Словно угадав его мысли, Вивьен вдруг расслабилась и, тихо вздохнув, опустила ресницы.
– Простите меня...
Эти тихие слова поразили его в самое сердце.
– Пожалуйста, Уилл... – Вивьен склонила головку набок и начала осторожно целовать его ладонь, с нежностью касаясь губами, подобными лепесткам розы.
Когда-нибудь в будущем он будет вспоминать об этом дне, когда ему удалось в первый раз овладеть ею, и о том, что послужило поводом для их первой встречи, которая привела его к главному решению: быть с Вивьен, отдать ей всего себя. Жаль лишь, что она так мало предлагала взамен. И все же она пока выигрывала.
Герцога охватила волна первобытной страсти, усиленной все углубляющейся яростью. Он решительно взял Вивьен за подбородок и прильнул губами к ее губам.
Вивьен, вскинув руки, обняла герцога за плечи, дразня и еще теснее прижимаясь к нему грудью.
Только в этот момент Уилл понял: Вивьен переоделась в платье без обруча, что было большим благом для них обоих. Между тем она начала ласкать его шею, проводя кончиками пальцев по волосам на затылке и ощущая себя так, словно таяла и растворялась в нем. Ее язык касался изнутри его верхней губы, когда она поцеловала его в ответ с жаркой страстью, которую он не получал от женщины уже много лет.
Герцог мгновенно позабыл обо всем; он застонал и крепче прижал Вивьен к себе, а затем запустил пальцы в ее волосы. Через мгновение ее дыхание стало таким же быстрым и неровным, как и у него, и она вцепилась в его рубашку.
Она нуждалась в нем, желала его. Уиллу оставалось только надеяться, что Вивьен мечтала о нем и по ночам, как он о ней.
Со вздохом Вивьен оторвалась от его губ и, прильнув к нему всем телом, начала покрывать медленными поцелуями его скулу и щеку, в то время как его губы легко скользили по ее шее, а руки, лаская спину, опускались все ниже. Уилл не боялся, что кто-то войдет и помешает им; прислуга получила строгий приказ держаться подальше, когда он находился наедине с Вивьен, – о чем гостья, похоже, уже догадалась.
Наконец, Уилл почувствовал, что Вивьен готова сдаться.
Господи, как он желал ее! Она даже не имела представления, как давно он желал ее. Никогда в жизни он не был так возбужден, так готов отдаться неутолимому желанию. И все же сейчас ему нужно было сдерживаться...
Нежно, но настойчиво Уилл подтолкнул ее к черной кожаной софе. Когда Вивьен легла, платье аккуратно очертило ее формы. Она опустила голову на мягкое изголовье и потянула его за рубашку, молчаливо приглашая присоединиться к ней.
Уилл колебался; лечь сверху ему мешали ее пышные юбки и тесный корсаж, поэтому он встал перед ней на колени на толстом восточном ковре и оттолкнул чайный столик, чтобы освободить побольше места. Снова найдя ее губы, он приник к ним глубоким поцелуем, мешая ей заговорить.
Но Вивьен и не пыталась возражать; она тихо застонала, когда герцог медленно провел ладонью вниз по ее ноге, неторопливо двигаясь к лодыжке. Ее дыхание стало прерывистым. Обняв Уилла, она потянула его к себе, так что он почувствовал, как поднимается и опускается ее грудь при каждом вдохе. Ее бедра начали самопроизвольно двигаться, словно показывая, что в ней нарастает страсть.
Уилл прижал свою возбужденную плоть к краю софы, чтобы усмирить вожделение.
Еле слышно Вивьен произнесла его имя, и это исторгло стон из его груди. Ладонь герцога начала скользить по ноге Вивьен, поднимаясь все выше под юбками и лаская колено поверх тонкого шелкового чулка.
Теперь Уилл воспринимал ее через затрудненное дыхание, через мерное покачивание ее бедер, через настойчивый стук сердца в груди. Не отрываясь от губ Вивьен, он погрузил язык в манящую, горячую и влажную глубину ее рта. Ее руки крепко обнимали его, гладя напряженные мускулы.
Вивьен прижалась грудью к его груди и наконец почувствовала, как Уилл рукой нащупал средоточие ее желания, спрятанное под тонким слоем шелка.
– Пожалуйста... – взмолилась она еле слышно.
Он застонал, скользя губами по ее щеке и глубокой ямке на шее.
– Вивьен, дорогая, – выдохнул он, – позволь мне отдать тебе всего себя...
Она снова протяжно застонала, обняв ладонями его голову и пропуская пальцы сквозь волосы, целиком поглощенная его чудесным нападением на ее роскошное тело.
С осторожной нежностью Уилл начал поглаживать кончиками пальцев тонкий шелк, покрывающий ее женскую плоть. Через секунду Вивьен приняла его ритм, двигая бедрами вверх и вниз навстречу его ласке.
Он опустил губы на ее совершенную по красоте ключицу, вдыхая аромат лаванды, проводя губами по кружевам в поисках скрытых тонкой тканью сосков. Из-за неожиданности происходящего он не мог ощутить ее всю и понять, как ее обнаженное тело будет воздействовать на него, но на сегодня этого было довольно.
Уилл нашел напрягшийся сосок и принялся ласкать его через ткань одежды, продолжая ускорять движение пальцев между ее бедер до тех пор, пока не понял, что Вивьен достигла вершины наслаждения.
Подняв голову, он взглянул ей в лицо, рассматривая каждую прелестную черточку, вслушиваясь в сладкий женский лепет, сосредоточась на тепле, которое Вивьен порождала движением бедер под его рукой.
Наконец, ее ресницы затрепетали, и в этот чудесный момент Вивьен взглянула ему в глаза и прошептала:
– Да, о, да...
Тут же Уилл завладел ее ртом. Тело Вивьен дрожало и сотрясалось, она буквально таяла от его ласк.
Взяв в ладонь свою напрягшуюся плоть и продолжая держать другую руку на горячем лоне Вивьен, Уилл почувствовал, что больше не в силах сдерживаться, еще мгновение – и экстаз накроет его с головой.
– Вивьен... – выдохнул Уилл, нежно кладя голову ей на плечо и касаясь губами горячей кожи.
– Войди... – взмолилась она. – Возьми меня, Уилл. Пожалуйста.
– Дорогая, – прошептал герцог, – я не хочу, чтобы наше первое свидание наедине... зашло слишком далеко...
Вивьен задрожала под ним и продолжала дрожать, пока ее дыхание не выровнялось. Больше она не произнесла ни слова.
