Мария довольно долго колебалась. Но чертенок, ее братец, не унимался и буквально выволок сестру на улицу. Им еще пришлось побродить в поисках подходящей лавочки.
Этих лотерейных контор было, жаловалась Мария, – "как собак нерезаных"! Они обошли пять или шесть терминалов, и мальчишка в каждом рвался с хода в бой, но старшая сестра выясняла предварительно, куда попали.
Они искали предприятие покрупней. В маленькой лотерейной конторе не было смысла играть по-крупному. Нашли наконец заведение, совсем не напоминавшее московские павильончики: никаких там пивнушек или остановок по соседству, скорее похоже на отделение банка средней руки: жалюзи, кондиционер, столики, стойки, поставленные так, чтоб никто к соседу не подглядывал.
Николай развернул ноутбук. Забыл сказать, что он ко дню рождения получил ноутбук, довольно дорогую игрушку. Мой четырехкилограммовый "Макинтош" ему оказался, конечно, тяжел, и он купил маленький "Палм", с гораздо меньшими возможностями, но мальчишке хватало. Он скатал туда уйму статистики, таблицы и сетки, хоть мне это и не особо нравилось. Но парень возразил вполне резонно, что в большом массиве цифровых данных и цифровых рядов разной длины вычленить сетки и догадаться, что это такое, не под силу постороннему. Колька сидел, кум королю и сват министру, раскрыв элегантный маленький чемоданчик, и заполнял карточки, свесив ноги с круглого табурета.
Мария, знавшая по опыту, что работа предстоит длительная, запаслась журналами и уселась в кресло подальше. Попалось что-то про моду, она увлеклась и отвлеклась.
– Мэм?
Перед ней стоял служащий конторы – трехметрового роста негр с карточкой-бэйджем у кармана.
– Что случилось? – спросила она, не увидев никакого явного повода для беспокойства.
– Собственно, ничего, мэм, – замялся негр. – Только вот этот мальчик, с позволения спросить, это ваш ребенок?
– Это мой брат, если вам интересно, – ответила она. – А в чем дело?
– В общем, ничего, кроме того, что наши правила запрещают принимать от несовершеннолетних ставки больше десяти долларов. А ваш брат хочет сыграть на сумму пятнадцать тысяч или около того. Вот мы и решили поинтересоваться, как вы к этому относитесь.
– Спокойно, – ответила Мария. – Пусть он делает то, что делает. Вот моя карточка для оплаты. Надеюсь, меня вы не заподозрите в том, что я несовершеннолетняя? И была бы очень благодарна, если бы вы сообщили, где и когда можно узнать результаты тиража и как выплачиваются выигрыши.
Негр повеселел и стал ухмыляться.
– Мэм, вы так уверены в выигрыше? – спросил он, принимая карточку.
– Два к одному, – отрезал подошедший Колька. – Хотите пари? Два моих бакса против вашего одного, что наши деньги вернутся с прибылью.
Негр еще шире ухмыльнулся с высоты своей колокольни.
– Да я не против, сэр. Слушайте радио сегодня в девять вечера, а наш терминал с десяти утра уже открыт. Как там у вас насчет двух баксов? Я свой с сегодняшнего вечера пристрою на видное место.
Остаток дня бродили по городу, как сонные мухи, потому что сказывалась разница во времени в восемь часов. Рано легли в постель и тираж, естественно, проспали.
Утром вскоре после десяти они вошли в дверь вчерашнего лотерейного заведения.
При виде нашей парочки там поднялся переполох. Все служащие, сколько их было, во главе с трехметровым, выскочили из-за стоек и в почетном карауле выстроились перед Колькой и Марией. Трехметровый держал в руке новенькую долларовую купюру.
– Сэр, – высокопарно начал он, перегнувшись к Кольке чуть не вдвое, – позвольте это вам вручить. Я проспорил и отдаю вам этот доллар так же честно, как наша компания отдает вам ваш выигрыш. Признаюсь честно, я не поверил, что такой юный джентльмен может так крепко держать в руках поводья удачи. Я судил по внешности и ошибся.
– Внешность обманчива, как сказал ежик, слезая с сапожной щетки. (Самое вредное, эту пошлость он произносил без запинки и тени стеснения). Не будете ли вы любезны оформить выигрыш на имя моей сестры, миссис Гусман? Ведь я, как вам известно, несовершеннолетий.
Мария, наблюдавшая за сценой со стороны, говорила: "Столько в нем было спеси, что по макушке дать хотелось". Но несолидно как-то давать по макушке такому вундеркинду, и Мария по макушке только погладила, отдавая свой паспорт для заполнения документа на выплату трехметровому.
Улов составил, по странной прихоти случая, как раз вдвое больше того, что Колька сыграл. Копейка в копейку, то есть цент в цент вдвое. И это обстоятельство больше, чем размер выигрыша, повергло в изумление сотрудников терминала.
– Не могли бы вы, сэр, дат автограф? – спросил трехметровый. Юный прохвост, глазом не моргнув, взял только что полученную хрустящую бумажку, вывел на ней маркером Nik Konkin и вручил верзиле.
Потом я этот доллар с автографом видел в этом терминале под стеклом в рамочке.
Но это потом. Потом я ему и сказал, что я думаю про такой наглый выпендреж. А тогда Колька с форсом пожал трехметровому руку и распрощался под возгласы: "Играйте и выигрывайте"!
Шоу было хоть куда.
Отпраздновав вдвоем в какой-то кафешке удачное начало и перепробовав там с дюжину разных пирожных в попытке найти что-то похожее на московские заварные, поехали нас встречать. Поехали намного раньше времени. Болтаться вдвоем по городу им уже надоело.
– Макса и Абака в компании не хватает, – авторитетно заявил Колька. – Ты как хочешь, а я по ним соскучился.
– В аэропорту торчать тебе веселее? – спросила Мария. Ей не хотелось признаваться брату, что она тоже соскучилась.
– Читать газеты на лавочке ты и там можешь, – отрезал парень. – Поехали, давай.
И сестра подчинилась, хоть и ворчала по дороге на капризы и мальчишеское нетерпение.
Эти капризы нас и спасли.
Пока Мария с кипой чтива, уютно устроившись на диванчике в зале для встречающих, коротала время, Кольке не сиделось. Он без особой цели слонялся туда-сюда, таращился на разноцветные киоски и торговые автоматы, разглядывал публику и слушал, о чем говорят. Говорили по преимуществу на испанском и английском. И когда в эту привычную для Майами чресполосицу вклинилась русская речь со множеством типично московских междометий, мальчишка насторожил локаторы и придвинулся поближе.
