съежились и как-то задом, неловко, отползли в сторону.
   – Эх, вы… – протянул Волк, развернулся и побежал к лазу.
   Всю дорогу по пещере его сопровождал мерный перестук мелких камешков и комочков земли – волки засыпали лаз.

Эпилог

   Он вернулся домой и в безумной надежде обежал границы своей Территории – вдруг инстинкт приведет сюда тех, четырех, молодых. Но никто не встречал их.
   И умерла надежда.
   Тоска.
   Одиночество.

* * *

   – Господи! Я распростерт пред тобой, наг и сир. И нет гордыни в сердце моем. Я живу в мире со всей природой, но нет мира в душе моей.
   Я всю жизнь старался следовать твоему Закону, твоим предначертаниям, по крайней мере так, как я их понимал. Я вырвал свободу, отринув сытую спокойную жизнь, но эта свобода излилась в одиночество, которое я не знал бы, не мог бы знать, не мог бы понять там, в клетке. Я щедро разбрасывал свое семя, надеясь, что по одним тебе ведомым законам воскреснет мое племя. Но не дано мне было увидеть результат трудов моих чресел. Да и может ли быть простое продолжение жизни предназначением? Я убивал предателей нашего рода, но понял, что не виноваты они и среди них есть храбрые, достойные сердца. Да и может ли быть убийство предназначением? Я мстил двуногим, уничтожившим мое племя, я даже убивал их, но они в большинстве своем любили и защищали меня и не смели поднять на меня руку. Да и может ли быть месть предназначением? Я прошел от Крайнего Моря до Крайнего Моря в поисках своих братьев и не нашел их. Может ли быть вечный поиск без результата предназначением? Предназначением для Последнего.
   Ты не дал мне награды, ты не дал мне знака, что я угодил, что я угадал. Я растерян, я потерян, я на распутье, где все дороги ведут в никуда.
   За что ты бросил меня в этот мир, мир, созданный Тобой, с сознанием, что я – Последний. За что обрек ты меня такой доле, ты, который лучше всех понимаешь, что такое одиночество, одиночество в бесконечности пространств и лет.
   Ты отнял у меня семью, ты отнял у меня сына, свет очей моих, ты подарил мне надежду, приведя к братьям, и тут же отнял, ибо не братья они, а выродки нашего племени. За что ты так наказываешь меня? Чем я провинился перед тобой?
   Эта ноша слишком тяжела для меня. Я слаб духом и немощен умом. Мне не удалось, мне не дано было проникнуть в твои замыслы. Я не понял своего предназначения, твоего предназначения мне. Прости меня, Господи! Я оказался недостоин твоей милости. Но не карай! За что, Господи?
   Солнце моей жизни перевалило полдень и клонится к закату, но я полон сил и готов выполнить все, что ты мне укажешь. Но, Господи, что мне делать, куда направить свой бег? Господи, дай мне знак!