На несколько томительных минут время остановилось для них обоих. За окнами оранжереи начал накрапывать дождь, он падал на крышу и растущие в саду деревья. Уильям почувствовал, как под стук дождя и мерное биение ее сердца у него под щекой его пульс тоже приходит в норму.
Наконец Вивьен слегка изогнулась, положила руки ему на плечи и с нежной силой оттолкнула его. С явной неохотой Уилл поднял голову и сел, глядя сверху на ее разгоряченное лицо.
Глаза Вивьен были закрыты, длинные темные ресницы создавали поразительный контраст, образуя полумесяцы над ее чистыми, разрумянившимися щеками.
Господи, как же она красива! Ее удивительная внешность волновала его кровь и разогревала желание всякий раз, когда Вивьен дарила ему хотя бы тень улыбки.
Указательным пальцем герцог пробежал по ее бровям.
Вивьен повернулась на бок, положила ладони на ручку софы и села. Некоторое время она ничего не делала, просто смотрела на стоящий перед собой столик, затем с грацией знатной леди встала, разгладила юбки и мгновенно поправила прическу, убрав выбившиеся пряди. При этом она даже не взглянула на герцога.
Уилл неловко поднялся и встал рядом.
– Вивьен...
Она тут же прервала его, положив руку ему на грудь и покачав головой, затем выпрямилась и не спеша направилась к двери.
Глава 11
Глава 12
– Простите меня...
Эти тихие слова поразили его в самое сердце.
– Пожалуйста, Уилл... – Вивьен склонила головку набок и начала осторожно целовать его ладонь, с нежностью касаясь губами, подобными лепесткам розы.
Когда-нибудь в будущем он будет вспоминать об этом дне, когда ему удалось в первый раз овладеть ею, и о том, что послужило поводом для их первой встречи, которая привела его к главному решению: быть с Вивьен, отдать ей всего себя. Жаль лишь, что она так мало предлагала взамен. И все же она пока выигрывала.
Герцога охватила волна первобытной страсти, усиленной все углубляющейся яростью. Он решительно взял Вивьен за подбородок и прильнул губами к ее губам.
Вивьен, вскинув руки, обняла герцога за плечи, дразня и еще теснее прижимаясь к нему грудью.
Только в этот момент Уилл понял: Вивьен переоделась в платье без обруча, что было большим благом для них обоих. Между тем она начала ласкать его шею, проводя кончиками пальцев по волосам на затылке и ощущая себя так, словно таяла и растворялась в нем. Ее язык касался изнутри его верхней губы, когда она поцеловала его в ответ с жаркой страстью, которую он не получал от женщины уже много лет.
Герцог мгновенно позабыл обо всем; он застонал и крепче прижал Вивьен к себе, а затем запустил пальцы в ее волосы. Через мгновение ее дыхание стало таким же быстрым и неровным, как и у него, и она вцепилась в его рубашку.
Она нуждалась в нем, желала его. Уиллу оставалось только надеяться, что Вивьен мечтала о нем и по ночам, как он о ней.
Со вздохом Вивьен оторвалась от его губ и, прильнув к нему всем телом, начала покрывать медленными поцелуями его скулу и щеку, в то время как его губы легко скользили по ее шее, а руки, лаская спину, опускались все ниже. Уилл не боялся, что кто-то войдет и помешает им; прислуга получила строгий приказ держаться подальше, когда он находился наедине с Вивьен, – о чем гостья, похоже, уже догадалась.
Наконец, Уилл почувствовал, что Вивьен готова сдаться.
Господи, как он желал ее! Она даже не имела представления, как давно он желал ее. Никогда в жизни он не был так возбужден, так готов отдаться неутолимому желанию. И все же сейчас ему нужно было сдерживаться...
Нежно, но настойчиво Уилл подтолкнул ее к черной кожаной софе. Когда Вивьен легла, платье аккуратно очертило ее формы. Она опустила голову на мягкое изголовье и потянула его за рубашку, молчаливо приглашая присоединиться к ней.
Уилл колебался; лечь сверху ему мешали ее пышные юбки и тесный корсаж, поэтому он встал перед ней на колени на толстом восточном ковре и оттолкнул чайный столик, чтобы освободить побольше места. Снова найдя ее губы, он приник к ним глубоким поцелуем, мешая ей заговорить.
Но Вивьен и не пыталась возражать; она тихо застонала, когда герцог медленно провел ладонью вниз по ее ноге, неторопливо двигаясь к лодыжке. Ее дыхание стало прерывистым. Обняв Уилла, она потянула его к себе, так что он почувствовал, как поднимается и опускается ее грудь при каждом вдохе. Ее бедра начали самопроизвольно двигаться, словно показывая, что в ней нарастает страсть.
Уилл прижал свою возбужденную плоть к краю софы, чтобы усмирить вожделение.
Еле слышно Вивьен произнесла его имя, и это исторгло стон из его груди. Ладонь герцога начала скользить по ноге Вивьен, поднимаясь все выше под юбками и лаская колено поверх тонкого шелкового чулка.
Теперь Уилл воспринимал ее через затрудненное дыхание, через мерное покачивание ее бедер, через настойчивый стук сердца в груди. Не отрываясь от губ Вивьен, он погрузил язык в манящую, горячую и влажную глубину ее рта. Ее руки крепко обнимали его, гладя напряженные мускулы.
Вивьен прижалась грудью к его груди и наконец почувствовала, как Уилл рукой нащупал средоточие ее желания, спрятанное под тонким слоем шелка.
– Пожалуйста... – взмолилась она еле слышно.
Он застонал, скользя губами по ее щеке и глубокой ямке на шее.
– Вивьен, дорогая, – выдохнул он, – позволь мне отдать тебе всего себя...
Она снова протяжно застонала, обняв ладонями его голову и пропуская пальцы сквозь волосы, целиком поглощенная его чудесным нападением на ее роскошное тело.
С осторожной нежностью Уилл начал поглаживать кончиками пальцев тонкий шелк, покрывающий ее женскую плоть. Через секунду Вивьен приняла его ритм, двигая бедрами вверх и вниз навстречу его ласке.
Он опустил губы на ее совершенную по красоте ключицу, вдыхая аромат лаванды, проводя губами по кружевам в поисках скрытых тонкой тканью сосков. Из-за неожиданности происходящего он не мог ощутить ее всю и понять, как ее обнаженное тело будет воздействовать на него, но на сегодня этого было довольно.
Уилл нашел напрягшийся сосок и принялся ласкать его через ткань одежды, продолжая ускорять движение пальцев между ее бедер до тех пор, пока не понял, что Вивьен достигла вершины наслаждения.