То, что он разглядел, ему не особенно понравилось. Трое переговаривающихся парней напомнили Кольке компанию, пытавшуюся подловить их с отцом у новогиреевского сортира. Цепи и блямбы для русского громилы такая же униформа, как для перуанского серьга в ухе. И, конечно, междометная форма речи. Смысл разговора приходилось вылущивать, как орех из скорлупы. Он оказался прост, братки кого-то ждали, и один объяснял остальным, откуда выйдут пассажиры московского рейса и во сколько примерно этот рейс надо ожидать.
– А зачем мы так рано? – поинтересовался один из инструктируемых.
– Лучше на два часа раньше, чем на три секунды позже, – оборвал старший. – Хочешь заработать? Жди.
– Как их в Шереметьево прохлопали? – поинтересовался другой. – Там все куда проще.
– Марик за это уже всем фикстулу вставил. Эти двое дали ложную отмашку. Брали билеты в Израиль, а сами шмыгнули на другой терминал. Кто знал, что они скинут на Майами? Так что они подлетают сюда, и наша задача не зевать.
Колька заинтересовался и забеспокоился. Он не знал о хитрости, на которую я пустился, но имя Марика ничего доброго не сулило. Боком-боком, делая вид, что жутко заинтересован часами и калькуляторами, разложенными в витрине, парень подобрался к самой компании. Он заговорил по-испански с продавщицей, безошибочно определив в ней кубинку, и купил какую-то совершенно ненужную ерунду, а ушки тем временем держал на макушке.
– Значит, мы должны этих двоих встретить и изолировать до приезда Марика или кого-то из его помощников?
– Верно рассуждаешь.
– Что они, его на деньги кинули?
– Толком не знаю. При них должны быть какие-то бумаги, зашифрованные цифровым кодом. Как я понял, эти бумаги и нужны. Но те, кто их везет, тоже нужны. Если упустим, пеняйте на себя: огребем по полной вместо заработка.
Информация о цифровом коде Кольку насторожила еще больше. Догадки замелькали в вихрастой маленькой головенке. И догадки эти были подтверждены немедленно.
– Какого хрена Марик даже фото нам не сбросил? Если склеим не тех, расхлебывать долго придется.
– Фото у него самого нет. Версия возникла неожиданно, детальной разработки не было. Это не прокуратура, протокол с фотографией заводить. Для бестолковых еще раз повторяю. Один – лет тридцати, в очках, с усами, типичная еврейская физиономия, волосы черные, длинный нос. Рост вот так (жест на уровне своего плеча). Прикид дорогой, на пар штук баксов костюмчик светло-песочного цвета, из альпаки. С ним здоровенная орясина моих примерно габаритов, тех же примерно лет, блондин, джинсы и клетчатая рубаха, по-видимому, он охранник. Высматривайте эту парочку, не думаю, что в самолете они переодевались. Фамилии на всякий случай скажу, хоть к контролю паспортов мы тут не подберемся: еврей – Гусман, бык при нем хохол Канталупа.
Тут у мальчишки зачесалось в макушке. Догадываться, собственно, стало уже не о чем. Он посмотрел на часы: до рейса минут сорок, плюс еще время на формальности.
Непрошеный эскорт замолк, потом заговорил обо всяких пустяках. Колька решил дальше около них не маячить. Он вернулся к сестре, углубившейся было в чтение, и поделился с ней наблюдениями.
Мария испугалась. Кто угодно испугался бы. Естественно, она понимала, что нас надо предупредить. А как?
– Встану прямо у стойки и скажу, что слежка ждет.
Однако Колька по части нестандартных выходов оказался сильнее. Незамутненная предрассудками детская фантазия, как говорят многие ученые, есть предпосылка гениальности. И мальчишка дал волю фантазии.
В аэропорту, при американской системе безопасности, похитить человека, а тем более двух, проблематично. Даже около аэропорта очень трудно, потому что секьюрити полно и на автостоянке, и на парковке такси, и на остановке автобусов.
Скорее всего, рассуждал Колька, как всякий мальчишка, знаток боевиков и детективов, нас с Максом собрались заловить в городе, проследив за такси, и если не предупредить, то влипнем все, как мухи. И влипли бы, потому что бдительность оба утратили, оторвавшись от преследователей в Москве и решив, что все позади.
Как-то вовсе я не подумал о том, что русские "братки" везде проторили дорожку, не хуже китайцев, армян или досточтимого еврейского племени, к которому я самозвано примкнул. А телефон изобрели давно… Но вернемся к делу.
Итак, Колька пришел к неоспоримому выводу, что надо нас предупредить прямо в аэропорту. Но идея пролезть к самому терминалу внаглую ему не понравилась.
Соваться на глаза и показывать, что еще кто-то ждет тех же самых пассажиров? Нет.
– Марики эти про нас не знают и хорошо, если б и не узнали. Абак жил тут столько лет и наверняка знает хорошие укромные места. Где нас искать, тоже знает. Одним ребятам испариться проще. А если, не дай бог, чего, тогда мы подключаемся и зовем полицию. Дурачье дело нехитрое – на рожон переть. Если все влопаемся, кто выручит?
– Умник мой, – сказала Мария, – как же ребят предупредить и на глаза-то этим козлам не попасться?
– Думай, голова, картуз куплю, – проворчал Колька, почесывая макушку "для стимуляции мозговых извилин".
И извилины зашевелились. Не берусь сказать, какой ассоциативный процесс происходил под рыжими вихрами, но неожиданно мальчишка собрал все газеты, закупленные сестрой, расправил и сложил аккуратно и сказал:
– Да, без картуза не обойтись. Подожди, я сей момент. Дай денег, бумажек пять по сто.
Мария беспрекословно подчинилась, не успев даже спросить, что затеял братец – с такой стремительностью он исчез. А побежал Колька в ту сторону, где у газетного стенда стояла молоденькая девчонка в форменном кепи и комбинезоне.
– Мисс, не продадите ли мне вашу кепку?
Мисс, лет пятнадцати от силы, посмотрела скептически:
– Может, тебе еще и комбинезон?
– Не мой размер, – отмахнулся мальчишка. – Ну, если не продать, то хоть одолжите на часок. Вот, сто долларов в залог. Нет, вот двести. Очень надо, мисс!
Девица, подумав самую малость, сняла кепку. Она оказалась великовата, козырек наезжал на лоб, и мисс собственноручно подтянула ремешок. Потом он попросил несколько газет пообъемистее и, экипированный таким образом, вернулся к сестре.
Сидя как на иголках, дождались они объявления о прибытии рейса из Москвы.
С замирающим сердцем Колька натянул кепочку, взял кипу прессы и пошел к коридору, откуда выходили пассажиры московского рейса. Он успел посмотреть на повадки мальчишек-газетчиков, которых по летнему времени в Майами пруд пруди, засновал среди пассажиров, стараясь не попасть на глаза аэропортовским секьюрити. Свой товар он расхваливал на чистейшем испанском и успел, войдя в роль, продать кому-то номер "Коррео де Майами", и вертелся на пупе, не сводя глаз с прохода, и добился того, что мы его заметили, еще не войдя в зал, из "зеленого коридора". Первый его заметил Макс.
– Смотри, Абак – Колька дурью мается.
Колька дурью маяться, конечно, был горазд, но не на такой манер, и я насторожился. Мой шурин всегда старался изображать человека солидного, значительного, хозяина жизни, любил важничать и выпендриваться. И вдруг – продавать газеты? Что-то тут не так. И я скомандовал:
– Макс, неси чемоданы и даже не гляди в его сторону.
И, глядя поверх голов, сделал парнишке жест:
– Дай газету!
Колька также, почти не глядя на меня, достал газету:
– Суперновости, сеньор! Мафия бессмертна! Смотрите вторую страницу!
И ушмыгнул куда-то в сторону, секунды лишней не задержался.
Я осторожно развернул газету. На второй странице было написано от руки: "Cuidate Maricones!" Слово Maricones было подчеркнуто на две трети. Марик. Вот так. Оставалось только посмотреть по сторонам и, конечно, обнаружить пару личностей не вполне американской внешности.
На самом деле их было не двое, как я заметил, и даже не трое, как видел Колька.
Ежу понятно, что по такому раскладу их должно выходить на охоту хотя бы вдвое больше. Но я не хуже их знал, что в аэропорту не возьмут. Это даже не Шереметьево.
Краем глаза я наблюдал, как Колька втерся в толпу, сдернул кепочку и выбросил в урну ненужные уже газеты. Потом разглядел Марию, побледневшую под загаром, с широко раскрытыми глазами, в "тропическом" зеленом платье. Очень хотелось улыбнуться ей, помахать рукой. А еще лучше – расцеловать. Но это удовольствие приходилось откладывать на потом.
Макс уже все понял.
– Что делаем?
– Пойдем, возьмем машину напрокат. Держись за мной, я помню, где тут что.
Действительно, расположение служб в аэропорту не изменилось за годы моего отсутствия. И дежурные улыбки те же, ровная линейка машин, охрана, видеокамеры.
Зеленый "Мерседес-280", ключи прикреплены к миниатюрному кожаному башмачку.
Униформированный служащий ставит сумки в багажник. Максим, войдя в роль заправского камердинера, распахивает передо мной дверцу и садится за руль.
Поехали.
– Думаешь, оторвемся? – спросил Максим. – Эта коробчонка даст двести пятьдесят, а дороги тут, говорят, недурные.
На это я не надеялся и так и сказал. Вряд ли у братков машины хуже. Гонки на скорость сразу привлекут внимание полиции. Ничего, что мы перед флоридской полицией чисты как ангелы. Полиция тут различает американцев и не-американцев, мы с бандитами Марика им на одно лицо и запросто можем угодить с ними в один флакон, то есть кутузку. Местных фараонов без острой нужды беспокоить не стоило.
– А делать-то что? – спросил снова Макс. Он уже вырулил на шоссе, и прямо за самым бампером пристроился здоровенный "Гранд Чероки". Автомобильные пристрастия тоже оказались на редкость устойчивы, независимо от географических координат. В салоне сидело шестеро.
– У них одна машина, – приставал Максим, – может, проскочим где-нибудь под светофор? Или под шлагбаум на переезде? Где тут есть подходящее местечко сбросить "хвост"?
Компаньон нервничал.
– Успокойся и держи умеренную скорость, пятьдесят примерно миль. До города едем спокойно, на шоссе нас точно не тронут. Да и в городе мы в безопасности, пока не выйдем из машины, а бензина у нас полный бак. Понимаешь, стоит им начать прижимать нас автомобилем, сразу же полиция это дело пресечет. Они тут до ужаса законопослушные, особенно если это бесплатно, и сообщить копам о непорядке на улице тут считают за доблесть. А проскочить под шлагбаум на переезде можно только в старом боевике. В Америке любой дурак знает, что на пересечении железной дороги и шоссе есть либо тоннель, либо виадук. И даже там, где стоит полосатая палка, под нее не проскочишь. Потому что когда та палка опускается, из проезжей части поднимается чуть не на полметра что-то вроде металлической ступеньки. И на светофорах хамить тут уже давно отучили.
– И что нам теперь, кружить по солнечному, черт его побери, Майами и ждать, пока кончится горючка?
Об этом я и сам думал.
– У тебя наличные доллары есть?
– Две с чем-то тысячи.
– Давай сюда. Я сплоховал и наличных не запас, у меня сотни две всего.
– Что, есть план? – оживился компаньон.
– Кое-что имеется. Сейчас доедем до перекрестка, сворачивай налево, а дальше я покажу.
Часа полтора мы добирались до этого места. Американским городом тут и не пахло.
Узкие улицы заасфальтированы кое-как, повсюду вылезает щебень, "Мерседес" на выбоинах скрежещет, задевая ухабы днищем. Дома в один-два этажа лепятся тесно друг к другу – кирпичные, бетонные вперемешку со сколоченными из досок.
Кокосовые пальмы и апельсиновые деревья выглядывают из-за плоских крыш, на которых развешаны сушиться простыни и рубахи. Бродит удравшая из курятника пеструшка, слышен откуда-то поросячий визг. Типичная картина латиноамериканского захолустья. В этом пригороде Майами можно было годами не слышать ни одного слова по-английски, и я имел основания полагать, что за семь лет ничего тут не изменилось. Более того, в этих палестинах весьма неодобрительно относились к тем, кто говорил только по-английски, и такая публика в означенные палестины без нужды не показывалась не то что ночью, но и среди бела дня.
Был разгар рабочего дня, но народа под навесами веранд было полно: кумушки в качалках обмахивались веерами, ребятишки ордой гоняли обруч – забава, в англоязычной Америке позабытая давно, мужчины курили, сидя у порогов. В палестинах всегда много безработных не оттого, что нет работы (была бы шея, хомут найдется), а от созерцательного взгляда на жизнь. У латиноамериканцев пока не наблюдается массовой истерии под названием "Успех любой ценой", что так одолевает янки-англосаксов. Зачем надрываться, чтобы нажить миллион? Лучше иметь на хлеб и табак и благоденствовать у скромного порога, пуская кольца дыма, поплевывая, переговариваясь о том, о сем с таким же созерцателем-соседом и собственно созерцать неторопливо все происходящее на улице.
Нас созерцали внимательно. Не каждый день на этой улице появлялся "Мерседес" под конвоем дорогого джипа. Впрочем, нельзя сказать, что братки уж так плотно нас конвоировали. Они отстали шагов на пятьдесят, но догоняли потихоньку. Джип куда лучше "Мерседеса" приспособлен к таким мостовым.
А вот и то, что я искал. Обширный навес пивнушки. Под ним за одним из столов стучат костями доминошники, рядом десятка два зевак.
– Макс, разворачивай машину так, чтобы загородить проезд. Бери ключи и пойдем туда.