Подняв голову, он взглянул ей в лицо, рассматривая каждую прелестную черточку, вслушиваясь в сладкий женский лепет, сосредоточась на тепле, которое Вивьен порождала движением бедер под его рукой.
Наконец, ее ресницы затрепетали, и в этот чудесный момент Вивьен взглянула ему в глаза и прошептала:
– Да, о, да...
Тут же Уилл завладел ее ртом. Тело Вивьен дрожало и сотрясалось, она буквально таяла от его ласк.
Взяв в ладонь свою напрягшуюся плоть и продолжая держать другую руку на горячем лоне Вивьен, Уилл почувствовал, что больше не в силах сдерживаться, еще мгновение – и экстаз накроет его с головой.
– Вивьен... – выдохнул Уилл, нежно кладя голову ей на плечо и касаясь губами горячей кожи.
– Войди... – взмолилась она. – Возьми меня, Уилл. Пожалуйста.
– Дорогая, – прошептал герцог, – я не хочу, чтобы наше первое свидание наедине... зашло слишком далеко...
Вивьен задрожала под ним и продолжала дрожать, пока ее дыхание не выровнялось. Больше она не произнесла ни слова.
На несколько томительных минут время остановилось для них обоих. За окнами оранжереи начал накрапывать дождь, он падал на крышу и растущие в саду деревья. Уильям почувствовал, как под стук дождя и мерное биение ее сердца у него под щекой его пульс тоже приходит в норму.
Наконец Вивьен слегка изогнулась, положила руки ему на плечи и с нежной силой оттолкнула его. С явной неохотой Уилл поднял голову и сел, глядя сверху на ее разгоряченное лицо.
Глаза Вивьен были закрыты, длинные темные ресницы создавали поразительный контраст, образуя полумесяцы над ее чистыми, разрумянившимися щеками.
Господи, как же она красива! Ее удивительная внешность волновала его кровь и разогревала желание всякий раз, когда Вивьен дарила ему хотя бы тень улыбки.
Указательным пальцем герцог пробежал по ее бровям.
Вивьен повернулась на бок, положила ладони на ручку софы и села. Некоторое время она ничего не делала, просто смотрела на стоящий перед собой столик, затем с грацией знатной леди встала, разгладила юбки и мгновенно поправила прическу, убрав выбившиеся пряди. При этом она даже не взглянула на герцога.
Уилл неловко поднялся и встал рядом.
– Вивьен...
Она тут же прервала его, положив руку ему на грудь и покачав головой, затем выпрямилась и не спеша направилась к двери.
Глава 11
Клемент Гастингс неуклюже опустился в кресло напротив Уилла и достал из кармана куртки свою маленькую записную книжку. Еще утром он прислал герцогу короткую записку с просьбой уделить ему несколько минут для сообщения ценной информации.
Поскольку Уилл все это время не мог думать ни о чем, кроме первого интимного свидания с Вивьен, он встретил известие о визите детектива с не слишком большим энтузиазмом.
– Благодарю вас, что пришли, Гастингс. – Откинувшись в кресле-качалке, Уилл кивком предложил начать доклад. – Что у вас новенького на сегодняшнее утро?
– Итак, – Гастингс положил ногу на ногу, – мои люди обнаружили некоторые весьма необычные факты относительно прошлого Монтегю.
Уилл медленно наклонился вперед.
– Продолжайте.
– Настоящее имя этого человека – Гилберт Герман; он правнук еврея из Богемии, эмигрировавшего в Англию в 1756 году, когда началась Семилетняя война. Его прапрадед, Исаак Герман, и прапрабабка, которая в то время ждала ребенка, прибыли сюда в поисках работы и в конце концов, как мы полагаем, начали небольшое торговое дело на восточной окраине Лондона, близ реки. – Гастингс поудобнее устроился в кресле.
Герман... Уилл никогда раньше не слышал это имя.
– Они назвали ребенка Дэвидом, и так же звали отца Гилберта, – продолжал Гастингс. – Дэвид Герман-второй, отец Гилберта, очевидно, был яркой интересной личностью: он продолжил торговое дело, когда ему исполнилось двадцать два, быстро достиг успехов. Вскоре он уже владел солидной пароходной компанией...
– И как же называлась эта компания? – перебил Уилл.
Гастингс нахмурился и еле заметно пожал плечами.
– Мы точно не знаем, ваша светлость. Отец Гилберта продал ее уже через три года после того, как приобрел, – быстро сделал деньги и быстро расстался с этим делом, как мы можем судить. Двадцати семи лет он женился на женщине по имени Мэри-Элиэабет Кресуолд из Нортгемптона, чей отец владел небольшим банком. С вырученными от продажи компании деньгами и влиятельным тестем через несколько лет Дэвид Герман стал богатым банкиром в Лондоне.
– А когда родился Гилберт?
– М-м... позвольте... Да, в тысяча восемьсот двадцать втором, два года спустя после того, как его отец женился на мисс Кресуолд. – Гастингс нахмурил брови, проглядывая свои записи. – Он так и остался единственным ребенком – говорят, что у его матери были тяжелые роды и ей посоветовали больше не иметь детей; к тому же она умерла от болезни легких два года спустя. Гилберта воспитывал отец, очевидно, надеясь, что ребенок пойдет по его стопам, но когда тот был еще юношей, выяснилось, что у него нелады с цифрами и он никогда не преуспеет в банковском деле. Подозреваю, что именно тогда Гилберт решил избрать профессию актера. Остальное вам приблизительно известно.
Уилл откинулся в кресле; в недоумении прищурив глаза, он некоторое время постукивал большим пальцем по крышке стола. Гастингс, закрыв записную книжку, ожидал вопросов или указаний. Что, черт побери, может быть общего между сыном еврея-банкира и Вивьен? И каким образом этот Гилберт узнал о его бесценной рукописи?
– Дэвид Герман-старший и Дэвид Герман-младший все еще живы? – спросил он, уже зная ответ.
Детектив покачал головой:
– Нет, ваша светлость, старший Дэвид умер естественной смертью несколько лет назад, а младший погиб во время пожара в собственном доме.
– Понятно... – Уилл глубоко вздохнул. – Он умер до того, как его сын уехал в Европу?
– Да, ваша светлость, банкир умер девять лет назад. Однако он оставил Гилберту кругленькую сумму, хотя вскоре тот почти все пустил по ветру. У самого актера нет ни гроша за душой, если только он хорошенько не прячет свои деньги. Мы не нашли и следа какого-нибудь существенного капитала, принадлежащего ему или его отцу.