Сути маневра он сразу не понял, но подчинился без разговоров. Длинный лимузин перекрыл узкую улицу. На маленькую площадь, где располагался навес пивнушки, стало можно пройти только пешком.
Доминошники и зеваки дружно выставили на нас глаза. Это не москвичи, которых можно дурачить усреднено-южной внешностью. Мой недостаточно курносый нос никого не ввел в заблуждение, все безошибочно признали во мне своего брата чикано.
Косились на мой костюмчик, слегка не подходивший к стилю заведения. Знакомого лица ни одного. Семь лет – немалый срок… но это дела не меняло. -!Hola, queridos amiguitos!(Привет, дорогие дружочки!) Сколько лет, сколько зим!
Куда все подевались? А где старая перечница Пиментель?
Рохелио Пиментель, хитрый, раскосый будто китаец, родом из Панамы, как встарь, маячил за стойкой.
– Хуанито! – завопил он. – Хуанито, сукин ты сын! Сколько лет, сколько зим! Ты никак выбился в люди, паршивец этакий!
Старик всегда категорически отказывался называть меня Иваном.
– Давно, давно по нашим местам не видали, чтоб кто-то так забурел! Из какой чертовой дали ты явился, что я тебя лет пять не видел? А костюмчик! Да вся моя лавка столько не стоит!
– Семь, семь лет как один денек, – отвечал я, обнимая старика прямо через прилавок и искоса поглядывая на то, что творилось на улице. Джип доехал до зеленого "Мерседеса" и остановился. Какое-то время, минуту или две, он так и оставался: совещались, что делать. Потом дверцы хлопнули: все шестеро выбрались наружу.
– Хуанито,- спросил бывалый и догадливый Пиментель,- это с тобой?
– Со мной только Макс, вот он, он мой шурин. А те блондинчики не со мной. Им завидно, что я богаче их и могу поставить выпивку всем старым приятелям. Они говорят, что я все равно вонючий чернозадый чикано и что все мы недоумки.
Братки неторопливо, вразвалочку пересекали площадь перед пивнушкой. Американцы никогда бы не полезли на рожон так нагло в этом трущобнике. Но русские братки этой части Америки не знали. А я знал.
– Хуанито, – проворковал старик, – хорошо, что ты помнишь старую дружбу. Мы ее тоже не забывали.
И подмигнул косым своим глазом. "Братки" уже поднимались по ступенькам. Наверно, у кого-то был ствол, а может, и не один. Вт они зашли на помост, миновали стол и зевак…
И вдруг что-то взорвалось, когда Макс уже принял боевую стойку, а ближайший "бык" был в двух шагах. На русских громил накинулись со всех сторон громилы мексиканские, кубинские, пуэрториканские. Драться они были не дураки, имели численный перевес и горели энтузиазмом латиноамериканской солидарности. Братков лупили долго и со вкусом, не дав воспользоваться имевшимися пистолетами, и под конец уложили штабелями у стены. Ни цепей, ни печаток, ни других излишеств на них уже не наблюдалось, подозреваю, что бумажники так же испарились.
Ражие ребятки, не переводя духа после побоища, сразу уничтожили его следы – подняли столы и табуреты, собрали костяшки домино, выяснили очередность и как ни в чем не бывало, застучали ими. О свалке напоминали только шесть сложенных на плетеных ковриках тел.
– Не переусердствовали? – спросил я хозяина. Тот вылез из-за стойки, посмотрел, пощупал:
– Ни черта не станется! Я перенесу их в подвал, Хуанито, и раньше вечера не выпущу.
– Угости ребят, старина, – я протянул деньги.- У них, небось, глотки пересохли.
– Пошел ты! – отрезал он. – Уберись со своими сраными деньгами. Нахватался от гринго? Забыл, что за удовольствие начистить морду гринго у нас сами приплатят?
Старина Рохелио положительно не менялся.
– Не пыхти, старая перечница. Мне-то хоть пива дашь? А постучать в домино меня по старой памяти пустят?
Хозяин достал кружку, а за столом уже один парнишка услужливо поднимался, освобождая место.
– Панчито! – рявкнул Пиментель. – Сядь на место немедленно! Если этот пройдоха сядет играть, он не встанет с этого места до завтра, будь уверен. Никому, слышишь, никому на моей памяти ни единого раза не удалось обыграть Хуанито Гусмана по кличке Абак, ни в домино, ни в карты. Это я помню еще с тех пор, как он писал для меня сраные бумажки для налоговых инспекторов.
Кружку-другую пива со старым знакомцем я пропустил, рассказав по ходу свои дела.
Мол, учился в России, женился и устроился там, имею неплохую торговлю (одобрительный взгляд на костюмчик), а эти ребятки тоже русские и хотели себе долю за здорово живешь. Пиментель кивал. Он таких историй навидался уйму, рэкет во всей Латинской Америке явление повседневное, так же как и в тех местах, где латиноамериканцы скопом поселяются. И деньги я ему таки всучил.
– Пиментель, случается по нашим палестинам, что кому-нибудь надо позарез. Тебе не надо – такому человеку и отдашь. Тут, собственно, немного. Так, что в кармане оказалось.
Взял. Не знаю, что он с ними сделал. Я его знал долго, но предсказать мог не всегда.
Спустя часок, напутствуемые наилучшими пожеланиями, мы сели в машину. "Чероки", едва не утыкавшийся в бок нашего "Мерседеса", непостижимым образом испарился.
Подозреваю, что владельцу пришлось раскошелиться на новую. Краденые машины в этих закоулках пропадали без следа, чтобы вынырнуть где-нибудь в Никарагуа.
Со вздохом облегчения Максим запустил двигатель, умудрившись не слишком набраться пива от гостеприимства Пиментеля:
– Абак, ты здорово рисковал. Почем ты знал, что эта лавочка за столько лет не закрылась? Старый хрен, твой приятель, мог помереть или по-иному переменить место жительства. А твои собратья по расе могли и не полезть за тебя в драку из соображений латинской солидарности.
– Если бы эта лавочка закрылась, дальше в этом квартале есть еще пяток таких же пивных. В старые времена я за хозяев, туговато соображавших в местных законах, заполнял налоговые бумаги. Довольно ловко заполнял, платили неплохо. Если эта пивнушка закрылась бы, пошел бы в другую. Если бы хозяин оказался бы незнакомым, это дела не меняло бы. И тут расчет был как раз на латинскую солидарность. В любой попавшейся пивной мне стоило только облокотиться на доминошный стол, сказать кодовую фразу "эти янки говорят, что мы вонючие чикано", и результат обеспечен. А драки тут не боятся, в чем ты, кажется, убедился. Знаешь, чем зарабатывают на пиво местные доминошники? В безобидных случаях – вышибалами в барах, мордобойцами по заказу, телохранителями в борделях и сутенерами на полставки, мальчиками по вызову, продавцами марихуаны под маркой таксистов. В более тяжелых случаях возможно все. Законопослушных трущоб не бывает.
Этих лотерейных контор было, жаловалась Мария, – "как собак нерезаных"! Они обошли пять или шесть терминалов, и мальчишка в каждом рвался с хода в бой, но старшая сестра выясняла предварительно, куда попали.
Они искали предприятие покрупней. В маленькой лотерейной конторе не было смысла играть по-крупному. Нашли наконец заведение, совсем не напоминавшее московские павильончики: никаких там пивнушек или остановок по соседству, скорее похоже на отделение банка средней руки: жалюзи, кондиционер, столики, стойки, поставленные так, чтоб никто к соседу не подглядывал.
Николай развернул ноутбук. Забыл сказать, что он ко дню рождения получил ноутбук, довольно дорогую игрушку. Мой четырехкилограммовый "Макинтош" ему оказался, конечно, тяжел, и он купил маленький "Палм", с гораздо меньшими возможностями, но мальчишке хватало. Он скатал туда уйму статистики, таблицы и сетки, хоть мне это и не особо нравилось. Но парень возразил вполне резонно, что в большом массиве цифровых данных и цифровых рядов разной длины вычленить сетки и догадаться, что это такое, не под силу постороннему. Колька сидел, кум королю и сват министру, раскрыв элегантный маленький чемоданчик, и заполнял карточки, свесив ноги с круглого табурета.
Мария, знавшая по опыту, что работа предстоит длительная, запаслась журналами и уселась в кресло подальше. Попалось что-то про моду, она увлеклась и отвлеклась.
– Мэм?
Перед ней стоял служащий конторы – трехметрового роста негр с карточкой-бэйджем у кармана.
– Что случилось? – спросила она, не увидев никакого явного повода для беспокойства.
– Собственно, ничего, мэм, – замялся негр. – Только вот этот мальчик, с позволения спросить, это ваш ребенок?
– Это мой брат, если вам интересно, – ответила она. – А в чем дело?
– В общем, ничего, кроме того, что наши правила запрещают принимать от несовершеннолетних ставки больше десяти долларов. А ваш брат хочет сыграть на сумму пятнадцать тысяч или около того. Вот мы и решили поинтересоваться, как вы к этому относитесь.
– Спокойно, – ответила Мария. – Пусть он делает то, что делает. Вот моя карточка для оплаты. Надеюсь, меня вы не заподозрите в том, что я несовершеннолетняя? И была бы очень благодарна, если бы вы сообщили, где и когда можно узнать результаты тиража и как выплачиваются выигрыши.
Негр повеселел и стал ухмыляться.
– Мэм, вы так уверены в выигрыше? – спросил он, принимая карточку.
– Два к одному, – отрезал подошедший Колька. – Хотите пари? Два моих бакса против вашего одного, что наши деньги вернутся с прибылью.
Негр еще шире ухмыльнулся с высоты своей колокольни.
– Да я не против, сэр. Слушайте радио сегодня в девять вечера, а наш терминал с десяти утра уже открыт. Как там у вас насчет двух баксов? Я свой с сегодняшнего вечера пристрою на видное место.
Остаток дня бродили по городу, как сонные мухи, потому что сказывалась разница во времени в восемь часов. Рано легли в постель и тираж, естественно, проспали.
Утром вскоре после десяти они вошли в дверь вчерашнего лотерейного заведения.
При виде нашей парочки там поднялся переполох. Все служащие, сколько их было, во главе с трехметровым, выскочили из-за стоек и в почетном карауле выстроились перед Колькой и Марией. Трехметровый держал в руке новенькую долларовую купюру.
– Сэр, – высокопарно начал он, перегнувшись к Кольке чуть не вдвое, – позвольте это вам вручить. Я проспорил и отдаю вам этот доллар так же честно, как наша компания отдает вам ваш выигрыш. Признаюсь честно, я не поверил, что такой юный джентльмен может так крепко держать в руках поводья удачи. Я судил по внешности и ошибся.
– Внешность обманчива, как сказал ежик, слезая с сапожной щетки. (Самое вредное, эту пошлость он произносил без запинки и тени стеснения). Не будете ли вы любезны оформить выигрыш на имя моей сестры, миссис Гусман? Ведь я, как вам известно, несовершеннолетий.
Мария, наблюдавшая за сценой со стороны, говорила: "Столько в нем было спеси, что по макушке дать хотелось". Но несолидно как-то давать по макушке такому вундеркинду, и Мария по макушке только погладила, отдавая свой паспорт для заполнения документа на выплату трехметровому.
Улов составил, по странной прихоти случая, как раз вдвое больше того, что Колька сыграл. Копейка в копейку, то есть цент в цент вдвое. И это обстоятельство больше, чем размер выигрыша, повергло в изумление сотрудников терминала.
– Не могли бы вы, сэр, дат автограф? – спросил трехметровый. Юный прохвост, глазом не моргнув, взял только что полученную хрустящую бумажку, вывел на ней маркером Nik Konkin и вручил верзиле.
Потом я этот доллар с автографом видел в этом терминале под стеклом в рамочке.
Но это потом. Потом я ему и сказал, что я думаю про такой наглый выпендреж. А тогда Колька с форсом пожал трехметровому руку и распрощался под возгласы: "Играйте и выигрывайте"!
Шоу было хоть куда.
Отпраздновав вдвоем в какой-то кафешке удачное начало и перепробовав там с дюжину разных пирожных в попытке найти что-то похожее на московские заварные, поехали нас встречать. Поехали намного раньше времени. Болтаться вдвоем по городу им уже надоело.
– Макса и Абака в компании не хватает, – авторитетно заявил Колька. – Ты как хочешь, а я по ним соскучился.
– В аэропорту торчать тебе веселее? – спросила Мария. Ей не хотелось признаваться брату, что она тоже соскучилась.
– Читать газеты на лавочке ты и там можешь, – отрезал парень. – Поехали, давай.
И сестра подчинилась, хоть и ворчала по дороге на капризы и мальчишеское нетерпение.
Эти капризы нас и спасли.
Пока Мария с кипой чтива, уютно устроившись на диванчике в зале для встречающих, коротала время, Кольке не сиделось. Он без особой цели слонялся туда-сюда, таращился на разноцветные киоски и торговые автоматы, разглядывал публику и слушал, о чем говорят. Говорили по преимуществу на испанском и английском. И когда в эту привычную для Майами чресполосицу вклинилась русская речь со множеством типично московских междометий, мальчишка насторожил локаторы и придвинулся поближе.
То, что он разглядел, ему не особенно понравилось. Трое переговаривающихся парней напомнили Кольке компанию, пытавшуюся подловить их с отцом у новогиреевского сортира. Цепи и блямбы для русского громилы такая же униформа, как для перуанского серьга в ухе. И, конечно, междометная форма речи. Смысл разговора приходилось вылущивать, как орех из скорлупы. Он оказался прост, братки кого-то ждали, и один объяснял остальным, откуда выйдут пассажиры московского рейса и во сколько примерно этот рейс надо ожидать.