– Итак, – Уилл медленно встал и принялся мерить шагами персидский ковер, размышляя вслух, – семья еврея-эмигранта приехали в эту страну, начали бизнес, у них появились сын и внук, который, в свою очередь, продал бизнес в молодые годы. Внук женится на женщине, чей отец оказался владельцем банка. С помощью банкира и его денег он со временем и сам составил приличное состояние. Его жена умирает, и их единственный ребенок, наполовину еврей, становится шекспировским актером, который неожиданно появляется в Корнуолле для весьма необычного разговора с местной вдовой, продающей цветы, а та, в свою очередь, пытается выманить у меня бесценную рукопись...
– Да, и это все, что нам пока известно, ваша светлость.
Уилл остановился перед огромным камином и задумчиво посмотрел на две прекрасные китайские вазы, которые, если их продать, принесли бы ему гораздо больше денег, чем рукопись, решись он выставить ее на антикварном рынке. Обыкновенному человеку сонет вряд ли нужен.
– Почему Вивьен? – услышал герцог свой произнесенный вслух вопрос. – Какую роль она играет во всем этом?
– Не имею ни малейшего представления. – Гастингс откашлялся. – Хотя вполне вероятно, что актер шекспировского театра, откуда бы он ни появился, не прочь обрести рукопись, подписанную самим мастером.
Кивнув, Уилл засунул руки в карманы и повернулся к детективу.
– Согласен. Но зачем ему использовать миссис Раэль-Ламонт? Зачем ей подвергать риску свою работу, доброе имя и будущее, посещая меня?
Крайне осторожно подбирая слова, Гастингс ответил:
– Подозреваю, ваша светлость, что этот человек имеет какую-то власть над вдовой. А пока мы даже не знаем, каковы его намерения. Изменение имени «Гильберт» на «Монтегю» может вообще не содержать злого умысла – возможно, он сделал это из-за своей работы на сцене или, что более вероятно, потому что это – еврейское имя.
Уилл прекрасно понимал, какую роль антисемитизм может сыграть в карьере человека в городе или за его пределами, и все же перемена имени показалась ему весьма загадочной. Вероятно, все обстоит гораздо сложнее – уж очень много возникает вопросов.
– Не нравится мне все это, Гастингс. Здесь есть какой-то душок, и я хочу установить причинные связи...
– Мы найдем их, сэр, – убежденно произнес детектив.
– А как насчет той женщины в таверне? – поинтересовался герцог, словно это только что пришло ему в голову.
Гастингс вздохнул.
– Пока ничего. Мы попытались отыскать ее по мантилье, но неудачно. Она все еще загадка.
Ну вот, снова тупик! Если и было что-то, чего Уилл не выносил, так это чувствовать себя дураком.
– Что может быть общего между привлекательной блондинкой, сыном банкира, ставшего шекспировским актером, и вдовой, спокойно живущей в южном Корнуолле? – громко спросил он, не ожидая ответа. Впрочем, ему следовало бы лучше знать Клемента Гастингса, который, не говоря уже о прочем, был блестящим знатоком правил хорошего тона и поэтому счел себя обязанным отреагировать.
– Я считаю, что разгадку надо искать в личности Гилберта Монтегю, или, точнее, Германа. Все начинается с него. У меня пока нет никаких сведений по поводу того, что мадам Раэль-Ламонт не та, за кого себя выдает, но на всякий случай двое из моих людей проверяют ее прошлое и судьбу ее покойного мужа. Если она что-то скрывает, мы непременно выясним это.
– Что ж, хорошо. – Уилл кивнул.
Гастингс встал, понимая, что это сигнал к его уходу.
– Я буду сообщать вам все важные новости, ваша светлость, особенно если мы узнаем что-то о женщине или мадам Раэль-Ламонт.
– Да, благодарю вас, Гастингс.
После того как детектив поклонился и вышел, Уилл несколько долгих секунд оставался на месте, разглядывая искусный узор крайне дорогого восточного ковра под ногами. Герцога неожиданно поразило, как странно складывалась его жизнь: он мог позволить иметь подобную роскошь и вообще любую роскошь, какую только пожелает, и все же в данный момент не чувствовал себя значительной и достойной личностью или хотя бы человеком, в чем-то испытывающим недостаток. Он скучал по Вивьен, по обмену насмешливыми замечаниями, доставлявшими радость им обоим, по моментам страсти, которая овладевала ими, как только они оказывались рядом. Именно сейчас ее не было с ним, а он так в ней нуждался!
Поскольку Уилл все это время не мог думать ни о чем, кроме первого интимного свидания с Вивьен, он встретил известие о визите детектива с не слишком большим энтузиазмом.
– Благодарю вас, что пришли, Гастингс. – Откинувшись в кресле-качалке, Уилл кивком предложил начать доклад. – Что у вас новенького на сегодняшнее утро?
– Итак, – Гастингс положил ногу на ногу, – мои люди обнаружили некоторые весьма необычные факты относительно прошлого Монтегю.
Уилл медленно наклонился вперед.
– Продолжайте.
– Настоящее имя этого человека – Гилберт Герман; он правнук еврея из Богемии, эмигрировавшего в Англию в 1756 году, когда началась Семилетняя война. Его прапрадед, Исаак Герман, и прапрабабка, которая в то время ждала ребенка, прибыли сюда в поисках работы и в конце концов, как мы полагаем, начали небольшое торговое дело на восточной окраине Лондона, близ реки. – Гастингс поудобнее устроился в кресле.
Герман... Уилл никогда раньше не слышал это имя.
– Они назвали ребенка Дэвидом, и так же звали отца Гилберта, – продолжал Гастингс. – Дэвид Герман-второй, отец Гилберта, очевидно, был яркой интересной личностью: он продолжил торговое дело, когда ему исполнилось двадцать два, быстро достиг успехов. Вскоре он уже владел солидной пароходной компанией...
– И как же называлась эта компания? – перебил Уилл.
Гастингс нахмурился и еле заметно пожал плечами.
– Мы точно не знаем, ваша светлость. Отец Гилберта продал ее уже через три года после того, как приобрел, – быстро сделал деньги и быстро расстался с этим делом, как мы можем судить. Двадцати семи лет он женился на женщине по имени Мэри-Элиэабет Кресуолд из Нортгемптона, чей отец владел небольшим банком. С вырученными от продажи компании деньгами и влиятельным тестем через несколько лет Дэвид Герман стал богатым банкиром в Лондоне.
– А когда родился Гилберт?