– А зачем мы так рано? – поинтересовался один из инструктируемых.
– Лучше на два часа раньше, чем на три секунды позже, – оборвал старший. – Хочешь заработать? Жди.
– Как их в Шереметьево прохлопали? – поинтересовался другой. – Там все куда проще.
– Марик за это уже всем фикстулу вставил. Эти двое дали ложную отмашку. Брали билеты в Израиль, а сами шмыгнули на другой терминал. Кто знал, что они скинут на Майами? Так что они подлетают сюда, и наша задача не зевать.
Колька заинтересовался и забеспокоился. Он не знал о хитрости, на которую я пустился, но имя Марика ничего доброго не сулило. Боком-боком, делая вид, что жутко заинтересован часами и калькуляторами, разложенными в витрине, парень подобрался к самой компании. Он заговорил по-испански с продавщицей, безошибочно определив в ней кубинку, и купил какую-то совершенно ненужную ерунду, а ушки тем временем держал на макушке.
– Значит, мы должны этих двоих встретить и изолировать до приезда Марика или кого-то из его помощников?
– Верно рассуждаешь.
– Что они, его на деньги кинули?
– Толком не знаю. При них должны быть какие-то бумаги, зашифрованные цифровым кодом. Как я понял, эти бумаги и нужны. Но те, кто их везет, тоже нужны. Если упустим, пеняйте на себя: огребем по полной вместо заработка.
Информация о цифровом коде Кольку насторожила еще больше. Догадки замелькали в вихрастой маленькой головенке. И догадки эти были подтверждены немедленно.
– Какого хрена Марик даже фото нам не сбросил? Если склеим не тех, расхлебывать долго придется.
– Фото у него самого нет. Версия возникла неожиданно, детальной разработки не было. Это не прокуратура, протокол с фотографией заводить. Для бестолковых еще раз повторяю. Один – лет тридцати, в очках, с усами, типичная еврейская физиономия, волосы черные, длинный нос. Рост вот так (жест на уровне своего плеча). Прикид дорогой, на пар штук баксов костюмчик светло-песочного цвета, из альпаки. С ним здоровенная орясина моих примерно габаритов, тех же примерно лет, блондин, джинсы и клетчатая рубаха, по-видимому, он охранник. Высматривайте эту парочку, не думаю, что в самолете они переодевались. Фамилии на всякий случай скажу, хоть к контролю паспортов мы тут не подберемся: еврей – Гусман, бык при нем хохол Канталупа.
Тут у мальчишки зачесалось в макушке. Догадываться, собственно, стало уже не о чем. Он посмотрел на часы: до рейса минут сорок, плюс еще время на формальности.
Непрошеный эскорт замолк, потом заговорил обо всяких пустяках. Колька решил дальше около них не маячить. Он вернулся к сестре, углубившейся было в чтение, и поделился с ней наблюдениями.
Мария испугалась. Кто угодно испугался бы. Естественно, она понимала, что нас надо предупредить. А как?
– Встану прямо у стойки и скажу, что слежка ждет.
Однако Колька по части нестандартных выходов оказался сильнее. Незамутненная предрассудками детская фантазия, как говорят многие ученые, есть предпосылка гениальности. И мальчишка дал волю фантазии.
В аэропорту, при американской системе безопасности, похитить человека, а тем более двух, проблематично. Даже около аэропорта очень трудно, потому что секьюрити полно и на автостоянке, и на парковке такси, и на остановке автобусов.
Скорее всего, рассуждал Колька, как всякий мальчишка, знаток боевиков и детективов, нас с Максом собрались заловить в городе, проследив за такси, и если не предупредить, то влипнем все, как мухи. И влипли бы, потому что бдительность оба утратили, оторвавшись от преследователей в Москве и решив, что все позади.
Как-то вовсе я не подумал о том, что русские "братки" везде проторили дорожку, не хуже китайцев, армян или досточтимого еврейского племени, к которому я самозвано примкнул. А телефон изобрели давно… Но вернемся к делу.
Итак, Колька пришел к неоспоримому выводу, что надо нас предупредить прямо в аэропорту. Но идея пролезть к самому терминалу внаглую ему не понравилась.
Соваться на глаза и показывать, что еще кто-то ждет тех же самых пассажиров? Нет.
– Марики эти про нас не знают и хорошо, если б и не узнали. Абак жил тут столько лет и наверняка знает хорошие укромные места. Где нас искать, тоже знает. Одним ребятам испариться проще. А если, не дай бог, чего, тогда мы подключаемся и зовем полицию. Дурачье дело нехитрое – на рожон переть. Если все влопаемся, кто выручит?
– Умник мой, – сказала Мария, – как же ребят предупредить и на глаза-то этим козлам не попасться?
– Думай, голова, картуз куплю, – проворчал Колька, почесывая макушку "для стимуляции мозговых извилин".
И извилины зашевелились. Не берусь сказать, какой ассоциативный процесс происходил под рыжими вихрами, но неожиданно мальчишка собрал все газеты, закупленные сестрой, расправил и сложил аккуратно и сказал:
– Да, без картуза не обойтись. Подожди, я сей момент. Дай денег, бумажек пять по сто.
Мария беспрекословно подчинилась, не успев даже спросить, что затеял братец – с такой стремительностью он исчез. А побежал Колька в ту сторону, где у газетного стенда стояла молоденькая девчонка в форменном кепи и комбинезоне.
– Мисс, не продадите ли мне вашу кепку?
Мисс, лет пятнадцати от силы, посмотрела скептически:
– Может, тебе еще и комбинезон?
– Не мой размер, – отмахнулся мальчишка. – Ну, если не продать, то хоть одолжите на часок. Вот, сто долларов в залог. Нет, вот двести. Очень надо, мисс!
Девица, подумав самую малость, сняла кепку. Она оказалась великовата, козырек наезжал на лоб, и мисс собственноручно подтянула ремешок. Потом он попросил несколько газет пообъемистее и, экипированный таким образом, вернулся к сестре.
Сидя как на иголках, дождались они объявления о прибытии рейса из Москвы.
С замирающим сердцем Колька натянул кепочку, взял кипу прессы и пошел к коридору, откуда выходили пассажиры московского рейса. Он успел посмотреть на повадки мальчишек-газетчиков, которых по летнему времени в Майами пруд пруди, засновал среди пассажиров, стараясь не попасть на глаза аэропортовским секьюрити. Свой товар он расхваливал на чистейшем испанском и успел, войдя в роль, продать кому-то номер "Коррео де Майами", и вертелся на пупе, не сводя глаз с прохода, и добился того, что мы его заметили, еще не войдя в зал, из "зеленого коридора". Первый его заметил Макс.