– М-м... позвольте... Да, в тысяча восемьсот двадцать втором, два года спустя после того, как его отец женился на мисс Кресуолд. – Гастингс нахмурил брови, проглядывая свои записи. – Он так и остался единственным ребенком – говорят, что у его матери были тяжелые роды и ей посоветовали больше не иметь детей; к тому же она умерла от болезни легких два года спустя. Гилберта воспитывал отец, очевидно, надеясь, что ребенок пойдет по его стопам, но когда тот был еще юношей, выяснилось, что у него нелады с цифрами и он никогда не преуспеет в банковском деле. Подозреваю, что именно тогда Гилберт решил избрать профессию актера. Остальное вам приблизительно известно.
Уилл откинулся в кресле; в недоумении прищурив глаза, он некоторое время постукивал большим пальцем по крышке стола. Гастингс, закрыв записную книжку, ожидал вопросов или указаний. Что, черт побери, может быть общего между сыном еврея-банкира и Вивьен? И каким образом этот Гилберт узнал о его бесценной рукописи?
– Дэвид Герман-старший и Дэвид Герман-младший все еще живы? – спросил он, уже зная ответ.
Детектив покачал головой:
– Нет, ваша светлость, старший Дэвид умер естественной смертью несколько лет назад, а младший погиб во время пожара в собственном доме.
– Понятно... – Уилл глубоко вздохнул. – Он умер до того, как его сын уехал в Европу?
– Да, ваша светлость, банкир умер девять лет назад. Однако он оставил Гилберту кругленькую сумму, хотя вскоре тот почти все пустил по ветру. У самого актера нет ни гроша за душой, если только он хорошенько не прячет свои деньги. Мы не нашли и следа какого-нибудь существенного капитала, принадлежащего ему или его отцу.
– Итак, – Уилл медленно встал и принялся мерить шагами персидский ковер, размышляя вслух, – семья еврея-эмигранта приехали в эту страну, начали бизнес, у них появились сын и внук, который, в свою очередь, продал бизнес в молодые годы. Внук женится на женщине, чей отец оказался владельцем банка. С помощью банкира и его денег он со временем и сам составил приличное состояние. Его жена умирает, и их единственный ребенок, наполовину еврей, становится шекспировским актером, который неожиданно появляется в Корнуолле для весьма необычного разговора с местной вдовой, продающей цветы, а та, в свою очередь, пытается выманить у меня бесценную рукопись...
– Да, и это все, что нам пока известно, ваша светлость.
Уилл остановился перед огромным камином и задумчиво посмотрел на две прекрасные китайские вазы, которые, если их продать, принесли бы ему гораздо больше денег, чем рукопись, решись он выставить ее на антикварном рынке. Обыкновенному человеку сонет вряд ли нужен.
– Почему Вивьен? – услышал герцог свой произнесенный вслух вопрос. – Какую роль она играет во всем этом?
– Не имею ни малейшего представления. – Гастингс откашлялся. – Хотя вполне вероятно, что актер шекспировского театра, откуда бы он ни появился, не прочь обрести рукопись, подписанную самим мастером.
Кивнув, Уилл засунул руки в карманы и повернулся к детективу.
– Согласен. Но зачем ему использовать миссис Раэль-Ламонт? Зачем ей подвергать риску свою работу, доброе имя и будущее, посещая меня?
Крайне осторожно подбирая слова, Гастингс ответил:
– Подозреваю, ваша светлость, что этот человек имеет какую-то власть над вдовой. А пока мы даже не знаем, каковы его намерения. Изменение имени «Гильберт» на «Монтегю» может вообще не содержать злого умысла – возможно, он сделал это из-за своей работы на сцене или, что более вероятно, потому что это – еврейское имя.
Уилл прекрасно понимал, какую роль антисемитизм может сыграть в карьере человека в городе или за его пределами, и все же перемена имени показалась ему весьма загадочной. Вероятно, все обстоит гораздо сложнее – уж очень много возникает вопросов.
– Не нравится мне все это, Гастингс. Здесь есть какой-то душок, и я хочу установить причинные связи...
– Мы найдем их, сэр, – убежденно произнес детектив.
– А как насчет той женщины в таверне? – поинтересовался герцог, словно это только что пришло ему в голову.
Гастингс вздохнул.
– Пока ничего. Мы попытались отыскать ее по мантилье, но неудачно. Она все еще загадка.
Ну вот, снова тупик! Если и было что-то, чего Уилл не выносил, так это чувствовать себя дураком.
– Что может быть общего между привлекательной блондинкой, сыном банкира, ставшего шекспировским актером, и вдовой, спокойно живущей в южном Корнуолле? – громко спросил он, не ожидая ответа. Впрочем, ему следовало бы лучше знать Клемента Гастингса, который, не говоря уже о прочем, был блестящим знатоком правил хорошего тона и поэтому счел себя обязанным отреагировать.
– Я считаю, что разгадку надо искать в личности Гилберта Монтегю, или, точнее, Германа. Все начинается с него. У меня пока нет никаких сведений по поводу того, что мадам Раэль-Ламонт не та, за кого себя выдает, но на всякий случай двое из моих людей проверяют ее прошлое и судьбу ее покойного мужа. Если она что-то скрывает, мы непременно выясним это.
– Что ж, хорошо. – Уилл кивнул.
Гастингс встал, понимая, что это сигнал к его уходу.
– Я буду сообщать вам все важные новости, ваша светлость, особенно если мы узнаем что-то о женщине или мадам Раэль-Ламонт.
– Да, благодарю вас, Гастингс.
После того как детектив поклонился и вышел, Уилл несколько долгих секунд оставался на месте, разглядывая искусный узор крайне дорогого восточного ковра под ногами. Герцога неожиданно поразило, как странно складывалась его жизнь: он мог позволить иметь подобную роскошь и вообще любую роскошь, какую только пожелает, и все же в данный момент не чувствовал себя значительной и достойной личностью или хотя бы человеком, в чем-то испытывающим недостаток. Он скучал по Вивьен, по обмену насмешливыми замечаниями, доставлявшими радость им обоим, по моментам страсти, которая овладевала ими, как только они оказывались рядом. Именно сейчас ее не было с ним, а он так в ней нуждался!
Глава 12
Если бы только интимность супружеской жизни была столь же удивительной, подумала Вивьен, пытаясь помешать воспоминаниям затуманить ее глаза слезами. Если бы муж желал ее физически... Если бы он любил ее с завершающими моментами страсти, что удовлетворяло бы их обоих... Если бы, если бы...
Боже, ну почему она должна постоянно вспоминать об этом?
С раздражением, порожденным упрямством, за которое ее постоянно корил отец, Вивьен опустила руки в большой цветочный горшок с землей, не обращая внимания на то, что тут же испачкала передник. Сказать по правде, герцог ее не на шутку разозлил, и теперь ею в большей степени руководила решимость, а не смущение.
Если бы только он овладел ею...
Стиснув зубы, Вивьен бросила землю с такой силой, что большая ее часть разлетелась по стенкам керамического горшка. Она сделала это нарочно. В эту минуту ей хотелось бросаться грязью, а почему бы и нет? Было уже достаточно поздно, время принять ванну и отправиться спать. Перед этим можно испачкаться, и к черту всех мужчин.
Не вынимая рук из горшка, Вивьен стиснула кулаки и с какой-то непонятной радостью, вытащив две пригоршни земли, подбросила их в воздух над собой.
– Здравствуйте, миссис Раэль-Ламонт.
Она задохнулась и резко повернулась на звук голоса, комочки темной влажной почвы падали на нее сверху.
Герцог Трент стоял в трех футах от нее во всей своей мужской красоте на освещенном светильником внутреннем дворике.
Какое-то время Вивьен, словно онемев, неподвижно смотрела на него, а затем вдруг смутилась, вспомнив, как ужасно она выглядит.
Ее грязные руки взлетели к щекам.
– Ах... Ваша светлость!
Герцог вздохнул и сделал шаг навстречу ей.
– Вы вся в земле...
Ей с трудом удалось удержаться, чтобы не захихикать. Сжав губы, Вивьен опустила руки и выпрямилась перед герцогом.
– Я работала.
Он поднял брови и окинул ее взглядом с ног до головы.
– Да, похоже.
Вивьен ничего не ответила, хотя испытывала огромное смущение от своего неряшливого вида, который дополняло старое коричневое муслиновое платье. Герцог со своей стороны выглядел великолепно в льняной рубашке с тремя незастегнутыми верхними пуговицами. Никогда еще она не видела его таким раскованным, совсем непохожим на знатного джентльмена.
– Весьма грязная работа, – неожиданно добавил он. – Вероятно, вам приходится часто принимать ванну.
Вивьен кашлянула и стряхнула с лица комочки земли.
– Я принимаю ванну каждый день.
Его губ коснулась легкая улыбка, когда он откровенно пробежал глазами от ее лба до талии и обратно.
– Очень приятно узнать это.
Она не понимала, поддразнивает он ее или же просто пытается представить ее в ванной комнате.
Эта шокирующая мысль послала жаркие волны по всему ее телу. Неожиданно Вивьен вспомнила, что, когда они виделись в последний раз, он заставил ее...
– Почему вы здесь так поздно?
Она сглотнула, надеясь, что вокруг достаточно темно и герцог не заметит, как густо она покраснела.
– Мне обязательно нужно закончить работу.
Он все еще улыбался, когда сделал шаг навстречу ей.
– Да, вы уже говорили.
– Я сажала луковицы, – объяснила Вивьен, словно это имело какое-то значение.
– А!..
Она определенно не знала, что сказать.
– Что вас привело сюда, Уилл?
Он ухмыльнулся и принялся рассматривать керамический горшок.
– Думаю, нам следует поговорить. Откровенно поговорить. – Герцог огляделся вокруг и добавил: – Я подумал, что, возможно, тихое и спокойное место вроде этого, где мы избавлены от чужих ушей, позволит вам, наконец, открыться мне.
Вивьен сжала перед собой руки, одновременно не желая показать, как на нее подействовало его заявление, и отказываясь отступить.
– Мы и так много разговариваем.
Секунду-другую герцог молчал, потом сообщил:
– Я попросил слуг не беспокоить нас.
Она усмехнулась.
– У меня их всего двое, ваша светлость.
– И они оставят нас в покое, если хотят работать в Пензансе.
Вивьен скрестила руки на груди.
– Боже, сэр, как вы высокомерны.
Герцог пожал плечами.
– Боюсь, это у меня в крови.
Она слегка склонила голову набок.
– А может быть, просто привилегия титула?
– Возможно.
– Не ожидаю ничего меньшего от вас, Уилл.
Глядя на ее пылающее лицо, покрытое мелкими комочками земли, он еще приблизился к ней, так что расстояние между ними сократилось до нескольких дюймов.
– Обещаю всегда быть честным с вами, – чуть слышно прошептал он.
Вивьен поразила столь быстрая перемена в его настроении. Несомненно, она поддразнивала его, но неожиданно, без всякого предупреждения, он словно спрятался в раковину, а выражение его лица стало таким же строгим, как и голос.
– Пришло время поговорить откровенно, – повторил герцог.
Вивьен нервно бросила быстрый взгляд направо, на угол дома, затем потерла ладонями руки выше локтей. Как странно. Она стояла рядом с ним в своем скромном дворике; ни слуг, ни любопытных глаз, никаких заранее назначенных встреч, никаких формальностей и помпы: только они двое в наступающих сумерках при свете фонаря. В какой-нибудь другой вечер, с другим человеком, это могло показаться даже романтичным, но сейчас ее кое-что беспокоило.
– Кто-нибудь видел, как вы пришли сюда?
– Это имеет какое-то значение?
Она на секунду задумалась.
– Если честно, нет.
Вивьен заметила, как расслабились его плечи, он глубоко вздохнул.
– Я должен вам кое в чем признаться, – тихо произнес Уилл, протягивая руку, чтобы пробежать указательным пальцем по пуговкам на ее платье.
Интимность этого жеста заставила ее чуть сжаться. Сегодня герцог казался ей совсем другим, хотя она не могла до конца разобраться в своих ощущениях.
– Тогда, я думаю, мне нужно переодеться, а потом мы спокойно обсудим все в гостиной...
– Нет, – перебил он. – Если бы мне этого хотелось, я нанес бы вам официальный визит.
Ей трудно было не согласиться с этим.
– Так в чем же вы хотите, чтобы я призналась?
Герцог снова вздохнул, стоя так близко от нее, что в прохладном вечернем воздухе она могла ощущать тепло, исходящее от его тела.
– Я хочу, чтобы между нами все было честно, – медленно произнес он.
Вивьен неподвижно смотрела в его чудесные карие глаза, содержащие намек на какую-то тайну и скрытые чувства. Она с трудом удержалась, чтобы не протянуть руку и с нежностью не коснуться его лица.
– Полагаю, мы всегда были относительно честны друг с другом, – пробормотала она. У нее вдруг пересохло во рту, так как разговор становился все более личным.
Его губы дрогнули.
– Вот именно, относительно честны. Но не полностью, моя дорогая, и вы правдиво признали это.