– Смотри, Абак – Колька дурью мается.
Колька дурью маяться, конечно, был горазд, но не на такой манер, и я насторожился. Мой шурин всегда старался изображать человека солидного, значительного, хозяина жизни, любил важничать и выпендриваться. И вдруг – продавать газеты? Что-то тут не так. И я скомандовал:
– Макс, неси чемоданы и даже не гляди в его сторону.
И, глядя поверх голов, сделал парнишке жест:
– Дай газету!
Колька также, почти не глядя на меня, достал газету:
– Суперновости, сеньор! Мафия бессмертна! Смотрите вторую страницу!
И ушмыгнул куда-то в сторону, секунды лишней не задержался.
Я осторожно развернул газету. На второй странице было написано от руки: "Cuidate Maricones!" Слово Maricones было подчеркнуто на две трети. Марик. Вот так. Оставалось только посмотреть по сторонам и, конечно, обнаружить пару личностей не вполне американской внешности.
На самом деле их было не двое, как я заметил, и даже не трое, как видел Колька.
Ежу понятно, что по такому раскладу их должно выходить на охоту хотя бы вдвое больше. Но я не хуже их знал, что в аэропорту не возьмут. Это даже не Шереметьево.
Краем глаза я наблюдал, как Колька втерся в толпу, сдернул кепочку и выбросил в урну ненужные уже газеты. Потом разглядел Марию, побледневшую под загаром, с широко раскрытыми глазами, в "тропическом" зеленом платье. Очень хотелось улыбнуться ей, помахать рукой. А еще лучше – расцеловать. Но это удовольствие приходилось откладывать на потом.
Макс уже все понял.
– Что делаем?
– Пойдем, возьмем машину напрокат. Держись за мной, я помню, где тут что.
Действительно, расположение служб в аэропорту не изменилось за годы моего отсутствия. И дежурные улыбки те же, ровная линейка машин, охрана, видеокамеры.
Зеленый "Мерседес-280", ключи прикреплены к миниатюрному кожаному башмачку.
Униформированный служащий ставит сумки в багажник. Максим, войдя в роль заправского камердинера, распахивает передо мной дверцу и садится за руль.
Поехали.
– Думаешь, оторвемся? – спросил Максим. – Эта коробчонка даст двести пятьдесят, а дороги тут, говорят, недурные.
На это я не надеялся и так и сказал. Вряд ли у братков машины хуже. Гонки на скорость сразу привлекут внимание полиции. Ничего, что мы перед флоридской полицией чисты как ангелы. Полиция тут различает американцев и не-американцев, мы с бандитами Марика им на одно лицо и запросто можем угодить с ними в один флакон, то есть кутузку. Местных фараонов без острой нужды беспокоить не стоило.
– А делать-то что? – спросил снова Макс. Он уже вырулил на шоссе, и прямо за самым бампером пристроился здоровенный "Гранд Чероки". Автомобильные пристрастия тоже оказались на редкость устойчивы, независимо от географических координат. В салоне сидело шестеро.
– У них одна машина, – приставал Максим, – может, проскочим где-нибудь под светофор? Или под шлагбаум на переезде? Где тут есть подходящее местечко сбросить "хвост"?
Компаньон нервничал.
– Успокойся и держи умеренную скорость, пятьдесят примерно миль. До города едем спокойно, на шоссе нас точно не тронут. Да и в городе мы в безопасности, пока не выйдем из машины, а бензина у нас полный бак. Понимаешь, стоит им начать прижимать нас автомобилем, сразу же полиция это дело пресечет. Они тут до ужаса законопослушные, особенно если это бесплатно, и сообщить копам о непорядке на улице тут считают за доблесть. А проскочить под шлагбаум на переезде можно только в старом боевике. В Америке любой дурак знает, что на пересечении железной дороги и шоссе есть либо тоннель, либо виадук. И даже там, где стоит полосатая палка, под нее не проскочишь. Потому что когда та палка опускается, из проезжей части поднимается чуть не на полметра что-то вроде металлической ступеньки. И на светофорах хамить тут уже давно отучили.
– И что нам теперь, кружить по солнечному, черт его побери, Майами и ждать, пока кончится горючка?
Об этом я и сам думал.
– У тебя наличные доллары есть?
– Две с чем-то тысячи.
– Давай сюда. Я сплоховал и наличных не запас, у меня сотни две всего.
– Что, есть план? – оживился компаньон.
– Кое-что имеется. Сейчас доедем до перекрестка, сворачивай налево, а дальше я покажу.
Часа полтора мы добирались до этого места. Американским городом тут и не пахло.
Узкие улицы заасфальтированы кое-как, повсюду вылезает щебень, "Мерседес" на выбоинах скрежещет, задевая ухабы днищем. Дома в один-два этажа лепятся тесно друг к другу – кирпичные, бетонные вперемешку со сколоченными из досок.
Кокосовые пальмы и апельсиновые деревья выглядывают из-за плоских крыш, на которых развешаны сушиться простыни и рубахи. Бродит удравшая из курятника пеструшка, слышен откуда-то поросячий визг. Типичная картина латиноамериканского захолустья. В этом пригороде Майами можно было годами не слышать ни одного слова по-английски, и я имел основания полагать, что за семь лет ничего тут не изменилось. Более того, в этих палестинах весьма неодобрительно относились к тем, кто говорил только по-английски, и такая публика в означенные палестины без нужды не показывалась не то что ночью, но и среди бела дня.
Был разгар рабочего дня, но народа под навесами веранд было полно: кумушки в качалках обмахивались веерами, ребятишки ордой гоняли обруч – забава, в англоязычной Америке позабытая давно, мужчины курили, сидя у порогов. В палестинах всегда много безработных не оттого, что нет работы (была бы шея, хомут найдется), а от созерцательного взгляда на жизнь. У латиноамериканцев пока не наблюдается массовой истерии под названием "Успех любой ценой", что так одолевает янки-англосаксов. Зачем надрываться, чтобы нажить миллион? Лучше иметь на хлеб и табак и благоденствовать у скромного порога, пуская кольца дыма, поплевывая, переговариваясь о том, о сем с таким же созерцателем-соседом и собственно созерцать неторопливо все происходящее на улице.
Нас созерцали внимательно. Не каждый день на этой улице появлялся "Мерседес" под конвоем дорогого джипа. Впрочем, нельзя сказать, что братки уж так плотно нас конвоировали. Они отстали шагов на пятьдесят, но догоняли потихоньку. Джип куда лучше "Мерседеса" приспособлен к таким мостовым.
А вот и то, что я искал. Обширный навес пивнушки. Под ним за одним из столов стучат костями доминошники, рядом десятка два зевак.
– Макс, разворачивай машину так, чтобы загородить проезд. Бери ключи и пойдем туда.
Сути маневра он сразу не понял, но подчинился без разговоров. Длинный лимузин перекрыл узкую улицу. На маленькую площадь, где располагался навес пивнушки, стало можно пройти только пешком.