Его слова вызвали у нее раздражение и одновременно согрели. «Моя дорогая...»
Вивьен слегка вздернула подбородок. Неожиданно она заметила, какая вокруг стоит тишина: ни дождя, ни ветра, ни насекомых, жужжащих вокруг лампы. Из дома также не доносилось ни звука.
Наконец она прошептала:
– Я уже говорила, что не могу сказать вам всего. Это правда. Необходимо, чтобы я...
Он приложил кончики пальцев к ее губам.
– Дайте мне возможность помочь вам.
Впервые в жизни Вивьен подумала, что готова уступить простому требованию правды, высказанному так страстно, так выразительно и как раз в тот момент, когда она почувствовала, что никто в мире не в состоянии понять ее.
Закрыв глаза, она поцеловала кончики его пальцев на своих губах.
Его дыхание участилось.
– Вивьен...
– Мне нужна ваша близость, Уилл, – шепотом призналась она. – Любите меня, и я скажу вам все. Пожалуйста.
Долгие, мучительные мгновения она ждала его ответа, задаваясь вопросом, о чем он думал в этот момент и какова истинная причина его позднего прихода.
Наконец герцог отозвался:
– Вы прекрасно знаете, как я жажду вас.
Краска бросилась в лицо Вивьен, ноги стали ватными. Она еле заметно кивнула.
– Но вы также знаете, что, как только я овладею вами, все закончится, – продолжил он хриплым голосом. – А я не готов к такому концу.
Конец. Ей это не приходило в голову. Если герцог доведет до конца их «общение», он будет вынужден выполнить уговор. И Вивьен ни на минуту не сомневалась, что он так и поступит.
Вдруг она поняла.
– Так именно поэтому вы не овладели мной вчера?
Она ожидала от него чего угодно, только не сдавленного смеха.
Разомкнув ресницы, она взглянула на герцога при свете фонаря. Красивое лицо, густые темные волосы, резкие мужские черты. Но чем же вызван его непредсказуемый смех?
– Не вижу ничего смешного во всем этом, – резко произнесла она.
Он склонился к ней.
– Я не овладел вами, потому что вы слишком сильно возбуждаете меня, миссис Раэль-Ламонт, и к тому времени, когда вы попросили об этом, было уже слишком поздно.
Его объяснение на секунду-другую озадачило ее, а когда до нее дошло значение сказанного, ею овладело смущение; поначалу она не могла поверить, что он мог сказать такое, столь... личное. Вивьен продолжала не отрываясь смотреть на герцога; ее тело заполнила теплая волна, но она боялась показать ему, что поняла значение его слов. Больше всего ее поразило, что герцог сказал об этом без малейшего стеснения.
В этот миг особый интерес для Вивьен представляли его глаза – смелые, ясно говорящие о сильном мужском желании, откровенно выражающие его тревогу и страстную надежду.
Она нежно коснулась его ладоней, лаская кожу подушечками больших пальцев, и, смело выдерживая его взгляд, прошептала:
– Это кончится только в том случае, если вы сами захотите.
Его улыбка дрогнула; он сдвинул брови, оценивая ее слова, а затем опустил голову и поцеловал ее, лаская ее губы своими, касаясь их языком, вторгаясь в мягкость ее рта.
Боже, ну почему она должна постоянно вспоминать об этом?
С раздражением, порожденным упрямством, за которое ее постоянно корил отец, Вивьен опустила руки в большой цветочный горшок с землей, не обращая внимания на то, что тут же испачкала передник. Сказать по правде, герцог ее не на шутку разозлил, и теперь ею в большей степени руководила решимость, а не смущение.
Если бы только он овладел ею...
Стиснув зубы, Вивьен бросила землю с такой силой, что большая ее часть разлетелась по стенкам керамического горшка. Она сделала это нарочно. В эту минуту ей хотелось бросаться грязью, а почему бы и нет? Было уже достаточно поздно, время принять ванну и отправиться спать. Перед этим можно испачкаться, и к черту всех мужчин.
Не вынимая рук из горшка, Вивьен стиснула кулаки и с какой-то непонятной радостью, вытащив две пригоршни земли, подбросила их в воздух над собой.
– Здравствуйте, миссис Раэль-Ламонт.
Она задохнулась и резко повернулась на звук голоса, комочки темной влажной почвы падали на нее сверху.
Герцог Трент стоял в трех футах от нее во всей своей мужской красоте на освещенном светильником внутреннем дворике.
Какое-то время Вивьен, словно онемев, неподвижно смотрела на него, а затем вдруг смутилась, вспомнив, как ужасно она выглядит.
Ее грязные руки взлетели к щекам.
– Ах... Ваша светлость!
Герцог вздохнул и сделал шаг навстречу ей.
– Вы вся в земле...
Ей с трудом удалось удержаться, чтобы не захихикать. Сжав губы, Вивьен опустила руки и выпрямилась перед герцогом.
– Я работала.
Он поднял брови и окинул ее взглядом с ног до головы.
– Да, похоже.
Вивьен ничего не ответила, хотя испытывала огромное смущение от своего неряшливого вида, который дополняло старое коричневое муслиновое платье. Герцог со своей стороны выглядел великолепно в льняной рубашке с тремя незастегнутыми верхними пуговицами. Никогда еще она не видела его таким раскованным, совсем непохожим на знатного джентльмена.
– Весьма грязная работа, – неожиданно добавил он. – Вероятно, вам приходится часто принимать ванну.
Вивьен кашлянула и стряхнула с лица комочки земли.
– Я принимаю ванну каждый день.
Его губ коснулась легкая улыбка, когда он откровенно пробежал глазами от ее лба до талии и обратно.
– Очень приятно узнать это.
Она не понимала, поддразнивает он ее или же просто пытается представить ее в ванной комнате.
Эта шокирующая мысль послала жаркие волны по всему ее телу. Неожиданно Вивьен вспомнила, что, когда они виделись в последний раз, он заставил ее...
– Почему вы здесь так поздно?
Она сглотнула, надеясь, что вокруг достаточно темно и герцог не заметит, как густо она покраснела.
– Мне обязательно нужно закончить работу.
Он все еще улыбался, когда сделал шаг навстречу ей.
– Да, вы уже говорили.
– Я сажала луковицы, – объяснила Вивьен, словно это имело какое-то значение.
– А!..
Она определенно не знала, что сказать.
– Что вас привело сюда, Уилл?
Он ухмыльнулся и принялся рассматривать керамический горшок.
– Думаю, нам следует поговорить. Откровенно поговорить. – Герцог огляделся вокруг и добавил: – Я подумал, что, возможно, тихое и спокойное место вроде этого, где мы избавлены от чужих ушей, позволит вам, наконец, открыться мне.