Доминошники и зеваки дружно выставили на нас глаза. Это не москвичи, которых можно дурачить усреднено-южной внешностью. Мой недостаточно курносый нос никого не ввел в заблуждение, все безошибочно признали во мне своего брата чикано.
Косились на мой костюмчик, слегка не подходивший к стилю заведения. Знакомого лица ни одного. Семь лет – немалый срок… но это дела не меняло. -!Hola, queridos amiguitos!(Привет, дорогие дружочки!) Сколько лет, сколько зим!
Куда все подевались? А где старая перечница Пиментель?
Рохелио Пиментель, хитрый, раскосый будто китаец, родом из Панамы, как встарь, маячил за стойкой.
– Хуанито! – завопил он. – Хуанито, сукин ты сын! Сколько лет, сколько зим! Ты никак выбился в люди, паршивец этакий!
Старик всегда категорически отказывался называть меня Иваном.
– Давно, давно по нашим местам не видали, чтоб кто-то так забурел! Из какой чертовой дали ты явился, что я тебя лет пять не видел? А костюмчик! Да вся моя лавка столько не стоит!
– Семь, семь лет как один денек, – отвечал я, обнимая старика прямо через прилавок и искоса поглядывая на то, что творилось на улице. Джип доехал до зеленого "Мерседеса" и остановился. Какое-то время, минуту или две, он так и оставался: совещались, что делать. Потом дверцы хлопнули: все шестеро выбрались наружу.
– Хуанито,- спросил бывалый и догадливый Пиментель,- это с тобой?
– Со мной только Макс, вот он, он мой шурин. А те блондинчики не со мной. Им завидно, что я богаче их и могу поставить выпивку всем старым приятелям. Они говорят, что я все равно вонючий чернозадый чикано и что все мы недоумки.
Братки неторопливо, вразвалочку пересекали площадь перед пивнушкой. Американцы никогда бы не полезли на рожон так нагло в этом трущобнике. Но русские братки этой части Америки не знали. А я знал.
– Хуанито, – проворковал старик, – хорошо, что ты помнишь старую дружбу. Мы ее тоже не забывали.
И подмигнул косым своим глазом. "Братки" уже поднимались по ступенькам. Наверно, у кого-то был ствол, а может, и не один. Вт они зашли на помост, миновали стол и зевак…
И вдруг что-то взорвалось, когда Макс уже принял боевую стойку, а ближайший "бык" был в двух шагах. На русских громил накинулись со всех сторон громилы мексиканские, кубинские, пуэрториканские. Драться они были не дураки, имели численный перевес и горели энтузиазмом латиноамериканской солидарности. Братков лупили долго и со вкусом, не дав воспользоваться имевшимися пистолетами, и под конец уложили штабелями у стены. Ни цепей, ни печаток, ни других излишеств на них уже не наблюдалось, подозреваю, что бумажники так же испарились.
Ражие ребятки, не переводя духа после побоища, сразу уничтожили его следы – подняли столы и табуреты, собрали костяшки домино, выяснили очередность и как ни в чем не бывало, застучали ими. О свалке напоминали только шесть сложенных на плетеных ковриках тел.
– Не переусердствовали? – спросил я хозяина. Тот вылез из-за стойки, посмотрел, пощупал:
– Ни черта не станется! Я перенесу их в подвал, Хуанито, и раньше вечера не выпущу.
– Угости ребят, старина, – я протянул деньги.- У них, небось, глотки пересохли.
– Пошел ты! – отрезал он. – Уберись со своими сраными деньгами. Нахватался от гринго? Забыл, что за удовольствие начистить морду гринго у нас сами приплатят?
Старина Рохелио положительно не менялся.
– Не пыхти, старая перечница. Мне-то хоть пива дашь? А постучать в домино меня по старой памяти пустят?
Хозяин достал кружку, а за столом уже один парнишка услужливо поднимался, освобождая место.
– Панчито! – рявкнул Пиментель. – Сядь на место немедленно! Если этот пройдоха сядет играть, он не встанет с этого места до завтра, будь уверен. Никому, слышишь, никому на моей памяти ни единого раза не удалось обыграть Хуанито Гусмана по кличке Абак, ни в домино, ни в карты. Это я помню еще с тех пор, как он писал для меня сраные бумажки для налоговых инспекторов.
Кружку-другую пива со старым знакомцем я пропустил, рассказав по ходу свои дела.
Мол, учился в России, женился и устроился там, имею неплохую торговлю (одобрительный взгляд на костюмчик), а эти ребятки тоже русские и хотели себе долю за здорово живешь. Пиментель кивал. Он таких историй навидался уйму, рэкет во всей Латинской Америке явление повседневное, так же как и в тех местах, где латиноамериканцы скопом поселяются. И деньги я ему таки всучил.
– Пиментель, случается по нашим палестинам, что кому-нибудь надо позарез. Тебе не надо – такому человеку и отдашь. Тут, собственно, немного. Так, что в кармане оказалось.
Взял. Не знаю, что он с ними сделал. Я его знал долго, но предсказать мог не всегда.
Спустя часок, напутствуемые наилучшими пожеланиями, мы сели в машину. "Чероки", едва не утыкавшийся в бок нашего "Мерседеса", непостижимым образом испарился.
Подозреваю, что владельцу пришлось раскошелиться на новую. Краденые машины в этих закоулках пропадали без следа, чтобы вынырнуть где-нибудь в Никарагуа.
Со вздохом облегчения Максим запустил двигатель, умудрившись не слишком набраться пива от гостеприимства Пиментеля:
– Абак, ты здорово рисковал. Почем ты знал, что эта лавочка за столько лет не закрылась? Старый хрен, твой приятель, мог помереть или по-иному переменить место жительства. А твои собратья по расе могли и не полезть за тебя в драку из соображений латинской солидарности.
– Если бы эта лавочка закрылась, дальше в этом квартале есть еще пяток таких же пивных. В старые времена я за хозяев, туговато соображавших в местных законах, заполнял налоговые бумаги. Довольно ловко заполнял, платили неплохо. Если эта пивнушка закрылась бы, пошел бы в другую. Если бы хозяин оказался бы незнакомым, это дела не меняло бы. И тут расчет был как раз на латинскую солидарность. В любой попавшейся пивной мне стоило только облокотиться на доминошный стол, сказать кодовую фразу "эти янки говорят, что мы вонючие чикано", и результат обеспечен. А драки тут не боятся, в чем ты, кажется, убедился. Знаешь, чем зарабатывают на пиво местные доминошники? В безобидных случаях – вышибалами в барах, мордобойцами по заказу, телохранителями в борделях и сутенерами на полставки, мальчиками по вызову, продавцами марихуаны под маркой таксистов. В более тяжелых случаях возможно все. Законопослушных трущоб не бывает.