Вивьен сжала перед собой руки, одновременно не желая показать, как на нее подействовало его заявление, и отказываясь отступить.
– Мы и так много разговариваем.
Секунду-другую герцог молчал, потом сообщил:
– Я попросил слуг не беспокоить нас.
Она усмехнулась.
– У меня их всего двое, ваша светлость.
– И они оставят нас в покое, если хотят работать в Пензансе.
Вивьен скрестила руки на груди.
– Боже, сэр, как вы высокомерны.
Герцог пожал плечами.
– Боюсь, это у меня в крови.
Она слегка склонила голову набок.
– А может быть, просто привилегия титула?
– Возможно.
– Не ожидаю ничего меньшего от вас, Уилл.
Глядя на ее пылающее лицо, покрытое мелкими комочками земли, он еще приблизился к ней, так что расстояние между ними сократилось до нескольких дюймов.
– Обещаю всегда быть честным с вами, – чуть слышно прошептал он.
Вивьен поразила столь быстрая перемена в его настроении. Несомненно, она поддразнивала его, но неожиданно, без всякого предупреждения, он словно спрятался в раковину, а выражение его лица стало таким же строгим, как и голос.
– Пришло время поговорить откровенно, – повторил герцог.
Вивьен нервно бросила быстрый взгляд направо, на угол дома, затем потерла ладонями руки выше локтей. Как странно. Она стояла рядом с ним в своем скромном дворике; ни слуг, ни любопытных глаз, никаких заранее назначенных встреч, никаких формальностей и помпы: только они двое в наступающих сумерках при свете фонаря. В какой-нибудь другой вечер, с другим человеком, это могло показаться даже романтичным, но сейчас ее кое-что беспокоило.
– Кто-нибудь видел, как вы пришли сюда?
– Это имеет какое-то значение?
Она на секунду задумалась.
– Если честно, нет.
Вивьен заметила, как расслабились его плечи, он глубоко вздохнул.
– Я должен вам кое в чем признаться, – тихо произнес Уилл, протягивая руку, чтобы пробежать указательным пальцем по пуговкам на ее платье.
Интимность этого жеста заставила ее чуть сжаться. Сегодня герцог казался ей совсем другим, хотя она не могла до конца разобраться в своих ощущениях.
– Тогда, я думаю, мне нужно переодеться, а потом мы спокойно обсудим все в гостиной...
– Нет, – перебил он. – Если бы мне этого хотелось, я нанес бы вам официальный визит.
Ей трудно было не согласиться с этим.
– Так в чем же вы хотите, чтобы я призналась?
Герцог снова вздохнул, стоя так близко от нее, что в прохладном вечернем воздухе она могла ощущать тепло, исходящее от его тела.
– Я хочу, чтобы между нами все было честно, – медленно произнес он.
Вивьен неподвижно смотрела в его чудесные карие глаза, содержащие намек на какую-то тайну и скрытые чувства. Она с трудом удержалась, чтобы не протянуть руку и с нежностью не коснуться его лица.
– Полагаю, мы всегда были относительно честны друг с другом, – пробормотала она. У нее вдруг пересохло во рту, так как разговор становился все более личным.
Его губы дрогнули.
– Вот именно, относительно честны. Но не полностью, моя дорогая, и вы правдиво признали это.
Его слова вызвали у нее раздражение и одновременно согрели. «Моя дорогая...»
Вивьен слегка вздернула подбородок. Неожиданно она заметила, какая вокруг стоит тишина: ни дождя, ни ветра, ни насекомых, жужжащих вокруг лампы. Из дома также не доносилось ни звука.
Наконец она прошептала:
– Я уже говорила, что не могу сказать вам всего. Это правда. Необходимо, чтобы я...
Он приложил кончики пальцев к ее губам.
– Дайте мне возможность помочь вам.
Впервые в жизни Вивьен подумала, что готова уступить простому требованию правды, высказанному так страстно, так выразительно и как раз в тот момент, когда она почувствовала, что никто в мире не в состоянии понять ее.
Закрыв глаза, она поцеловала кончики его пальцев на своих губах.
Его дыхание участилось.
– Вивьен...
– Мне нужна ваша близость, Уилл, – шепотом призналась она. – Любите меня, и я скажу вам все. Пожалуйста.
Долгие, мучительные мгновения она ждала его ответа, задаваясь вопросом, о чем он думал в этот момент и какова истинная причина его позднего прихода.
Наконец герцог отозвался:
– Вы прекрасно знаете, как я жажду вас.
Краска бросилась в лицо Вивьен, ноги стали ватными. Она еле заметно кивнула.
– Но вы также знаете, что, как только я овладею вами, все закончится, – продолжил он хриплым голосом. – А я не готов к такому концу.
Конец. Ей это не приходило в голову. Если герцог доведет до конца их «общение», он будет вынужден выполнить уговор. И Вивьен ни на минуту не сомневалась, что он так и поступит.
Вдруг она поняла.
– Так именно поэтому вы не овладели мной вчера?
Она ожидала от него чего угодно, только не сдавленного смеха.
Разомкнув ресницы, она взглянула на герцога при свете фонаря. Красивое лицо, густые темные волосы, резкие мужские черты. Но чем же вызван его непредсказуемый смех?
– Не вижу ничего смешного во всем этом, – резко произнесла она.
Он склонился к ней.
– Я не овладел вами, потому что вы слишком сильно возбуждаете меня, миссис Раэль-Ламонт, и к тому времени, когда вы попросили об этом, было уже слишком поздно.
Его объяснение на секунду-другую озадачило ее, а когда до нее дошло значение сказанного, ею овладело смущение; поначалу она не могла поверить, что он мог сказать такое, столь... личное. Вивьен продолжала не отрываясь смотреть на герцога; ее тело заполнила теплая волна, но она боялась показать ему, что поняла значение его слов. Больше всего ее поразило, что герцог сказал об этом без малейшего стеснения.
В этот миг особый интерес для Вивьен представляли его глаза – смелые, ясно говорящие о сильном мужском желании, откровенно выражающие его тревогу и страстную надежду.
Она нежно коснулась его ладоней, лаская кожу подушечками больших пальцев, и, смело выдерживая его взгляд, прошептала:
– Это кончится только в том случае, если вы сами захотите.
Его улыбка дрогнула; он сдвинул брови, оценивая ее слова, а затем опустил голову и поцеловал ее, лаская ее губы своими, касаясь их языком, вторгаясь в мягкость ее рта.